66. Редей К., Эдейн И. Сравнительная лексика..., с. 422.

Дата: 2025-05-21; Просмотры: 4

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

67. Крюкова Т. А. Материальная культура марийцев..., с. 89.

68. Белицер В. Н. Очерки по этнографии народов комн. XIX — пачало XX в.— ТИЭ. Нов. сер., 1958, т. 45, с. 130.

69. Шитова С. Н. Сибирские таежные черты в материальной культуре и хо­зяйстве башкир.— В кн.: Этнография Башкирии. Уфа, 1976, с. 87.

70. Таможенные книги Московского государства XVII века. М., 1951. Т. 2. 71 Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государ ства. СПб., 1786, ч. 2, кн. 1. с. 328.

72. Попов В. Ф. Сборник сведений о земельно-экономическом положении и о промыслах населения Ярепского уезда за зимний 1915—1916 года пе­риод. Яренск, 1916, с. 55.

73. Русанов В. А. Статьи, лекции и письма. М.; Л.. 1945, с. 322.

74 Арсенъев Ф. А. Картины дальнего севера: Шугор. Из охотничьих рас­сказов.^ ВС, 1881, т. 2, с. 172. 75. Русанов В. А. Статьи, лекции и письма. М.; Л., 1945, с. 322.

76 Лашук Л. П. Принципы историко-этнографического районирования Коми АССР.— ИКФВГО, 1960, вып. 6, табл. 1.

77 Мартюшов А. М. Краткий очерк кустарных промыслов населения Усть-Сысольского уезда. Вятка, 1904, с. 9; Соснин Н. Внеземледельческие промыслы и занятия населения Коми области,—_КМ, 1924, № 7/10, с. 4.

78. Тароева Р. Ф. Материальная культура карел.... табл. 3.

79. Мезенская экспедиция — ТЛЭ, 1929, вып. 1, с. 374.

80 Михайлов С. В. Древнерусское судостроение на Севере.— В кн.: Летопись Севера. М.; Л., 1949, вып. 1, с. 104.

Глава четвертая ПРОМЫСЛОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Основные орудия и способы охоты. Промысловый сезон у коми охотников подразделялся на два периода: осенний («арся вора-лом», «арос», уд.) и весенне-зимпий («тбвея-тулыеся вора-лом»). Некоторые пожилые промысловики, особенно многосе­мейные, проводили в угодье все лето, занимаясь ловом рыбы, сбором ' кедровых орехов, добычей капканами выдры и т. п. \ С Сидоров отмечал, что «некоторые вымские охотники счита­ют для себя более нормальным пребывание в лесу и тяготятся продолжительным пребыванием в деревне» [1].

Начало охоты на ту или иную дичь было приурочено к по­стоянным церковным праздникам. Осенняя охота велась преиму­щественно на боровую дичь в ближних охотничьих угодьях со второй половины августа (после успенья, 15 августа ст. стиля). Основная масса промысловиков выбиралась в свои угодья в нача­ле сентября на охоту на путиках после «пречистой» (8 сентября ст. стиля). В осенний промысловый сезон добывались по месяцам следующие виды: во второй половине августа — рябчик, тетерев, глухарь и незначительное количество уток и гусей. В сентябре продолжался промысел боровой дичи, а также добывали норку и, реже, зайцев и медведей. В октябре — боровая дичь, норка, ре­же — заяц, медведь, куница, выдра п лисица. В октябре обычно начинался и ближний промысел белки, но массовое белкование проходило в конце месяца. В ноябре главным образом шла до­быча белки и других пушных зверей, частично продолжался и промысел боровой дичи [2].

Угодья коми охотников представляли собой районы постоян­ного промысла отдельных охотников и членов их семей. В центре охотничьего угодья находились промысловая избушка и хозяй­ственные постройки, а в разные стороны расходились «путики» («туи») — тропы, помеченные затесками на деревьях («досас»), близ которых размещались различные самоловные приборы, пред­назначенные в основном для ловли боровой дичи.

Первое время после приезда в угодье промысловики занима­лись благоустройством и приведением в порядок самоловов. Затем до наступления холодов шла добыча главным образом боровой дичи для собственного хозяйства. В конце сентября, с похолода­нием, охотники полностью переключались па добычу продукции для продажи. Старые охотники утверждают, что регулярный про­мысел на «путиках» более эффективен, чем в неосвоенных ме­стах. Охотоведы также пришли к выводу, что систематический промысел снижает средний возраст животных в популяции. В сла­бопромышленных районах самки часто спариваются со старыми самцами, что ведет к яловости [3]. Охота в угодьях велась, как правило, в одиночку. Артели для осеннего промысла товарной ди­чи и пушнины были в ходу преимущественно на Верхней Печо­ре. Артельная охота печорских промысловиков на рябчиков в предгорьях Урала начиналась с воздвиженья (14 сентября ст. стиля), за белкой и куницей уходили за Урал после покро­ва (1 окт. ст. стиля). Возвращались артели около Филиппова за­говенья (14 ноября ст. стиля). В это же время и большинство охотников заканчивали осенний промысел в своих угодьях. Полностью осенняя охота завершалась к Николе знмнему (6 де­кабря ст. стиля), поскольку к этому времени уже выпадал глу­бокий снег, препятствующий промыслу на путиках.

На весенне-зимнюю охоту коми промысловики отправлялись в начале января (после крещения, 6 янв. ст. стиля) и возвраща­лись лишь в конце марта, к благовещению (25 марта ст. стиля). Зимний промысел велся преимущественно артельным способом а дальних охотничьих угодьях. В весенне-зимний период — с янва­ря по март — в основном добывались пушные звери, реже копыт­ные и боровая дичь. В тундровой зоне в этот период основу промысла составляли песец и белая куропатка. В апреле часть промысловиков приступала к весеннему промыслу боровой дичи и водоплавающих. Летом промысел, исключая добычу линной птицы, практически не велся. Время, затрачиваемое коми охот­никами на промысел в течение года, у большей части промысло­виков колебалось от трех до шести месяцев.

Характерной особенностью охотничьего промысла у коми было широкое использование пассивных орудий, т. е. не требующих участия человека п процессе добычи. Самоловные орудия самого различного типа, как постоянные (слопцы, плашки, силки, петли, ямы и т. п.), так и переменные (кляпцы, черканы, самострелы, капканы и др.), были чрезвычайно распространены в промысле коми охотников и имели, но всей видимости, давние традиции. С помощью самоловов добывалось абсолютное большинство боро­ной и водоплавающей дичи, исключая добычу линных гусей в тундровой зоне. Даже закон" от 3 февраля 1892 г. о запрете лов­ли дичи силками в слопцами не внес каких-либо изменении в общепринятые у коми способы ловли дичи. На продажу по-преж­нему поступала в основном давленая дичь, обрызганная для ма­скировки кровью, с отверстиями в головах якобы от дроби, сде­ланными шилом или гвоздем. Скупщики дичи, чтобы избегнуть конфискации давленой птицы полицией, сначала отправляли возы по ночам, а потом стали прибегать к следующему способу: скупленную дичь помещали в амбары, обстреливали дробью, об­рызгивали кровью домашних животных, после чего отправляли по

назначению [4].

Столь же широкое применение всевозможных ловушек отмеча­лось в прошлом у многих народов лесо-таежной зоны Восточной Европы: удмуртов [5], марийцев [6], карел [7], башкир [8] и др. У русского населения Подвинья в XVI в. «более полови­ны деревень (а по некоторым волостям и в каждой) выставляло сотнями ловушки для зверей и птиц» [9]. Широко использовали самоловы н русские переселенцы в Сибири [10]. В то же время коренное население Сибири большинства самоловных орудий до знакомства с русскими не знало [11]. Только после начала появ­ления русских в Сибири распространились «пасть», кулема, сло­пец, канкан, обмен на соболя, щемиха, кляпцы, перевес, садок и др. [12].

Названия распространенных у коми стационарных деревянных самоловов давящего тина: слопец («чбе»), плашка («нальк»), кулемка («пыльом») — свидетельствуют о значительной давно­сти их изобретения (ср. коми «нальк», удм. «нальык», фин. «паккЬ>, маис. «па1», коми «чбе», мар. «чучаш», хант. «зеза», коми «пыльом», удм. «пильыпы» [13]).

Принципиальных отличий от общераспространенных ловушек данного типа коми самоловы не имели, хотя зачастую в охотоведческих работах некоторые из них выделяют в отдельные под­типы, основываясь на ряде мелких особенностей, например кон­струкции сторожка. Конструктивные различия деревянных само­ловных орудий указанного типа заключаются в следующем: «пасть» имеет деревянный пол и две стенки, гнет (бревно или плаха) бьет по оси тела зверя; слопцы отличаются от «пастей» отсутствием боковых стенок и пола; у кулемок гнет бьет зверя поперек оси тела; плашки близки к пастям и слопцам, но мень­ше но размеру, боковые стенки отсутствуют, гнет по длине равен полу ловушки.

Отличительной чертой деревянных самоловов у коми было стремление к сохранности добычи. Профессор И. Н. Шухов после обследовании орудии промысла у коми переселенцев в Сибири писал: «Считаю необходимым отметить, что в конструкции лову­шек видно одно стремление — это сохранить добычу в сохран­ности, не дан. ее испортить другому зверю или птице, а это значит, что здесь мы не имеем того вреда, который до настоя­щего времени предписывают ловушкам, базируясь, что часть до­бычи пропадает» [14]. Помимо регулярного осмотра самоловов, коми охотники вносили различные усовершенствования в их кон­струкции для лучшей сохранности добычи. Так, у слопцов име­лись обычно две боковые стенки, но позволявшие проникнуть внутрь хищнику (у русских промышленников боковые стенки присущи только «пасти»), над «чосом» часто сооружался спе­циальный навес. У коми-ижемцев существовала особая система крытого слопца («коа чос»), который отличался от слопца без укрытия («вбеь чос») тем, что над ним сооружали шалаш, закрывающий «чбе» со всех стороп, кроме входа в него. «Нальк» укрепляли горизонтально на вершине вертикально стоящего кола или пня, горностай мог добраться до ловушки по вбитому сбоку наклонному колу. По мнению специалистов, «нальк выгодно отли­чается от обычной плашки тем, что эта ловушка не заносится снегом» [15].

Ловушки или настораживающие устройства для дичи делали осенью, перед началом промысла, при помощи ножа и топора. В день между другими работами делали их штук десять, на из­готовление одной ловушки в среднем уходило 30 минут [10]. С помощью слопцов (чос) добывалась значительная часть боро­вой дичи, главным образом осенью, до снега, и частично в пер­вую половину зимы. До выпадения снега приманка в «чос» не требовалась, птицу привлекал песок с мелкой галькой, насыпан­ный на «чос пучкес» (площадку внутри слопца). С установле­нием снежного покрова для приманки в слопцы помещали ягоды рябины, шиповника, реже - брусники и клюквы. Количество «чбсов» у одного промысловика в среднем насчитывало 200— 300 шт. Срок службы одного слопца измерялся 10—18 годами. «Путики», оборудованные слопцами, носили название «чбе туй».

Коми «чос» состоял из следующих деталей: расчищенная и утрамбованная площадка длиной 0,6 м и шириной 35—40 см(«чбс пучкес»); четыре колышка-стойки («чепеля») высотой до 1 м, вбитые по углам «чос пучкес»; дощечки, соединяющие по-парно колышки и образующие коридор по бокам «чос пучкес» («пельом ордос»); опадиый кряж («чос плат;а»), насторажи­вающее устройство.

«Пельом ордос» представляли собой колотые дощечки дли­ною в расчищенную под слопец площадку и шириною в 10—20 см, опи вставлялись в расщепленные нижние концы стоек и при вби­вании последних в землю закреплялись наглухо. Опадный кряж состоял из одного или двух положенных рядом бревен; половины колотого толстого бревна или двух-трех положенных одна на другую и сбитых деревянными гвоздями колотых досок длиной около 2,5 м. Настораживающее устройство состояло из мотыря («карнан») — жерди длиной до 1,5 м и диаметром до 4 см, по­водка из березовой или еловой ветки с крючком-зацепом на одном конце («сияй шайт») и непосредственно сторожка. Сторожок, в свою очередь, состоял из рогульки с тремя отростками («каля-беч» или «вожка»), вплетенной в свободный конец «сиян шайт», заостренного с обоих концов стерженька из дерева («тувтан») и четырех-шестн щепок длиною до 20 см, шириною 5 см и толщи­ною около 0,5 см («талян»). При соединении деталей сторожка заостренный конец «тувтан» входил в выемку на одном из отро­стков «калябеч». Иногда выемка делалась на конце «тувтан», тог­да заострялся отросток «калябеч».

В зависимости от способа настораживавши коми слопцы под­разделялись на три типа. Во всех типах «чбс» поводок («сияй шайт») закреплялся крючком за один конец «карнан»; «калябеч», вплетенный в другой конец поводка, упирался двумя отростками в засечку на внутренней стороне «пельбм ордбс», а его третий отросток соединялся встык с «тувтан». Другой конец «тувтан» упирался в засечку на противоположной «пельом ордос», пере­гораживая «чос пучкес» поперек. С обеих стороп на «тувтан» накладывались цепочки «талян».

Различия в конструкциях слопца относились к способу закреп­ления свободного конца мотыря («карнап»). В типе 1 он опирал­ся на два колышка с перекладиной («чос кок») в виде ворот, высотой и шириной около 1 м, расположенных над передним кон­цом падающего кряжа. При настораживанип конец «чос плаки» приподнимался и с помощью петли диаметром до 30 см, скручен­ной из молодой ели («юр кор»), соединялся с концом «карнан». В типе 2 «чос плака» опиралась па жердь («бертод») длиною до 4 м и диаметром 3—5 см, один конец которой лежал на зем­ле, а другой —на конце «карнан», опиравшегося в своей первой трети на колышек («чос кок») высотой около 1 м. В типе 3 ко­нец жердп «бертод», лежащий в типе 2 на земле, также поме­щался на колышке высотой около 1 м. Для спускания слопца бы­ло достаточно незначительного давления на щепочки «талян». «Калябеч» и «тувтан» разъединялись и освобождали конец «кар нан», что влекло за собой

падение приподнятого конца «чос плаки» [17].

Слопцы типа 1 были более распространены в Удороком крас (на Вашке и Мезени) и на р. Вишере. Типы 2 и 3 были изве­стны на р. Выми, а все три типа — на Вычегде и Печоре.

«Пасти» у коми конструктивно мало отличались от «чос» и обычно носили то же наименование, но служили в отличие от последних для ловли зверей. Под русским названием «пасть» ло­вушки данного типа были широко распространены в тундровой зоне у северных коми (ижемцев). С помощью «пастей» добыва­лась значительная часть песцов. Для этой цели использовалась в основном «пасть»-короб, имеющая стенки и пол из колотых плах.

Кулемкп («пыльом») применялись чаще всего для ловли зай­цев. «Коч пыльом» сооружалась всегда у основания дерева. По снегу вокруг дерева делали изгородь из хвороста высотой 40—50 см и диаметром около 1 м. Два параллельных ряда вби­тых в землю кольев образовывали коридор, упирающийся в ствол дерева. При входе в коридорчик настораживалась слега, масса ко­торой утяжелялась вертикально поставленным обрубком, другим концом опиравшимся на ствол дерева. В качестве сторожка (он же приманка) служила сосновая или березовая веточка, смочен­ная мочой.

Более крупные по размеру кулемки из бревен использовались для добычи росомах и медведей. Для изготовления «сана пыль­бм» срубали два рядом стоящие дерева диаметром 25—30 см на высоте 2—2,5 м. На верхнем срезе каждого пня делали выемки, в которые клали обрубок бревна. На верхней стороне бревна затесывали угол-упор для второго, давящего бревна. Конец давя­щего бревна поднимался и настораживался с помощью колышка с привязанной к нему приманкой («сам»). Нижнее, опорное бревно соединяли с землей стволом дерева со слегка обрубленными сучьями или сделанными топором вырубами-ступеньками. В це­лом данная конструкция несколько напоминала охотничью кладо­вую «тшамъя», что и привлекало к ней росомаху [18]. Был и другой тип кулемки на росомаху — в виде сруба.

Медвежьи кулемки («ош пыльом») более распространены были в Удорском и Печорском краях. Существовало достаточно большое количество типов этой ловушки, в основе конструкции которой лежал единый принцип: зверь придавливался нескольки­ми древесными кряжами, настороженными с помощью кола-сто­рожка с привязанной к нему приманкой.

С помощью плашек («нальк») добывались мелкие пушные звери (горностай, частично норка, иногда белка). Количество плашек у одного охотника обычно не превышало 50 шт. «Нальк» из смолистого дерева служил до 30—35 лет. «Нальк» состоял из двух колотых плашек длиной около 1 м, шириной 25—30 см и тол­щиной до 15 см. На нижней плахе имелась на конце зарубка, в которую упирался конец верхней. При настораживании верхняя

плаха приподнималась и ближе к концу между плахами вставля­лось пасторажнвающее устройство, состоящее из «чаги» и «кыв» пли «самапу». «Чага» представляла из себя две соединенные между собой дощечки длиной около 6 см, одна из которых упи­ралась концом в выступ-зарубку на другой. «Самапу» — плоская лучина длиной 35—40 см с четырехугольным вырезом сбоку, ближе к концу, с помощью которого соединялись между собой части «чаги». К другому концу «самапу» привязывалась приман­ка. «Нальк» обычно укреплялся на одной стойке высотой 0,7— 1,5 м, иногда количество стоек доходило до четырех штук [19].

Была известна плашка и другого типа. Сторожок у нее со­стоял из рогульки «калябеч» (или «каля бедь») и узкой планки («кыв») длиною около 0,5 м с выступом на одном конце и неглу­боким вырезом на другом. К середине «кыв» привязывалась при­манка. При настораживании «кыв» упирался выступом в паз глу­биною около 1 см в верхней плашке, а в вырезе на другом его конце закреплялся одип из отростков «калябеч». Два других от­ростка «калябеч» опирались на внутреннюю поверхность-верхней плашки. «Нальк» такого типа был распространен на Верхней Печоре. Устанавливался он на двух горизонтальных жердочках, концы которых с одной сторопы опирались на вбитые в землю колья, а с другой были привязаны к дереву. Иногда «нальк» ис­пользовался п для добычи рябчиков. В этом случае в его верхней плашке выдалбливалось углубление в виде чашки, которым ряб­чик закрывался и оберегался от порчи.

У печорских охотников для ловли куницы, горностая, а иногда и белок была популярна близкая, с одной стороны, к «нальк», а с другой — к «иыльом» ловушка под названием «лекшес». Для ее изготовления находили дуплистый пень и на высоте 20— 25 см от основания в нем прорубали отверстие. Если не было подходящего пня, то отверстие кубической формы вырубалось то­пором в жпвом дереве. Затем лицевая поверхность пня пли дере­ва стесывалась так, что перед входом в отверстие образовывал­ся порожек. Потом устанавливалась давилка — тяжелая слега, один конец которой лежал па вбитой в землю невысокой развил­ке, а другой пастораживался на порожке перед отверстием. Сто­рожек обычно использовался такой же, как в плашке типа 1. Конец «самапу» с приманкой (мышь, часть тушки белки и т. д.) помещали внутри отверстия. При спуске сторожка слега опу­скалась и закрывала вход в отверстие, что сберегало добычу от хищников [21 ].

На Печоре и Вычегде для добычи горностаев широко исполь­зовалась также «горностаевая жердка» («сьбдббж потш», «сьодбож сер», «сьодбож кер»). «Сьодбож потш» состояла из горизонтальной жерди, укрепленной на двух пнях высотой около 1.5 м, жерди-давготки и сторожка. Верхняя жердь упиралась одним своим концом в выступ на конце жерди-основания, а дру­гой ее конец был приподнят и насторожен. Сторожек состоял из двух деталей: «чаги» (плоская щепочка высотой 8—10 см)

]< «кыва» или «самапу» (длинная лучина с привязанной к ней припайкой). «Чага» опиралась нижним концом на «самапу», а верхним придерживала давящую жердь. Ловушек такого* типа устанавливалось в семейных угодьях до 200, а иногда даже до 500 штук.

Около стогов пли в лесу под деревьями устанавливались ло­вушки па горностая «пырчеган» типа русского «проскока». Зверек ущемлялся в «пырчеган» между ребрами двух вертикально стоя­щих одна над другой и закрепленных с помощью двух пар вби­тых по бокам колышков досок. Сторожок у «пырчеган» был схо­ден с применявшимся в плашке: верхняя и нижняя сторожевые планочки («чага») и соединяющая их с помощью четырехуголь­ного выреза сторожевая лучина («ныв»). Но вырез делался не сбоку «ныв», а в его торцовой части. На другом конце стороже­вом лучины имелся выступ, которым она упиралась в зарубку на ребре нижней доски.

Из переменных самоловных орудий значительное распростра­нение имели деревянные ловушки «чаркам >. в которых зверев ущемлялся поперек тела особой давилкой в виде лопатки, опус­кающейся пол действием энергии согнутого лука. Аналогичная ловушка под тем же названием («черкан») была широко извест­на у русских и целого ряда сибирских народностей. Лингвисты считают, что происхождение данного термина связано с обще-пермским словом «чарк» — вид ловушки [22]. «Чаркан» коми охотников несколько отличался от общераспространенного типа: его механизм помещался в специальный сквозной короб. Приме няли «черканы» в основном для ловли горностаев, ставя их у вы­хода из нор. Коми-ижемцы с помощью «черканов» ловили моло­дых песцов.

До распространения железных капканов у коми для добычи крупных зверей (росомах, волков, лисиц, выдр) применяли кляп­цы («клянча»). В прошлом это орудие было широко известно по всей лесо-таежной зоне Восточной Европы. Снабженный желез­ными зубьями рычаг «клянча» приводила .в действие прочная, туго закрученная веревка.

Капканы получили у коми охотников широкое распространение лишь во второй половине XIX в., в основном при охоте па выдру, лису, росомаху, медведя и зайцев. У лесных промысло­виков железных капканов было обычно немного — около пяти шт.. гораздо больше у тундровых охотников — до 50 шт. и более. Новые капканы вываривали в хвое, их никогда не держали дома, а подвешивали в лесу на деревьях. Ставили капканы в чистых рукавицах, с помощью «койбедь». Способы постановки капканов были общепринятые при капканьем промысле. Несколько оригинальных способов ловли зверей капканами существовало у коми-ижемцев. Так, для ловли горностаев ставили капкан в ледяном домике, для чего па реке пли озере вырубали несколько льдин и ставили их наклонно одну к другой с таким расчетом, чтобы внутрь можно было пройти только с ОДНОЙ стороны.

Для ловли песцов во время гона в тундре на голом месте втыкали в снег черную палку и устанавливали рядом капкан. Песец, даже далеко пробегающий, заметив палку, сразу направ­лялся к ней, чтобы обнюхать ее и оставить «метку» мочой, н по­падал в капкан. Потребность песца часто мочиться во время гона использовалась и в другом способе: промысловик, идя на лыжах через голое место, держал направление па какой-либо одинокий кустик и бросал на ходу параллельно лыжне кусочки мороженого мяса. За несколько десятков шагов до кустика бросание крошек .мяса прекращалось, под кустом устанавливался капкан, а через несколько шагов крошка продолжалась уже от куста. Песец, на­ткнувшись на кусочки мяса, бежал по ним до куста н обязательно останавливался у последнего для оставления «метки».

Весной в тундре с помощью капканов иногда ловили и белых-куропаток. Охотники использовали агрессивность токующих самцов, у которых к этому времени вылинивали только голова и шея. Капканы устанавливали на проталинах, а рядом в каче­стве приманки — снежок с воткнутой в него черной палочкой.

Самцы куропаток принимали этот снежок за соперника И, бросаясь на него в драку, попадали в капкан [24].

На медведей настораживали кремневые ружья вблизи мед­вежьей тропы. Спусковые пружины ружей были соединены' ве­ревочкой, натянутой над тропой. Заряд обычно состоял из рубле­ного свинца.

Добыча рябчиков преимущественно велась с помощью силков («лэч»), укрепленных па горизонтальной жердочке, находящейся на высоте около 1 м от земли. С двух сторон от сплетенной из четырех-пяти конских волос петли на жердочке привешивалась приманка — кисти рябины. Количество таких петель на путиках. оборудованных силками («лэч туй»), у иных охотников превы­шало 500 шт.. хотя чаще нх было 200—400 шт. Рябина для при­манки заготавливалась заранее, а при неурожае за ней даже ездили в весьма отдаленные места. Например, удорские охотники при неурожае рябины покупали ее в Архангельской губ., за сотни верст от дома по цене 50—80 коп. за фунт [25]. Если не было рябины, то в качестве приманки вешали клюкву, надевая ее на нитку с помощью иглы.

Петли на жердочке устраивали и для ловли горностаев. «Сьод-бож лэч» представляли собой силки, количеством до восьми шт., расположенные рядом друг супругом на второй половине жерди длиной около 1,5 м. Концом, свободным от силков, жердь прикреп­лялась к дереву на высоте 1 м от земли. Под серединой ряда силков на нитке привязывали приманку — кусок дичи [26].

Петли на боровую дичь, устраиваемые на земле («му лэч»), устанавливались без приманки в местах почвенных обнажений, где птицы любили купаться в пыли и искали мелкую гальку, необходимую им для перетирания пищи. Часто для привлечения птицы такие обнажения делались искусственно. Петли устанавли­вались в специально сделанных воротцах из веток, с двух сторон от которых устраивалось заграждение из хвойных веток или вершинок молодых елей («лозод», ее; «тымод», л.,.вв.; «лодас», печ.). Петли для ловли тетеревов и глухарей отличались от рябчиковых лишь толщиной, на их изготовление шло по 25—40 конских волосков, в которые для прочности иногда вплетали конопляную топкую бечеву.

Для ловли тетеревов п глухарей па токах в конце марта их перегораживали целым рядом засек из срубленных молодых елей, соединенных между собой вершинами. В проходах укрепля­лись нитяные поводки с привязанными к ним волосяными петля­ми. Осенью петли на тетеревов устанавливали между срублен­ными и уложенными в виде засеки можжевеловыми кустами с ягодами, которые очень любят тетерева. Петли на куропаток ставили по прибрежным ивнякам и ракитникам, куда куропатки прилетали лакомиться почками. Особенно большое количество куропаток добывалось в прнтундровой зоне коми-ижемцами. Ловлей белых куропаток занимались преимущественно женщины и подростки, но случалось — и взрослые охотники в свободное

от добычи пушнины время. На р. Усе в урожайный год отдель­ные семьи добывали по 2-3 тыс. пар и более [1^7]. По сведе­ниям А. В. Журавского, в начале этого века семьи в выселках на р. Адзьве (приток Усы) вылавливали силками по 7 тыс. пар белой куропатки

Силки для ловли куропаток также изготавливали из конского волоса длиной 30—40 см. Пучок волоса завязывали на одном конце узелком, разделяли па дне половины и клали на правое коле­но, поверх которого стелили старую малицу или просто кусок оленьей кожи. Ладонью правой руки скручивали волос, а левой рукой придерживали узелок. Когда обе половины были закруче­ны, их соединяли вместе и завязывали второй узелок. Затем обрезали торчащие волоски и делали петлю. Готовые силки при­вязывали к середине отрезка шпагата длиной около 35 см и на­девали на «лэч видзян» — приспособление для ношения силков. «Лэч видзян» делали из оленьего рога, дерева пли проволоки в форме треугольника, имеющего вместо одной стороны цепочку, на которую нанизывали силки. Отправляясь на расстановку сил­ков, промысловик одевал «лэч видзян» на шею. Ставили силки на куропаток обычно вдоль зарослей; если они были густые и занимали большую площадь, то среди них специально расчищали дорожку до метра шириной, С помощью «койбедь» из снега де­лали холмик и втыкали по бокам него палочки, к которым при­вязывали шпагат со свисающей посередине петлей. Приманкой служили веточки ивняка, воткнутые с обеих сторон петли. С одной стороны холмик срезался, а иногда еще делали углубление в снегу, чтобы попавшая в петлю куропатка, начав биться, по­висла. Ставили такие силки в 2—3 м один от другого, по 100— 300 силков в одном месте. Один охотник при промысле куропатки обычно оборудовал силками два — три участка, осматривая их по очереди [29].

Водяную птицу также в основном промышляли женщины п подростки с помощью петель, прикрепленных к поводкам, натянутым над водой.К прилету уток на реках близ селений стояли многие сотни петель [30]. Весной петли на водоплавающую птицу ставили обычно по заливам и курьям, местам кормежки уток. Поводок длиной до 5 м с 10—12 волосяными петлями натяги­вался между двумя вбитыми в землю колышками так, что поло­вина петель находилась в воде, а другая — на берегу. По вечерам и рано утром в такие петли попадали «горда» (кряква), «корог» (шнлохвост), «жидач» (чирок), «возь» (серая утка) и «свазь» (свиязь). Водяную нырковую утку («ва утка») ловили осенью петлями, натянутыми над водой. Поводки привязывали к прибрежным кустам пли к вбитым в дно кольям, количество петель на поводке достигало 2—3 десятков. Попадали в них «сювчбж» (гоголь), «турунчож» (чернеть) и разные аырки [31]. У комн-нжемцев был распространен лов гусей петлями, которые ставили на перешейке между двумя болотами. По конструкции они напоминали петли на боровую дичь: делалась изгородь, петли стояли в «воротцах». Гуси попадали в них, переходя из одного болота по суше в другое, находящееся рядом.

Широко применялись коми охотниками петли со вздергиваю щнм устройством — противовесом, типа очепа («кариана лэч», «риа лэч» или «жаравеч»). «Карнана лэч» ставили на боровую дичь, им ловили зайцев, а печорские охотники использовали ана­логичное устройство даже для ловли медведей. «Карнана петля» для ловли медведей представляла собой бревно-противовес, укрепленное на столбе. На короткий конец противовеса привя­зывалась приманка («сам») и веревочная петля, а на длинный — груз, способный вздернуть попавшего в петлю медведя в воздух. Ловили медведей и петлями, укрепленными между деревьями. Для их затягивания обычно служили обрубки деревьев, прикреп­ленные к одному из концов петли. Такие же петли ставили на оленей и лосей.

У сысольских п вычегодских охотников практиковалась ловля зайцев с помощью пружка («лайкана лэч»), представлявшего собой петлю, прикрепленную к вершине гибкого деревца. При попадании в петлю зайца срабатывал несложный сторожок и деревце, разгибаясь, затягивало петлю н приподнимало зайца над землей.

Значительная часть горностаев добывалась с помощью силянки («дзуг»). «Дзуг» состоял из деревянной рамки размером 15—20Х Х7—8 см из сосновых или еловых брусков. В рамке с помощью деревянных колышков было закреплено 10—15 петель из одного скрученного вдвое конского волоса. Боковые бруски «дзуг» часто продолжали за рамку и слегка заостряли на концах для втыка­ния их в землю. Была известна конструкция силянки без рамки, в этом случае она состояла из двух колышков — боковых стоек и привязанных к ним двух тетив из крученой волосяной бечевы, к которым крепилнсь петли из волоса. Колышки втыкали в грунт, н натянутые тетивы заменяли продольные планки первого типа «дзуг». В охотоведческих работах такую конструкцию силянки иногда выделяют в отдельный вид под пермским наименованием «дзюг» [32]. Устанавливали силянки на земле у стогов, на расстоянии 6—8 м друг от друга, в проходах заграждений из сухостоя.

Для ловли птиц, бегающих на токах, применялись петли, раскладывающиеся по земле. Они состояли из прочного поводка, к которому через 15—20 см прикреплялись петли длиной 45— 50 см, сплетенные из 25—40 конских волосков. Петли размещали

РИС. 42. Коми петельные самоловы: 1 (а, б)—силянка («дзуг»); 2 — дужка на горностая; 3 — пленки на уток; 4 —

петля на росомаху

на поверхности тока, а поводок в нескольких местах закрепляли деревянными колышками. Иногда боровую дичь на токах ловили с помощью крупноячеистых сетей, сплетенных из суровой нитки, которыми окружали токовище.

Помимо самоловов давящего гппа п силков, печорские охотни­ки использовали также садки на боровую дичь (срубы, короба) н падающие «колпаки». «Срубами» ловили тетеревов. «Сруб» состоял из пяти — семи венцов, очищенных от коры еловых бре­вен, и был приподнят над землей на четырех столбах высотой 1 — 1,5 м. Сверху он накрывался соломой и имел замаскированные отверстия в центре. Для приманки над срубом вешали*сноп овса. Попавших в сруб птиц доставали, выдвигая одну из плах днища ловушки. Короба со вращающейся на оси крышкой делали из прутьев в виде корзины либо в виде ящика из досок. Они при­менялись также для ловли тетеревов, которые садились на крыш­ку, привлеченные приманкой — ягодами. С помощью «колпаков» из редкой сети, натянутой на обруч, ловили рябчиков и куропа­ток. «Колпаки» подвешивали к веткам дерева так, что при по­пытке дотронуться до приманки, укрепленной снизу колпака, он падал п накрывал добычу [33]. К началу XX в. эти орудия лов­ли птиц употреблялись редко. В прошлом они были распростра­нены гораздо шире. Еще в конце XVIII в. И. И. Лепехин отмечал, что на Сысоле «птиц ловят пленницами и кругами» [34]. В середине XIX в. ловля боровой дичи коробами .была рас­пространена также у марийцев [35].

Ловчие ямы — несомненно, древнейший способ добычи зве­рей — применялись у коми в основном для ловли зайцев. «Кбч гу» представляла собой яму глубиной до 1,5 м размером 0,0—0,8 X X 1,2—1,5 м, прикрытую сверху лапником. Над ямой на шесте укреплялась приманка — молодые осиновые ветки. На дно ямы в землю вбивались пять — шесть кольев такой высоты, чтобы попавший в них заяц не доставал ногами до земли и не мог выпрыгнуть. Особенно распространены были «кбч гу» у вычегод­ских охотников. Иногда с помощью ям. прикрытых хворостом с положенной на него приманкой — мясом, ловили росомах [36]. Добывали с помощью ям и крупных копытных: лосей и оленей. Ловля лосей и оленей с помощью изгородеп и ям, вырытых в проходах, имела в Северном Предуралье в прошлом, видимо, широкое распространение. Описание устройства изгородей и ям с заостренными кольями у коми [37] совпадает с устройством аналогичных сооружений у русского населения Северного Урала в конце XVIII —первой половине XIX в. [38]. Изгороди и ямы на диких копытных применялись по всей таежной полосе Север­ной Евразии — этот способ добычи знали саамы, обские угры, селькупы, кеты и якуты [39].

Была известна коми и охота с помощью отравленной приман­ки, хотя широкого распространения этот способ не нмел. С по­мощью отравы добывали волков и лисиц, применяя отравленные стрихнином куски мяса. Коми-ижемцы для промысла песцов и лисиц закладывали отраву в «почки», для чего насыпанный в папиросную бумагу стрихнин привязывали на нитку и обмакива­ли в растопленный олений жир. «Почки» развешивали на ветках вдоль следа от протащенной волоком пахучей приманки [40].

Существенное значение для внутрихозяйственного употребле­ния имел у коми сбор яиц водоплавающей птицы. По данным помоздинского лесничего 3. А. Смолковского, на одном лишь

РИС. 43. Коми самоловы: ; _ дуплянка на уток; 2 — колпак для ловли птиц: з — ловчая яма на ч. зайцев («коч гу»); 4 — короб

оз. Донты Устькуломской вол. Усть-Сысольского у. за весенний период собиралось до 4000 шт. утиных яиц [41]. Для сбора яиц служили специально изготовленные искусственные гнезда («горе», «дупле»). И. И. Лепехин во время поездки в копце XVIII в. по р. Сысоле обратил внимание, что «в лесах первою встречей были нам бураки и кадушки, развешенные по деревьям. Они представ­ляли гнезда диких птиц, а особливо уток, которые с весны кладут свои яйца в оных, почитая их за безопаснейшее место, а зыряне, приобыкши знать пору, когда оне совсем вынесутся, обирают яйца, как из-под домашних своих птиц, и употребляют в свою пользу» [42]. Большое количество «дупле» из березовой коры видел на Печоре в XIX в. Э. Гофман [43]. Согласно сведениям, полученным от информаторов, на Верхней и Средней Печоре сбор яиц с помощью «горе» практиковался еще в начале 30-х годов нашего столетия. «Утка горе» изготавливали чаще всего из бересты, для чего использовали кору со старых пней или сни­мали бересту с живого дерева и сшивали разрез полоской берес­ты. Сверху и снизу делались крышки из бересты, а на границе верхней трети «горе» вырезали отверстие диаметром около 10 см. Диаметр самого «горса» был равен 30 см или несколько более. Часто «горе» делали в дуплистом дереве, которое находили про­стукиванием топора, и, не срубая дерева, вырезали в нем на высоте 3-4 м отверстие, ниже которого прорубали щель и встав­ляли в нее доску-дно. Ставили «горе» чаще всего на лиственни­цах, иногда на елях и осинах. У отдельных промышленников количество дуплянок доходило до 30—40 и даже 50 шт. Ставили их как в личном угодье, так и просто па берегах водоемов близ селений. Селились в «горе» преимущественно гоголи и крохали. За сезон отдельные хозяйства собирали до 100 шт. яиц.' Из «горе» обычно забирали по две кладки яиц, оставляя третью для вывода птенцов. После вывода птенцов из гнезда вынимали и пух [44]. Аналогичный способ сбора яиц диких уток существовал у карел [45].

К активным орудиям охоты, т. е. подразумевавшим участие человека, у коми принадлежали лук, копье, ружье и сети для ловли птиц. Лук, относящийся к древнейшим изобретениям чело­вечества, на территории Коми края был известен еще с мезолита,о чем свидетельствуют остатки простых луков, найденные в 1 Висском торфянике [46]. Коми названия лука («вудж») и стрелы («ньов»), по лингвистическим данным, относятся к допермскому словарному запасу [47].

Среди русских промышленников XVII в. высоко ценились «луки зырянские». Так, в Березове в 1632 г. по таможенной оценке лук приравнивался к топору или пешне и стоил 20 к., а «зырянские» луки оценивались от 25 до 30 к. [48]. Несмотря на быстрое и повсеместное распространение огнестрельного ору­жия в первой половине XVIII в. спорадическое употребление лука коми охотниками наблюдалось вплоть до начала XX в. По сведе­ниям В. А. Русанова, в начале этого века с луком и стрелами продолжали охотиться многие раскольники в верховьях рек Печоры и Илыча [49]. Сохранились луки и у многих мезенских охотников, хотя из употребления уже вышли [50]. Ю. В. Гага­рин отмечает распространенность охоты с луком еще в начале XX в. среди отдельных староверов на Средней Печоре, причиной которой автор считает религиозные мотивы [51]. По сведениям, полученным от информаторов, сразу после гражданской войны на Верхней Печоре с луками охотились многие охотники, так как наблюдалась острая нехватка боеприпасов.

Луки, применявшиеся коми охотниками в конце XIX —начале XX в., были сложного тина, склеенные из полос березы, листвен­ницы и рябины. Б. Адлер относил коми лук к самой простой форме сложного лука, когда он склеен главным образом из двух пород дерева и обклеен берестой. Ближайшие аналоги коми луку по материалу, шедшему на его изготовление, указанный автор обнаруживал у обских угров и саамов, а но форме и технологии изготовления — у обских угров, эвенков и эвенов [52]. Тетива («вудж вез») изготавливалась из лосиных жил или кожаных шнур­ков. Колчан («июлыс») был сделан из кожи или дерева. Наконеч­ники стрел были чаще всего костяные; для охоты на птиц—ме­таллические, удлиненно треугольной формы, с основанием тре­угольника в качестве поперечного лезвия (типа рус. «срезней»), и развильчатые; для пушных зверей — с массивным деревян­ным, реже — костяным наконечником грушевидной формы (типа рус. «томары»). «Срезни» н развильчатые наконечники стрел были известны еще Перми Вычегодской [53]. а деревянные «то­мары» Г. М. Буров обнаружил во II Висском торфянике, в слоях, датируемых первой половиной I тысячелетия п. э. [54]. Правила у стрел изготавливали из тетеревиных хвостовых перьев. Охоти­лись с луком обычно вдвоем: один охотник стрелял, а другой следил за полетом стрелы и при промахе ее подбирал [55].

Копье («шы») применялось коми охотниками главным образом при охоте па медведя, иногда с его помощью добивали попавшую­ся в капкан росомаху в загнанных во время охоты гоном лосей и оленей. Медвежье копье («ош шы») имело втульчатый листо­видный обоюдоострый наконечник с шириной лезвия около 45 им и длиной 190—200 мм или также втульчатый, трехгранный, топ же длины. Наконечники насаживались па рукоять диаметром около 40 см. Изготавливались они местпыми кузнецами. Форма наконечников охотничьего копья была близка к наконечникам копни у Перми Вычегодской, известным по материалам археоло­гических раскопок [56]. Подобные железные втульчатые накоиечники копий с узким листовидным или граненым пером были характерны и для родаиовской культуры X—XII в. и. э. предков коми-пермяков [57]. Как метательное оружие копья использова­лись крайне редко, хотя в XV—XVI вв., по свидетельству ино­странных путешественников, охотники коми «добывают диких зверей посредством метательных копий, и в этом искусстве так опытны, что очень редко промахнутся...» [58].

Подъемные сети на птиц — перевесья имели применение у коми с давних пор, первые письменные сведения о них относятся к XVI—началу XVII в. Писцовые книги 1585—1586 гг. и 1608 г. отмечают наличие перевесин у населения Вашкн, Мезени, Сысолы и Выми, т. е. практически на всей территории расселения коми в этот период, исключая вычегодские волости. К началу XX в. ловля водоплавающей птицы сетями сохраняла свое значение лишь в Удорском крае.

Перевес («нетос», уд.) устанавливали обычно на перешейке между двумя болотами или старинными озерами в специально прорубленной просеке. Работа по устройству перевесища — места, подготовленного для установки сетей на птиц,— заключалась в следующем: на двух высоких деревьях затесывали сучья и уста­навливали два блока, через которые перекидывали веревку, при­вязанную к сети. Высота установки блоков была около 20 м. Если не было подходящих деревьев такой высоты, то блоки закрепляли на шестах, привязанных к деревьям. Верхний край сети поднимался на высоту 10—15 м, а нижний висел над землей на высоте человеческого роста. Длина перевеса была 30—40 м. размер ячеи — 30—40 мм. Внизу с помощью кольев и положен­ных па них шестов на высоте 1,5 м натягивался поддон переве­са - крупноячеистая сеть (60—70 мм) размером несколько мень­ше сети перевеса. Птицелов сидел под сетью в центре, спрятав­шись в шалаш («сай»), и смотрел, когда подойдет .стая, чтобы опустить сеть с помощью веревки.

Ю. Вихман, этимологизируя соответствия коми «ветос» в родственных языках (ср. удм. «чопари — вотэс» — паутина, тенета, а также днал. «вотэс» — ловчая сеть; мар. «ваптыш»— сеть для ловли зайцев), пришел к выводу о том, что первона­чальное значение этого древнего пермского термина — сеть, вероятно, даже охотничья сеть [59]. К аналогичному выводу пришел финский ученый Кустаа Вилкуна в своей работе, посвя­щенной ловле птиц сетями у обских угров и коми: «Зырянское «ветбс» это не перевод или заимствование русского слова, а речь идет о древнем, широко распространенном пермском слове, область распространения которого простирается до Оби» [60]. Действи­тельно, мансийское наименование перевеса — «патос». «патэ»,— видимо, происходит от общепермского «ветос». Предположение Внлкуны о том, что обские угры и коми были знакомы с ловлей птиц сетями типа перевеса еще до знакомства с русскими, заслу­живает интереса, тем не менее вывод о том, что как у обских угров, так и у коми в прошлом существовало три типа птице-ловных сетей, в отношении коми мало обоснован [61]. Описанные К. Внлкуной типы птицеловных сетей взяты с рисунков на окон­ных портьерах художника конца XVIII—начала XIX в. Шахова, по национальности коми, но изображают они только жизнь хан-тов [62], какие-либо сведения о применении изображенных на портьерах различных видов сетей на птиц у коми на настоящий момент отсутствуют. Печорские коми — ближайшие соседи обских угров, по нашим сведениям, ловлю птиц перевесьямн не практи­ковали, а «ветос» удорских коми имеет существенные отличия от сетей, изображенных на рисунках.

Первые упоминания о перевесе и перевесищах в русских ле­тописях датируются 946—947 гг., имеются данные о распростране­нии перевесий в Новгородской земле (с XIII в.), в Рязанской, Московской земле и Белоруссии (с XIV—XV вв.). Во второй по­ловине XVIII в. о ловле уток перевесом в Среднем Поволжье и казаками на зауральских озерах писали И. И. Лепехин и П. С. Паллас. И XIX в., помимо коми, ловля уток перевесом была распространена в Мезенском у. и в бассейне р. Шексны [63]. В Сибири, исключая обских угров, перевес был распространен мало и преимущественно у русского населения. С. П. Крашенинников отметил его употребление ительменами, но в данном случае речь идет не об оригинальной конструкции сети для ловли птиц, а об использовании для этих целей нескольких связанных вместе ры­боловных сетей [64]. Сама идея, скорее всего, была заимствована у русских поселенцев Камчатки. В целом данное специфическое орудие промысла водоплавающей дичи можно отнести к достоя­ниям культуры лесотаежного промыслового населения всей Во­сточной Европы.

Для ловли боровой дичи весной и зимой использовались также кроющие сети. Их расстилали на гладком ровном месте вблизи рек и озер. Четвертая часть этих сетей лежала плотно на снегу или земле, слегка закрепленная по краям. Середина с помощью палок поднималась аршина на два (около 1,5 м), а остальная часть — на 1,5 и более сажени (3—3,5 м). К верхнему концу сетей привязывалась веревка, с помощью которой скрывающийся неподалеку охотник задергивал их. На земле под сетью разбра­сывалась приманка для дичи. Иногда для примапивания привя­зывали на нитке живых птиц. Чаще же применяли берестяной манок — «чипсан» [65].

Огнестрельное оружие появилось у коми охотников в конце XVII — начале XVIII в. Прочные торговые связи, установившие­ся к этому времени между Коми краем и Русским государством, способствовали его быстрому распространению среди всего кон­тингента коми охотников. Терминология, связанная с ружейным промыслом, в коми языке практически полностью заимствована из русского: «пищаль» (ружье), «кремневка пищаль», «пистон­ной пищаль», «берданка пищаль», «пищаль двухстволка», «цент­ралка пищаль», «ствол», «дуло», «ложа», «приклад», «затвор», «курок», «шомпол», «заряд», «пистон», «капсуль», «патрон», «свинеч-порок», «дроб-порок», «пуля-порок» (огнеприпасы), «порошнича», «осечка», «метитны» (целиться) и т. д. [66].

Вплоть до XX в. большая часть коми охотников продолжала охотиться с примитивными кремневыми ружьями. В. Л. Русанов писал: «Путем статистического опроса можно убедиться, что во многих верхневычегодских деревнях на сотню кремневых ружей едва ли приходится более 3—4 пистонных» [67]. Даже в середи­не 20-х годов нашего столетия у печорских охотников число крем­невок составляло около 20—25%, а остальные 75—80% почти поровну распределялись между пистонными шомполками и бер­данками [68].

Основной причиной столь долгого сохранения кремневых ру­жей была их безотказность п крайняя простота конструкции, по­зволявшая легко производить мелкий ремонт подручными средст­вами либо полностью заменить вышедший из строя замок новым.изготовленным местными кузнецами. С. В. Керцелли в результа­те опроса пустозерскпх охотников, промышлявших в сходных с коми охотниками условиях, пришел к выводу, что- практически ни одна из имеющихся в России ружейных систем для охоты на севере не была пригодна. Единственное исключение представляла собой норвежская винтовка Ремингтона, за которую пустозерцы без сожаления платили по 75 п даже по 100 руб., в то время как значительная часть их продолжала охотиться с кремневыми ружьями, отвергая другие системы за непригодностью [69].

Замок кремневых ружей коми охотников конструктивно бли­зок к карельскому кремневому замку XVII в. (курок, огниво и боевая пружина с наружной стороны замочной доски; курок име­ет загнутый хвост, который служит боевым взводом; одна гнутая двуперая или одноперая боковая пружина), но в отличие от ка­рельского замка боевая пружина действовала на крестовину кур­ка не снизу вверх, а сверху вниз, как у русских замков [70].

Изготавливали замки обычно местные кузнецы. Наиболее ис­кусные мастера были хорошо известны по всей округе. Так, на Верхней Вычегде в начале XX в. таким мастером по кремневым замкам был кузнец из д. Руч, который изготавливал замки даже для илычских промысловиков. Стволы привозились из Вятской и Пермской губерний п покупались на месте по 3—4 руб. за штуку. В начале XX в. в Коми крае появилось несколько кузне­цов (в Вильгорте — 2, Лозыме — 2, Визинге— 1, Богородской вол.— 1), которые имели сверла и делали новые стволы для кре­мневок- [71], но их явно не хватало. Ложе изготавливали сами охотники. Для предохранения от попадания влаги на затравку замок оборачивали куском шкуры с пришитым к нему шнурком для завязывания.

Для охоты на крупных животных служили кремневые ружья с диаметром ствола около 12 мм («турки»), для мелких живот­ных предназначались ружья малого калибра (5—(5 мм). Отверстие ствола обычно делалось не круглым, а шести- или восьмиуголь­ным. Для «турки» пули отливались, а ружья малого калибра заряжались кусочками свинца, который откусывали зубами от свинцового прута. Из фунта свинца выходило до 180 пуль для узко дульной винтовки [72]. Свинец так же, как в норох, был привозным. Охотники с Илыча и Верхней Печоры отливали пули из шантымской (приток Илыча) свинцовой руды, которую добы­вали сами [73]. Кремни для замка («бия из») также были обыч­но местного производства, одно из известных месторождений ка­чественного кремня было в верховьях Илыча и обслуживало, кро­ме илычских, также верхнепечорскнх и верхпсвычсгодских охотников. Другое значительное месторождение кремня находи­лось на правом притоке Вычегды р. Ваполка. Вапольскнй кре-мепь употреблялся промысловиками почти по всей Вычегде [74]. Порох коми охотники расходовали очень экономно, при охоте на белок из одного фунта пороха выходило от 300 до 500 зарядов. В качестве пыжей часто использовали древесный мох, растущий

РИС. 44. Снаряжение ружейного охотника:

1 —коми кремневый замок; г — компас (матка), увелич.; з — по­роховница и пнстонница из рога

на елях. Для изготовления ружейных шомполов чаще всего слу­жила жимолость.

Заряжали кремневые винтовки в следующем порядке: насы­пали в дуло около 1 г пороха, смазывали ствол внутри сальной тряпкой, накрученной на шомпол, потом на дульный срез клали пулю несколько большего диаметра, чем диаметр отверстия ство­ла, и вдавливали ее внутрь. С помощью пробойника пулю вгоня­ли в дуло на вершок (4,5 см), а потом шомполом догоняли до заряда пороха и насыпали порох на полку [75]. С руки коми охотники стреляли очень редко, обычно в качестве сошки служил охотничий посох «койбедь», либо ружье опирали на ветку дерева или, реже, на специально срубленную сошку. При использовании в качестве сошки «койбедь» втыкали острым концом в снег и, взявшись за нее на высоте плеча левой рукой, клали на руку ружье.

Для охотников, вооруженных кремневыми и пистонными ружь­ями, необходимым предметом снаряжения являлась «тасма» -охотничий пояс. «Тасма» носилась через плечо и представляла собой кожаный ремень с прикрепленной к нему за ушки поро­ховницей и подвешенными па ремешках кожаными мешочками для кремней, дроби и компаса. Кроме того, также -на ремешках к охотничьему поясу были прикреплены кожаная сумочка для огнива, кремня и трута, отвертка, проволока для прочистки ру­жейного замка, мерки для пороха, а для пистонных ружей — пистонница. На ремне «тасмы» закреплялась и свинцовая спи­раль для приготовления нуль. Пороховница («порошнича», «порок доз») изготавливалась из березового нароста — капа, реже — из корневой части березы. Вначале топором обтесывалась болванка в форме сплюснутого шара диаметром около 10 см, а затем за­вершали ее обработку острым ножом. После придания болванке окончательной формы на боковой поверхности по окружности сверлились отверстия диаметром 1,5-2 см в количестве трех— шести штук. Через эти отверстия специальной крючкообразной стамеской медленно выбиралось дерево, пока внутри не образо­вывалась пустота для пороха. Толщина стенок пороховницы обыч­но не превышала 5—6 мм. Затем выбирался но окружности пря­мой паз шириной 1,8—2 см для наложения металлического обруча для укрепления «петушка», а отверстия затыкали деревян­ными пробками, смазанными клеем. «Петушок» представлял со­бой железную или медную трубку, припаянную к обручу — же­лезной или медной полосе, скрепленной снизу винтом и с боков имеющей кольца для прикрепления к ремню «тасмы». Пружин­ный клапан, плотно закрывающий отверстие, был укреплен на оси в развилке, которая охватывала трубочку кругом. Делали пороховницы обычно сами охотники, металлические части изго­тавливали местные кузнецы. Порох в «порошничу» насыпали че­рез воронку, вместимость ее доходила до 300 г. Срок службы поро­ховницы достигал 10 и более лет. Пистонницы дли хранения пистонов делались из кожи, иногда из коровьих рогов. У коми-ижемцев из коровьих рогов изготавливались иногда и порохов­ницы: после распаривания в горячей воде рогам придавали упло­щенную форму и присоединяли кольца для подвески к ремню и деревянную крышку. Мерки для пороха были обычно из рога или кости, часто их украшали искусной резьбой. Мешочки для дроби были из кожи в виде плоской бутылочки с деревянной пробкой, иногда пробка одновременно служила и меркой для по­роха. Кожаный мешочек с огнивом («бива корт»), кремнем и трутом («бива тшак») охотники брали с собой даже при наличии спичек. Компас («матка») хранился в кожаном мешочке с кры­шечкой-клапаном и представлял собой деревянную коробочку диаметром около 3,5 см, в центре дна которой на острие был укреплен вращающийся картонный кружок с изображением рум­бов в виде восьмиконечной звезды. Коробочка компаса имела деревянную или кожаную крышечку, иногда она была закрыта круглым стеклом. Охотники, вооруженные пистонными ружьями, имели самодельные патронташи на небольшое количество патро нов, а все принадлежности носили обычно в сшитых из кож или домотканого холста сумках.

РИС. 45. Пороховница на охотничьем поясе

При охоте с ружьем на рябчиков но время собирания их В стаи (в августе-сентябре) охотники использовали свистульку-манок («сьбла чипсан») из махового пера или плечевой кости птицы, коры елового сучка и металла. Аналогичные по конструк­ции манки («сяла чипсан») были известны удмуртам. Такие же свнстулькн-манки из плечевых костей птиц и мелких хищных животных были найдены на поселениях чепецкой и родановской культур (IX—XIV вв. н. э.) — предков удмуртов и коми-пермя­ков [76].

Артельный промысел. Сезонные объединения охотников на время промысла — охотничьи артели были широко распростране­ны практически у всех интенсивно занимающихся охотой народов Сибири и Севера Европейской России. В качестве основных при­знаков охотничьей артели охотовед профессор Д. К. Соловьев выделяет следующее: договорное начало, причем условия догово­ра выработаны долгой практикой и хорошо известны всем участ­никам; начало равноправности, в основе которого лежит сход­ность лиц, соединяющихся в артель, по имущественному положе­нию, по возрасту, по охотничьему опыту и пр.; круговая порука или обязанность каждого члена ручаться за своих товарищей. Рав­ные права участников охотничьей артели выражались в равно­мерности пользования материальными выгодами, доставляемыми охотой, т. е. н праве на одинаковую долю в общей добыче. Ха­рактерной чертой была взаимная верность артельщиков и чест­ность на промысле. Основными причинами появления артельной формы промысла Д. К. Соловьев считает преимущества охоты артелью перед охотой индивидуальной, а именно: охват в процес­се промысла обширной территории, возможность заранее распре­делить охотничьи участки между артельщиками, чтобы они не мешали друг другу; значительное уменьшение роли случайности и зависимости от природных условий [77].

Артельная охота практиковалась на всей территории расселе­ния народа коми. Особенно широкое распространение охотничьи артели имели у населения Печоры, где, по сведениям Д. К. Со­ловьева, они охватывали около половины всех охотников. На Сред­ней Печоре артельные объединения охотников встречались не только при дальнем пушном промысле, но и при осенней добыче рябчиков вне «путиков» на расстоянии более 60 верст от селения, при ловле куропаток и при добыче молодых песцов -для домашне­го выкармливания. Ниже впадения в Печору р. Усы встречались артели смешанного типа — рыболовно-охотннчьи, уходящие к се­веру от Печоры. Часть артельщиков ловила рыбу, а другие до­бывали птицу (гусей, уток), а потом, с заморозками, и зве­рей [78]. На Верхней Печоре маршруты артелей лежали обычно к предгорьям Урала, а наиболее опытные охотники ходили и за Урал, где чаще встречались белка, куница, а иногда попадались и соболи. Путь коми охотников за Урал лежал по долинам рек Илыч, Подчерем, Шугор, Уса; во многих местах они спрямляли дорогу помеченной зарубками тропой, идущей напрямую по тайге. На р. Илыч такая тропа начиналась от устья р. Сарь-ю и выво­дила к устью левого притока р. Ук-ю. Среди охотников эта тропа была известна под названием «низьпас» (соболиная метка). Зна­менитый Сибиряковский тракт из с. Шугор на Печоре до д. Ля-пино на Оби, сооруженный в 1887 г., был также проложен, по рассказам местных старожилов, на месте такой тропы, носившей название «Васька пас».

Верхневычегодские охотники уходили за 100—150 км и более по южным притокам Вычегды к границе с Пермской губ., где у многих вычегодских охотников имелись избушки. В артель обыч­но входили лица, имеющие «вор керка» приблизительно в одном районе. Сначала охотничья артель жила в одной избушке, пока не истребляла всю дичь поблизости, затем охотники перекочевы­вали в следующую «вор керка» [79]. Иногда такие артели из верхневычегодских селений образовывали сложную составпую ар­тель, т. е две-три артели, охотясь по отдельности, договарива­лись о совместном возвращении, а после прибытия в селение складывали всю свою добычу вместе и делили поровну между всеми артельщиками [80]. Преимущества такой составной артели были в дополнительной гарантии от неудачи на промысле. Неко­торые из охотников Верхней Вычегды с установлением санного пути с. Помоздино — с. Троицко-Печорск на подводах добирались

до д. Еремеево или д. Сарьюдин на р. Илыч и уходили на лыжах с нартами за Урал или охотились на западном склоне Урала.

Промысловые артели удорскпх охотников отправлялись обыч­но в верховья Мезени и Вашкп, иногда за 200—300 км от дома. Продукты на место промысла доставляли еще летом на лодке н оставляли в построенных там избушках. Многие охотничьи арте­ли из Удорского края отправлялись для добычи диких оленей и лосей, такая охота обычно велась по насту методом гона [81].

Вопрос о причинах и времени появления артельной охоты у коми не привлекал должного внимания исследователей, хотя све­дения об охотничьих артелях встречаются практически во всех работах, затрагивающих промысловую деятельность парода коми. В дореволюционный период единственной попыткой рассмотрения вопроса об артельной форме организации труда у коми с материа­листических позиций была работа известного полярного исследо­вателя В. А. Русанова «Зыряне», опубликованная уже в совет­ское время, спустя десятилетия после написания. В. А. Русанов опирался на собранный фактический материал, не потерявший ценности до настоящего времени. Взяв за основу марксистское положение о связи общественных отношений с данной формой производства и приводя уравнительный принцип распределения добычи в охотничьих артелях в качестве основного довода, автор приходит к выводу, что «исходным пунктом зырянских артелей является артель коммунистическая» [82]. В примечаниях к ста­тье видными советскими этнографами А. М. Золотаревым и В. Н. Чернецовым данный вывод В. А. Русанова ставится под сомнение и указывается, что в артели объединялись не столько родственники, сколько односельчане. Артели строились на тер­риториальном или соседском принципе, а подобные формы отно­шений возникают в эпоху перехода от первобытнообщинного к классовому строю [83]. Генетическую связь между простой ко­операцией труда в первобытнообщинных коллективах во время облавных охот и промысла крупных зверей и охотничьими арте­лями можно увидеть лишь в сходстве формы. Но в старую фор­му было вложено новое содержание, которое определялось в пер­вую очередь новыми отношениями к праву собственности на добычу. '

Охота, несомненно, была одним из древнейших занятий чело­вечества, в том числе и племен пракоми. Но именно охота, точ­нее, ее пушная специализация, связанная с возникновением то­варных связей между предками коми и соседними народами, по­служила одной из причин разложения родового строя. «Родовой строй отжил свой век. Он был взорван разделением труда и его последствием — расколом общества на классы... Производство на всех предшествовавших ступенях общественного развития было по существу коллективным, равным образом и потребление сво­дилось к прямому распределению продуктов внутри больших или меньших коммунистических общин... Но в этот производственный процесс медленно проникает разделение труда. Оно подрывает коллективный характер производства и присвоения, оно делает преобладающим правилом присвоение отдельными лицами и вме­сте с тем порождает обмен между ними..» [84].

Выделение пушной охоты в самостоятельную отрасль, видимо, и было у коми одним из первых проявлений начавшегося процес­са разделения труда и связанного с ним заката первобытнообщин­ной формации. Впоследствии добыча пушнины для товарообмена или на продажу надолго стала определяющим фактором промы­словой деятельности коми охотников. Именно с ней, по всей ви­димости, и связано как возникновение, так и столь долгое суще­ствование коми охотничьих артелей. Не случайно основное пра-вило охотничьих артелей — право на равную долю в добыче — у многих сибирских народностей распространялось лишь на товар­ную продукцию, но не затрагивало мясную добычу, которая под­лежала разделу среди всех соплеменников. У коми общественно-экономические процессы, связанные с резким повышением товар­ности промыслового хозяйства, начались значительно раньше, чем у сибирских пародов. Пушные артели у них сформировались по крайней мере до XVII в, поскольку на соболиный промысел в Сибирь в XVII в. коми отправлялись уже артелями. В. А. Александров обращает внимание на то, что в организации соболиных артелей в Сибири в XVII в. принцип «землячества» проявлялся редко, лишь у выходцев с рек Вымь, Сысола, Вычег­да [85]. В отличие от русских промысловиков, которые проника­ли в Сибирь поодиночке и группировались в артели для промысла уже на месте, коми охотники, по-видимому, создавали промысло­вые артели еще до отправления в дорогу.

Дальняя охота, которая осуществлялась артельным способом, всегда была у коми посвящена преимущественно добыче пушни­ны: даже при охоте на медведя и крупных копытных — лосей и оленей — на первое место ставился возможный доход от реализа­ции шкур. Уменьшение численности зверя вблизи мест обитания коми охотников вынуждало их отправляться на промысел во все более отдаленные места. Специфика дальней охоты была причи­ной сохранения артельных промыслов ввиду их преимущества перед охотой индивидуальной. Во всех других случаях, когда не было в том необходимости, коми охотники предпочитали охотить­ся в одиночку, именно так велся промысел в ближних угодьях, находившихся в семейной собственности.

Отсутствие родственного принципа при составлении охотничь­их артелей указывает на то, что их развитие связано с существо­вавшей у коми соседской общиной, которая, представляя собой объединение неродственных семей, является последним этапом существования самой общины. Чем более развит обмен, тем, по словам Энгельса, «быстрее община идет навстречу своему разло­жению, превращаясь в деревню мелких собственников-кресть­ян» [86].

Коми охотники — добытчики пушнины мало чем отличались от мелких ремесленников, работавших на рынок через посредство скупщиков, а охотничья артель для дальней охоты представляла собой профессиональное объединение, образовавшееся ввиду его преимущества перед трудом (в данном случае охотой) индиви­дуальным. Являясь объединением мелких собственников, охот­ничьи артели ни в коем случае не могли быть носителями пер­вобытнообщинных отношений, которые не соответствовали их сущности, поэтому причину возникновения уравнительного прин­ципа распределения добычи следует искать в другом. Охотничий промысел всегда был связан с элементами случайности, завися как от климатических условий, так и от количества зверя и дичи в данный промысловый сезон в той или иной местности. Сама по себе артельная охота, несмотря на свои преимущества, не могла полностью гарантировать отдельного охотника от неудачи на промысле, но зато эти гарантии в значительной мере предо­ставляло право на свою долю в общей добыче путем ее равного раздела между всеми членами артели. Подобный уравнительный принцип распределения охотничьей добычи в корне отличается от распределения продуктов коллективного производства, сущест­вовавшего в первобытнообщинном обществе, так как подразуме­вает право па свою долю в коллективной добыче не каждого из сородичей, а лишь лиц, непосредственно участвовавших в промысле и понесших определенные затраты на сиаряжение и пропитание.

Наиболее распространены у коми охотников были артели по добыче пушнины. Численность членов такой артели колебалась от двух до десяти человек, наиболее принятой и удобной счита­лась артель из четырех—шести промысловиков. Составлялись артели по добровольному соглашению, родство играло незначи­тельную роль, большее значение имели охотничий опыт и мораль­ные качества. Иногда члены артели были даже из разных сел, например, в составе охотничьих артелей д. Мучкас ходили на промысел в верховья Мезени и охотники из соседней д. Мелентье-во. У верхнепечорских и верхневычегодских охотников при похо­дах за Урал по р. Илыч особенно ценным считалось иметь в составе артели кого-либо из опытных илычских охотников из д. Еремеево пли из д. Сарьюдин. В этом случае он обычно на­значался «хозяином», а прежний руководитель артели шел про­сто участником. Охотничий опыт промысловиков, состоящих в одной артели, обычно был примерно равен, хотя иногда в артель принимали и подростков лет 14—15, но не более одного на ар­тель. В этом случае на него в первый сезон не распространялся принцип общего права на равную долю в добыче, а полагалось лишь от '/* до '/г пая или подросток получал полный пай, но после раздела добычи должен был выставить артели угощение в виде '/,.— 1г ведра водки и одного—двух фунтов кренделей на закуску [87].

Собиралась артель незадолго до начала промысла. Обычно вна­чале сговаривались двое—трое менее опытных охотпиков, которые, наметив руководителя, шли к нему и просили принять в артель.

«Хозяин» соглашался или отказывал им. Если согласие было по­лучено, совместно решали вопрос, кого привлечь в артель еще. Иногда членов артели по одиночке выбирал сам «хозяин» [88]. Руководителем охотничьей артели был наиболее опытный промыс­ловик, хорошо знающий местность, куда направлялись на добы­чу зверя. Общепринятым у коми наименованием вожака охот­ничьей артели было заимствованное из русского языка слово «хозяин», ему предшествовал, видимо, зафиксированный у охот­ников Верхней Вычегды и Печоры коми термин «юра» (главный, старший, от «юр» — голова), употреблявшийся в том же значе­нии [89]. Обычно «хозяин» артели был и самым старшим по возрасту, хотя иногда предпочтение отдавалось и молодому, но бывалому и уже ходившему на охоту в район артельного про­мысла охотнику, если он был среди артельщиков лучшим знато­ком тех мест.

На все время промысла «хозяин» артели пользовался правами единоначалия, его указаниям подчинялись беспрекословно. Оп выбирал маршрут движения и место для ночлега, распределял районы промысла между артельщиками, следил за соблюдением в артели товарищеской атмосферы. Как правило, особых приви­легий во время промысла у «хозяина» не было, он наравне со всеми участвовал в устройстве лагеря, приготовлении пищи и заготовке дров, в добыче зверя. Единственно, от чего он освобож­дался — это от передвижения нарт, а принадлежащее «хозяину» имущество равномерно было распределено по нартам членов ар­тели. В некоторых более многочисленных артелях «хозяин» осво­бождался иногда от дежурства по приготовлению пищи. По све­дениям Д. К. Соловьева, в прежние времена «хозяин» не участ­вовал и в оборудовании ночлега, а указав место для остановки на ночлег, садился на пенек специально срубленного для этой цели дерева и лишь следил за действиями других [90].

Охотничьи артели у коми характеризовала узкоцелевая на­правленность, вся добыча была предназначена для рыночного сбыта, поэтому каждый из артельщиков брал с собой запас про­довольствия на все время промысла. Основным средством пере­движения у коми охотников были камусные лыжи («лызь») и ручные нарты, которые тащили с помощью ременной упряжи. Грузоподъемность охотничьих нарт достигала 10—12 пудов, но передвижение груза более 8—9 пудов даже с помощью собак было тяжелой работой. При длительных подъемах охотникам приходи­лось оставлять часть груза и впрягаться в нарты по двое, за оставшимся снаряжением возвращались на следующий день. Поэтому в дальние и особенно длительные артельные походы из продуктов брали только самое необходимое, ограничивая рацион до предела. В среднем на охотника и его лайку при промысле длительностью более двух месяцев бралось около 30 фунтов про­дуктов на неделю, на более короткий срок норма была несколько больше. Кроме продуктов питания, каждый из участников охот­ничьей артели брал с собой запас пороха (до 3 фун.) и свинца (3—4 фунта), если на вооружении охотника было пистонное ружье — то коробку пистонов на 1000 шт. При отсутствии в райо­не дальнего промысла охотничьих избушек приходилось брать с собой берестяные полотнища «киска» для покрытия «чома» и спальные принадлежности: оленью шкуру для подстплки при ночлеге, одеяло из овчины с мешком для ног внизу («ыж ку эшкын»). Из хозяйственных принадлежностей для всей артели брали котелок, чайник, деревянную лопату для разгребания сне­га, крючья для подвески посуды над костром. На случай поломки лыж в артельном имуществе обычно имелись одна-две пары за­пасных. При походах за Урал в снаряжении обязательно была сеть для обмета куницы («казь»), длиной от 80 до 120 сая^еней (170—250 м), с ячеей до '/г вершка (6,6 см) и высотой 2—3 ар-шипа (1,5—2 м). На Средней Печоре «казь» упаковывали в специальный мешок («казь нон»), сшитый из домотканого сукна с клапаном («лапод») и ремнями, как у рюкзака. В некоторых селениях на Верхней Печоре владельцем «казь» обычно являлся «хозяин» артели, к примеру, в с. Покча это условие было обя­зательным при выборе «хозяина». На Средней Печоре иметь по 40—80 саженей сети входило в обязанность каждого члена арте­ли: двое охотников, сшив из двух половинок одну сеть, охоти­лись вместе.

Отправлявшаяся на промысел артель стремилась как можно быстрее достичь намеченного района. Охотники двигались с мак­симально возможной скоростью по лыжне, проложенной идущим впереди налегке «хозяином» артели, с раннего утра до конца светового дня. Через два—три дня по указанию вожака устраи­вались дневки, во время которых промысловики исправляли мел­кие неполадки в снаряжении и отстреливали дичь и зверя в ближайшей местности. Первая длительная остановка делалась лишь после прибытия в район основного промысла. На одном месте артель находилась обычно дней десять. Каждый день по­сле плотного завтрака охотники, взяв с собой по два-три сухаря, отправлялись на весь день в разные стороны от лагеря по на­правлениям, указанным им «хозяином» по компасу. Вначале они шли в диаметрально противоположные стороны в прямом направ­лении от «чома», а затем заворачивали по договоренности налево или направо, описывая большую дугу, и к вечеру попадали на свою лыжню, по которой возвращались к лагерю [91]. После полного истребления зверя на этом участке «хозяин» переводил артель на другое место. Такая перекочевка носила название «вешйог». В артели, состоявшей не менее чем из четырех чело­век, перед передвижением па новое место один из ее членов пре­дварительно отправлялся на осмотр окрестностей [92].

Если выбранный район промысла посещался артелями из го­да в год, то для ночлега обычно имелись охотничьи избушки, выстроенные в предшествующие годы. При отсутствии «вор кер-ка» для почлега и временного лагеря сооружался шалаш («чом»). Такой шалаш, крытый берестяными полотнищами («киска чом»), был единственным пристанищем на все время промысла у ходо­ков за Урал.

Основным орудием промысла при коллективной добыче пуш­нины было огнестрельное оружие. Белок отыскивали с помощью собак. Если белка пряталась в кроне дерева, один из охотников вспугивал ее, ударяя о ствол увесистой жердью с толстым ком­лем («иган»), а его напарник стрелял. Куниц добывали обычно на лыжах в угон, пока куница не устанет и не забьется в какую-нибудь пору. Тогда на колышках, воткнутых вокруг норы на расстоянии в 1,5—2 сажени (3—4 м), развешивали сеть («казь») и старались выгнать зверька из убежища. Для добычи крупного зверя на артель, помимо винтовок — «малопулек», брали одно-два ружья большого калибра. При остановке для промысла на дли­тельное время в одном месте использовали деревянные ловушки и петли, которые расставляли вокруг лагеря. Обнаружив след лисицы, охотники окружали лыжней обширный участок леса с таким расчетом, чтобы лиса оказалась внутри круга из лыжни. Затем один из охотников разбивал этот круг своим следом па две части, затем еще на две и т. д. Когда круг делался достаточно малым, лиса начинала ходить внутри пего на расстоянии метров четырех от края, не смея переступить лыжню. Тогда на тропе из лисьих следов ставился капкан [93].

Пушная весенняя охота обычно заканчивалась к церковному празднику благовещения (25 марта ст. стиля), к этому времени приурочивалось возвращение артелей. Добытую артелью пушни­ну делили сразу поштучно, а шкурки соболя, купицы, рыси, мед­ведя оставались у «хозяина», который продавал их и распределял потом уже деньги: «Делят добычу по равным частям, или, продав вообще весь товар, делят деньги, с величайшей честностью и без малейшей утайки» [94]. В год богатый белкой («ура во») на долю каждого охотника выходило по 500 и более штук белок, средняя добыча соболя на артель была не более 6—10 шт., хотя при удачном промысле иногда доходила и до трех десятков. В слу­чае пропажи во время промысла какой-либо снасти стоимость ее также раскладывалась поровну на всю артель [95].

Весной после появления наста широко практиковалась артель-пая охота на диких оленей и лосей методом гона. Артель состав­лялась из пяти-шести человек, с собой брали несколько собак. Г.ш продолжался иногда по нескольку суток. Сменяя друг друга, охотники бежали на лыжах за животными нередко по 18—20 ча­сов без еды и отдыха. Загнанных зверей добивали из ружей или закалывали копьем. Прекращалась охота лишь с уничтожением всего обнаруженного стада. Зачастую одпа артель добывала до двух десятков оленей и лосей. Так, в 1910 г., по данным лесни­чего Г. Ф. Роланда, в Сысольском лесничестве несколькими про­мысловиками было убито за неделю 32 лося, а другая группа за три-четыре дня убила 27 лосей и оленей [96]. Убитых лосей и оленей освежевывали, пока они еще не остыли; снимали «ков­ром» шкуру, скатывали ее в трубку, завязывали вицами и замораживали. Тушу разрубали на части и увозили на нартах в де­ревню или,' если промысел еще не был закончен, укладывали в «лабазы», устроенные на деревьях, предварительно засыпав мясо солью и снегом [97]. Мясо и деньги, полученные после реализа­ции шкур, делились поровну между всеми участниками промысла.

Загонный способ добычи лося по глубокому снегу был распро­странен у всех народов таеяшой полосы [98]. Он широко прак­тиковался у эвенков [99], манси [100], русских охотников Сред­него Урала [101]. Не менее распространен был загон дикого се­верного оленя по насту. Так добывали оленей эвенки и русские промысловики в Сибири [102], саамы Кольского полуострова [103] и русские охотники Архангельской губ. [104]. Данный способ относится к культуре таежных охотников и не был известен са­модийским народам [105]. У коми охота на диких копытных, видимо, имела в прошлом существенное значение. Не случайно в одной из пословиц говорится: «Талун тай пбтэсь-а, аски, дашке. бшинь улэ йора воас-да» («Сегодня сыты, а завтра, может, во двор лось придет») [106]. Но к началу XX в. в результате интен­сивного промысла поголовье диких оленей и лосей резко со­кратилось, а в отдельных местах дикие копытные стали столь редки, что когда один из нижневычегодских охотников незадолго перед первой мировой войной впервые увидел следы лося, то при­нял их за следы коровы [107].

Основные признаки охотничьей артели — договорное начало и право на равную долю в добыче каждого участника — были присущи и кратковременным объединениям охотников для кол­лективной охоты на медведя. Охотник, нашедший медвежью бер­логу («ош гу»), оповещал об этом трех-четырех товарищей и в случае их согласия составлялась кратковременная артель. Охот­ники занимали удобные позиции вокруг берлоги, а затем, расчи­стив отверстие, просовывали внутрь связанные вершинами моло­дые елочки, которые потревоженный медведь подминал под себя, загораживая выход и ограничивая себе свободу передвижения. «Замурованного» медведя убивали выстрелом через проделанное «койбедь» пли копьем («ош шы») небольшое отверстие. Если медведь все же выбирался из берлоги, то его принимали на копья и добивали из ружья. Аналогичный способ охоты был широко распространен по всей таежной полосе.

Облавные охоты у коми практиковались мало. Верхневычегод­ским промысловикам был известен способ добычи зайцев при помощи сетей («коч казь»), в котором принимало участие до трех десятков человек. «Коч казь» изготавливали из толстых и прочных сученых ниток длиной от 10 до 20 сажень (21—42 м), высотой около сажени (2,1 м) и размерами ячеи от 0,5 до 1 вершка (2—4 см). Около десятка сетей укрепляли на кольях и ветках деревьев так, чтобы они висели свободно и наклонно в сторону гона. Шесты и сети к шестам прикреплялись слабо, при попадании в них зайцев сети легко падали и зверьки запу­тывались, пытаясь выбраться. Во время гона одна группа охотников стояла у сетей с обеих их сторон, а остальные с помощью собак гнали в сети зайцев. Облавная охота сетями на зайцев в прошлом широко распространена была у марнйцев [103].

У коми-ижемцев существенное значение для внутрихозяйст­венного использования имела добыча линной птнцы, особенно распространен гусиный промысел был у жителей Усы и ее при­токов. В июле, в разгар линьки гусей, в тундру отправлялись не­большие артели в три—четыре человека на одной-двух лодках в сопровождении собак.

Первые из артелей, выбравшихся в тундру, имели особенно большую добычу. Гусн в период линьки обычно пасутся неболь­шими группами по берегам рек. Первая из артелей, поднявшая­ся по какой-либо речке, начинала медленно продвигаться внпз по воде, сгоняя в нее птиц, пасущихся по берегам. Сзади образо­вавшегося гусиного стада плыла лодка, а по обоим берегам шли охотники с собаками, не давая добыче выйти на берег и непре­рывно пополняя количество птиц, плывущих по реке. Если встре­чалась боковая река, то с нее таким же способом сгоняли гусей до устья и присоединяли к основной стае. Ближе к ночи в за­ранее намеченном месте гусям давали выйти на пологий берег и попастись, а раио утром пх вновь сгоняли в воду.

Вблизи устья реки оставался один из членов артели, который ко времени пригона гусиной стаи подготавливал загон. На поло­гом берегу реки, переходившем в крутой подъем, преграждавший птицам дальнейшее передвижение, вбивалось несколько кольев, которые обтягивались сетями, образуя довольно просторный круг. На высоте 60—90 см от земли по направлению к реке делалось отверстие, к которому было проложено несколько наклонных досок, замаскированных сверху землей и травой. Отверстие за­крывалось гибкими ивовыми прутьями, падающими при незначи­тельном давлении внутрь загона. Поперек берега натягивалась изгородь из сетей, с одной стороны соединяющая загон с высо­ким береговым скатом, а с другой — уходящая на некоторое рас­стояние в реку. При приближении гусиной стаи охотник, остав­шийся для сооружения загона, еще издали начинал пугать птиц, ударяя длинной палкой по воде. Остальные члены артели вместе с собаками не давали гусям выйти на противоположный берег, а путь назад преграждал один из охотников, находившийся в лод­ке. В конце концов у них оставался лишь один путь — на берег и вдоль него до заграждения из сетей, а потом по помосту гуси попадали один за другим в загон. При счастливой охоте количе­ство пойманных гусей превышало тысячу штук [109].

Следует отметить, что, несмотря на кажущуюся простоту, сплав гусей требовал большого навыка и осторожности, а также хорошего знания местности, так как неосторожно преследуемая стая рассеивалась во всех направлениях. Кроме того, такой способ-был приемлем лишь для небольшого количества артелей, добрав­шихся до тундры первыми.

Большая часть артелей добывала гусей на месте, охватывая широкую прибрежную полосу. Охотились с хорошо обученными собаками, .которые догоняли птиц и перегрызали им шею. Огне­стрельное оружие применяли крайне редко, а обходились палка­ми, которыми убивали гусей, подкравшись к ним вплотную. Так­же гусей добывали с помощью наземных сетей. Сети высотой около 1,7 м и длиной 40—50 м двое охотников ставили вблизи тундрового озера, на котором находилась стая, остальные про­мысловики с помощью собак спугивали гусей и гналп в круг, об­разованный сетью. Затем сеть стягивали, а попавших в нее птиц добивали палками [110].

После возвращения домой производился раздел добычи по общему для всех охотничьих артелей принципу равного распре­деления. Затем каждый из охотников производил засолку своей добычи и либо продавал соленых гусей скупщикам чердынских купцов, либо большей частью они шли для собственного потреб­ления.

Специализированная добыча линной птпцы в целом для коми была нехарактерна, хотя и имела место: «Когда птица линяет, тогда они ходят по отмелым озерам, где подлинялых птиц, а особливо гусей бьют палками» [111]. В период линьки уток их били с лодки веслом или острогой. Но, поскольку основные места гнездовий водоплавающих находятся в тундровой зоне, су­щественное значение промысел линной птицы приобрел лишь с продвижением народа коми на север, у сформировавшейся там в течение XVII—XVIII вв. территориальной группы коми-ижемцев.

Охота на лпнную птицу была широко распространена по всей зоне тундры. Одинаковы по всей зоне и способы охоты — загон в сети и промысел их на суше близ озер, устьев крупных рек и морского побережья [112]. Так, у долган во время линьки гусей ловили артелями, состоящими из людей одной кочующей группы. Гусей загоняли в изгородь из рыболовных сетей в форме остро­го угла. Внутрь изгороди птицы попадали по земляному холми­ку, пологому со стороны воды и круто обрывающемуся с внутрен­ней стороны [113].

В то же время нет оснований считать появление данного спо­соба охоты у северных коми результатом прямого заимствования, поскольку возникновение его связано с началом использования сетей. Но их распространение у народов Крайнего Севера нача­лось лишь с появлением там русских [114]. Процесс этот, рас­тянувшийся па XVII—XVIII вв., хронологически совпадает со временем освоения коми новой экологической ниши — тундровой зоны Европейского Северо-Востока. Сетные орудия, в том числе сети для лова зверей и птиц, издавна были известны коми. По всей видимости, именно в результате совместного творчества про­мыслового населения аборигенов тундровой зоны и промыслови­ков таежной зоны Европейского Северо-Востока (русских и коми) появился и быстро распространился сетный промысел линной птицы.

К явно заипмствовапным способам коллективного промысла у коми-ижемцев относилась охота на песцов путем загона с помо­щью оленьих упряжек на лед озера. В организации загонов уча­ствовали только владельцы оленьих упряжек. 30—50 оленьих упряжек разъезжались широким веером по тундре, и с криком промысловики начинали гон песцов, охватывая их дугой и сгоняя на определенное место, обычно на непокрытый снегом лед озера. Дуга из упряжек постепенно сжималась, пока озеро не охватыва­лось кольцом. После этого в круг входило несколько стрелков с ружьями. Добыча делилась по паям, поровну каждому участнику загона, выехавшему с оленьей упряжкой. Известны случаи, когда при большом количестве участников — до 50 упряжек из разных хозяйств — за один загон добывали по 300 песцов. Отдельные хозяйства, выставившие много упряжек, получали по паям по 20—40 песцов [115]. У ненцев этот способ облавной охоты носил название «талрава», а у русского населения — «талара» [116]. В «таларе» участвовало 20—50 нарт, все участники получали оди­наковый пай [117].

В Усинском крае, где широко практиковалось выращивание-крестоватиков, ежегодно весной, сразу после вскрытия рек, со­бирались артели для добычи песцовых щенков из нор. Числен­ность артелей колебалась от 3 до 15 человек, обычно односельчан. На трех человек полагалась одна большая лодка с крытой сере­диной, а в больших артелях брали с собой еще несколько ма­леньких лодок для разъездов. В глубь тундры, нередко за 300—500 км от дома, лодки доставляли бечевой с помощью весел и шестов. Иногда лодки доставляли до места добычи еще осенью, припрягая в бечеву лошадей, а небольшие лодки — ранней весной по снегу с помощью оленеводов, двигающихся на летовку. Места нахождения нор песцов обычно были уже известны из предыду­щих поездок. Продвигались с максимально возможной скоростью, делая лишь кратковременные остановки на отдых по три—четыре часа в сутки. Добравшись до первой из песцовых нор в районе намеченного промысла, артель растягивалась по реке километров на 40 и приступала к отлову щенков. У лодкп, оказавшейся посередине, устраивался базовый лагерь, к которому съезжались остальные лодки с добычей. Отлов молодых песцов производился на сравнительно узкой полосе вдоль реки, не удаляясь от нее более чем на 10—15 км. В отличие от оленеводов, которые из-за недо­статка времени практиковали раскапывание нор или выкуривание дымом, отлов крестоватиков * производился только капканами, поставленными у входа в нору (до распространения капканов их ловили «черканами»). На некотором удалении от песцовой норы строился шалаш, в котором промысловики жили, дежуря по оче­реди у поставленных капканов. Попавших в капкан крестовати­ков переносили в лодку. Ловля заканчивалась, как только все-

* В зависимости от возраста песцовые щенки назывались «норники». «кре-стоватики» (так как их спинка пересечена крестообразно серыми поло­сами), «голубцы-чалки», «недопески».

132

норы были осмотрены. Первая из освободившихся лодок отправля-» лась на добычу линных гусей для питания всей артели. Если песцов было мало, то вся артель переходила на ловлю рыбы и линных гусей. После возвращения в деревню добыча распределя­лась поровну между членамн артели [118].

Выращивание песцов-крестоватиков как промысел было харак­терно преимущественно для населения Усы и ее притоков, чему способствовало близкое расположение туидровой зоны. На осталь­ной территории Коми края в менее массовом количестве издав­на практиковалось выращивание лисят. О наличии домашнего звероводства в конце XVIII — начале XIX в. свидетельствуют многие авторы [119]. У манси, по данным С. В. Бахрушина, вы­ращивание лисят, вынутых из нор, было распространено уже в XVII в. [120]. Лисий молодняк добывали, как и песцов, обычно весной, около Николы (9 мая ст. стиля), раскапыванием нор, так как капканнй промысел был малорезультатпвен.

Выращиванием «кормежек» занимались, как правило, сами промысловики, продажа добытых щенков практиковалась редко. Песцовый молодняк помещали обычно на чердак жилых домов, реже в амбарчиках. В одном помещении содержали от 2 до 17 зверей, порннков от крестоватиков отделяли перегородками. На пол подсыпали песок или опилки, устраивали полати или до­ски для лежания, чтобы песцы не портили шкурки. В качестве кормушек использовались небольшие долбленые колоды. При долблении внутри колоды оставляли внутренние перемычки, так что в одной колоде получалось несколько отдельных мисочек но числу «кормежек». Воду наливали в круглые деревянные чашки или также в долбленые колоды. Перед линькой песцов вдоль стен помещения ставили наклонно ряд срубленных елочек так, что под ними образовывался узкий коридор, бегая по которому песцы ос­вобождались от старой шерсти. Кормили песцовых щенков по при­езде из тундры сырым, лучше парным, молоком в простоквашей, в молоко прибавляли кусочки черного хлеба или картошки. Норников кормили три раза в день, давая около пяти стаканов молока в сутки, крестоватиков — два раза, но большими порция­ми за раз. Некоторые сразу сажали песцов на «щи» — заварен­ную кипятком до средней густоты кашу из ячменной муки, ко­торую разбавляли холодным молоком. Впоследствии понемногу давали мясо, хорошей пищей считались мыши и кроты. Перед убоем песцов держали впроголодь, считая, что от этого мех будет лучше. Убой происходил постепенно, по мере линьки, с конца ноября до конца февраля. Если песцы долго не линяли, то их выносили наружу и держали на цепочке. Убивали палкой ударом по носу. Процент гибнущего песцового молодняка у усинцев, по данным Д. К. Соловьева, был равен 13% и не превышал естест­венных потерь в природе, в то время как у оленеводов гибло до 40-60% [121].

Выращивание лисят носило более эпизодический характер, по как промысел несомненно наносило урон окружающей природе.

В отдельные годы раскапыванием нор добывалось значительное количество лисят. Так, в 1840 г. только в Усть-Усе выкармлива­лось 90 лиснц. [122]. Держали их так же, как песцов,, кормили сначала молоком, сметаной и сливками, потом — «щами», хлебом, кашей, рыбой в мясом. Убивали так же, как песцов; забой производился около 6—15 декабря ст. стиля. Помимо разрушения лисьих нор, промысел этот был вреден большим процентом гибе­ли молодняка, от 30 до 50% [123].

Удачливость охотников на промысле вне «путиков» во мно­гом определялась тем, насколько опытную собаку он имел. Об этом гласит и коми поговорка: «Понтом олбмыд вбрад абу олбм» («Жизнь в лесу без собаки — не жизнь»). С помощью со­бак велся основной промысел белкп, без них обходились лишь весной, когда у белок начинался период гона («шагыр»). Такая охота носила у коми охотников также наименование «шагыр». В это время у самцов происходили драки, и на одном дереве со­биралось нередко по семь—восемь штук белок, которые легко об­наруживали себя шумом и писком. Кроме беличьей охоты, собак использовали при добыче куницы, выдры и других пушных зве­рей; при охоте на лосей и оленей; при ружейном промысле бо­ровой дичи, исключая рябчика; при охоте на липных гусей в тундре и т. д. Обязательное наличие собаки у каждого промысло­вика было в дальних походах артелями.

Охотничьи собаки у коми относились к группе пород лаек, известной в прошлом под наименованием зырянской лайки. В на­стоящее время чистота породы не сохранилась, а в результате слияния зырянской, архангельской, новгородской, карельской, во­тяцкой и других близких пород лаек образовалась русская охот­ничья лайка [124]. Зырянской лайке были присущи хорошее обо­няние, зрение и слух (чутье), упорное преследование найденного зверя или птпцы и последующее облаивание (слежка), звучный и доносчпвый голос, настойчивость и упорство при поиске, слежке и облапвании (вязкость). Хорошо обученная собака зверя или птицу не рвала, а только «закусывала», за зайцем пе гонялась. Искала и хорошо брала выдру. Встретив росомаху, поднимала ее на дерево и держала до прихода охотника. Не боялась медведя, шла на него и «держала».

Обучали молодую собаку в лесу обычно с хорошей, уже бы­вавшей год-два на промысле лайкой. Иногда охотник натаскивал ее «по следу»: найдя, к примеру, след горностая, он доводил со­баку до места, где зверь ушел в землю, и помогал выжить его из норы. Когда собака поймает зверька или поднимет на дерево и караулит его с лаем, охотник, убив горностая, давал его лай­ке понюхать и куснуть, а потом награждал ее куском хлеба или чем-нибудь другим съедобным. Если собака, подняв зайца, гна­лась за ним и не возвращалась, несмотря на зов, то охотник ста­рался убить зверька, и, поймав лайку, бил ее мертвым зайцем. При повторении подобного случая ей продергивали с помощью иголки или шила сквозь оба уха суровую нитку, концы нитки завязывали узлом, а собаку пускали в место, где много зайцев. Погнавшись за ними, лайка цеплялась ниткой за кусты и ветки и останавливалась от боли или рвала себе ухо [125].

Хороших, обученных собак продавали редко, цены на них были достаточно высоки — в коице прошлого века 15—20 руб. сереб­ром [126]. Чаще ее меняли на скотину, иногда с доплатой с той или иной стороны [127]. Обычно же продаже подлежали лишь щенки. Особенно ценились лайки, одинаково хорошо промышляв­шие любого зверя, поскольку редкий охотник мог позволить себе содержать несколько собак с различной специализацией каждая. Хороших собак берегли, на промысле «охотник заботливо относит­ся к своей собаке и скорее сам не доест, а ее накормит» [128]. У ижемских охотников существовало обыкновение кастрировать промысловых лаек, чтобы они не покалечились в собачьих дра­ках. У охотников других районов кастрация собак не практикова­лась и была заимствована, видимо, коми-ижемцами из олене­водческого быта.

У охотников существовала целая «наука» выбора щенков. Зна­токи, умевшие по внешпему виду щенка и его поведению опре­делить как его пригодность для охоты вообще, так и на какого зверя он пойдет, когда вырастет, пользовались особым уважением среди промысловиков. Наиболее часто выбор щенков заключался в следующем: еще слепых щепят клали на табурет, оставляли по­чуявших край табурета, и выбраковывали упавших с него; или их бросали в воду и не спасали тех, что барахтались на месте, а не пытались плыть; поднимали щенят за шиворот: если пи­щит — толку не будет (или наоборот — чем громче пищит, тем лучше). При отборе доброкачественных щенков имели значение и внешние признаки: чем длиннее и толще хвост, тем лучше; у бу­дущих «бельчатниц» должна была выступать затылочная кость, а на нёбе ближе к зубам находиться «ур чут» (беличье пятно); считали количество волосков на подбородке; смотрели ложбинку, идущую от носа к верхней губе («ныр потас») и наличие пят­нышек на носу. Особое внимание уделяли строению нёба: вы­пуклые борозды на нем («ан») должны были выходить на зубы, а не на промежутки между ними; количество борозд предпола­галось более 9, у хороших собак — до 12. Имел значение и цвет нёба и десен. Сходные признаки считались показателями добро­качественности собак у хантов: наличие «зарубки» на носу, чер­ный зев и черные десны, наличие от 9 до 12 поперечных рубцов на нёбе или 3 усов на подбородке, выступающая затылоч­ная часть, острые когти, карие глаза, холодный н черный нос [129].

Основные орудия и способы лова рыбы. Приемы и орудия коми рыболовства в большинстве своем были хорошо известны по всей лесо-таежной зоне. Они отличаются большим разнообрази­ем и имеют много общего с чертами древних культур. В ходу у коми были различные сети (ставные, тягловые и плавпые), де­ревянные и сетные рыболовушки, лучение, глушение рыбы подольдом, лов рыбы на дорожку и перемет и др. Для увеличения

эффективности рыболовного промысла служили сезонные объеди­нения — рыболовные артели.

Лов рыбы путем устройства поперек реки или протоки спе­циальной загородки — «запора» имел у коми большую популяр­ность. Один из дореволюционных авторов писал о «запорах», что этот «способ настолько распространен среди местного населения, что трудно себе представить какую-либо реку в Печорском крае без того, чтобы наряду с этим представлением не вырисовывал­ся ряд кольев, перегораживающих реку» [130]. Количество за­граждений на отдельных реках измерялось сотнями. С. Е. Мель­ников в середине прошлого столетия на р. Вис, вытекающей из Снндорского озера, насчитал более 400 заколов для установки «морд» [131].

Древнейшие орудия коллективного рыболовства — «запоры» или заколы были известны человечеству еще в неолите. Об этом свидетельствуют находки остатков рыболовных заграждений на территории лесной зоны Европейской части СССР [132]. На тер­ритории Коми края наиболее древние остатки рыболовных зако­лов обнаружены во II Висском торфянике (Ванвиздино, IV— VIII вв. и. э.), но есть основание считать, что запорное рыбо­ловство было известно местному паселению гораздо раньше. Сре­ди находок в I Висском торфянике, датируемом мезолитом-неоли­том, значится часть жесткого мата из тонкой дранки, переплетенной растительными жгутами [133]. Аналогичные по типу щиты из дранки вплоть до недавнего времени служили со­ставной частью некоторых видов рыболовных заграждений у коми. Запорное рыболовство было широко распространено в про­шлом у народов, населяющих лесо-таеяшую зону Евразии. Оно было зафиксировано и описано практически у всех финно-угор­ских народов [134]. Были знакомы с запорным ловом рыбы и башкиры [135], он был одним из основных способов добычи сем­ги в Русском Поморье [136]. Запорное рыболовство было извест­но ненцам [137], эвенкам [138], долганам [139], якутам [140], нганасанам, юкагирам [141] и другим народам Сибири.

Наиболее широко были распространены у коми рыболовные заграждения для лова рыбы «мордами» п вентерями в неболь­ших реках, курьях и протоках, соединяющих старичные озера с основным руслом реки. Такие «запоры» носили наименование «тшуп», ближайшие аналоги которому лингвисты видят в удмурт­ском «чыпет» — плотина, пруд и хантийском «1§1р» — порог в вер­ховьях реки [142]. «Тшуп» представлял собой ряд кольев длиной около 1,5 м, вбитых в дно с помощью деревянной колотушки ве­сом около 10 кг («нош») и переплетенных прутьями, или же два ряда кольев с проложенными между ними молодыми елками. Сплошная запруда поперек всей реки носила название «кбтшт-шоб тшуп», уд. или «муш тшуп», вв.; закол возле берега назы­вался «дор тшуп». Для установления ловушек в заграждении оставляли проходы «вуджас», скр.; «воминув», уд.; «гид», иж.