Глава 17. Вивиан Обиньяк
Феморо, флигель в усадьбе Обиньяков, в тот же вечер, через час
Жюстен Девер с удовольствием смотрел на стоящую перед ним суповую тарелку белого фарфора. Изора подбросила в печь поленце и снова вернулась за стол.
– Последний раз я ел овощной суп с вермишелью в детстве, – сказал он мягко. – Хотя нет, нам давали его в армии, во время войны, но, конечно, не такой вкусный. Нужно взять у вас рецепт, моей матери это будет интересно.
– Я делала все так, как научила Женевьева, – рассудительно пояснила девушка. – Если бы вы не вспомнили в машине о вермишелевом супе, я бы не стала его готовить: мне хватило бы хлеба с маслом и сливовым вареньем. Женевьева оставила две банки.
– Ваша будущая невестка – шикарная дама… Варенье мы можем припасти на десерт. Изора, меня беспокоит один вопрос: позволено ли экономкам Обиньяков, живущим во флигеле, принимать у себя мужчин? Мне бы не хотелось навлечь на вас неприятности.
– Автомобиль мы оставили возле церкви, и никто не знает, что вы здесь. Как бы там ни было, я не получала на этот счет особых указаний.
Ослепленный девичьей красотой, он не сводил с нее глаз, отслеживая каждую перемену в выражении лица. Изора распустила волосы, и они волнами упали на плечи. Белая шерстяная кофточка облегала грудь и стройную талию. Спереди она застегивалась на перламутровые пуговицы, и легко было представить, как он одну за другой их расстегивает…
Сразу по приезде девушка убежала в туалетную комнату переодеться, а он стал растапливать дровяную печку. Ситуация обоим представлялась странной и неприличной. И все же они старались вести себя непринужденно, как старые приятели или кузены, оказавшиеся вдвоем в заброшенной хижине.
– Как продвигается расследование? – спросила она, чуть наклонив головку.
– Это такой обходной маневр? Хотите узнать, как дела у мсье Амброжи?
– Думаю, вы все равно ничего не расскажете. Ну и пусть! Я ужасно разозлилась на себя, когда его арестовали, но на вас – еще больше. Впрочем, если мсье Амброжи не виноват, его отпустят.
– Думаю, он действительно не виноват, и я это докажу. А пока мы можем поговорить о чем-то более приятном? Постоянно быть при исполнении – тяжело даже для полицейского.
Изора встала, ощущая некоторую нервозность. Убрала грязную посуду, вынула из шкафа бутылку белого вина. Он следил за ней глазами, попутно любуясь изгибом бедер под тканью юбки.
– Тома Маро рассказал мне сегодня о своей сестре Анну, – завел он непринужденный разговор, пытаясь отвлечься от одолевавшего его желания. – Вы ездили к ней с мадам Маро и вашим женихом, верно?
– Жером мне больше не жених, иначе я не пригласила бы вас на ужин. Но мне показалось, вы хотели поговорить о чем-то приятном, – ответила Изора с ноткой упрека. – Анна скоро умрет, и мать с братом будут с ней каждый день, до самого конца. А мне хотелось бы забыть обо всем, хотя бы сегодня вечером!
– Простите, я допустил бестактность.
Ничего не ответив, она поставила перед гостем варенье и хлеб и показала на бутылку с вином.
– Вы хотите опьянеть, Изора? Поостерегитесь! Если вы снова сделаете мне скандальное предложение, я ведь, вопреки своим принципам, могу и согласиться!
– Я всего лишь наслаждаюсь свободой, которой раньше не имела, инспектор.
Жюстен поморщился: такое обращение было ему неприятно. Изора, между тем, что-то делала у него за спиной. Чиркнула спичка, и в следующее мгновение электрическая люстра под потолком погасла: девушка зажгла старую керосиновую лампу и поставила ее на буфет. Комната наполнилась мягким, успокаивающим светом.
– Так лучше, – хрипло проговорил он, сглатывая комок в горле. – Вы могли бы зажечь одну-две свечи – было бы еще романтичнее.
– Бабочки обжигают крылья о пламя свечи. В детстве я не могла смотреть на их страдания. Они падали в горячий воск и били крылышками, а я их жалела. Часто добивала, как бы ужасно это ни выглядело, и тогда отец говорил, что я – малахольная.
– Отвратительное слово! Странно слышать грубые речи из ваших уст. Известно ли вам, Изора, что вы – чудесное создание? С некоторых пор я не могу представить себе мир, в котором вас бы не существовало. Когда я навсегда уеду из Феморо, – не знаю, правда, когда именно, – у меня будет одно утешение: знать, что вы здесь, прекрасная, молчаливая и таинственная! Этот печальный шахтерский поселок поначалу показался мне черным и мрачным, но потом явились вы и осветили мир своим присутствием!
Изора в волнении опустила голову. Тома часто делал ей изысканные комплименты, но слова полицейского, прочувствованные и, вне всяких сомнений, искренние, произвели на нее совершенно другое впечатление. Они были сказаны не в утешение, потому что ее кто-то обидел или наказал, а в душевном порыве. Он просто открыл ей свое сердце, обнажил чувства.
– Благодарю вас, мсье, – пробормотала она, превозмогая стеснение.
Изора осмелилась, наконец, поднять глаза. Девер выглядел усталым, но его карие глаза сверкали нежностью. Прядь светло-каштановых волос упала на лоб, отчего он стал выглядеть моложе. Он улыбался.
– Вы мне нравитесь, правда, – призналась девушка.
Жюстену хватило ума не отвечать, воздержаться от привычной иронии. Он позволил девушке себя рассматривать, читая в ее бездонных глазах явный призыв.
– Налейте вина, – прошептала Изора низким мелодичным голосом. – Нужно выпить за мою новую жизнь!
– Вы хотите сказать, за ваше обновление? Это слово подходит лучше. Изора, я с трудом вас узнаю́. Вы кружите мне голову. Чего вы от меня хотите?
– Уроков, мсье Девер.
От растерянности он не нашел, что сказать. Отпивая маленькими глоточками вино из бокала, Изора по-прежнему не сводила с него глаз, задумчивая и безмолвная.
«Я сейчас на побережье, на дюне, – думала она, поднося к губам третий бокал. – Ветер ласкает мои ноги, поднимает юбку… Еще немного – и я побегу вниз, к линии прибоя, и брошусь в океан. Волны уложат меня на мокрый песок, будут перекатывать во все стороны, а я буду голая и отдамся их страсти…»
Жюстен тоже молчал, но себе наливал побольше, чтобы не дать ей шансов опьянеть. Изора решила ему отдаться – теперь он был твердо уверен. От этой мысли бросало то в жар, то в холод, ощущение радовало и пугало одновременно, как если бы речь шла о святотатстве. Природная порядочность нашептывала, что нужно уйти, и как можно скорее.
– Изора, уже поздно, мне пора, – неожиданно заявил он.
– Но мы еще не приступали к десерту…
– Ничего не поделаешь.
Он передернул плечами, встал, взял пальто и надел шляпу.
– Нет! Прошу вас, Жюстен, останьтесь!
Она остановила его у двери, прильнула к груди. Ему ничего не оставалось, кроме как наклониться и поцеловать ее в губы, но так нежно и едва ощутимо, что девушка, не отдавая себе в том отчета, обвила руками его шею. Сладкий и бесконечный, поцелуй пьянил, пробуждая каждую клеточку девичьего тела, заставляя ее трепетать от чистейшей радости. Уже знакомая теплая волна вожделения родилась в самом интимном местечке и поднялась выше, разливаясь внизу живота. Ей захотелось увлечь его на кровать, как она проделала это сегодня с Жеромом, – таким же неловким и нетерпеливым порывом.
– Секунду, мадемуазель, – возразил Жюстен, придерживая ее за талию. – Если я правильно понял, вы хотите взять урок, поэтому я просто обязан вести себя, как полагается хорошему учителю.
– Пожалуйста, не нужно слов! – томным голосом попросила Изора.
– Изора, мое прекрасное дитя, предупреждаю: я сделаю, как вы просите, если вы действительно хотите ускорить события. Но для вас предпочтительнее было бы сохранить приятные воспоминания, чем большинство молодых женщин похвастаться не может.
Он почувствовал, как она напряглась и вот-вот отстранится, и поцеловал ее снова, медля с ласками, всего лишь придерживая ее крепкой рукой. Эксперт в искусстве поцелуя, он был внимателен к малейшей реакции, следил, как снова становится податливым ее тело.
Со своей стороны, она удивлялась тому, какое удовольствие испытывает от чувственного слияния губ – без настойчивого вмешательства языком с его стороны. Это было лучше, чем с Жеромом. Наконец, Жюстен ее отпустил.
– Перейдем к более серьезным вещам, – с улыбкой сказал он. – Профессор Девер сейчас объяснит вам, моя красавица, основные правила. Правило первое: счастливый избранник должен предварительно освежиться в ванной. Гигиеной мы не пренебрегаем ни при каких условиях!
– Но я уже чистая, – смущенно пробормотала девушка.
– Не сомневаюсь. Я говорил о счастливом избраннике.
Подмигнув, он удалился. Изора осталась в растерянности, не зная, чем себя занять в его отсутствие. Сердце колотилось в груди. Она вспомнила темный напряженный член Жерома, и сомнения вернулись… «Женевьеве в первый раз было больно, – подумала она. – Но наверняка не так, как во время родов! Мама говорила, что чуть не умерла, когда рожала Эрнеста. Жюстен производит впечатление человека деликатного, в нем нет грубости…»
Примирившись с необходимостью немного подождать, девушка улеглась на кровать. Такой он ее и застал – расслабленной, с умиротворенным лицом. Не говоря ни слова, он устроился рядом.
– Почему? – спросил он, склонившись к ее уху. – Почему сегодня? И почему я, противный полицейский инспектор, старик, которому недавно исполнилось тридцать два?
– А мне в январе будет девятнадцать! И не называйте себя стариком, это смешно!
– Хорошо, но повторяю вопрос: почему?
– Вы мне нравитесь. Вы спасли мне жизнь, и я слышала, что вы говорили в среду вечером, когда несли меня на руках. Голос долетал будто бы издалека, но я разобрала все слова, и это было приятно. Как будто кто-то меня любит…
Жюстен погладил ее черные, как смоль, волосы, любуясь их блеском.
– Вас есть кому любить, мадемуазель! Вас любят брат, Женевьева и Тома. Правда, не так, как вам хотелось бы, тут я спорить не стану. И ваши родители, что бы вы об этом ни думали.
– А вы? Вы хоть немного меня любите?
– Боже, как неприятно, когда тебя допрашивают! – пошутил он, стремясь скрыть волнение. – Изора, не знаю, можно ли любить женщину, с которой знаком всего лишь месяц. Скажу честно: я до безумия в вас влюблен, а это чувство несколько отличается от глубокой привязанности. С нашей первой встречи я был вами очарован, увлечен. Я сопротивлялся, называл себя идиотом, потому что очень скоро понял, что вы обожаете привлекательного Тома Маро. Удалось ли вам побороть в себе чувство к нему? Или вы решили взять уроки удовольствия в отместку?
– Нет, это не тот случай. Но так ли необходимо все объяснять? – недоумевала она. – Вы делаете все, чтобы я передумала, а жаль. Я решила жить полной жизнью, выбросив Тома из головы. Он женат и скоро станет отцом. Я была для него названной сестренкой, несчастной девочкой, которую нужно утешать и защищать. А теперь – хватит! Забудем о нем!
Жюстен нежно поцеловал ее в лоб, в щеки, в кончик носа, потом снова, и с той же деликатностью, занялся губами. Изора закрыла глаза, смущенная тем, что он так близко. От мужского тела исходило приятное тепло, и, сама не замечая, что делает, она одной рукой провела по его плечу, обняла за спину, а вторую сунула в ворот рубашки. И тогда он поцеловал ее уже по-другому, более настойчиво, и она ответила, замирая от желания, пронизывающего ее девственное тело.
– Правило второе, – прошептал он, силясь отдышаться. – Раздеваться следует медленно, постепенно обнажая свои прелести…
Она не осмелилась ответить. Не открывая глаз, принимала его ласки – волнуясь и в то же время сгорая от нетерпения. Решимость Изоры стать женщиной именно сейчас проистекала из дурманящего ощущения свободы. Это был ее выбор, ее решение, и в глубине души она собой гордилась. Полицейский расстегнул на ней кофточку, под которой оказалась синяя атласная комбинация, отделанная кружевом. Сквозь ткань просматривались напряженные соски. Он коснулся их пальцем, снял с девушки юбку.
– Ты такая красивая, – вздохнул он, переходя на ты. От осознания исключительности происходящего у него перехватывало дыхание.
Фигура Изоры, не утратив подростковой утонченности, сочетала в себе худобу и восхитительные женственные округлости. Он провел ладонью по ее бедрам, очертил указательным пальцем контур щиколотки, обтянутой какой-то тоненькой шелковистой тканью.
– Шелковые чулки? – заметил он.
– Подарок Женевьевы, – ответила девушка вполголоса. – И все остальное тоже – духи, одежда…
– У тебя восхитительное тело, – проговорил он с восторгом. – Остальное меня не интересует…
Инспектор Девер имел немалый опыт в отношениях с женщинами. Но Изора была особенная, удивительная, сильная, и ему хотелось оказаться на высоте, быть достойным того дара, который она ему преподносит, и больше всего – доставить ей радость, дать насладиться сексуальным актом.
– Не бойся, – сказал он нежно. – Я слишком тебя уважаю и не стану принуждать. Если захочешь остановиться, я пойму.
– Нет, я хочу продолжать, я не боюсь, поверьте! – горячим шепотом отозвалась она.
Он опустил бретели комбинации так, чтобы обнажились ее груди – молочно-белые, с коричневыми сосками. Он поцеловал каждую, поласкал кончиком языка, потерся лбом. Изоре не хватало воздуха, дыхание стало прерывистым. Жюстен еще долго колдовал над ее телом – целовал нежно в губы, затем ласкал грудь и снова возвращался к губам. А потом вдруг отодвинулся, наклонился к ее животу и стянул с нее шелковые трусики.
Через мгновение он мягким движением развел ей ноги, открывая доступ к ее сокровищу. Она замерла, ожидая, что сейчас он в нее войдет. Однако, к ее ужасу, он поцеловал прямо туда – в нежные складочки плоти, спрятанные в самом тайном уголке ее тела, под завитушками волос, таких же черных, как и ее грива.
– Нет! Что вы делаете? О нет! – запротестовала она.
Однако он настоял на своем, и она перестала противиться, утонув в головокружительном забытье. Забыв о стыде, она отдалась неизведанному ранее удовольствию, которое дарили ей эти дерзкие ласки. Она изогнулась, подалась навстречу, открылась, издавая короткие жалобные всхлипы, не в состоянии думать о чем бы то ни было. Скоро ощущение пустоты, острой жажды заставило ее стонать: низ живота пылал огнем. Она нуждалась в нем, ему предстояло избавить ее от этой пустоты, заполнить собой ее всю, усмирить охватившее ее безумие.
Жюстену передалось ее нетерпение и, двигаясь с бесконечной осторожностью, он приготовился взять последний рубеж – ее девственность. Изора сдержала крик и тут же впилась пальцами в его бедра, умоляя не останавливаться.
– Прости, – прошептал он, растроганный до слез.
Он продолжил продвижение вглубь и, наконец, замер. Она смотрела на него блестящими глазами цвета ночи, в которых он просто утонул.
– Я соврал тебе, – признался он едва слышно. – Я тебя люблю, Изора, как никогда не любил ни одну женщину. Так, как тебя, – никогда!
Он закрыл глаза, и они снова обменялись страстным поцелуем.
– Я мог бы оставаться в тебе до самой своей смерти, – сказал он, по-прежнему сохраняя неподвижность.
Она сладко улыбнулась в ответ и обняла его крепче. И тогда он начал двигаться в ней взад-вперед, сначала потихоньку, потом – быстрее. Изоре казалось, будто ее уносит в прекрасный мир наслаждений, где золотыми всполохами сверкает блаженство. Она утонула в нарастающем возбуждении, от которого хотелось плакать, смеяться и кричать. Крошечная частичка ее тела, казалось, полыхала в огне, ежесекундно порождая порывы наслаждения, которое становилось все более острым, почти невыносимым. И вдруг перед ней возникло видение бушующего океана, и огромная волна, увенчанная пеной, подняла ее высоко в небо. Она взлетела, словно отданная всем ветрам, содрогаясь в невыразимом экстазе…
Спустя некоторое время она лежала на кровати, мечтательно улыбаясь и наслаждаясь упоительным ощущением расслабления и счастья, похожим на чудесное забытье, в котором больше не было места событиям прошлого.
Она ни на миг не задумалась, что именно делает Жюстен. А он, между тем, вышел из нее еще до того, как излилось семя, чтобы собрать его в специально приготовленный носовой платок. Мужчина встал и уже успел натянуть брюки.
Приподнявшись на локте, девушка успела заметить, как он выбросил что-то в печку.
– Что вы делаете? – поинтересовалась она ласково.
– Правило третье: не рисковать. Девушек и дам следует оберегать от неприятностей, – слегка смутился он.
Он продолжал предложенную Изорой игру, скрывая за ней восторг, силу своего желания и глубину чувств.
– Ах, могли бы не беспокоиться! – покраснела девушка.
– Что ты хочешь этим сказать?
Он снова присел на кровать и посмотрел на нее. Изора уже подняла бретельки комбинации, но и сейчас, с растрепанными волосами и обнаженными плечами, она показалась ему ослепительно красивой.
– Я говорю серьезно. И простите, что до сих пор «выкаю»… Просто ничего страшного не произошло бы. Я не смогла бы забеременеть.
Ответ обескуражил Жюстена. Он погладил девушку по щеке.
– Умнейшая из учениц, теперь вы даете урок своему профессору? – иронично заметил он.
– Моя кормилица Югетта была чуть-чуть ведьмой, а может, знахаркой. Родители отдали меня ей на воспитание младенцем, а потом забрали, но я тайком бегала ее проведывать. Она жила недалеко от фермы. Однажды, когда мне было тринадцать, случилось нечто, что очень меня испугало и встревожило. Ну, вы понимаете? Ничего не сказав матери, я побежала с вопросами к Югетте. Она все объяснила. Бедняжка, в свое время она родила дочку, которая через три месяца умерла. Это ей предназначалось молоко, которым Югетта меня вскормила… Так вот, моя кормилица очень горевала и не хотела пережить такое снова. Она стала считать свои «луны» – так она называла «плохие» периоды у женщин. И, уверяю вас, это сработало: больше детей у нее не было. И у моей матери тоже – Югетта и ее научила. Выходит, что незадолго до и сразу после «плохого» периода риска забеременеть нет.
Жюстен внимательно выслушал ее и понимающе кивнул: девушка говорила со знанием дела.
– Значит, если я правильно понял, для вас сейчас опасности нет. Вы уверены, Изора? Жаль, что я не знал заранее.
Ее смех прозвучал тихо, чувственно и слегка провокационно.
– Можете говорить мне ты, меня это не смущает… Вы очень спешите вернуться в Отель-де-Мин, да, инспектор?
Она откинулась на подушки.
– Совершенно не спешу, но я хотел бы знать, как случилось, что неразговорчивая и неприветливая девушка вдруг превратилась в очаровательную одалиску, эдакую бесстыжую соблазнительницу…
– Честно, не знаю! Наверное, причина – в моих несчастьях, белом вине или, быть может, в ощущении свободы.
Жюстен отметил про себя, что ей знакомо слово «одалиска», и это порадовало. Изора демонстрировала редкую образованность и живой ум. В довершение ко всему, ей несвойственно притворное целомудрие. «Я женюсь! Хочу на ней жениться, чтобы никогда не расставаться! – Мысли сменяли одна другую. – Я увезу ее в Париж. Нельзя оставлять ее в этом захолустье, как в тюрьме…»
Она взяла его руку и сжала своими маленькими пальчиками, словно прочла его мысли.
– Изора, я счастлив, очень счастлив, – признался он. – Но одна вещь меня тревожит. Почему вы с Жеромом изменили свои планы?
– Он считает, что, даже не попытавшись меня завоевать, предложил сделку, недостойную его чувств, – это его собственные слова. Дома мне приходилось несладко, и он попросил выйти за него, чтобы я имела возможность жить рядом с Тома, а заодно и сбежать от отца.
– Звучит мерзко, – не стал спорить Девер.
Личико Изоры посерьезнело. Она с тревогой посмотрела на полицейского.
– Что с тобой? – забеспокоился он.
– Сегодня в Сен-Жиль-сюр-Ви – в доме, который сняла мадам Маро, – я повела себя очень дурно, – тихо призналась девушка. – У меня было странное настроение, и когда мы с Жеромом остались наедине, я его поцеловала. А потом попросила… словом, я хотела с ним переспать, чтобы понять, приятно это или ужасно. Правда, в последний момент передумала и убежала.
Жюстен был несколько озадачен признанием. Помолчав несколько секунд, он прошептал:
– Бедный парень, я сочувствую ему от всего сердца! Однако какой удар по моему самолюбию! Я-то думал, что ты теряешь голову только со мной, хочешь меня одного!
– Это правда. – Она придвинулась, чтобы его обнять.
Прижавшись к его груди, – так, чтобы он не видел ее лица, – девушка добавила:
– Только не расстраивайся! Когда Жером меня целовал, я представляла на его месте тебя. Уже тогда мне казалось очевидным, что с тобой мои ощущения и приятное возбуждение, от которого дрожали колени, – все было бы намного сильнее и ярче. А потом выяснилось, что ты ждешь меня на вокзале. Я восприняла это как знак…
Испытав упоительное чувство облегчения, Жюстен приподнял ее с постели и впился в губы, ища новых поцелуев. Оба отдались безумной страсти, сжигавшей их изнутри. Теперь комбинация полетела на пол, а полицейский снял с себя брюки и рубашку. Нагота восхитила Изору – чувство было такое, будто это уже не она, а другая девушка, которая родилась в то самое мгновение, когда вся открылась взгляду мужчины…
Очень скоро он забылся внутри нее, околдованный ее пылкостью и неистовой радостью. Больше часа они не могли насытиться удовольствием, которое давали друг другу, и, словно четки, нанизывали тайные законы экстаза, не отвлекаясь ни на какие предосторожности. Изора постигала новую науку с энтузиазмом и не противилась, даже когда он захотел полюбоваться ею во всех ракурсах, увидеть все тайные местечки, которые она никогда и никому не показывала.
И все же она устала раньше, чем он.
– Я хочу есть! А ты? – улыбаясь, прошептала она.
– Очень хочу! Просто мечтаю о ломте хлеба с вареньем!
Изора встала, и тело отозвалось болью, закружилась голова. Жюстен нехотя оделся, но туфли и пиджак надевать не стал. Изора завернулась в атласный пеньюар, который, в числе прочего, подарила Женевьева, и прибавила огня в керосиновой лампе. Перспектива поесть хлеба с вареньем в обществе Жюстена грела сердце.
– С тобой все просто, – щебетала она. – Очень просто!
Он хотел ответить, как вдруг кто-то забарабанил в дверь флигеля. Стук сопровождался громкими рыданиями.
– Мадемуазель, откройте! Сжальтесь надо мной! Откройте!
Это был голос Вивиан Обиньяк. Удивленные Изора и Жюстен не смели шевельнуться.
– Скорее, мне нужна ваша помощь! Прошу, откройте!
– Сейчас! – откликнулась Изора.
Полицейский тем временем уже схватил шляпу, пиджак, галстук и туфли. Она жестом указала на туалетную комнату. Он молча кивнул.
– Мадемуазель, умоляю, откройте! – стенала под дверью Вивиан. – Муж не должен меня увидеть! Умоляю!
Перепуганная Изора крикнула, что уже идет, а сама протянула Жюстену коробку с сигариллами – он быстро сунул ее в карман.
– Выберешься через окошко в туалете, оно как раз в задней стене дома, – едва слышно проговорила она.
Он поцеловал ее в губы и ускользнул в крошечное помещение – то самое, где Изора едва не распрощалась с жизнью. Дверь так и не починили. Он прислонился к ней спиной, приводя себя в надлежащий вид. Изора же впустила в дом Вивиан Обиньяк. Хозяйка была в ночной рубашке и в наброшенном сверху меховом полушубке. Волосы – в беспорядке, вид – испуганный.
– Спасибо! Скорее закройте дверь на ключ! Господи, какое счастье, что вы дома! Я увидела, что сквозь ставни пробивается свет, и подумала о вас… Сейчас сюда явится мой муж. Я заперла его в ванной, но он поднял такой шум, что кто-то из прислуги уже наверняка его выпустил. Пожалуйста, если он постучит, скажите, что ничего не видели и не слышали. Хотя нет, вам он, конечно, не поверит. Лучше так: вы слышали плач, и я, по вашему мнению, пошла в пресбитерий. Марсель не посмеет явиться к священнику и устроить там скандал! Слух быстро разлетится по поселку, ведь Жизель очень болтлива… Жизель, экономка нашего кюре!
Произнеся свою сбивчивую тираду, Вивиан пошатнулась и вцепилась в руку Изоры.
– Мы, женщины, должны помогать друг другу, – пробормотала она. – По ночам муж не оставляет меня в покое. Принуждает спать с ним, а у меня два месяца назад случился выкидыш. С того времени начались проблемы по-женски, но разве ему это интересно? Раньше меня защищали собаки, особенно старший, Дюк. Он рычал и не подпускал ко мне Марселя. Славные были боксеры… Если бы я могла отправиться в Париж, как планировала! А виноват во всем противный инспектор. Если бы не он, я давно уехала бы из этой провинциальной дыры и наслаждалась бы сейчас компанией сестры и матери!
– Сочувствую вам, мадам, – вежливо сказала Изора.
Девушка пыталась сообразить, слышит ли их сейчас Жюстен. Интуиция подсказывала, что он до сих пор в доме. «Если бы он вышел, я бы услышала хоть какой-то звук!» – рассуждала она.
Ей было жаль расстроенную хозяйку, поэтому она как могла старалась ее утешить.
– Мадам, я понимаю, что вы сейчас чувствуете, и сделаю все, что от меня зависит, чтобы вас защитить. Ваш супруг вас бьет?
– Нет, он не поднимает на меня руку, но я бы предпочла побои! Не выношу, когда он ко мне прикасается, а он ведь настаивает. Не могу больше терпеть.
Вздрагивая всем телом, она разрыдалась. Изора заметила, что красивые бархатные тапки хозяйки совершенно промокли.
– Боюсь, что Марсель скоро явится! Мне страшно! Он не должен узнать, что я здесь. А, он уже идет, слышите?
Со стороны парка доносился мужской голос. Хозяин снова и снова повторял женское имя, перемежая призывы с невнятными ругательствами. Вскоре в дверь постучали, на этот раз намного громче и сильнее.
– Мадемуазель, откройте! – потребовал Марсель Обиньяк. – Я точно знаю, что жена спряталась в вашем доме! Предупреждаю, если не послушаетесь, я вышвырну вас вон завтра же утром! У моей жены нервный срыв, и я уже позвал доктора Бутена.
Изора прильнула к дубовой двери. Во рту пересохло от волнения.
– Мне очень жаль, мсье, но мадам здесь нет.
– Вранье! – рявкнул мужчина. – Она не могла далеко уйти. Вы слышали, что я сказал? Открывайте, или потеряете место. Это я плачу жалованье прислуге, а не моя жена, поэтому без зазрения совести отправлю вас обратно на навозную кучу! Мне не нужна фермерская дочь, которая шныряет по дому и всюду сует свой нос!
Вивиан умоляюще смотрела на Изору. Она была уверена, что угроза мужа возымеет действие – девушка растеряется и выдаст ее.
– Увольняйте, если считаете нужным, мсье, – не испугалась новая экономка. – Но если позволите выразить мое мнение, то, на мой скромный взгляд, мадам могла найти приют в доме священника, как поступают все мятущиеся души. Отец Жан никому не отказывает в помощи.
Последовало короткое молчание. Потом снова заговорил мужчина, однако на этот раз не Марсель Обиньяк.
– Добрый вечер, господин директор! Сегодня мне открылась новая грань вашей личности, – произнес из-за двери Девер. – Отправлять очаровательную девушку на кучу навоза… Звучит очень грубо, вы не находите?
– А, инспектор! Что вы делаете в моем парке в столь поздний час?
– Еще и двенадцати нет, мой дорогой мсье. Я работаю.
Изора и Вивиан навострили уши, стараясь не упустить ни слова.
– Расследование еще не закончено? Вы же арестовали Амброжи. Я нашел у себя на столе вашу записку.
– Я настоял, чтобы вам ее доставили, несмотря на то, что вас не было на месте.
– У меня тоже есть обязанности, инспектор. Я принимал инженеров из Ньора. Компания ищет подходящее место для новой шахты, такой же рентабельной, как Пюи-дю-Сантр. В этом году мы добыли двадцать тысяч тонн угля.
– Углекопы добыли двадцать тысяч тонн, – сухо поправил полицейский.
– Не будем играть словами. Вернемся лучше к нашему делу. Вы заполучили своего преступника и теперь можете вздохнуть свободно.
– Пока это подозреваемый, мсье, всего лишь подозреваемый. Увы, я так и не смог разыскать орудие преступления. А возможные свидетели покоятся на поселковом кладбище. Не вернуться ли вам в дом? На улице холодно, а вы в одной рубашке и домашних туфлях…
Вивиан нервно прыснула. Изора же попыталась представить себе эту сцену. Жюстен наверняка выглядел как человек, вышедший из автомобиля, и Марсель Обиньяк никогда бы не догадался, что полицейский только что выбрался из окошка туалетной комнаты в его же флигеле.
– Я требую объяснений, Девер, – заявил он. – Что вы делаете у меня в усадьбе?
– Присматриваю за важным свидетелем – мадемуазель Мийе. От нее я узнал, что у Станисласа Амброжи был пистолет, и теперь опасаюсь, как бы другие углекопы-поляки не надумали ей отомстить. На суде ее выступление будет решающим. Поручаю вам позаботиться о ней, мсье Обиньяк. И если вы решите ее уволить, мне придется поселить ее в Отель-де-Мин, разумеется, за ваш счет.
– О нет, об этом речи быть не может. Завтра же извинюсь перед мадемуазель Мийе. Я позволил себе лишнее, поскольку весьма встревожен. У моей жены слабые нервы. Она изводит меня своими капризами, жалобами и слезами. Что бы я ни делал, ей все не так! Даже если бы я прошелся по улице на руках или станцевал джигу на людях – она и тогда нашла бы повод поплакать. Инспектор, вы оказали бы мне огромную услугу, если бы разрешили ей уехать на неделю в Париж.
– Скоро это станет возможно.
– Теперь уже нет смысла беспокоиться: в будущую пятницу домой возвращаются дети. Они учатся в религиозной школе в Ла-Рош-сюр-Йоне, разумеется, на полном пансионе. А теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи, инспектор. Моя супруга переночует в пресбитерии или же, я полагаю, вернется домой, как только пройдет блажь. Да, такова семейная жизнь! Супруги ссорятся, ну, или по меньшей мере между ними существуют разногласия. Сожалею, что вам пришлось стать свидетелем моей вспышки. Признаюсь, весьма нелепой…
– О, не извиняйтесь, – ответил Девер с какой-то странной интонацией.
Замешательство Обиньяка было настолько явным, что даже Изора это почувствовала. Вивиан же с негодованием закатила глаза.
Мужчины обменялись рукопожатием. Жюстен, надо полагать, успел сделать несколько шагов, но голос его прозвучал четко, когда он обронил как бы в задумчивости:
– Я собираюсь устроить Шарлю Мартино по прозвищу Тап-Дюр очную ставку с мсье Амброжи. Утром вызову Мартино к себе в кабинет, так что предупредите бригаду, что их начальник запоздает. Может статься, я задержу его на целый день. Понимаю, это не слишком приятно – когда бригадир не является на работу.
– Мы все уладим, – пообещал Марсель Обиньяк. – Его заменит Гюстав Маро. Делайте свое дело, инспектор.
Последнюю фразу директор компании произнес несколько изменившимся голосом. Изоре стало не по себе, а Вивиан снова заплакала.
– Мадам, успокойтесь, прошу вас, – обратилась к ней девушка. – Ваш муж ушел, и бояться вам больше нечего. Прилягте! Я накрою вас покрывалом, чтобы вы согрелись. Могу приготовить травяной чай.
– Полагаю, у Женевьевы должна быть фруктовая водка. Кухарка сливает то, что остается на донышке, в отдельную бутылку и отдает ей…
– Водка? Сейчас поищу, мадам.
– Мы одни и можем разговаривать без излишнего официоза, – сказала Вивиан, кутаясь в меха. Она сидела на стуле возле печки. – Я буду называть вас Изорой. Надо же, как нам повезло! Если бы не инспектор, муж вполне мог бы выломать ставни или даже дверь.
Изора была обескуражена случившимся, но задавать вопросы хозяйке все же не решилась.
– И почему вы не поставили меня в известность, что замешаны в полицейском расследовании? – продолжала Вивиан. – Но я вас поздравляю: это правильный поступок – изобличить преступника. И то, что им оказался поляк, меня совершенно не удивляет. Я предупреждала Марселя еще во время войны, когда он только привез в Феморо иностранцев для работы в шахте… Этот человек должен заплатить за содеянное! И ваш друг, который вам так дорог, – вы рассказывали о нем вчера вечером! – он ведь тоже мог погибнуть. Подумать только!
Шокированная жестокостью, таившейся в словах хозяйки, Изора удержалась от комментариев. Она нашла бутылку водки и налила немного в стакан.
– Вот то, что вы просили, мадам!
– Спасибо. Выпейте и вы немного, у вас странный вид.
– Нет. Не сочтите меня ломакой, мадам, но для меня это слишком крепкий напиток и не пойдет на пользу.
Вивиан обвела комнату взглядом. В уголках ее губ залегла горькая складка.
– Люблю этот флигель. Прошлым летом я часто пряталась здесь, в прохладе и полумраке. Женевьева взяла продолжительный отпуск – почти на пять месяцев. У меня был ключ, о котором я никому не говорила, чтобы иметь возможность хотя бы ненадолго уединиться. От детей так быстро устаешь! Мой сын Поль – настоящий шалопай! Мне нравится это слово – шалопай… Софи тоже – только бы побегать и пошалить! Монахини никак не могут с ними сладить.
– Я с удовольствием ими займусь.
– Ах да, теперь вспомнила! В будущем году, в октябре, вы станете учительницей. А теперь расскажите-ка, как вы разузнали, что этот углекоп-поляк – убийца?
Изора так утомилась морально и физически, что решила присесть. Сегодня она встала в пять тридцать и за день пережила массу треволнений, не говоря уже о любовной схватке, после которой остались немного болезненные ощущения.
– Я разочарую вас, мадам, если скажу, что ничего не разузнавала. Я всего лишь имела глупость повторить чужой секрет, о чем очень сожалею. Я хорошо знаю мсье Амброжи и уверена, что он не виноват.
Вивиан встала и смерила девушку внимательным пронизывающим взглядом. На лице отразилось неприкрытое недоумение.
– Не виноват? Что ж, вполне может быть. Но тот, кто пошел на такое, кто без колебаний застрелил человека… Это было жестокое и наверняка предумышленное убийство. Стрелять из пистолета в забое, когда два бригадира опасались взрыва рудничного газа, – само по себе преступление!
– Меня не посвящали в такие подробности. Когда в шахте произошел взрыв, я была в Ла-Рош-сюр-Йоне, а потом – на ферме у родителей.
– Боже мой! Ферма, ваш отец-изверг! И Марсель еще смеет говорить, что отправит вас обратно на навозную кучу! Когда супруг злится, становится грубияном. Мне неудобно перед вами, Изора. Скажите, вы ведь придете завтра утром на работу? Вы меня не бросите?
– Конечно не брошу, мадам, но сейчас нам пора спать. Я поставлю себе раскладную кровать. Вам нужно отдохнуть.
– Я выпью еще водки… Мне уже лучше. Вы не против поговорить о другом? Завтра вечером у нас ужинают друзья – нотариус и доктор, разумеется, с супругами. Ближе к полудню Бернар отвезет вас на машине на рынок в Фонтенэ-ле-Конт. Вы сами составите меню.
Услышав новость, Изора оживилась. Судя по всему, вечерний скандал никак не повлиял на светские планы семейства Обиньяков, и ей предоставится возможность продемонстрировать свои способности. Прикрыв глаза, она стала вспоминать: «Сколько раз, учась в Париже, я бегала в Ле-Аль[51], чтобы поглазеть на продукты и дорогущую снедь, вкуса которой я не знала!»
– Только не засыпайте, пожалуйста! – всполошилась хозяйка.
– Я думаю, мадам. В качестве закуски – лангустины под майонезом с зеленым салатом. Основное блюдо – жареные перепела на пюре из каштанов, затем – жаркое из говядины и жареный картофель. На десерт – слоеные пирожные с кремом.
– Боже мой, великолепно! Немного простовато, но все равно замечательно. Что ж, мне пора возвращаться к родным пенатам. Тем более что выбора у меня теперь нет.
– А как же ваш муж, мадам? Мне показалось, он на вас злится.
– Он уже успокоился, руку даю на отсечение. Вы очень добры, Изора, но у меня свои привычки. Мне нужна моя комната, знакомая обстановка, уединение. Даже не пытайтесь меня понять.
Неординарная молодая дама встала и направилась к двери.
– В худшем случае дам ему то, чего он хочет, благо выпила я достаточно, – обреченно сказал она. – На несколько дней он оставит меня в покое. Знаете, Изора, Женевьева ни разу не была свидетельницей подобных сцен между мной и Марселем. Думаю, нет смысла рассказывать ей, да и вам не стоит беспокоиться по этому поводу. У меня восприимчивая натура, и все неприятности – выкидыш в октябре, затем трагедия в шахте, отравление собак, отъезд Женевьевы – окончательно расшатали мне нервы. Я так радовалась, когда она вернулась, и вдруг она бросает все, чтобы сбежать с женихом! Это ваш брат, не правда ли? И, как я поняла со слов Женевьевы, настоящий красавец…
– Да. У него золотисто-карие глаза, светло-каштановые вьющиеся волосы, прямой нос, высокий лоб и в довершение – очень обаятельная улыбка, – перечислила достоинства брата Изора, и у нее болезненно сжалось сердце. Было ясно, что Женевьева не стала ничего рассказывать хозяйке.
– Ах, любовь! – воскликнула Вивиан. – Спокойной ночи, Изора. Жду вас завтра в половине девятого. Жермен, наша кухарка, поставит завтрак на поднос, а вы принесете ко мне в спальню.
– Хорошо, мадам.
Когда это противоречивое существо скрылось, наконец, с ее глаз, Изора с облегчением вздохнула. Хозяйка казалась ей жалкой и в то же время очаровательной, несносной и вызывающей умиление. Однако она сомневалась, что их будущие отношения с мадам Обиньяк будут безоблачными. «Из меня не получится образцовой прислуги, – думала девушка. – Слишком долго я подчинялась, гнула спину и тяжело работала на родителей!»
Она подбросила в печь поленце побольше, перенесла керосиновую лампу на стол у изголовья кровати и с наслаждением скользнула под шерстяное одеяло, даже не сняв атласный пеньюар. Это было такое блаженство, что она невольно улыбнулась. «Никогда не имела такого мягкого матраса, легкой пуховой подушки… И не засыпала в теплой комнате», – перечисляла она, и мысли становились все туманнее.
Глухой стук в глубине дома развеял дрему. Борясь со страхом, девушка привстала. Послышался щелчок, затем чьи-то осторожные шаги по паркету. Через секунду возле кровати появился Жюстен – в шляпе и при галстуке.
– Я вернулся пожелать тебе спокойной ночи и поцеловать на прощание, – прошептал он, наклоняясь. – Убегая, я оставил распахнутым окно в туалете, и его нужно было закрыть. Но, как выяснилось, сделать это можно только изнутри.
– Я забыла, – призналась Изора, потрясенная его внезапным появлением, которое сделало бы честь любому взломщику. – Я так устала! Я уже почти спала.
– Спи, мое сокровище, – шепнул он, нежно целуя ее в губы. – Завтра я вынужден ненадолго отлучиться, но я вернусь. Будь осторожна.
Полицейский хотел сказать что-то еще, но передумал. Изора подарила ему слабую улыбку.
– Я уже заперла дверь за Вивиан Обиньяк, а теперь придется вставать и закрывать за тобой. – От усталости она с трудом ворочала языком.
– Прости, но сон покажется еще слаще, когда ляжешь, наконец, в постель, справившись с неожиданным маленьким затруднением. И это – правило четвертое, – пошутил он.
Изора сердито посмотрела на Жюстена, сбросила одеяло и последовала за ним до двери, а уже там обняла.
– Вы тоже будьте осторожны, господин инспектор.
– Обещаю. У меня есть для этого серьезная причина: поскорее тебя увидеть, – ответил он.
Они снова поцеловались. Оставшись в одиночестве, Изора постояла несколько секунд и только потом вернулась в постель.
– И я никогда не была так счастлива, – дополнила она свой список радостей, но очень тихо, как будто боялась лишиться этого счастья, внезапно осознав, что оно ей только приснилось…