Глава 16. Улица Пти-Маре
Сен-Жиль-сюр-Ви, улица Пти-Маре, в это же время
На душе у Изоры было светло и радостно, а такое случалось с ней нечасто. Едва переступив порог арендованного дома, она распахнула ставни и принялась изучать содержимое шкафчиков, восторгаясь каждой находкой. Обремененный тяжелой сумкой с продуктами, Жером терпеливо ждал.
– Какая красивая посуда! У хозяйки дома хороший вкус, – щебетала девушка. – Занавески на окнах из розового ситца… Надо побыстрее растопить печку. Я никогда такой не видела – чугунная, с эмалевым покрытием, разрисованная цветочками!
– Скажи лучше, куда поставить покупки! Тяжело держать! Я совсем не ориентируюсь в доме, и для меня это ужасно неудобно. У родителей я точно знаю, где двери и как расставлена мебель.
Изора взяла у него клеенчатую сумку и поставила у стены. Ее пальцы случайно коснулись руки слепого юноши.
– Извини, Жером! Сейчас все тебе расскажу, обещаю! Сама не знаю, почему мне сегодня так радостно.
– Не извиняйся, я рад, что тебе весело. Думал, все будет наоборот, и придется тебя утешать.
– Почему?
– Тома рассказал маме, что заходил к тебе в среду вечером. Признался, что разговор получился тяжелый – ты расплакалась, когда он стал тебя упрекать.
Изора как раз заглянула в резной шкаф-буфет и поморщилась – в нос ударил запах затхлости.
– Это было ужасно, – призналась она. – Не думала, что Тома может быть таким злым и презрительным. Однако с тех пор много чего произошло: я получила место экономки у Обиньяков, и теперь у меня есть жилье, я буду получать хорошее жалованье. Так что пускай твой брат злится сколько хочет и может не прощать мою оплошность – это страшное-престрашное прегрешение!
Последние слова она нарочно произнесла насмешливо-торжественным тоном, и сама же засмеялась.
– Уж не напилась ли ты тайком, еще в поезде? – шутливо поинтересовался Жером. – Я тебя не узнаю!
Изора даже пожалела, что не может рассказать ему правду. Желание умереть, неудавшаяся попытка самоубийства – такие вещи лучше хранить в секрете. В глубине души она знала, что трагические мгновения в итоге оказались целительными – помогли понять, насколько ценна жизнь. Поэтому ее ответ прозвучал полушутливо-полусерьезно:
– Похоже, отец своими оплеухами поставил мозги на место! А еще я так рада, что сбежала, наконец, с фермы, – никак не перестану улыбаться. Пойми меня правильно, Жером, когда я думаю о твоей сестре – сердце разрывается, но в то же время говорю себе: Анна с утра до вечера будет с мамой и отпразднует Рождество в окружении семьи. Все как она мечтала!
Взволнованный Жером осторожно приблизился, опираясь на трость.
– Ее мечта исполнится благодаря тебе. Пожалуйста, Изора, будь веселой, улыбайся! Господи, я бы дорого дал, чтобы увидеть твою улыбку! Думаю, ты становишься еще красивее.
Он удивился, ощутив ее совсем рядом. Еще немного – и их тела соприкоснулись бы.
– Даже если бы и хотела, я просто не могу грустить! Такое чувство, будто сбежала из ада, – произнесла девушка очень тихо. – Ладно, я обещала тебе, что опишу дом. Слушай внимательно! Калитка, выходящая на улицу, окрашена в светло-зеленый цвет, двор вымощен галькой, возле входной двери – розовый куст. Окна маленькие, с толстыми ставнями – наверняка чтобы защитить дом от ветра. Сегодня он сильный, но ты и сам слышишь. Мы сейчас в кухне. Стены здесь желтые, потолочные балки – из очень темного дерева. Буфет, стол и стулья – такого же зеленого цвета, как и калитка. Мне очень нравятся рисунки над камином, на них – морские пейзажи. Идем, в доме еще несколько комнат!
Она легонько поцеловала его в правую щеку и взяла за руку.
– Изора, как ты приятно пахнешь! – отметил Жером.
– Моя будущая невестка Женевьева Мишо подарила мне стеклянный флакон с остатками духов – они мне очень понравились, а еще – много красивой одежды. Я буду по ней скучать. Последние два дня мы так много разговаривали, что ложились за полночь. Ты помнишь Женевьеву?
– Да. Воспитанная девушка и очень симпатичная.
– Более того! Элегантная, умная – настоящий бриллиант! Она говорит, что нужно черпать удовольствие во всем в чем только можно и что надежда и сила духа помогут преодолеть многие препятствия. С ней Арман будет счастлив, я уверена.
Жером не ответил, настолько он был озадачен происходящим: Изора вела его, держась при этом так близко, словно сама искала возможность прикоснуться к нему.
– А сейчас мы в комнате, похожей на гостиную. Здесь есть камин и кровать под красным покрывалом. Твоей матери не придется вечером ничего делать: по словам хозяйки, в шкафу найдутся новые простыни и подушки, завернутые в бумагу. Я сейчас сварю суп. Во дворе есть запас дров, но туда мы сходим чуть позже.
Голос Изоры слегка дрожал. Она испытывала странное волнение, смешанное с восторгом, от того, что оказалась с Жеромом наедине в темной комнате. Женевьева разбудила в ней любопытство своими рассказами о таинствах плотской любви и об удовольствии, которое получает женщина, – об этом говорилось только шепотом и при выключенной лампе.
Она представила себя с Жеромом на кровати, как будто они обнимаются и занимаются любовью. Приятное тепло волной разлилось внизу живота, заставляя сердце биться чаще. Непривычное ощущение ей понравилось, придало дерзости.
– Жером! – шепотом позвала она.
– Что? Что ты хочешь?
Вместо ответа Изора обняла его, сделав так, чтобы Жером уронил трость. Потерлась лицом о его плечо, вздохнула и поцеловала в губы, лаская их своими губами. Юноша отступил на шаг.
– Изора, что за шутки? Мы отменили помолвку. Не провоцируй меня!
– Я такая неумеха, – пожаловалась она.
– И ты решила на мне потренироваться? – с наигранным возмущением отозвался слепой юноша. – Ради кого? Неужели ради инспектора?
– Нет, дело не в этом, ты ошибаешься! Просто любопытно. Сегодня мне все кажется не таким, как всегда, и ты мне очень нравишься. Тебя я не боюсь.
– Не сомневаюсь, но ты затеяла опасную игру, Изора! Мужчины вспыхивают быстро, даже слепые!
Однако она снова потянулась его обнять, снова прильнула к губам, думая в этот момент о Жюстене Девере. «Если бы сейчас я оказалась в незнакомом доме с полицейским, испытывала бы такое приятное волнение? – задалась она вопросом. – Да, и ощущения были бы еще сильнее». Придя к неутешительному выводу, Изора сняла пальто. Ей больше не хотелось ждать: прямо сейчас она узнает все секреты своего тела, поймет, как именно мужчина может дать ей наслаждение. Подобно человеку, спасшемуся после кораблекрушения, ей хотелось получить от жизни максимум удовольствий, тем более что настроение у нее удивительное – она испытывала какую-то странную, пьянящую эйфорию.
– Прикоснись ко мне, – взмолилась она.
Жером моментально позабыл и об осторожности, и о здравом смысле. Обхватил ладонями ее грудь, легонько сжал и начал ласкать. Она тихонько вскрикнула от удивления и восторга.
– Изора, милая моя, самая красивая на свете! – задыхался Жером. – Надо остановиться, или я потеряю голову. Если мы переспим, я больше не смогу без тебя жить, все время буду тебя хотеть. Понимаешь? Все время буду тебя хотеть!
– Тем хуже для тебя, а может, и лучше, мне все равно! Я должна узнать!
– А если мама войдет? Она может в любой момент прийти осмотреть дом, – пробормотал он без особой уверенности. – Изора, для тебя это будет первый раз, и тогда ты выйдешь замуж уже не девственницей. Или нам придется все переиграть и как можно скорее пожениться.
В его словах было столько логики и здравого смысла, что Изоре пришлось вернуться с небес на землю. Она с разочарованным видом пожала плечами.
– У меня остались бы чудесные воспоминания об этом дне, если бы ты не был таким благоразумным и дал себе волю, – надула губы она. – Хотя, возможно, ты и прав. Пойду открою ставни и постелю твоей матери постель!
Она отошла и какое-то время передвигалась по комнате молча. Жером по звукам догадывался, чем она занимается: вот заскрипели петли ставен, зашуршала ткань, снова стали тикать часы – девушка их только что завела.
– Изора, не сердись! Знала бы ты, как мне тяжело отказываться от тебя! Нет, ты не в состоянии представить… Но поговорить об этом мы можем.
– О чем? – тихо переспросила она.
– О твоей неосведомленности в данном вопросе, которая, кстати, делает тебе честь. Тебе ведь всего восемнадцать…
– В таком возрасте некоторые уже имеют ребенка.
– Учась в «Эколь нормаль», ты жила в пансионе. Только не говори, что все соседки по комнате были невинными созданиями и никто не заводил разговоров о том, чем занимаются мужчина и женщина в постели. Когда я попал на фронт, узнал многое – сначала в казарме, потом и в траншеях. Солдатам хочется забыть о войне и смерти, которая бродит совсем близко. Отсюда рассказы о женщинах, их телах и нижнем белье, и бог знает о чем еще…
– И ты тоже участвовал? – с интересом спросила Изора.
– Иногда. Случалось, я рассказывал о тебе, но – обращаю внимание! – говорил уважительно, как о девушке чистой и достойной восхищения. Ни один парень не посмел грязно пошутить о тебе!
– Очень мило с твоей стороны, – сказала она. – Идем, нужно растопить печку!
Проходя мимо, Изора снова его коснулась. Юноша с жадностью вдохнул ее аромат, но руку протянул напрасно.
– Я хотела, чтобы первым у меня был Тома, – призналась она едва слышно. – И не важно, женится он на мне или нет. Но теперь мне плевать на невинность. Я хочу выбросить из головы твоего брата и влюбиться в кого-то другого.
– Хорошая новость! – оживился Жером. – И почему же ты вдруг передумала?
– В среду вечером я чуть не умерла от горя, потому что он повел себя жестоко и несправедливо. Но я жива. И теперь хочу жить и быть счастливой. И хочу узнать, что чувствуют пары, оказавшись в постели. Во вторник Женевьева переспала с Арманом, несмотря на его уродство. Послушать ее, она словно в раю побывала! И Йоланта с Тома… Я как-то вечером заглянула к ним в окно. Она сидела у него на коленях, а он прижимал ее к себе так крепко, как будто какая-то сила притягивала их друг к другу. Пора и мне познать радости любви.
– Но ты сейчас говоришь о тех, кто крепко влюблен друг в друга. У тебя нет ко мне таких чувств, а я тебя люблю, и давно.
Сдерживаясь, чтобы не заплакать, Изора бросилась ему на шею. Жером обнял ее, нашел ее губы и поцеловал по-настоящему, как целует мужчина, обезумевший от желания, – бесстыдно, властно, пылко. Так, не размыкая губ, они и упали поперек кровати, на красное покрывало.
Минуты, когда Жером жадно поглаживал ее тело, показались им по-настоящему бесконечными. Сначала он ласкал ее шею, руки, живот, бедра и колени через одежду, потом осмелился проникнуть и под юбку, и в вырез блузки. Дыхание его было прерывистым, и все же он как будто бы слегка успокаивался, стоило ему прижаться губами к ее коже или легонько прикусить плоть, отчего у девушки вырывался нервный смех.
Укрывшись от себя самой в темноте (она решила не открывать глаза) и борясь с природной стыдливостью, Изора ощущала, как пробуждается ее тело. Мало-помалу она заставила себя забыть, кто этот мужчина, исследующий влажную чашу, спрятанную под завитками волос у нее между ног. Дерзкие пальцы, которые ловкими движениями дарили ей наслаждение, представлялись девушке маленькими существами, явившимися из другого мира, где таких понятий, как мораль и этические нормы, попросту не существует.
– Тебе хорошо? – внезапно спросил Жером. – Ты не передумала?
Очарование момента улетучилось. Изора приоткрыла глаза и увидела Жерома в блеклом свете дождливого дня. Он стоял на коленях, немного смешной в своих очках с дымчатыми стеклами и расстегнутой ширинкой, из которой торчал темный возбужденный член. Она отвернулась, испытывая страх и что-то похожее на отвращение. Продолжать? Нет, невозможно!
– Нет, я больше не хочу. – Она вскочила и стала одергивать одежду. – Извини, мне очень жаль. Может, в другой раз. И вообще, я замерзла, и у нас нет на это времени!
Она убежала, воспользовавшись первым предлогом, который пришел в голову. Дверь, выходящая во двор, открылась и захлопнулась. Обманутый в самых сладких ожиданиях, юноша застегнул брюки. По его мнению, такая реакция Изоры объяснялась страхом, что будет больно, или порывом неконтролируемого отвращения. Кровь стучала в висках, но Жерому удалось взять себя в руки. Он получил больше, чем когда-либо смел надеяться. Прикоснуться к ее интимному местечку – уже удовольствие, поэтому он совершенно на нее не сердился. Улыбаясь своим мыслям, он понюхал пальцы, хранившие слабый аромат ее тела. «Глупышка, ты еще не готова…» – сделал вывод он.
Слепой юноша так и остался сидеть на кровати. Изора вернулась с охапкой поленьев и веток – он догадался по мимолетному запаху влажного дерева. Скоро послышалось потрескивание, и комнату заполнил характерный дух горящей бумаги.
– Нам повезло: дрова нарублены как раз по размеру кухонной печки! – сообщила девушка. – А я так и не заглянула в третью комнату. Наверное, вам придется спать по несколько человек. Надеюсь, места хватит всем.
Изора дала понять, что приступ безумия кончился, и им обоим лучше предать его забвению.
– Сходи и посмотри сама, – отозвался Жером. – А я пока приду в себя.
– Ладно!
Минуту спустя девушка открыла межкомнатную дверь, расположенную слева от буфета, и вошла в просторную затененную спальню. Здесь стояло три кровати с медными изголовьями. «Можно посчитать: Онорина и Гюстав, Зильда и Адель, Жером, Йоланта и Тома… Нет, им наверняка постелют в соседней комнате. Пьер Амброжи тоже приедет – не оставят же они его одного на Рождество!»
Она заметила в углу чугунную переносную печь – все было, как и обещала хозяйка.
– Дом со всеми удобствами, это делает ей честь! В санузле все новое, и за дрова отдельно платить не придется!
Арендная плата сначала испугала Онорину, но Жерому удалось добиться скидки посредством простого аргумента: в доме они проживут не месяц, а на неделю меньше.
– Все в идеальном состоянии, – прошептала Изора. – Я буду приезжать к Анне по воскресеньям, потому что теперь свободна – могу делать что хочу!
– Ты что-то сказала? – спросил слепой юноша, который приблизился к ней, касаясь стены рукой.
– Я разговаривала сама с собой, мой милый друг, – пояснила она.
– Я снова стал тебе другом? Никем больше?
– Да! Друзья оказывают друг другу услуги, что ты и сделал. Теперь я больше знаю о мужчинах. И о женщинах тоже…
Жером невесело засмеялся:
– Изора, какая же ты наивная! Поверь, тебе еще учиться и учиться! – заметил он с оттенком иронии.
– Ничего, остальные уроки я пройду позже, – надулась она. – Мне еще нужно почистить овощи.
Санаторий «Вилла Нотр-Дам», через два часа
В Сен-Жиль-сюр-Ви бушевал сильный северо-западный ветер. Дождь стучал в окна санатория, рисуя на стеклах дорожки из капель. Онорина стояла в коридоре и созерцала грустный спектакль, устроенный природой, фоновым сопровождением которому служил рокот разбушевавшегося океана.
Она ненадолго вышла из палаты, где Анна забылась неспокойным сном, перемежающимся приступами кашля. «Мне придется наблюдать медленную агонию моей девочки, моей маленькой крошки. Видит бог, было не так страшно, когда я находилась далеко от нее, в Феморо. Мне и в голову не приходило, как это мучительно для Анны – месяцами жить вдали от меня и от отца!»
Мимо прошли две монахини, поздоровались с Онориной. Где-то на другом конце просторного здания кто-то жалобно вскрикнул. Эхо чужой боли ужалило нервы несчастной женщины. «Больному плохо или, может, кричала мать, только что потерявшая свое дитя!» – подумала она.
Со стороны лестничной площадки послышались шаги. Онорина оглянулась. Навстречу шла Изора в сером головном платке, завязанном под подбородком. За ней следовал Жером.
– Наконец-то! – оживилась она. – Анна выглядит еще хуже, чем раньше. Бедная, она так ослабла!
– Мама, нельзя отчаиваться! – тихо проговорил Жером, обнимая Онорину. – Если бы я мог совершить чудо и отвести беду, которой мы все так боимся!
– Что сказали главврач и директриса? – спросила Изора. – Они согласны отпустить Анну из санатория на Рождество?
– Они разрешили, и даже не пришлось уговаривать, – горестно вздохнула Онорина. – Думаю, они понимают, что малышки к тому времени, скорее всего, уже не будет с нами. Так что они ничем не рискуют.
Новость поразила Изору. Она замотала головой, как делают раздосадованные дети.
– Нельзя терять надежду, мадам Маро! – сказала она вполголоса. – Нам можно войти?
– Она спит, так что лучше немного подождать. А пока расскажите, хорош ли дом, который мы сняли?
– Очень уютный, – заверила ее Изора. – У вас будет все необходимое. Я постелила постель и растопила печку. На плите томится суп. Давайте я пока сбегаю вниз, в столовую – куплю нам полдник. На первом этаже мы только что говорили с сотрудником, и, по его словам, можно заказать горячий шоколад со сдобными булочками.
– Беги, моя хорошая! Ты такая заботливая, – всхлипнула убитая горем мать.
Жером до сих пор обнимал ее за плечи. Онорина прижалась к сыну, сотрясаясь от беззвучных рыданий.
– Никак не могу поверить, сынок! Нашей Анны скоро не будет на свете. Я боюсь находиться одна в чужом доме – и сегодня вечером, и еще много вечеров подряд. Перед глазами будет стоять моя крошка – как она кашляет и сплевывает кровь в платочек…
– Мам, я прекрасно тебя понимаю. Может быть, мне остаться с тобой? Тебе было бы легче. По дому я, конечно, почти ничего не могу делать, но зато ты будешь не одна.
– Как же это, Жером? Ты же ничего с собой не взял!
– Изора предупредит папу. Попросит, чтобы он обязательно приехал в воскресенье и привез сменную одежду.
– И ей придется возвращаться на поезде одной? Будет уже совсем темно. Нет, не очень разумно.
– Думаю, ничего страшного не случится.
Слепой юноша принялся уговаривать мать, как вдруг из палаты донесся кашель. Онорина тут же бросилась к двери, заскочила в палату и подбежала к кровати. Анна тяжело дышала, ее личико казалось желтоватым, словно вылепленным из воска, лоб блестел от пота.
– Радость моя, я здесь! Мамочка с тобой!
Жером с порога вслушивался в прерывистое дыхание сестры и сжимал кулаки, проклиная жестокость судьбы.
– Анна, я приехал! Дай я тебя поцелую! – сказал он.
– Жером! – пробормотала девочка, прищурившись. – А Изора? Где Изора?
– Она пошла за полдником, – ответила Онорина, которой никак не удавалось справиться с эмоциями.
– Уже прошло, мамочка, – прошептала Анна. – Поскольку у меня гости, я хочу сесть. Моя кукла тоже соскучилась по Изоре!
Жером сдержал слово: пока мать помогала больной сестренке сесть, он расцеловал ее в обе щеки, погладил по голове. В дверь постучали. Вошла монахиня и, придерживая дверь, пропустила Изору с подносом.
– Не буду вам мешать, – проворковала она. – Только следите, чтобы наш маленький ангел не слишком переутомлялся.
От этих слов у Онорины кровь застыла в жилах – как будто Анна уже не принадлежала к миру живых. Нахмурившись, она взяла у Изоры поднос. Девушка сняла пальто и присела на край кровати.
– Здравствуй, Анна! Привет, кукла Изолина! – улыбнулась она.
– Здравствуй, настоящая Изолина! – ответила девочка.
Зрачки у нее были расширены, и дышала она тяжело и неровно.
У Изоры внезапно заныло в груди – ей стало безумно жаль этого ребенка. С их последней встречи Анна еще больше похудела, личико было слишком бледным, на губах – ни кровинки, а светло-голубые глаза, окруженные синеватыми кругами, казались просто огромными.
– Садись поудобнее, моя хорошая! – сказала она Анне. – Твоя кукла хочет со мной поговорить, а я буду ей отвечать.
– Ой, как хорошо! – обрадовалась девочка.
Онорина тяжело осела на стул, прижала руку ко лбу. Жером привалился к стене, сжимая пальцами набалдашник белой трости.
– Сначала нам всем нужно поесть, – объявила Изора высоким резковатым голосом тряпичной куклы Изолины, которую секунду назад взяла в руки. Кукла послушно затанцевала на месте. – Мадам Маро, что-то вы совсем раскисли! Вам надо подкрепиться. У нас есть теплое молоко и бриоши. А вы, мсье Жером, не хотите перекусить?
Анна устроила голову на подушке, но ложиться не захотела. Ее глазенки блестели.
– А знаете ли вы, милейшая барышня, – продолжала Изора, заставляя игрушку потешно подпрыгивать на кровати, – знаете ли вы, что ваша подружка Изолина с субботнего утра идет экономкой в дом мосье и мадам Обиньяк? Вот так удача!
– Правда? – весело спросила Анна.
– Чтоб мне лопнуть, если вру! Дама Вивиан Обиньяк – очень красивая и добрая. Сейчас покажу!
Изора и сама увлеклась игрой: сняла с головы платок, завернула в него куклу и изменила голос.
– Здравствуйте, мадемуазель Мийе! Вы любите макаруны? Они такие вкусные! М-м-м! Пальчики оближешь! Но графиня де Ренье рассказывает о вас странные вещи, мадемуазель Мийе, и меня это беспокоит. Послушать ее, так вы водите дружбу с лесными колдуньями, и вообще неблагодарная особа!
У Изоры выходило так потешно, что Жером прыснул со смеху. Даже Онорина – и та немного успокоилась, взяла чашку с горячим шоколадом, откусила кусочек булки.
– И что ей сказала мадемуазель Мийе? – включилась в игру Анна. Видеть ее такой оживленной было непривычно.
– Что она постарается угодить мадам – не станет бить роскошный китайский фарфор, не запутается ногами в великолепном восточном ковре, а если начнет воровать вкусные макаруны, то оставит парочку хозяйке, – отвечала Изора голосом куклы. – Ой, как же я проголодалась! Дайте и мне кусочек булки!
Естественно, ее комичные ужимки могли видеть только Онорина и Анна. Жером, который в такие моменты горько сожалел о том, что незрячий, едва слышно вздохнул. Он любил Изору и раньше, но теперь, после поцелуев и взаимных ласк, его отношение к ней превратилось уже в обожание. Впрочем, любой бы умилился стараниям девушки развеселить маленькую пациентку. Онорина встала и подвела сына к столу, на котором стоял поднос. Усадив его на стул, дала в руки чашку. Свою порцию получили и Анна с Изорой. Онорине бросилась в глаза некрасивая красная отметина у девушки на шее, прикрытая воротничком блузки. «Неужели отец мог с ней такое сделать? – заинтересовалась она. – Я не заметила этой полосы утром, потому что Изора была в платке. Странно… Синяков на лице уже практически не видно…»
Она пообещала себе как можно скорее все выяснить.
Феморо, шахта Пюи-дю-Сантр, в тот же день, через час после описанных событий
Как это обычно бывает в декабре, сумерки опустились на поселок рано. На дорогах стояла грязь: островки почерневшего снега перемежались с лужами. Углекопы торопились разойтись по домам. Женщины и девушки, занятые на сортировке угля, они же «кюль-а-гайет», которыми в свое время были Зильда, Адель и Йоланта с Онориной, шли следом за мужчинами, болтая и перебрасываясь шутками, несмотря на дождь и холод.
Зима вступала в свои права, и рабочие смены, которые люди проводили в продуваемых сквозняками ангарах, равно как и в забоях, немного сократили. Все спешили домой – к теплой печке, вкусному овощному супу и удобной кровати.
Возле куста лещины стоял инспектор Девер в бежевом плаще и кожаной шляпе. Он поджидал Гюстава и Тома Маро. Жюстен не пытался прятаться, и многие углекопы кивали ему в знак приветствия, что можно было расценивать как знак уважения. Арест Станисласа Амброжи посеял в шахтерском поселке глухой страх, и отношение к полиции изменилось – ее сотрудники теперь казались едва ли не всемогущими.
Он не получал новостей об Изоре с того прискорбного вечера в среду, когда она попыталась свести счеты с жизнью, и это его тревожило. Он трижды наведывался во флигель к Обиньякам, но дверь и ставни были заперты. К счастью, садовник Бернар оказался в курсе событий.
– Такая молоденькая, наша новая экономка? Думаю, она куда-то отправилась на поезде. В шесть утра у нее уже горел свет, а потом подъехало такси.
Жюстен наконец вздохнул спокойно, и все-таки он дорого бы дал за то, чтобы увидеться с девушкой, поговорить. Но пока у него были другие дела, и касались они текущего расследования.
«А вот и отец с сыном! И фигурой похожи, и походкой», – подумал он, заметив Гюстава и Тома. Махнул им рукой и двинулся навстречу.
– Добрый вечер, господа! Хочу с вами поговорить.
– Добрый вечер, инспектор, – вежливо откликнулся Гюстав. – Нам опять придется идти в ваш кабинет?
– Нет. Иначе я не ждал бы вас здесь.
Тома с любопытством всматривался в лицо полицейского. Девер осунулся и выглядел обеспокоенным.
– Пройдемся, инспектор, хоть погода и не располагает к прогулкам! – невесело усмехнулся молодой углекоп.
– Доставлять вам неудобства не входило в мои планы, но, вспомнив, что «у стен бывают уши», я решил поговорить на улице. Не удивлюсь, если в моем кабинете в Отель-де-Мин пресловутые «уши» имеются. Я хочу получить больше информации о Тап-Дюре, или Шарле Мартино, вашем новом бригадире. Мсье Тома, вы говорили супруге, что ваш тесть навещает женщину в Ливерньере?
– Нет, решил не спешить. Йоланта рассердится, почувствует, что ее предали, и будет права.
– Что ж, так даже лучше. Я хотел сказать, что лучше оставить ее в неведении – вам же будет спокойнее. Вы поступили правильно, мсье Маро, когда рассказали мне о слухах, которые распускает Тап-Дюр. Я нанес визит вдове Бланшар и на основании ее показаний надеюсь добиться освобождения вашего тестя.
Гюстав с озадаченным видом пригладил усы. Прежде ему не доводилось иметь дел с полицией, и все-таки Девер казался ему немного чудаковатым.
– А разве людям вашей профессии не запрещено распространяться о таких вещах? Все-таки расследование еще не закончено, – недоверчиво покосился он на инспектора.
– Мой дорогой мсье Маро, я всего лишь беседую с зятем задержанного, против которого у прокурора нет серьезных улик. И сейчас я не на службе, поэтому разговор останется между нами.
– Я правильно понял? – переспросил Тома. – Тап-Дюр соврал?
– Мария Бланшар впервые услышала имя Букара из моих уст. Она, бесспорно, очень приятная женщина, но до сих пор горюет по мужу и сыну, которые не вернулись с войны. Она не делала никаких авансов Станисласу Амброжи, а тот, со своей стороны, звал ее замуж. Важный момент: стоило мне упомянуть о пистолете, как женщина изложила ту же версию, что и подозреваемый, – оружие было куплено на случай, если придется пристрелить раненую лошадь. В ее искренности я не сомневаюсь. Да и придумать такой неправдоподобный аргумент довольно сложно.
– Опять-таки, если я правильно понимаю, теперь вы хотите разобраться, почему Мартино соврал? – спросил Тома.
– Именно так, юноша, – вздохнул Девер. В его голосе прозвучали отеческие нотки. – Послушайте, я не такой уж злодей, каким кажусь. Я уверен, что Станислас Амброжи говорит правду: у него украли пистолет и Букара он не убивал. Сегодня утром мы обыскали его дом и забрали картонку, в которой он прятал оружие, – теперь она под замком. Мне же придется начинать с нуля, если только вы не вспомните что-то подозрительное в связи с Мартино, которого назначили бригадиром и так спешно переселили в квартал Ба-де-Суа. Вчера вечером я был у него. Так вот, новый бригадир утверждает, что о любовном соперничестве между Амброжи и Букаром узнал от Пас-Труя, а тот – от своей супруги. Раз уж покойника не разговоришь, пришлось идти к его вдове, Катрин Розо. Она никогда не говорила мужу ничего подобного. Поэтому я решил обратиться за помощью к вам!
– Ничего плохого о Мартино сказать не могу, – заявил Гюстав. – Мы проработали вместе десять лет. Он – серьезный парень, не пьет по субботам, не изменяет жене. А теперь, инспектор, с вашего позволения я пойду домой!
– Ступайте!
– Ты ужинаешь у нас, пап! – напомнил Тома отцу, который успел отойти на несколько шагов. – И не вздумай не прийти: Йоланта печет кофейный пирог с заварным кремом!
– А мать вы не приглашаете? – пошутил Жюстен.
– Мама на время перебралась в Сен-Жиль-сюр-Ви, поближе к нашей младшей сестренке Анне. У нее туберкулез, и она живет в местном санатории. Изора подала идею встретить Рождество всем вместе в Сен-Жиль-сюр-Ви. Сегодня она тоже туда поехала.
Голос молодого углекопа дрогнул от волнения, и полицейский это заметил.
– Анна скоро умрет, – прошептал Тома, не отдавая себе отчет, что рассказывает о наболевшем инспектору, который до недавних пор казался ему весьма неприятным типом.
– Сочувствую вашим родителям и вам. Туберкулез – страшная болезнь, быть может, даже господне проклятие – как испанский грипп, который унес столько жизней. Будто мало тех, кто погиб во время последней ужасной войны… Но вернемся к Шарлю Мартино. Интуиция подсказывает мне, что он что-то знает или даже замешан в убийстве Букара. И если я прав, пистолет очень скоро будет найден, поскольку всплыло обстоятельство, объясняющее арест Амброжи.
Тома, которому объяснения Девера казались непонятными, тем не менее, поймал себя на мысли, что старательно анализирует услышанное, почти не замечая самого инспектора. А еще он осознал, что полицейский, чьи методы работы казались как минимум оригинальными, ему доверяет. И это было приятно.
– Почему? – тихо спросил он.
– Очень просто. Если кто-то хочет свалить вину на Амброжи, он предоставит доказательства против него – такой ход продиктован логикой. При этом убийца и его предполагаемый сообщник пока не знают, что Изора рассказала мне о пистолете, в результате чего я и упек горемыку Станисласа за решетку.
– А если узнают, то сделают так, чтобы вы нашли пистолет, да?
– Правильно! И спрячут не где попало, а в месте, которое недвусмысленно укажет на нашего подозреваемого, чтобы стало ясно, что убийца – Амброжи, и никто другой. Но я не могу так рисковать, потому что прокурор моментально ухватится за улику – вашего тестя осудят и отправят на каторгу. За всем этим делом стоит чей-то изобретательный ум… Не следовало бы делиться с вами своими умозаключениями, но я рассчитываю на вашу сдержанность. Обычно эту роль я отвожу заместителю.
Жюстен нервно раскурил сигариллу. Было отчего разозлиться: он оказался в шаге от правды, но не имел возможности действовать по собственному усмотрению.
– Самое простое, что можно сделать, – арестовать Шарля Мартино, – продолжал он. – Отвезти его в комиссариат в Ла-Рош-сюр-Йон, блефовать, давить – словом, заставить расколоться. Но это, увы, незаконно – арестовывать человека только потому, что он пересказал чужую ложь. Однако я вас задерживаю…
Тома пожал плечами. Манера Девера строить версии казалась ему интересной. К тому же его не очень тянуло домой. Йоланта даже не попытается скрыть раздражение и будет разговаривать по-польски с Пьером, которого они тоже позвали на ужин.
– Признаться, у меня тоже настроение отвратительное, – сказал он. – Жена настаивает, чтобы я ушел из шахты, а я себе плохо это представляю. Опасность, тяжелая работа – да, но под землей я чувствую себя на своем месте.
– Вы могли остаться там навсегда, будучи заживо погребенным вместе с Пьером Амброжи.
– Но я все-таки вышел! И остался цел и невредим, в отличие от мальчика – вот кого нужно пожалеть. Инспектор, я не настолько образован, как вы, и заботы у меня другие, но все-таки меня мучит один вопрос. Кто мог до такой степени ненавидеть Альфреда Букара, чтобы всадить пулю в спину? Это напоминает мне войну, когда во время наступления ты готов пристрелить противника, как собаку, забывая, что он – такой же человек, чей-то жених, муж или отец. Я насмотрелся ужасов, и они до сих пор снятся по ночам…
По лицу Тома промелькнула странная улыбка, больше похожая на болезненный оскал. Желтоватый свет ближайшего уличного фонаря падал на его выразительное смуглое лицо, особое очарование которому придавали зеленые с золотинкой глаза. Он был очень хорош собой. Сделав такой вывод, Жюстен невольно подумал об Изоре: «Неудивительно, что она его любит!» Он испытал укол ревности и тут же устыдился.
– Единственное объяснение, которое мне кажется правдоподобным, – преступление на почве страсти. Я с самого начала думал об этом, – признался инспектор. – Позже я допросил каждого углекопа – всех мужчин в поселке, включая рабочих стекольного завода. И ни у кого не имелось претензий такого плана к покойному Букару. С другой стороны, если любовница Букара была не местная, маловероятно, чтобы жених или обманутый муж смог проникнуть в шахту Пюи-дю-Сантр и застрелить соперника, предварительно похитив у Амброжи пистолет!
Тома в растерянности развел руками, показывая, что больше времени на разговоры у него нет.
– Мне пора. Йоланта наверняка волнуется. Если смогу чем-то помочь – всегда пожалуйста. Чем скорее выпустят тестя, тем спокойнее мне будет.
– И вы простите мадемуазель Мийе? – не подумав, довольно резко спросил Девер.
– Извините, инспектор, но это вас не касается. Изора разочаровала меня по-настоящему! До свидания!
Молодой углекоп ушел. Жюстен выругался про себя, бросил сигариллу на землю и ожесточенно раскрошил ее каблуком.
Сен-Жиль-сюр-Ви, улица Пти-Маре, в то же самое время
Онорина в задумчивости разглядывала интерьер, в котором предстояло провести двадцать дней без родных и всего, что ей знакомо. Комната была уютной и теплой, здесь вкусно пахло супом.
– Ты успела сделать очень много, моя девочка, – похвалила она Изору. – А у меня словно камень с души свалился, когда Жером согласился остаться со мной. Одной мне было бы ужасно тоскливо. И удивляться нечему: я переехала в квартал От-Террас вечером после свадьбы, двадцать семь лет назад! Все мои дети родились там – в доме, куда Гюстав привел меня хозяйкой. Я так ко всему привыкла! Представить не могла, что когда-нибудь придется спать не в своей постели!
– Вы сердитесь на меня за эту затею с переездом? – забеспокоилась девушка.
– Господи, нет, конечно! Благослови тебя бог, Изора! Благодаря тебе я поняла, в чем состоит материнский долг, и говорю тебе спасибо. Видела бы ты, как обрадовалась моя крошка Анна, когда услышала приятные новости! Ты гораздо сообразительнее, чем я, и намного добрее. Я понятия не имела, что в детстве ты часто играла не только с моими сыновьями, но и с младшей девочкой, и что она тебя так любит. Сегодня тебе снова удалось развеселить ее забавной игрой с куклой, которую ты придумала.
Испытывая легкое смущение, Изора кивнула.
– Вот и хорошо! Понимаете, мадам Маро, у меня это выходит само собой. Мне тоже весело, когда я разыгрываю перед Анной сценки с ее маленькой Изолиной!
– Еще бы тебе не веселиться после ужасов, которые ты пережила! Ой, мы болтаем, а ведь пора провожать тебя на вокзал.
Жером, сидящий в плетеном кресле возле кухонной печки, не вымолвил ни слова с тех пор, как они втроем вернулись из санатория. Онорина обратила на это внимание.
– Если передумал, можешь ехать домой в Феморо, мой мальчик, – предложила она. – Я тоже беспокоюсь. Как мы отправим Изору одну вечерним поездом?
– Мама, я все-таки останусь и побуду с тобой. Мне нужно было подумать об этом раньше. Тогда я бы захватил с собой свои вещи и, конечно, учебник, по которому я изучаю шрифт Брайля. Что бы я, по-твоему, делал весь день и весь вечер без тебя?
– Не волнуйся, Жером, я попрошу твоего отца привезти в воскресенье все необходимое, – заверила Изора. – И вам, мадам Маро, лучше остаться дома – на улице такой ветер! Я прекрасно доберусь до вокзала сама.
– Даже слышать не хочу! Сейчас надену пальто и захвачу сумочку. Они на кровати.
Изора воспользовалась моментом и подошла к слепому юноше. Погладила его по темным волосам, поцеловала в щеку.
– Я скоро вернусь, – шепнула она ему на ухо.
– Хорошо бы, – ответил он. – Изора, береги себя! Ты мне очень дорога.
* * *
Через пять минут женщины торопливым шагом направлялись к вокзалу. Невзирая на сильный ветер с моря, на улицах до сих пор было людно. Они шли мимо освещенных, притягивающих взгляд витрин.
– На обратном пути куплю Жерому сливочного печенья, – поделилась планами Онорина. – Он так его любит!
– А меня Женевьева Мишо угощала макарунами. Такая вкуснотища!
– Теперь у тебя будет все необходимое, и я очень рада! Скажи, моя девочка, это правда было несерьезно – ваши с Жеромом планы пожениться? Вчера вечером он сказал, что вы передумали. Я расстроилась, и тогда он признался, чем руководствовался сам и что сподвигло тебя.
В замешательстве Изора еще сильнее сжала локоть несостоявшейся свекрови.
– Мне очень жаль, – пролепетала она. – Тем более что Жерому будет нелегко найти жену. А ведь он не сможет жить один…
– Пока мы с Гюставом живы, позаботимся о нем, но потом… Однако ты не обязана жертвовать собой. Теперь, когда ты избавилась от отца, у тебя будет спокойная жизнь. Кстати, коль уж об этом зашла речь… Я заметила у тебя на шее некрасивую отметину. В среду, когда Йоланта набрасывалась на тебя с упреками, ее, как мне кажется, еще не было. Бастьен снова тебе досаждал?
– Нет, я не виделась с отцом. – Изора сказала первое, что пришло в голову.
– Откуда же взялась красная полоска?
– Наверное, заснула в колье, которое мне давала поносить Женевьева. Вчера я примеряла ее бижутерию.
Они уже подходили к привокзальной площади, располагавшейся по соседству с портом. Со стороны причала доносился рассерженный рокот штормовых волн.
– Не пытайся меня обмануть, – вздохнула Онорина. – Ты пыталась покончить с собой, не так ли? А теперь расскажи, как было на самом деле, или я всю ночь не сомкну глаз!
– А вы никому не расскажете, мадам Маро? Никто не должен знать, особенно Тома!
– Не люблю клясться и обещать, зато молчать умею!
Уложившись в несколько коротких рубленых фраз, Изора рассказала о приступе отчаяния, причиной которому послужили упреки Тома, и о желании покончить разом со всеми бедами – неумолимом порыве, подтолкнувшем ее найти веревку и попытаться повеситься. Она призналась также, что тут же пожалела о содеянном, – и это тоже прозвучало убедительно. Рассказала, как неистово пыталась повернуть время вспять, дать обратный ход событиям. И о своевременном вмешательстве инспектора Девера и Женевьевы тоже не умолчала.
Онорина ощутила, как мутная пелена, до сих пор закрывавшая ей глаза и уши, наконец, рассеялась. И это открытие ее потрясло.
– Бедная ты, бедная! – твердила женщина. – Господи, как же тебе было плохо, если вздумала учинить над собой такое после разговора с Тома! Бедная моя крошка, теперь я понимаю: ты его любишь!
– И да и нет, мадам! Я его любила. Уже можно говорить в прошедшем времени, потому что с этим покончено, – уточнила Изора рассудительным тоном, которому могла бы позавидовать любая учительница младшей школы. – Как только я пришла в себя, мрак рассеялся. Я так обрадовалась, что жива и впереди – целая жизнь!
– И ты никогда больше такого не сделаешь?
– Никогда!
В это мгновение неистовое пение океана заглушил свисток локомотива.
– Иди ко мне, моя хорошая! – сказала Онорина, обнимая Изору. – Не хочется тебя отпускать. Теперь ты мне как дочь, даже если и не выйдешь замуж за одного из моих парней.
Изора закрыла глаза, позволяя себя приласкать.
– Спасибо, мадам Маро, благодарю вас! То, что вы сказали, – самый прекрасный подарок, который я получала в жизни.
Вокзал в Феморо, через два часа после описанных событий
С поезда Изора сошла слегка утомленной. На подъезде к Феморо она задремала, поэтому мысли ее путались, а тело слегка занемело. «Я могла бы остаться в Сен-Жиль-сюр-Ви, – думала она, шагая по блестящей от дождя платформе. – Только бы мадам Маро ничего не рассказала Жерому! Он разволнуется, если узнает. Увы! Сама виновата. По глупости сняла платок».
Был еще один повод для волнения: отныне Онорина знает, что язвительные заявления Йоланты касаемо влюбленности соперницы в ее мужа, не беспочвенны. «Ну и пусть! Мне все равно, – отмахнулась от грустных мыслей Изора. – Сегодня вечером я возвращаюсь к себе. И у меня в сумочке – ключ от дома, в котором я полноправная хозяйка!»
Девушка испытывала детскую радость, предвкушая момент, когда спрячется от окружающего мира во флигеле Обиньяков. Правда, придется сперва подняться на вершину холма, к Отель-де-Мин, но зато потом… «Растоплю печку, заварю чай и надену подаренные Женевьевой тапочки!» – мечтала она.
Обойдя павильон, в котором располагались кассы, она увидела черный автомобиль с включенным двигателем. Фары горели в темноте, подсвечивая моросящий дождь, – мелкий и беззвучный. Изора узнала мужчину на водительском кресле и не смогла сдержать улыбку.
– Могу я предложить вам услуги шофера, мадемуазель Мийе? – спросил Жюстен Девер через приспущенное окошко.
– Не откажусь, – обрадовалась девушка. – На улице темно и холодно.
Полицейский моментально выскочил из салона и открыл перед ней дверцу. Изора с неподдельным удовольствием устроилась на переднем сиденье.
– Вы появились очень кстати, – заметила она, когда машина выехала на дорогу. – Мне хотелось поскорее добраться до дома. А как вы оказались на вокзале? За кем-то следили?
– Ждал вас, – негромко ответил инспектор Девер. – Я предполагал, что вы приедете последним поездом. У меня к вам две просьбы, мадемуазель!
– Говорите!
– Вы позволите называть вас по имени, когда мы наедине? И вторая: разрешите пригласить вас на ужин. Меню в ресторане Отель-де-Мин сегодня изысканное: слоеные пирожки с мясом, мидии в сливках и белом вине, капуста опять-таки в сливках! Я предпочел бы насладиться прекрасными кушаньями в вашем обществе. В противном случае мне придется таращиться на неприятную физиономию моего заместителя!
Девер вел машину медленно, словно желая дать ей время на раздумья. Изора снова испытала странное чувство – то самое, что заставило ее сегодня броситься на шею Жерому в маленьком доме на улице Пти-Маре. Ее тело снова проснулось, одновременно умиротворенное и возбужденное, и хотя происходящее вызывало у нее удивление, отказываться или сражаться с собой она была не намерена. «Что со мной такое?» – не могла понять она.
Ответ пришел внезапно. Страх и огорчение рассеялись. Осознание, что она свободна, что не придется делить будни с родителями, что есть на свете люди, которым она дорога, и даже те, кто ее желает, разбило хризалиду[50] – этот жесткий, удушающий кокон.
– Наконец-то я бабочка! – произнесла Изора вполголоса.
– Что, простите? – изумился Жюстен.
– Поломайте немного голову, господин инспектор, – пошутила девушка. – Если не догадаетесь, я не смогу с вами поужинать, и придется называть меня мадемуазель Мийе…
– Вы удивляете меня, Изора. Но, кажется, я все-таки догадался. Я посадил в салон прекрасную ночную бабочку с синими бархатными крылышками, но на улице – декабрь, и чтобы уцелеть, ей нужно поскорее попасть туда, где уютно и тепло…
Изора ответила лукавой и радостной улыбкой. Жюстен был сражен наповал. Он никогда еще не видел, чтобы она так улыбалась.
– Океанский воздух вам явно на пользу, – вздохнул он. – Так мы едем ужинать или миска супа с вермишелью под крышей вашего маленького жилища все же предпочтительнее?
– Я выбираю суп, инспектор, и предлагаю составить мне компанию. В конце концов, вы спасли мне жизнь!