Глава 19. Рождественские розы
Феморо, флигель в усадьбе Обиньяков, шесть вечера
Изора устроилась в кресле возле печки, распространявшей приятное тепло. Ноги она положила на стул, предусмотрительно накрыв его подушкой. День девушке показался длинным – она почти не присела, если не считать поездки в автомобиле на рынок и обратно. Садовник Бернар ближе к полудню сменил колпак с фартуком на черную фуражку и пиджак – свою шоферскую ливрею, как он сам их называл. Энергичный мужчина лет шестидесяти с седыми усами был очень вежлив и любезен с новой экономкой.
«Бернар – обаятельный мужчина, – счастливо вздыхала Изора. – Мог бы стать замечательным дедушкой, если бы в свое время женился. Помог донести корзины. Даже слушать не хотел, чтобы я тащила их сама!»
В голове вихрем кружились яркие оживленные картинки сегодняшней приятной поездки в Фонтенэ-ле-Конт. Впервые в жизни она покупала продукты, не задумываясь о цене, и очень удивлялась, когда ее принимали за обеспеченную даму. Она вспомнила прилавок с рыбой и снова буквально почувствовала характерный запах моря.
«На завтрашний вечер я купила устриц и моллюсков Сен-Жак[54]. Как, должно быть, просто и приятно жить, когда у тебя столько денег!»
По возвращении выяснилось, что Вивиан Обиньяк до сих пор не встала и пребывает в чуть ли не коматозном состоянии. Ее супруг, который прогуливался по коридору второго этажа, поприветствовал экономку кивком, не проронив ни слова и даже не подумав извиниться за свое поведение прошлой ночью.
– Эта женщина отчаялась, – произнес он вполголоса. – И все золото мира ничего не изменит…
Изора закрыла глаза, чтобы полной мерой насладиться комфортом и спокойствием своего жилища и вспомнить вчерашний вечер, когда она отдалась Жюстену Деверу – сознательно, потому что так хотела. «Честно говоря, он мне нравился с самого начала. Он не похож ни на кого из местных, и его манера иронизировать, насмехаться над всем мне импонирует, хотя я и корю его за это…»
Изора была полностью поглощена своими мыслями, когда в дверь постучали. Она даже не стала запирать ее на замок.
– Войдите! – крикнула девушка, которой совершенно не хотелось вставать.
Она надеялась, что приедет Жюстен, но это мог оказаться и Дени, сын кухарки, которого часто отправляли из хозяйского дома с запиской или поручением. Велико же было ее изумление, когда в дом вошел Тома.
– Не помешал? – вежливо поинтересовался молодой углекоп.
На нем были черный непромокаемый плащ и серая шапка. В левой руке он держал букет белых, с зелеными серединками, цветов. Морозник, который в народе еще называют рождественской розой…
– Я нарвал их в саду у матери, – сказал Тома, подходя к креслу. – Изолина, у меня на душе очень скверно. Я был с тобой ужасно груб в среду вечером. Я пришел об этом поговорить.
– Ты меня простил?
– Да, иначе не пришел бы к тебе с букетом.
Она вскочила с кресла, нашла свои тапочки. При виде зеленых с золотинкой глаз Тома, в которых читалась нежность, у нее замерло сердце.
– Ты очень красивая. А какое платье! – похвалил он.
Чтобы угодить Вивиан Обиньяк, Изора переоделась в черное платье с вышивкой на груди.
– Женевьева оставила мне вещи, когда-то подаренные ей хозяйкой. Теперь они мои. Хочешь чего-нибудь горячего? Чаю или кофе? Хотя, конечно, ты слишком торопишься…
– Изора, мне некуда спешить. По субботам мы заканчиваем раньше.
Тома снял плащ и головной убор и присел к столу. Казалось, он даже немного робеет.
– Теперь у тебя есть свой уголок, – констатировал он. – Родители не пытались с тобой увидеться?
– Нет, не к ночи будь сказано… Я начинаю жить никого не боясь, не испытывая ни холода, ни голода. Зато теперь есть риск, что я стану такой же массивной, как кухарка Жермен. Она дала мне сегодня бриошь, горшочек меда и немного вяленой ветчины. Что ты выберешь – чай или кофе?
– Решай сама.
Оба молчали, пока Изора ставила цветы в вазу, которая в итоге оказалась перед глазами у гостя.
– Помнишь? – спросил он, кивая в сторону букета.
– Конечно! Наше знакомство перед церковью в Феморо. Мальчишки из моего класса меня толкали, пока я не упала в грязную лужу. Тогда они утащили мои сабо. Я плакала, не смея встать, и тут появился ты. Тебе было пятнадцать, и ты уже спускался в шахту, а мне – всего десять. Ты догнал тех сорванцов, принес мои сабо, и в одном оказался букетик цветов…
– …которые я на бегу сорвал во дворе пресбитерия! – продолжил за нее молодой углекоп. Мне хотелось тебя утешить. Было больно смотреть, как ты лежишь на земле – бледная, с испачканным личиком!
– Когда ты вернулся, я уже встала. Помню, как ты сказал: «Не плачь, маленькая. Вот твои сабо. Только они все в трещинах. У тебя, наверное, ноги промокли!» А я, увидев рождественские розы, сразу перестала плакать, – улыбнулась Изора. – Я заварю чай с бергамотом – еще один маленький подарок моей будущей невестки Женевьевы.
– Минутку, я еще не закончил! – возразил Тома со своей лучистой улыбкой, от которой у девушки сердце начинало стучать в груди, как сумасшедшее. – В тот день, в декабре, я назвал тебе свое имя, а ты потупила глазки и прошептала: «Изора». Я никогда такого не слышал. Ты была похожа на потерявшегося испуганного котенка.
– Скорее на банальную мокрую кошку, – поправила его Изора. – Мне бы хотелось забыть о тех временах, Тома!
– А мне – нет. В нашу самую первую встречу я поклялся себе, что буду защищать маленькую Изору, которую скоро стал звать Изолиной.
Девушка повернулась к нему спиной, желая скрыть волнение. Подготовить заварочный чайник, налить в кувшинчик молока – простые действия помогали казаться безучастной и немного отстраненной.
– Я вспоминаю прошлое с определенной целью: чтобы ты поняла, что мы – давние друзья и не должны предавать нашу дружбу или отказываться от нее. Я много думал сегодняшней ночью и утром. Ты – очень добрый человек, Изора, и окажись на моем месте, простила бы меня, не стала бы осыпать упреками. Я сожалею о том, что мерзко себя повел, Изора. Прими мои извинения! Я так испугался за малыша, что вообще плохо соображал, что говорю и делаю. У Йоланты болел живот, и я разозлился, испугался и потому обвинил тебя во всех бедах.
– Я на тебя не сержусь, – вздохнула девушка, опускаясь на стул. – С отцом я к этому привыкла.
– Как ни грустно признавать, но в тот момент я проявил себя ничуть не лучше, чем он.
Тут уж Изора не выдержала. Она осмелилась посмотреть Тома в лицо, и вид у нее был расстроенный.
– Пожалуйста, не сравнивай себя с подлым садистом! – взмолилась она. – Никаких параллелей, если ты мне друг. И не будем больше об этом, раз уж пришел. Я думала, что больше тебя не увижу – разве что случайно, на улице. Боялась, что и тогда ты сделаешь вид, что не заметил меня…
С задумчивым видом она стала разливать чай. Тома мысленно восхитился ее грацией, перламутровой белизной кожи, сиянием глаз – таких синих, какие не часто встретишь.
– Мне здесь очень уютно, – объявила повеселевшая Изора. – Так повезло, что я получила место Женевьевы! Сегодня Бернар, садовник и шофер Обиньяков, возил меня на рынок в Фонтенэ – на заднем сиденье, как какую-нибудь знатную даму! Замечательная штука – автомобили: ездят быстрее, чем четверка лошадей! Я купила апельсины у зеленщика, а еще – лимон и ананас. Помню, когда жила в Ла-Рош-сюр-Йоне, умирала от желания его попробовать. А мясо! Видел бы ты, как я разыгрывала из себя привередливую покупательницу и расспрашивала с пристрастием мясника! Вот уж повеселилась! Я радуюсь с тех пор, как поступила на это место. Чуть не забыла – я купила подарок Анне, за свои деньги. Сейчас покажу, он – чудесный!
Было видно, что Тома развлек ее рассказ. Изора вскочила, подбежала к буфету, вынула сверток и, улыбаясь, вернулась к столу.
– Я знаю, что твой отец завтра едет в Сен-Жиль-сюр-Ви. Передашь ему от меня. Я не могу отлучиться: в воскресенье мадам Обиньяк принимает у себя кузенов, которые приедут то ли на обед, то ли на ужин – точно не знаю.
– Что это? Любопытно посмотреть! – заинтересовался он.
– Маленькая музыкальная шкатулка. Она из дерева и сделана в виде манежа с лошадьми. Они скачут под музыку – вверх-вниз, вверх-вниз. Внизу есть маленький ключик, который надо повернуть, чтобы привести в действие механизм. Сейчас я ее разверну! Ничего страшного – потом снова аккуратно упакую.
Через минуту они уже вдвоем любовались изящной безделушкой, раскрашенной в пастельные тона с позолотой.
– Ты, наверное, дорого заплатила за игрушку, – забеспокоился Тома.
– У меня отложено немного денег, я экономная. Кстати, здесь я буду получать очень хорошее жалованье. Я люблю Анну, и она, думаю, относится ко мне так же. Каждый раз, когда приезжаю в санаторий, стараюсь ее развеселить.
– Очень мило с твоей стороны – купить ей такой чудесный подарок. Я передам его сестренке сам, потому что завтра еду с папой. Йоланта останется дома с Пьером. В ее состоянии трястись в поезде нежелательно.
– Конечно. Поцелуй за меня Анну. Ты давно у нее не был, Тома. Боюсь, ты будешь поражен, увидев, насколько она переменилась. Очевидно, что конец близок. Но твоя маленькая сестренка очень сильная. Она знает, что скоро умрет, и все равно смеется, рассказывает сны и полагается на Господа и Пресвятую Деву с беспредельной верой, присущей невинным детям…
На глаза навернулись слезы, и Изора умолкла. Тома взял ее за руку и заговорил вполголоса:
– Изолина, посмотри на меня! Ты тоже – щедрая душой и очень сильная. Спасибо, что предупредила. А теперь посмотри мне в глаза и не плачь! Мы помирились и вместе устоим перед любыми невзгодами – даже перед лицом смерти!
Голос молодого углекопа вибрировал от необычайной, страстной уверенности. Изора подчинилась и робко подняла на него глаза. Тома улыбался, и его кудрявые русые волосы золотистым, мерцающим в свете лампы ореолом окружали лицо. Девушка затаила дыхание. Ее сердце забилось быстрее, а все тело охватила странная слабость – настолько она испугалась и обрадовалась, снова ощущая на себе власть невыразимого обаяния Тома. Он заслонил собой весь мир, и одного лукавого или умиленного подмигивания хватило бы, чтобы она забыла об остальных мужчинах. Любовь, которую она к нему испытывала, была выше плотских желаний, физического притяжения, божественных и людских законов. Жюстен перестал что-либо для нее значить. Он попросту исчез из магического круга, в котором она оказалась, – счастливая до потери пульса уже оттого, что Тома нежно держит ее за руку.
Он разрушил волшебство одной будничной фразой:
– Жалко, если чай остынет!
– Правда, ведь ты уже налил себе в чашку молока, – прошептала она.
Удивительный момент единения душ, только что ими пережитый, промелькнул, оставив по себе смущение с привкусом ностальгии. Изора старательно делала вид, что ничего особенного не произошло.
– Ты мог бы оказать мне услугу? – спросила она. – Жером решил остаться с матерью до самого Рождества. Ему понадобятся одежда, бритва и учебник чтения по Брайлю. Я собиралась просить мсье Маро, но теперь это сделаешь ты. Мне не с руки появляться в квартале От-Террас.
– Из-за Йоланты?
– И поэтому тоже. Не хочу с ней встречаться. Я сделала глупость, и она до сих пор на меня сердится.
– Скажи, а вы с Жеромом правда передумали обручаться?
– Да, причем решение было взаимным, и мы расстались хорошими друзьями. Тома, мне не хочется сейчас об этом говорить.
– Понимаю. Не беспокойся, я прослежу, чтобы Жером получил все необходимое. Папа удивился вчера вечером, когда он не приехал в Феморо. Подумал, что Жером, как полагается заботливому сыну, решил первую ночь остаться с матерью. Хорошо, что сказала, иначе сегодня вечером мы бы ждали его обратно. Спасибо, Изолина, моя маленькая Изолина!
– Я выросла, Тома, – мягко одернула его девушка.
Он кивнул, отдавая себе отчет, что продолжает обращаться с ней, как с маленькой, только чтобы не видеть в ней женщину колдовской красоты.
– Ты выросла, я знаю. И изменилась, – признал он. – Ладно, мне пора. Йоланта, наверное, уже волнуется.
– Не забудь музыкальную шкатулку! Сейчас быстренько упакую.
Тома надел плащ и шапку. Прошелся по комнате, остановился перед акварелью, на которой был изображен пруд перед шато де Ренье, бросил взгляд на узкую дверь туалета, оклеенную бумагой в полоску.
– Что случилось с дверью? – удивился он. – Кажется, замок сломан.
– Понятия не имею, Тома, – торопливо ответила Изора. – Садовник на днях все починит. Много месяцев во флигеле никто не жил. Наверное, сюда наведывались мальчишки, они и поломали… Готово! Передаю подарок для Анны. Не урони!
Она с торжественной улыбкой протянула ему сверток, перевязанный розовой лентой. Он галантно поклонился, подошел к девушке и поцеловал в лоб.
– Наслаждайся новой жизнью, Изолина, – прошептал он.
В тот самый миг, когда Тома собрался уходить, в дверь постучали. Он машинально открыл дверь и оказался нос к носу с Жюстеном Девером.
– Здравствуйте, инспектор, – удивился он неожиданному гостю. – Новости в связи с расследованием?
– Я здесь не по работе, – резко ответил Девер. – До свидания, мсье Маро!
Изора раздосадованно вздохнула. После ухода Тома она предпочла бы побыть в одиночестве, чтобы помечтать о нем, снова пережить каждую секунду сегодняшней встречи. «Быть может, нам покровительствует сама фея Мелюзина», – подумала она.
По выражению лица девушки Жюстен сразу понял, что допустил ошибку. Только что он намеревался похвалить ее платье и прическу, но вместо этого сбивчиво пробормотал слова извинения.
– Как глупо! Незачем было грубить Тома, – пожурила она. – Он приходил мириться. Он меня простил, а тут вы со своими намеками, будто нас связывают дружеские отношения или даже нечто большее.
– Изора, я удивился, когда увидел его здесь, в твоем доме. А за что он тебя простил?
– Будет лучше, если мы снова перейдем на «вы», и вы не станете приходить слишком часто. Я дорожу своим местом.
– Я полагал, тебя это не смущает. К тому же, здесь нас некому подслушивать. Изора, я очень спешил тебя увидеть! Так почему Тома приходил извиняться? И что ты такого сделала, за что тебя нужно прощать?
Расспросы полицейского вызывали раздражение. Изора провела пальчиком по цветку морозника.
– Это допрос, проводимый по всей форме? – спросила она. – Вы недостаточно проницательны, инспектор. У мсье Амброжи из-за меня неприятности, поэтому Йоланта заболела. Тома разозлился и стал распекать меня, что я напилась и выболтала о пистолете. Но теперь он сожалеет, что не сдержался, и принес мне букет. Мы помирились. В этом нет никакой тайны и вообще – ничего особенного.
– И снова Тома! Не стоит себя утомлять, мне не нужны объяснения. Ты его любишь и будешь, как дурочка, любить еще много лет. Тебе понадобился учитель, эдакий Пигмалион, и я справился с задачей, а теперь мне пора убираться! Но скажи, Изора, на что ты надеешься? Этот тип женат на очень привлекательной женщине, и у них скоро будет ребенок. Ты рассчитываешь разбить семью или избавиться от соперницы, наведя на нее порчу, чтобы она умерла в родах?
Даже в состоянии холодной ярости Девер не терял чувства юмора. В отличие от Изоры. Она просто лишилась дара речи – настолько его слова ее поразили.
– Зачем приносить свою молодость в жертву мужчине? – спросил он, с жалостью глядя на девушку.
– Вы заблуждаетесь, – наконец обронила Изора. – Я не умею наводить порчу и не желаю Йоланте зла. Прошу вас, успокойтесь. В вас говорит ревность.
– Да, я ревную, а еще – вы разочаровали меня, Изора, – признался мужчина. – Прошлой ночью я поверил в чудо, но теперь понимаю, что ошибся.
Полицейский посмотрел на букет цветов на столе и горько усмехнулся.
– Морозник! Древние наделяли его магическими свойствами и использовали в черной магии. Его еще называют травой безумцев, потому что он как будто бы лечит деменцию. Ядовитое растение – такое же опасное, как любовь, – подытожил он.
– А еще – это рождественские розы. Название пришло из красивой легенды. Я прочла ее в книге по траволечению. Одной пастушке очень хотелось почтить младенца Иисуса в ночь его появления на свет. Шел снег. У бедной Маделон не было подарка, и она горько заплакала. Ангел увидел, как слезы капают на снег, и превратил их в белые цветы, формой похожие на звездочки – рождественские розы. Как видите, Жюстен, любое событие можно представить в черном и белом свете – как мрачное и злое или сотканное из света и доброты.
Она собрала грязные чашки и заварочный чайник и отнесла в мойку. Инспектор Девер почувствовал себя самым несчастным человеком в мире.
– Я не должен был ничего этого говорить. Изора, простите меня! С самого утра думаю только о том, когда же, наконец, увижу вас и поцелую. Я переживаю приступ романтизма и с трудом узнаю в себе парижского флика, который иронизирует по любому поводу и изображает равнодушие в общении с дамами, даже если они одарили его своей благосклонностью. Скажите, вы правда желали только получить опыт в постели? Лишиться девственности в отместку жестокому отцу? Ведь если Мийе узнает, он убьет меня на месте!
– Не сомневаюсь, – ответила Изора, которую не оставил равнодушной его искренний порыв. – Поэтому на вашем месте я бы сделала все, чтобы о нас не начали судачить в поселке. Если люди заметят, что вы бываете здесь в любое время дня и ночи, мне придется подыскивать другую работу и, к тому же, попрощаться с должностью учительницы, которую я рассчитываю получить в будущем году. Жюстен, послушать вас, так я поступила с вами дурно. На самом же деле, благодаря вам, я была очень счастлива прошлой ночью. И я говорю правду: вы мне нравитесь.
Этого признания полицейскому оказалось достаточно. Сгорая от желания, он подошел к ней и обнял. От наплыва чувств голова у него шла кругом.
– Поцелуй! Один-единственный поцелуй, а потом – еще… Я закрою дверь на ключ, потушу лампу, и мы продолжим урок. Ты – исключительно способная ученица, и красивая – такая красивая, что даже святой не устоял бы перед тобой!
Но девушка отодвинулась – спокойно и уверенно, не переставая улыбаться.
– Теперь моя очередь просить прощения, но я вынуждена отказаться. Вчера вечером я упоминала о некоторых моментах, связанных с женским здоровьем и «лунами». Так вот, это было незадолго «до»… – соврала она.
– Я понимаю… Извините. Нет, обращение на «вы» меня огорчает: ты как будто выстраиваешь между нами стену. Пожалуйста, позволь мне хотя бы говорить тебе «ты»!
– Мы подумаем об этом завтра, Жюстен. Через час я должна быть в кухне господского дома, чтобы проследить за оформлением блюд. Еще мне предстоит проверить, все ли мои замечания учла горничная, накрывая на стол в столовой. После полудня я провела несколько часов с мадам Обиньяк – помогала ей привести себя в порядок, причесаться, выбрать платье и украшения.
– Если так, я не задержу надолго. Прошу, удели мне несколько минут! Изора, я полностью тебе доверяю, и сейчас это докажу. В моем деле открылись новые факты, и мне нужно с кем-то поделиться своими догадками. С моим заместителем разговаривать бесполезно – он глупец и допускает оплошность за оплошностью.
– Обещаю, я никому не расскажу. В любом случае мне не хочется, чтобы из-за меня еще кто-нибудь пострадал. И мне приятно тебе помочь.
– Возможно, твоя ошибка в итоге будет иметь позитивные последствия, как маленькая искорка, которая воспламеняет порох. Вернемся к моим догадкам. Я подозреваю, что настоящий преступник – Марсель Обиньяк. У них с Альфредом Букаром, наверное, была одна любовница на двоих, и господин директор устранил соперника. Обиньяк неравнодушен к женскому полу, как и Букар при жизни, в этом я совершенно уверен. Что касается директора, то жалобы его супруги доказывают, что он требователен по данной части, причем настолько, что вполне мог отравить собственных собак. Чистое везение – я услышал, как она жалуется, когда прятался в туалете. Презираю таких мужчин: настолько не уважать чувства жены, у которой случился выкидыш, пренебрегать ее здоровьем…
Изора на мгновение задумалась, вспоминая слова хозяйки и ее отчаяние.
– Вивиан Обиньяк в ужасном состоянии, – сказала она без малейших колебаний. – Сегодня утром она призналась мне, что ненавидит мужа, но не осмеливается его бросить, потому что дорожит своей «золотой клеткой» и всем тем, что дают большие деньги. Если верить ей, Обиньяк отнял у нее детей под предлогом, что она не способна ими заниматься. И, что еще хуже, это был вовсе не выкидыш, он принудил ее сделать аборт. Не знаю, можно ли верить ее словам. Временами складывается впечатление, что мадам не в себе. Нервы у нее расшатаны до крайности и настроение может поменяться в одну секунду. Только, пожалуйста, никому не передавай мои слова – я обещала, что сохраню ее секрет. В противном случае неприятности будут у доктора, которого она считает своим другом.
Полицейский снова привлек девушку к себе и поцеловал в щеку. Он ликовал, предчувствуя, что скоро таинственное убийство будет раскрыто.
– То, что ты мне сейчас рассказала, Изора, проливает свет на обстоятельства, которым я до сих пор не находил объяснения. Думаю, насчет Обиньяка я прав.
– Тогда объясни и мне, – попросила Изора, в которой вдруг взыграло любопытство, – настолько заразительной оказалась его увлеченность расследованием.
– Держу пари, любовницей Букара была Вивиан Обиньяк. И для меня большая удача – что я отправил Мартино в тюрьму. Теперь он никуда не денется, мы его расколем – это словечко из нашего полицейского лексикона. Все стало на свои места! Как тебе такая версия? Красивая скучающая супруга директора компании поддается чарам бригадира, с которым познакомилась… понятия не имею, где. Обиньяк узнает, что жена его обманывает. Мало того – носит ребенка от другого мужчины. Он заставляет ее сделать аборт и решает избавиться от Букара. Будучи директором, он наверняка хорошо ориентируется в шахте Пюи-дю-Сантр. Вполне мог переодеться в «чернолицего» и спуститься в забой к бригаде Букара.
– А зачем было брать пистолет Станисласа? Он богатый, мог бы купить себе оружие.
– Этот тип – большой хитрец, и вдобавок ко всему – они большие друзья с прокурором. Еще до убийства он прикинул, на кого можно будет свалить вину. Поляк с раздражительным нравом подошел идеально. Остается уточнить, какую роль сыграл в этом Тап-Дюр, он же Шарль Мартино, хотя и так понятно. Недаром Обиньяк назначил своего сообщника бригадиром и в мгновение ока перевез со всем семейством в квартал Ба-де-Суа. Наш убийца наверняка думает, что если он – директор и друг прокурора, ему все сойдет с рук! Никому даже в голову не придет его обвинять. Я бы его и не заподозрил, если бы не грубый промах Мартино.
– Жюстен, я только что вспомнила одну странную вещь, – воскликнула Изора. – Вивиан Обиньяк сказала утром, что два бригадира опасались взрыва, из-за газового кармана, – в общем, что-то в таком роде. Я не могу повторить слово в слово.
– Букар мог сообщить Обиньяку, и тот воспользовался шансом. Надеялся, что преступление будет похоронено под тоннами обломков. А если получится по-другому, всегда можно обвинить Амброжи. Слышала ночью наш разговор с директором? Я нарочно упомянул про пистолет, и вот сегодня в шесть утра Шарль Мартино был уже в курсе событий! Мсье Обиньяк сам себя выдал. Изора, сокровище мое, думаю, что ты потеряешь место экономки, и с этим ничего не поделать!
– Пожалуйста, не называй меня так, звучит глупо. Я – не сокровище и, уж тем более, не твое.
– Меня называла так мама, когда я был мальчишкой.
Изора растроганно вздохнула. Невзирая на любовь, которую она питала к Тома, ее влекло к инспектору, которому чаще, чем другим, удавалось ее развеселить. Ее не впервые посещала мысль, что профессиональная деятельность Девера добавляла пикантности их отношениям.
– Увы! Есть одна загвоздка, – почесал затылок Жюстен. – Люгер, из которого застрелили жертву, по моим расчетам, давно должен был всплыть. В качестве вещественного доказательства он нам крайне необходим. Где может быть спрятан этот проклятый пистолет?
– Марсель Обиньяк выбросил его в пруд, – предположила Изора.
– Нет, он должен был его оставить и устроить так, чтобы оружие нашли у Амброжи.
– И что теперь делать? Твоя теория представляется правдоподобной, но ведь и ты можешь ошибаться. А мне пора, иначе я опоздаю и за мной пришлют Дени, сына кухарки.
Жюстен стал думать, как же ему лучше поступить. Он не мог арестовать без серьезных доказательств директора горнорудной компании, который, к тому же, дружен с прокурором.
– На этот раз я не ошибаюсь! Нужно вернуться в Ла-Рош-сюр-Йон и добиться от Мартино признания. Завтра я приду сюда с жандармами, и тогда Вивиан Обиньяк, не боясь больше мужа – а она его боится, – изложит нам свою версию событий. Мы на верном пути, Изора, и цель близка. Будь осторожна, старайся вести себя естественно и не задерживайся в господском доме. Знаешь, когда все разрешится и мадам Обиньяк позволят распоряжаться деньгами супруга, она оставит тебя на службе еще на несколько месяцев. Ты сумеешь ее утешить.
– Я бы с радостью согласилась, потому что в противном случае даже не знаю, куда мне деваться, – хочется сохранить свободу и не оказаться снова в грязных лапах отца!
– Можешь не волноваться, мир не без добрых людей. Я с тобой, Изора, я рядом. И помогу тебе – как друг или как любовник, выберешь сама. Беги скорее исполнять свои обязанности экономки. Я хочу, чтобы о моем визите никто не знал.
Девушка кивнула, надела пальто и быстро вышла, даже не подумав поцеловать его на прощанье. Оставшись в комнате один, инспектор Девер с трудом поборол в себе желание швырнуть рождественские розы в печь. Было бы глупо с его стороны… Он закурил сигариллу и бросил грустный взгляд в сторону кровати, на которой пережил несколько самых пьянящих часов в своей жизни.
* * *
Изора вошла через заднюю дверь, которая вела прямиком в просторную кухню. Находиться в доме возможного убийцы, с невозмутимым видом присматривая за ходом званого ужина, – ее волнение вполне объяснимо. Зато можно поболтать с Жермен, прикоснуться к великолепной посуде, насладиться созерцанием корзин с фруктами и овощами.
Над длинным столом горели две большие лампы в фаянсовых абажурах, но в кухне никого не оказалось. Не доносилось ни звука и из кладовой в подвале, где держали продукты, которым для сохранения свежести требуется холод.
Изора на всякий случай заглянула туда, чтобы убедиться, что ни Дени, ни его матери в помещении нет. В кладовой было пусто и темно, там ощутимо пахло лангустинами. Еще более сильный йодистый аромат распространяла вокруг себя корзина с устрицами.
– Ничего не готово! – заключила Изора шепотом, возвращаясь к огромной печи.
Услышав торопливые шаги в коридоре, она испытала большое облегчение. В кухню вбежала Надин и вскрикнула от неожиданности.
– Мадемуазель Мийе, что вы тут делаете? – удивилась горничная. Она была в пальто и в шляпке. – Я спешу: перед церковью меня ждет дядя, чтобы отвезти в Вуван на своем грузовичке. Разве Дени вас не предупредил? Мсье отпустил прислугу до понедельника. Сегодняшний ужин отменили. Я обзвонила всех гостей. Раньше мне не позволяли даже прикасаться к аппарату, так что я ужасно довольна!
– Но почему отменили ужин, Надин?
– Кажется, мадам очень плохо – ужасная мигрень. Ее даже вырвало, бедняжку!
– А я накупила столько продуктов на сегодняшний вечер и на завтра! – посетовала Изора. – Лангустины испортятся!
– В понедельник вы с Жермен что-нибудь придумаете. Мсье нечасто дает выходной, так что они с сыном ушли еще в пять часов, Бернар тоже – уехал на велосипеде. Мадемуазель, мне пора бежать!
Горничная проворно выскочила за дверь. Изора инстинктивно чуть было не последовала ее примеру – внезапная перемена в распорядке дома ничего хорошего не сулила. «Я сама себя накручиваю, – отмахнулась она от мрачных мыслей. – Если бы Жюстен не рассказал мне о своих подозрениях насчет мсье Обиньяка, я была бы совершенно спокойна. Я – экономка, поэтому обязана подняться к хозяйке и спросить, не нуждается ли она в моих услугах».
Как бы Изора ни уговаривала себя успокоиться, ее не отпускало ощущение, что огромный тихий дом наполнен скрытыми опасностями. В столовой и гостиной было темно: Вивиан и ее супруг словно испарились.
– Мне это совершенно не нравится, – прошептала девушка.
Перед лестницей она остановилась и прислушалась, надеясь уловить малейший шорох или эхо разговора. Не услышав ни звука, стала подниматься – очень медленно, придерживаясь за поручень, чтобы не споткнуться. Несколько раз она оборачивалась и обводила взглядом вестибюль, в котором в эту зимнюю ночь тоже было темно. С площадки второго этажа на лестницу падал слабый свет, что позволяло Изоре различить медные рейки, которыми красный бархатный ковер крепился к ступенькам.
– Мадам! – позвала она, поднявшись до половины лестницы, но ответа не получила.
Тревога комком встала в горле. Позвать громче Изора не решалась. Стоило девушке оказаться на лестничной площадке, как у нее появилось ощущение, что где-то совсем близко, в одной из комнат, кто-то есть. Здесь тоже стояла полнейшая тишина. Изора медленно, улавливая каждый звук, прошла мимо двух дверей и остановилась перед третьей. «Это комната мсье Обиньяка. Он там, я уверена. Убежать, пока не поздно! Однако где его жена? Что он с ней сделал?»
Мысли, одна страшнее другой, теснились в голове. Изора вообразила трагедию, единственным свидетелем которой могла стать она. А что, если Обиньяк убил Вивиан и теперь намеревается скрыться? Если он застанет ее, Изору, в коридоре, то будет вынужден застрелить – так же, как убил бригадира.
Она отступила на шаг. Во рту пересохло, сердце билось глухо и отрывисто. И тут из-за двери из темного дуба прозвучал голос Вивиан Обиньяк – протяжный и томный.
– Кто там? Марсель? Входи! Ну входи же!
Изора приободрилась. У нее даже появилось обманчивое впечатление, что ничего особенного не случилось. Стремительно войдя в комнату, девушка оказалась прямо перед дулом пистолета, который хозяйка дрожащими от напряжения руками держала на уровне лица.
– Глупая девчонка! – взвизгнула Вивиан. – Я могла вас убить! Уходите немедленно, спасайтесь! Почему вы до сих пор в доме? Марсель отослал всю прислугу. Вам не следовало сюда приходить.
– Меня никто не предупредил, мадам. Опустите пистолет, умоляю! Это опасно. – Изора старалась говорить как можно спокойнее.
– Нет, Марселю не сойдет с рук, хоть он и притворяется порядочным человеком! Видели бы вы, Изора, как он, мерзавец, обливался сегодня потом от страха! Потому что инспектор посадил Тап-Дюра за решетку. И Тап-Дюр все расскажет!
Вивиан трясло. Рука с пистолетом, нервно подрагивая, незаметно опускалась. Теперь дуло Люгера было направлено Изоре в грудь.
– Мадам, если вы кого-нибудь застрелите, тоже пойдете в тюрьму. Ничего плохого я вам не сделала. Опустите оружие, и мы сможем поговорить – вы и я.
Словно вернувшись в реальность, Вивиан уронила руки, но пальцы все так же крепко держали пистолет, прижимая его к бедру.
– Марсель приказал мне собрать два чемодана – для него и для меня, – пояснила она, устремив перед собой затуманенный, невидящий взгляд зеленых глаз. – Он ушел в Отель-де-Мин за деньгами, которые хранятся у него в кабинете. Через пять минут будет здесь. Знали бы вы, что он посмел сделать днем, как только вы ушли отдыхать! Я была в расслабленном состоянии после лекарства. Он вошел и отхлестал меня по щекам, а потом взял силой. Вел себя, как безумец! Чтобы не кричала, зажал мне рот кулаком…
Решив расставить все точки над і, Изора спросила едва слышно своим низким, успокаивающим голосом:
– Поэтому вы хотите убить мужа? За то, что он принудил вас… к отношениям?
– За то, что покрыл меня, как животное, вы хотели сказать? Навалился сверху, придавил, три раза дернулся и вышел? Нет, он не заслуживает жить! Он уничтожил того, кого я любила, и моего ребенка тоже. Я должна отомстить. Я оказалась хитрее Марселя, я нашла пистолет – здесь, в комоде! Мне было известно, что у одного из ящиков двойное дно. Я украла пистолет и надежно спрятала. И вот доказательство – теперь у меня есть оружие, а он заплатит за то зло, которое мне причинил…
– Супруг признался в убийстве? – мягко допытывалась девушка.
– Не напрямую, но я догадалась. Я постоянно теребила его, с утра до вечера. Он все отрицал, обвинял всех без разбора. Господи, когда арестовали поляка, какое он испытал облегчение – этот респектабельный директор горнорудной компании, хороший начальник, снисходительный к нуждам своих «чернолицых»! В тот момент он почувствовал, что я знаю правду – о нем и его сообщнике Тап-Дюре. Стал угрожать: «Если расскажешь полиции, застрелю сначала тебя, а затем пущу себе пулю в лоб. Подумай о детях, о наших бедных малышах!»
Изора дорого бы дала за возможность немедленно увидеть инспектора и рассказать ему все, что знает. Но она была здесь, с Вивиан, и с минуты на минуту мог появиться Марсель Обиньяк.
«Что же делать? – запаниковала она. – Жюстен собирался в Ла-Рош-сюр-Йон допрашивать Тап-Дюра. Я не смогу ему дозвониться, если он уже в дороге!»
– Бегите из дома, Изора, – вдруг встрепенулась Вивиан. – Мне бы не хотелось, чтобы муж причинил вам вред.
– Мадам, пойдемте со мной! Если поторопимся, успеем выйти через заднюю дверь. Жюстен наверняка уже ушел, но, быть может, он еще в поселке. Отдадите ему пистолет. Вашего мужа арестуют и посадят за решетку, а вы уедете в Париж – будете жить с сестрой и родителями и получите, наконец, возможность самостоятельно воспитывать детей.
– Мне уже не хочется жить, Изора – ни в Париже, ни где-либо еще! Я любила Альфреда. Он был красив и нежен, и он меня понимал.
– А как же ваши сын и дочь? Подумайте о них! Дети – вот самое важное!
– Мои дети будут счастливы с бабушкой. Уходите, или я выстрелю!
Как ни силен был страх, Изора сумела сохранить хладнокровие. Отступив на шаг, она лихорадочно соображала, как убедить Вивиан пойти с ней. Однако подыскать нужный аргумент не успела: паркет в коридоре задрожал под тяжелыми шагами, и в комнату ввалился Марсель Обиньяк.