Глава 12. Такая многоликая ревность
Феморо, квартал От-Террас, в тот же день, в тот же час
Йоланта вскочила со стула и подбоченилась с воинственным видом. Лицо у нее было красное от злости. Широко раскрытыми глазами она несколько секунд с ненавистью и презрением смотрела на Изору, после чего разразилась злобной тирадой:
– Тебе жаль, только и всего? И ты просишь у нас прощения? Ты слышишь, Пйотр, эта девчонка донесла на нашего отца в полицию, и теперь говорит, что ей очень жаль, как будто речь идет о какой-то мелкой оплошности! А я скажу тебе правду, Изора: тебе ни капельки не жаль, ты сделала это нарочно! Да-да, ты специально рассказала все инспектору, чтобы наказать меня, заставить мучиться!
Пьеру еще не доводилось видеть сестру в таком состоянии. Совершенно растерявшись, паренек не осмеливался вставить ни слова. Онорину бешеная реакция невестки вообще лишила дара речи.
– Как ты узнала о пистолете? – не унималась молодая полька. Ее лицо перекосилось от ярости. – Конечно, это Тома разболтал, потому что ты же его подружка, его маленькая сестричка! Дня не проходит, чтобы мой муж не вспомнил о тебе! Изора то, Изора это! Мало того, что ты мне постоянно отравляешь жизнь, так теперь решила еще и отца отправить за решетку?
В мгновение ока Йоланта подбежала к Изоре, которая была на полголовы ниже, схватила за плечи и стала трясти.
– От тебя мне одно только горе, Изора Мийе! Из-за тебя и твоих проклятых ужимок «а ля святая невинность» я плакала в первую брачную ночь! Ходишь по поселку с видом побитой собаки, а сама так и зыркаешь на моего Тома!
Йоланта владела французским почти в совершенстве, но в критические моменты у нее появлялся чудовищный польский акцент, отчего речь звучала довольно странно.
– Угомонись, Йоланта! – призвал ее к порядку Жером. – Тома ничего не говорил Изоре, во всем виноват я. Вчера у моря поведал о пистолете и просил сохранить информацию в секрете, потому что дело – серьезное…
– Только не это! Жером, нельзя было разглашать тайну! – раздосадовалась Онорина. – Плохо уже то, что подслушиваешь чужие разговоры, но пересказывать Изоре…
Сбитая с толку неожиданным поворотом, Йоланта отпустила соперницу – именно так, Изора выглядела в ее глазах соперницей. Полька была уверена, что Тома испытывает к девушке сильные чувства. Стоило ей завести разговор на эту тему, как муж начинал все отрицать, объясняя свой пыл искренней дружбой, заботой и братской нежностью. Однако, как и всякая любящая женщина, мириться с таким положением вещей Йоланта не желала. Арест отца стал последней каплей, лишив ее остатков самообладания: Йоланта высказала ненавистной особе все, что о ней думала, да еще в присутствии свекрови, собственного брата и Жерома.
– Ты поступила дурно, Изора, – подал голос Пьер, которому было стыдно за непотребную выходку сестры.
– Я не желала ничего плохого, мне правда жаль, – повторила Изора, у которой в голове все еще звучали слова Йоланты. – Поверьте, ничего плохого!
– Трудно поверить, – опустил голову паренек. – Я больше доверяю своей сестре.
– Оставьте Изору в покое! – вдруг взорвался Жером Маро, ударив кулаком по столу. – Я слепой, но знаю, что у нее до сих пор отметины на лице, потому что вчера вечером отец избил ее и выгнал из дома. Не представляю, когда и как ты умудрилась напиться, Изора, но никто тебя не упрекнет – при таких-то обстоятельствах! Иди сюда, ко мне поближе, и расскажи нам, как проклятый полицейский все это из тебя выудил!
– Я не помню, – едва слышно промямлила Изора, подходя к слепому юноше.
– Уж постарайся вспомнить, поройся у себя в мозгах! – прикрикнула на девушку Йоланта.
– Ну-ну, поспокойнее, дети! – сочла нужным вмешаться Онорина. – Ты вправе сердиться, Йоланта, но пока ты в моем доме, превращаться в сущую гарпию я не позволю. Не хватало еще переполошить соседей. Изора поступила дурно, тут я спорить не буду, но и Жером тоже прав – она сама не знала, что говорит и делает.
– Кто за это может поручиться? – Голос невестки задрожал от еле сдерживаемых слез. – Все видели, какими злыми глазами она смотрела на меня в церкви и в мэрии, а потом на свадебном балу! Она ненавидит меня, она ревнует! Она хотела заполучить Тома, но он женился на мне!
– Не мели чепухи, Йоланта! – оскорбился Жером. – Судя по твоему поведению, так это ты ревнуешь, а не она!
Изора с отсутствующим видом блуждала взглядом по стенам, как будто ссора ее не касалась. Она искренне сожалела, что навлекла неприятности на Станисласа Амброжи, которого уважала. И все же неприкрытая ярость Йоланты невольно вызвала ликование в ее душе.
«Жером прав, она ревнует – ко мне, к тем чувствам, которые Тома испытывает! Я дорога ему и так будет всегда. И я ужасно рада. Это даже по-своему утешает…» – думала она.
– Свекровь, вы только посмотрите на нее! Хочет, чтобы ей посочувствовали, в то время как сама донесла на моего отца! Изора не пожалела тебя, Пйотр. Ей плевать на нас обоих! Гадкая лицемерка! Алис Гренье, которая училась с ней в одном классе, так и сказала!
Пьер только кивнул в ответ – так он расстроился. Мальчик то и дело смахивал слезы, и смотреть на его страдания было куда тяжелее, чем выносить вопли его сестрицы.
– Прости меня, Пьер, – шепотом попросила Изора. – Я уверена, что ваш отец ни при чем и его скоро привезут домой.
– А ты, Йоланта, сама подозревала Станисласа! – язвительным тоном заметил Жером. – И первая рассказала Тома про пистолет. Да Изора добрее, чем ты, и ума у нее больше.
– Что? Ты от Тома узнал? Он не имел права передавать мои слова! – впала в истерику Йоланта. – Все неправда! Если у меня и были подозрения, то я быстро поняла, что неправа. Зачем отцу убивать Альфреда Букара? Зачем? При одной мысли об этом я чувствовала себя идиоткой!
Неожиданно для всех Онорина ахнула, закрыла лицо ладонями и запричитала, проливая слезы:
– Хватит! Хватит! Замолчите все! Сил больше нет вас слушать!
Она выпрямилась, положила руки на стол и попыталась успокоиться:
– Полиция свою работу сделает. Что толку нам ругаться? Моя маленькая Анна скоро умрет – она обречена, и все мои мысли только об этом! Как бы я хотела побыть с ней, приласкать в последние дни ее жизни! Помолчите – хотя бы из уважения к Анне и ко мне! Гюстав вчера пошел к твоему отцу, Йоланта, не сказав мне, куда и по какому делу, а я тем временем размышляла, как бы устроить рождественский праздник для нашей больной невинной крошки…
Пристыженная Йоланта пробормотала слова извинения и снова присела к столу. Жером взял руку Изоры, которая до этих пор лежала у него на плече.
– Я не знал о вашей дочке, мадам Маро, – едва слышно признался Пьер.
В комнате установилась тишина – тяжелая и гнетущая, изредка нарушаемая потрескиванием огня в чугунной печи.
На ферме во владениях графа де Ренье, в то же самое время
Прижавшись носом к стеклу, Люсьена Мийе окинула взглядом просторный заснеженный двор. Она оделась потеплее, поскольку пришло время кормить лошадей, свинью и кур.
– Когда я вернулась из поселка, уже похолодало и пошел снег, но кто бы мог представить, что к утру нападает столько! – сказала она.
Слова были адресованы мужу, который сидел у очага, понурив всклокоченную голову.
– Ты, конечно, удивился, когда выглянул в окно, – продолжала женщина, не дождавшись ответа. – Бастьен, пил бы ты свой цикорий!
– Выпью, когда Арман спустится. Мне надо поговорить с моим мальчиком, – буркнул фермер себе под нос.
Через минуту, правда, он удостоил супругу взгляда: Люсьена надела приталенное пальто из шерстяного драпа и повязала синий платок.
– В таком наряде ты кажешься моложе. – Тон Бастьена заметно смягчился. – Надо бы тебе съездить в город да покрасить волосы. В молодости ты была чудо как хороша… Жаль, что рано поседела.
– Моего согласия никто не спрашивал, муженек. А красить волосы – довольно дорого. Странные у тебя сегодня разговоры…
Фермер поежился и с мрачным видом положил в очаг большое полено.
– Что-то холодно в доме, правда, Люсьена?
– Слушать смешно! Ты уж сколько времени сидишь возле очага. С чего бы тебе мерзнуть?
Желая провести день в тишине и покое, Люсьена вела разговор в шутливой манере. Хватит с них вчерашнего скандала, говорить об этом ей совершенно не хотелось. Муж протрезвел, угомонился, и сейчас его наверняка мучит совесть. Люсьене даже хотелось его пожалеть.
– Арман поздно заснул, – сказала она, открывая дверь в коридор. – Так что не шуми, пускай поспит еще. И за Изору не беспокойся. Ты, наверное, уже догадался, что вчера вечером я ездила искать дочку в Феморо. Нашелся для нее ночлег, так что нечего портить кровь!
– И кто же этот молодец, который ее приютил? Почему ты не увезла девчонку домой?
– Поговорим позже. Что-то петух раскричался: наверное, лиса бродит вокруг курятника…
Люсьена вышла на улицу. Ее супруг тяжело вздохнул – тревога комком стояла в горле, мешая нормально дышать. Он страшился грядущего разговора с сыном, пытаясь догадаться, известно ли ему о том, что случилось с сестрой.
– Вот несчастье на мою голову! – пробормотал он в бороду. – Помнится, вчера я потрепал немного нашу девчонку… Она меня бесит одним своим видом. Подумаешь, какая цаца! Выучилась, работала в городе! Не повезло мне, и все дела. И принес ее черт домой, когда я был в конюшне. Если бы я ее не заметил…
Разрозненные картинки вчерашних событий замелькали в сознании Бастьена, все еще одурманенном винными парами. Он был близок к отчаянию – мучительное состояние для такого человека, как мсье Мийе.
– Нельзя отпускать парня, надо что-то сделать, чтобы он остался, – проворчал он, прижимая дрожащую руку ко лбу, словно это могло помочь привести мысли в порядок.
От энергичных шагов Армана заскрипела лестница. Фермер застыл в напряженном ожидании, взгляд заметался по комнате.
Юноша вошел в кухню. На нем был домашний халат из шотландки, на шее – шарф. Лицо Арман прятать не стал – ни под платком, ни под бинтами. Отец встретил его боязливым взглядом.
– Доброе утро, сынок, – первым заговорил он, и голос дрогнул.
– Утро будет добрым, когда я уберусь отсюда подальше, – сухо ответил Арман. – Что, боишься на меня смотреть? Мое обезображенное лицо пугает? Старый мерзавец – вот ты кто!
Фермер молча проглотил оскорбление, еще сильнее сгорбил спину. Он даже не заметил, что сын обращается к нему на «ты», чего прежде не бывало. И вдруг, к изумлению Армана, отец разразился громкими рыданиями, отчего лицо его моментально сморщилось и стало пунцовым.
– Я плохо помню, что натворил вчера, но это все из-за тебя, сынок! Ну не хочу я тебя отпускать! Ты не можешь вот так запросто взять и бросить нас с матерью, – с трудом переводя дух, всхлипывал Бастьен Мийе.
Признание собственной вины и почти униженное смирение не оставили Армана равнодушным, однако своего отношения к отцу он не переменил – слишком сильны были в нем злоба и отвращение.
– Вот как? Тебя послушать, так ты и сестру избил и прогнал со двора из-за меня! Сам-то ты ничего плохого никогда не делаешь! Плачь и стенай сколько хочешь, но меня ты этим не удержишь. Даже не надейся!
Арман прошелся по комнате, сжимая в руке носовой платок, которым вытирал слюну после каждой реплики. Бастьен встал со своего места у очага, подошел к нему и попытался взять за плечо. Сын увернулся, как будто даже отцовское прикосновение было ему отвратительно.
– Ты не можешь так просто исчезнуть, – заговорил фермер. – Придется сказать тебе кое-что, чего я не говорил никому, даже твоей матери. С тех пор как я гну спину на графской земле, я кое-что откладываю. Видишь тот шкаф с выдвижными ящиками? Так вот, за левым ящиком у меня тайник, и я, сынок, держу в нем золотые луидоры. Считай, что они – твои! Я отдам тебе все, если ты останешься дома. Будем работать на пару, посадим вдвое больше пшеницы и капусты на том участке, который я распахал этой осенью! И лошадок ты любишь… За каждую проданную лошадь будешь получать половину цены; моя половина пойдет хозяину.
Арман вздохнул. Правила, согласно которым прибыль следовало делить между арендатором и арендодателем, были ему хорошо известны. Отцу наверняка пришлось жульничать, и не раз, чтобы заполучить пресловутые золотые луидоры, которыми он теперь рассчитывал его прельстить.
– Оставь себе свои деньги, – поморщился он. – Вчера я все сказал и повторять не стану. Если ты забыл – тем хуже для тебя. Работа фермера меня совершенно не привлекает. Такая жизнь – не для нас с Изорой.
– Изора, Изора… – пробурчал Бастьен. – Fan de vesse! Если твоя мать дала девчонке другое имя, может, она не была бы такой странной!
– Ведь это графиня выбрала имя для сестры. Мог бы и отказаться, но нет же – ты всегда ходишь перед ней по струнке.
– Скажешь тоже! Разве можно отказать госпоже, если она чего-то хочет?
Фермер покосился на бутыль фруктовой водки на полке и, борясь с искушением, закрыл глаза. Пренебрежение со стороны сына совершенно его обезоружило. Более того – такое отношение было для Бастьена, как нож в сердце. Он повалился на лавку и оперся локтями о стол.
– Значит, зря я тут распинаюсь… Ты едешь в Люсон ворковать со своей Женевьевой. Зачем тогда вообще приезжал? Послал бы ей письмо, встретились бы в городе…
– Я не планировал этого заранее. А теперь… Если хочешь, чтобы я хоть иногда к вам наведывался, нужно поговорить начистоту. Я полночи не мог заснуть, все ломал голову… Чем тебе так не угодила Изора? Как смеешь ты обращаться с ней хуже, чем с собакой? Я хочу услышать правду!
Армана действительно терзали сомнения. С детства, сколько он себя помнил, отец не выказывал ни нежности, ни даже элементарной заботы по отношению к сестре. Мать могла и соврать, когда он спросил напрямую, не прижила ли она Изору от другого мужчины. Может, родители скрывают какую-то давнюю драму, какой-то ужасный секрет, скелет в шкафу, который есть у каждой семьи?
– От девчонок одни неприятности да заботы, – ответил Бастьен с неожиданной резкостью. – Я не хотел девочку. А твоя мать даже обрадовалась, когда родилась дочка, да еще такая хорошенькая. А тут и госпожа графиня вмешалась в наши дела. Она тогда была замужем без году неделю, и, по слухам, у нее случилось два выкидыша – обе девочки. Бедняжка так восхищалась нашей куклой, что мы боялись, как бы она не взяла ее под мышку да не унесла к себе в шато! Все вокруг ахали да охали, какая Изора красавица, а моя теща – старая сорока – напакостила прямо на крестинах!
– Как именно? – холодно уточнил Арман.
– Сказала, какое, мол, чудо – что у меня, с моим свиным рылом, родилась такая хорошенькая дочка! В тот вечер я напился вдрызг. Да и не только это… Чтобы ты знал, я у твоей матери не первый, так что всего можно было ждать. Ты теперь взрослый – можем говорить, как мужчина с мужчиной. Я как-то рассказывал вам с Эрнестом, что до нашей женитьбы она встречалась с Альфредом Букаром. Ха! Она до сих пор твердит, что он был ей противен, но разве от женщины правду услышишь? Встречаться тоже можно по-разному… Если верить Люсьене, однажды после танцев Букар взял ее силой. Такой уж он был по натуре – ни одной юбки не пропускал. А потом хвастался перед всеми своими «победами»… На Люсьене он готов был жениться, да только она послала его куда подальше. А я любил, причем так сильно, что, зная ее историю, все равно через год повел под венец. Конечно, быть вторым у своей жены тяжело… И вот, когда родилась твоя сестра, я дал слово присматривать за ней, чтобы она меня не опозорила. Изора росла и что ни год, делалась все красивее, а я ждал, когда же за ней начнут увиваться парни. Потому и жизнь ей устроил тяжелую – чтобы не сбилась с праведного пути. Так что, уж поверь, сплю и вижу, когда она станет женой этого Жерома Маро!
В равной мере удивленный и возмущенный рассказом отца, Арман остановился возле очага и устремил взгляд на огонь.
– Бред какой-то! Пустые слова, рассуждения дремучей деревенщины! – вдруг выпалил он сердито. – Думаешь, я поверю? Ненавидишь собственную дочку по той причине, что она слишком хорошенькая, а мама вышла замуж не девственницей? Смешно! Изора всегда была девочкой умной, послушной и работящей. Думаю, она старалась потому, что боялась тебя, а еще – надеялась заслужить хоть немного любви. Смотреть на тебя тошно! Нет, ты врешь! Должна быть другая причина…
В это мгновение в дом вошла Люсьена. Ей бросились в глаза смиренная поза мужа и выражение отчаяния на лице – ни дать ни взять загнанный зверь. Душу царапнула последняя фраза сына.
– Арман, ты обвиняешь отца во лжи? О чем вы говорили? И с каких пор ты стал ему хамить?
– С тех пор, как перешел с ним на «ты». Тебя это удивляет? Я грублю ему, потому что он никогда не был нам хорошим отцом. А у тебя, мама, не слишком ли короткая память? Или ты уже простила за то, что он натворил вчера вечером? И как обзывал последними словами Женевьеву… Проклятье, я бы хотел уйти прямо сейчас, чтобы глаза мои вас не видели! Если подумать хорошенько, зря я подозревал, что от меня скрывают какую-то правду об Изоре. Просто вы ее не любите, никто из вас – вот и вся правда. Без особой причины. Она провинилась только тем, что родилась девочкой – красивой и умной. А теперь приходится расплачиваться. Знаете, что я думаю? Хорошо, что она больше не вернется на ферму!
– И куда же она пойдет? – озлобилась Люсьена.
– Э нет, ей придется воротиться, – сверкнул глазами Бастьен. – Если ты уедешь, нам понадобится помощница.
– Но ты же ее прогнал! Найми батрака, да такого, чтобы был покорным, – посоветовал Арман. Все происходящее вызывало у него глубочайшее отвращение. – Разобрался бы для начала, чего ты хочешь, отец.
– Когда Изора вернется, я признаюсь, что зря ее потрепал. С пьяной головы и не такое может случиться. Рука у меня тяжелая: знаю, что девчонке пришлось несладко, но больше такого не повторится.
– Уж постарайся держать себя в руках, – повысил голос сын. – Особенно, если хочешь хоть когда-нибудь меня увидеть.
– Подожди, Арман, послушай! – закудахтала Люсьена. – Ты ошибаешься, мы любим Изору! И меня родители держали в ежовых рукавицах, уж можешь поверить! Я не привыкла перечить мужчине, вот и молчала, когда отец наказывал Изору. Да и то сказать – у нашей девчонки причуд хватает…
– Кормилица задурила ей голову своими глупостями, – отозвался Бастьен. – Чтобы ты знал, сынок, твоя сестрица частенько убегала из дома к Югетте – кормилице. Мы, бывало, волнуемся, с ног падаем, ее разыскивая. А она возвращается и заявляет с важным видом, как барыня: «Я ходила проведать свою первую мамочку!» Было отчего взбеситься, а? Вот я и хватался за ремень.
– Вы никогда не рассказывали, – почесал затылок Арман. – И сколько Изоре было лет?
– Сдается мне, шесть – когда она ушла в первый раз, – вспомнила Люсьена. – Вы с братом как раз получили школьные аттестаты и стипендию на учебу в колледже. Откуда вам было знать, что вытворяет Изора? А уже школьницей, лет с двенадцати, она стала шататься по лесам с братьями Маро. Твой отец весь извелся: Изора почти превратилась в девушку – хорошенькая, да и фигурка далеко не детская. К тому же приходилось жить с оглядкой на графиню. Вдруг ей что-то не понравится?
Боясь пропустить хоть слово, Арман присел к столу и стал теребить ломоть хлеба. Мать поспешила налить ему напиток из цикория, который специально оставила на угольях в стальном кувшине, чтобы не остыл.
– Госпожа графиня носилась с девчонкой, как курица с яйцом, – с самого ее рождения! Обещала, что станет хорошей крестной, а в итоге крестила Изору бабка Мийе, у которой ни гроша за душой. Правда, графиня слово сдержала: давала одежду и обувь, но такие красивые, что я не смела надеть их на Изору – она бы испортила. Не знаю, о чем только хозяйка думала! И каждый раз, когда она являлась к нам или приказывала привести твою сестру в шато, приходилось вправлять Изоре мозги!
– Fan de vesse! Ты бы слышал мадам Клотильду! – подхватил Бастьен. – Без конца твердила: девчонку надо воспитывать, она должна правильно говорить и хорошо учиться. Ты меня знаешь, сын, я всегда держался за свою ферму – и земля хорошая, можно посадить картошку и свеклу, и коней разводил на продажу…
– Отец дело говорит! Мы могли лишиться всех благ, если бы не угождали госпоже графине. Здесь всем заправляет она. Управляющий поместьем – и тот ест у нее из рук, а граф не интересуется ничем, кроме охоты. Так что отцу приходилось задавать трепку дочери, чтобы меньше болтала о феях, которых якобы видела в дубовой роще, или когда не хотела делать уроки. Нет, Арман, его не в чем упрекнуть! Теперь твоя сестра выглядит, как городская барышня, скоро станет в школе учительницей, и в подоле нам не принесла! А ведь настоящая красавица!
Прижимая платок ко рту, Арман укоризненно посмотрел на мать. Только теперь он понял, какой чудовищный сплав раболепства, страха и глупости стал причиной испорченного детства Изоры и ее безрадостной юности, полностью посвященной учебе. Сейчас сестре восемнадцать, она собирается замуж за инвалида и готовится к хмурой рутинной жизни, в которой, вполне возможно, не будет настоящей любви…
– Вот они, последствия обскурантизма[47]! – В его голосе чувствовались злость и внутреннее удовлетворение от того, что он способен бросить такое слово родителям в лицо.
– Мы ученых слов не знаем, – нахмурилась Люсьена.
– И как это понимать? – поднял брови фермер. – Меньше бы читал – больше толку. Вот Эрнест – тот был нормальным парнем, не докучал родителям. А вы с Изорой – одного поля ягоды.
– Недолго осталось меня терпеть, – огрызнулся Арман. – А за разъяснениями ступайте к госпоже графине, она поговорить любит!
Юноша поднялся на ноги. Он чувствовал себя опустошенным, и не терпелось уединиться в своей спальне. Отъезд в Люсон представлялся ему чуть ли не перемещением в другую вселенную, изысканную и мирную.
«Невежи несчастные! И мне предстоит прожить с ними еще два дня! Интересно, чем сейчас занята Изора?»
Квартал От-Террас, в тот же день, в тот же час
Что до Изоры, то она не думала ни о брате, ни о родителях. Невзирая на слезы и упреки Онорины, атмосфера в доме Маро оставалась грозовой. Правда, случилось небольшое затишье, и за это время они успели выпить по чашке кофе и без аппетита пожевать печенье – как будто во время какого-то ритуала, который обязательно следует соблюсти.
Угрюмое молчание Изоры действовало Йоланте на нервы, и она снова учинила допрос:
– Как ты вообще оказалась у инспектора? Ты сказала, что напилась. Где?
– В проулке, который ведет к кафе-ресторану, – тихо ответила Изора. – Я шла в пресбитерий, а через тот проулок – самая короткая дорога. Там я встретила пьяных парней…
Изора ощущала себя на скамье подсудимых перед лицом безжалостного судьи. Жером почувствовал состояние девушки и встал на ее защиту:
– Оставь ее в покое, Йоланта! Полицейский объяснил нам с Тома, что произошло. Или твой муж ничего не рассказывал?
– Нет, сообщил только, что об Изоре можно не волноваться, что она жива и здорова. Хотя, если честно, с головой у нее точно не все в порядке.
– Не будь такой злюкой, – попытался урезонить ее Жером. – Пара углекопов, твоих соотечественников, стали приставать к моей невесте, напоили ее водкой. Страшно подумать, что могло случиться. К счастью, мимо проходил инспектор Девер!
– Ну, конечно, все подстроили поляки! – ехидно заметила Йоланта. – У вас если иностранец – сразу виноват во всех грехах! Мы имеем право надрываться в шахте, но после работы – ни-ни, не вздумайте слоняться по улицам, а бегом возвращайтесь в свои бараки!
– Это действительно были поляки, – вклинилась Изора. – Ничего плохого они не сделали, просто напились. Многие мужчины выпивают…
Онорина с мрачным видом прислушивалась к разговору. Глаза у бедной женщины покраснели от слез. Она охотно выставила бы всю компанию за дверь, чтобы спокойно спланировать завтрашний день – благословенный день, когда она снова увидит свою крошку Анну. Утром, едва проснувшись, Гюстав обнял жену и прошептал ей на ушко:
– По поводу истории с арендой дома в Сен-Жиль-сюр-Ви… Устраивай, как считаешь нужным, – я согласен. Можешь взять что-то из наших сбережений, а если и Жером готов помочь деньгами, то не так дорого и выйдет. Зато наша бедная крошка Анна будет довольна, что мама рядом! Я постараюсь присоединиться к вам в воскресенье, еще до Рождества, но если не получится – точно приеду двадцать четвертого декабря. Сердце разрывается от одной мысли, что скоро ее не станет!
С одной стороны – облегчение, с другой – печаль: мыслями Онорина была далеко от своего дома в квартале От-Террас. Ей не терпелось собрать чемоданчик, заскочить за деньгами в Фонтенэ-ле-Конт, приехать в санаторий и прижать, наконец, к груди свою дорогую девочку, поцеловать ее волосики и сообщить радостную новость.
– Ой, вспомнила! – встрепенулась Изора, отвлекая хозяйку от печальных раздумий. – Это было позже, уже в Отель-де-Мин. Инспектор сказал, что следит за Станисласом Амброжи, и я вспомнила о пистолете. Подумала, что полиция следит за твоим отцом, Йоланта, потому что знает об оружии, и, как мне кажется, я решила уточнить у Девера. Вдобавок еще выпила вина. Я не понимала что делаю. Хотелось забыть все, что случилось в тот вечер…
Пьер посмотрел на сестру в надежде, что на этом с объяснениями будет покончено, тем более что рассказ Изоры выглядел вполне правдоподобно. И ошибся.
– Однако о том, что у моего отца пистолет, ты не забыла! Пистолет, который у него похитили, – снова завелась Йоланта. – И украл именно тот, кто застрелил бригадира, но из-за тебя, Изора Мийе, настоящего преступника теперь долго не поймают. Так что если в поселке еще кого-нибудь убьют, это будет твоя вина, и только твоя!
– Не преувеличивай, Йоланта, – возмутилась Онорина. – Ты переходишь все границы.
– Мама права. Угомонись, наконец! Мы должны доверять полиции, – поддержал мать Жером. – Если уж говорить начистоту, то виноват только я, и мне бы хотелось, чтобы ты перестала цепляться к Изоре.
– Ну конечно, защищай ее, дорогой зять! Мы всегда стоим горой за тех, кого любим. Тем более что вы собираетесь обручиться, – сквозь зубы процедила Йоланта. – Неважно, что возлюбленная спала в комнате у чужого мужчины – полицейского, который считает, как и многие другие в поселке, что поляки – плохие и пускай себе гниют в тюрьме. Ничего, мы к этому привыкли!
Молодую женщину словно подменили. Гнев не лишил ее природной красоты, но сейчас в лице Йоланты не осталось ничего ангельского, робкого и нежного – ничего того, что прельстило Тома Маро, когда он впервые ее увидел. В глазах появился холодный блеск, губы сжались, изогнувшись в пренебрежительной гримасе.
– Твои намеки совершенно не к месту, Йоланта, – перешел в наступление Жером.
Он явно нервничал: невестка затронула больное место.
– Я тоже так считаю, – начала раздражаться Изора. – Мне очень жаль, я раскаиваюсь в своем поступке, и я перед вами извинилась, но тебе, Йоланта, плевать. Главное – меня унизить, сделать больно. Мне понятны твои чувства, но не стоит обижать Жерома. Я объясню, почему не отказалась пить водку с теми поляками. Мне было очень-очень плохо. Тома рассказывал, у тебя умерла мать, и это большое горе. Зато отец тебя любит. Вчера мы побывали у моря, и, когда приехали вечером в поселок, ко мне вернулась надежда – крохотная, робкая надежда, которую мой отец грубо растоптал, едва я вошла во двор. Знаешь ли ты, Йоланта, каково это – когда бьют по лицу, оскорбляют? Что чувствует дочь, когда видит ненависть в глазах человека, который ее породил и вырастил? Ты ревнуешь, потому что Тома добр ко мне. И это глупо – бояться тебе нечего. Что касается инспектора Девера, единственное, что он сделал, – защитил меня от меня же самой. А теперь, я думаю, пора оставить мадам Маро в покое.
Голос Изоры звучал спокойно, плечи расправились, лицо выражало искреннее огорчение. Черные волосы, молочно-белая кожа и кукольные синие глаза в обрамлении слегка подрагивающих ресниц – она была восхитительно хороша.
– Отлично сказано, моя девочка, – поддержала ее Онорина. – Мне еще нужно приготовить рагу и перегладить белье. Йоланта, приходите с Тома вечером, когда он вернется с работы, и мы еще раз обговорим ситуацию. Может, и Станисласа к тому времени отпустят.
Йоланта сообразила: свекровь выпроваживает ее. Юный Пьер со смущенным видом встал.
– Слышишь, Пйотр? – взбеленилась полька. – Свекровь, я хочу остаться с вами. Мы теперь одна семья. Почему бы Изоре не уйти? Мы с братом тут лишние? Мы, а не эта девушка?
– Мы – одна семья, Йоланта, но твой дом по соседству, и тебе тоже наверняка есть чем заняться. – Онорина была непреклонна.
– Я уйду первой, – дернулась Изора.
Жером схватил ее за руку. Девушка вымученно улыбнулась – пришлось уступить.
– Ты нам не мешаешь, – сказал он. – Если у тебя есть время, я хотел бы кое-что обсудить. Насколько я понимаю, тебе придется вернуться домой?
– Нет, ни за что! – запротестовала Изора. – Тем более что теперь я имею полное право не возвращаться.
– Ну что ж, устраивайся поудобнее, – ядовито усмехнулась Йоланта. – Уступаю тебе место! Пойдем, Пйотр!
Брат с сестрой вышли, хлопнув дверью. Изора обрадовалась, что мучительный разговор наконец завершился.
– Мне нужно поделиться с вами новостями, – заговорщически прошептала она.
– Тогда присядь, – предложил Жером.
Она рассказала о предложении Женевьевы, которое пришлось как нельзя кстати. И чем больше Изора вдавалась в детали, тем менее обидными казались ей выпады Йоланты, продиктованные мстительной злобой. Главное – получить место экономки в богатом доме Обиньяков, поселиться в кирпичном флигеле, украсить его ветками остролиста и вечерами спокойно читать у печки, не опасаясь, что кто-то потревожит. Это казалось делом первостепенной важности.
Жером слушал ее, и душу наполняла грусть. В нем зрела убежденность, что единственное, в чем нуждается Изора, – надежное прибежище. «Она готова выйти за меня, лишь бы иметь возможность спокойно жить в доме моих родителей, – огорчился он. – Я уже даже не уверен, что она влюблена в Тома. А что, если это – всего лишь признательность, просто огромная благодарность за то, что он всегда о ней заботился?»