Глава IX. Ссыльные повстанцы
Дата: 2025-06-02; Просмотры: 12
Оценка:
0.00 из 5.00 — оценок
К тому времени, когда фиолетовый сумрак тропической ночи опустился над
Карибским морем, на борту "Синко Льягас" оставалось не больше десяти человек
охраны: настолько испанцы были уверены -- и, надо сказать, не без оснований
-- в полном разгроме гарнизона острова. Говоря о том, что на борту
находилось десять человек охраны, я имею в виду скорее цель их оставления,
нежели обязанности, которые они на самом деле исполняли. В то время как
почти вся команда корабля пьянствовала и бесчинствовала на берегу,
остававшийся на борту канонир со своими помощниками, так хорошо
обеспечившими легкую победу, получив с берега вино и свежее мясо, пировал на
пушечной палубе. Часовые -- один на носу и другой на корме -- несли вахту.
Но их бдительность была весьма относительной, иначе они давно уже заметили
бы две большие лодки, которые отошли от пристани и бесшумно пришвартовались
под кормой корабля.
С кормовой галереи все еще свисала веревочная лестница, по которой днем
спустился в шлюпку дон Диего, отправлявшийся на берег. Часовой, проходя по
галерее, неожиданно заметил на верхней ступеньке лестницы темный силуэт.
-- Кто там? -- спокойно спросил он, полагая, что перед ним кто-то из
своих.
-- Это я, приятель, -- тихо ответил Питер Блад по-испански.
Испанец подошел ближе:
-- Это ты, Педро?
-- Да, меня зовут примерно так, но сомневаюсь, чтобы я был тем Питером,
которого ты знаешь.
-- Как, как? -- останавливаясь, спросил испанец.
-- А вот так, -- ответил Блад.
Испанец, застигнутый врасплох, не успев издать и звука, перелетел через
низкий гакаборт [28] и камнем упал в воду, едва не свалившись в одну из
лодок, стоявших под кормой. В тяжелой кирасе, со шлемом на голове, он сразу
же пошел ко дну, избавив людей Блада от дальнейших хлопот.
-- Тс!.. -- прошептал Блад ожидавшим его внизу людям. -- Поднимайтесь
без шума.
Пять минут спустя двадцать ссыльных повстанцев уже были на борту.
Выбравшись из узкой галереи, они ничком растянулись на корме. Впереди горели
огни. Большой фонарь на носу корабля освещал фигуру часового, расхаживавшего
по полубаку [29]. Снизу, с пушечной палубы, доносились дикие крики оргии.
Сочный мужской голос пел веселую песню, и ему хором подтягивали
остальные:
Вот какие славные обычаи в Кастилии!
-- После сегодняшних событий этому можно поверить. Обычаи хоть куда! --
заметил Блад и тихо скомандовал: -- Вперед, за мной!
Неслышно, как тени, повстанцы, пригибаясь, пробрались вдоль поручней
кормовой части палубы на шкафут [30]. Кое-кто из повстанцев был вооружен
мушкетами. Их добыли в доме надсмотрщика и вытащили из тайника, где
хранилось оружие, с большим трудом собранное Бладом на случай бегства. У
остальных были ножи и абордажные сабли.
Со шкафута можно было видеть всю палубу от кормы до носа, где, на свою
беду, торчал часовой. Бладу пришлось тут же им заняться. Вместе с двумя
товарищами он пополз к часовому, оставив других под командой того самого
Натаниэля Хагторпа, который когда-то был офицером королевского
военноморского флота.
Блад задержался ненадолго. Когда он вернулся к своим товарищам, ни
одного часового на палубе испанского корабля уже не было.
Испанцы продолжали беззаботно веселиться внизу, считая себя в полной
безопасности. Да и чего им было бояться? Гарнизон Барбадоса разгромлен и
разоружен, товарищи на берегу, став полными хозяевами города, жадно
упивались успехами легкой победы. Испанцы не поверили своим глазам, когда их
внезапно окружили ворвавшиеся к ним полуобнаженные, обросшие волосами люди,
казавшиеся ордой дикарей, хотя в недавнем прошлом они, видимо, были
европейцами.
Песня и смех сразу же оборвались, и подвыпившие испанцы в ужасе и
замешательстве вытаращили глаза на дула мушкетов, направленные в упор на
них.
Из толпы дикарей вышел стройный, высокий человек со смуглым лицом и
светло-синими глазами, в которых блестел огонек зловещей иронии, и сказал
по-испански:
-- Вы избавитесь от многих неприятностей, если тут же признаете себя
моими пленниками и позволите без сопротивления удалить вас в безопасное
место.
-- Боже мой! -- прошептал канонир, хотя это восклицание лишь в малой
степени отражало то изумление, которое он сейчас испытывал.
-- Прошу вас, -- сказал Блад.
После чего испанцы без всяких увещеваний, если не считать легких
подталкиваний мушкетами, были загнаны через люк в трюм.
Затем повстанцы угостились хорошими блюдами, оставшимися от испанцев.
После соленой рыбы и маисовых лепешек, которыми питались рабы Бишопа в
течение долгих месяцев, жареное мясо, свежие овощи и хлеб показались им
райской пищей. Но Блад не допустил никаких излишеств, для чего ему
потребовалось применить всю твердость, на которую он был только способен.
В конце концов повстанцы выиграли лишь предварительную схватку.
Предстояло еще удержать в руках ключ к свободе и закрепить победу. Нужно
было приготовиться к дальнейшим событиям, и приготовления эти заняли
значительную часть ночи. Однако все было закончено до того, как над горой
Хиллбай взошло солнце, которому предстояло освещать день, богатый
неожиданностями.
Едва лишь солнце поднялось над горизонтом, как один из ссыльных
повстанцев, расхаживавший по палубе в кирасе и шлеме, с испанским мушкетом в
руках, объявил о приближении лодки. Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес
возвращался на борт своего корабля с четырьмя огромными ящиками. В каждом из
них находилось по двадцать пять тысяч песо выкупа, доставленного ему на
рассвете губернатором Стидом. Дона Диего сопровождали его сын дон Эстебан и
шесть гребцов.
На борту фрегата царил обычный порядок. Корабль, левым бортом
обращенный к берегу, спокойно покачивался на якоре. Лодка с доном Диего и
его богатством подошла к правому борту, где висела веревочная лестница.
Питер Блад очень хорошо подготовился к встрече, так как не зря служил под
начальством де Ритера: с борта свисали тали, у лебедки стояли люди, а внизу
в готовности ждали канониры под командой решительного Огла. Уже одним своим
видом он внушал доверие.
Дон Диего, ничего не подозревая, в превосходном настроении поднялся на
палубу. Да и почему он мог что-либо подозревать?
Удар палкой по голове, умело нанесенный Хагторпом, сразу же погрузил
дона Диего в глубокий сон. Бедняга не успел даже взглянуть на караул,
выстроенный для его встречи.
Испанского гранда немедленно унесли в капитанскую каюту, а ящики с
богатством подняли на палубу. Закончив погрузку сокровищ на корабль, дон
Эстебан и гребцы по одному поднялись по веревочной лестнице на палубу, где с
ними разделались так же неторопливо и умело, как и с командиром корабля.
Питер Блад проводил подобного рода операции с удивительным блеском и, как я
подозреваю, не без некоторой театральности. Несомненно, драматическое
зрелище, разыгравшееся сейчас на борту испанского корабля, могло бы украсить
собой сцену любого театра.
К сожалению, описанная драматическая сцена изза дальности расстояния
была недоступна многочисленным зрителям, находившимся на берегу. Жители
Бриджтауна во главе с полковником Бишопом и страдающим от подагры
губернатором Стидом, уныло сидевшими на развалинах порта, глядели не на
корабль, а на восьмерку лодок, в которые усаживались испанские головорезы,
утомленные насилиями и пресыщенные убийствами.
Барбадосцы следили за отплытием лодок со смешанным чувством радости и
отчаяния. Они радовались уходу беспощадных врагов и приходили в отчаяние от
тех ужасных опустошений, какие, по крайней мере на время, нарушили счастье и
процветание маленькой колонии.
Наконец лодки отчалили от берега. Гогочущие испанцы откровенно
глумились над своими несчастными жертвами. Лодки были уже на полпути между
пристанью и кораблем, когда воздух внезапно сотрясся от гула выстрела.
Пушечное ядро упало в воду за кормой передней лодки, обдав брызгами
находившихся в ней гребцов. На минуту они перестали грести, застыв от
изумления, а затем заговорили все разом, проклиная опасную неосторожность их
канонира, которому вздумалось салютовать им из пушки, заряженной ядром. Они
все еще проклинали его, когда второе ядро, более метко направленное,
разнесло одну из лодок в щепки. Все, кто был в лодке -- живые и мертвые,
оказались в воде.
Однако если холодная ванна заставила этих головорезов умолкнуть, то
ругательства и проклятия с остальных семи лодок только усилились. Подняв
весла над водой и вскочив на ноги, испанцы посылали непристойные проклятия,
умоляя небо и всех чертей сообщить им, какой пьяный идиот добрался до
корабельных пушек.
Но тут третье ядро превратило в обломки еще одну лодку, пустив на дно
все ее содержимое. За минутой зловещего молчания последовал новый взрыв
брани и невнятных криков, сопровождаемых всплесками весел. Испанские пираты
растерялись: одни из них спешили вернуться на берег, другие хотели
направиться прямо к кораблю и выяснить, что за чертовщина там творится. В
том, что на корабле происходит что-то очень серьезное, никаких сомнений уже
не оставалось. Это было тем более очевидно, что, пока они спорили, ругались
и посылали проклятия в голубое небо, два новых ядра потопили третью лодку.
Решительный Огл получил прекрасную возможность попрактиковаться и
полностью доказал правильность своих утверждений, что он кое-что понимает в
пушкарском деле. Замешательство же испанцев облегчило ему его задачу, так
как все их лодки сгрудились вместе.
Новый выстрел положил предел разногласиям пиратов. Словно сговорившись,
они развернулись или, вернее, попытались развернуться, но, прежде чем им
удалось это сделать, еще две лодки отправились на дно. Три оставшиеся лодки, не утруждая себя оказанием помощи утопающим,поспешили обратно к пристани. Если испанцы не могли сообразить, что же именно происходит на корабле,то еще непонятнее все это было для несчастных островитян, пока они неувидели, как с грот-мачты "Синко Льягас" соскользнул флаг Испании и вместонего взвился английский флаг. Но и после этого они оставались взамешательстве и со страхом наблюдали за возвращением на берег своих врагов,несомненно готовых выместить на барбадосцах свою злобу, вызванную стольнеприятными событиями. Однако Огл продолжал доказывать, что его знакомство спушками не устарело, и вдогонку спасавшимся испанцам прогремело нескольковыстрелов. Последняя лодка разлетелась в щепки, едва причалив к пристани. Таков был конец пиратской команды, не более десяти минут назад сосмехом подсчитывавшей количество песо, которое придется на долю каждогограбителя за участие в совершенных ими злодеяниях. Человек шестьдесят все жеухитрились добраться до берега. Однако были ли у них какие-либо основанияпоздравлять себя с избавлением от смерти, я не могу сказать, так как никакихзаписей, по которым можно было бы проследить их дальнейшую судьбу, несохранилось. Такое отсутствие документов уже достаточно красноречиво говоритза себя. Нам известно, что, как только испанцы вскарабкивались на берег, ихтут же связывали; а учитывая свежесть и глубину их преступлений, можно несомневаться в том, что они имели серьезные основания сожалеть о своемспасении после гибели их лодок. Кто же были эти таинственные помощники, которые в последнюю минутуотомстили испанцам, сохранив вымогательски полученный с островитян выкуп всто тысяч песо? Загадка эта еще требовала разрешения. В том, что "СинкоЛьягас" находился в руках друзей, сейчас, после получения таких наглядныхдоказательств, никто уже не сомневался. "Но кто были эти люди? -- спрашивалидруг у друга жители Бриджтауна. -- Откуда они появились? Единственное ихпредположение приближалось к истине: несомненно, какая-то кучка смелыхостровитян проникла нынешней ночью на корабль и овладела им. Оставалось лишьвыяснить личность этих таинственных спасителей и воздать им должные почести. Именно с таким поручением и отправился на корабль полковник Бишоп какполномочный представитель губернатора (сам губернатор Стид не смог этогосделать по состоянию здоровья) в сопровождении двух офицеров. Поднявшись по веревочной лестнице на борт корабля, полковник узрелрядом с главным люком четыре денежных ящика. Это было чудесное зрелище, иглаза полковника радостно заблестели, тем более что содержимое одного изящиков почти полностью было доставлено им лично. По обеим сторонам ящиков поперек палубы двумя стройными шеренгамистояли человек двадцать солдат с мушкетами, в кирасах и в испанских шлемах. Нельзя было требовать от полковника Бишопа, чтобы он с первого жевзгляда признал в этих подтянутых, дисциплинированных солдатах тех грязныхоборванцев, которые только еще вчера трудились на его плантациях. Еще меньше можно было ожидать, чтобы он сразу же опознал человека,подошедшего к нему с приветствием. Это был сухощавый джентльмен сизысканными манерами, одетый по испанской моде во все черное с серебрянымипозументами. На расшитой золотом перевязи висела шпага с позолоченнойрукояткой, а из-под широкополой шляпы с большим плюмажем [31] видны былитщательно завитые локоны черного парика. -- Приветствую вас на борту "Синко Льягас", дорогой полковник! --прозвучал чей-то смутно знакомый голос. -- В честь вашего прибытия нам повозможности пришлось использовать гардероб испанцев, хотя, честно говоря, мыдаже не осмеливались ожидать вас лично. Вы находитесь среди друзей, средиваших старых друзей! Полковник остолбенел от изумления: перед ним стоял Питер Блад -- чистовыбритый и, казалось, помолодевший, хотя фактически он выглядел так, как этосоответствовало его тридцатитрехлетнему возрасту. -- Питер Блад! -- удивленно воскликнул Бишоп. -- Значит, это ты... -- Вы не ошиблись. А вот это мои и ваши друзья. -- И Блад, небрежнымжестом откинув манжету из тонких кружев, указал рукой на застывшую шеренгу. Полковник вгляделся внимательно. -- Черт меня побери! -- с идиотским ликованием закричал он. -- И сэтими ребятами ты захватил испанский корабль и поменялся ролями с испанцами!Это изумительно! Это героизм! -- Героизм? Нет, скорее это эпический подвиг. Вы, кажется, начинаетепризнавать мои таланты, полковник? Бишоп сел на крышку люка, снял свою широкополую шляпу и вытер пот солба. -- Ты меня удивляешь! -- все еще не оправившись от изумления, продолжалон. -- Клянусь спасением души, это поразительно! Вернуть все деньги,захватить такой прекрасный корабль со всеми находящимися на нем богатствами!Это хотя бы частично возместит другие наши потери. Черт меня побери, но тызаслуживаешь хорошей награды за это. -- Полностью разделяю ваше мнение, полковник. -- Будь я проклят! Вы все заслуживаете хорошей награды и моейпризнательности. -- Разумеется, -- заметил Блад. -- Вопрос заключается в том, какуюнаграду мы, по-вашему, заслужили и в чем будет заключаться вашапризнательность. Полковник Бишоп удивленно взглянул на него: -- Но это же ясно. Его превосходительство губернатор Стид сообщит вАнглию о вашем подвиге, и, возможно, вам снизят сроки заключения. -- О, великодушие короля нам хорошо известно! -- насмешливо заметилНатаниэль Хагторп, стоявший рядом, а в шеренге ссыльных повстанцев раздалсясмех. Полковник Бишоп слегка поежился, впервые ощутив некоторое беспокойство.Ему пришло в голову, что дело может повернуться совсем не так гладко. -- Кроме того, есть еще один вопрос, -- продолжал Блад. -- Это вопрос овашем обещании меня выпороть. В этих делах, полковник, вы держите своеслово, чего нельзя сказать о других. Насколько я помню, вы заявили, что неоставите и дюйма целой кожи на моей спине. Плантатор слабо махнул рукой с таким видом, будто слова Блада обиделиего: -- Ну как можно вспоминать о таких пустяках после того, что высовершили, дорогой доктор! -- Рад, что вы настроены так миролюбиво. Но я думаю, мне очень повезло.Ведь если бы испанцы появились не вчера, а сегодня, то сейчас я находился быв таком же состоянии, как бедный Джереми Питт... -- Ну, к чему об этом сейчас говорить? -- Приходится, дорогой полковник. Вы причинили людям столько зла истолько жестокостей, что ради тех, кто может здесь оказаться после нас, яхочу, чтобы вы получили хороший урок, который остался бы у вас в памяти. Вкормовой рубке лежит сейчас Джереми, чью спину вы разукрасили во все цветарадуги. Бедняга проболеет не меньше месяца. И если бы не испанцы, то сейчасон, может быть" был бы уже на том свете, и там же мог бы оказаться и я... Но тут выступил вперед Хагторп, высокий, энергичный человек с резкимичертами привлекательного лица. -- Зачем вы тратите время на эту жирную свинью? -- удивленно спросилбывший офицер королевского военно-морского флота. -- Выбросите его за борт,и дело с концом. Глаза полковника вылезли из орбит. -- Что за чушь вы мелете?! -- заревел он. -- Должен вам сказать, полковник, -- перебил его Питер Блад, -- что выочень счастливый человек, хотя даже и не догадываетесь, чему вы обязанысвоим счастьем. Вмешался еще один человек -- загорелый, одноглазый Волверстон,настроенный более воинственно, нежели его товарищ. -- Повесить его на нок-рее! [32] -- сердито крикнул он, и несколькобывших невольников, стоявших в шеренге, охотно поддержали его предложение. Полковник Бишоп задрожал. Блад повернулся. Лицо его было совершенноневозмутимо. -- Позволь, Волверстон, но командуешь судном все-таки не ты, а я, и япоступлю так, как найду нужным. Так мы договаривались, и прошу об этом незабывать, -- сказал он громко, как бы обращаясь ко всей команде. -- Я хочу,чтобы полковнику Бишопу была сохранена жизнь. Он нужен нам как заложник.Если же вы будете настаивать на том, чтобы его повесить, то вам придетсяповесить вместе с ним и меня. Никто ему не ответил. Хагторп пожал плечами и криво улыбнулся. Бладпродолжал: -- Помните, друзья, что на борту корабля может быть только одинкапитан. -- И, обернувшись к полковнику, он сказал: -- Хотя вам обещаносохранить жизнь, но я должен впредь до нашего выхода в открытое морезадержать вас на борту как заложника, который обеспечит порядочное поведениесо стороны губернатора Стида и тех, кто остался в форте. -- Впредь до вашего выхо... -- Ужас, охвативший полковника, помешал емузакончить свою речь. -- Совершенно верно, -- сказал Блад и повернулся к офицерам,сопровождавшим Бишопа: -- Господа, вы слышали, что я сказал. Прошу передатьэто его превосходительству вместе с моими наилучшими пожеланиями. -- Но сэр... -- начал было один из них. -- Больше говорить не о чем, господа. Моя фамилия Блад, я -- капитан"Синко Льягас", захваченного мною у дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес,который находится здесь же на борту в роли пленника. Вот трап, господаофицеры. Я полагаю, что вам удобнее воспользоваться им, нежели бытьвышвырнутыми за борт, как это и произойдет, если вы задержитесь. Невзирая на истошные вопли полковника Бишопа, офицеры сочли за лучшееретироваться -- правда, после того, как их слегка подтолкнули мушкетами.Однако бешенство полковника усилилось, после того как он остался один намилость своих бывших рабов, которые имели все основания смертельно егоненавидеть. Только человек шесть повстанцев обладали коекакими скудными познаниямив морском деле. К ним, разумеется, относился и Джереми Питт. Однако сейчасон был ни к чему не пригоден. Хагторп немало времени провел в прошлом на кораблях, но искусстванавигации никогда не изучал. Все же он имел некоторое представление, какуправлять судном, и под его командой вчерашние невольники начали готовитьсяк отплытию. Убрав якорь и подняв парус на грот-мачте, они при легком бризенаправились к выходу в открытое море. Форт молчал. Поведение губернатора невызывало нареканий. Корабль проходил уже неподалеку от мыса в восточной части бухты, когдаПитер Блад подошел к полковнику, уныло сидевшему на крышке главного люка. -- Скажите, полковник, вы умеете плавать? Бишоп испуганно взглянул на Блада. Его большое лицо пожелтело, амаленькие глазки стали еще меньше, чем обычно. -- Как врач, я прописываю вам купание, чтобы вы остыли, -- с любезнойулыбкой произнес Блад и, не получив ответа, продолжал: -- Вам повезло, что япо натуре не такой кровожадный человек, как вы или некоторые из моих друзей.Мне дьявольски трудно было уговорить их забыть о мести, впрочем, совершеннозаконной. И я склонен сомневаться, что ваша шкура стоит тех усилий, которыея на вас затратил. Никаких сомнений у Блада не было. Ему приходилось сейчас лгать, ибоесли бы он поступил так, как ему подсказывали ум и инстинкт, то полковникдавно уж болтался бы на рее, и Блад считал бы это справедливым возмездием. Но мысль об Арабелле Бишоп заставила его сжалиться над палачом,вынудила его выступить не только против своей совести, но и противестественной жажды мести его друзей-невольников. Только потому, чтополковник был дядей Арабеллы, хотя сам Бишоп и не подозревал этого, к немубыла проявлена такая снисходительность. -- Вам придется немножко поплавать, -- продолжал Блад. -- До мыса небольше четверти мили, и, если в пути ничего не произойдет, вы легко тудадоберетесь. К тому же у вас такая солидная комплекция, что вам нетруднобудет держаться на воде. Живей! Не медлите! Иначе вы уйдете с нами в дальнееплавание, и только дьяволу известно, что с вами может случиться завтра илипослезавтра. Вас любят здесь не больше, чем вы этого заслуживаете. Полковник Бишоп овладел собой и встал. Беспощадный тиран, которыйникогда и ни в чем себя не сдерживал, сейчас вел себя, как смирная овечка. Питер Блад отдал распоряжение, и поперек планшира [33] привязалидлинную доску. -- Прошу вас, полковник, -- сказал Блад, изящным жестом руки указываяна доску. Полковник со злобой взглянул на него, но тут же согнал с лица этовыражение. Он быстро снял башмаки, сбросил на палубу свой красивый камзол изсветло-коричневой тафты и влез на доску. Цепляясь руками за ванты [34], он с ужасом посматривал вниз, где вдвадцати пяти футах от него плескались зеленые волны. -- Ну, еще один шаг, дорогой полковник, -- произнес позади негоспокойный, насмешливый голос. Продолжая цепляться за веревки, Бишоп оглянулся и увидел фальшборт[35], над которым торчали загорелые лица. Еще вчера они побледнели бы отстраха, если бы он только слегка нахмурился, а сегодня злорадно скалилизубы. На мгновение бешенство вытеснило его страх и осторожность. Он громко,но бессвязно выругался, выпустил веревки и пошел по доске. Сделав три шага,Бишоп потерял равновесие и, перевернувшись в воздухе, упал в зеленую бездну. Когда он, жадно глотая воздух, вынырнул, "Синко Льягас" был уже внескольких сотнях ярдов от него с подветренной стороны. Но до Бишопа ещедоносились издевательские крики, которыми его напутствовали ссыльныеповстанцы, и бессильная злоба вновь овладела плантатором.Глава X. ДОН ДИЕГО
Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес очнулся от сильной боли в затылке имутным взглядом окинул каюту, залитую солнечным светом, струившимся вквадратные окна, выходившие на корму. Он застонал от боли, закрыл глаза и,лежа так, попытался определиться во времени и в пространстве. Но дикая больв затылке и сумбур в голове мешали ему мыслить связно. Ощущение смутной тревоги заставило его вновь открыть глаза иосмотреться еще раз. Бесспорно, он лежал в большой каюте у себя на корабле "Синко Льягас", аесли это так, то он не должен был ощущать чувство тревоги. И все же обрывкисмутных воспоминаний упорно подсказывали ему, что не все было так, какнужно. Судя по положению солнца, сквозь квадратные окна заливавшего каютузолотистым светом, сейчас должно было быть раннее утро, если, конечно,корабль шел на запад. Затем ему пришла в голову другая мысль. Возможно, онишли на восток -- тогда сейчас была уже вторая половина дня. То, что корабльдвигался, ему было ясно по слабой килевой качке судна. Но как случилось, чтоон, капитан, не имел понятия, шли они на восток или на запад, что он незнал, куда же направлялся корабль? Мысли его вернулись к вчерашним событиям, если они действительнослучились вчера. Он отчетливо представил свое успешное нападение наБарбадос. Все детали этой удачной экспедиции были свежи в его памяти вплотьдо самого возвращения на борт корабля. Здесь все его воспоминания внезапно инеобъяснимо обрывались. Его уже начали терзать различные догадки, когда открылась дверь и он судивлением увидел, как в каюту вошел его лучший камзол. Это был на редкостьэлегантный, отделанный серебряными позументами испанский костюм из чернойтафты, сшитый около года назад в Кадиксе. Командир "Синко Льягас" настолькохорошо знал все его детали, что никак не мог ошибиться. Камзол остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и направился кдивану, на котором лежал дон Диего. В камзоле оказался высокий, стройныйджентльмен, примерно такого же роста, как и дон Диего, и почти с такой жефигурой. Заметив, что испанец с удивлением рассматривает его, джентльменускорил шаги и спросил по-испански: -- Как вы себя чувствуете? Ошеломленный дон Диего встретил взгляд синих глаз. Смуглое насмешливоелицо джентльмена обрамляли черные локоны. Склонив голову, он ожидал ответа;но испанец был слишком взволнован, чтобы ответить на такой простой вопрос. Незнакомец прикоснулся рукой к затылку дона Диего. Испанец поморщился изастонал. -- Больно? -- спросил незнакомец, взяв дона Диего за руку повыше кистибольшим и указательным пальцами. Озадаченный испанец спросил: -- Вы доктор? -- Да, помимо всего прочего, -- ответил смуглый незнакомец, продолжаящупать пульс своего пациента. -- Пульс частый, ровный, -- наконец объявилон, опуская руку. -- Большого вреда вам не причинили. Дон Диего с трудом поднялся и сел на диван, обитый красным плюшем. -- Кто вы такой, черт побери? -- спросил он. -- И какого дьявола вызалезли в мой костюм и на мой корабль? Прямые черные брови незнакомца приподнялись, а губы тронула легкаяусмешка: -- Боюсь, что вы все еще бредите. Это не ваш корабль, а мой. И костюмэтот также принадлежит мне. -- Ваш корабль? -- ошеломленно переспросил испанец и еще болееошеломленно добавил: -- Ваш костюм? Но... тогда... -- Ничего не понимая, оногляделся вокруг, затем еще раз внимательно осмотрел каюту, останавливаясьна каждом знакомом предмете. -- Может быть, я сошел с ума? -- наконецспросил он. -- Но ведь этот корабль, вне всякого сомнения, "Синко Льягас"? -- Да, это "Синко Льягас". -- Тогда... Испанец умолк, а взгляд его стал еще более беспокойным. -- Господи помилуй! -- закричал он, как человек, испытывающий сильнуюдушевную муку. -- Может быть, вы скажете мне, что и дон Диего де Эспиноса --это тоже вы? -- О нет. Мое имя Блад, капитан Питер Блад. Ваш корабль, так же как иэтот изящный костюм принадлежат мне как военные трофеи. Вы же, дон Диего,мой пленник. Как ни неожиданно показалось дону Диего это объяснение, все же онослегка успокоило испанца, так как было более естественно, нежели то, что онуже начал воображать. -- Но... Значит, тогда вы не испанец? -- Вы льстите моему испанскому произношению. Я имею честь бытьирландцем. Вы, очевидно, думаете, что произошло какое-то чудо. Да, так оно иесть, но это чудо создал я, у которого, как можете судить по результатам,неплохо варит голова. И капитан Блад вкратце изложил ему все события последних суток. Слушаяего рассказ, испанец попеременно то бледнел, то краснел. Дотронувшись дозатылка, дон Диего нащупал там шишку величиной с голубиное яйцо, полностьюподтверждавшую слова Блада. Широко раскрыв глаза, испанец уставился наулыбающегося капитана и закричал: -- А мой сын? Где мой сын? Он был со мной, когда я прибыл на корабль. -- Ваш сын в безопасности. Как он, так и гребцы вместе с вашимканониром и его помощниками крепко закованы в кандалы и сидят в уютномтрюме. Дон Диего устало вздохнул, но его блестящие черные глаза продолжаливнимательно изучать смуглое лицо человека, который стоял перед ним. Обладаятвердым характером, присущим человеку отчаянной профессии, он взял себя вруки. Ну что ж, на сей раз кости упали не в его пользу. Его заставилиотказаться от роли в тот самый момент, когда успех был уже у него в руках.Со спокойствием фаталиста он смирился с новой обстановкой и хладнокровноспросил: -- Ну, а что же дальше, господин капитан? -- А дальше, -- ответил капитан Блад, если согласиться со званием,которое он сам себе присвоил, -- как человек гуманный я должен выразитьсожаление, что вы не умерли от нанесенного вам удара. Ведь это означает, чтовам придется испытать все неприятности, связанные с необходимостью умиратьснова. -- Да? -- Дон Диего еще раз глубоко вздохнул и внешне невозмутимоспросил: -- А есть ли в этом необходимость? В синих глазах капитана Блада промелькнуло одобрение: ему нравилосьсамообладание испанца. -- Задайте этот вопрос себе, -- сказал он. -- Как опытный и кровожадныйпират скажите мне: что бы вы сделали на моем месте? -- О, но ведь между нами есть разница. -- Дон Диего уселся прочнее,опершись локтем на подушку, чтобы продолжить обсуждение этого серьезноговопроса. -- Разница заключается в том, что я не называю себя гуманнымчеловеком. Капитан Блад пристроился на краю большого дубового стола. -- Но ведь я тоже не дурак, -- сказал он, -- и моя ирландскаясентиментальность не помешает мне сделать то, что необходимо. Оставлять накорабле вас и десяток оставшихся в живых мерзавцев -- опасно. Как вамизвестно, в трюме моего корабля не так уж много воды и продуктов. Правда, унас малочисленная команда, но вы и ваши соотечественники, к большому нашемунеудобству, увеличиваете количество едоков. Сами видите, что из благоразумиямы должны отказать себе в удовольствии побыть в вашем обществе и, подготовивваши нежные сердца к неизбежному, любезно пригласить вас перешагнуть черезборт. -- Да, да, я понимаю, -- задумчиво заметил испанец. Он понял этогочеловека и пытался разговаривать с ним в том же тоне напускной изысканностии внешнего спокойствия. -- Должен вам признаться, что ваши слова довольноубедительны. -- Вы снимаете с меня большую тяжесть, -- сказал капитан Блад. -- Мнене хотелось бы быть грубым без особой к тому необходимости, тем более чтомои друзья и я многим вам обязаны. Независимо от того, что произошло сдругими, но для нас ваше нападение на Барбадос окончилось весьмаблагополучно. Мне приятно убедиться в вашем согласии с тем, что у нас нетиного выбора. -- Но позвольте, мой друг, почему нет выбора? В этом я с вами не могусогласиться. -- Если у вас есть иное предложение, я буду счастлив рассмотреть его. Дон Диего провел рукой по своей черной бородке, подстриженнойклинышком. -- Можете ли вы дать мне время подумать до утра? Сейчас у меня такболит голова, что я не способен что-либо соображать. Согласитесь сами: такойвопрос все-таки следует обдумать. Капитан Блад поднялся, снял с полки песочные часы, рассчитанные натридцать минут, повернул их так, чтобы колбочка с рыжим песком оказаласьнаверху, и поставил на стол. -- Сожалею, дорогой дон Диего, что мне приходится торопить вас. Вотвремя, на которое вы можете рассчитывать. -- И он указал на песочные часы.-- Когда этот песок окажется внизу, а мы не придем к приемлемому для менярешению, я буду вынужден просить вас и ваших друзей прогуляться за борт. Вежливо поклонившись, капитан Блад вышел и закрыл за собой дверь наключ. Опершись локтями о колени и положив на ладони подбородок, дон Диегонаблюдал, как ржавый песок сыплется из верхней колбочки в нижнюю. По меретого как шло время, его сухое загорелое лицо все более мрачнело. И едва лишь последние песчинки упали на дно нижней колбочки, дверьраспахнулась. Испанец вздохнул и, увидев возвращающегося капитана Блада, сразу жесообщил ему ответ, за которым тот пришел: -- У меня есть план, сэр, но осуществление его зависит от вашейдоброты. Не можете ли вы высадить нас на один из островов этого неприятногоархипелага, предоставив нас своей судьбе? Капитан Блад провел языком по сухим губам. -- Это несколько затруднительно, -- медленно произнес он. -- Я опасался, что вы так и ответите. -- Дон Диего снова вздохнул ивстал. -- Давайте не будем больше говорить об этом. Синие глаза пристально глядели на испанца: -- Вы не боитесь умереть, дон Диего? Испанец откинул назад голову и нахмурился: -- Ваш вопрос оскорбителен, сэр! -- Тогда разрешите мне задать его по-иному и, пожалуй, в болееприемлемой форме: хотите ли вы остаться в живых? -- О, на это я могу ответить. Я хочу жить, а еще больше мне хочется,чтобы жил мой сын. Но как бы ни было сильно мое желание, я не стану игрушкойв ваших руках, господин насмешник. Это был первый признак испытываемого им гнева или возмущения. Капитан Блад ответил не сразу. Как и прежде, он присел на край стола. -- А не хотели бы вы, сэр, заслужить жизнь и свободу себе, вашему сынуи остальным членам вашего экипажа, находящимся сейчас здесь, на борту? -- Заслужить? -- переспросил дон Диего, и от внимания Блада неускользнуло, что испанец вздрогнул. -- Вы говорите -- заслужить? Почему женет, если служба, которую вы предложите, не будет связана с бесчестием какдля меня лично, так и для моей страны. -- Как вы можете подозревать меня в этом! -- негодуя, сказал капитан.-- Я понимаю, что честь имеется даже у пиратов. -- И он тут же изложил емусвое предложение: -- Посмотрите в окно, дон Диего, и вы увидите на горизонтенечто вроде облака. Не удивляйтесь, но это остров Барбадос, хотя мы -- чтодля вас вполне понятно -- стремились как можно дальше отойти от этогопроклятого острова. У нас сейчас большая трудность. Единственный человек,знающий кораблевождение, лежит в лихорадочном бреду, а в открытом океане,вне видимости земли, мы не можем вести корабль туда, куда нам нужно. Я умеюуправлять кораблем в бою, и, кроме того, на борту есть еще два-три человека,которые помогут мне. Но держаться все время берегов и бродить около этого,как вы удачно выразились, неприятного архипелага -- это значит накликать насебя новую беду. Мое предложение очень несложно: мы хотим кратчайшим путемдобраться до голландской колонии Кюрасао. Можете ли вы дать мне честноеслово, что если я вас освобожу, то вы приведете нас туда? Достаточно вашегосогласия, и по прибытии в Кюрасао я отпущу на свободу вас и всех вашихлюдей. Дон Диего опустил голову на грудь и в раздумье подошел к окнам,выходящим на корму. Он стоял, всматриваясь в залитое солнцем море и впенящуюся кильватерную струю [36] корабля. Это был его собственный корабль.Английские собаки захватили этот корабль и сейчас просят привести его впорт, где он будет полностью потерян для Испании и, вероятно, оснащен длявоенных операций против его родины. Эти мысли лежали на одной чаше весов, ана другой были жизни шестнадцати человек. Жизни четырнадцати человек значилидля него очень мало, но две жизни принадлежали ему и его сыну. Наконец он повернулся и, став спиной к свету, так, чтобы капитан не могвидеть, как побледнело его лицо, произнес: -- Я согласен!Глава XI. СЫНОВНЯЯ ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ
После того как дон Диего де Эспиноса дал слово привести корабль вКюрасао, ему были переданы обязанности штурмана и предоставлена полнаясвобода передвижения на его бывшем корабле. Все повстанцы относились киспанскому гранду с уважением в ответ на его изысканную учтивость. Этовызывалось не только тем, что никто, кроме него, не мог вывести корабль изопасных вод, омывавших берега Мэйна [37], но также и тем, что рабы Бишопа,увлеченные собственным спасением, не видели всех ужасов и несчастий,перенесенных Бриджтауном, иначе они к любому испанскому пирату относились быкак к злому и коварному зверю, которого нужно убивать на месте. Дон Диегообедал в большой каюте вместе с Бладом и тремя его офицерами: Хагторпом,Волверстоном и Дайком. В лице дона Диего они нашли приятного и интересного собеседника, ирасположение их к нему подкреплялось выдержкой и невозмутимостью, с какимион переносил постигшее его несчастье. Нельзя было даже заподозрить, чтобы дон Диего вел нечестную игру. Онсразу же указал им на их ошибку: отойдя от Барбадоса, они пошли по ветру, вто время как, направляясь от архипелага в Карибское море, должны былиоставить остров Барбадос с подветренной стороны. Исправляя ошибку, онивынуждены были вновь пересечь архипелаг, чтобы идти в Кюрасао. Перед тем каклечь на этот курс, он предупредил, что такой маневр связан с некоторымриском. В любой точке между островами они могли встретиться с таким же илиболее мощным кораблем, и, независимо от того, будет ли он испанским илианглийским, им грозила одинаковая опасность: при нехватке людей, ощущаемойна "Синко Льягас", они не могли бы дать бой. Стремясь предельно уменьшитьэтот риск, дон Диего повел корабль вначале на юг, а затем повернул на запад.Они счастливо прошли между островами Тобаго и Гренада, миновали опасную зонуи выбрались в относительно спокойные воды Карибского моря. -- Если ветер не переменится, -- сказал дон Диего, определивместонахождение корабля, -- мы через три дня будем в Кюрасао. Ветер стойко держался в течение этих трех дней, а на второй день даженесколько посвежел, и все же, когда наступила третья ночь, никаких признаковсуши не было. Рассекая волны, "Синко Льягас" шел быстрым ходом, но, кромеморя и голубого неба, ничего не было видно. Встревоженный капитан Бладсказал об этом дону Диего. -- Земля покажется завтра утром, -- невозмутимо ответил испанец. -- Клянусь всеми святыми, но у вас, испанцев все завтра, а это "завтра"никогда не наступает, мой друг. -- Не беспокойтесь, на этот раз "завтра" наступит. Как бы рано вы нивстали, перед вами уже будет земля, дон Педро. Успокоенный капитан Блад отправился навестить своего пациента --Джереми Питта, болезненному состоянию которого дон Диего был обязан своейжизнью. Вот уже второй день, как у Питта не было жара и раны на спине началиподживать. Он чувствовал себя настолько лучше, что пожаловался на своепребывание в душной каюте. Уступая его просьбам, Блад разрешил больномуподышать свежим воздухом, и вечером, с наступлением сумерек, опираясь наруку капитана, Джереми Питт вышел на палубу. Сидя на крышке люка, он с наслаждением вдыхал свежий ночной воздух,любовался морем и по привычке моряка с интересом разглядывал темно-синийсвод неба, усыпанный мириадами звезд. Некоторое время он был спокоен исчастлив, но потом стал тревожно озираться и всматриваться в яркиесозвездия, сиявшие над безбрежным океаном. Прошло еще несколько минут, иПитт перевел взгляд на капитана Блада. -- Ты что-нибудь понимаешь в астрономии, Питер? -- спросил он. -- В астрономии? К сожалению, я не могу отличить пояс Ориона от поясаВенеры [38]. -- Жаль. И все остальные члены нашей разношерстной команды, должнобыть, так же невежественны в этом, как и ты? -- Ты будешь ближе к истине, если предположишь, что они знают ещеменьше меня. Джереми показал на светлую точку в небе справа, по носу корабля, исказал: -- Это Полярная звезда. Видишь? -- Разумеется, вижу, -- ленивым голосом ответил Блад. -- А Полярная звезда, если она висит перед нами, почти над правымбортом, означает, что мы идем курсом норд-норд-вест или, может быть,норд-вест, так как я сомневаюсь, чтобы мы находились более чем в десятиградусах к западу. -- Ну и что же? -- удивился капитан Блад. -- Ты говорил мне, что, пройдя между островами Тобаго и Гренада, мыпошли в Кюрасао к западу от архипелага. Но если бы мы шли таким курсом, тоПолярная звезда должна была бы быть у нас на траверсе [39] -- вон там. Состояние лени, владевшее Бладом, исчезло мгновенно. Он сжался откакого-то мрачного предчувствия и только хотел что-то сказать, как луч светаиз двери каюты на корме прорезал темноту у них над головой. Дверь закрылась,и они услыхали шаги по трапу. Это был дон Диего. Капитан Бладмногозначительно сжал пальцами плечо Джереми и, подозвав испанца, обратилсяк нему по-английски, как обычно делал в присутствии людей, не знавшихиспанского языка. -- Разрешите наш маленький спор, дон Диего, -- шутливо сказал он. -- Мыздесь спорим с Питтом, какая из этих звезд -- Полярная. -- И это все? -- спокойно спросил испанец. В его тоне звучала явнаяирония. -- Если мне не изменяет память, вы говорили, что господин Питт --ваш штурман. -- Да, за неимением лучшего, -- с шутливым пренебрежением заметилкапитан. -- Но я сейчас был готов спорить с ним на сто песо, что искомаязвезда -- вот эта. -- И он небрежно указал рукой на первую попавшуюсясветлую точку в небе. Блад потом признался Питту, что, если бы дон Диего с ним согласился, онубил бы его на месте. Однако испанец откровенно выразил свое презрение кастрономическим познаниям Блада. -- Ваше убеждение основано на невежестве, дон Педро. Вы проиграли:Полярная звезда -- вот эта, -- сказал он, указывая на нее. -- А вы убеждены в этом? -- Мой дорогой дон Педро! -- запротестовал испанец, которого началзабавлять этот разговор. -- Ну мыслимо ли, чтобы я ошибся? Да и у нас есть,наконец, такое доказательство, как компас. Пойдемте взглянуть, каким курсоммы идем. Его полная откровенность и спокойствие человека, которому нечегоскрывать, сразу же рассеяли подозрения Блада. Однако убедить Питта было нетак легко. -- В таком случае, дон Диего, -- спросил он, -- почему же мы идем вКюрасао таким странным курсом? -- У вас есть все основания задать мне такой вопрос, -- без малейшегозамешательства ответил дон Диего и вздохнул. -- Я надеялся, что допущеннаямной небрежность не будет замечена. Обычно я не веду астрономическихнаблюдений, так как всецело полагаюсь на навигационное счисление пути. Но,увы, никогда нельзя быть слишком уверенным в себе. Сегодня, взяв в рукиквадрант, я, к своему стыду, обнаружил, что уклонился на полградуса к югу, апоэтому Кюрасао находится сейчас от нас почти прямо к северу. Именно этаошибка и вызвала задержку в пути. Но теперь все в порядке, и мы придем тудак утру. Объяснение это было настолько прямым и откровенным, что не оставлялосомнений в честности дона Диего. И когда испанец ушел, Блад заметил, чтовообще нелепо подозревать его в чем-либо, ибо он доказал свою честность,открыто заявив о своем согласии скорее умереть, чем взять на себя какие-либообязательства, несовместимые с его честью. Впервые попав в Карибское море и не зная повадок здешних авантюристов,капитан Блад все еще питал по отношению к ним некоторые иллюзии. Однако события следующего дня грубо их развеяли. Выйдя на палубу до восхода солнца, он увидел перед собой туманнуюполоску земли, обещанную им испанцем накануне. Примерно в десяти милях откорабля тянулась длинная береговая линия, простираясь по горизонту далеко навосток и запад. Прямо перед ними лежал большой мыс. Очертания береговсмутили Блада, он нахмурился, так как никогда не думал, что остров Кюрасаоможет быть так велик. То, что находилось перед ним, скорее походило не наостров, а на материк. Справа по борту, в трех-четырех милях от них, шел большой корабль,водоизмещением не меньшим, если не большим, чем "Синко Льягас". Пока Бладнаблюдал за ним, корабль изменил курс, развернулся и в крутом бейдевиндепошел на сближение. Человек двенадцать из команды Блада, встревоженные, бросились на бак,нетерпеливо посматривая на сушу. -- Вот это и есть обещанная земля, дон Педро, -- услышал он позади себячей-то голос, говоривший поиспански. Нотка скрытого торжества, прозвучавшая в этом голосе, сразу жеразбудила в Бладе все его подозрения. Он так круто повернулся к дону Диего,что увидел ироническую улыбку, не успевшую исчезнуть с лица испанца. -- Ваша радость при виде этой земли по меньшей мере непонятна, --сказал Блад. -- Да, конечно! -- Испанец потер руки, и Блад заметил, что они дрожали.-- Это радость моряка. -- Или предателя, что вернее, -- спокойно сказал Блад. Когда испанецпопятился от него с внезапно изменившимся выражением лица, которое полностьюуничтожило все сомнения Блада, он указал рукой на сушу и резко спросил: --Хватит ли у вас наглости и сейчас утверждать, что это берег Кюрасао? -- Онрешительно наступал на дона Диего, который шаг за шагом отходил назад. --Может быть, вы хотите, чтобы я сказал вам, что это за земля? Вы хотитеэтого? Уверенность, с которой говорил Блад, казалось, ошеломила испанца; онмолчал. И здесь капитан Блад наугад, а быть может, и не совсем наугад,рискнул высказать свою догадку. Если эта береговая линия не принадлежалаМэйну, что было не совсем невероятно, то она могла принадлежать либо Кубе,либо Гаити. Но остров Куба, несомненно, лежал дальше к северо-западу, и Бладтут же сообразил, что дон Диего, замыслив предательство, мог привести их кберегам ближайшей из этих испанских территорий. -- Эта земля, предатель и клятвопреступник, -- остров Гаити! Он пристально всматривался в смуглое и сразу же побледневшее лицоиспанца, чтобы убедиться, как он будет реагировать на его слова. Но сейчасотступавший испанец дошел уже до середины шканцев [40], где бизань [41]мешала стоявшим внизу англичанам видеть Блада и дона Диего. Губы испанцаскривились в презрительной улыбке. -- Ты слишком много знаешь, английская собака! -- тяжело дыша, сказалон и, бросившись на Блада, схватил его за горло. Они отчаянно боролись, крепко обхватив друг друга. Блад подставилиспанцу ногу и вместе с ним упал на палубу. Испанец, слишком понадеявшись насвои силы, рассчитывал, что сумеет задушить Блада и выиграет полчаса,необходимые для подхода того прекрасного судна, которое уже направлялось кним. То, что судно было испанским, не вызывало никаких сомнений, так как ниодин корабль другой национальности не мог бы так смело крейсировать виспанских водах у берегов Гаити. Однако расчеты дона Диего не оправдались, ион сообразил это слишком поздно, когда стальные мускулы сжали его клещами.Прижав испанца к палубе коленом, Блад криками сзывал своих людей, которые,топая по трапу, поднимались наверх. -- Не пора ли тебе помолиться за свою грязную душу? -- в ярости спросилБлад. Однако дон Диего, положение которого было совершенно безнадежным,заставил себя улыбнуться и ответил издевательски: -- А кто помолится за твою душу, когда вот этот галион возьмет вас наабордаж?! -- Вот этот галион? -- переспросил Блад, мучительно осознав, что ужебыло нельзя избежать последствий предательства дона Диего. -- Да, этот галион! Ты знаешь, что это за корабль? Это "Энкарнасион" --флагманский корабль главнокомандующего испанским флотом в здешних водах --адмирала дона Мигеля де Эспиноса, моего брата. Это очень удачная встреча.Всевышний, как видишь, блюдет интересы католической Испании. Светлые глаза капитана Блада блеснули, а лицо приняло суровоевыражение. -- Связать ему руки и ноги! -- приказал Блад своим людям и добавил: --Чтобы ни один волосок не упал с драгоценной головы этого мерзавца! Такое предупреждение было отнюдь не лишним, так как его люди,рассвирепев от мысли, что им угрожает рабство более страшное, чем то, изкоторого они только что вырвались, были готовы разорвать испанца в клочья. Иесли сейчас они подчинились своему капитану и удержались от этого, то толькопотому, что стальная нотка в голосе Блада обещала дону Диего деЭспиноса-и-Вальдес не обычную смерть, а нечто более изощренное. -- Грязный пират! -- презрительно бросил Блад. -- Где же твое честноеслово, подлец! Дон Диего взглянул на него и засмеялся. -- Ты недооцениваешь меня, -- сказал он по-английски, чтобы все егопоняли. -- Да, я говорил, что не боюсь смерти, и докажу это! Понятно,английская собака?! -- Ирландская, с твоего разрешения, -- поправил его Блад. -- А где жетвое честное слово, испанская скотина? -- Неужели ты мог допустить, чтобы я оставил в ваших грязных лапахпрекрасный корабль, на котором вы сражались бы с испанцами? Ха-ха-ха! --злорадно засмеялся дон Диего. -- Идиоты! Можете меня убить, но я умру ссознанием выполненного долга. Не пройдет и часа, как всех вас закуют вкандалы, а "Синко Льягас" будет возвращен Испании. Капитан Блад, спокойное лицо которого побледнело, несмотря на густойзагар, испытующе взглянул на пленника. Разъяренные повстанцы стояли над ним,готовые его растерзать. Они жаждали крови. -- Не смейте его трогать! -- властно скомандовал капитан Блад,повернулся на каблуках, подошел к борту и застыл в глубоком раздумье. К нему подошли Хагторп, Волверстон и канонир Огл. Молчаливовсматривались они в приближавшийся корабль. Сейчас он шел наперерез курсу"Синко Льягас". -- Через полчаса он сблизится с нами, и его пушки сметут все с нашейпалубы, -- заметил Блад. -- Мы будем драться! -- с проклятием закричал одноглазый гигант. -- Драться? -- насмешливо улыбнулся Блад. -- Разве мы можем драться,если у нас на борту всего двадцать человек? Нет, у нас только один выход:убедить капитана этого корабля в том, что мы испанцы, что на борту у нас всев порядке, а затем продолжать наш путь. -- Но как это сделать? -- спросил Хагторп. -- Как это сделать? -- повторил Блад. -- Конечно, если бы... -- Онсмолк и задумчиво стал всматриваться в зеленую воду. Огл, склонный к сарказму, предложил: -- Конечно, мы могли бы послать дона Диего де Эспиноса с испанскимигребцами заверить его братаадмирала, что все мы являемся верноподданными егокатолического величества, короля Испании... Капитан вскипел и резко повернулся к нему, с явным намерением осадитьнасмешника. Но внезапно выражение его лица изменилось, а в глазах вспыхнуловдохновение. -- Черт возьми, а ведь ты прав! Проклятый пират не боится смерти, но уего сына может быть другое мнение. Сыновняя почтительность у испанцев --весьма распространенное и сильное чувство... Эй, вы! -- обратился он клюдям, стоявшим возле пленника. -- Тащите его сюда! И, показывая дорогу, Блад спустился через люк в полумрак трюма, гдевоздух был пропитан запахом смолы и снастей, затем направился к корме и,широко распахнув дверь, вошел в просторную кают-компанию. Несколько человек волокли за ним связанного испанца. Все, кто остался на борту, готовы были примчаться сюда, чтобы узнать,как Блад расправится с предателем, но капитан приказал им не покидатьпалубы. В кают-компании стояли три заряженные кормовые пушки. Их дулавысовывались в открытые амбразуры. -- За работу, Огл! -- приказал Блад, обращаясь к коренастому канониру,указав ему на среднюю пушку. -- Откати ее назад. Огл тотчас же выполнил распоряжение капитана. Блад кивнул головойлюдям, державшим дона Диего. -- Привяжите его к жерлу пушки! -- приказал он и, пока они торопливовыполняли его приказ, сказал, обратясь к остальным: -- Отправляйтесь вкормовую рубку и приведите сюда испанских пленных. А ты, Дайк, беги наверх иприкажи поднять испанский флаг. Дон Диего, привязанный к жерлу пушки, неистово вращал глазами,проклиная капитана Блада. Руки испанца были заведены за спину и туго стянутыверевками, а ноги привязаны к станинам лафета. Даже бесстрашный человек,смело глядевший в лицо смерти, может ужаснуться, точно узнав, какой именносмертью ему придется умирать. На губах у испанца выступила пена, но он не переставал проклинать иоскорблять своего мучителя: -- Варвар! Дикарь! Проклятый еретик! Неужели ты не можешь прикончитьменя как-нибудь похристиански? Капитан Блад, не удостоив его даже словом, повернулся к шестнадцатизакованным в кандалы испанским пленникам, спешно согнанным в кают-компанию. Уже по пути сюда они слышали крики дона Диего, а сейчас с ужасомувидели, в каком положении он находится. Миловидный подросток с кожейоливкового цвета, выделявшийся среди пленников своим костюмом и манеройдержаться, рванулся вперед и крикнул: -- Отец! Извиваясь в руках тех, кто с силой удерживал его, он призывал небо и адотвратить этот кошмар, а затем обратился к капитану с мольбой о милосердии,причем эта мольба в одно и то же время была и неистовой и жалобной. Взглянувна молодого испанца, капитан Блад с удовлетворением подумал, что отпрыскдона Диего в достаточной степени обладает чувством сыновней привязанности. Позже Блад признавался, что на мгновение его разум возмутился противвыработанного им жестокого плана. И для того чтобы прогнать это чувство, онвызвал в себе воспоминание о злодействах испанцев в Бриджтауне. Он припомнилпобледневшее личико Мэри Трэйл, когда она в ужасе спасалась отнасильника-головореза, которого он убил; он вспомнил и другие, неподдающиеся описанию картины этого кошмарного дня, и это укрепило угасавшуюв нем твердость. Бесчувственные, кровожадные испанцы, со своим религиознымфанатизмом, не имели в себе даже искры той христианской веры, символ которойбыл водружен на мачте приближавшегося к ним корабля. Еще минуту назадмстительный и злобный дон Диего утверждал, будто господь бог благоволит ккатолической Испании. Ну что ж, дон Диего будет сурово наказан за этозаблуждение. Почувствовав, что твердость вернулась в его сердце, Блад приказал Оглузажечь фитиль и снять свинцовый фартук с запального отверстия пушки, к жерлукоторой был привязан дон Диего. И когда Эспиноса-младший разразился новымипроклятиями, перемешанными с мольбой, Блад круто повернулся к нему. -- Молчи! -- гневно бросил он. -- Молчи и слушай! Я вовсе не имеюнамерения отправить твоего отца в ад, как он этого заслуживает. Я не хочуубивать его, понимаешь? Удивленный таким заявлением, сын дона Диего сразу же замолчал, икапитан Блад заговорил на том безупречном испанском языке, которым он такблестяще владел, к счастью как для дона Диего, так и для себя: -- Из-за подлого предательства твоего отца мы попали в тяжкоеположение. У нас есть все основания опасаться, что этот испанский корабльзахватит "Синко Льягас". И тогда нас ждет гибель. Так же как твой отецопознал флагманский корабль своего брата, так и его брат, конечно, уже узнал"Синко Льягас". Когда "Энкарнасион" приблизится к нам, то твой дядя поймет,что именно здесь произошло. Нас обстреляют или возьмут на абордаж. Твой отецзнал, что мы не в состоянии драться, потому что нас слишком мало, но мы несдадимся без боя, а будем драться! -- Он положил руку на лафет пушки, ккоторой был привязан дон Диего. -- Ты должен ясно представить себе одно: напервый же выстрел с "Энкарнасиона" ответит вот эта пушка. Надеюсь, ты понялменя? Дрожащий от страха Эспиноса-младший взглянул в беспощадные глаза Блада,и его оливковое лицо посерело. -- Понял ли я? -- запинаясь, пробормотал юноша. -- Но что я долженпонять? Если есть возможность избежать боя и я могу помочь вам, скажите мнеоб этом. -- Боя могло бы и не быть, если бы дон Диего де Эспиноса лично прибылна борт корабля своего брата и заверил его, что "Синко Льягас" по-прежнемупринадлежит Испании, как об этом свидетельствует его флаг, и что на бортукорабля все в порядке. Но дон Диего не может отправиться лично к брату, таккак он... занят другим делом. Ну, допустим, у него легкий приступ лихорадкии он вынужден оставаться в своей каюте. Как его сын ты можешь передать всеэто своему дяде и засвидетельствовать ему свое почтение. Ты поедешь с шестьюгребцами-испанцами, из которых сам отберешь наименее -- болтливых, а я,знатный испанец, освобожденный вами на Барбадосе из английского плена, будусопровождать тебя. Если я вернусь живым и если ничто не помешает намбеспрепятственно отплыть отсюда, дон Диего останется жить, так же как и всевы. Но если случится какая-либо неприятность, то бой с нашей стороны, как яуже сказал, начнется выстрелом вот из этой пушки, и твой отец станет первойжертвой схватки. Он умолк. Из толпы его товарищей послышались возгласы одобрения, аиспанские пленники заволновались. Эспиноса-младший, тяжело дыша, ожидал, чтоотец даст ему какие-то указания, но дон Диего молчал. Видимо, мужествопокинуло его в этом жестоком испытании, и он предоставлял решение сыну, таккак, возможно, не рискнул советовать ему отвергнуть предложение Блада или,по всей вероятности, посчитал для себя унизительным убеждать сынасогласиться с ним. -- Ну, хватит! -- сказал Блад. -- Теперь тебе все понятно. Что тыскажешь? Дон Эстебан провел языком по сухим губам и дрожащей рукой вытер пот,выступивший у него на лбу. Он в отчаянии взглянул на отца, словно умоляя егосказать что-нибудь, но дон Диего продолжал молчать. Юноша всхлипнул, и изего горла вырвался звук, похожий на рыдание. -- Я... согласен, -- ответил он наконец и повернулся к испанцам. -- Ивы... вы тоже согласны! -- с волнением и настойчивостью произнес он. -- Радидона Диего, ради меня, ради всех нас. Если вы не согласитесь, то с намирасправятся без всякой пощады. Поскольку дон Эстебан дал согласие, а их командир не приказывал имсопротивляться, то зачем же им было проявлять какой-то бесполезный героизм?Не раздумывая, они ответили, что сделают все, как нужно. Блад отвернулся от них и подошел к дону Диего: -- Очень сожалею, что я вынужден оставить вас на некоторое время втаком неудобном положении... -- Тут он на секунду прервал себя, нахмурился,внимательно поглядел на своего пленника и после этой едва заметной паузыпродолжал: -- Но я думаю, что вам уже нечего опасаться. Надеюсь, худшее неслучится. Дон Диего продолжал молчать. Питер Блад еще раз внимательно поглядел на бывшего командира "СинкоЛьягас" и затем, поклонившись ему, отошел.Глава XII. ДОН ПЕДРО САНГРЕ [42]
Обменявшись приветственными сигналами, "Синко Льягас" и "Энкарнасион"легли в дрейф на расстоянии четверти мили друг от друга. Через этопространство покрытого рябью и залитого солнцем моря от "Синко Льягас" к"Энкарнасиону" направилась шлюпка с шестью гребцами-испанцами. На корме сдоном Эстебаном де Эспиноса сидел капитан Блад. На дне шлюпки стояли два железных ящика, хранивших пятьдесят тысячпесо. Золото во все времена было отличным доказательством добросовестности,а Блад считал необходимым произвести самое благоприятное впечатление.Правда, люди Блада пытались доказать ему, что он слишком уж усердствовал вобеспечении обмана, однако он сумел настоять на своем. Он взял с собой такжеобъемистую посылку с многочисленными печатями герба де Эспиноса-и-Вальдес,адресованную испанскому гранду, -- еще одно "доказательство", поспешносфабрикованное на "Синко Льягас". В немногие минуты, оставшиеся до прибытия на "Энкарнасион", Блад давалпоследние указания своему молодому спутнику -- дону Эстебану, который,видимо, все еще колебался в чем-то и не мог решиться высказать вслух своисомнения. Блад внимательно взглянул на юношу. -- А что, если вы сами выдадите себя? -- воскликнул тот. -- Тогда все закончится крайне печально для... всех. Я просил твоегоотца молиться за наш успех, а от тебя жду помощи, -- сказал Блад. -- Я сделаю все, что смогу. Клянусь богом, я сделаю все! -- с юношескойгорячностью воскликнул дон Эстебан. Блад задумчиво кивнул головой, и никто уже не произнес ни слова до техпор, пока шлюпка не коснулась обшивки плавучей громады "Энкарнасиона". ДонЭстебан в сопровождении Блада поднялся по веревочному трапу. На шкафуте вожидании гостей стоял сам адмирал -- высокий, надменный человек, весьмапохожий на дона Диего, но немного старше его и с сединой на висках. Рядом сним стояли четыре офицера и монах в черно-белой сутане доминиканскогоордена. Испанский адмирал прижал к груди своего племянника, объяснив себе еготрепет, бледность и прерывистое дыхание волнением от встречи с дядей. Затем,повернувшись, он приветствовал спутника дона Эстебана. Питер Блад отвесил изящный поклон, вполне владея собой, если судитьтолько по его внешнему виду. -- Я -- дон Педро Сангре, -- объявил он, переводя буквально своюфамилию на испанский язык, -- несчастный кабальеро из Леона, освобожденныйиз плена храбрейшим отцом дона Эстебана. -- И в нескольких словах он изложилте воображаемые обстоятельства, при которых он якобы попал в плен кпроклятым еретикам с острова Барбадос и как его освободил дон Диего. -- Benedicticamus Domino [43], -- сказал монах, выслушав эту краткуюисторию. -- Ex hoc nunc et usque in seculum [44], -- скромно опустив глаза,ответил Блад, который всегда, когда это было ему нужно, вспоминал о том, чтоон католик. Адмирал и офицеры, сочувственно выслушав рассказ кабальеро, сердечноего приветствовали. Но вот наконец был задан давно уже ожидаемый вопрос: -- А где же мой брат? Почему он не прибыл на корабль, чтобы личноприветствовать меня? Эспиноса-младший ответил так: -- Мой отец с огорчением вынужден был лишить себя этой чести иудовольствия. К сожалению, дорогой дядя, он немного нездоров, и этозаставляет его не покидать своей каюты... О нет, нет, ничего серьезного! Унего легкая лихорадка от небольшой раны, полученной им во время недавнегонападения на остров Барбадос, когда, к счастью, был освобожден из неволи иэтот кабальеро. -- Позволь, племянник, позволь! -- с притворной суровостьюзапротестовал дон Мигель. -- Какое нападение? Мне ничего не известно обовсем этом. Я имею честь представлять здесь его католическое величествокороля Испании, а он находится в мире с английским королем. Ты уже и таксообщил мне больше, чем следовало бы... Я попытаюсь забыть все это, о чемпопрошу и вас, господа, -- добавил он, обращаясь к своим офицерам. При этомон подмигнул улыбающемуся капитану Бладу и добавил: -- Ну что ж! Если братне может приехать ко мне, я сам поеду к нему. Дон Эстебан побледнел, словно мертвец, с лица Блада сбежала улыбка, ноон не потерял присутствия духа и конфиденциальным тоном, в которомвосхитительно смешивались почтительность, убеждение и ирония, сказал: -- С вашего позволения, дон Мигель, осмеливаюсь заметить, что вотименно этого вам не следует делать. И в данном случае я высказываю точкузрения дона Диего. Вы не должны встречаться с ним, пока не заживут его раны.Это не только его желание, но и главная причина, объясняющая его отсутствиена борту "Энкарнасиона". Говоря по правде, раны вашего брата, дон Мигель, ненастолько уж серьезны, чтобы помешать его прибытию сюда. Дона Диего гораздобольше тревожит не его здоровье, а опасность поставить вас в ложноеположение, если вы непосредственно от него услышите о том, что произошлонесколько дней назад. Как вы изволили сказать, вашевысокопревосходительство, между его католическим величеством королем Испаниии английским королем -- мир, а дон Диего, ваш брат... -- Блад на мгновениезапнулся. -- Полагаю, у меня нет необходимости что-либо добавлять. То, чтовы услыхали о каком-то нападении, только слухи, вздорные слухи, не больше.Ваше высокопревосходительство прекрасно понимает это, не правда ли? Его высокопревосходительство адмирал нахмурился. -- Да, я понимаю, но... не все, -- сказал он задумчиво. На какую-то долю секунды Бладом овладело беспокойство. Не вызвала лиего личность сомнений у этого испанца? Но разве по одежде и по языкукабальеро Педро Сангре не был настоящим испанцем и разве не стоял рядом сним дон Эстебан, готовый подтвердить его историю? И прежде чем адмирал успелвымолвить хотя бы слово, Блад поспешил дать дополнительное подтверждение: -- А вот здесь в лодке два сундука с пятьюдесятью тысячами песо,которые нам поручено доставить вашему высокопревосходительству. Его высокопревосходительство даже подпрыгнул от восторга, а офицеры еговнезапно заволновались. -- Это выкуп, полученный доном Диего от губернатора Барба... -- Ради бога, ни слова больше! -- воскликнул адмирал. -- Я ничего неслышал... Мой брат желает, чтобы я доставил для него эти деньги в Испанию?Хорошо! Но это дело семейное. Оно касается только моего брата и меня.Сделать это, конечно, можно. Но я не должен знать... -- Он смолк. -- Гм!Пока будут поднимать на борт эти сундуки, прошу ко мне на стаканчик малаги,господа. И адмирал в сопровождении четырех офицеров и монаха, специальноприглашенных для этого случая, направился в свою каюту, убранную скоролевской роскошью. Слуга, разлив по стаканам коричневатое вино, удалился. Дон Мигель,усевшись за стол, погладил свою курчавую острую бородку и, улыбаясь, сказал: -- Пресвятая дева! У моего брата, господа, предусмотрительнейший ум.Ведь я мог бы неосторожно посетить его на корабле и увидеть там такие вещи,которые мне, как адмиралу Испании, было бы трудно не заметить. Эстебан и Блад тут же с ним согласились. Затем Блад, подняв стакан,выпил за процветание Испании и за гибель идиота Якова, сидящего наанглийском престоле. Вторая половина его тоста была вполне искренней. Адмирал рассмеялся: -- Синьор! Синьор! Жаль, нет моего брата. Он обуздал бы вашенеблагоразумие. Не забывайте, что его католическое величество и король Яков-- добрые друзья, и, следовательно, тосты, подобные вашим, в этой каюте,согласитесь, неуместны, но, поскольку такой тост уже произнесен человеком, укоторого есть особые причины ненавидеть этих английских собак, мы, конечно,можем выпить, господа, но... неофициально. Все громко рассмеялись и выпили за гибель короля Якова с еще большимэнтузиазмом, поскольку тост был неофициальным. Затем дон Эстебан, беспокоясьза судьбу отца и помня, что страдания его затягивались по мере их задержкиздесь, поднялся и объявил, что им пора возвращаться. -- Мой отец торопится в Сан-Доминго, -- объяснил юноша. -- Он просилменя прибыть сюда только для того, чтобы обнять вас, дорогой дядя. Поэтомупрошу вашего разрешения откланяться. Адмирал, разумеется, не счел возможным их задерживать. Подходя к веревочному трапу, Блад тревожно взглянул на матросов"Энкарнасиона", которые, перегнувшись через борт, болтали с гребцами шлюпки,качавшейся на волнах глубоко внизу. Поведение гребцов, однако, не вызывалооснований для беспокойства. Люди из команды "Синко Льягас", к счастью длясебя, держали язык за зубами. Адмирал попрощался с Эстебаном нежно, а с Бладом церемонно: -- Весьма сожалею, что нам приходится расставаться с вами так скоро,дон Педро. Мне хотелось бы, чтобы вы провели больше времени на"Энкарнасионе". -- Мне, как всегда, не везет, -- вежливо ответил Блад. -- Но льщу себя надеждой, что мы вскоре встретимся, кабальеро. -- Вы оказываете мне высокую честь, дон Мигель, -- церемонно ответилБлад. -- Она превышает мои скромные заслуги. Они спустились в шлюпку и, оставляя за собой огромный корабль, сгакаборта которого адмирал махал им рукой, услыхали пронзительный свистокбоцмана, приказывающий команде занять свои места. Еще не дойдя до "СинкоЛьягас", они увидели, что "Энкарнасион", подняв паруса и делая поворотоверштаг [45], приспустил в знак прощания флаг и отсалютовал им пушечнымвыстрелом. На борту "Синко Льягас" у кого-то (позже выяснилось, что у Хагторпа)хватило ума ответить тем же. Комедия заканчивалась, но финал ее былнеожиданно окрашен мрачной краской. Когда они поднялись на борт "Синко Льягас", их встретил Хагторп. Бладобратил внимание на какоето застывшее, почти испуганное выражение его лица. -- Я вижу, что ты уже это заметил, -- тихо сказал Блад. Хагторп понимающе взглянул на него и тут же отбросил мелькнувшую в егомозгу мысль: капитан Блад явно не мог знать о том, что он хотел ему сказать. -- Дон Диего... -- начал было Хагторп, но затем остановился и как-тостранно посмотрел на Блада. Дон Эстебан перехватил взгляды, какими обменялись Хагторп и Блад,побледнел как полотно и бросился к ним. -- Вы не сдержали слова, собаки? Что вы сделали с отцом? -- закричалон, а шестеро испанцев, стоявших позади него, громко зароптали. -- Мы не нарушали обещания, -- решительно ответил Хагторп, и ропотсразу умолк. -- В этом не было никакой необходимости. Дон Диего умер еще дотого, как вы подошли к "Энкарнасиону". Питер Блад продолжал молчать. -- Умер? -- рыдая, спросил Эстебан. -- Ты хочешь сказать, что вы убилиего! Отчего он умер? Хагторп посмотрел на юношу. -- Насколько я могу судить, -- сказал он, -- он умер от страха. Услышав такой оскорбительный ответ, дон Эстебан влепил Хагторпупощечину, и тот, конечно, ответил бы ему тем же, если бы Блад не стал межними и если бы его люди не схватили молодого испанца. -- Перестань, -- сказал Блад. -- Ты сам вызвал мальчишку на это,оскорбив его отца. -- Я думаю не об оскорблении, -- ответил Хагторп, потирая щеку, -- а отом, что произошло. Пойдем посмотрим. -- Мне нечего смотреть, -- сказал Блад. -- Он умер еще до того, как мысошли с борта "Синко Льягас", и уже мертвый висел на веревках, когда я с нимразговаривал. -- Что вы говорите? -- закричал Эстебан. Блад печально взглянул на него, чуть-чуть улыбнулся и спокойно спросил: -- Ты сожалеешь о том, что не знал об этом раньше? Не так ли? Эстебан недоверчиво смотрел на него широко открытыми глазами. -- Я вам не верю, -- наконец сказал он. -- Это твое дело, но я врач и не могу ошибиться, когда вижу перед собойумершего. Снова наступила пауза, и юноша медленно начал сознавать, что случилось. -- Знай я об этом раньше, ты уже висел бы на нок-рее "Энкарнасиона! " -- Несомненно. Вот поэтому я сейчас и думаю о той выгоде, какую человекможет извлечь из того, что знает он и чего не знают другие. -- Но ты еще будешь там болтаться! -- бушевал Эспиноса-младший. Капитан Блад пожал плечами и отвернулся. Однако слова эти он запомнил,так же как запомнил их Хагторп и все, кто стоял на палубе. Это выяснилось насовете, состоявшемся вечером. Совет собрался для решения дальнейшей судьбыиспанских пленников. Всем было ясно, что они не смогут добраться до Кюрасао,так как запасы воды и продовольствия были уже на исходе, а Питт еще не могприступить к своим штурманским обязанностям. Обсудив все это, они решилинаправиться к востоку от острова Гаити и, пройдя вдоль его северногопобережья, добраться до острова Тортуга. Там, в порту, принадлежавшем французской ВестИндской компании, им покрайней мере не угрожала опасность захвата. Сейчас возникал вопрос, должны ли они тащить с собой испанскихпленников или же, посадив их в лодку, дать им возможность самим добиратьсядо земли, находившейся всего лишь в десяти милях. Именно это предлагалсделать Блад. -- У нас нет иного выхода, -- настойчиво доказывал он. -- На Тортуге ихсожгут живьем. -- Эти свиньи заслуживают и худшего! -- проворчал Волверстон. -- Вспомни, Питер, -- вмешался Хагторп, -- чем тебе сегодня угрожалмальчишка. Если он спасется и расскажет дяде-адмиралу о том, что случилось,осуществление его угрозы станет более чем возможным. -- Я не боюсь его угроз. -- А напрасно, -- заметил Волверстон. -- Разумнее было бы повесить еговместе с остальными. -- Гуманность проявляется не только в разумных поступках, -- сказалБлад, размышляя вслух. -- Иногда лучше ошибаться во имя гуманности, дажеесли эта ошибка, пусть даже в виде исключения, объясняется состраданием. Мыпойдем на такое исключение. Я не могу согласиться с таким хладнокровнымубийством. На рассвете дайте испанцам шлюпку, бочонок воды, нескольколепешек, и пусть они убираются к дьяволу! Это было его последнее слово. Люди, наделившие Блада властью,согласились с его решением, и на рассвете дон Эстебан и его соотечественникипокинули корабль. Два дня спустя "Синко Льягас" вошел в окруженную скалами Кайонскуюбухту. Эта бухта, созданная природой, представляла собой неприступнуюцитадель для тех, кому посчастливилось ее захватить.Глава XIII. ТОРТУГА
Сейчас будет вполне своевременно предать гласности тот факт, чтоистория подвигов капитана Блада дошла до нас только благодаря трудолюбиюДжереми Питта -- шкипера из Сомерсетшира. Молодой человек был не толькохорошим моряком, но и обладателем бойкого пера, которое он неутомимоиспользовал, воодушевляемый несомненной привязанностью к Питеру Бладу. Питт вел судовой журнал так, как не велся ни один подобного рода журнализ тех, что мне довелось видеть. Он состоял из двадцати с лишним томовразличного формата. Часть томов безвозвратно утрачена, в других не хватаетмногих страниц. Однако если при тщательном ознакомлении с ними в библиотекег-на Джеймса Спека из Комертина я временами страшно досадовал на пропуски,то порой меня искренне удручало чрезмерное многословие Питта, создававшеебольшие трудности при отборе наиболее существенных фактов из беспорядочноймассы дошедших до нас документов. Первые тома журнала Питта почти целиком заняты изложением событий,предшествовавших появлению Блада на Тортуге. Эти тома, так же как и собраниепротоколов государственных судебных процессов, пока что являются главными,хотя и не единственными источниками, откуда я черпал материалы для моегоповествования. Питт особенно подчеркивает тот факт, что именно эти обстоятельства, накоторых я подробно останавливался, вынудили Питера Блада искать убежища наТортуге. Он пишет об этом пространно и с заметным пристрастием, убеждающимнас в том, что в свое время на этот счет высказывалось другое мнение. Он настаивает на отсутствии у Блада и его товарищей по несчастьюкаких-либо предварительных намерений объединиться с пиратами, которыепревратили, под полуофициальной защитой французов, Тортугу в свою базу,откуда и совершали пиратские набеги на испанские колонии и корабли. По утверждению Питта, Блад вначале стремился уехать во Францию илиГолландию. Однако в ожидании попутного корабля он израсходовал почти всеимевшиеся у него деньги. Их у него было не очень много, и Питт сообщает, чтотогда-то он и заметил признаки внутреннего беспокойства, мучившего егодруга. Питт высказывает предположение, что Блад, общаясь в эти днивынужденного бездействия с искателями приключений, заразился ихнастроениями, столь характерными для этой части Вест-Индии. Я не думаю, чтобы Питта можно было обвинить в придумывании каких-тооправданий для своего друга, потому что многое действительно могло угнетатьПитера Блада. Несомненно, он часто думал об Арабелле Бишоп и сходил с ума,сознавая, что она для него недосягаема. Он любил Арабеллу и в то же времяпонимал, что она потеряна для него безвозвратно. Вполне объяснимо, конечно,его желание уехать во Францию или в Голландию, но вряд ли он мог объяснить иотчетливо представить себе, что будет там делать. Ведь в конце концов он былбеглым рабом, человеком, объявленным вне закона у себя на родине, ибездомным изгнанником на чужбине. Оставалось только море, открытое для всехи особенно манящее к себе тех, кто чувствовал себя во вражде со всемчеловечеством. Таким образом, душевное состояние Блада и свойственный ему дух смелойпредприимчивости, толкнувшие его в свое время на поиски приключений простоиз-за любви к ним, вынудили его уступить, а наличие у него богатого опыта и,я сказал бы, даже таланта в командовании военными кораблями лишь умножилособлазнительность выдвигаемых предложений. Следует также помнить, что такиезаманчивые предложения исходили не только от знакомых ему пиратов,наполнявших кабачки Тортуги, но даже и от губернатора острова д'Ожерона,получавшего от корсаров в качестве портовых сборов десятую часть всей ихдобычи. Помимо этого, д'Ожерон неплохо зарабатывал и на комиссионныхпоручениях, принимая наличные деньги и выдавая взамен их векселя, подлежащиеоплате во Франции. Занятие, которое казалось бы отвратительным, если бы в защиту еговысказывались только грязные, полупьяные авантюристы, охотники, лесорубы иприбрежные жители, собирающие все то, что выбрасывается морем, становилосьсолидной, почти узаконенной разновидностью каперства [46], когда егонеобходимость убедительно доказывал изысканно одетый господин,представлявший здесь интересы французской Вест-Индской компании с такимвидом, будто он был представителем самой Франции. Все, кто спасся с Питером Бладом с плантаций Барбадоса, и в числе ихсам Джереми Питт, в ушах которого постоянно шумел настойчивый зов моря,почувствовав себя вечными изгнанниками, также хотели присоединиться квеликому "береговому братству", как называли себя пираты. Они настоятельнотребовали от Блада согласия быть их, вожаком и клялись следовать за нимповсюду. Если подвести итог под записями Джереми, посвященными этому вопросу, товыйдет так, что Блад подчинился своим настроениям и настояниям друзей иотдался течению судьбы, заявив, что от нее все равно никуда не уйдешь. Я думаю, что основной причиной его колебаний и столь длительногосопротивления была мысль об Арабелле Бишоп. Ни тогда, ни позже он незадумывался о том, что им, может быть, не суждено больше встретиться. Онпредставлял себе, с каким презрением она будет вспоминать о нем, услышав,что он стал корсаром, и это презрение, существовавшее пока лишь в еговоображении, причиняло ему такую боль, как если бы оно уже сталореальностью. Мысль об Арабелле Бишоп никогда не покидала его. Совершив сделку сосвоей совестью -- а воспоминания об этой девушке делали его совестьболезненно чувствительной, -- он дал клятву сохранить свои руки настолькочистыми, насколько это было возможно для человека отчаянной профессии,которую он сейчас выбрал. Он, видимо, не питал никаких обманчивых надеждкогда-либо добиться взаимности этой девушки или даже вообще встретиться сней, но горькая память о ней должна была навсегда сохраниться в его душе. Приняв решение, он с увлечением занялся подготовкой к пиратскойдеятельности. Д'Ожерон, пожалуй, самый услужливый из всех губернаторов, далему значительную ссуду на снаряжение корабля "Синко Льягас",переименованного в "Арабеллу". Блад долго раздумывал, перед тем как датькораблю новое имя, опасаясь выдать этим свои истинные чувства. Однако егодрузья увидели в новом имени корабля лишь выражение иронии, свойственной ихруководителю. Неплохо разбираясь в людях, Блад добавил к числу своих сторонников ещешестьдесят человек, тщательно отобранных им из числа искателей приключений,околачивающихся на Тортуге. Как было принято неписаными законами "береговогобратства", он заключил договор с каждым членом своей команды, по которомудоговаривающийся получал определенную долю захваченной добычи. Но во всехостальных отношениях этот договор резко отличался от соглашений подобногорода. Все проявления буйной недисциплинированности, обычные для корсарскихкораблей, на борту "Арабеллы" категорически запрещались. Те, кто уходил сБладом в океан, обязывались полностью и во всем подчиняться ему и ими самимивыбранным офицерам, а те, кого не устраивали эти условия, могли искать себедругого вожака. В канун Нового года, после окончания сезона штормов, Блад вышел в морена хорошо оснащенном и полностью укомплектованном корабле. Но, еще преждечем он возвратился в мае из затянувшегося и насыщенного событиями плавания,слава о нем промчалась по Карибскому морю подобно ряби, гонимой ветром. В самом начале плавания в Наветренном проливе произошла битва сиспанским галионом, закончившаяся его потоплением. Затем с помощьюнескольких пирог был совершен дерзкий налет на испанскую флотилию,занимавшуюся добычей жемчуга у Риодель-Хача, и захвачена вся добыча этойфлотилии. Потом была предпринята десантная экспедиция на золотые приискиСанта-Мария на Мэйне, подробностям описания которой даже трудно поверить, исовершено еще несколько других менее громких дел. Из всех схваток команда"Арабеллы" вышла победительницей, захватив богатую добычу и понеся небольшиепотери в людях. Итак, слава об "Арабелле", возвратившейся на Тортугу в мае следующегогода, и о капитане Питере Бладе прокатилась от Багамских до Наветренныхостровов и от Нью-Провиденс [47] до Тринидада. Эхо этой славы докатилось и до Европы. Испанский посол приСент-Джеймском дворе, как назывался тогда двор английского короля,представил раздраженную ноту, на которую ему официально ответили, чтокапитан Блад не только не состоит на королевской службе, но являетсяосужденным бунтовщиком и беглым рабом, в связи с чем все мероприятия противподлого преступника со стороны его католического величества [48] получатгорячее одобрение Якова II. Дон Мигель де Эспиноса -- адмирал Испании в Вест-Индии и племянник егодон Эстебан страстно мечтали захватить этого авантюриста и повесить его нанок-рее своего корабля. Вопрос о захвате Блада, принявший сейчасмеждународный характер, был для них личным, семейным делом. Дон Мигель не скупился на угрозы по адресу Блада. Слухи об этих угрозахдолетели -- до Тортуги одновременно с заявлением испанского адмирала о том,что в своей борьбе с Бладом он опирается не только на мощь своей страны, нои на авторитет английского короля. Хвастовство адмирала не испугало капитана Блада. Он не позволил себе исвоей команде бездельничать на Тортуге, решив сделать Испанию козломотпущения за все свои муки. Это вело к достижению двоякой цели:удовлетворяло кипящую в нем жажду мести и приносило пользу -- конечно, нененавистному английскому королю Якову II, но Англии, а с нею и всейостальной части цивилизованного человечества, которую жадная и фанатичнаяИспания пыталась не допустить к общению с Новым Светом. Однажды, когда Блад, покуривая трубку, вместе с Хагторпом иВолверстоном сидел за бутылкой рома в пропахшей смолой и табаком прибрежнойтаверне, к ним подошел неизвестный человек в расшитом золотом камзоле изтемно-голубого атласа, подпоясанном широким малиновым кушаком. -- Это вы тот, кого называют Ле Сан? [49] -- обратился он к Бладу. Прежде чем ответить на этот вопрос, капитан Блад взглянул наразряженного головореза. В том, что это был именно головорез, не стоилосомневаться -- достаточно было взглянуть на быстрые движения его гибкойфигуры и грубо-красивое смуглое лицо с орлиным носом. Его не очень чистаярука покоилась на эфесе длинной рапиры, на безымянном пальце сверкалогромный брильянт, а уши были украшены золотыми серьгами, полуприкрытымидлинными локонами маслянистых каштановых волос. Капитан Блад вынул изо рта трубку и ответил: -- Мое имя Питер Блад. Испанцы знают меня под именем дона Педро Сангре,а француз, если ему нравится, может называть меня Ле Сан. -- Хорошо, -- сказал авантюрист по-английски и, не ожидая приглашения,пододвинул стул к грязному столу. -- Мое имя Левасер, -- сообщил он тремсобеседникам, из которых по крайней мере двое подозрительно егорассматривали. -- Вы, должно быть, слыхали обо мне. Да, его имя, конечно, было им известно. Левасер командовалдвадцатипушечным капером, неделю назад бросившим якорь в Тортугской бухте.Команда корабля состояла из французов-охотников, которые жили в севернойчасти Гаити и ненавидели испанцев еще сильнее, чем англичане. Левасервернулся на Тортугу после малоуспешного похода, однако потребовалось бынечто гораздо большее, нежели отсутствие успехов, для того чтобы умеритьчудовищное тщеславие этого горластого авантюриста. Сварливый, как базарнаяторговка, пьяница и азартный игрок, он пользовался шумной известностью удикого "берегового братства". За ним укрепилась и еще одна репутация совсеминого сорта. Его щегольское беспутство и смазливая внешность привлекали кнему женщин из самых различных слоев общества. Он открыто хвастался своимиуспехами у "второй половины человеческого рода", как выражался сам Левасер,и надо отдать справедливость -- у него были для этого серьезные основания. Ходили упорные слухи, что даже дочь губернатора, мадемуазель д'Ожерон,вошла в число его жертв, и Левасер имел наглость просить у отца ее руки.Единственно, чем мог ответить губернатор на лестное предложение стать тестемраспутного бандита, -- это указать ему на дверь, что он и сделал. Левасер в ярости удалился, поклявшись, что он женится на дочеригубернатора, невзирая на сопротивление всех отцов и матерей в мире, ад'Ожерон будет горько сожалеть, что он оскорбил будущего зятя. Таков был человек, который за столиком портовой таверны предлагалкапитану Бладу объединиться для совместной борьбы с испанцами. Лет двенадцать назад Левасер, которому тогда едва исполнилось двадцатьлет, плавал с жестоким чудовищем -- пиратом Л'Оллонэ -- и своимипоследующими "подвигами" доказал, что не зря провел время в его школе. Среди"берегового братства" тех времен вряд ли нашелся бы больший негодяй, нежелиЛевасер. Капитан Блад, чувствуя отвращение к авантюристу, все же не моготрицать, что его предложения отличаются смелостью и изобретательностью ичто совместно с ним можно было бы предпринять более серьезные операции, чемте, которые были под силу каждому из них в отдельности. Одной из такихопераций, предлагаемых Левасером, был план нападения на богатый городМаракайбо, лежавший вдали от морского берега. Для этого набега требовалосьне менее шестисот человек, а их, конечно, нельзя было перевезти на двухимевшихся сейчас у них кораблях. Блад понимал, что без двух-трехпредварительных рейдов, целью которых явился бы захват недостающих кораблей,не обойдешься. Хотя Левасер не понравился Бладу и он не захотел сразу же брать на себякакие-либо обязательства, но предложения авантюриста показались емузаманчивыми. Он согласился обдумать их и дать ответ. Хагторп и Волверстон,не разделявшие личной неприязни Блада к этому французу, оказали сильноедавление на своего капитана, и в конце концов Левасер и Блад заключилидоговор, подписанный не только ими, но, как это было принято, и выборнымипредставителями обеих команд. Договор, помимо всего прочего, предусматривал, что все трофеи,захваченные каждым из кораблей, даже в том случае, если они будутдействовать не в совместном бою, а вдали друг от друга, должны строгоучитываться: корабль оставлял себе три пятых доли захваченных трофеев, а двепятых обязан был передать другому кораблю. Эти доли в соответствии сзаключенным договором следовало честно делить между командами каждогокорабля. В остальном все пункты договора не отличались от обычных, включаяпункт, по которому любой член команды, признанный виновным в краже илиукрытии любой части трофейного имущества, даже если бы стоимость утаенногоне превышала одного песо, должен был быть немедленно повешен на рее. Закончив все эти предварительные дела, корсары начали готовиться квыходу в море. Но уже в канун самого отплытия Левасер едва не был застреленстражниками, когда перебирался через высокую стену губернаторского сада, длятого чтобы нежно распрощаться с влюбленной в него мадемуазель д'Ожерон. Емуне удалось даже повидать ее, так как по приказу осторожного папы стражники,сидевшие в засаде среди густых душистых кустарников, дважды в него стреляли.Левасер удалился, поклявшись, что после возвращения все равно добьетсясвоего. Эту ночь Левасер спал на борту своего корабля, названного им, схарактерной для него склонностью к крикливости, "Ла Фудр", что в переводеозначает "молния". Здесь же на следующий день Левасер встретился с Бладом,полунасмешливо приветствуя его как своего адмирала. Капитан "Арабеллы" хотелуточнить кое-какие детали совместного плавания, из которых для наспредставляет интерес только их договоренность о том, что, если в море --случайно или по необходимости -- им придется разделиться, они поскореедолжны будут снова встретиться на Тортуге. Закончив недолгое совещание, Левасер угостил своего адмирала обедом, иони подняли бокалы за успех экспедиции. При этом Левасер проявил такоеусердие, что напился почти до потери сознания. Под вечер Питер Блад вернулся на свой корабль, красный фальшборткоторого и позолоченные амбразуры сверкали в лучах заходящего солнца. На душе у него было неспокойно. Я уже отмечал, что он неплохоразбирался в людях, и неприятное впечатление, произведенное на негоЛевасером, вызывало опасения, увеличивавшиеся по мере приближения выхода вморе. Он сказал об этом Волверстону, встретившему его на борту "Арабеллы": -- Черт бы вас взял, бродяги! Уговорили вы меня заключить этот договор.Вряд ли из нашего содружества выйдет толк. Но гигант, насмешливо прищурив единственный налитый кровью глаз,улыбнулся и, выдвинув вперед свою массивную челюсть, заметил: -- Мы свернем шею этому псу, если он попытается нас предать. -- Да, конечно, если к тому времени у нас будет возможность сделатьэто, -- сказал Блад и, уходя в свою каюту, добавил: -- Утром, с началомотлива, мы выходим в море.Глава XIV. "ПОДВИГИ" ЛЕВАСЕРА
Утром, за час до отплытия, к борту "Ла Фудр" подошла маленькая туземнаялодка -- легкое каноэ. В ней сидел мулат в коротких штанах из невыделаннойкожи и с красным одеялом на плечах, служившим ему плащом. Вскарабкавшись,как кошка, по веревочному трапу на борт, мулат передал Левасеру сложенный внесколько раз грязный клочок бумаги. Капитан развернул измятую записку с неровными, прыгающими строчками,написанными дочерью губернатора: Мой возлюбленный! Я нахожусь на голландском бриге [50] "Джонгроув". Онскоро должен выйти в море. Мой отец-тиран решил разлучить нас навсегда и подопекой моего брата отправляет меня в Европу. Умоляю вас о спасении!Освободите меня, мой герой! Покинутая вами, но горячо любящая вас Мадлен. Эта страстная мольба до глубины души растрогала "горячо любимого"героя. Нахмурившись, он окинул взглядом бухту, ища в ней голландский бриг,который должен был уйти в Амстердам с грузом кож и табака. В маленькой, окруженной скалами гавани брига не было, и Левасер вярости набросился на мулата с требованием сообщить, куда девался корабль.Вместо ответа мулат дрожащей рукой указал на пенящееся море, где белелнебольшой парус. Он был уже далеко за рифами, которые служили естественнымистражами цитадели. -- Бриг там, -- пробормотал он. -- Там?! -- Лицо француза побледнело; несколько минут он пристальновсматривался в море, а затем, не сдерживая более своего мерзкоготемперамента, заорал: -- А где ты шлялся до сих пор, чертова образина?Почему только сейчас явился? Кому показывал это письмо? Отвечай! Перепуганный непонятным взрывом ярости, мулат сжался в комок. Он не могдать какого-либо объяснения, даже если бы оно у него и было, так как егопарализовал страх. Злобно оскалив зубы, Левасер схватил мулата за горло и, дважды тряхнув,с силой отшвырнул к борту. Ударившись головой о планшир, мулат упал иостался неподвижным. Из полуоткрытого рта побежала струйка крови. -- Выбросить эту дрянь за борт! -- приказал Левасер своим людям,стоявшим на шкафуте. -- А затем поднимайте якорь. Мы идем в погоню заголландцем. -- Спокойно, капитан. В чем дело? И Левасер увидел перед собой широкое лицо лейтенанта Каузака, плотного,коренастого и кривоногого бретонца, который спокойно положил ему руку наплечо. Пересыпая свой рассказ непристойной бранью, Левасер сообщил ему, что оннамерен предпринять. Каузак покачал головой: -- Голландский бриг? Нет, это не пойдет! Нам никто этого не позволит. -- Какой дьявол может мне помешать? -- вне себя не то от гнева, не тоот изумления вскричал Левасер. -- Прежде всего твоя собственная команда. Ну, а кроме нее, есть ещекапитан Блад. -- Капитана Блада я не боюсь... -- А его следует бояться. Он обладает превосходством в силе, в мощиогня и в людях, и, думается мне, он скорее потопит нас, чем позволит намразделаться с голландцами. Я ведь рассказывал тебе, что у этого капитанасвои взгляды на каперство. -- Да?! -- процедил Левасер, заскрежетав зубами. Не спуская глаз с далекого паруса, он задумался, но ненадолго.Сообразительность и инициатива, подмеченные капитаном Бладом, помогли емутут же найти выход из положения. Он проклинал в душе свое содружество сБладом и обдумывал, как ему обмануть компаньона. Каузак был прав: Блад ни зачто не позволит напасть на голландское судно. Но ведь это можно сделать и вотсутствие Блада. Ну, а после того, как все закончится, он вынужден будетсогласиться с Левасером, так как спорить уже будет поздно. Не прошло и часа, как "Арабелла" и "Ла Фудр" подняли якоря и вышли вморе. Капитан Блад был удивлен, что Левасер повел свой корабль несколькоиным курсом, но вскоре "Ла Фудр" лег на ранее договоренный курс, которогодержалось, кстати сказать, и одетое белоснежными парусами судно, бегущее кгоризонту. Голландский бриг был виден в течение всего дня, хотя к вечеру онуменьшился до едва заметной точки в северной части безбрежного водногокруга. Курс, которым должны были следовать Блад и Левасер, пролегал навосток, вдоль северного побережья острова Гаити. Всю ночь "Арабелла"тщательно придерживалась этого направления, но, когда занялась заряследующего дня, она оказалась одна. "Ла Фудр" под покровом темноты, поднявна реях все свои паруса, повернул на северо-восток. Каузак еще раз пытался возразить против самовольства Левасера. -- Черт бы тебя побрал! -- ответил заносчивый капитан. -- Судноостается судном, безразлично -- голландское оно или испанское. Наша задача-- это захват кораблей, и команде достаточно этого объяснения. Его лейтенант не сказал ничего. Но, зная о содержании письма,привезенного покойным мулатом, и понимая, что предметом вожделений Левасераявляется не корабль, а девушка, он мрачно покачал головой. Однако приказкапитана есть приказ, и, ковыляя на своих кривых ногах, лейтенант пошелотдавать необходимые распоряжения. На рассвете "Ла Фудр" оказался на расстоянии мили от "Джонгроува". Братмадемуазель д'Ожерон, опознавший корабль Левасера, встревожился не на шуткуи внушил свое беспокойство капитану голландского судна. На "Джонгроуве"подняли дополнительные паруса, пытаясь уйти от "Ла Фудр". Левасер, чутьсвернув вправо, гнался за голландцем до тех пор, пока не смог датьпредупредительный выстрел поперек курса "Джонгроува". Голландец,повернувшись кормой, открыл огонь, и небольшие пушечные ядра со свистомпроносились над кораблем Левасера, нанося незначительные поврежденияпарусам. И пока корабли шли на сближение, "Джонгроуву" удалось сделатьтолько один бортовой залп. Пять минут спустя абордажные крюки крепко вцепились в борт"Джонгроува", и корсары с криками начали перепрыгивать с палубы "Ла Фудр" нашкафут голландского судна. Капитан "Джонгроува", побагровев от гнева, подошел к пирату. Голландцасопровождал элегантный молодой человек, в котором Левасер узнал своегобудущего шурина. -- Капитан Левасер! -- сказал голландец. -- Это неслыханная наглость!Что вам нужно на моем корабле? -- Мне нужно только то, что у меня украли. Но коль скоро вы первыминачали военные действия: открыв огонь, повредили "Ла Фудр" и убили пятьчеловек из моей команды, то ваш корабль будет моим военным трофеем. Стоя у перил кормовой рубки, мадемуазель д'Ожерон, затаив дыхание,восхищалась своим возлюбленным. Властный, смелый, он казался ей в эту минутувоплощением героизма. Левасер, увидев девушку, с радостным криком бросился кней. На его пути оказался голландский капитан, протянувший руки, чтобызадержать пирата. Левасер, горевший нетерпением поскорее обнять свою возлюбленную,взмахнул алебардой, и голландец упал с раскроенным черепом. Нетерпеливыйлюбовник переступил через труп и помчался в рубку. Мадемуазель д'Ожерон вужасе отпрянула от перил. Это была высокая, стройная девушка, обещавшаястать восхитительной женщиной. Пышные черные волосы обрамляли ее гордое лицоцвета слоновой кости. Выражение высокомерия еще сильнее подчеркивалось низкоопущенными веками больших черных глаз. Левасер взбежал наверх и, отбросив в сторону окровавленную алебарду,широко раскрыл объятия, намереваясь прижать к груди свою возлюбленную. Но,попав в объятия, из которых ей уже трудно было вырваться, она съежилась отстраха, и гримаса ужаса исказила ее лицо, согнав с него обычное выражениевысокомерия. -- О, наконец-то ты моя! Моя, несмотря ни на что! -- напыщенновоскликнул ее герой. Но она, упираясь руками в его грудь, пыталась оттолкнуть его и едваслышно проговорила: -- Зачем, зачем вы его убили? Ее герой громко засмеялся и, подобно божеству, которое милостивоснисходит к простому смертному, с пафосом произнес: -- Он стоял между нами! Пусть его смерть послужит символом ипредупреждением для всех, кто осмелится стать между нами! Этот блестящий и широкий жест так очаровал Мадлен, что она, отбросив всторону свои страхи, перестала сопротивляться и покорилась своему герою.Перебросив девушку через плечо, он под торжествующие крики своих людей легкоперенес свою драгоценную ношу на "Ла Фудр". Ее отважный брат мог бы помешатьэтой романтической сцене, если бы Каузак со свойственной емупредупредительностью не успел сбить его с ног и крепко связать ему руки. А затем, пока капитан Левасер наслаждался в каюте улыбками своей дамы,лейтенант занялся подробным учетом плодов победы. Голландскую командупосадили в баркас и велели убираться к дьяволу. К счастью, голландцевоказалось не более тридцати человек, и баркас, хотя и перегруженный, мог ихвместить. Затем Каузак, осмотрев груз, оставил на "Джонгроуве" своегостаршину и человек двадцать людей, приказав им следовать за "Ла Фудр"направлявшимся на юг -- к Подветренным островам. Настроение у Каузака было отвратительное. Риск, которому ониподвергались, захватив голландский бриг и совершив насилие над членами семьигубернатора Тортуги, совсем не соответствовал ценности их добычи. Не скрываясвоего раздражения, он сказал об этом Левасеру. -- Держи свое мнение при себе! -- ответил ему капитан. -- Неужели тыдумаешь, что я такой идиот, который сует голову в петлю, не зная заранее,как ее оттуда вытащить? Я поставлю губернатору Тортуги такие условия, что онне сможет их не принять. Веди корабль к острову Вихрен Магра. Мы сойдем тами на берегу уладим все. Да прикажи доставить в каюту этого щенка д'Ожерона. И Левасер вернулся в каюту к даме своего сердца. Туда же вскоре привели и ее брата. Капитан приподнялся с места, чтобывстретить его, нагнувшись при этом из опасения удариться головой о потолоккаюты. Мадемуазель д'Ожерон также встала. -- Зачем это? -- спросила она, указывая на связанные руки брата. -- Весьма сожалею об этой вынужденной необходимости, -- сказал Левасер.-- Мне самому хочется положить этому конец. Пусть господин д'Ожерон дастслово... -- Никакого слова я не дам! -- воскликнул побледневший от гнева юноша,не испытывавший недостатка в храбрости. -- Ну, вот видишь, -- пожал плечами Левасер, как бы выражая этим своесожаление. -- Анри, это же глупо! -- воскликнула девушка. -- Ты ведешь себя не какмой друг. Ты... -- Моя маленькая глупышка... -- ответил ей брат, хотя слово "маленькая"совсем не подходило к ней, так как она была значительно крупнее его. --Маленькая глупышка, неужели я мог бы считать себя твоим другом, если быунизился до переговоров с этим мерзавцем-пиратом? -- Спокойно, молодой петушок! -- засмеялся Левасер, но его смех несулил ничего приятного. -- Подумай, сестра, -- говорил Анри, -- погляди, к чему привела тебяглупость! Несколько человек уже погибло по милости этого чудовища. Ты неотдаешь себе отчета в своих поступках. Неужели ты можешь верить этому псу,родившемуся в канаве и выросшему среди воров и убийц?.. Он мог добавить еще кое-что, но Левасер ударил юношу кулаком в лицо.Как и многие другие, он очень мало интересовался правдой о себе. Мадемуазель д'Ожерон подавила готовый вырваться у нее крик, а ее брат,шатаясь от удара, с рассеченной губой, прислонился к переборке. Но дух егоне был сломлен; он искал глазами взгляд сестры, и на бледном его лицепоявилась ироническая улыбка. -- Смотри, -- спокойно заметил д'Ожерон. -- Любуйся его благородством.Он бьет человека, у которого связаны руки. Простые слова, произнесенные тоном крайнего презрения, разбудили вЛевасере гнев, всегда дремавший в несдержанном, вспыльчивом французе. -- А что бы ты сделал, щенок, если бы тебе развязали руки? -- И,схватив пленника за ворот камзола, он неистово начал его трясти. -- Отвечаймне! Что бы ты сделал, пустозвон, мерзавец, подлец... -- И вслед за этимхлынул поток слов, значения которых мадемуазель д'Ожерон не знала, но все жемогла понять их грязный и гнусный смысл. Она смертельно побледнела и вскрикнула от ужаса. Опомнившись, Левасерраспахнул дверь и вышвырнул ее брата из каюты. -- Бросьте этого мерзавца в трюм! -- проревел он, захлопывая дверь. Взяв себя в руки, Левасер, заискивающе улыбаясь, повернулся к девушке.Но бледное лицо ее окаменело. До этой минуты она приписывала своему героюнесуществующие добродетели; сейчас же все, что она увидела, наполнило еедушу смятением. Вспомнив, как он зверски убил голландского капитана, онасразу же убедилась в справедливости слов, сказанных ее братом об этомчеловеке, и на лице ее отразились ужас и отвращение. -- Ну, что ты, моя дорогая? Что с тобой? -- говорил Левасер,приближаясь к ней. Сердце девушки болезненно сжалось. Продолжая улыбаться, он подошел кней и с силой притянул ее к себе. -- Нет... нет!.. -- задыхаясь, закричала она. -- Да, да! -- передразнивая ее, смеялся Левасер. Эта насмешка показалась ей ужаснее всего. Он грубо тащил ее к себе,умышленно причиняя боль. Отчаянно сопротивляясь, девушка пыталась вырватьсяиз его объятий, но он, рассвирепев, насильно поцеловал ее, и с его лицаслетели последние остатки маски героя. -- Глупышка, -- сказал он. -- Именно глупышка, как назвал тебя твойбрат. Не забывай, что ты здесь по своей воле. Со мной играть нельзя! Тызнала, на что шла, поэтому будь благоразумна, моя кошечка! -- И он поцеловалее снова, но на сей раз чуть ли не с презрением и, отшвырнув в сторону,добавил: -- Чтоб я больше не видел таких сердитых взглядов, а то тебепридется пожалеть об этом! Кто-то постучал в дверь каюты. Левасер открыл ее и увидел перед собойКаузака. Лицо бретонца было мрачно. Он пришел доложить, что в корпусекорабля, поврежденного голландским ядром, обнаружена течь. ВстревоженныйЛевасер отправился вместе с ним осмотреть повреждение. Пока стояла тихаяпогода, пробоина не представляла опасности, но даже небольшой шторм сразу жемог изменить положение. Пришлось спустить за борт матроса, чтобы он прикрылпробоину парусиной, и привести в действие помпы... Наконец на горизонте показалось длинное низкое облако, и Каузакобъяснил, что это самый северный остров из группы Виргинских островов. -- Надо поскорей дойти туда, -- сказал Левасер. -- Там мы отстоимся ипочиним "Ла Фудр". Я не доверяю этой удушливой жаре. Нас может захватитьшторм... -- Шторм или кое-что похуже, -- буркнул Каузак. -- Ты видишь? -- И онуказал рукой через плечо Левасера. Капитан обернулся, и у него перехватило дыхание. Не дальше как в пятимилях он увидел два больших корабля, направлявшихся к ним. -- Черт бы их побрал! -- выругался он. -- А вдруг они вздумают нас преследовать? -- спросил Каузак. -- Мы будем драться, -- решительно сказал Левасер. -- Готовы мы к этомуили нет -- все равно. -- Смелость отчаяния, -- сказал Каузак, не скрывая своего презрения, и,чтобы еще больше подчеркнуть его, плюнул на палубу. -- Вот что случается,когда в море выходит изнывающий от любви идиот! Надо взять себя в руки,капитан! Из этой дурацкой истории с голландцем мы так просто не выкрутимся. С этой минуты из головы Левасера вылетели все мысли, связанные смадемуазель д'Ожерон. Он ходил по палубе, нетерпеливо поглядывая то надалекую сушу, то на медленно, но неумолимо приближавшиеся корабли. Искатьспасения в открытом море было бесполезно, а при наличии течи в его корабле инебезопасно. Он понимал, что драки не миновать. Уже к вечеру, находясь втрех милях от побережья и намереваясь отдать приказ готовиться к бою,Левасер чуть не упал в обморок от радости, услыхав голос матроса снаблюдательного поста на мачте. -- Один из двух кораблей -- "Арабелла", -- доложил тот. -- А другой,наверно, трофейный. Однако это приятное сообщение не обрадовало Каузака. -- Час от часу не легче! -- проворчал он мрачно. -- А что скажет Бладпо поводу нашего голландца? -- Пусть говорит все, что ему угодно! -- засмеялся Левасер, все ещенаходясь под впечатлением огромного облегчения, испытанного им. -- А как быть с детьми губернатора Тортуги? -- Он не должен о них знать. -- Но в конце концов он же узнает. -- Да, но к тому времени, черт возьми, все будет в порядке, так как ядоговорюсь с губернатором. У меня есть средство заставить д'Ожеронадоговориться со мной. Вскоре четыре корабля бросили якоря у северного берега Вихрен Магра.Это был лишенный растительности, безводный, крохотный и узкий островокдлиной в двенадцать миль и шириной в три мили, населенный только птицами ичерепахами. В южной части острова было много соляных прудов. Левасерприказал спустить лодку и в сопровождении Каузака и двух своих офицеровприбыл на "Арабеллу". -- Наша недолгая разлука оказалась, как я вижу, весьма прибыльной, --приветствовал Левасера капитан Блад, направляясь с ним в свою большую каютудля подведения итогов. "Арабелле" удалось захватить "Сантьяго" -- большой испанскийдвадцатишестипушечный корабль из Пуэрто-Рико, который вез 120 тонн какао, 40тысяч песо и различные ценности стоимостью в 10 тысяч песо. Две пятых этойбогатой добычи, согласно заключенному договору, принадлежали Левасеру и егокоманде. Деньги и ценности были тут же поделены, а какао решили продать наострове Тортуга. Наступила очередь Левасера отчитаться в том, что сделал он; и, слушаяхвастливый рассказ француза, Блад постепенно мрачнел. Сообщение компаньонавызвало резкое неодобрение Блада. Глупо было превращать дружественныхголландцев в своих врагов из-за такой безделицы, как табак и кожи, стоимостькоторых в лучшем случае не превышала двадцати тысяч песо. Но Левасер ответил ему так же, как незадолго перед этим Каузаку, чтокорабль остается кораблем, а им нужны суда для намеченного похода. Бытьможет, потому, что этот день был удачным для капитана Блада, он пожалплечами и махнул рукой. Затем Левасер предложил, чтобы "Арабелла" изахваченное ею судно возвратились на Тортугу, разгрузили там какао, а Бладнавербовал дополнительно людей, благо сейчас их уже было на чем перевезти.Сам Левасер, по его словам, хотел заняться необходимым ремонтом своегокорабля, а затем направиться на юг, к острову Салтатюдос, удобнорасположенному на 11ь северной долготы. Здесь Левасер был намерен ожидатьБлада, чтобы вместе с ним уйти в набег на Маракайбо. К счастью для Левасера, капитан Блад не только согласился с егопредложением, но и заявил о своей готовности отплыть немедленно. Едва лишь ушла "Арабелла", как Левасер завел свои корабли в лагуны иприказал разбить на берегу палатки, в которых должна жить команда корабля навремя ремонта "Ла Фудр". Вечером к заходу солнца ветер усилился, а затем перешел в сильныйшторм, сопровождаемый ураганом. Левасер был рад тому, что успел вывезтилюдей на берег, а корабли ввести в безопасное убежище. На минуту онзадумался было над тем, каково сейчас приходилось капитану Бладу, попавшемув этот ужасный шторм, но тут же отогнал эти мысли, так как не мог позволитьсебе, чтобы они долго его беспокоили.Глава XV. ВЫКУП
Утро следующего дня было великолепно. В прозрачном и бодрящем послешторма воздухе чувствовался солоноватый запах озер, доносившийся с южнойчасти острова. На песчаной отмели Вихрен Магра, у подножия белых дюн, рядомс парусиновой палаткой Левасера разыгрывалась странная сцена. Сидя на пустом бочонке, французский пират был занят решением важнойпроблемы: он размышлял, как обезопасить себя от гнева губернатора Тортуги. Вокруг него, как бы охраняя своего вожака, слонялось человек шесть егоофицеров; пятеро из них -- неотесанные охотники в грязных кожаных куртках итаких же штанах, а шестой -- Каузак. Перед Левасером стоял молодой д'Ожерон,а по бокам у него -- два полуобнаженных негра. На д'Ожероне была сорочка скружевными оборками на рукавах, сатиновые короткие панталоны и на ногахкрасивые башмаки из дубленой козлиной кожи. Камзол с него был сорван, рукисвязаны за спиной. Миловидное лицо молодого человека осунулось. Здесь же напесчаном холмике в неловкой позе сидела его сестра. Она была очень бледна ипод маской высокомерия тщетно пыталась скрыть душившие ее слезы. Левасер долго говорил, обращаясь к д'Ожерону, и наконец с напускнойучтивостью заявил: -- Полагаю, месье, что теперь вам все ясно, но, во избежаниенедоразумений, повторяю: ваш выкуп определяется в двадцать тысяч песо, и,если вы дадите слово вернуться сюда, можете отправляться за ними на островТортуга. На поездку я даю вам месяц и предоставляю все возможности тудадобраться. Мадемуазель д'Ожерон останется здесь заложницей. Вряд ли ваш отецсочтет эту сумму чрезмерной, ибо в нее входит цена за свободу сына истоимость приданого дочери. Черт меня побери, но мне кажется, что я слишкомскромен! Ведь о господине д'Ожероне ходят слухи, что он человек богатый. Д'Ожерон-младший, подняв голову, бесстрашно взглянул прямо в лицопирату: -- Я отказываюсь -- категорически и бесповоротно! Понимаете? Делайте сомной, что хотите. И будьте вы прокляты, грязный пират без совести и безчести! -- О, какие слова! -- усмехнулся Левасер. -- Какой темперамент и какаяглупость! Вы не подумали, что я могу с вами сделать, если вы будетеупорствовать в своем отказе? А у меня есть возможность заставить любогоупрямца согласиться. И кроме того, советую помнить, что честь вашей сестрынаходится у меня в залоге. Ну, а если вы забудете вернуться с приданым, тоне считайте меня нечестным, если я забуду жениться на Мадлен. И Левасер, осклабясь, подмигнул молодому человеку, заметив, что лицобрата Мадлен передернулось от ужаса. Д'Ожерон бросил дикий взгляд на сеструи увидел в ее глазах отчаяние. Отвращение и ярость снова овладели молодым человеком. -- Нет, собака! Нет! Тысячу раз нет! -- Глупо упорствовать, -- холодно, без малейшей злобы, но сиздевательским сожалением заметил Левасер. В его руках вилась и дергаласьбечевка, по всей длине которой он механически завязывал крепкие узелки.Подняв ее над собой, он произнес: -- Знаете, что это такое? Это четки боли.После знакомства с ними многие упрямые еретики превратились в католиков. Этичетки помогают человеку стать благоразумным, так как от них глаза вылезаютна лоб. -- Делайте, что вам угодно! Левасер швырнул бечевку одному из негров, который на лету поймал ее ибыстро закрутил вокруг головы пленника. Между бечевкой с узлами и головой онвставил небольшой кусок металла, круглый и тонкий, как чубук трубки. Тупоуставившись на своего капитана, негр ожидал его знака начинать пытку. Левасер взглянул на свою жертву. Лицо д'Ожерона стало свинцово-бледным,и на лбу, пониже бечевки, выступили капли пота. Мадемуазель д'Ожерон вскрикнула и хотела подняться, но, удерживаемаястражами, со стоном опустилась на песок. -- Образумьтесь и избавьте свою сестру от малопривлекательного зрелища,-- медленно сказал Левасер. -- Ну что такое в конце концов та сумма, которуюя назвал? Для вашего отца это сущий пустяк. Повторяю еще раз: я слишкомскромен. Но если уж сказано -- двадцать тысяч песо, пусть так и останется. -- С вашего позволения, я хотел бы знать, за что вы назначили сумму вдвадцать тысяч песо? Вопрос этот был задан на скверном французском языке, но четким иприятным голосом, в котором, казалось, звучали едва приметные нотки той злойиронии, которой так щеголял Левасер. Левасер и его офицеры удивленно оглянулись. На самой верхушке дюны на фоне темно-синего неба отчетливовырисовывалась изящная фигура высокого, стройного человека в черном камзоле,расшитом серебряными галунами. Над широкими полями шляпы, прикрывавшейсмуглое лицо капитана Блада, ярким пятном выделялся темно-красный плюмаж изстраусовых перьев. Выругавшись от изумления, Левасер поднялся с бочонка, но тут же взялсебя в руки. Он предполагал, что капитан Блад, если ему удалось выдержатьвчерашний шторм, должен был находиться сейчас далеко за горизонтом, на путик Тортуге. Легко скользя по осыпающемуся песку, в котором по щиколоткупроваливались его сапоги из мягкой испанской кожи, капитан Блад спустился наотмель. Его сопровождал Волверстон и с ним человек двенадцать из команды"Арабеллы". Подойдя к ошеломленной его появлением группе людей, Блад снялшляпу, отвесил низкий поклон мадемуазель д'Ожерон, а затем повернулся кЛевасеру. -- Доброе утро, капитан! -- сказал он, сразу же приступая к объяснениюпричин своего внезапного появления. -- Вчерашний ураган вынудил наши корабливозвратиться. У нас не было иного выхода, как только убрать паруса иотдаться на волю стихии. А шторм пригнал нас обратно. К довершениюнесчастья, грот-мачта "Сантьяго" дала трещину, и я рад был случаю поставитьего на якорь в бухточку западного берега острова, в двух милях отсюда. Ну, азатем мы решили пересечь этот остров, чтобы размять ноги и поздороваться свами... А кто это? -- И он указал на пленников. Левасер закусил губу и переменился в лице, но, сдержавшись, вежливоответил: -- Как видите, мои пленники. -- Да? Выброшенные на берег вчерашним штормом, а? -- Нет! -- Левасер, взбешенный этой явной насмешкой, с трудомсдерживался. -- Они -- с голландского брига. -- Не припомню, чтобы вы раньше упоминали о них. -- А зачем вам это знать? Они -- мои личные пленники. Это мое личноедело. Они -- французы. -- Французы? -- И светлые глаза капитана Блада впились сначала вЛевасера, а потом в пленников. Д'Ожерон вздрогнул от пристального взгляда, но выражение ужаса исчезлос его лица. Это вмешательство, явно неожиданное как для мучителя, так и дляжертвы, внезапно зажгло в сердце молодого человека огонек надежды. Егосестра, широко раскрыв глаза, устремилась вперед. Капитан Блад, мрачно нахмурясь, сказал Левасеру: -- Вчера вы удивили меня, начав военные действия против дружественныхнам голландцев. А сейчас выходит, что даже ваши соотечественники должны васостерегаться. -- Ведь я же сказал, что они... что это мое личное дело. -- Ах, так! А кто они такие? Как их зовут? Спокойное, властное, слегка презрительное поведение капитана Бладавыводило из себя вспыльчивого Левасера. На его лице медленно выступиликрасные пятна, взгляд стал наглым, почти угрожающим. Он хотел ответить, нопленник опередил его: -- Я -- Анри д'Ожерон, а это -- моя сестра. -- Д'Ожерон? -- удивился Блад. -- Не родственник ли моего доброгоприятеля -- губернатора острова Тортуга? -- Это мой отец. -- Да сохранят нас все святые! Вы что, Левасер, совсем сошли с ума?Сначала вы нападаете на наших друзей -- голландцев, потом берете в плен двухсвоих соотечественников. А на поверку выходит, что эти молодые люди -- детигубернатора Тортуги, острова, который является единственным нашим убежищем вэтих морях... Левасер сердито прервал его: -- В последний раз повторяю, что это мое личное дело! Я сам отвечу заэто перед губернатором Тортуги. -- А двадцать тысяч песо? Это тоже ваше личное дело? -- Да, мое. -- Ну, знаете, я совсем не намерен соглашаться с вами. -- И капитанБлад спокойно уселся на бочонок, на котором недавно сидел Левасер. -- Небудем зря тратить время! -- сказал он резко. -- Я отчетливо слышалпредложение, сделанное вами этой леди и этому джентльмену. Должен такженапомнить вам, что мы с вами связаны совершенно строгим договором. Выопределили сумму их выкупа в двадцать тысяч песо. Следовательно, эта суммапринадлежит вашей и моей командам, в тех долях, какие установлены договором.Надеюсь, вы не станете этого отрицать. А самое неприятное и печальное -- этото, что вы утаили от меня часть трофеев. Такие поступки, согласно нашемудоговору, караются, и, как вам известно, довольно сурово. -- Ого! -- нагло засмеялся Левасер, а затем добавил: -- Если вам ненравится мое поведение, то мы можем расторгнуть наш союз. -- Не премину это сделать, -- с готовностью ответил Блад. -- Но мырасторгнем его только тогда и только так, как я найду нужным, и это случитсянемедленно после выполнения вами условий соглашения, заключенного нами передотправлением в плавание. -- Что вы имеете в виду? -- Постараюсь быть предельно кратким, -- сказал капитан Блад. -- Я небуду касаться недопустимости военных действий против голландцев, захватафранцузских пленников и риска навлечь гнев губернатора Тортуги. Я принимаювсе дела в таком виде, в каком их нашел. Вы сами назначили сумму выкупа заэтих людей в двадцать тысяч песо, и, насколько я понимаю, леди должнаперейти в вашу собственность. Но почему она должна принадлежать вам, когда,по нашему обоюдному соглашению, этот трофей принадлежит всем нам? Лицо Левасера стало мрачнее грозовой тучи. -- Тем не менее, -- добавил Блад, -- я не намерен отнимать ее у вас,если вы ее купите. -- Куплю ее? -- Да, за ту же сумму, которая вами назначена. Левасер с трудом сдерживал бушевавшую в нем ярость, пытаясь как-тодоговориться с ирландцем: -- Это сумма выкупа за мужчину, а внести ее должен губернатор Тортуги. -- Нет, нет! Вы объединили этих людей и, должен признаться, сделали этокак-то странно. Их стоимость определена именно вами, и вы, разумеется,можете их получить за установленную вами сумму. Вам придется заплатить заних двадцать тысяч песо, и эти деньги должны быть поделены среди нашихкоманд. Тогда наши люди, быть может, снисходительно отнесутся к нарушениювами соглашения, которое мы вместе подписали. Левасер зло рассмеялся: -- Вот как?! Черт побери! Это неплохая шутка. -- Полностью с вами согласен, -- заметил капитан Блад. Смысл этой шутки заключался для Левасера в том, что капитан Блад сдюжиной своих людей осмелился явиться сюда, чтобы запугать его, хотя он,Левасер, мог бы легко собрать здесь до сотни своих головорезов. Однако приэтих своих подсчетах Левасер упустил из виду одно важное обстоятельство,которое правильно учел его противник. И когда Левасер, все еще смеясь,повернулся к своим офицерам, чтобы пригласить их посмеяться за компанию, онувидел то, от чего его напускная веселость мгновенно померкла. Капитан Бладискусно сыграл на алчности авантюристов, побуждавшей их заниматься ремесломпиратов. Левасер прочел на их лицах полное согласие с предложением Бладаподелить между всеми выкуп, который их вожак думал себе присвоить. Головорез на минуту задумался и, мысленно кляня жадность своих людей,вовремя сообразил, что он должен действовать осторожно. -- Вы не поняли меня, -- сказал он, подавляя в себе бешенство. --Выкуп, как только он будет получен, мы поделим между всеми. А пока девушкаостанется у меня. -- Это дело другое, -- проворчал Каузак. -- Тогда все устраивается самособой. -- Вы так полагаете? -- заметил капитан Блад. -- А если губернаторд'Ожерон откажется внести этот выкуп? Тогда что? -- Он засмеялся и не спешавстал. -- Нет, нет! Капитан Левасер хочет пока оставить у себя девушку?Хорошо. Пусть будет так. Но до этого он обязан внести выкуп и взять на себяриск, связанный с тем, что мы можем и не получить его. -- Правильно! -- воскликнул один из офицеров Левасера. А Каузак добавил: -- Капитан Блад прав. Это соответствует нашему договору. -- Что соответствует договору? Болваны! -- Левасер терял самообладание.-- Дьявол вас разорви! Откуда я возьму двадцать тысяч песо? У меня нет иполовины этой суммы. Я буду вашим должником, пока не заработаю таких денег.Вас это устраивает? Пираты одобрительно зашумели. Можно было не сомневаться, что это ихустраивало бы, но у капитана Блада были иные соображения: -- А если вы умрете до того, как заработаете такую сумму? Ведь нашапрофессия полна неожиданностей, мой капитан. -- Будьте вы прокляты! -- заревел Левасер, побагровев от злости. -- Васничто не удовлетворит! -- О, совсем нет. Двадцать тысяч песо и немедленный дележ. -- У меня их нет. -- Тогда пусть пленников купит тот, у кого есть такие деньги. -- А у кого же, по-вашему, они есть, если их нет у меня? Кто можетвыложить такую сумму? -- Я, -- ответил капитан Блад. -- Вы? -- изумился Левасер. -- Вам... вам нужна эта девушка? -- Почему же нет? Я превосхожу вас не только в галантности, идя наопределенные материальные жертвы, чтобы получить эту девушку, но и вчестности, поскольку готов платить за то, что мне требуется. Левасер остолбенел от удивления и, по-идиотски открыв рот, глядел накапитана "Арабеллы". Так же изумленно глядели на него и офицеры "Ла Фудр".Капитан Блад, снова усевшись на бочонок, вытащил из внутреннего карманасвоего камзола маленький кожаный мешочек. -- Мне приятно решить трудную задачу, которая кажется вам неразрешимой. Левасер и его офицеры не сводили выпученных глаз с маленького мешочка,который медленно развязывал Блад. Осторожно раскрыв его, он высыпал на левуюладонь четыре или пять жемчужин. Каждая из них была величиной с воробьиноеяйцо. Двадцать таких жемчужин достались Бладу при дележе трофеев,захваченных после разгрома испанской флотилии искателей жемчуга. -- Вы как-то хвастались, Каузак, что хорошо разбираетесь в жемчуге. Вочто вы оцените эту жемчужину? Бретонец алчно схватил грубыми пальцами блестящий, нежно переливающийсявсеми цветами радуги шарик и, любуясь им, стал его рассматривать. -- Тысяча песо, -- ответил он хриплым от волнения голосом. -- На Тортуге или Ямайке за эту жемчужину дадут несколько больше, а вЕвропе она стоит в два раза дороже. Но я принимаю вашу оценку, лейтенант.Как видите, все они почти одинаковы. Вот вам двенадцать жемчужин, то естьдвенадцать тысяч песо, которые и являются долей экипажа "Ла Фудр" в трипятых стоимости трофеев, как обусловлено нашим договором. За восемь тысячпесо, следуемых "Арабелле", я несу ответственность перед моими людьми... Асейчас, Волверстон, прошу доставить мою собственность на борт "Арабеллы". --И, указав на пленников, он поднялся с бочонка. -- О нет! -- взвыл Левасер, дав волю своей ярости. -- Вы ее неполучите! И он бросился на стоявшего в стороне настороженного и внимательногоБлада, но один из офицеров Левасера преградил ему дорогу: -- Бог с тобой, капитан! Ведь все улажено честь по чести, и вседовольны. -- Все? -- завизжал Левасер. -- Ага! Вы все довольны, скоты! Каузак, сжимая в своей огромной ручище жемчужины, подбежал к Левасеру. -- Не будь идиотом, капитан! Ты хочешь вызвать драку между командами? УБлада вдвое больше людей. Ну что ты цепляешься за эту девку? Черт с ней, ине связывайся, ради бога, с Бладом. Он хорошо заплатил за нее и честнопоступил с нами... -- Честно? -- заревел взбешенный капитан. -- Ты!.. Ты!.. -- И, не найдяв своем обширном гнусном словаре подходящего ругательства, он так удариллейтенанта кулаком, что чуть не сбил его с ног. Жемчужины рассыпались попеску. Каузак и его люди стремительно, подобно пловцам, прыгающим в воду,бросились за жемчужинами, полагая, что с мщением можно подождать. Ониползали на четвереньках, старательно разыскивая жемчужины и не обращаявнимания на то, что над ними развернулись важные события. Левасер, положив руку на эфес шпаги, с побледневшим от бешенства лицомвстал перед капитаном Бладом, собравшимся уходить. -- Пока я жив, ты ее не получишь! -- закричал он. -- Тогда это будет после твоей смерти, -- сказал Блад, и клинок егошпаги блеснул на солнце. -- Наш договор предусматривает, что любой из членовэкипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на один песо, должен бытьповешен на нок-рее. Именно так я и намерен был с тобой поступить. Нопоскольку тебе не нравится веревка, то, так и быть, навозная дрянь, я ублажутебя по-иному! Он знаком остановил людей, которые пытались помешать столкновению, и созвоном скрестил свой клинок со шпагой Левасера. Д'Ожерон ошеломленно наблюдал за ним, совершенно не представляя, чтоможет означать для него исход этой схватки. Между тем два человека изкоманды "Арабеллы", сменившие негров, охранявших французов, сняли бечевку сголовы молодого человека. Его сестра, с лицом белее мела и с выражениемдикого ужаса в глазах, поднялась на ноги и, прижимая руки к груди,неотступно следила за схваткой. Схватка закончилась очень быстро. Звериная сила Левасера, на которую онтак надеялся, уступила опыту и ловкости ирландца. И когда пронзенный в грудьЛевасер навзничь упал на белый песок, капитан Блад, стоя над сраженнымпротивником, спокойно взглянул на Каузака. -- Я думаю, это аннулирует наш договор, -- сказал он. Каузак равнодушным и циничным взглядом окинул корчившееся в судорогахтело своего вожака. Возможно, дело кончилось бы совсем не так, будь Левасерчеловеком другого склада. Но тогда, очевидно, и капитан Блад применил бы кнему другую тактику. Сейчас же люди Левасера не питали к нему ни любви, нижалости. Единственным их побуждением была алчность. Блад искусно сыграл наэтой черте их характера, обвинив капитана "Ла Фудр" в самом тяжкомпреступлении -- в присвоении того, что могло быть обращено в золото иподелено между ними. И сейчас, когда пираты, угрожающе потрясая кулаками, спустились котмели, где разыгралась эта стремительная трагикомедия, Каузак успокоил ихнесколькими словами. Видя, что они все еще колеблются, Блад для ускорения благоприятнойразвязки добавил: -- На нашей стоянке вы можете получить свою долю добычи с захваченногонами "Сантьяго" и поступить с ней по своему усмотрению. Как видите, япоступаю честно. И в ответ на эти слова пираты одобрительно зашумели. Сопровождая Блада,они вместе с обоими пленниками пересекли остров и пришли к стоянке"Арабеллы". Во второй половине дня, после раздела добычи, они бы расстались, еслибы Каузак, по настоянию своих людей, избравших его преемником Левасера, непредложил капитану Бладу услуги всей французской команды. -- Хорошо, я согласен, -- ответил Блад, -- но только при обязательномусловии: вы должны помириться с голландцами и вернуть им бриг вместе сгрузом. Условие было принято без колебаний, и капитан Блад отправился к своимгостям -- детям губернатора Тортуги. Мадемуазель д'Ожерон и ее брат, освобожденный от веревок, сидели вбольшой каюте "Арабеллы". Бенджамэн, черный слуга и повар Блада, поставив на стол вино и еду,уговаривал их поесть. Но они ни к чему не притронулись. В мучительном замешательстве сидели брат и сестра, полагая, что ихспасение было лишь сменой огня на полымя. Наконец мадемуазель д'Ожерон,измученная неизвестностью, бросилась на колени перед братом, умоляя его опрощении за все страдания, которые она причинила ему своим легкомыслием. Однако ее брат не был склонен к снисходительности. -- Надеюсь, ты наконец поймешь, что ты натворила. Сейчас тебя купилдругой пират, и ты принадлежишь ему. Надеюсь, тебе тоже это понятно... Он мог бы сказать и больше, но умолк, заметив, что дверь каютыприоткрывается. На пороге стоял капитан Блад. Он пришел сюда после того, какзакончил расчеты с людьми Левасера, и хорошо слышал последние словад'Ожерона. Поэтому его не удивило, что мадемуазель д'Ожерон, увидев своегонового хозяина, вздрогнула и сжалась от страха. Сняв шляпу с пером, Блад подошел к столу. -- Мадемуазель, прошу вас успокоиться, -- сказал он на плохомфранцузском языке. -- Здесь, на борту "Арабеллы", с вами будут обращаться совсем подобающим вам уважением. Как только наши корабли выйдут в море, мынаправимся на остров Тортуга, чтобы отвезти вас к отцу. И забудьте,пожалуйста, о том, что я вас купил, как сейчас говорил вам ваш брат. Чтобыизбавить вас от опасности, я вынужден был подкупить банду негодяев и убедитьих выйти из повиновения еще большему негодяю, который руководил ими. Еслинайдете нужным, считайте данный мной за вас выкуп дружеским займом. Девушка, не веря своим ушам, изумленно смотрела на него, а ее брат дажепривстал от удивления. -- Вы серьезно это говорите? -- Вполне! Хотя такие слова вы услышите не часто. Я -- пират, но я немогу поступать так, как Левасер. У меня есть свое понятие о чести и своячесть... или, допустим, остатки от прежней чести. -- И, перейдя на деловойтон, он добавил: -- Обед будет подан через час. Надеюсь, вы окажете мнечесть отобедать со мной. А пока мой Бенджамэн позаботится о вашем гардеробе. И, поклонившись, он повернулся, чтобы уйти, но мадемуазель д'Ожероностановила его громким восклицанием: -- Капитан! Месье! Блад повернулся, а она, медленно приближаясь к нему и глядя на него сострахом и удивлением, сказала взволнованно: -- Вы благородный человек, капитан! -- О, мадемуазель, вы преувеличиваете мои достоинства, -- улыбнулсяБлад. -- Нет, нет! -- горячо воскликнула она. -- Вы благородный, вы настоящийрыцарь! Я очень виновата в том, что произошло. Я должна вам рассказать... Выимеете на это право. -- Мадлен! -- закричал ее брат, пытаясь удержать ее. Но ей трудно было сдерживать свою пылкую благодарность, переполнявшуюее сердце. Внезапно она упала перед Бладом на колени, схватила его руку и,прежде чем он успел опомниться, поцеловала ее. -- Что вы делаете? -- воскликнул он. -- Пытаюсь искупить свою вину. Мысленно я обесчестила вас. Я думала,что вы такой же, как и Левасер, а ваша схватка с ним -- это драка шакалов.На коленях умоляю вас -- простите меня! Капитан Блад взглянул на нее, и мгновенно промелькнувшая улыбка зажглаогонек в его светло-синих глазах, которые будто засветились на его смугломлице. -- Не нужно, дитя мое, -- мягко сказал он, поднимая ее. -- Ведь вашамысль обо мне, в сущности, была совершенно правильной. Иначе вы и не моглидумать. Он пытался уверить себя, что, вызволив молодых людей из неволи,совершил неплохой поступок, и тут же вздохнул. Его сомнительная слава, так быстро распространившаяся в обширныхграницах Карибского моря, несомненно, дошла уже до Арабеллы Бишоп. Он былубежден, что она относится к нему с презрением, считая его таким жемерзавцем, какими являлись все прочие пираты. Он надеялся поэтому, чтокакое-то, пусть даже очень отдаленное, эхо сегодняшнего его поступка такжедокатится до нее и хоть немного смягчит ее сердце. Он, конечно, скрыл отмадемуазель д'Ожерон истинную причину ее спасения. Блад решил рискнуть своейжизнью, движимый единственной мыслью, что Арабелла Бишоп была бы довольнаим, если бы смогла присутствовать здесь сегодня.Глава XVI. ЗАПАДНЯ
Спасение мадемуазель д'Ожерон, естественно, улучшило и без того хорошиеотношения между капитаном Бладом и губернатором Тортуги. Капитан сталжеланным гостем в красивом белом доме с зелеными жалюзи, который д'Ожеронпостроил для себя к востоку от Кайоны, среди большого, роскошного сада.Губернатор считал, что его долг Бладу не ограничивается двадцатью тысячамипесо, которые тот уплатил за Мадлен. Умному и опытному дельцу не чужды былии благородство и чувство признательности. Француз доказал это различными способами, и под его покровительствомакции капитана Блада среди пиратов поднялись к зениту. Когда пришло время оснащать эскадру для набега на Маракайбо, в своевремя предложенного Левасером, у капитана Блада оказалось достаточно и людейи кораблей. Он легко набрал пятьсот авантюристов, а при желании мог бынавербовать и пять тысяч. Точно так же ему ничего не стоило вдвое увеличитьи свою эскадру, но он предпочел ограничиться тремя кораблями: "Арабеллой","Ла Фудр" с командой в сто двадцать французов под начальством Каузака и"Сантьяго", оснащенного заново и переименованного в "Элизабет". Это имя онидали кораблю в честь английской королевы, во время царствования которойморяки проучили Испанию так же, как сейчас собирался это сделать сновакапитан Блад. Командиром "Элизабет" он назначил Хагторпа, и это назначение былоодобрено всеми членами пиратского братства. В августе 1687 года небольшая эскадра Блада после некоторых приключенийв пути, о которых я умалчиваю, вошла в огромное Маракайбское озеро исовершила нападение на богатый город Мэйна -- Маракайбо. Операция эта прошла не столь гладко, как предполагал Блад, и отряд егопопал в опасное положение. Сложность этого положения лучше всегохарактеризуют слова Каузака -- их старательно записал Питт, -- произнесенныев пылу ссоры, вспыхнувшей на ступенях церкви Нуэстра Сеньора дель Кармен, вкоторой Блад бесцеремонно устроил кордегардию [51]. Раньше я уже упоминал,что ирландец был католиком только тогда, когда это его устраивало. В споре принимали участие, с одной стороны, Хагторп, Волверстон и Питт,а с другой -- Каузак, чья трусость и послужила причиной спора. Передвожаками пиратов, на выжженной солнцем пыльной площади, окаймленной редкимипальмами с опущенными от зноя листьями, бурлила толпа из нескольких сотголоворезов обеих партий. Каузака, видимо, никто не останавливал, и его резкий, крикливый голоспокрывал нестройный шум толпы, стихавший по временам, когда французбессвязно обвинял Блада во всех смертных грехах. Питт утверждает, что Каузакговорил на ужасном английском языке, который Питт даже не пытаетсявоспроизвести. Одежда на французском капитане была так же нелепа ирастрепана, как и его речь, и весь облик Каузака резко отличался от скромнойфигуры Хагторпа, одетого в чистый костюм, и от почти щегольского обликаПитта, появившегося там в нарядном камзоле и блестящих туфлях. Вымазанная вкрови блуза из синей бумажной ткани, мешковато сидевшая на французе, быларасстегнута, открывая его грязную волосатую грудь; за поясом кожаных штанову него торчал нож и целый арсенал пистолетов, и, кроме того, на перевязиболталась абордажная сабля. Над широким и скуластым, как у монгола, лицомсвисал красный шарф, обвязанный вокруг головы в виде тюрбана. -- Разве я не предупреждал вас еще вначале, что все идет слишкомгладко, слишком благополучно? -- выкрикивал он, яростно подпрыгивая на своихкривых ногах. -- Я ведь не дурак, друзья! У меня все-таки есть глаза. Мывходим в озеро -- и что мы видим? Брошенный форт. Вы помните, да? Там никогоне было. Помните? Никто в нас не стрелял. Пушки молчали. Я тогда ужезаподозрил неладное. Да и любой на моем месте, у кого есть глаза и мозги,думал бы так же. Но мы все-таки плывем дальше. И что же мы находим? Такой жеброшенный, как и форт, город, из которого бежали жители, забрав с собой всеценное. Я снова предупреждаю капитана Блада, я говорю ему, что этонеспроста, что тут ловушка. Но он меня не слушает, не хочет слушать. Мыпродолжаем идти дальше, не встречая никакого сопротивления. Наконец все ужевидят, что еще немного -- и думать о возвращении будет слишком поздно. Яснова предупреждаю, но меня по-прежнему никто не слушает. Боже мой! КапитанБлад должен идти дальше! И мы двигаемся дальше и доходим до Гибралтара [52].Правда, здесь в конце концов мы находим вице-губернатора, заставляем егозаплатить нам выкуп за этот город, но стоимость всех наших трофеевсоставляет две тысячи песо! Может быть, вы ответите мне, что это такое? Илия вам должен объяснить? Это кусок сыра, понимаете? Кусок сыра в мышеловке!Кто же мыши? -- спросите вы. Мыши -- это мы, черт возьми! А кошки? О, ониеще ожидают нас! Кошки -- это четыре испанских военных корабля, которыестерегут нас у выхода из этой мышеловки. Боже мой! Мы попали в капкан из-задурацкого упрямства нашего замечательного капитана Блада! Волверстон засмеялся. Каузак рассвирепел. -- А-а, черт возьми! Ты еще смеешься, скотина! Отвечай мне: как мысможем выбраться отсюда, если не примем условий испанского адмирала? Пираты, стоявшие на ступеньках внизу, одобрительно загудели. ОгромныйВолверстон, гневно взглянув на них своим единственным глазом, сжал кулаки,как бы готовясь ударить француза, подстрекавшего людей к бунту. Но Каузакаэто не смутило. Воодушевленный поддержкой пиратов, он продолжал: -- Ты, должно быть, полагаешь, что капитан Блад -- это бог и что онможет творить чудеса, да? Да знаешь ли ты, что ваш хваленый капитан Бладсмешон... Он внезапно умолк, потому что как раз в эту минуту из церкви неторопясь выходил капитан Блад. Рядом с ним шел Ибервиль, длинноногий,высокий француз. Несмотря на свою молодость, он не пользовался славой лихогокорсара, и его считали настоящим морским волком еще до того, как гибельсобственного судна вынудила Ибервиля поступить на службу к Бладу. Капитан"Арабеллы", в широкополой шляпе с плюмажем, приближался к пиратам, слегкаопираясь на длинную трость из черного дерева. По внешнему виду никто неназвал бы его корсаром; он скорей походил на праздного щеголя с Пелл Молл[53] или с Аламеды [54]. Последнее, пожалуй, вернее, так как его элегантныйкамзол с отделанными золотом петлями был сшит по последней испанской моде.Но при более пристальном взгляде на него это впечатление менялось. Длиннаябоевая шпага, небрежно откинутая назад, и стальной блеск в глазах Бладавыдавали в нем искателя приключений... -- Вы находите меня смешным, Каузак, а? -- спросил он, останавливаясьперед бретонцем, который вдруг как-то внезапно выдохся. -- Кем же тогда ядолжен считать вас? -- Он говорил тихим, утомленным голосом. -- Вы кричите,что наша задержка породила опасность. А кто в этой задержке виноват? Мыпотратили почти месяц на то, что можно было сделать за одну неделю, если быне ваши ошибки. -- О, боже мой! Значит, я еще и виноват, что... -- А разве я посадил "Ла Фудр" на мель посреди озера? Вы понадеялись насебя, отказались от лоцмана. Это привело к тому, что мы потеряли тридрагоценных дня на разгрузку вашего корабля, чтобы стащить его с мели. Заэти три дня жители Гибралтара не только узнали о нас, но и успели скрыться.Вот что вынудило нас гнаться за губернатором и потерять у стен этойпроклятой крепости около сотни людей и две недели времени! Вот в чем причинанашей задержки! А пока мы со всем этим возились, подоспела испанскаяэскадра, вызванная из Ла Гуайры кораблем береговой охраны. Но даже и сейчасмы могли бы вырваться в открытое море, если бы не был потерян "Ла Фудр". Ивы еще осмеливаетесь обвинять меня в том, в чем виноваты вы сами или,вернее, ваша глупость! Надеюсь, вы согласитесь со мной, что сдержанность Блада трудно неназвать удивительной, если учесть, что испанской эскадрой, сторожившей выходиз озера Маракайбо, командовал его злейший враг -- дон Мигель деЭспиноса-и-Вальдес, адмирал Испании. У адмирала, помимо долга перед страной,были, как вам уже известно, и личные причины желать встречи с Бладом из-заистории, которая произошла около года назад на борту "Энкарнасиона" изавершилась смертью его брата дона Диего. Вместе с доном Мигелем плавал иего племянник дон Эстебан, еще более, чем сам адмирал, жаждавший мщения. И все же капитан Блад сохранял полное спокойствие и высмеивал трусливоеповедение Каузака. -- Сейчас нечего говорить о том, что сделано в прошлом! -- закричалКаузак. -- Вопрос сейчас стоит так: что мы теперь будем делать? -- Такого вопроса вообще не существует! -- отрезал Блад. -- Как не существует? -- кипятился Каузак. -- Испанский адмирал донМигель обещал обеспечить нам безопасность, если мы немедленно уйдем, оставивгород в целости, если мы освободим пленных и вернем все, что захватили вГибралтаре. Капитан Блад улыбнулся, зная цену обещаниям дона Мигеля, а Ибервиль, нескрывая своего презрения к Каузаку, сказал: -- Это лишний раз доказывает, что испанский адмирал, несмотря на всепреимущества, какими он располагает, все же боится нас. -- Так это потому, что ему неизвестно, насколько мы слабы! -- закричалКаузак. -- Нам нужно принять его условия, так как иного выхода у нас нет.Таково мое мнение. -- Но не мое, -- спокойно заметил Блад. -- Поэтому-то я и отклонил этиусловия. -- Отклонили? -- Широкое лицо Каузака побагровело. Ропот стоявшихпозади людей подбодрил его. -- Отклонили и даже не посоветовались со мной? -- Ваш отказ ничего изменить не может. Нас большинство, так как Хагторппридерживается того же мнения, что и я. Но если вы и ваши французскиесторонники хотите принять условия испанца, то мы вам не будем мешать.Пошлите сообщить об этом адмиралу. Можно не сомневаться, что ваше решениетолько обрадует дона Мигеля. Каузак сердито посмотрел на него, а затем, взяв себя в руки, спросил: -- Какой ответ вы дали адмиралу? Лицо и глаза Блада осветились улыбкой. -- Я ответил ему, что если в течение двадцати четырех часов он негарантирует нам свободного выхода в море и не выплатит за сохранностьМаракайбо пятьдесят тысяч песо, то мы превратим этот прекрасный город вгруду развалин, а затем выйдем отсюда и уничтожим его эскадру. Услышав столь дерзкий ответ, Каузак потерял дар речи. Однако многимпиратам из англичан пришелся по душе смелый юмор человека, который, будучи взападне, все же диктовал свои условия тому, кто завлек его в эту ловушку. Втолпе пиратов раздались хохот и крики одобрения. Многие французскиесторонники Каузака были захвачены этой волной энтузиазма. Каузак же со своимсвирепым упрямством остался в одиночестве. Обиженный, он ушел и не могуспокоиться до следующего дня, который стал днем его мщения. В этот день от дона Мигеля прибыл посланец с письмом. Испанский адмиралторжественно клялся, что, поскольку пираты отклонили его великодушноепредложение, он будет ждать их теперь у выхода из озера, чтобы уничтожить.Если же отплытие пиратов задержится, предупреждал дон Мигель, то, как толькоего эскадра будет усилена пятым кораблем -- "Санто Ниньо", идущим к нему изЛа Гуайры, он сам войдет в озеро и захватит их у Маракайбо. На сей раз капитан Блад был выведен из равновесия. -- Не беспокой меня больше! -- огрызнулся он на Каузака, который сворчанием снова ввалился к нему. -- Сообщи адмиралу, что ты откололся отменя, черт побери, и он выпустит тебя и твоих людей. Возьми шлюп [55] иубирайся к дьяволу! Каузак, конечно, последовал бы этому совету, если бы среди французовбыло единодушие в этом вопросе. Их раздирали жадность и беспокойство: уходяс Каузаком, они начисто отказывались от своей доли награбленного, а также иот захваченных ими рабов и пленных. Если же хитроумному капитану Бладуудастся выбраться отсюда невредимым, то он, конечно, на законном основаниизахватит все, что они потеряют. Одна лишь мысль о такой ужасной перспективебыла слишком горькой. И в конце концов, несмотря на все уговоры Каузака, егосторонники перешли на сторону Питера Блада. Они заявили, что отправились вэтот поход с Бладом и вернутся только с ним, если им вообще доведетсявернуться. Об этом решении угрюмо сообщил ему сам Каузак. Блад был рад такому решению и пригласил бретонца принять участие всовещании, на котором как раз в это время обсуждался вопрос о дальнейшихдействиях. Совещание происходило в просторном внутреннем дворикегубернаторского дома. В центре, окруженный аркадами каменногочетырехугольника, под сеткой вьющихся растений бил прохладный фонтан. Вокругфонтана росли апельсиновые деревья, и неподвижный вечерний воздух был напоених ароматом. Это было одно из тех приятных снаружи и внутри сооружений,которые мавританские архитекторы строили в Испании по африканскому образцу,а испанцы затем уже перенесли в Новый Свет. В совещании принимали участие всего лишь шесть человек, и онозакончилось поздней ночью. На этом совещании обсуждался план действий,предложенный Бладом. Огромное пресноводное озеро Маракайбо тянулось в длину на сто двадцатьмиль, кое-где достигая такой же ширины. Его питали несколько рек, стекавшихсо снежных хребтов, окружавших озеро с двух сторон. Как я уже говорил, озероэто имеет форму гигантской бутылки с горлышком, направленным в сторону моряу города Маракайбо. За этим горлышком озеро расширяется снова, а ближе к морю лежат двадлинных острова -- Вихилиас и Лас Паломас, закрывая выход в океан.Единственный путь для кораблей любой осадки проходит между этими островамичерез узкий пролив. К берегам острова Лас Паломас могут пристать тольконебольшие, мелкосидящие суда, за исключением его восточной оконечности, где,господствуя над узким выходом в море, высится мощный форт, который во времяподхода к нему корсаров оказался брошенным. На водной глади между этимиостровами стояли на якорях четыре испанских корабля. Флагманский корабль "Энкарнасион", с которым мы уже встречались, былмощным галионом, вооруженным сорока восьмью большими пушками и восьмьюмалыми. Следующим по мощности был тридцатишестипушечный "Сальвадор", а дваменьших корабля -- "Инфанта" и "Сан-Фелипе" -- имели по двадцать пушек и посто пятьдесят человек команды каждый. Такова была эскадра, на вызов которой должен был ответить капитан Блад,располагавший, помимо "Арабеллы" с сорока пушками и "Элизабет" с двадцатьюшестью пушками, еще двумя шлюпами, захваченными в Гибралтаре, каждый изкоторых был вооружен четырьмя кулевринами [56]. Против тысячи испанцевкорсары могли выставить не более четырехсот человек. План, представленный Бладом, отличаясь смелостью замысла, со сторонывсе же казался отчаянным, и Каузак сразу же высказал свои опасения. -- Да, не спорю, -- согласился капитан Блад, -- но мне приходилось идтии на более отчаянные дела. -- Он с удовольствием закурил трубку, набитуюдушистым табаком, которым так славился Гибралтар. -- И что еще более важно-- все эти дела кончались удачно. Audaces fortuna juvat [57], -- добавил онпо-латыни и напоследок сказал: -- Честное слово, старики римляне были умныелюди. Своей уверенностью он заразил даже недоверчивого и трусоватого Каузака.Все деятельно принялись за работу и три дня с восхода до заката готовились кбою, сулившему победу. Время не ждало. Они должны были ударить первыми,прежде чем к дону Мигелю де Эспиноса могло подоспеть подкрепление в видепятого галиона "Санто Ниньо", идущего из Ла Гуайры. Основная работа велась на большем из двух шлюпов, захваченных вГибралтаре. Этот шлюп играл главную роль в осуществлении плана Блада. Всеперегородки и переборки на нем были сломаны, и судно превратилось как бы впустую скорлупу, прикрытую досками палубы, а когда в его бортах просверлилисотни отверстий, то оно стало походить на половину пустого ореха,источенного червями. Затем в палубе было пробито еще несколько люков, авнутрь корпуса уложен весь запас смолы, дегтя и серы, найденных в городе. Ковсему этому добавили еще шесть бочек пороха, выставив их наподобие пушек избортовых отверстий шлюпа. К вечеру четвертого дня, когда все работы были закончены, пиратыоставили за собой приятный, но безлюдный город Маракайбо. Однако снялись сякоря только часа через два после полуночи, воспользовавшись отливом,который начал их тихо сносить по направлению к бару [58]. Корабли шли, убраввсе паруса, кроме бушпритных, подгоняемые легким бризом, едва ощутимым вфиолетовом мраке тропической ночи. Впереди шел наскоро сделанный брандер[59] под командованием Волверстона, с шестью добровольцами. Каждому из них,кроме специальной награды, было обещано еще по сто песо сверх обычной долидобычи. За брандером шла "Арабелла", на некотором расстоянии от нееследовала "Элизабет" под командой Хагторпа; на этом же корабле разместился иКаузак с французскими пиратами. Арьергард замыкали второй шлюп и восемьканоэ с пленными, рабами и большей частью захваченных товаров. Пленныхохраняли два матроса, управлявшие лодками, и четыре пирата с мушкетами. По плану Блада, они должны были находиться в тылу и ни в коем случае непринимать участия в предстоящем сражении. Едва лишь первые проблески опалового рассвета рассеяли темноту,корсары, напряженно всматривавшиеся в даль, увидели в четверти мили от себяочертания рангоутов [60] и такелажей [61] испанских кораблей, стоявших наякорях. Испанцы, полагаясь на свое подавляющее превосходство, не проявилибольшей бдительности, чем им диктовала их обычная беспечность, и обнаружилиэскадру Блада только после того, как их уже заметили корсары. Увидя сквозьпредрассветный туман испанские галионы, Волверстон поднял на реях своегобрандера все паруса, и не успели испанцы опомниться, как он уже вплотнуюподошел к ним. Направив свой шлюп на огромный флагманский корабль "Энкарнасион",Волверстон намертво закрепил штурвал и, схватив висевший около него тлеющийфитиль, зажег огромный факел из скрученной соломы, пропитанной нефтью. Факелвспыхнул ярким пламенем в ту минуту, когда маленькое судно с трескомударилось о борт флагманского корабля. Запутавшись своими снастями в еговантах, оно начало разваливаться. Шестеро людей Волверстона без одеждыстояли на своих постах с левого борта шлюпа: четверо на планшире и двое --на реях, держа в руках цепкие абордажные крючья. Как только брандерстолкнулся с испанским кораблем, они тут же закинули крючья за его борт икак бы привязали к нему брандер. Крюки, брошенные с рей, должны были ещебольше перепутать снасти и не дать испанцам возможности освободиться отнепрошеных гостей. На борту испанского галиона затрубили тревогу, и началась паника.Испанцы, не успев продрать от сна глаза, бегали, суетились, кричали. Онипытались было поднять якорь, но от этой попытки, предпринятой с отчаяния,пришлось отказаться, поскольку времени на это все равно не хватило бы.Испанцы полагали, что пираты пойдут на абордаж, и в ожидании нападениясхватились за оружие. Странное поведение нападающих ошеломило экипаж"Энкарнасиона", потому что оно не походило на обычную тактику корсаров. Ещеболее поразил их вид голого верзилы Волверстона, который, размахиваяподнятым над головой огромным пылающим факелом, носился по палубе своегосуденышка. Испанцы слишком поздно догадались о том, что Волверстон поджигалфитили у бочек с горючим. Один из испанских офицеров, обезумев от паники,приказал послать на шлюп абордажную группу. Но и этот приказ запоздал. Волверстон, убедившись, что шестеро егомолодцев блестяще выполнили данные им указания и уже спрыгнули за борт,подбежал к ближайшему открытому люку, бросил в трюм пылающий факел, а затемнырнул в воду, где его подобрал баркас с "Арабеллы". Но еще до того, какподобрали Волверстона, шлюп стал похож на гигантский костер, откуда силойвзрывов выбрасывались и летели на "Энкарнасион" пылающие куски горючихматериалов. Длинные языки пламени лизали борт галиона, отбрасывая назаднемногих испанских смельчаков, которые хотя и поздно, но все же пыталисьоттолкнуть шлюп. В то время как самый мощный корабль испанской эскадры уже в первыеминуты сражения быстро выходил из строя, Блад приближался к "Сальвадору".Проходя перед его носом, "Арабелла" дала бортовой залп, который с ужаснойсилой смел все с палубы испанского корабля. Затем "Арабелла" повернулась и,продвигаясь вдоль борта "Сальвадора", произвела в упор по его корпусу второйзалп из всех своих бортовых пушек. Оставив "Сальвадор" наполовину выведеннымиз строя и продолжая следовать своим курсом, "Арабелла" несколькими ядрамииз носовых пушек привела в замешательство команду "Инфанты", а затем сгрохотом ударилась о ее корпус, чтобы взять испанский корабль на абордаж,пока Хагторп проделывал подобную операцию с "Сан-Фелипе". За все это время испанцы не успели сделать ни одного выстрела -- такврасплох они были захвачены и таким ошеломляющим был внезапный удар Блада. Взятые на абордаж и устрашенные сверкающей сталью пиратских клинков,команды "Сан-Фелипе" и "Инфанты" не оказали никакого сопротивления. Зрелищеобъятого пламенем флагманского корабля и выведенного из строя "Сальвадора"так потрясло их, что они бросили оружие. Если бы "Сальвадор" оказал решительное сопротивление и воодушевил своимпримером команды других неповрежденных кораблей, вполне возможно, чтосчастье в этот день могло бы перекочевать на сторону испанцев. Но этого непроизошло по характерной для испанцев жадности: "Сальвадору" нужно былоспасать находившуюся на нем казну эскадры. Озабоченный прежде всего тем,чтобы пятьдесят тысяч песо не попали в руки пиратов, дон Мигель,перебравшийся с остатками своей команды на "Сальвадор", приказал идти кфорту на острове Лас Паломас. Рассчитывая на неизбежную встречу с пиратами,адмирал перевооружил форт и оставил в нем гарнизон. Для этой цели он снял сфорта Кохеро, находившегося в глубине залива, несколько дальнобойных"королевских" пушек, более мощных, чем обычные. Ничего не знавший об этом капитан Блад на "Арабелле" в сопровождении"Инфанты", уже с командой из корсаров и Ибервилем во главе, бросился впогоню за испанцами. Кормовые пушки "Сальвадора" беспорядочно отвечали насильный огонь пиратов. Однако повреждения на нем были так серьезны, что,добравшись до мелководья под защиту пушек форта, корабль начал тонуть иопустился на дно, оставив часть своего корпуса над водой. Команда корабля налодках и вплавь добралась до берега Лас Паломас. Когда капитан Блад считал победу уже выигранной, а выход в море --свободным, форт внезапно показал свою огромную, но скрытую до этого мощь.Раздался залп "королевских" пушек. Тяжелыми ядрами была снесена часть бортаи убито несколько пиратов. На судне началась паника. За первым залпом последовал второй, и если бы Питт, штурман "Арабеллы",не подбежал к штурвалу и не повернул корабль резко вправо, то "Арабелле"пришлось бы плохо. "Инфанта" пострадала значительно сильнее. В пробоины наватерлинии ее левого борта хлынула вода, и корабль, несомненно, затонул бы,если бы решительный и опытный Ибервиль не приказал немедленно сбросить вводу все пушки левого борта. "Инфанту" удалось удержать на воде, хотя корабль сильно кренился направый борт, и все же он шел вслед за "Арабеллой". Пушки форта продолжалистрелять вдогонку по уходящим кораблям, но уже не могли причинить имзначительных повреждений. Выйдя из-под огня форта и соединившись с"Элизабет" и "Сан-Фелипе", "Арабелла" и "Инфанта" легли в дрейф, и капитанычетырех кораблей могли наконец обсудить свое нелегкое положение.Глава XVII. ОДУРАЧЕННЫЕ
На полуюте "Арабеллы" под яркими лучами утреннего солнца заседалпоспешно созванный совет. Капитан Блад, председательствовавший на совете,совершенно пал духом. Много лет спустя он говорил Питту, что этот день былсамым тяжелым днем его жизни. Он провел бой с искусством, которым посправедливости можно было гордиться, и разгромил противника, обладающегобезусловно подавляющими силами. И все же Блад понимал всю бесплодность этойпобеды. Всего лишь три удачных выстрела батареи, о существовании которой онине подозревали, -- и победа превратилась в поражение. Им стало ясно, чтосейчас нужно бороться за свое освобождение, а оно могло прийти лишь послезахвата форта, охраняющего выход в море. Вначале капитан Блад сгоряча предложил немедля приступить к ремонтукораблей и тут же сделать новую попытку прорваться в море. Но его отговорилиот этого рискованного шага: так можно было потерять все. И капитан Блад,едва лишь спокойствие вернулось к нему, трезво оценил сложившуюсяобстановку: "Арабелла" не могла выйти в море, "Инфанта" едва держалась наводе, а "Сан-Фелипе" получил серьезные повреждения еще до захвата егопиратами. В конце концов Блад согласился с тем, что у них нет иного выхода, каквернуться в Маракайбо и там заново оснастить корабли, прежде чем сделать ещеодну попытку прорваться в море. Так они и решили. И вот в Маракайбо вернулись победители, побежденные вкоротком, но ужасном бою. Раздражение Блада еще более усилил мрачныйпессимизм Каузака. Испытав головокружение от быстрой и легкой победы надпревосходящими силами противника, бретонец сразу же впал в глубокоеотчаяние, заразив своим настроением большую часть французских корсаров. -- Все кончено, -- заявил он Бладу. -- На этот раз мы попались. -- Я слышал это от тебя и раньше, -- терпеливо ответил ему капитанБлад. -- А ведь ты, кажется, можешь понять, что произошло. Ведь никто нестанет отрицать, что мы вернулись с большим количеством кораблей и пушек.Погляди сейчас на наши корабли. -- Я и так на них смотрю. -- Ну, тогда я и разговаривать не хочу с такой трусливой тварью! -- Ты смеешь называть меня трусом? -- Конечно! Бретонец, тяжело сопя, исподлобья взглянул на обидчика. Однакотребовать от него удовлетворения он не мог, помня судьбу Левасера ипрекрасно понимая, какое удовлетворение можно получить от капитана Блада.Поэтому он пробормотал обиженно: -- Ну, это слишком! Очень уж много ты себе позволяешь! -- Знаешь, Каузак, мне смертельно надоело слушать твое нытье и жалобы,когда все идет не так гладко, как на званом обеде. Если ты ищешь спокойнойжизни, то не выходи в море, а тем более со мной, потому что со мной спокойноникогда не будет. Вот все, что я хотел тебе сказать. Разразившись проклятиями, Каузак оставил Блада и отправился к своимлюдям, чтобы посоветоваться с ними и решить, что делать дальше. А капитан Блад, не забывая и о своих врачебных обязанностях, отправилсяк раненым и пробыл у них до самого вечера. Затем он поехал на берег, в домгубернатора, и, усевшись за стол, на изысканном испанском языке написал донуМигелю вызывающее, но весьма учтивое письмо. "Нынче утром Вы, Ваше высокопревосходительство, убедились, на что яспособен, -- писал он. -- Несмотря на Ваше более чем двойное превосходство влюдях, кораблях и пушках, я потопил или захватил все суда Вашей эскадры,пришедшей в Маракайбо, чтобы нас уничтожить. Сейчас Вы не в состоянииосуществить свои угрозы, если даже из Ла Гуайры подойдет ожидаемый Вами"Санто-Ниньо". Имея некоторый опыт, Вы легко можете себе представить, чтоеще произойдет. Мне не хотелось беспокоить Вас, Вашевысокопревосходительство, этим письмом, но я человек гуманный и ненавижукровопролитие. Поэтому, прежде чем разделаться с Вашим фортом, который Высчитаете неприступным, так же как раньше я расправился с Вашей эскадрой,которую Вы тоже считали непобедимой, я из элементарных человеческихпобуждений делаю Вам последнее предупреждение. Если Вы предоставите мневозможность свободно выйти в море, заплатите выкуп в пятьдесят тысяч песо ипоставите сто голов скота, то я не стану уничтожать город Маракайбо иоставлю его, освободив сорок взятых мною здесь пленных. Среди них есть многоважных лиц, которых я задержу как заложников впредь до нашего выхода воткрытое море, после чего они будут отосланы обратно в каноэ, специальнозахваченных мною для этой цели. Если Вы, Ваше высокопревосходительство,неблагоразумно отклоните мои скромные условия и навяжете мне необходимостьзахватить форт, хотя это будет стоить многих жизней, я предупреждаю Вас, чтопощады не ждите. Я начну с того, что превращу в развалины чудесный городМаракайбо... " Закончив письмо, Блад приказал привести к себе захваченного вГибралтаре вице-губернатора Маракайбо. Сообщив ему содержание письма, оннаправил его с этим письмом к дону Мигелю. Блад правильно учел, что вице-губернатор был самым заинтересованнымлицом из всех жителей Маракайбо, который согласился бы любой ценой спастигород от разрушения. Так оно и произошло. Вице-губернатор, доставив письмо дону Мигелю,действительно дополнил его своими собственными настойчивыми просьбами. Но дон Мигель не склонился на просьбы и мольбы. Правда, его эскадрачастично была захвачена, а частично потоплена. Но адмирал успокаивал себятем, что его застигли врасплох, и клялся, что это никогда больше неповторится. Захватить форт никому не удастся. Пусть капитан Блад сотретМаракайбо с лица земли, но ему все равно не уйти от сурового возмездия, кактолько он решится выйти в море (а рано или поздно ему, конечно, придется этосделать)! Вице-губернатор был в отчаянии. Он вспылил и наговорил адмиралу многодерзостей. Но ответ адмирала был еще более дерзким: -- Если бы вы были верноподданным нашего короля и не допустили бы сюдаэтих проклятых пиратов, так же как я не допущу, чтобы они ушли отсюда, мы непопали бы сейчас в такое тяжелое положение. Поэтому прошу не давать мнетрусливых советов. Ни о каком соглашении с капитаном Бладом не может бытьречи, и я выполню свой долг перед моим королем. Помимо этого, у меня естьличные счеты с этим мерзавцем, и я намерен с ним расплатиться. Так ипередайте тому, кто вас послал! Этот ответ адмирала вице-губернатор и принес в свой красивый дом вМаракайбо, где так прочно обосновался капитан Блад, окруженный сейчасглаварями корсаров. Адмирал проявил такую выдержку после происшедшейкатастрофы, что вице-губернатор чувствовал себя посрамленным и, вручая Бладуответ, вел себя весьма дерзко, чем адмирал остался бы очень доволен, если бымог это видеть. -- Ах так! -- спокойно улыбаясь, сказал Блад, хотя его сердцеболезненно сжалось, так как он все же рассчитывал на иной ответ. -- Ну чтож, я сожалею, что адмирал так упрям. Именно поэтому он и потерял свой флот.Я ненавижу разрушения и кровопролития. Но ничего не поделаешь. Завтра утромсюда доставят вязанки хвороста. Может быть, увидев зарево пожара, адмиралповерит, что Питер Блад держит свое слово. Вы можете идти, дон Франциско. Утратив остатки своей смелости, вице-губернатор ушел в сопровождениистражи, с трудом волоча ноги. Как только он вышел, Каузак, побледнев, вскочил с места и, размахиваядрожащими руками, хрипло закричал: -- Клянусь концом моей жизни, что ты на это скажешь? -- И, не ожидаяответа, продолжал: -- Я знал, что адмирала так легко не напугаешь. Он загналнас в Ловушку и знает об этом, а ты своим идиотским письмом обрек всех нагибель. -- Ты кончил? -- спокойно спросил Блад, когда француз остановился,чтобы передохнуть. -- Нет. -- Тогда избавь меня от необходимости выслушивать твой бред. Ничегонового ты не можешь сказать. -- А что скажешь ты? Что ты можешь сказать? -- завизжал Каузак. -- Черт возьми! Я надеялся, что у тебя будут какие-нибудь предложения.Но если ты озабочен только спасением своей собственной шкуры, то лучше будеттебе и твоим единомышленникам убраться к дьяволу. Я уверен, что испанскийадмирал с удовольствием узнает, что нас стало меньше. На прощанье мы дадимвам шлюп. Отправляйтесь к дону Мигелю, так как все равно от вас пользы недождешься. -- Пусть это решат мои люди! -- зарычал Каузак и, подавив в себеярость, отправился к своей команде. Придя на следующее утро к капитану Бладу, он застал его одного вовнутреннем дворике. Опустив голову на грудь, Блад расхаживал взад и вперед.Его раздумье Каузак ошибочно принял за уныние. -- Мы решили воспользоваться твоим предложением, капитан! -- вызывающеобъявил он. Капитан Блад, продолжая держать руки за спиной, остановился иравнодушно взглянул на пирата. Каузак пояснил: -- Сегодня ночью я послал письмо испанскому адмиралу и сообщил, чторасторгаю союз с тобой, если он разрешит нам уйти отсюда с военнымипочестями. Сейчас я получил ответ. Адмирал принимает наше предложение приусловии, что мы ничего с собой не возьмем. Мои люди уже грузятся на шлюп, имы отплываем немедленно. -- Счастливого пути, -- ответил Блад и, кивнув головой, повернулся,чтобы возобновить свои прерванные размышления. -- И это все, что ты мне хочешь сказать? -- закричал Каузак. -- Я мог бы тебе сказать еще кое-что, -- стоя спиной к Каузаку, отвечалБлад" -- но знаю, что это тебе не понравится. -- Да?! Ну, тогда прощай, капитан! -- И ядовито добавил: -- Я верю, чтомы больше не встретимся. -- Я не только верю, но и хочу на это надеяться, -- ответил Блад. Каузак с проклятиями выбежал из дворика. Еще до полудня он отплылвместе со своими сторонниками. Их набралось человек шестьдесят. Настроениеих было подавленное, так как они позволили Каузаку уговорить себясогласиться уйти с пустыми руками, несмотря на все попытки Ибервиляотговорить их. Адмирал сдержал свое слово и позволил им свободно выйти вморе, чего Блад, хорошо зная испанцев, даже не ожидал. Едва лишь французы успели отплыть, как капитану Бладу доложили, чтовице-губернатор умоляет его принять. Ночные размышления пошли на пользу донуФранциско: они усилили его опасения за судьбу города Маракайбо, так же как ивозмущение непреклонностью адмирала. Капитан Блад принял его любезно: -- С добрым утром, дон Франциско! Я отложил фейерверк до вечера. Втемноте он будет виден лучше. Дон Франциско, хилый, нервный, пожилой человек, несмотря на знатноепроисхождение, не отличался особой храбростью. Будучи принят Бладом, онсразу же перешел к делу: -- Я хочу просить вас, дон Педро, отложить разрушение города на тридня. За это время я обязуюсь собрать выкуп -- пятьдесят тысяч песо и стоголов скота, которые отказался дать вам дон Мигель. -- А где же вы его соберете? -- спросил Блад с чуть заметнымудивлением. Дон Франциско повел головой. -- Это мое личное дело, -- ответил он, -- и в этом деле мне помогут моисоотечественники. Освободите меня под честное слово, оставив у себязаложником моего сына. И так как Блад молчал, вице-губернатор принялся умолять капитанапринять его предложение. Но тот резко прервал его: -- Клянусь всеми святыми, дон Франциско, я удивлен тем, что вы решилисьприйти ко мне с такой басней! Вам известно место, где можно собрать выкуп, ив то же время вы отказываетесь назвать его мне. А не кажется ли вам, что сгорящими фитилями между пальцами вы станете более разговорчивым? Дон Франциско чуть побледнел, но все же снова покачал головой: -- Так делали Морган, Л'Оллонэ и другие пираты, но так не можетпоступить капитан Блад. Если бы я не знал этого, то не сделал бы вам такогопредложения. -- Ах, старый плут! -- рассмеялся Питер Блад. -- Вы пытаетесь сыгратьна моем великодушии, не так ли? -- На вашей чести, капитан! -- На чести пирата? Нет, вы определенно сошли с ума! Однако дон Франциско продолжал настаивать: -- Я верю в честь капитана Блада. О вас известно, что вы воюете, какджентльмен. Капитан Блад снова засмеялся, но на сей раз его смех звучализдевательски, и это вызвало у дона Франциско опасение за благоприятныйисход их беседы. Ему в голову не могло прийти, что Блад издевается над самимсобой. -- Хорошо, -- сказал капитан. -- Пусть будет так, дон Франциско. Я дамвам три дня, которые вы просите. Дон Франциско, освобожденный из-под стражи, отправился выполнять своеобязательство, а капитан Блад продолжал размышлять о том, что репутациярыцаря в той мере, в какой она совместима с деятельностью пирата, все жеможет иногда оказаться полезной. К исходу третьего дня вице-губернатор вернулся в Маракайбо с мулами,нагруженными деньгами и слитками драгоценных металлов. Позади шло стадо всто голов скота, которых гнали рабынегры. Скот был передан пиратам, ранее занимавшимся охотой и умевшимзаготовлять мясо впрок. Большую часть недели они провели на берегу заразделкой туш и засолом мяса. Пока шла эта работа и производился ремонт кораблей, капитан Бладнеустанно размышлял над задачей, от решения которой зависела его дальнейшаясудьба. Разведчики-индейцы сообщили ему, что испанцам удалось снять с"Сальвадора" тридцать пушек и таким образом увеличить и без того мощнуюартиллерию форта еще на одну батарею. В конце концов Блад, надеясь, чтовдохновение осенит его на месте, решил провести разведку самолично. Рискуяжизнью, он под покровом ночи с двумя индейцами, ненавидевшими жестокихиспанцев, перебрался в каноэ на остров и, спрятавшись в низком кустарнике,покрывавшем берег, пролежал там до рассвета. Затем уже в одиночку Бладотправился исследовать остров и подобрался к форту значительно ближе, чемэто позволяла осторожность. Но он пренебрег осторожностью, чтобы проверить возникшее у негоподозрение. Возвышенность, на которую Блад взобрался ползком, находилась примернона расстоянии мили от форта. Отсюда все внутреннее расположение крепостиоткрывалось как на ладони. С помощью подзорной трубы он смог убедиться восновательности своих подозрений; да, вся артиллерия форта была обращена всторону моря. Довольный разведкой, он вернулся в Маракайбо и внес на рассмотрениеПитта, Хагторпа, Ибервиля, Волверстона, Дайка и Огла предложение о штурмефорта с берега, обращенного в сторону материка. Перебравшись в темноте наостров, они нападут на испанцев внезапно и сделают попытку разгромить их дотого, как они для отражения атаки смогут перебросить свои пушки. Предложение Блада было холодно встречено всеми офицерами, заисключением Волверстона, который по своему темпераменту относился к типулюдей, любящих риск. Хагторп же немедленно выступил против. -- Это очень легкомысленный шаг, Питер, -- сурово сказал он, качаяголовой. -- Подумал ли ты о том, что мы не сможем подойти незамеченными кфорту на расстояние, откуда можно будет броситься на штурм? Испанцы нетолько вовремя обнаружат нас, но и успеют перетащить свои пушки. А если даженам удастся подойти к форту незаметно, то мы не сможем взять с собой нашипушки и должны будем рассчитывать только на легкое оружие. Неужели тыдопускаешь, что три сотни смельчаков -- а их осталось столько последезертирства Каузака -- могут атаковать превосходящего вдвое противника,сидящего в укрытии? Другие -- Дайк, Огл, Ибервиль и даже Питт -- шумно согласились сХагторпом. Блад внимательно выслушал все возражения и попытался доказать,что он учел все возможности, взвесил весь риск... И вдруг Блад умолк на полуслове, задумался на мгновение, затем в глазахего загорелось вдохновение. Опустив голову, он некоторое время что-товзвешивал, бормоча то "да", то "нет", а потом, смело взглянув в лицо своимофицерам, сказал громко: -- Слушайте! Вы, конечно, правы -- риск очень велик. Но я придумалвыход. Атака, затеваемая нами, будет ложной. Вот план, который я предлагаювам обсудить! Блад говорил быстро, отчетливо, и, по мере того как он излагал своепредложение, лица его офицеров светлели. Когда же он кончил свою краткуюречь, все в один голос закричали, что они спасены. -- Ну, это еще нужно доказать, -- сказал он. Они решили выйти из Маракайбо утром следующего дня, так как ещенакануне все уже было готово к отплытию и корсаров ничто больше незадерживало. Уверенный в успехе своего плана, капитан Блад приказал освободитьзаложников и даже пленных негров-рабов, которых все считали законнойдобычей. Единственная предосторожность по отношению к освобожденным пленнымзаключалась в том, что всех их поместили в большой каменной церкви и заперлитам на замок. Освободить пленных должны были уже сами горожане после своеговозвращения в город. Погрузив в трюмы все захваченные ценности, корсары подняли якорь идвинулись к выходу в море. На буксире у каждого корабля было по три пироги. Адмирал, заметив паруса пиратских кораблей, блиставшие в ярких лучахполуденного солнца, с удовлетворением потирал длинные сухие руки и злораднохихикал. -- Наконец-то! -- радостно приговаривал он. -- Сам бог доставляет ихпрямо в мои руки. Рано или поздно, но так должно было случиться. Ну,скажите, господа, -- обратился он к офицерам, стоявшим позади него, -- развене подтвердилось мое предположение? Итак, сегодня конец всем пакостям,которые причинял подданным его католического величества короля Испании этотнегодяй дон Педро Сангре, как он мне однажды представился. Тут же были отданы необходимые распоряжения, и вскоре форт превратилсяв оживленный улей. У пушек выстроилась прислуга, в руках у канониров тлелифитили, но корсарская эскадра, идя на Лас Паломас, почему-то стала заметноотклоняться к западу. Испанцы в недоумении наблюдали за странными маневрамипиратских кораблей. Примерно в полутора милях от форта и в полумиле от берега, то есть там,где начиналось мелководье, все четыре корабля стали на якорь как раз впределах видимости испанцев, но вне пределов досягаемости их самыхдальнобойных пушек. Адмирал торжествующе захохотал: -- Ага! Эти английские собаки колеблются! Клянусь богом, у них есть дляэтого все основания! -- Они будут ждать наступления темноты, -- высказал свое предположениеего племянник, дрожавший от возбуждения. Дон Мигель, улыбаясь, взглянул на него: -- А что им даст темнота в этом узком проливе под дулами моих пушек?Будь спокоен, Эстебан, сегодня ночью мы отомстим за твоего отца и моегобрата. Он прильнул к окуляру подзорной трубы и не поверил своим глазам,увидев, что пироги, шедшие на буксире за пиратскими кораблями, былиподтянуты к бортам. Он не мог понять этого маневра, но следующий маневрудивил его еще больше: побыв некоторое время у противоположных бортовкораблей, пироги одна за другой уже с вооруженными людьми появились снова и,обойдя суда, направились в сторону острова. Лодки шли по направлению кгустым кустарникам, сплошь покрывавшим берег и вплотную подходившим к воде.Адмирал, широко раскрыв глаза, следил за лодками до тех пор, пока они нескрылись в прибрежной растительности. -- Что означает эта чертовщина? -- спросил он своих офицеров. Никто ему не мог ответить, все они в таком же недоумении глядели вдаль.Минуты через две или три Эстебан, не сводивший глаз с водной поверхности,дернул адмирала за рукав и, протянув руку, закричал: -- Вот они, дядя! Там, куда он указывал, действительно показались пироги. Они шли обратнок кораблям. Однако сейчас в лодках, кроме гребцов, никого не было. Всевооруженные люди остались на берегу. Пироги подошли к кораблям и снова отвезли на Лас Паломас новую партиювооруженных людей. Один из испанских офицеров высказал наконец своепредположение: -- Они хотят атаковать нас с суши и, конечно, попытаются штурмоватьфорт. -- Правильно, -- улыбнулся адмирал. -- Я уже угадал их намерения. Еслибоги хотят кого-нибудь наказать, то прежде всего они лишают его разума. -- Может быть, мы сделаем вылазку? -- возбужденно сказал Эстебан. -- Вылазку? Через эти заросли? Чтобы нас перестреляли? Нет, нет, мыбудем ожидать их атаки здесь. И как только они нападут, мы тут же ихуничтожим. Можете в этом не сомневаться. Однако к вечеру адмирал был уже не так уверен в себе. За это времяпироги шесть раз доставили людей на берег и, как ясно видел в подзорнуютрубу дон Мигель, перевезли по меньшей мере двенадцать пушек. Он уже больше не улыбался и, повернувшись к своим офицерам, не то сраздражением, не то с беспокойством заметил: -- Какой болван говорил мне, что корсаров не больше трехсот человек?Они уже высадили на берег по меньшей мере вдвое больше людей. Адмирал был изумлен, но изумление его значительно увеличилось бы, еслибы ему сказали, что на берегу острова Лас Паломас нет ни одного корсара и ниодной пушки. Дон Мигель не мог догадаться, что пироги возили одних и тех желюдей: при поездке на берег они сидели и стояли в лодках, а при возвращениина корабли лежали на дне лодок, и поэтому со стороны казалось, что в лодкахнет никого. Возрастающий страх испанской солдатни перед неизбежной кровавойсхваткой начал передаваться и адмиралу. Испанцы боялись ночной атаки, так как им уже стало известно, что уэтого кошмарного капитана Блада оказалось вдвое больше сил, нежели былопрежде. И в сумерках испанцы наконец сделали то, на что так рассчитывал капитанБлад: они приняли именно те самые меры для отражения атаки с суши,подготовка к которой была столь основательно симулирована пиратами. Испанцыработали как проклятые, перетаскивая громоздкие пушки, установленные так,чтобы полностью простреливать узкий проход к морю. Со стонами и криками, обливаясь потом, подстегиваемые грозной бранью иплетками своих офицеров, в лихорадочной спешке и панике перетаскивали оничерез всю территорию форта на сторону, обращенную к суше, свои тяжелыепушки. Их нужно было установить заново. Чтобы подготовиться к отражениюатаки, которая могла начаться в любую минуту. И когда наступила ночь, испанцы были уже более или менее подготовлены котражению атаки. Они стояли у своих пушек, смертельно страшась предстоящегоштурма. Безрассудная храбрость сумасшедших дьяволов капитана Блада давно ужестала поговоркой на морях Мэйна... Но, пока они ждали нападения, эскадра корсаров под прикрытием ночи,воспользовавшись отливом, тихо подняла якоря. Нащупывая путь промерамиглубин, четыре неосвещенных корабля направились к узкому проходу в море.Капитан Блад приказал спустить все паруса, кроме бушпритных, которыеобеспечивали движение кораблей и были выкрашены в черный цвет. Впереди борт о борт шли "Элизабет" и "Инфанта". Когда они почтипоравнялись с фортом, испанцы, целиком поглощенные наблюдениями запротивоположной стороной, заметили в темноте неясные очертания кораблей иуслышали тихий плеск рассекаемых волн и журчание кильватерных струй. И тут вночном воздухе раздался такой взрыв бессильной человеческой ярости, какого,вероятно, не слышали со дня вавилонского столпотворения [62]. Чтобы умножить замешательство среди испанцев, "Элизабет" в ту минуту,когда быстрый отлив проносил ее мимо, произвела по форту залп из всех своихпушек левого борта. Тут только адмирал понял, что его одурачили и что птичка благополучноулетает из клетки, хотя он еще не мог сообразить, как это произошло. Внеистовом гневе дон Мигель приказал перенести на старые места только что и стаким трудом снятые оттуда пушки. Он погнал канониров на те слабенькиебатареи, которые из всего его мощного, но пока бесполезного вооружения одниохраняли проход в море. Потеряв еще несколько драгоценных минут, эти батареинаконец открыли огонь. В ответ прогремел ужасающей силы бортовой залп "Арабеллы", поднимавшейвсе свои паруса. Взбешенные испанцы на мгновение увидели ее красный корпус,освещенный огромной вспышкой огня. Скрип фалов [63] утонул в грохоте залпа,и "Арабелла" исчезла, как призрак. Скрывшись в благоприятствующую им темноту, куда беспорядочно и наугадстреляли мелкокалиберные испанские пушки, уходящие корабли, чтобы не выдатьсвоего местоположения растерявшимся и одураченным испанцам, не произвелибольше ни одного выстрела. Повреждения, нанесенные кораблям корсаров, были незначительны.Подгоняемая хорошим южным бризом, эскадра Блада миновала узкий проход ивышла в море. А дон Мигель, оставшись на острове, мучительно переживал казавшуюсятакой прекрасной, но, увы, уже утраченную возможность расквитаться с Бладоми думал о том, какими словами он доложит высшему совету католического короляобстоятельства ухода Питера Блада из Маракайбо с двумя двадцатипушечнымифрегатами, ранее принадлежавшими Испании, не говоря уже о двухстахпятидесяти тысячах песо и всякой другой добыче. Блад ушел, несмотря на точто у дона Мигеля было четыре галиона и сильно вооруженный форт, которыепозволяли испанцам держать пиратов в прочной ловушке. "Долг" Питера Блада стал огромным, и дон Мигель страстно поклялся переднебом взыскать его сполна, чего бы это ему ни стоило. Однако потери, понесенные королем Испании, этим не исчерпывались.Вечером следующего дня у острова Аруба эскадра Блада встретила "СантоНиньо". Корабль на всех парусах спешил в Маракайбо на помощь дону Мигелю.Испанцы решили вначале, что навстречу им идет победоносный флот дона Мигеля,возвращающийся после разгрома пиратов. Когда же корабли сблизились и нагрот-мачте "Арабеллы", к величайшему разочарованию испанцев, взвилсяанглийский вымпел, капитан "Санто Ниньо", решив, что храбрость не всегдаполезна в жизни, спустил свой флаг. Капитан Блад приказал команде испанского корабля погрузиться в шлюпки иотправиться на Арубу, в Маракайбо, к черту на рога или куда им толькозаблагорассудится. Он был настолько великодушен, что подарил им несколькопирог, которые все еще шли на буксире за его кораблями. -- Вы застанете дона Мигеля в дурном настроении. Передайте адмиралупривет и скажите, что я беру на себя смелость напомнить ему следующее: завсе несчастья, выпавшие на его долю, он должен винить только самого себя.Все зло, которое он совершил, разрешив своему брату произвести неофициальныйрейд на остров Барбадос, воздалось ему сторицей. Пусть он подумает дваждыили трижды до того, как решится снова выпустить своих дьяволов на какоелибоанглийское поселение. С этими словами он отпустил капитана "Санто Ниньо" и приступил космотру своего нового трофея. Подняв люки, люди "Арабеллы" обнаружили, что втрюмах испанского корабля находится живой груз. -- Рабы, -- сказал Волверстон и на все лады проклинал испанцев, пока изтрюма не выполз Каузак, щурясь и морщась от яркого солнечного света. Бретонец морщился, конечно, не только от солнца. И те, кто выползалвслед за ним -- а это были остатки его команды, -- последними словами ругалиКаузака за малодушие, заставившее их пережить позор, который заключался втом, что их спасли те самые люди, кого они предательски бросили и обрекли нагибель. Три дня назад "Санто Ниньо" потопил шлюп, подаренный им великодушнымБладом. Каузак едва спасся от виселицы, но, должно быть, лишь только длятого, чтобы на долгие годы стать посмешищем "берегового братства". И долго потом на острове Тортуга его издевательски расспрашивали: "Куда же ты девал свое маракайбское золото? "Глава XVIII. "МИЛАГРОСА"
Дело в Маракайбо должно считаться шедевром корсарской карьеры капитанаБлада. Хотя в любом из многих его боев, с любовной тщательностью описанныхДжереми Питтом, легко сразу же обнаружить проявления военного таланта ПитераБлада, однако ярче всего этот талант тактика и стратега проявился в боях приМаракайбо, завершившихся победоносным спасением из капкана, расставленногодоном Мигелем де Эспиноса. Блад и до этого пользовался большой известностью, но ее нельзя былосравнить с огромной славой, приобретенной им после этих сражений. Это быласлава, какой не знал ни один корсар, включая даже и знаменитого Моргана. В Тортуге, где Блад провел несколько месяцев, оснащая заново корабли,захваченные им из эскадры, готовившейся его уничтожить, он стал объектомпоклонения буйного "берегового братства". Множество пиратов добивалисьвысокой чести служить под командованием Блада. Это дало ему редкуювозможность разборчиво подбирать экипажи для новых кораблей своей эскадры,и, когда он отправился в следующий поход, под его началом находились пятьпрекрасно оснащенных кораблей и более тысячи корсаров. Это была не простослава, но и сила. Три захваченных испанских судна он, с некоторымакадемическим юмором, переименовал в "Клото", "Лахезис" и "Атропос" [64],будто для того, чтобы сделать свои корабли вершителями судеб тех испанцев,которые в будущем могли встретиться Бладу на морях. В Европе известие об этой эскадре, пришедшее вслед за сообщением оразгроме испанского адмирала под Маракайбо, вызвало сенсацию. Испания иАнглия были обеспокоены, хотя у этого беспокойства были разные основания, иесли вы потрудитесь перелистать дипломатическую переписку того времени,посвященную этому вопросу, то увидите, что она окажется довольно объемистойи не всегда корректной. А между тем дон Мигель де Эспиноса совершенно обезумел. Опала,явившаяся следствием поражений, нанесенных ему капитаном Бладом, чуть несвела с ума испанского адмирала. Рассуждая беспристрастно, нельзя непосочувствовать дону Мигелю. Ненависть стала ежедневной пищей этогонесчастного, а жажда мщения глодала его, как червь. Словно одержимый,метался он по волнам Карибского моря в поисках своего врага и, не находяего, нападал на все английские и французские корабли, встречавшиеся на егопути, чтобы как-то удовлетворить эту жажду мести. Говоря попросту, прославленный флотоводец и один из наиболее знатныхграндов Испании потерял голову и, гоняясь за пиратскими кораблями, сам, всвою очередь, стал пиратом. Королевский совет мог, разумеется, осудитьадмирала за его корсарские занятия. Но что это значило для человека, которыйуже давно был осужден без всякой надежды на прощение? А вот если бы емуудалось схватить и повесить капитана Блада, то Испания, быть может, болееснисходительно отнеслась бы к тому, что сейчас делал ее адмирал, и к тому,что он натворил прежде, потеряв несколько превосходных кораблей и упустив изсвоих рук знаменитого корсара. И, не учитывая того обстоятельства, что капитан Блад располагал сейчасподавляющим превосходством, испанец настойчиво искал дерзкого пирата нанепроторенных просторах морей. Однако целый год поиски были тщетными.Наконец ему все же удалось встретиться с Бладом, но при очень странныхобстоятельствах. 15 сентября 1688 года три корабля бороздили воды Карибского моря. Первым из них был одинокий флагманский корабль "Арабелла". Ураган,разразившийся в районе Малых Антильских островов, оторвал капитана Блада отего эскадры. Порывистый юго-восточный бриз этого душного периода года нес"Арабеллу" к Наветренному проливу; Блад спешил к острову Тортуга --единственному месту встречи мореплавателей, потерявших друг друга. Вторым кораблем был огромный испанский галион "Милагроса", на бортукоторого плавал мстительный дон Мигель. Вспомогательный фрегат "Гидальго"скрывался в засаде у юго-западных берегов острова Гаити. Третьим, и последним из кораблей, которые нас сейчас интересуют, быланглийский военный корабль, стоявший в упомянутый мною день на якоре вофранцузском порту Сен-Никола, на северо-западном берегу Гаити. Он следовализ Плимута на Ямайку и вез очень важного пассажира -- лорда Джулиана Уэйда.Лорд Сэндерленд, родственник лорда Уэйда, дал ему довольно ответственное иделикатное поручение, прямо вытекающее из неприятностей переписки междуАнглией и Испанией. Французское правительство, так же как и английское, было весьмараздражено действиями корсаров, ухудшавшими и без того натянутые отношения сИспанией. Тщетно пытаясь положить конец их операциям, правительстватребовали от губернаторов своих колоний максимальной суровости к пиратам.Однако губернаторы, подобно губернатору Тортуги, наживались на своих тайныхсделках с корсарами или же, подобно губернатору французской части Гаити,полагали, что пиратов следует не истреблять, а поощрять, так как они играютроль сдерживающей силы против мощи и алчности Испании. Поэтому губернаторы,не сговариваясь друг с другом, опасались применять какие-либо решительныемеры, которые могли бы заставить корсаров перенести свою деятельность вновые районы. Министр иностранных дел Англии лорд Сэндерленд, стремясь быстреевыполнить настойчивое требование короля Якова во что бы то ни сталоумиротворить Испанию, посол которой неоднократно изъявлял крайнеенедовольство своего правительства, назначил губернатором Ямайки решительногочеловека. Этим решительным человеком был самый влиятельный плантаторБарбадоса -- полковник Бишоп. Полковник принял назначение на пост губернатора с особым рвением,которое объяснялось тем, что он жаждал поскорее свести личные счеты сПитером Бладом. Оставив свои плантации, явившиеся источником его огромных богатств,Бишоп сразу же после прибытия на Ямайку дал почувствовать корсарам, что онне намерен с ними якшаться. Многим из них пришлось туговато. Лишь одинкорсар, бывший раб бывшего плантатора, не давался в руки Бишопа и всегдаускользал от него. Бесстрашно он продолжал тревожить испанцев на воде и насуше. Его смелые набеги и налеты никак не улучшали натянутых отношений междуАнглией и Испанией, а это было особенно нежелательно в те годы, когда мир вЕвропе сохранялся с таким трудом. Доведенный до бешенства не только день ото дня копившимся в немраздражением, но и бесконечными выговорами из Лондона за неумение справитьсяс капитаном Бладом, полковник Бишоп начал всерьез подумывать о захватесвоего противника непосредственно на Тортуге. К счастью для себя, онотказался от этой безумной затеи: его остановили не только мощные природныеукрепления острова, но и важные соображения о том, что затея очиститьТортугу от корсаров может быть расценена Францией как разбойничий налет итяжкое оскорбление дружественного государства. И все же полковнику Бишопуказалось, что если не принять каких-то решительных мер, то тогда вообщеничего не изменится. Эти мысли он и выложил в письме министру иностранныхдел. Это письмо, по существу правильно излагавшее истинное положение дел,привело лорда Сэндерленда в отчаяние. Он понимал, что такую неприятнуюпроблему немыслимо решить обычными средствами и что в таком деле необойдешься без применения средств чрезвычайных. Он вспомнил о Моргане,который при Карле II был привлечен на королевскую службу, и подумал, чтотакой же метод лестного для пирата решения вопроса мог бы оказаться полезными по отношению к капитану Бладу. Его светлость учел, что противозаконнуюдеятельность Блада вполне можно объяснить не его врожденными дурныминаклонностями, а лишь абсолютной необходимостью, что он был вынуждензаняться корсарством лишь в силу обстоятельств, связанных с его появлениемна Барбадосе, и что сейчас Блад может обрадоваться, получив возможностьотказаться от небезопасного занятия. Действуя в соответствии с этим выводом, Сэндерленд и послал на островЯмайку своего родственника лорда Джулиана Уэйда, снабдив его несколькими доконца заполненными, за исключением фамилий, офицерскими патентами. Министрдал ему четкие указания, какой линии поведения он должен придерживаться, новместе с тем предоставил полную свободу действий при выполнении этихуказаний. Прожженный интриган и хитрый политик, Сэндерленд посоветовалсвоему родственнику, в случае, если Блад окажется несговорчивым или Уэйд покакимлибо причинам сочтет нецелесообразным брать его на королевскую службу,заняться его офицерами и, соблазнив их, настолько ослабить Блада, чтобы онстал легкой жертвой полковника Бишопа. "Ройял Мэри", корабль, на котором путешествовал этот сноснообразованный, слегка распущенный и безукоризненно элегантный посол лордаСэндерленда, благополучно добрался до Сен-Никола -- своей последней стоянкиперед Ямайкой. Еще в Лондоне было решено, что лорд Джулиан явится сначала кгубернатору в Порт-Ройял, а оттуда уже отправится для свидания спрославленным пиратом на Тортугу. Но еще до знакомства с губернатором лордуДжулиану посчастливилось познакомиться с его племянницей, гостившей вСен-Никола у своих родственников, пережидая здесь совершенно нестерпимую вэтот период года жару на Ямайке. Пробыв здесь несколько месяцев, онавозвращалась домой, и просьба предоставить ей место на борту "Ройял Мэри"была сразу же удовлетворена. Лорд Джулиан обрадовался ее появлению на корабле. До сих порпутешествие было просто очень интересным, а сейчас приобретало даженекоторую пикантность. Дело в том, что его светлость принадлежал к темгалантным кавалерам, для которых существование, не украшенное присутствиемженщины, было просто жалким и бессмысленным прозябанием. Мисс Арабелла Бишоп, прямая, искренняя, без малейшего жеманства и спочти мальчишеской свободой движений, конечно, не была той девушкой, накоторой в лондонском свете остановились бы глаза разборчивого лорда Уэйда,молодого человека лет двадцати восьми, выше среднего роста, но казавшегосяболее высоким из-за своей худощавости. Длинное, бледное лицо его светлости счувственным ртом и тонкими чертами, обрамленное локонами золотистого парика,и светло-голубые глаза придавали ему какое-то мечтательное или, точнее,меланхолическое выражение. Его изощренный и тщательно тренированный в такихвопросах вкус направлял его внимание к иным девушкам -- томным, беспомощным,но женственным. Очарование мисс Бишоп было бесспорным. Однако оценить егомог только человек с добрым сердцем и острым умом, а лорд Джулиан хотясовсем не был мужланом, но вместе с тем и не обладал должной деликатностью.Говоря так, я вовсе не хочу, чтобы все это было понято, как какой-то намек,компрометирующий его светлость. Но как бы там ни было, Арабелла Бишоп была молодой, интересной женщинойиз очень хорошей семьи, и на той географической широте, на которой оказалсясейчас лорд Джулиан, это явление уже само по себе представляло редкость. Онже, со своей стороны, с его титулом и положением, любезностью и манерамиопытного придворного, был представителем того огромного мира, которыйАрабелле, проведшей большую часть своей жизни на Антильских островах, былизвестен лишь понаслышке. Следует ли удивляться тому, что они почувствоваливзаимный интерес еще до того, как "Ройял Мэри" вышла из Сен-Никола. Каждыйиз них мог рассказать много такого, чего не знал другой. Он мог усладить еевоображение занимательными историями о Сент-Джеймском дворе, во многих изних отводя себе героическую или хотя бы достаточно приметную роль. Она жемогла обогатить его ум важными сведениями о Новом свете, куда он приехалвпервые. Еще до того как Сен-Никола скрылся из виду, они уже стали добрымидрузьями, и его светлость, внося поправки в свое первое впечатление о ней,ощутил очарование прямого и непосредственного чувства товарищества,заставлявшего ее относиться к каждому мужчине, как к брату. И можно лиудивляться, зная, насколько голова лорда Уэйда была занята делами егомиссии, что он как-то заговорил с ней о капитане Бладе! -- Интересно знать, -- сказал он, когда они прогуливались по корме, --видели ли вы когда-нибудь этого Блада? Ведь одно время он был рабом наплантациях вашего дяди. Мисс Бишоп остановилась и, облокотившись на гакаборт, глядела на землю,скрывающуюся за горизонтом. Прошло несколько минут, прежде чем она ответиласпокойным, ровным голосом: -- Я часто видела его и знаю его очень хорошо. -- Да?! Не может быть! Его светлость был слегка выведен из того состояния невозмутимости,которое он так старательно в себе культивировал, и поэтому не заметилвнезапно вспыхнувшего румянца на щеках Арабеллы Бишоп, хотя лорд считал себяочень наблюдательным человеком. -- Почему же не может быть? -- с явно деланным равнодушием спросилаАрабелла. Но Уэйд не заметил и этого странного спокойствия ее голоса. -- Да, да, -- кивнул он, думая о своем. -- Конечно, вы могли его знать.А что же он собой представляет, по вашему мнению? -- В те дни я уважала его, как глубоко несчастного человека. -- Вам известна его история? -- Он рассказал ее мне. Поэтому-то я и ценила его за удивительнуювыдержку, с какой он переносил свое несчастье. Однако после того, что онсделал, я уже почти сомневаюсь, рассказал ли он мне правду. -- Если вы сомневаетесь в несправедливости по отношению к нему состороны королевской комиссии, судившей мятежников Монмута, то все, что вамрассказал Блад, соответствует действительности. Точно выяснено, что он непринимал участия в восстании Монмута и был осужден по такому параграфузакона, которого мог и не знать, а судьи расценили его естественный поступоккак измену. Но, клянусь честью, он в какой-то мере отомстил за себя. -- Да, -- сказала она едва слышно, -- но ведь эта месть и погубила его. -- Погубила? -- рассмеялся лорд Уэйд. -- Вряд ли вы правы в этом. Яслыхал, что он разбогател и обращает испанскую добычу во французское золото,которое хранится им во Франции. Об этом побеспокоился его будущий тестьд'Ожерон. -- Его будущий тесть? -- переспросила Арабелла, и глаза ее широкораскрылись от удивления. -- Д'Ожерон? Губернатор Тортуги? -- Он самый, -- подтвердил лорд. -- Как видите, у капитана Бладасильный защитник. Должен признаться, я был очень огорчен этими сведениями,полученными мной в Сен-Никола, потому что все это осложняет выполнениезадачи, которую мой родственник лорд Сэндерленд поручил решить вашемупокорному слуге. Все это не радует меня, но это так. А для вас, я вижу, этоновость? Она молча кивнула головой, отвернулась и стала смотреть на журчащую закормой воду. Но вот заговорила снова, и голос ее опять звучал спокойно ибесстрастно: -- Мне трудно во всем этом разобраться. Но, если бы это было правдой,он не занимался бы сейчас корсарством. Если он... если бы он любил женщину ихотел на ней жениться и если он так богат, как вы говорите, то зачем емурисковать жизнью и... -- Вы правы. Я тоже так думал, -- прервал ее сиятельный собеседник, --пока мне не объяснили, в чем тут дело. А дело, конечно, в д'Ожероне: оналчен не только для себя, но и для своей дочери. Что же касается мадемуазельд'Ожерон, то мне рассказывали, что это дикая штучка, вполне под стать такомучеловеку, как Блад. Удивляюсь, почему он не женится и не возьмет ее на свойкорабль, чтобы пиратствовать вместе. Нового в этом для нее ничего не будет.И я удивляюсь терпению Блада. Он ведь убил человека, чтобы добиться еевзаимности. -- Убил человека? Из-за нее? -- Голос Арабеллы прервался. -- Да, французского пирата, по имени Левасер. Француз был возлюбленнымдевушки и сообщником Блада в какой-то авантюре. Блад домогался любви этойдевушки и, чтобы получить ее, убил Левасера. История, конечно,омерзительная. Но что поделаешь? У людей, живущих в этих краях, инаямораль... Арабелла подняла на него мертвенно-бледное лицо. Ее карие глазасверкнули, когда она резко прервала его попытку оправдать Блада: -- Да, должно быть, вы правы. Это мир иной морали, если его сообщникипозволили ему жить после этого. -- О, почему же так? Мне говорили, что вопрос о девушке был решен вчестном бою. -- Кто это сказал вам? -- Некий француз, по имени Каузак, которого я встретил в портовойтаверне Сен-Никола. Он служил у Левасера лейтенантом и присутствовал надуэли, в которой был убит Левасер. -- А девушка была там, когда они дрались? -- Да. Она тоже была там, и Блад увел ее после того, как разделался сосвоим товарищем корсаром. -- И сторонники убитого позволили ему уйти? (Он услыхал в ее голосенотку сомнения.) О, я не верю этой выдумке и не поверю никогда! -- Уважаю вас за это, мисс Бишоп. Я тоже не мог поверить, пока Каузакне объяснил мне, как было дело. -- Все мы сожалеем о смерти человека, которого мы уважали. Когда-то яотносилась к нему, как к несчастному, но достойному человеку. Сейчас... --по губам ее скользнула слабая, кривая улыбка, -- сейчас о таком человекелучше всего забыть. -- И она постаралась тут же перевести беседу на другиетемы. За короткое время дружба Арабеллы Бишоп с лордом Уэйдом углубилась иокрепла. Способность вызывать такую дружбу была величайшим даром Арабеллы.Но вскоре произошло событие, испортившее то, что обещало быть наиболееприятной частью путешествия его светлости. Это приятное путешествие сиятельного лорда и очаровательной девушкинарушил все тот же сумасшедший испанский адмирал, которого они встретили навторой день после отплытия из Сен-Никола. Капитан "Ройял Мэри" был смелымморяком. Его сердце не дрогнуло даже тогда, когда дон Мигель открыл огонь.Высокий борт испанского корабля отчетливо возвышался над водой и представлялтакую чудесную цель, что английский капитан решил достойно встретитьнежданного противника. Если командир этого корабля, плававшего под вымпеломИспании, лез на рожон -- ну что же, капитан "Ройял Мэри" мог удовлетворитьего желание. Вполне возможно, что в этот день разбойничья карьера донаМигеля де Эспиноса могла бы бесславно окончиться, если бы удачный выстрел с"Милагросы" не взорвал пороха, сложенного на баке "Ройял Мэри". От этоговзрыва половина английского корабля взлетела на воздух еще до начала боя.Как этот порох очутился на баке -- никто никогда не узнает: храбрый капитанне пережил своего корабля и, следовательно, не смог произвести надлежащегорасследования. В одно мгновение "Ройял Мэри" была изуродована, потеряла управление ибеспомощно закачалась на воде, а ее капитан и часть команды погибли. Ипрежде чем оставшиеся в живых английские моряки могли прийти в себя, испанцыуже взяли корабль на абордаж. Когда дон Мигель как победитель вступил на борт "Рояйл Мэри", АрабеллаБишоп была в капитанской каюте, а лорд Джулиан пытался успокоить и ободритьее заверениями, что все окончится благополучно. Сам Джулиан Уэйд чувствовалсебя не очень спокойно, а лицо его было несколько бледнее обычного. Нельзя,конечно, сказать, что он принадлежал к числу трусов. Но мысль о рукопашномбое неведомо с кем в качающейся деревянной посудине, которая в любую минутумогла погрузиться в морскую пучину, была весьма неприятной для человека,довольно храброго на суше. К счастью, мисс Бишоп не нуждалась в том слабомутешении, которое мог ей предложить лорд Уэйд. Конечно, она тоже слегкапобледнела, ее карие глаза стали немного большими, нежели обычно. Но девушкахорошо владела собой и, склонившись над капитанским столом, сохраняла в себедостаточно самообладания, чтобы успокаивать свою перепуганнуюмулатку-горничную, ползавшую у ее ног. Дверь распахнулась, и в каюту вошел дон Мигель, высокий, загорелый, сорлиным носом. Лорд Джулиан быстро повернулся к нему, положив руку на эфесшпаги. Однако испанец, не тратя слов, перешел к делу. -- Не будьте идиотом! -- сказал он резко. -- Ваш корабль тонет. За доном Мигелем стояли несколько человек в шлемах, и лорд Джулианмгновенно оценил обстановку. Он выпустил эфес шпаги, и клинок мягкоскользнул в ножны. Дон Мигель улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и протянулк шпаге руку. -- С вашего разрешения, -- сказал он. Лорд Джулиан заколебался и взглянул на Арабеллу. -- Я думаю, что так будет лучше, -- сказала она с полнымсамообладанием. Его светлость передернул плечами и отдал свою шпагу. -- А сейчас идите на мой корабль, -- сказал им дон Мигель и вышел изкаюты. Никто и не подумал отклонить это приглашение, высказанное вповелительной форме. Во-первых, испанец обладал силой, чтобы заставить их;во-вторых, было бессмысленно оставаться на тонущем корабле. Они задержалисьздесь еще на несколько минут только для того, чтобы Арабелла успела собратькоекакие вещи, а лорд Уэйд -- схватить свой саквояж с документами. Моряки, уцелевшие на изуродованных остатках того, что недавноназывалось "Ройял Мэри", были предоставлены самим себе. Они могли спасатьсяна шлюпках; ну, а если шлюпок не хватало, то у них оставалась возможностьдержаться на воде, цепляясь за какой-нибудь обломок мачты, или же простоутонуть без долгих мучений. Если лорда Уэйда и Арабеллу Бишоп взяли наиспанский корабль, то это объяснялось тем, что их явная ценность быласлишком очевидной для дона Мигеля. Он вежливо принял их в своей большойкаюте и церемонно предложил оказать ему честь, сообщив свои фамилии. Лорд Джулиан, еще находившийся под влиянием только что пережитогоужаса, с трудом заставил себя назвать свое имя. Но тут же, в свою очередь,потребовал, чтобы ему сказали, кто именно напал на "Ройял Мэри" и захватилподданных английского короля. Уэйд был очень раздражен и зол на самого себяи на все окружающее. Он сознавал, что не сделал ничего компрометирующего встоль необычном и трудном положении, в какое поставила его судьба, но иничем положительным он также не мог похвастаться. Все это, в общем, не имелобы существенного значения, если бы свидетелем его посредственного поведенияне была дама. Он был полон решимости при первом же удобном случае исправитьее впечатление о себе. -- Я дон Мигель де Эспиноса, -- прозвучал насмешливый ответ, -- адмиралвоенно-морского флота короля Испании. Лорд Джулиан оцепенел от изумления. Если Испания подняла такой шум из-за разбоев ренегата-авантюристакапитана Блада, то что же теперь могла говорить Англия? -- Тогда ответьте мне, почему вы ведете себя, как проклятый пират? --спросил он. А затем добавил: -- Я надеюсь, вам понятно, каковы будутпоследствия сегодняшнего дня и как строго с вас спросят за кровь,бессмысленно пролитую вами, и за ваше насилие над этой леди и мною? -- Я не совершал над вами никакого насилия, -- ответил адмирал,ухмыляясь, как может ухмыляться человек, у которого на руках все козыри. --Наоборот, я спас вам жизнь... -- Спасли нам жизнь! -- Лорд Джулиан на мгновение даже лишился языка оттакой наглости. -- А что вы скажете о погубленных вами жизнях? Клянусьбогом, они дорого вам обойдутся! Дон Мигель продолжал улыбаться. -- Возможно, -- сказал он. -- Все возможно. Но это будет потом. А покавам дорого обойдутся ваши собственные жизни. Полковник Бишоп -- человек сбольшим состоянием. Вы, милорд, несомненно, также богаты. Я подумаю над этими определю сумму вашего выкупа. -- Вы все-таки проклятый, кровожадный пират, как я и предполагал! --вспылил Уэйд. -- И у вас есть еще наглость называть себя адмиралом флотакороля Испании! Посмотрим, что скажет ваш король по этому поводу. Адмирал сразу же нахмурился, и сквозь напускную любезность прорвалосьсдерживаемое до сих пор бешенство. -- Я поступаю с английскими еретиками-собаками так, как они поступают сиспанцами! -- заорал он. -- Вы грабители, воры, исчадия ада! У меня хватаетчестности действовать от своего собственного имени, а вы... вы, вероломныескоты, натравливаете на нас ваших морганов, бладов и хагторпов, снимая ссебя ответственность за все их бесчинства! Вы умываете руки, как и Пилат. --Он злобно засмеялся. -- А сейчас Испания сыграет роль Пилата. Пусть онаснимет с себя ответственность и свалит ее на меня, когда ваш посол явится вЭскуриал жаловаться на пиратские действия дона Мигеля де Эспиноса. -- Капитан Блад -- не английский адмирал! -- воскликнул лорд Джулиан. -- А откуда я знаю, что это не ложь? Как это может быть известноИспании? Разве вы способны говорить правду, английские еретики? -- Сэр! -- негодующе вскричал лорд Джулиан, и глаза его заблестели. Попривычке он схватился рукой за то место, где обычно висела его шпага, затемпожал плечами и насмешливо улыбнулся. -- Конечно, -- сказал он спокойно, --вы можете безнаказанно оскорблять безоружного человека, вашего пленника. Этотак соответствует и вашему поведению и всему, что я слышал об испанскойчести. Лицо адмирала побагровело. Он уже почти поднял руку, чтобы ударитьУэйда, но сдержал свой гнев -- возможно, под влиянием только что сказанныхслов, -- резко повернулся и ушел, ничего не ответив.Глава XIX. ВСТРЕЧА
Адмирал ушел, хлопнув дверью. Лорд Джулиан повернулся к Арабелле,пытаясь улыбнуться. Он чувствовал, что неплохо держал себя в ее присутствии,и от этого испытывал почти детское удовлетворение. -- Вы все же согласитесь со мной, что последнее слово сказал я! --самодовольно заметил он, тряхнув своими золотистыми локонами. Арабелла Бишоп подняла на него глаза: -- Какая разница, кто именно сказал последнее слово? Я думаю об этихнесчастных с "Ройял Мэри". Многие из них действительно уже сказали своепоследнее слово. А за что они погибли? За что потоплен прекрасный корабль? -- Вы очень взволнованы, мисс Бишоп. Я... -- Взволнована?! -- Она принужденно засмеялась. -- Уверяю вас, сэр, яспокойна. Мне просто хочется знать, зачем испанец сделал все это? Для чего? -- Вы же слыхали, что он говорил! -- Уэйд сердито пожал плечами, затемкоротко добавил: -- Кровожадность. -- Кровожадность? -- спросила она в изумлении. -- Но это же дико,чудовищно! -- Да, вы правы, -- согласился лорд Джулиан. -- Я не понимаю этого. Три года назад испанцы напали на Бриджтаун. Онивели себя так бесчеловечно и жестоко, что этому трудно даже поверить. Икогда я сейчас вспоминаю об этом, мне кажется, что я видела кошмарный сон.Неужели люди такие скоты? -- Люди? -- удивленно переспросил лорд Джулиан. -- Скажите -- испанцы,и я тут же соглашусь с вами. Клянусь честью, все это может почти оправдатьпоступки людей, подобных Бладу! Она вздрогнула, словно от озноба, а затем, поставив локти на стол иопершись подбородком на ладони, уставилась перед собой. Наблюдая за девушкой, лорд Джулиан видел, что она осунулась ипобледнела. Причин для этого было достаточно. Но ни одна женщина из числаего знакомых не сохранила бы столько самообладания в таком тяжеломиспытании. Если же говорить о страхе, то за все время она не проявила ималейшего признака его. Уэйд восхищался ее мужеством. В каюту вошел слуга-испанец с чашкой шоколада и коробкой перуанскихсладостей на серебряном подносе, который он поставил на стол передАрабеллой. -- Адмирал просит вас откушать, -- сказал он и, поклонившись, вышел. Арабелла Бишоп, погруженная в свои думы, не обратила внимания ни наслугу, ни на то, что он принес. Она продолжала сидеть, глядя прямо передсобой. Лорд Джулиан прошелся по длинной и узкой каюте, свет в которую падалсквозь люк в потолке и большие квадратные окна, выходившие на корму. Каютабыла богато обставлена: на полу -- роскошные восточные ковры, у стен --книжные шкафы, а резной буфет из орехового дерева ломился от серебра. Пододним из окон на длинном низком сундуке лежала гитара, украшенная лентами.Лорд Джулиан взял гитару, нервно пробежал пальцами по струнам и положилинструмент обратно на сундук. В каюте воцарилась тишина, но ее вскоре нарушил Уэйд. Обернувшись кАрабелле, он сказал: -- Меня прислали сюда уничтожить пиратство. Но, черт возьми, проститеменя, мисс, я склоняюсь к мысли, что французы правы, желая сохранить его какмеру для обуздания этих испанских мерзавцев... Прошло совсем немного времени, прежде чем эта резкая характеристикаполучила веское подтверждение. Но пока дон Мигель относился к своимпленникам достаточно внимательно и вежливо. Это лишь соответствовалопредположению, презрительно высказанному Арабеллой, что, поскольку их держатдля получения выкупа, у них нет основании опасаться за свою жизнь. Арабеллеи ее служанке-мулатке была предоставлена отдельная каюта, в другой каютепоместили лорда Джулиана. Они могли свободно ходить по кораблю, и адмиралпригласил их обедать вместе с ним. Однако о своих дальнейших намерениях онпродолжал хранить молчание. "Милагроса" в сопровождении "Гильдальго", неотступно следовавшего заней, двигалась в западном направлении, а затем, обойдя мыс Тибурон, свернулана юго-запад. Выйдя в открытое море, откуда земля казалась едва приметнымоблачком на горизонте, "Милагроса" направилась на восток и попала прямо вобъятия капитана Блада, который, как нам уже известно, шел к Наветренномупроливу. Это событие произошло ранним утром следующего дня. Тщетные поискисвоего врага, которыми дон Мигель занимался на протяжении целого года,закончились неожиданной встречей. Таковы странные дороги судьбы. Но ирония судьбы состояла еще и в том, что дон Мигель встретил"Арабеллу" в тот самый момент, когда она, оторвавшись от своей эскадры,находилась в явно невыгодном положении. И дону Мигелю показалось, чтофортуна, так долго сопутствовавшая Бладу, теперь наконец отвернулась отнего. Арабелла только что встала и вышла на шканцы подышать свежим воздухом.Ее сопровождал галантный джентльмен -- лорд Джулиан. И тут они увиделибольшой красный корабль, некогда носивший имя "Синко Льягас". Наклониввперед громаду белоснежных парусов, корабль шел им навстречу. На грот-мачтеего трепетал развеваемый утренним бризом длинный вымпел с изображениемкреста святого Георга. Золоченые края портов [65] в красных бортах корабля ипозолоченная деревянная скульптура на носу ярко сверкали в лучах восходящегосолнца. Арабелла Бишоп не могла, конечно, распознать в этом огромном кораблетот самый "Синко Льягас", который она видела однажды в такой же яркийтропический день три года назад у острова Барбадос. Судя по флагу, это быланглийский корабль, величаво направлявшийся к ним. При виде его у неепробудилось чувство гордости за свою страну, и она даже не подумала о тойопасности, какая могла ей угрожать, если между кораблями завяжется бой. Арабелла и лорд Джулиан взбежали на полуют. Захваченные открывшимсяперед ними зрелищем, они всматривались в приближавшийся корабль. ЛордДжулиан, однако, не разделял радости Арабеллы, так как, побывав вчера всвоем первом морском сражении, чувствовал, что этих впечатлений ему хватитнадолго. Но я снова вынужден подчеркнуть, что этим фактом никак не хочубросить тень на его светлость. -- Взгляните! -- воскликнула она, указывая рукой на корабль. И лорд Джулиан, к своему величайшему удивлению, заметил, что глаза еезаблестели. "Понимает ли она, что сейчас произойдет?" -- подумал он. Но Арабелла тут же рассеяла его сомнения, закричав: -- Это английский корабль! Он идет к нам! Его капитан намерен драться. -- Помоги ему бог в таком случае, -- уныло пробормотал лорд, -- но он,должно быть, не в своем уме. Идти в бой против таких сильных кораблей, какэти?! Если им удалось так легко потопить "Ройял Мэри", то во что онипревратят этот корабль? Посмотрите на этого дьявола, дона Мигеля! В своемзлорадстве он просто отвратителен. Адмирал шнырял взад и вперед по шканцам, где лихорадочно готовились кбою. Заметив пленников, он махнул рукой, указав на английский корабль, ивозбужденно прокричал по-испански какие-то слова, смысл которых заглушил шумна палубе. Они подошли к перилам полуюта и стали наблюдать за суматохой. ДонМигель, подпрыгивая от нетерпения, распоряжался на шканцах, размахиваяподзорной трубой. Его канониры раздували фитили; часть моряков, бегая повантам, спешно убирали паруса, другие натягивали над шкафутом прочнуюверевочную сеть для защиты от падающих обломков рангоута. Между тем"Гидальго" по сигналу "Милагросы" уверенно выдвинулся вперед и, поравнявшисьс "Милагросой", находился справа от нее примерно на расстоянииполукабельтова. С высокого полуюта лорд Джулиан и Арабелла Бишоп виделисуматоху на "Гидальго" и могли также заметить, что и на борту английскогокорабля, приближавшегося к ним, готовились к предстоящему бою: на кораблеубирались все паруса, за исключением парусов на бизань-мачте и бушприте. Несговариваясь друг с другом, без вызова или обмена сигналами между собой, обапротивника будто заранее решили, что сражение неизбежно. Убрав паруса, "Арабелла" несколько замедлила ход, но все же продолжалаидти на сближение и уже находилась в пределах досягаемости мелких пушек сиспанских кораблей. Испанцы ясно видели фигуры людей на баке и блеск медныхпушек. Подняв пальники, канониры "Милагросы" начали раздувать тлеющиефитили, нетерпеливо посматривая на адмирала. Однако адмирал отрицательно покачал головой. -- Терпение! -- закричал он. -- Стреляйте только наверняка. Он идетпрямо к своей гибели -- прямо на нок-рею и к веревке, которая давно уж егоожидает! -- Порази меня бог! -- воскликнул лорд Джулиан. -- Этот англичанин,должно быть, храбрец, если вступает в бой с такими неравными силами. Однакоосторожность иногда является лучшим качеством, чем храбрость. -- Но храбрость чаще сокрушает силу, -- возразила Арабелла. Взглянув на нее, его светлость заметил в лице девушки тольковозбуждение, но ни малейшего признака страха. Лорд Джулиан уже больше неизумлялся. Да, она не принадлежала к числу тех женщин, с которыми егосталкивала жизнь. -- А сейчас, -- сказал он, -- я вынужден проводить вас в безопасноеместо. -- Отсюда мне лучше видно, -- ответила она и тихо добавила: -- Я молюсьза этого англичанина. Он и вправду очень смел! Лорд Джулиан мысленно проклял смелость безвестного соотечественника. "Арабелла" шла сейчас курсом, линия которого пролегала как раз междудвумя испанскими кораблями. Лорд Джулиан схватился за голову и воскликнул: -- Ну конечно, ваш смельчак сумасшедший! Сам лезет в западню. Когда онбудет проходить между испанскими кораблями, они разнесут его в щепки.Неудивительно, что этот черномазый дон не стреляет. На его месте я поступилбы точно так же. В это мгновение адмирал поднял руку. Внизу на шкафуте проиграла труба,и вслед за этим канонир на баке выстрелил из своих пушек. И как толькопрокатился их грохот, лорд Джулиан увидел позади английского корабля инеподалеку от левого его борта два больших всплеска. Почти одновременно измедных пушек на носу "Арабеллы" вырвались две вспышки огня. Одно из ядерупало в воду, обдав брызгами дозорных на корме, а второе ядро с грохотомударилось в носовую часть "Милагросы", сотрясло весь корабль и разлетелосьмелкими осколками. В ответ "Гидальго" выстрелил по "Арабелле" из своихносовых пушек, но и на таком близком расстоянии -- всего каких-нибудь двести-- триста ярдов -- ни одно ядро не попало в цель. И тут как раз носовые пушки "Арабеллы" дали залп по "Милагросе". Наэтот раз ядра превратили ее бушприт в обломки, и, теряя управление, онауклонилась влево. Дон Мигель грубо выругался. Едва лишь корабль испанскогоадмирала резким поворотом руля был возвращен на свой прежний курс, в бойвновь вступили передние пушки "Милагросы". Но прицел был взят слишкомвысоко: одно из ядер пролетело сквозь ванты "Арабеллы", оцарапав еегротмачту, а второе ядро упало в воду. Когда дым от выстрелов рассеялся,выяснилось, что английский корабль, идя тем же курсом, который, по мнениюлорда Джулиана, должен был привести его в западню, находился уже почти междудвумя испанскими кораблями. Лорд Джулиан замер, Арабелла Бишоп ухватилась за поручни и задышалачасто-часто. Перед ней промелькнули злая физиономия дона Мигеля иухмыляющиеся лица канониров, стоявших у пушек. Наконец "Арабелла" полностьюоказалась между испанскими кораблями. Дон Мигель прокричал чтото трубачу,который, забравшись на ют, стоял подле адмирала. Трубач поднес к губамсеребряный горн, чтобы дать сигнал стрелять из бортовых пушек. Но едва онуспел поднести к губам трубу, как адмирал схватил его за руку. Только сейчасон сообразил, что слишком долго медлил и что капитан Блад воспользовалсяэтой медлительностью. Попытка стрелять в "Арабеллу" привела бы к тому, что"Милагроса" и "Гидальго" обстреливали бы друг друга. Дон Мигель приказалрулевым резко повернуть корабль влево, чтобы занять более удобную позицию.Но и это приказание запоздало. "Арабелла", проходя между испанскимикораблями, как будто взорвалась: из всех ее тридцати шести бортовых пушекодновременно раздался залп в упор по корпусам "Милагросы" и "Гидальго". Корабль дона Мигеля вздрогнул от носа до кормы и от киля до верхушкигрот-мачты. Оглушенная и потерявшая равновесие Арабелла Бишоп упала бы, еслибы не его светлость, оказавший пассивную, но реальную помощь. Лорд Джулиануспел вцепиться в поручни, а девушка ухватилась за его плечи и благодаряэтому держалась на ногах. Палуба покрылась клубами едкого дыма, от котороговсе на испанском корабле начали задыхаться и кашлять. На палубу доносились со шкафута крики отчаяния, крепкая испанскаяругань и стоны раненых. Покачиваясь на волнах, "Милагроса" медленнодвигалась вперед; в ее борту зияли огромные дыры, фокмачта была разбита, а внатянутой над палубой сетке чернели обломки рей. Нос корабля был изуродован:одно из ядер разорвалось внутри огромной носовой каюты, превратив ее в щепы. Дон Мигель лихорадочно выкрикивал какие-то распоряжения, тревожновглядываясь в густую пелену порохового дыма, медленно ползущего к корме. Онпытался определить, что происходит с "Гидальго". В рассеивающейся дымке показались неясные очертания корабля. По мереего приближения контуры красного корпуса стали вырисовываться отчетливее.Это был корабль капитана Блада. Его мачты были обнажены. Только на бушпритесмутно белел парус. Дон Мигель был уверен, что "Арабелла" будет следовать своим прежнимкурсом, но вместо этого она под прикрытием пушечного дыма сделала поворотоверштаг и двинулась обратно, быстро сближаясь с "Милагросой". И прежде чемвзбешенный дон Мигель мог что-либо сообразить, послышался треск ломающегосядерева и лязг абордажных крючьев, будто железные щупальца вцепились в бортаи в палубу "Милагросы". Пелена дыма наконец разорвалась, и адмирал увидел, что "Гидальго",накренившись на левый борт, быстро идет ко дну. До полного его погружения вморскую пучину оставались считанные секунды. Команда в отчаянии пыталасьспустить на воду шлюпки. Потрясенный этим зрелищем, дон Мигель не успел перевести быстрый взглядс "Гидальго" на "Милагросу", как на ее палубу с ревом ринулись вооруженныепираты капитана Блада. Никогда еще уверенность столь быстро не сменяласьотчаянием, никогда еще охотник не превращался так быстро в беспомощную дичь.А испанцы оказались именно в таком положении. Мгновенно проведенный абордаж,последовавший за мощным бортовым залпом "Арабеллы", захватил их врасплох.Немногие из офицеров дона Мигеля мужественно пытались дать отпор атакующим.Но испанцы, никогда не отличавшиеся завидной храбростью в рукопашном бою,сейчас растерялись еще более, так как знали, с каким страшным противником имнужно было драться. Под натиском корсаров испанские моряки отступали сошкафута на корму и на нос корабля, а пока этот молниеносный бойсвирепствовал на верхней палубе, группа корсаров прорвалась через главныйлюк на нижнюю палубу и захватила канониров, стоявших около своих пушек. Большая часть пиратов под командованием одноглазого, обнаженного допояса верзилы Волверстона устремилась на ют, где, окаменев от отчаяния ибешенства, стоял дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес, адмирал Испании. Чутьповыше его, на полуюте, находились лорд Джулиан и Арабелла Бишоп. Уэйд был вужасе от этой жестокой схватки, кипевшей на ограниченной площадке палубы.Арабелла старалась держаться спокойно и невозмутимо, но, не выдержавкровавого кошмара, с ужасом отпрянула от перил и на несколько мгновенийпотеряла сознание. Недолгий, но ожесточенный бой кончился. Какойто корсар своей абордажнойсаблей перерубил фал, и флаг Испании соскользнул с верхушки мачты. Пиратысейчас же овладели всем кораблем, и обезоруженные испанцы, как стадобаранов, толпились на верхней палубе. Арабелла Бишоп быстро пришла в себя и, широко открыв глаза, едваудержалась, чтобы не броситься вперед. Но усилием воли она остановилась, илицо ее покрылось мертвенной бледностью. Осторожно пробираясь среди трупов и обломков, по палубе шел легкой инепринужденной походкой высокий человек с загорелым лицом. На голове егосверкал испанский шлем, а кираса из вороненой стали была богато украшеназолотыми арабесками. На концах перевязи из пурпурного шелка, надетой поверхкирасы наподобие шарфа, свисали пистолеты с рукоятками, оправленными всеребро. Спокойно и уверенно поднявшись по широкому трапу на ют, оностановился перед испанским адмиралом и отвесил ему церемонный поклон. ДоАрабеллы и лорда Уэйда, стоявших на полуюте, донесся звонкий, отчетливыйголос человека, говорившего на прекрасном испанском языке. И его слова лишьусилили восхищение, с которым лорд Джулиан давно уже наблюдал за этимчеловеком. -- Наконец-то мы встретились снова, дон Мигель, -- произнес высокийчеловек. -- Льщу себя надеждой, что вы удовлетворены, хотя, быть может,встреча происходит не так, как представлялась она вашему воображению. Но,как мне известно, вы страстно желали и добивались ее. Потеряв дар речи, с лицом, искаженным от злобы, дон Мигель де Эспиносавыслушал ироническое приветствие человека, которого он считал виновникомвсех своих несчастий. Издав нечленораздельный вопль бешенства, адмирал хотелсхватиться за шпагу, но не успел сделать это, так как его противник быстросжал его руку своими железными пальцами. -- Спокойно, дон Мигель! -- сказал он твердым голосом. -- Не вызывайтесвоим безрассудством тех жестокостей, которые допустили бы ваши люди,окажись вы победителем. Несколько секунд они стояли молча, не сводя глаз друг с друга. -- Что вы намерены со мной делать? -- спросил наконец испанец хриплымголосом. Капитан Блад пожал плечами, и его твердо сжатые губы тронула слабаяулыбка. -- Мои намерения уже осуществлены. Я не хочу причинять вам еще большиеогорчения, в которых повинны вы сами. Вы сами добивались встречи со мной. --Он повернулся и, указывая на шлюпки, которые корсары спускали с талей,сказал: -- Вы и ваши люди можете взять эти шлюпки, а мы сейчас пустим этоткорабль ко дну. Вот -- берега острова Гаити, вы доберетесь туда без особыхзатруднений. И заодно примите мой совет, сударь: не гоняйтесь за мной.Думаю, что я приношу вам только несчастье. Уезжайте домой, в Испанию, донМигель, и займитесь там чем-нибудь, что вы знаете лучше, нежели морскоедело. Побежденный адмирал молча и с ненавистью глядел на Блада, а затем,шатаясь, как пьяный, спустился по трапу, волоча за собой побрякивавшуюшпагу. Победитель, даже не потрудившись обезоружить адмирала, повернулся кнему спиной и увидел на юте Уэйда с Арабеллой. Если бы мысли лорда Джулианане были заняты чем-то другим, он мог бы заметить, как сразу же измениласьпоходка этого смельчака, как еще больше потемнело его лицо. На секунду онзадержался, пристально рассматривая своих соотечественников, потом быстровзбежал по трапу. Лорд Джулиан сделал шаг вперед, чтобы встретитьнеизвестного капитана пиратского корабля под английским флагом. -- Неужели вы, сэр, отпустите на свободу этого испанского мерзавца? --воскликнул он по-английски. Джентльмен в вороненой кирасе, кажется, только сейчас заметил егосветлость. -- А какое вам дело и кто вы такой, черт возьми? -- спросил он сзаметным ирландским акцентом. Его светлость решил, что невежливость этого человека и отсутствиедолжного почтения к нему должны быть немедленно исправлены. -- Я лорд Джулиан Уэйд! -- гордо отчеканил он. -- Да что вы говорите?! Настоящий лорд? И вы, быть может, объяснитемне, какая чума занесла вас на испанский корабль? Что вы тут делаете? Лорд Джулиан едва удержался, чтобы не вспылить. Вспыльчивость однакобыла ни к чему, и он стал объяснять, что к испанцу они попали не по своейвине. -- Он взял вас в плен, не так ли? И вместе с вами мисс Бишоп? -- Вы знакомы с мисс Бишоп? -- с удивлением воскликнул лорд Уэйд. Однако невежливый капитан, не обращая внимания на слова лорда, низкосклонился перед Арабеллой. К удивлению лорда, она не только не ответила наего галантный поклон, но всем своим видом выразила презрение. Тогда капитанповернулся к лорду Джулиану и с запозданием ответил на его вопрос. -- Когда-то я имел такую честь, -- сказал он хмуро, -- но, оказывается,у мисс Бишоп очень короткая память. Его губы исказила кривая улыбка, а в синих глазах под черными бровямипоявилось выражение мучительной боли, и все это так странно сочеталось сиронией, прозвучавшей в его ответе. Но Арабелла Бишоп, заметив только этуиронию, вспыхнула от негодования. -- Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад! -- отрезалаона, а его светлость чуть не подскочил от неожиданности. -- Капитан Блад! -- воскликнул он. -- Вы капитан Блад? -- Ну, а кто же еще, по вашему мнению? Блад задал свой вопрос устало, занятый совсем другими мыслями. "Средимоих знакомых нет воров и пиратов... "Эта жестокая фраза многократным эхомотдавалась в его мозгу. Но лорд Джулиан не мог допустить, чтобы на него не обращали внимания.Одной рукой он схватил Блада за рукав, а другой указал на удалявшуюся фигурудона Мигеля: -- Капитан Блад, вы в самом деле не собираетесь повесить этогомерзавца? -- Почему я должен его повесить? -- Потому что он презренный пират, и я могу это доказать. -- Да? -- сказал Блад, и лорд Джулиан удивился, как быстро поблеклолицо и погасли глаза капитана Блада. -- Я сам тоже презренный пират ипоэтому снисходителен к людям моего сорта. Пусть дон Мигель гуляет насвободе. Лорд Джулиан задыхался от возмущения: -- И это после того, что он сделал? После того, как он потопил "РойялМэри"? После того, как он так жестоко обращался со мной... с нами? --негодующе протестовал лорд Джулиан. -- Я не состою на службе Англии или какой-либо другой страны, сэр. Именя совсем не волнуют оскорбления, наносимые ее флагу. Его светлость даже отшатнулся от того свирепого взгляда, которым обжегего капитан Блад. Но гнев ирландца угас так же быстро, как и вспыхнул, и онуже спокойно добавил: -- Буду признателен, если вы проводите мисс Бишоп на мой корабль. Прошупоторопиться -- эту посудину мы сейчас потопим. Он медленно повернулся, чтобы уйти, но лорд Джулиан задержал его и,сдерживая свое возмущение, холодно произнес: -- Капитан Блад, вы окончательно разочаровали меня. Я надеялся, что высделаете блестящую карьеру! -- Убирайтесь к дьяволу! -- бросил капитан Блад и, повернувшись накаблуках, ушел.Глава XX. "ВОР И ПИРАТ"
На полуюте, под золотистым сиянием огромного кормового фонаря, где яркогорели три лампы, расхаживал в одиночестве капитан Блад. На корабле царилатишина. Обе палубы, тщательно вымытые швабрами, блистали чистотой. Никакихследов боя уже нельзя было найти. Группа моряков, рассевшись на корточкахвокруг главного люка, сонно напевала какую-то мирную песенку. Спокойствие икрасота тропической ночи смягчили сердца этих грубых людей -- вахтенныхлевого борта. Они ожидали, что вот-вот пробьет восемь склянок. Капитан Блад не слышал песни; он вообще ничего не слышал, кроме эхажестоких слов, заклеймивших его. Вор и пират! Одна из странных особенностей человеческой натуры состоит в том, чточеловек, имеющий твердое представление о некоторых вещах, все же приходит вужас, когда непосредственно убеждается, что его представление соответствуетдействительности. Когда три года назад, на острове Тортуга, Бладауговаривали встать на путь искателя приключений, он еще тогда знал, какогомнения будет о нем Арабелла Бишоп. Только твердая уверенность в том, что онадля него потеряна навсегда, ожесточила его душу, и, окончательно отчаявшись,он избрал этот путь. Блад не допускал даже мысли, что когда-либо встретит Арабеллу, решив,что они разлучены навсегда. Постоянные думы об этом были источником егомучений. И все же, несмотря на его глубокое убеждение в том, что эти мученияне могли бы вызвать у нее даже легкой жалости, он все эти бурные годы носилв своем сердце ее милый образ. Мысль о ней помогала ему сдерживать не толькосебя, но и тех, кто за ним шел. Никогда еще за всю историю корсарства пиратыне подчинялись такой жесткой дисциплине и никогда еще ими не управляла такаяжелезная рука, никогда еще так решительно не пресекались обычные грабежи инасилия, как это было среди пиратов, плававших с капитаном Бладом. Как выпомните, в соглашениях, которые он заключал, предусматривалось, что во всехвопросах они обязаны были беспрекословно повиноваться своему капитану. Ипоскольку счастье всегда ему сопутствовало, он и сумел ввести среди корсаровневиданную дотоле дисциплину. Как смеялись бы над ним его пираты, если бы онсказал им, что все это делалось им из уважения к девушке, в которую он таксентиментально был влюблен! Как злорадствовали бы они, если б узнали, чтоэта девушка презрительно бросила ему в лицо: "Среди моих знакомых нет ворови пиратов"! Вор и пират! Какими едкими были эти слова, как они жгли его! Совершенно не разбираясь в сложных переживаниях женской души, он даже ине подумал о том, почему она встретила его такими оскорблениями. Почему онабыла так раздражена? Он не мог разобраться, да и не хотел разбираться в этихестественных вопросах. Иначе ему пришлось бы сделать вывод, что если вместозаслуженной им благодарности за освобождение ее из плена она выразилапрезрение, то это произошло потому, что она сама была чем-то оскорблена ичто оскорбление предшествовало благодарности и было связано с его именем.Если бы он подумал обо всем этом, то светлый луч надежды мог бы озарить егомрачное и зловещее отчаяние, он мог, наконец, понять, что только сильнаяобида, нанесенная девушке, или даже горе, причиной которого был он сам,могли вызвать такое презрение. Так рассуждали бы вы. Но не так рассуждал капитан Блад. Более того: вэту ночь он вообще не рассуждал. В его душе боролись два чувства: святаялюбовь, которую он в продолжение всех этих лет питал к ней, и жгучаяненависть, которая была сейчас в нем разбужена. Крайности сходятся и частосливаются так, что их трудно различить. И сегодня вечером любовь и ненавистьпереплелись в его душе, превратившись в единую чудовищную страсть. Вор и пират! Вот кем она считала его без всяких оговорок, забыв о том, что он былосужден жестоко и несправедливо. Она ничего не знала об отчаянном положении,в каком очутился он после бегства с острова Барбадос, и не считалась собстоятельствами, превратившими его в пирата. То, что он, будучи пиратом,поступал не как пират, а как джентльмен, также не трогало ее, и она не нашлау себя в сердце никакого сострадания. Всего лишь двумя словами Арабеллавынесла ему окончательный приговор. В ее глазах он был только вор и пират. Ну что ж! Если она назвала его вором и пиратом, то он и будет теперьвором и пиратом; будет таким же беспощадным и жестоким, как все пираты. Онпрекратит эту идиотскую борьбу с самим собой, он не желает больше оставатьсяв двух мирах одновременно -- быть пиратом и джентльменом. Она ясно указалаему, к какому миру он принадлежит. И сейчас она получит доказательства, чтобыла права. Она у него на корабле, она в его власти, и он сделает с ней все,что ему вздумается. Блад издевательски засмеялся. Но тут же он оборвал свой смех, и из его горла вырвалось нечто похожеена рыдание. Схватившись за голову, Блад обнаружил на лбу холодные каплипота. Лорд Джулиан, знавший женскую половину рода человеческого нескольколучше капитана Блада, был занят в эту же ночь решением странной загадки,которую не мог разрешить и корсар. Я подозреваю, что это занятие егосветлости было вызвано смутным чувством ревности. Поведение Арабеллы Бишоп втех испытаниях, которым они подверглись, заставило его наконец понять, чтодевушка даже без врожденной грации и женственности все же может быть ещеболее привлекательной. Его очень заинтересовали прежние отношения Арабеллы скапитаном Бладом, и он чувствовал некоторое стеснение в груди ибеспокойство, толкавшее его сейчас быстрее разобраться в этом вопросе. Бесцветные, сонные глаза его светлости отличались умением замечатьвещи, ускользавшие от внимания других людей, а ум у него, как я ужеупоминал, был довольно острым. Лорд Уэйд проклинал себя за то, что до сих пор не замечал многого или,по крайней мере, не присматривался ко всему более внимательно. Сейчас же онстарался сопоставить все, что замечал раньше, с более свежими наблюдениями,сделанными им в этот самый день. Он, например, заметил, что корабль Блада носит имя мисс Бишоп, и это,несомненно, было неспроста. Он заметил также странные детали встречикапитана Блада с Арабеллой и те перемены, которые произошли с каждым из нихпосле этой встречи. Почему она была так оскорбительно груба с капитаном? Вести себя так поотношению к человеку, который ее спас, было очень глупо, а его светлость несчитал Арабеллу глупой. И все же, несмотря на ее грубость, несмотря на точто она была племянницей злейшего врага Блада, к ней и к лорду Джулиану всеотносились исключительно внимательно. Каждому из них была дана отдельнаякаюта и предоставлена возможность свободно передвигаться по всему кораблю;обедали они за одним столом со шкипером Питтом и лейтенантом Волверстоном,которые относились к ним с подчеркнутой вежливостью. И вместе с тем былоясно, что сам Блад тщательно уклонялся от встречи с ними. Лорд Джулиан, продолжая свои наблюдения, связывал воедино разрозненныефакты, внимательно перебирая в уме все наблюдения, какими он располагал. Непридя к определенному выводу, он решил получить дополнительные сведения уАрабеллы Бишоп за обеденным столом. Для этого нужно было подождать, покауйдут Питт и Волверстон. Уэйду не пришлось долго ждать дополнительныхсведений. Едва лишь Питт поднялся из-за стола и направился вслед за ушедшимВолверстоном, как Арабелла Бишоп остановила его вопросом. -- Мистер Питт, -- спросила она, -- не были ли вы среди тех, кто бежалс Барбадоса вместе с капитаном Бладом? -- Да, мисс. Я тоже был одним из рабов вашего дяди. -- А потом вы все время плавали вместе с капитаном Бладом? -- Да, мисс, я его бессменный штурман. Арабелла кивнула головой. Она говорила очень сдержанно, но егосветлость все же обратил внимание на ее необычную бледность, хотя в этом небыло ничего удивительного, если учесть все то, что ей пришлось недавнопережить. -- Плавали ли вы когда-либо с французом, по имени Каузак? -- Каузак? -- Питт засмеялся, так как это имя вызвало у него в памятикурьезные воспоминания. -- Да, он был с нами в Маракайбо. -- А другой француз, по имени Левасер? -- допытывалась она, и лордДжулиан удивился, как она могла запомнить все эти имена. -- Да, Каузак был лейтенантом на корабле Левасера, пока он не умер. -- Пока кто не умер? -- Да этот Левасер. Он был убит года два назад на одном из Виргинскихостровов. Наступило короткое молчание, а затем Арабелла Бишоп еще более спокойнымголосом спросила: -- А кто его убил? Питт охотно, поскольку не видел необходимости скрывать правду,продолжал отвечать, заинтригованный таким градом вопросов: -- Его убил капитан Блад. -- За что? Питт замялся, полагая, что история о гнусностях Левасера не длядевичьих ушей. -- Они поссорились, -- коротко ответил он. -- Эта ссора произошла... из-за женщины? -- неумолимо продолжалаАрабелла. -- Можно сказать, что так... -- А как звали эту женщину? Питт удивленно поднял брови, но все же ответил: -- Мисс д'Ожерон, дочь губернатора Тортуги. Она бежала с этимЛевасером... и... Блад вырвал ее из его грязных лап. Левасер был оченьскверный человек, мисс, и, поверьте мне, он получил от Питера Блада позаслугам. -- Понимаю. И... все же капитан Блад не женился на ней. -- Пока нет, -- засмеялся Питт, зная полную беспочвенность тортугскихсплетен, в которых мадемуазель д'Ожерон называлась будущей женой егокапитана. Арабелла Бишоп молча кивнула головой, и Джереми Питт, обрадованный, чтодопрос наконец кончился, повернулся и хотел было уйти. Но, не желая такзаканчивать этот странный разговор, скорее похожий на допрос, он остановилсяв дверях и поделился с гостями новостью: -- Может быть, вам будет приятно узнать, что капитан изменил для васкурс корабля. Он намерен высадить вас на Ямайке, как можно ближе кПортРойялу. Мы уже сделали поворот, и, если ветер удержится, вы скоро будетедома. -- Мы очень признательны капитану... -- протянул его светлость,заметив, что Арабелла не намеревается отвечать. Она сидела нахмурившись,печально глядя перед собой. -- Да... вы можете быть ему признательны, -- кивнул Питт. -- Капитаночень рискует. Вряд ли кто согласился бы так рисковать на его месте. Но онуж всегда такой... Питт вышел, оставив лорда Джулиана в задумчивости. Его светлость свозрастающим беспокойством продолжал тщательно изучать лицо Арабеллы, хотябесцветные глаза его сохраняли все то же сонливое выражение. НаконецАрабелла перевела на него взгляд и сказала: -- Ваш Каузак, по-видимому, говорил правду. -- Я заметил, что вы это проверяли, -- сказал лорд Джулиан, -- и ломаюсебе голову, к чему вам это знать. Не получив ответа, он стал молча наблюдать за ней, перебирая пальцамилоконы золотистого парика, обрамлявшие его длинное лицо. Арабелла в задумчивости сидела у стола и, казалось, очень внимательнорассматривала чудесные испанские кружева, которыми была обшита скатерть.Лорд Джулиан прервал молчание. -- Этот человек поражает меня, -- медленно произнес он вялым голосом.-- Изменить свой курс для нас?.. Удивительно! Но еще удивительней то, чтоизза нас он подвергается большой опасности, решаясь войти в воды, омывающиеЯмайку... Нет, этот человек просто поражает меня! Арабелла Бишоп рассеянно взглянула на него. Затем ее губы как-тостранно, почти с презрением, вздрогнули. Своими пальчиками она начала что-товыстукивать по столу. -- Меня гораздо больше поражает иное, -- сказала она. -- То, что он несчитает нас людьми, за которых можно взять хороший выкуп. -- Хотя это то, чего вы заслуживаете. -- Да? А почему? -- Потому что вы оскорбили его. -- Я привыкла называть вещи их собственными именами. Тут лорд Джулиан взорвался: -- Вы привыкли? Но я, чтоб мне лопнуть, не хвастался бы этим! Этосвидетельствует либо о крайней молодости, либо о крайней глупости. -- Онпомолчал секунду, чтобы вернуть себе обычное хладнокровие, и добавил: -- Этотакже и проявление неблагодарности. Неблагодарность, конечно, человеческоесвойство, но проявлять ее... ребячество. На щеках Арабеллы выступил слабый румянец. -- Ваша светлость, вы огорчены моим поведением... Но я... я не понимаювас. К кому я проявила неблагодарность? И в чем, когда? -- К капитану Бладу. Разве он не пришел и не спас нас? -- Пришел? -- холодно переспросила Арабелла. -- Я не имела понятия отом, что он знал о нашем пребывании на "Милагросе". Его светлость позволил себе проявить чуть заметную нетерпеливость. -- Как бы то ни было, а именно он освободил нас от этого испанскогомерзавца, -- сказал лорд Джулиан. -- Неужели в этой варварской части светадо сих пор не заметили того, что хорошо известно даже в Англии? Ведь капитанБлад, по существу, воюет только против испанцев. И назвать его вором ипиратом, как это сделали вы, по меньшей мере неблагоразумно и неосторожно. -- Неосторожно? -- презрительно переспросила она. -- А какое мне делодо осторожности? -- Вижу, что никакого. Но подумайте тогда хотя бы об элементарномчувстве признательности. Должен честно сказать вам, мисс Бишоп, что на местеБлада я не мог бы так вести себя. Чтоб мне утонуть! Поразмыслите, сколькомучений он претерпел от своих соотечественников, и вы, так же как и я,удивитесь, что он еще способен отличать англичан от испанцев. Быть проданнымв рабство! Бр-р-р! -- И его светлость содрогнулся. -- И кому? Проклятомуколониальному плантатору... -- Он запнулся. -- Извините меня, мисс... -- Вы, кажется, слишком увлеклись, защищая этого... морскогоразбойника! -- Презрение Арабеллы перешло почти в озлобление. Лорд Джулиан пристально посмотрел на нее, а затем, полузакрыв своибольшие бесцветные глаза и слегка наклонив голову, мягко заметил: -- Меня интересует, за что вы его так ненавидите? Он решил, что рассердил Арабеллу, потому что щеки ее вспыхнули, а вглазах загорелся гнев. Но взрыва не последовало: она тут же взяла себя вруки. -- Ненавижу его? О мой бог! Как это могло прийти вам в голову! Я егопросто не замечаю. -- А напрасно! Вам следовало бы его заметить, мисс Бишоп! -- Егосветлость говорил откровенно, именно то, что думал. -- Он стоит этого.Человек, который может действовать так, как он действовал против этогоадмирала, был бы драгоценным приобретением для нашего флота. Он не напраснослужил под командованием де Ритера. Ритер был гениальным флотоводцем, и,будь я проклят, ученик достоин своего учителя, если я вообще в чем-либоразбираюсь! Сомневаюсь, чтобы в военно-морском флоте Англии кто-либо мог сним сравниться. Подумать только! Умышленно втиснуться между двумя испанскимикораблями на расстояние прямого выстрела и таким образом заставить ихпоменяться ролями! Для этого нужны смелость, находчивость,изобретательность! Он обманул своим маневром не только меня, плохого моряка.Испанский адмирал разгадал его намерения слишком поздно, когда Блад стал ужехозяином положения. Это великий человек, мисс Бишоп! Человек, которого стоитзаметить! Арабелла уже не могла удержаться от сарказма: -- Тогда используйте свое влияние на лорда Сэндерленда. Пусть онпосоветует королю предложить Бладу офицерское звание. Лорд Джулиан с удовольствием рассмеялся: -- О, это уже сделано! Его офицерский патент лежит у меня в кармане. --И он коротко рассказал ей о цели своей поездки сюда. Оставив ее в изумлении, лорд Уэйд отправился на поиски капитана, так ине выяснив отношения Арабеллы к Бладу. Будь она к нему немножкоснисходительней, его светлость чувствовал бы себя счастливее. Он нашел капитана Блада расхаживающим по квартердеку [66]. Капитан былсовершенно измучен своей борьбой с дьяволом, хотя его светлость даже и неподозревал о таком занятии Блада. С обычной для него фамильярностью лордДжулиан, взяв капитана под руку, пошел рядом с ним. -- Что вам надо? Это еще что такое? -- сердито спросил Блад, у которогобыло отвратительное настроение. Его светлость не смутили эти слова. -- Я хотел бы, сэр, чтобы мы стали -- друзьями, -- вкрадчиво сказал он. -- Весьма польщен! -- отрывисто бросил Блад. -- Очень снисходительно свашей стороны. Лорд Джулиан не обратил внимания на явную иронию. -- Удивительно, что судьба столкнула нас. Ведь я приехал в Вест-Индиюспециально для того, чтобы вас увидеть. -- Вы не первый, кому это удается, -- насмешливо ответил Блад. --Однако другие в основном были испанцами, и им не так везло, как вам. -- Вы не поняли меня, -- сказал лорд Джулиан, серьезно приступая кизложению цели своей миссии. Когда он закончил, капитан Блад, удивленно слушавший его, сказал: -- На этом корабле вы мой гость, а от прежних дней я еще сохранилкакое-то представление о порядочном обращении с гостями, хотя и могусчитаться сейчас вором и пиратом. Потому не скажу, что думаю о вас. Умолчу ио том, что я думаю о лорде Сэндерленде, поскольку он ваш родственник, атакже и о наглом предложении, которое вы мне сделали. Но для меня, конечно,не новость, что один из министров Якова Стюарта считает возможным соблазнитьлюбого человека взятками и этим заставить его пойти на предательство тех,кто ему доверился. -- И он махнул рукой по направлению к шкафуту, откудадоносилась грустная песня корсаров. -- Вы опять меня не понимаете! -- воскликнул лорд Джулиан, подавляясвое возмущение. -- Ваши люди также будут взяты на королевскую службу. -- И вы полагаете, что они будут охотиться вместе со мной за своимитоварищами из "берегового братства"? Клянусь, лорд Джулиан, это вы ничего непонимаете! Неужто в Англии не осталось даже и тени чести? Но не будем обэтом говорить. Поговорим о другом. Как вы могли думать, что я приму откороля Якова офицерское звание? Мне не хочется даже пачкать вашим патентомсвои руки, хотя это руки вора и пирата. Вы слышали, как мисс Бишоп назваламеня сегодня вором и пиратом, то есть презренным человеком, отщепенцем. Акто меня сделал таким человеком? Кто сделал меня вором и пиратом? -- Если вы были бунтовщиком... -- начал лорд Джулиан. Но его перебил капитан Блад: -- Вы-то должны знать, что я не был бунтовщиком и вообще не участвовалв восстании. Если бы это было так или если бы судьи просто ошиблись, то ихнесправедливость по отношению ко мне я мог бы еще простить, но никакойошибки не было. Меня осудили именно за то, что я сделал, не больше и, неменьше. Этот кровавый вампир Джефрейс, будь он проклят, приговорил меня ксмерти, а достойный его хозяин Яков Стюарт превратил меня в раба. А за что?За то, что я, выполняя свой профессиональный долг, из сострадания, не думаяоб убеждениях или политике, пытался облегчить муки другого человека, позднееосужденного за измену. Вот все мое преступление. Это легко проверить подокументам. И за это я был продан в рабство! Видели ли вы хотя бы во сне,что значит быть рабом?.. Блад внезапно умолк, и было заметно, как он боролся с собой, а затемустало засмеялся. От этого смеха легкий холодок пробежал по спине лорда Джулиана. -- Ну, хватит, -- сказал капитан Блад. -- Похоже на то, что я пытаюсьзащищать себя, а всем известно, что это не входит в мои привычки.Признателен вам, лорд Джулиан, за ваши добрые намерения. Да, да! Возможно,вы поймете меня. Вы кажетесь мне человеком, способным меня понять. Лорд Джулиан стоял не двигаясь. Он был глубоко взволнован словами Бладаи страстным взрывом его негодования. В нескольких коротких и ясныхвыражениях Блад убедительно изложил причины своего озлобления и своейненависти, так же как и доводы в свою защиту и оправдание. Уэйд посмотрел наэнергичное, смелое лицо капитана, освещенное огромным кормовым фонарем,тяжело вздохнул и медленно произнес: -- Жаль, чертовски жаль! -- И, движимый внезапным хорошим чувством,протянул Бладу руку. -- Надеюсь, вы все же не будете обижаться на меня,капитан Блад? -- Нет, милорд. Ведь я... вор и пират. -- Он невесело засмеялся и, необратив внимания на протянутую руку, ушел. Лорд Джулиан постоял на месте, наблюдая за высокой фигурой, медленноудалявшейся вдоль гакаборта. Затем, уныло покачав головой, он направился вкаюту. В дверях коридора его светлость чуть не наткнулся на Арабеллу Бишоп,идущую туда же, куда шел и он. Уэйд следовал за нею, слишком занятый мыслямио капитане Бладе, чтобы поинтересоваться, куда она могла ходить. В каюте он бросился в кресло и вспылил с необычайной для него силой: -- Будь я проклят, если когда-либо встречал человека, который мне такнравился бы! И тем не менее с ним ничего нельзя сделать. -- Да, я слышала все, -- призналась Арабелла слабым голосом, склонивголову и не отрывая глаз от сложенных на коленях рук. Он удивленно взглянул на нее и, помолчав немного, сказал задумчиво: -- Я вот о чем думаю... Не вы ли виновны в том, что произошло скапитаном? Ваши слова гнетут его, он не может забыть их. Он отказался пойтина королевскую службу и даже не захотел пожать мне руку. Ну что можносделать с таким человеком? Да, ему сопутствуют счастье, успех, удачи, ажизнь он кончит на нок-рее. Сейчас же этот донкихотствующий болван из-за насподвергает себя смертельной опасности! -- Как? Почему? -- взволнованно вскрикнула она. -- Как? Да разве вы забыли, что мы идем к Ямайке, где находится штабанглийского флота? Правда, этим флотом командует ваш дядя... Арабелла, подняв голову, прервала его, и он заметил, что дыхание ееучастилось, а широко раскрытые глаза тревожно взглянули на лорда Джулиана. -- Боже мой! -- воскликнула она. -- Это не поможет ему. Даже и недумайте об этом. В мире у него нет злейшего врага, чем мой дядя. Он ничегоне прощает. Я уверена, что только надежда схватить и повесить капитана Бладазаставила его оставить свои плантации на Барбадосе и принять постгубернатора Ямайки. Капитан Блад этого, конечно, не знает... -- Она умолклаи беспомощно развела руками. -- Не думаю, чтобы Блад изменил свое решение, если бы даже узнал обэтом, -- печально заметил лорд Джулиан. -- Человека, который мог проститьтакого врага, как дон Мигель, и так решительно отвергнуть мое предложение,по обычным правилам судить нельзя. Он рыцарь до идиотизма. -- И все же на протяжении этих трех лет он был тем, кем был, и сделалто, что сделал, -- грустно сказала Арабелла без всякого намека на презрение. Лорд Джулиан, как я полагаю, любил читать нравоучения и был склонен кафоризмам. -- Жизнь чертовски сложная штука, -- заключил он со вздохом.Глава XXI. НА СЛУЖБЕ У КОРОЛЯ ЯКОВА
На следующий день рано утром Арабеллу Бишоп разбудили пронзительныезвуки горна и настойчивый звон судового колокола. Она лежала с открытымиглазами, лениво посматривая на покрытую зыбью зеленую воду, бежавшую мимопозолоченного иллюминатора. Постепенно до нее начал доходить шум, похожий насуматоху: из кают-компании доносился топот ног, хриплые крики и оживленнаявозня. Нестройный шум означал нечто иное, нежели обычную судовую работу.Охваченная смутной тревогой, Арабелла поднялась с постели и разбудиласлужанку. Лорд Джулиан, разбуженный этим шумом, уже встал, торопливо оделся ивышел из своей каюты. Он с удивлением увидел возвышающуюся над его головойгору парусов. Они были подняты для того, чтобы поймать утренний бриз.Впереди, справа и слева от "Арабеллы" простиралась безбрежная гладь океана,сверкавшая золотом под лучами солнца, пламенеющий диск которого еще тольконаполовину вышел изза горизонта. На шкафуте, где еще прошлой ночью все было так мирно, лихорадочноработали человек шестьдесят. У перил полуюта капитан Блад ожесточенно спорилс одноглазым верзилой Волверстоном. Голова лейтенанта была повязана краснымбумажным платком, а расстегнутая синяя рубаха открывала дочерна загорелуюгрудь. Едва лишь показался лорд Джулиан, как они тут же умолкли. КапитанБлад повернулся и поздоровался с ним. -- Я допустил очень большую ошибку, сэр, -- сказал Блад, обменявшисьприветствиями. -- Мне не следовало бы так близко подходить к Ямайке ночью.Но я очень торопился высадить вас. Поднимитесь-ка сюда, сэр. Удивленный лорд Джулиан поднялся по трапу. Взглянув в ту сторонугоризонта, куда ему указывал капитан, он ахнул от изумления. Не более чем втрех милях к западу от них лежала земля, тянувшаяся ярко-зеленой полосой. Амилях в двух со стороны открытого океана шли три огромных белых корабля. -- На них нет флагов, но это, конечно, часть ямайской эскадры, --спокойно сказал Блад. -- Мы встретились с ними на рассвете, повернули, и сэтого времени они начали погоню. Но так как "Арабелла" четыре месяца была вплавании, то у нее слишком обросло дно и она не может развить нужную намскорость. Волверстон, засунув огромные руки за широкий кожаный пояс, с высотысвоего роста насмешливо взглянул на лорда Джулиана. -- Похоже, что вам, ваша светлость, придется еще раз побывать в морскомбою до того, как мы разделаемся с этими кораблями, -- сказал гигант. -- Об этом как раз мы сейчас и беседовали, -- пояснил капитан Блад. --Я считаю, что мы не можем драться в таких неблагоприятных условиях. -- К черту неблагоприятные условия! -- вскричал Волверстон, упрямовыставив свою массивную челюсть. -- Для нас такие условия не новость. ВМаракайбо они были еще хуже, но мы все же победили и захватили три корабля.Вчера, когда мы вступили в бой с доном Мигелем, преимущество тоже было не нанашей стороне. -- Да, но то были испанцы. -- А эти лучше? Неужели ты боишься этого неуклюжего барбадосскогоплантатора? Что тебя беспокоит, Питер? Ты еще ни разу не вел себя так, каксегодня. Позади них грохнул пушечный выстрел. -- Это сигнал лечь в дрейф, -- тем же равнодушным голосом заметил Блади тяжело вздохнул. И тут Волверстон вскипел. -- Да я скорее соглашусь встретиться с Бишопом в аду, чем лягу в дрейфпо его приказу! -- вскричал он и в сердцах плюнул на палубу. Его светлость вмешался в разговор: -- О, вам нечего опасаться полковника Бишопа. Учитывая то, что высделали для его племянницы и для меня... Волверстон хриплым смехом прервал лорда Джулиана. -- Вы не знаете полковника, -- сказал он. -- Ни ради племянницы, ниради дочери и ни ради даже собственной матери он не откажется от крови, еслитолько сможет ее пролить. Он -- кровопийца и гнусная тварь! Нам с капитаномэто известно. Мы были его рабами. -- Но ведь здесь же я! -- с величайшим достоинством сказал егосветлость. Волверстон рассмеялся еще пуще, отчего его светлость слегка покраснел ивынужден был повысить свой голос. -- Уверяю вас, мое слово кое-что значит в Англии! -- горделиво сказалон. -- Так то в Англии! Но здесь, черт побери, не Англия! Тут грохот второго выстрела заглушил его слова. Ядро шлепнулось в водунеподалеку от кормы. Блад перегнулся через перила к белокурому молодому человеку, стоявшемупод ним у штурвала, и сказал спокойно: -- Прикажи убрать паруса, Джереми. Мы ложимся в дрейф. Но Волверстон, быстро нагнувшись над перилами, проревел: -- Стой, Джереми! Не смей! Подожди! -- Он резко повернулся к капитану. Блад с грустной улыбкой положил ему на плечо руку. -- Спокойно, старый волк! Спокойно! -- твердо, но дружески сказал он. -- Успокаивай не меня, а себя, Питер! Ты сумасшедший! Уж не хочешь литы отправить нас в ад из-за твоей привязанности к этой холодной, щупленькойдевчонке? -- Молчать! -- закричал Блад, внезапно рассвирепев. Однако Волверстон продолжал неистовствовать: -- Я не стану молчать! Из-за этой проклятой юбки ты стал трусом! Тытрясешься за нее, а ведь она племянница проклятого Бишопа! Клянусь богом, явзбунтую команду, я подниму мятеж! Это все же лучше, чем сдаться и бытьповешенным в ПортРойяле! Их взгляды встретились. В одном был мрачный вызов, в другом --притупившийся гнев, удивление и боль. -- К черту говорить о чьей-либо сдаче. Речь идет обо мне, -- сказалБлад. -- Если Бишоп сообщит в Англию, что я схвачен и повешен, он заработаетславу и в то же время утолит свою личную ненависть ко мне. Моя смертьудовлетворит его. Я направлю ему письмо и сообщу, что готов явиться на бортего корабля вместе с мисс Бишоп и лордом Джулианом и сдаться, но только приусловии, что "Арабелла" будет беспрепятственно продолжать свой путь.Насколько я его знаю, он согласится на такую сделку. -- Эта сделка никогда не будет предложена! -- зарычал Волверстон. -- Тыокончательно спятил, Питер, если можешь даже думать об этом! -- Я все-таки не такой сумасшедший, как ты. Погляди на эти корабли. --И он указал на преследовавшие их суда, которые приближались медленно, нонеумолимо. -- О каком сопротивлении можешь ты говорить? Мы не пройдем иполумили, как окажемся под их огнем. Волверстон замысловато выругался и вдруг внезапно смолк, заметивуголком своего единственного глаза нарядную фигурку в сером шелковом платье.Они были так поглощены своим спором, что не видели спешившей к ним АрабеллыБишоп, а также Огла, который стоял несколько поодаль в окружении двухдесятков пиратов-канониров. Но Блад, не обращая на них внимания, повернулся, чтобы взглянуть намисс Бишоп. Он удивился тому, что она рискнула сейчас прийти на квартердек,хотя еще вчера избегала встречи с ним. Ее присутствие здесь, учитываяхарактер его спора с Волверстоном, было по меньшей мере стеснительным. Милая и изящная, она стояла перед ним в скромном платье из блестящегосерого шелка. Ее щеки покрывал легкий румянец, а в ясных карих глазахсветилось возбуждение. Она была без шляпы, и утренний бриз ласково шевелилее золотисто-каштановые волосы. Капитан Блад, обнажив голову, молча приветствовал ее поклоном.Сдержанно и церемонно ответила она на его приветствие. -- Что здесь происходит, лорд Джулиан? -- спросила она. Как бы в ответ на ее вопрос послышался третий пушечный выстрел скораблей, которые она удивленно рассматривала. Нахмурив брови, АрабеллаБишоп оглядела каждого из присутствующих мужчин. Они угрюмо молчали ичувствовали себя неловко. -- Это корабли ямайской эскадры, -- ответил ей лорд Джулиан. Но Арабелле не удалось больше задать ни одного вопроса. По широкомутрапу бежал Огл, а за ним спешили его канониры. Это мрачное шествиенаполнило сердце Арабеллы смутной тревогой. На верху трапа Оглу преградил путь Блад. Его лицо и вся фигура выражалинепреклонность и строгость. -- Что это такое? -- резко спросил капитан. -- Твое место на пушечнойпалубе. Почему ты ушел оттуда? Резкий окрик сразу же остановил Огла. Тут сказалась прочноукоренившаяся привычка к повиновению и огромный авторитет капитана Бладасреди своих людей, что, собственно, и составляло секрет его власти над ними.Но канонир усилием воли преодолел смущение и осмелился возразить Бладу. -- Капитан, -- сказал он, указывая на преследующие их корабли, -- насдогоняет полковник Бишоп, а мы не можем уйти и не в состоянии драться. Выражение лица Блада стало еще более суровым. Присутствующим показалосьдаже, что он стал както выше ростом. -- Огл, -- сказал он холодным и режущим, как стальной клинок, голосом,-- твое место на пушечной палубе. Ты немедленно вернешься туда со своимилюдьми, или я... Но Огл прервал его: -- Дело идет о нашей жизни, капитан. Угрозы бесполезны. -- Ты так полагаешь? Впервые за всю пиратскую деятельность Блада человек отказывалсявыполнять его приказ. То, что ослушником был один из его друзей поБарбадосу, старый дружище Огл, заставило Блада поколебаться, прежде чемприбегнуть к тому, что он считал неизбежным. И рука его задержалась нарукоятке пистолета, засунутого за пояс. -- Это не поможет тебе, -- предупредил его Огл. -- Люди согласны сомной и настоят на своем! -- А на чем именно? -- На том, что нас спасет. И пока эта возможность в наших руках, мы небудем потоплены или повешены. Толпа пиратов, стоявшая за спиной Огла, шумно одобрила его слова.Капитан мельком взглянул на этих решительно настроенных людей, а затемперевел свой взгляд на Огла. Во всем этом чувствовался какой-то необычный мятежный дух, которогоБлад еще не мог понять. -- Значит, ты пришел дать мне совет, не так ли? -- спросил он с прежнейсуровостью. -- Да, капитан, совет. Вот она... -- и он указал на Арабеллу, -- вотэта девушка, племянница губернатора Ямайки... мы требуем, чтобы она сталазаложницей нашей безопасности. -- Правильно! -- заревели внизу корсары, а затем послышалось нескольковыкриков, подтверждающих это одобрение. Капитан Блад внешне никак не изменился, но в сердце его закрался страх. -- И вы представляете себе, -- спросил он, -- что мисс Бишоп станеттакой заложницей? -- Конечно, капитан, и очень хорошо, что она оказалась у нас накорабле. Прикажи лечь в дрейф и просигналить им -- пусть они пошлют шлюпку иудостоверятся, что мисс здесь. Потом скажи им, что если они попытаются насзадержать, то мы сперва повесим ее, а потом будем драться. Может быть, этоохладит пыл полковника Бишопа. -- А может быть, и нет, -- послышался медлительный и насмешливый голосВолверстона. И неожиданный союзник, подойдя к Бладу, стал рядом с ним. --Кое-кто из этих желторотых ворон может поверить таким басням, -- и онпрезрительно ткнул большим пальцем в толпу пиратов, которая стала сейчасгораздо многочисленней, -- но тот, кто мучился на плантациях Бишопа, неможет. Если тебе, Огл, вздумалось сыграть на чувствах этогомерзавцаплантатора, то ты еще больший дурак во всем, кроме пушек, чем я могподумать. Ведь ты-то знаешь Бишопа! Нет, мы не ляжем в дрейф, чтобы наспотопили наверняка. Если бы наш корабль был нагружен только племянницамиБишопа, то и это никак не подействовало бы на него. Неужели ты забыл этогоподлеца? Этот грязный рабовладелец ради родной матери не откажется от мести.Я только что говорил об этом лорду Уэйду. Он тоже вроде тебя считал, что мыв безопасности, поскольку у нас на корабле мисс Бишоп. И если бы ты не былболваном, Огл, мне не нужно было бы объяснять тебе это. Мы будем драться,друзья... -- Как мы можем драться? -- гневно заорал Огл, пытаясь рассеятьвпечатление, произведенное на пиратов убедительной речью Волверстона. --Может быть, ты прав, а может быть, и нет. Мы должны попытаться. Это нашединственный козырь... Его слова были заглушены одобрительными криками пиратов. Они требоваливыдать им девушку. Но в это мгновение еще громче, чем раньше, раздалсяпушечный выстрел с подветренной стороны, и далеко за правым бортом"Арабеллы" взметнулся высокий фонтан от падения ядра в воду. -- Они уже в пределах досягаемости наших пушек! -- воскликнул Огл и,наклонившись над поручнями, скомандовал: -- Положить руля к ветру! Питт, стоявший рядом с рулевым, повернулся к возбужденному канониру: -- С каких это пор ты стал командовать, Огл? Я получаю приказы толькоот капитана! -- На этот раз ты выполнишь мой приказ, или же клянусь богом, что ты... -- Стой! -- крикнул Блад, схватив руку канонира. -- У нас есть лучшийвыход. Он искоса взглянул на приближающиеся корабли и скользнул взглядом помисс Бишоп и лорду Джулиану, которые стояли вместе в нескольких шагах отнего. Арабелла, волнуясь за свою судьбу, была бледна и, полураскрыв рот, неспускала взора с капитана Блада. Блад лихорадочно размышлял, пытаясь представить себе, что случится,если он убьет Огла и вызовет этим бунт. Кое-кто, несомненно, станет насторону капитана. Но так же несомненно, что большинство пиратов пойдутпротив него. Тогда они добьются своего, и при любом исходе событий Арабеллапогибнет. Даже если полковник Бишоп согласится с требованиями пиратов, еевсе равно будут держать как заложницу и в конце концов расправятся с нею. Между тем Огл, поглядывая на английские корабли и теряя терпение,потребовал от капитана немедленного ответа: -- Какой это лучший выход? У нас нет иного выхода, кроме предложенногомной. Мы испытаем наш единственный козырь. Капитан Блад не слушал Огла, а взвешивал все "за" и "против". Еголучший выход был тот, о котором он уже говорил Волверстону. Но был ли смыслговорить о нем сейчас, когда люди, настроенные Оглом, вряд ли могли что-либосоображать! Он отчетливо понимал одно: если они и согласятся на его сдачу,то от своего намерения сделать Арабеллу заложницей все равно не откажутся. Адобровольную сдачу самого Блада они просто используют как дополнительныйкозырь в игре против губернатора Ямайки. -- Из-за нее мы попали в эту западню! -- продолжал бушевать Огл. --Из-за нее и из-за тебя! Ты рисковал нашими жизнями, чтобы доставить ее наЯмайку. Но мы не собираемся расставаться с жизнью... И тут Блад принял решение. Медлить было немыслимо! Люди ужеотказывались ему повиноваться. Вот-вот они стащат девушку в трюм... Решение,принятое им, мало его устраивало, более того -- оно было очень неприятнымдля него выходом, но он все же не мог не использовать его. -- Стойте! -- закричал снова он. -- У меня есть иной выход. -- Онперегнулся через поручни и приказал Питту: -- Положить руля к ветру! Лечь вдрейф и просигналить, чтобы выслали шлюпку. На корабле мгновенно воцарилось молчание, таившее в себе изумление иподозрение: никто не мог понять причину такой внезапной уступчивостикапитана. Но Питт, хотя и разделявший чувства большинства, повиновался.Прозвучала поданная им команда, и после короткой паузы человек двадцатьпиратов бросились выполнять приказ: заскрипели блоки, захлопали,поворачиваясь против ветра, паруса. Капитан Блад взглянул на лорда Джулианаи кивком головы подозвал его к себе. Его светлость подошел, удивленный инедоверчивый. Недоверие его разделяла и мисс Бишоп, которая, так же как иУэйд и все остальные на корабле (хотя совсем по другим причинам), былаошеломлена внезапной уступкой Блада. Подойдя к поручням вместе с лордом Джулианом, капитан Блад кратко иотчетливо сообщил команде о цели приезда лорда Джулиана в Карибское море ирассказал о предложении, которое ему вчера сделал Уэйд. -- Я отверг это предложение, как его светлость может вам подтвердить,считая его оскорбительным для себя. Те из вас, кто пострадал по милостикороля Якова, поймут меня. Но сейчас, в нашем отчаянном положении... -- онбросил взгляд на корабли, почти уже догнавшие "Арабеллу", и к ним жеобратились взоры всех пиратов, -- я готов следовать путем Моргана -- пойтина королевскую службу и этим прикрыть вас всех. На мгновение все оцепенели, как от удара грома, а затем поднялосьнастоящее столпотворение -- крики радости, вопли отчаяния, смех, угрозысмешались в единый нестройный шум. Большая часть пиратов все же обрадоваласьтакому выходу, и радость эта была понятна: люди, которые готовились умирать,внезапно получили возможность остаться в живых. Но многие из них колебалисьпринять окончательное решение, пока капитан Блад не даст удовлетворительныхответов на несколько вопросов, главный из которых был задан Оглом: -- Посчитается ли Бишоп с королевским патентом, когда ты его получишь? На это ответил лорд Джулиан: -- Бишопу не поздоровится, если он попытается пренебречь властьюкороля. Даже если он посмеет сделать такую попытку, офицеры эскадры никогдаего не поддержат. -- Да, -- сказал Огл, -- это правда. Однако несколько корсаров категорически возражали против такого выхода.Одним из них был старый волк Волверстон. -- Я скорее соглашусь сгореть в аду, чем пойду на службу к королю! -- вбешенстве заорал он. Но Блад успокоил и его и тех, кто думал так же, как и он: -- Кто из вас не желает идти на королевскую службу, вовсе не обязанследовать за мной. Я иду только с теми, кто этого хочет. Не думайте, что яохотно на это соглашаюсь, но у нас нет иной возможности спастись от гибели.Никто не тронет тех, кто не пожелает идти за мной, и они останутся насвободе. Таковы условия, на которых я продаю себя королю. Пусть лордДжулиан, представитель министра иностранных дел, скажет, согласен ли он сэтими условиями. Уэйд согласился немедленно, и дело на этом, собственно, закончилось.Лорд Джулиан поспешно бросился в свою каюту за патентом, весьма обрадованныйтаким поворотом событий, давшим ему возможность так хорошо выполнитьпоручение своего правительства. Тем временем боцман просигналил на ямайские корабли, вызывая лодку.Пираты на шкафуте столпились вдоль бортов, с чувством недоверия и страхаразглядывая огромные, величественные галионы, подходившие к "Арабелле". Как только Огл покинул квартердек, Блад повернулся к Арабелле Бишоп.Она все время следила за ним сияющими глазами, но сейчас выражение ее лицаизменилось, потому что капитан был мрачен, как туча. Арабелла поняла, чтоего, несомненно, гнетет принятое им решение, и с замешательством, совершеннонеобычным для нее, легко прикоснулась к руке Блада. -- Вы поступили мудро, сэр, -- похвалила она его, -- даже если это идетвразрез с вашими желаниями. Он хмуро взглянул на Арабеллу, из-за которой пошел на эту жертву. -- Я обязан этим вам, или думаю, что обязан, -- тихо ответил Блад. Арабелла не поняла его. -- Ваше решение избавило меня от кошмарной опасности, -- призналась онаи содрогнулась при одном лишь воспоминании. -- Но я не понимаю, почему вывначале отклонили предложение лорда Уэйда. Ведь это почетная служба. -- Служба королю Якову? -- насмешливо спросил он. -- Англии, -- укоризненно поправила она его. -- Страна -- это все, сэр,а суверен [67] -- ничто. Король Яков уйдет, придут и уйдут другие, но Англияостанется, чтобы ей честно служили ее сыны, не считаясь со своим озлоблениемпротив людей, временно стоявших у власти. Он несколько удивился, а затем чуть улыбнулся. -- Умная защита, -- одобрил он. -- Вы должны были бы сказать этокоманде. -- А затем, с добродушной насмешкой в голосе, заметил: -- Некажется ли вам сейчас, что такая почетная служба могла бы восстановить любоеимя человека, который был вором и пиратом? Арабелла быстро опустила глаза, и голос ее слегка дрожал, когда онаответила: -- Если он... хочет знать, то, может быть... нет, даже наверно... о нембыло вынесено слишком суровое суждение... Синие глаза Блада сверкнули, а твердо стиснутые губы смягчились. -- Ну... если вы думаете так, -- сказал он, вглядываясь в нее скакой-то странной жаждой во взоре, -- то в конце концов даже служба королюЯкову может показаться терпимой. Взглянув на море, Блад заметил шлюпку, отвалившую от одного из большихкораблей, которые, мягко покачиваясь на волнах, лежали в дрейфе не более чемв трехстах ярдах от них. Он тут же взял себя в руки, чувствуя новые силы ибодрость, как бывает у выздоравливающего после длительной и тяжелой болезни. -- Если вы спуститесь вниз, возьмете служанку и свои вещи, то мы сразуже отправим вас на один из кораблей эскадры, -- сказал он, указывая нашлюпку. Когда Арабелла ушла, Блад, подозвав Волверстона и опершись на борт,стал вместе с ним наблюдать за приближением шлюпки, в которой сиделидвенадцать гребцов под командованием человека в красном. Капитан навелподзорную трубу на эту фигуру. -- Это не Бишоп, -- полувопросительно, полуутвердительно заметилВолверстон. -- Нет, -- ответил Блад, складывая подзорную трубу. -- Не знаю, кто этоможет быть. -- Ага! -- с иронической злостью воскликнул Волверстон. -- Полковник,видать, совсем не жаждет появиться здесь самолично. Он уже побывал раньше наэтой посудине, и мы тогда заставили его поплавать. Помня об этом, онпосылает своего заместителя. Этим заместителем оказался Кэлверлей -- энергичный, самонадеянныйофицер, не очень давно прибывший из Англии. Было совершенно очевидно, чтополковник Бишоп тщательно проинструктировал его, как следует обращаться спиратами. Выражение лица Кэлверлея, когда он ступил на шкафут "Арабеллы", былонадменным, суровым и презрительным. Блад с королевским патентом в кармане стоял рядом с лордом Джулианом.Капитан Кэлверлей был слегка удивлен, увидев перед собой двух людей, такрезко отличавшихся от того, что он ожидал встретить. Однако его надменностьот этого не уменьшилась, и он удостоил лишь мимолетным взглядом свирепуюорду полуобнаженных людей, стоявших полукругом за Бладом и Уэйдом. -- Добрый день, сэр, -- любезно поздоровался с ним Блад. -- Имею честьприветствовать вас на борту "Арабеллы". Мое имя Блад, капитан Блад.Возможно, вы слыхали обо мне. Капитан Кэлверлей угрюмо взглянул на Блада. Знаменитый корсар своейвнешностью отнюдь не походил на отчаявшегося человека, вынужденного кпозорной капитуляции. Неприятная, кислая улыбка скривила надменно сжатыегубы офицера. -- У тебя будет возможность поважничать на виселице! -- презрительнобуркнул он. -- А сейчас мне нужна твоя капитуляция, но не твоя наглость. Капитан Блад, делая вид, что он очень удивлен и огорчен, обратился клорду Джулиану: -- Вы слышите? Вы когда-либо слышали что-либо подобное? Вы понимаете,милорд, как заблуждается этот молодой человек. Может быть, мы предотвратимопасность поломки костей кое-кому, если ваша светлость объяснит, кто я такойи каково мое положение? Лорд Джулиан, выступив вперед, небрежно и даже презрительно кивнулэтому еще совсем недавно надменному, а сейчас ошарашенному офицеру. Питт,который с квартердека наблюдал за этой сценой, рассказывает в своихзаписках, что его светлость был мрачен, как поп при свершении казни черезповешение. Однако я склонен подозревать, что эта мрачность была лишь маской,которой забавлялся лорд Джулиан. -- Имею честь сообщить вам, сэр, -- надменно заявил он, -- что капитанБлад является офицером королевского флота, о чем свидетельствует патент спечатью лорда Сэндерленда, министра иностранных дел его величества короляАнглии. Капитан Кэлверлей выпучил глаза. Лицо его побагровело. В толпе корсаровпослышались хохот, заковыристая брань и радостные восклицания, которыми онивыражали свое удовольствие от этой комедии. Кэлверлей молча глядел на Уэйда,пытаясь понять, откуда у этого проходимца такой дорогой, элегантный костюм,такой спокойный, уверенный вид и столь холодная, чеканная речь. Должно быть,этот прохвост некогда вращался в изысканном обществе? -- Кто ты такой, черт тебя побери? -- вспылил наконец Кэлверлей. Голос его светлости стал более холодным и отчужденным: -- Вы дурно воспитаны, сэр, как я замечаю. Моя фамилия Уэйд, лордДжулиан Уэйд. Я -- посол его величества в этих варварских краях и близкийродственник лорда Сэндерленда. Полковник Бишоп должен был знать о моемприбытии. Внезапная перемена в манерах Кэлверлея при имени лорда Джулианапоказала, что сообщение о нем уже дошло до Ямайки и Бишопу было об этомизвестно. -- Я... полагаю... полковник был уведомлен, -- ответил Кэлверлей,колеблясь между сомнением и подозрением. -- То есть ему было сообщено оприезде лорда Джулиана Уэйда. Но... но... на этом корабле?.. -- Он виноваторазвел руками и, окончательно смешавшись, умолк. -- Я плыл на "Ройял Мэри"... -- Нам так и было сообщено. -- Но "Ройял Мэри" была потоплена испанским капером, и я никогда недобрался бы сюда, если бы не храбрость капитана Блада, который меня спас. В хаос, царивший в мозгу Кэлверлея, проник луч света. -- Я вижу, я понимаю... -- Весьма сомневаюсь в этом. -- Его светлость продолжал оставатьсятаким же суровым. -- Но это придет со временем... Капитан Блад, предъявитеему ваш патент. Это, вероятно, рассеет все его сомнения, и мы сможемследовать дальше. Я был бы рад поскорее добраться до Порт-Ройяла. Капитан Блад сунул пергамент прямо в вытаращенные глаза Кэлверлея.Офицер внимательно ознакомился с документом, особенно присматриваясь кпечатям и подписям, а затем, обескураженный, отошел и растерянно поклонился. -- Я должен вернуться к полковнику Бишопу за распоряжениями, --смущенно пробормотал он. В эту минуту толпа пиратов расступилась, и в образовавшемся проходепоказалась мисс Бишоп в сопровождении своей служанки-мулатки. Искосапоглядев через плечо, капитан Блад заметил ее приближение. -- Быть может, вы проводите к полковнику его племянницу? -- сказал БладКэлверлею. -- Мисс Бишоп также была вместе с его светлостью на "Рояйл Мэри".Она сможет ознакомить дядю со всеми деталями гибели этого корабля и снастоящим положением дел. Не успев прийти в себя от изумления, капитан Кэлверлей мог ответить наэтот новый сюрприз только поклоном. -- Что же касается меня, -- растягивая слова, сказал лорд Джулиан, --то я останусь на борту "Арабеллы" до прибытия в Порт-Ройял. Передайтеполковнику Бишопу привет и скажите ему, что в ближайшем будущем я надеюсь сним познакомиться.Глава XXII. ССОРА
"Арабелла" стояла в огромной гавани Порт-Ройяла, достаточновместительной, чтобы дать пристанище кораблям всех военных флотов мира. Посуществу, корабль был в плену, так как примерно в четверти мили от правогоборта вздымалась тяжелая громада круглой башни форта, а не более чем в двухкабельтовых за кормой и с левого борта "Арабеллу" стерегли шесть военныхсудов ямайской эскадры, стоявших на якоре. Прямо перед "Арабеллой", на противоположном берегу гавани, белелиплоские фасады зданий довольно большого города, спускавшегося почти к самойводе. За этими зданиями подобно террасам поднимались красные крыши,обозначая отлогий склон берега, на котором был расположен город. На фонедалеких зеленых холмов, под небом, напоминавшим купол из полированной стали,местами возвышались среди крыш остроконечные башенки и шпили. Лежа на плетеной кушетке, прикрытой для защиты от жгучего солнцасамодельным тентом из бурой парусины, на квартердеке скучал Питер Блад. Вруках его была истрепанная книга -- "Оды" Горация в переплете из телячьейкожи. С нижней палубы доносилось шарканье швабр и журчание воды в шпигатах[68]. Было еще очень рано, и моряки под командой боцмана Хэйтона работали нашкафуте и баке, а один из моряков хриплым голосом напевал корсарскуюпесенку: В борт ударились бортом, Перебили всех потом, И отправили притом на дно морское! Дружнее, хо! Смелей, йо-хо! Кто теперь на чертов Мэйн пойдет со мною? Блад вздохнул, и по его энергичному загорелому лицу пробежало что-товроде улыбки, а затем, забыв обо всем окружающем, он погрузился вразмышления. Последние две недели со дня получения им офицерского патента дела егошли отвратительно. Сразу же после прибытия на Ямайку начались неприятности сБишопом. Едва лишь Блад и лорд Джулиан сошли на берег, как их встретилчеловек, даже не пытавшийся скрыть величайшей своей досады по поводу такогонежданного поворота событий и своей решимости изменить положение. Вместе сгруппой офицеров Бишоп ждал их на молу. -- Насколько я догадываюсь, вы лорд Джулиан Уэйд? -- грубо спросил он,бросив злобный взгляд на капитана Блада. Лорд Джулиан поклонился. -- Как мне кажется, я имею честь разговаривать с губернатором Ямайкиполковником Бишопом? -- спросил лорд с изысканной вежливостью, и его словапрозвучали так, как если бы его светлость давал полковнику Бишопу урокхорошего тона. Сообразив это, полковник, хотя и с опозданием, сняв свою широкополуюшляпу, отвесил церемонный поклон, а затем сразу же приступил к делу: -- Мне сказали, что вы выдали этому человеку королевский офицерскийпатент. -- В его голосе чувствовалось раздраженное ожесточение. -- Вашимотивы были, несомненно, благородны... вы были признательны за освобождениеиз рук испанцев. Но патент должен быть немедленно аннулирован. Этонедопустимая оплошность, милорд. -- Я вас не понимаю, -- холодно заметил лорд Джулиан. -- Конечно, не понимаете, иначе вы никогда бы так не поступили. Этотчеловек обманул вас. Вначале он был бунтовщиком, потом стал беглым рабом, асейчас это кровожадный пират. Весь прошлый год я за ним охотился. -- Мне все это хорошо известно, сэр. Я не так легко раздаю королевскиепатенты. -- Да? А как же тогда назвать то, что вы сделали? Но ничего, я какгубернатор Ямайки, назначенный его величеством королем Англии, исправлю вашуошибку по-своему. -- Каким же образом? -- Этого мерзавца ждет виселица в Порт-Ройяле. Блад хотел вмешаться, но лорд Джулиан предупредил его: -- Я вижу, сударь, что вы не можете понять сути дела. Если патент выданпо ошибке, то эта ошибка не моя. Я действую в соответствии с инструкциямилорда Сэндерленда. Его светлость, хорошо зная обо всех этих фактах, поручилмне передать патент капитану Бладу, если капитан Блад согласится егопринять. От испуга полковник Бишоп разинул рот: -- Лорд Сэндерленд дал такое указание? -- Да. Не дождавшись ответа губернатора, который окончательно потерял дарречи, лорд Джулиан спросил: -- Осмелитесь ли вы сейчас настаивать на том, что я ошибся? Берете ливы на себя ответственность исправить мою ошибку? -- Я... я... не думал... -- Это я понимаю, сэр. Разрешите представить вам капитана Блада. Волей-неволей полковник Бишоп вынужден был сделать самое любезноевыражение лица, на какое только был способен. Однако все понимали, что подэтой маской он скрывал лютую ярость. А вслед за таким сомнительным началом положение дел не только неулучшилось, но, пожалуй, ухудшилось. Лежа на кушетке, Блад думал еще и о другом. Он уже две недели находилсяв Порт-Ройяле, так как его корабль фактически вошел в состав ямайскойэскадры. Когда весть об этом дойдет до острова Тортуга и корсаров, ожидающихего возвращения, имя капитана Блада, до сих пор пользовавшееся такимуважением "берегового братства", теперь будет упоминаться с омерзением.Недавние друзья будут рассматривать его поступок как предательство, какпереход на сторону врага. Пройдет еще немного времени, и может случиться,что он поплатится за это своей жизнью. Ради чего ему нужно было ставить себяв такое положение? Ради девушки, которая все время упорно не замечает его?Он считал, что Арабелла по-прежнему питает к нему отвращение. За эти двенедели она едва удостаивала его взглядом. А ведь именно для этого онежедневно торчал в резиденции ее дяди, не обращая внимания на нескрываемуювраждебность полковника. Но и это еще было не самое худшее. Он видел, чтовсе свое время и внимание Арабелла уделяет только лорду Джулиану -- молодомуи элегантному вельможе из числа бездельников Сент-Джеймского двора. Какие женадежды имелись у него, отъявленного авантюриста, изгнанного из общества,против такого соперника, который вдобавок ко всему был еще и несомненноспособным человеком? Нетрудно вообразить себе, какой горечью наполнилась его душа. КапитанБлад сравнивал себя с той собакой из басни, что выпустила из пасти кость,погнавшись за ее отражением. Он попытался найти утешение в двух строках на странице открытой имкниги: Люби не то, что хочется любить, А то, что можешь, то, чем обладаешь... Но и любимый Гораций не мог утешить капитана Блада. Его мрачные раздумья прервал приход шлюпки, которая, незаметно подойдяс берега, ударилась о высокий красный корпус "Арабеллы"; потом послышалсячей-то хриплый голос, судовой колокол отчетливо и резко пробил две склянки,и вслед за ними раздался длинный, пронзительный свисток боцмана. Эти звуки окончательно привели в себя капитана Блада, и он поднялся скушетки. Его красивый красный мундир, расшитый золотом, свидетельствовал оновом звании капитана. Сунув в карман книгу, он подошел к резным периламквартердека и увидел Питта, поднимавшегося по трапу. -- Записка от губернатора, -- сказал шкипер, протягивая ему сложенныйлист бумаги. Капитан сломал печать и пробежал глазами записку. Питт, в просторнойрубахе и бриджах, облокотясь на перила, наблюдал за ним, и его честное,открытое лицо выражало явную озабоченность и тревогу. Блад, взглянув на Питта, засмеялся, но сразу же умолк, скривив губы. -- Весьма повелительный вызов, -- сказал он, передавая своему другузаписку. Молодой шкипер прочел ее, а затем задумчиво погладил свою золотистуюбородку. -- Ты, конечно, не поедешь?! -- сказал он полувопросительно,полуутвердительно. -- А почему бы и нет? Разве я не бываю ежедневно в форту?.. -- Но он хочет вести разговор о нашем старом волке. Эта история даетему повод для недовольства. Ты ведь знаешь, Питер, что только лорд Джулианмешает Бишопу расправиться с тобой. Если сейчас он сможет доказать, что... -- Ну, а если даже он сможет? -- беззаботно прервал его Блад. -- Развена берегу я буду в большей опасности, чем здесь, когда у нас осталось неболее пятидесяти равнодушных мерзавцев, которые так же будут служить королю,как и мне? Клянусь богом, дорогой Джереми, "Арабелла" здесь в плену, подохраной форта и вот этой эскадры. Не забывай этого. Питт сжал кулаки и, не скрывая недовольства, спросил: -- Но почему же в таком случае ты разрешил уйти Волверстону и другим?Ведь можно же было предвидеть... -- Перестань, Джереми! -- перебил его Блад. -- Ну, скажи по совести,как я мог удержать их? Ведь мы так договорились. Да и чем они помогли бымне, если бы даже остались с нами? Питт ничего не ответил, и капитан Блад, опустив руку на плечо друга,сказал: -- Вижу, что сам понимаешь. Я возьму шляпу, трость и шпагу и отправлюсьна берег. Прикажи готовить шлюпку. -- Ты отдаешь себя в лапы Бишопа! -- предупредил его Питт. -- Ну, это мы еще посмотрим. Может быть, меня не так-то легко взять,как ему кажется. Я еще могу кусаться! -- И, засмеявшись, Блад ушел в своюкаюту. На этот смех Джереми Питт ответил ругательством. Несколько минут онстоял в нерешительности, а затем нехотя спустился по трапу, чтобы отдатьраспоряжение гребцам. -- Если с тобой что-нибудь случится, Питер, -- сказал он, когда Бладспускался с борта корабля, -- то пусть Бишоп пеняет на себя. Эти пятьдесятпарней сейчас, может быть, и равнодушны, но если нас обманут, то от ихравнодушия и следа не останется. -- Ну что со мной может случиться, Джереми? Не волнуйся! Обещаю тебе,что буду обратно к обеду. Блад спустился в ожидавшую его шлюпку, хорошо понимая, что, отправляясьсегодня на берег, подвергает себя очень большому риску. Может быть, поэтому,ступив на узкий мол у невысокой стены форта, из амбразур которого торчаличерные жерла пушек, он приказал гребцам ждать его здесь. Ведь моглослучиться, что ему придется немедля возвращаться на корабль. Он не спеша обогнул зубчатую стену и через большие ворота вошел вовнутренний двор. Здесь бездельничало с полдюжины солдат, а в тени стенымедленно прогуливался комендант форта майор Мэллэрд. Заметив капитана Блада,он остановился и отдал ему честь, как полагалось по уставу, но улыбка,ощетинившая его жесткие усы, была мрачнонасмешливой. Однако внимание ПитераБлада было поглощено совсем другим. Справа от него простирался большой сад, в глубине которого находилсябелый дом губернатора. На главной аллее сада, обрамленной пальмами исандаловыми деревьями, он увидел Арабеллу Бишоп. Быстрыми шагами Бладпересек внутренний двор и догнал ее. -- Доброе утро, сударыня! -- поздоровался он, снимая шляпу, и тут жепротестующе добавил: -- Честное слово, безжалостно заставлять меня гнатьсяза вами в такую жару! -- Зачем же вы тогда гнались? -- холодно спросила она и торопливодобавила: -- Я спешу, и, надеюсь, вы извините меня, что я не могузадержаться. -- Вы совсем не спешили до моего появления, -- шутливо запротестовалон, и, хотя его губы улыбались, в глазах его появилось какое-то странное,жесткое выражение. -- Но если вы заметили это, сэр, то меня удивляет ваша настойчивость. Их шпаги скрестились. И не в привычках Блада было уклоняться отсхватки. -- Честное слово, вы могли бы как-то объясниться, -- заметил он. --Ведь только ради вас я нацепил этот королевский мундир, и вам должно бытьнеприятно, что его носит вор и пират. Она пожала плечами и отвернулась, чувствуя одновременно и обиду ираскаяние. Однако, опасаясь выдать свое раскаяние, она решила прикрытьсяобидой и заметила: -- Я делаю все от меня зависящее. -- Чтобы время от времени заниматься благотворительностью. -- И онпопытался улыбнуться. -- Слава богу, признателен вам и за это. Я, можетбыть, беру на себя слишком много, но не могу забыть, что, когда я был толькорабом на плантациях вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой. -- Тогда вы имели основание на нее рассчитывать. В то время вы былипросто несчастным человеком. -- Ну, а кем же вы можете назвать меня сейчас? -- Едва ли несчастным. Ваше счастье на морях стало пословицей. Былислухи и еще кое о чем: о вашем счастье и ваших успехах в других делах. Она сказала это, вспомнив о мадемуазель д'Ожерон, и, если бы могла, тутже взяла бы свои слова обратно. Но Питер Блад и не придал им значения,совсем не поняв ее намека. -- Да? Все это ложь, черт побери, и я могу это доказать вам. -- Я даже не понимаю, к чему вам утруждать себя доказательствами, --заметила она, чтобы выбить оружие у него из рук. -- Для того, чтобы вы думали обо мне лучше. -- То, что я думаю, сэр, должно очень мало вас трогать. Это был обезоруживающий удар, и он, отказавшись от боя, принялся ееуговаривать: -- Как вы можете говорить так, видя на мне мундир королевской службы,которую я ненавижу? Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину?Мне хочется только восстановить свое доброе имя в ваших глазах. Ведь впрошлом я не сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться. Она не выдержала его пристального взгляда и опустила глаза. -- Я... я не понимаю, почему вы так говорите со мной, -- сказала онауже не с той уверенностью, как раньше. -- Ах так! Теперь вы не понимаете! -- воскликнул он. -- Тогда я скажувам. -- О нет, не нужно! -- В ее голосе прозвучала подлинная тревога. -- Ясознаю все, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоилисьза меня. Верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам... -- Но если вы будете всегда думать обо мне, как о воре и пирате, то,честное слово, оставьте вашу признательность при себе. Мне она ни к чему. На щеках Арабеллы вспыхнул яркий румянец, и Блад заметил, как ее грудьпод белым шелком стала чаще вздыматься. Если даже ее и возмутили слова Бладаи тон, каким они были произнесены, она все же подавила в себе возмущение,поняв, что сама была причиной его гнева. Арабелла честно попыталасьисправить свою оплошность. -- Вы ошибаетесь, -- начала она. -- Это не так. Но им не суждено было понять друг друга. Ревность -- дурной спутникблагоразумия, а она шла рядом с каждым из них. -- Но в таком случае что же так... или, вернее, кто? -- спросил он итут же добавил: -- Лорд Джулиан? Она взглянула на него с возмущением. -- О, будьте откровенны со мной! -- безжалостно настаивал он. --Сделайте мне милость, скажите прямо. Несколько минут Арабелла стояла молча. Она прерывисто дышала, и румянецна ее щеках то появлялся, то исчезал. -- Вы... вы совершенно невыносимы, -- сказала она, отводя глаза. --Разрешите мне пройти. Он отступил и своей широкополой шляпой, которую все еще держал в руке,сделал жест в сторону дома. -- Я больше не задерживаю вас, сударыня. В конце концов, я могу ещеисправить свой отвратительный поступок. Потом вы припомните, что менявынудила это сделать ваша жестокость. Она тут же остановилась и взглянула ему прямо в лицо. Теперь она ужезащищалась, и голос ее дрожал от негодования. -- Вы говорите со мной таким тоном! Вы осмеливаетесь разговаривать сомной подобным образом! -- воскликнула она, поражая его своей страстностью.-- Вы имеете дерзость укорять меня за то, что я не хочу касаться ваших рук,когда мне известно, что они обагрены кровью, когда я знаю вас не только какубийцу... Он глядел на нее, приоткрыв рот от удивления. -- Убийца? Я? -- выговорил он наконец. -- Назвать вам ваши жертвы? Да? Разве не вы убили Левасера? -- Левасер? -- Он даже чуть-чуть улыбнулся. -- Значит, вам и этосказали?! -- А вы отрицаете это? -- К чему? Вы правы -- я убил его. Но я могу припомнить еще одноубийство другого человека при аналогичных обстоятельствах. Это произошло вБриджтауне в ночь, когда на город напали испанцы. Мэри Трэйл можетрассказать вам все подробности. Она была при этом. Он яростно нахлобучил шляпу и сердито ушел, до того как она успелачто-либо ответить ему или хотя бы уразуметь смысл всего, что он ей сказал.Глава XXIII. ЗАЛОЖНИКИ
Стоя у колонны портика губернаторского дома, Питер Блад с болью игневом в душе смотрел на огромный рейд Порт-Ройяла, на зеленые холмы и цепьГолубых гор, смутно видимые в дымке струившегося от зноя воздуха. Раздумье Блада было прервано возвращением негра, который ходил доложитьгубернатору о приходе капитана. Следуя за слугой, он прошел на широкуюверанду, в тени которой полковник Бишоп с лордом Джулианом Уэйдом спасалисьот удушливой жары. -- А, пришли! -- приветствовал его губернатор, сопровождая своеприветствие мычанием, не предвещавшим ничего доброго. Бишоп не потрудился подняться с места даже после того, как это сделалболее воспитанный лорд Джулиан. Нахмурив брови, бывший барбадосскийплантатор рассматривал своего бывшего раба. Блад стоял, держа в руке шляпу ислегка опираясь на длинную, украшенную лентами трость. Внешне он былспокоен, и ничто не выдавало его гнева, вызванного таким высокомернымприемом. Помолчав немного, полковник сурово и вместе с тем самодовольно заявил: -- Я послал за вами, капитан Блад, потому что мне сообщили, что вчера срейда ушел фрегат с вашим сообщником Волверстоном и сотней пиратов изполутораста человек, находившихся до этого под вашим командованием. Мы с егосветлостью хотели знать, на каком основании вы разрешили им уйти. -- Разрешил? -- переспросил Блад. -- Я просто приказал им уйти. Полковник на мгновение остолбенел от такого ответа. -- Приказали? -- наконец сказал он с изумлением, в то время как лордДжулиан недоумевающе поднял брови. -- Черт побери! Может быть, выобъяснитесь точнее? Куда вы послали Волверстона? -- На Тортугу. Я поручил ему сообщить от моего имени командирам четырехдругих кораблей моей эскадры то, что здесь произошло и почему им не следуетбольше меня ждать. Блад заметил, как полковник от бешенства побагровел. Глаза его налилиськровью, и казалось, что от гнева он готов лопнуть. Плантатор резкоповернулся к лорду Джулиану: -- Вы слышали, милорд? Он отпустил Волверстона, самого опасного посленего человека из этой пиратской шайки. Я надеюсь, что ваша светлость теперьпонимает, как безрассудно было выдать королевский офицерский патент такомучеловеку. Ведь это же... бунт... измена! Клянусь богом, этим делом должензаняться военно-полевой суд! -- Может быть, вы прекратите вздорную болтовню о бунте, измене ивоенно-полевом суде? -- Блад надел шляпу и, не ожидая приглашения, сел. -- Япослал Волверстона сообщить Хагторпу, Кристиану, Ибервилю и другим моимлюдям, что у них есть месяц на размышление, в течение которого они должныпоследовать моему примеру, прекратить пиратство и вернуться к мирнымзанятиям -- охоте или заготовке леса, или же убраться из Карибского моря.Вот какое я дал поручение! -- Ну, а люди? -- задал вопрос его светлость своим ровным голосом, неповышая тона. -- Ведь Волверстон захватил с собой еще сто человек. -- Это те люди из моей команды, которым не по душе служба у короляЯкова. Нашим соглашением, милорд, предусматривалось, что никто из них небудет подвергаться какому-либо принуждению. -- Я не помню этого, -- с искренним убеждением сказал Уэйд. Блад удивленно посмотрел на него и пожал плечами: -- Не хочу обвинять вас в забывчивости, милорд: так именно было, и я нелгу. Во всяком случае, нельзя даже и предполагать, чтобы я согласился начтолибо другое. Губернатор уже не мог больше одерживаться: -- Значит, вы предупреждаете этих проклятых мерзавцев на Тортуге, чтобыони имели возможность спастись! Вот что вы сделали! Вот как вы используетеофицерский патент, благодаря которому сами спаслись от виселицы! Питер Блад невозмутимо взглянул на него. -- Хочу напомнить вам, -- тихо сказал он, -- что целью миссии лордаУэйда, не принимая во внимание ваши собственные аппетиты, которые, как всемизвестно, являются аппетитами палача, -- это освобождение Карибского моря откорсаров. Я принял сейчас самые эффективные меры для выполнения этой задачи.Известие о моем переходе на королевскую службу само по себе будетспособствовать роспуску эскадры, которой я командовал до недавнего времени. -- Понимаю! -- насмешливо проговорил губернатор. -- Ну, а если этого небудет? -- У нас есть время обдумать, какие шаги можно будет предпринять. Лорд Джулиан предупредил новую вспышку гнева полковника Бишопа. -- Возможно, -- сказал он, -- что лорд Сэндерленд будет доволен, еслиисход дела окажется таким, как вы обещаете. Это были примирительные слова. Лорд Джулиан стремился не отступать отсвоих инструкций из расположения к Бладу. Поэтому сейчас он дружескипротягивал ему руку, чтобы помочь преодолеть новое, весьма серьезноезатруднение, которое создал сам капитан, дав в руки Бишопу оружие противсебя. К сожалению, молодой вельможа был тем самым человеком, от которогоБлад не хотел никакой помощи, потому что смотрел на него глазами,ослепленными ревностью. -- Во всяком случае, -- ответил Блад не только вызывающе, но и снасмешкой, -- это максимум того, на что вы можете рассчитывать и что лордСэндерленд может от меня получить. Лорд Джулиан нахмурился и несколько раз приложил к губам носовойплаток. -- Мне все это как-то не нравится, -- сказал он уныло. -- Более того,поразмыслив, я могу сказать, что мне это совсем не нравится. -- Сожалею, что это так, -- дерзко улыбнулся Блад, -- но я вовсе ненамерен смягчать свои слова. Его светлость слегка приподнял брови над чуть расширившимисябесцветными глазами. -- О! -- покачал он головой. -- Вы удивительно невежливы. Яразочаровался в вас, сэр. Мне казалось, что вы могли бы еще статьджентльменом. -- И это не единственная ошибка вашей светлости, -- вмешался Бишоп. --Вы сделали еще более грубую ошибку, выдав ему офицерский патент и буквальносняв его с виселицы, которую я приготовил для него в Порт-Ройяле. -- Да, но самая грубая ошибка во всей этой истории с патентом, --сказал Блад, обращаясь к лорду Джулиану, -- была допущена при назначенииэтого разжиревшего рабовладельца на пост губернатора Ямайки, в то время какего следовало бы назначить ее палачом. Эта должность ему больше подошла бы. -- Капитан Блад! -- с упреком воскликнул лорд Джулиан. -- Клянусьчестью, вы заходите слишком далеко. Вы... Но тут Бишоп прервал его. С трудом поднявшись и дав волю своей ярости,он разразился потоком непристойных ругательств. Капитан Блад, также встав сместа, спокойно наблюдал за полковником. Когда Бишоп наконец умолк, Бладневозмутимо обратился к лорду Джулиану, будто ничего не произошло. -- Ваша светлость, вы, кажется, хотели что-то сказать? -- спросил он свызывающей вкрадчивостью. Но к лорду Уэйду уже возвратилась его обычная выдержка и прежняясклонность занимать примирительную позицию. Он засмеялся и пожал плечами. -- Честное слово, мы слишком горячимся, -- сказал он. -- Одному богуизвестно, как этому способствует ваш проклятый климат. Возможно, что вы,полковник Бишоп, слишком непреклонны, а вы, сэр, слишком вспыльчивы. Я ужезаявил от имени лорда Сэндерленда, что намерен ждать результатов вашегоэксперимента. Но Бишоп, рассвирепев, дошел уже до такого состояния, что удержать егобыло невозможно. -- Ах так! -- проревел он. -- Ну, а я не согласен. Это вопрос, вкотором, с вашего позволения, я могу разобраться лучше вас. В любом случае яберу на себя смелость действовать на свою собственную ответственность. Лорд Джулиан устало улыбнулся, пожал плечами и беспомощно махнул рукой.Губернатор продолжал бушевать: -- Поскольку лорд Джулиан выдал вам патент, то я не имею праваразделаться с вами так, как вы этого заслуживаете. Но вы предстанете передвоеннополевым судом за ваши действия в отношении Волверстона и будете нестиответственность за последствия. -- Все ясно, -- сказал Блад. -- Теперь мы добрались до сути дела. Выкак губернатор будете председательствовать на этом суде. Вас, должно быть,очень радует возможность повесить меня и свести старые счеты. -- Онзасмеялся и добавил: -- Praemonitus praemunitus. -- Что это значит? -- резко спросил лорд Джулиан. -- Я полагал, что ваша светлость человек образованный, а вы дажепо-латыни не знаете. Как видите, он усиленно старался вести себя вызывающе. -- Я не спрашиваю у вас, сэр, точного значения этих слов, -- с ледянымдостоинством произнес лорд Джулиан. -- Я хочу знать, что вы желаете этимсказать. -- Можете сами догадаться, -- сказал Блад. -- Желаю вам всего доброго!-- Он сделал широкий жест своей шляпой с перьями и галантно раскланялся. -- Прежде чем вы уйдете, -- сказал Бишоп, -- хочу добавить, что капитанпорта и комендант форта получили все необходимые распоряжения. Вы не уйдетеиз порта, висельник! Будь я проклят, если я не обеспечу вам вечную стоянкуздесь, на пирсе для казней! Питер Блад насторожился и взглянул на обрюзгшее лицо своего врага.Переложив длинную трость в левую руку, он небрежно засунул правую руку заотворот своего камзола и быстро повернулся к нахмурившемуся лорду Джулиану: -- Если мне не изменяет память, ваша светлость обещали мненеприкосновенность. -- Да, я обещал, -- сказал лорд Джулиан, -- но вы своим поведениемзатрудняете выполнение этого обещания. -- Он поднялся. -- Вы оказали мнеуслугу, капитан Блад, и я надеялся, что мы сможем быть друзьями. Нопоскольку вы предпочитаете другое... -- Он пожал плечами и, взмахнув рукой,указал на губернатора. Блад закончил фразу за него: -- Вы хотите сказать, что у вас не хватает твердости, чтобыпротивостоять требованиям этого хвастуна. -- Внешне он был спокоен и дажеулыбался. -- Хорошо, praemonitus praemunitus. В латыни вы, действительно, неочень сильны, а то могли бы знать, что эти слова означают: кто предупрежден,тот вооружен. -- Предупрежден? Ого! -- зарычал Бишоп. -- Но предупреждение немножкозапоздало. Вы не уйдете из этого дома! -- Он сделал шаг по направлению кдвери. -- Эй, кто там!.. -- раздался его зычный голос. И тут же, издав горлом какой-то неопределенный звук, он застыл наместе. Капитан Блад, вытащив изза отворота камзола правую руку, держал в нейпистолет, богато украшенный золотом и серебром. Черное дуло пистолетаглядело прямо в лоб губернатору. -- И вооружен, -- сказал Блад. -- Ни с места, милорд, а то можетпроизойти несчастный случай, -- предупредил он лорда Джулиана, которыйбросился было Бишопу на помощь. Лорд застыл на месте. Губернатор с внезапно побледневшим лицом иотвисшей нижней губой закачался. Питер Блад мрачно смотрел на него, вызываяэтим еще больший страх у полковника. -- Сам удивляюсь, почему бы мне не прикончить вас на месте бездальнейших разговоров, -- сказал он спокойно. -- И если я этого не делаю, топо той же причине, по которой однажды уже подарил вам жизнь, хотя и тогда выне имели на нее права. Убежден, что вы не знаете этой причины, но пусть васутешает то, что она существует. И я советую вам не злоупотреблять моимтерпением. Сейчас оно переселилось в мой указательный палец, лежащий насобачке пистолета. Вы хотите меня повесить... Это самое худшее, что можетожидать меня, но до этого, как вы понимаете, я не поколеблюсь выбить извашей головы мозги. -- Он отбросил трость, освободив левую руку. -- Будьтедобры, полковник Бишоп, дайте мне вашу руку. Живо, живо, вашу руку! Побуждаемый повелительным тоном, взглядом решительных синих глаз иблеском пистолета, Бишоп повиновался без возражений. Его отвратительноемногословие иссякло, и он не мог заставить себя произнести хотя бы однослово. Капитан Блад продел свою левую руку сквозь согнутую руку губернатора,потом засунул свою правую руку с оружием за отворот камзола. -- Хотя пистолета и не видно, но тем не менее он направлен в вашежирное брюхо. Даю честное слово, что при малейшей провокации, безразлично,от кого она будет исходить -- от вас или от кого-либо другого, -- я уложувас на месте... Имейте это в виду, лорд Джулиан... Ну, а сейчас, гнуснаярожа, шагай живо, деловито, улыбайся любезно, насколько это тебе удастся, иведи себя как следует, не то тебе придется подумать о черных водах Коцита[69]. Рука об руку они прошли через дом и спустились в сад, где взволнованнаяАрабелла ожидала возвращения Блада. Размышление над последними словами капитана сначала внесло в ее душусмятение, но затем она ясно представила себе то, что могло быть причинойсмерти Левасера. Она сообразила, что сделанный ею вывод мог быть с таким жеуспехом применен и к истории спасения Бладом Мэри Трэйл. Когда мужчина радиженщины рискует своей жизнью, то легко, конечно, предположить, что он личнозаинтересован в этом, так как на свете найдется очень немного мужчин,которые рисковали бы, не надеясь получить что-либо взамен. Но Блад был однимиз этих немногих. Теперь ему не пришлось бы долго убеждать Арабеллу в той чудовищнойнесправедливости, с какой она к нему относилась. Ей вспомнились все слова,случайно подслушанные на борту корабля, названного ее именем, и то, что онсказал, когда она одобрила его решение принять королевский патент, и,наконец, все сказанное им в это утро и вызвавшее лишь ее негодование. Всеэто приобрело новое значение в ее сознании, освободившемся от необоснованныхподозрений. Вот почему она и решила задержаться в саду до его возвращения,извиниться и положить конец всем недоразумениям между ними. Она ждала его,но оказалось, что ее терпение должно было подвергнуться новому испытанию.Когда Блад наконец появился, он был не один, а с дядей, причем они шли, к ееудивлению, дружески беседуя. С досадой она поняла, что объяснениеоткладывается. Но если бы только она могла догадаться, на какое длительноевремя это объяснение откладывается, ее досада перешла бы в отчаяние. Вместе со своим спутником Блад вышел из благоухающего сада и прошел вовнутренний дворик форта. Комендант, получивший строгий приказ быть вготовности и иметь при себе некоторое количество солдат на случай арестаБлада, был крайне удивлен, увидев губернатора под руку с человеком, которогопредполагалось арестовать. Его поразило их поведение, так как Блад оживленноболтал и непринужденно смеялся. Никем не задержанные, они вышли из ворот и дошли до мола, где их ждалашлюпка с "Арабеллы". Не прерывая дружеской беседы, они уселись рядом накорме и отплыли к большому красному кораблю, где Джереми Питт сбеспокойством ожидал новостей. Вам нетрудно представить себе изумление шкипера, когда он увиделгубернатора, который в сопровождении Блада, пыхтя, карабкался по веревочнойлестнице. -- Конечно, ты был прав, Джереми: я попал в западню! -- приветствовалего капитан Блад. -- Но, как видишь, я выбрался оттуда, захватив с собоймерзавца, заманившего меня в ловушку. Эта скотина, как тебе известно, любитжизнь. Полковник Бишоп, с лицом землистого цвета и отвислой губой, стоял нашкафуте. Он боялся даже взглянуть на коренастых головорезов, столпившихся нагрот-люке около ящика с ядрами. Обратившись к боцману, который стоял тут же, опираясь на переборкубака, Блад громко распорядился: -- Перекинь веревку с петлей через нок-рею!.. Не пугайтесь, дорогойполковник. Это только мера предосторожности на случай, если вы будетенесговорчивым, хотя я уверен, что этого не случится. Мы обсудим вопрос заобедом. Надеюсь, вы окажете мне честь пообедать со мной. Он отвел в свою большую каюту безвольного, усмиренного хвастуна. СлугаПитера Блада негр Бенджамэн, в белых штанах и полотняной рубахе, бросилсявыполнять распоряжения капитана об обеде. Полковник Бишоп, свалившись на сундук, стоявший под выходившими накорму иллюминаторами, пробормотал, заикаясь: -- М-м-могу я с-спросить, ка... каковы ваши н-намерения? -- Конечно, конечно. В них нет ничего страшного, полковник. Хотя вывполне заслужили веревки на нок-рее, но уверяю вас, что к этому мы прибегнемлишь в крайнем случае. Вы сказали, что лорд Джулиан сделал ошибку, вручивмне патент, выданный министром иностранных дел. Пожалуй, вы правы. Я сноваухожу в море. Cras ingens iterabimus aequor [70]. Вы хорошо будете знатьлатынь к тому времени, когда я с вами покончу. Я возвращаюсь на Тортугу, ксвоим корсарам, честным и славным ребятам. Вас же я захватил с собой вкачестве заложника. -- Боже мой! -- простонал губернатор. -- Вы... вы хотите взять меня наТортугу? -- О нет! -- рассмеялся Блад. -- Я не окажу вам такой дурной услуги.Нет, нет! Я хочу только, чтобы мне был обеспечен свободный выход изПорт-Ройяла. Если вы окажетесь сговорчивым, то я на этот раз даже незаставлю вас плавать. Вы сообщили мне о том, что дали кое-какие распоряжениякапитану порта и коменданту этого проклятого форта. А сейчас вам придетсявызвать их на корабль и в моем присутствии сказать им, что сегодня, вовторой половине дня, "Арабелла" уйдет в море по служебной надобности и никтоне должен препятствовать ее отправлению. Ваши офицеры совершат маленькуюпоездку с нами, чтобы я был уверен в их повиновении. Вот все, что мне от васнужно. А сейчас садитесь к столу и пишите, если вы, конечно, непредпочитаете нок-рею. Полковник Бишоп попытался протестовать. -- Вы принуждаете меня силой... -- начал было он. Капитан Блад любезно прервал его: -- Позвольте, я ни к чему не хочу вас принуждать. К чему насилие? Вампредоставляется совершенно свободный выбор между пером и веревкой. Этотвопрос можете решить только вы сами. Бишоп гневно взглянул на него, а затем взял перо и присел к столу.Дрожащей рукой он написал офицерам письмо. Блад отправил его на берег, азатем пригласил своего невольного гостя к столу: -- Надеюсь, полковник, вы не потеряли своего хорошего аппетита. Жалкий Бишоп сел на указанный ему стул, но от страха не мог даже думатьо еде, и Блад не настаивал. Сам же он с аппетитом приступил к обеду. Неуспел он разделаться с ним и наполовину, как пришел Хэйтон с докладом оприбытии на корабль лорда Джулиана Уэйда. Блад просил немедленно принятьего. -- Я этого ждал, -- сказал он. -- Приведи его сюда. С суровым и надменным видом в каюту вошел лорд Джулиан и с первоговзгляда понял обстановку. Капитан Блад поднялся с места со словамиприветствия: -- Это очень дружеский жест, милорд, что вы решили к намприсоединиться. -- Капитан Блад, -- резко сказал Уэйд, -- ваш юмор несколько неуместен!Я не знаю ваших намерений, но меня интересует, отдаете ли вы себе отчет втом риске, на какой вы идете. -- А меня интересует, милорд, отдаете ли вы себе отчет в том риске, накакой пошли вы, явившись ко мне на корабль? -- Что это значит, сэр? Блад подал знак Бенджамэну, стоявшему позади Бишопа: -- Стул для его светлости... Хэйтон, отправь шлюпку его светлости наберег. Передай, что он здесь задержится. -- Что такое? -- воскликнул лорд Джулиан. -- Черт побери! Вы хотитезадержать меня? Вы сошли с ума! -- Лучше подожди, Хэйтон, на случай, если его светлость вздумаетбуйствовать... Бенджамэн, ты слыхал распоряжение? Иди и передай его. -- Скажете ли вы, что вы намерены делать, сэр? -- потребовал егосветлость, дрожа от гнева. -- Просто хочу обезопасить себя и своих ребят от виселицы полковникаБишопа. Я правильно рассчитал, что ваше воспитание не позволит вам покинутьего в беде и вы последуете за ним сюда. Я отправил на берег письменноераспоряжение полковника капитану порта и коменданту форта немедленно явитьсяна корабль. Как только они поднимутся на борт "Арабеллы", у меня будут всезаложники, которые обеспечат нам полную безопасность. -- Это подлость! -- процедил сквозь зубы лорд Джулиан. -- О, это зависит от того, как смотреть на вещи, -- спокойно сказалБлад. -- Обычно я никому не позволяю безнаказанно оскорблять меня. Но,учитывая, что в свое время вы по доброй воле оказали мне одну услугу, асейчас поневоле оказываете другую, я не буду обращать внимания на вашугрубость. Его светлость засмеялся. -- Вы идиот! -- сказал он. -- Неужели вы думаете, что я прибыл сюда, неприняв нужных предосторожностей? Коменданту уже известно, как вы заставилиполковника Бишопа вас сопровождать. И об этом знает также капитан порта.Судите сами, явятся ли они сюда и позволят ли уйти вашему кораблю. -- Весьма сожалею об этом, милорд, -- сказал Блад. -- Я знал, что вы будете сожалеть, сэр, -- ответил лорд Джулиан. -- Да, но я сожалею совсем не о себе. Мне жаль губернатора. Знаете, чтовы наделали? Вы уже почти повесили его. -- Боже мой! -- воскликнул Бишоп, задрожав от страха. -- Если по моему кораблю будет сделан хотя бы один выстрел, мы тут жевздернем губернатора на нок-рею. Ваша единственная надежда, полковник,заключается в том, что я пошлю им словечко о моем намерении... И для того,чтобы вы, милорд, могли как можно лучше исправить нанесенный вами вред, высами отправитесь с этим посланием. -- Да я скорее отправлюсь в ад, чем поеду на берег! -- продолжалбушевать Уэйд. -- Крайне неблагоразумный поступок, милорд, -- сказал Блад. -- Но, есливы так настроены... не буду вас уговаривать. Придется послать кого-нибудьдругого. А вы останетесь на корабле. Ну что ж, еще один заложник! Это толькоусиливает мою позицию. Лорд Джулиан уставился на него, сообразив, от чего он отказался. -- Может быть, вы перерешите, после того как я вам все разъяснил? --спросил Блад. -- Послушайтесь его, поезжайте, ради бога, милорд! -- брызжа слюной,простонал Бишоп. -- Пусть немедленно выполнят его приказание. Этот проклятыйпират схватил меня за горло... Его светлость бросил на Бишопа взгляд, весьма далекий от восхищения. -- Конечно, если вы на этом настаиваете... -- начал было он, но затем,пожав плечами, снова повернулся к Бладу: -- Я могу положиться на вас, чтополковнику Бишопу не будет причинено никакого вреда, если вам позволятотплыть? -- Даю вам слово, -- сказал Блад, -- так же как обещаю, что полковникБишоп без задержки будет высажен на берег. Лорд Джулиан надменно поклонился притихшему губернатору. -- Вы понимаете, сэр, что я поступаю так по вашему желанию, -- холоднозаметил он. -- Да... конечно, да! -- поспешно согласился Бишоп. -- Хорошо! -- Лорд Джулиан снова поклонился и пошел к борту. Блад проводил его до веревочного трапа, внизу которого все ещепокачивалась шлюпка "Арабеллы". -- До свидания, милорд, -- сказал Блад. -- Да, чуть было не забыл! --Он вынул из кармана пергамент и протянул его Уэйду: -- Вот ваш патент. Бишопбыл прав, говоря, что он был выдан мне по ошибке. Лорд Джулиан внимательно посмотрел на Блада, и выражение его лицасмягчилось. -- Мне очень жаль, -- искренне проговорил он. -- При иных обстоятельствах, милорд... -- начал было Блад. -- Э, да чтотам! Вы понимаете... Шлюпка вас ждет. Уже поставив ногу на первую ступеньку лестницы, лорд Джулианзаколебался: -- Будь я проклят, но я ничего не могу понять! Почему вы не можетепослать на берег кого-нибудь другого и не оставляете на корабле меня, какеще одного заложника? Своими ясными синими глазами Блад посмотрел прямо в честные и чистыеглаза Уэйда и грустно улыбнулся. Казалось, Блад колеблется, но затем онрешительно и откровенно сказал, что думал: -- Да почему бы мне и не сказать вам напоследок? Причина все та же,милорд. Она толкала меня и на ссору с вами, чтобы иметь удовольствиепроткнуть вас шпагой. Принимая ваш патент, я надеялся, что он поможет мнеискупить свою, вину за прошлое в глазах мисс Бишоп, ради которой, как вы,вероятно, догадались, я и взял его. Но теперь я понял, что все это напрасно.Мои надежды -- это горячечный бред больного. Я понял также, что еслиАрабелла Бишоп, как мне кажется, из нас двоих предпочла вас, то думаю, чтоона поступила правильно. Вот почему я не хочу оставлять вас на корабле иподвергать опасности -- а такая опасность существует: нас могут обстрелять,мы будем защищаться. Слепой случай может вас погубить... Пораженный лорд Джулиан уставился на Блада. Его длинное холеное лицобыло очень бледно. -- Боже мой! -- прошептал он. -- И вы... вы говорите это мне! -- Я говорю вам это потому, что... Ах, черт возьми, ну, чтобы заставитьее понять, что вор и пират, которым она меня считает, все еще сохранилкое-что от тех времен, когда он был джентльменом. Ее счастье для менядрагоценней всего на свете. Зная об этом, она сможет... с большей теплотойвспоминать меня иногда, хотя бы только в своих молитвах. Это все, милорд! Лорд Джулиан долго смотрел на корсара, а потом молча протянул ему руку.Блад также молча пожал ее. -- Я не уверен, что вы правы, -- сказал лорд Джулиан. -- Возможно, чтоиз нас двоих вы являетесь для нее лучшим. -- Это только ваше мнение, милорд, а что касается Арабеллы, сделайтетак, чтобы я оказался прав. Прощайте! Лорд Джулиан крепко пожал ему руку. Затем он спустился в лодку инаправился к берегу. Отплыв на некоторое расстояние, он помахал рукой Бладу,который, облокотившись на фальшборт, -- наблюдал за удаляющейся шлюпкой. Часом позже, пользуясь легким бризом, "Арабелла" вышла из порта. Фортмолчал. Ни один из кораблей ямайской эскадры не сделал и движения, чтобыпомешать ее уходу. Лорд Джулиан хорошо выполнил поручение, и было ясно, чтоон подкрепил его своими личными распоряжениями.Глава XXIV. ВОЙНА
Милях в пяти от Порт-Ройяла в открытом море, когда очертания побережьяЯмайки стали затягиваться дымкой, "Арабелла" легла в дрейф, и к ее борту былподтянут шлюп, который она тащила за кормой. Капитан Блад проводил своего невольного гостя к веревочному трапу.Полковник Бишоп, пребывавший в течение нескольких часов в состояниисмертельной тревоги, наконец вздохнул свободно. И по мере того какрассеивался его страх, к нему возвращалась его ненависть к дерзкому корсару.Но держался он осторожно. Если мысленно Бишоп и клялся не щадить повозвращении в Порт-Ройял ни усилий, ни нервов, чтобы захватить Питера Бладаи доставить его к месту вечной стоянки на пирсе казней, то внешне он этогоне показывал и старательно прятал свои чувства. Питер Блад не питал никаких иллюзий в отношении Бишопа, но вел себя сним так только потому, что настоящим пиратом он не был и никогда не хотелбыть. В Карибском море вряд ли нашелся бы такой корсар, который отказал бысебе в удовольствии вздернуть мстительного и жестокого губернатора нанок-рее. Однако Питер Блад, во-первых, не принадлежал к корсарам такоготипа, а во-вторых, он не мог забыть, что Бишоп был дядей Арабеллы. Поэтому-то капитан и улыбнулся, глядя на пожелтевшее, одутловатое лицоБишопа с маленькими глазками, уставившимися на него с нескрываемойвраждебностью. -- Желаю вам счастливого пути, дорогой полковник! -- любезно сказал онна прощание, и, судя по его спокойному виду, никто не догадался бы осомнениях, раздиравших его сердце. -- Вы второй раз оказываете мне услугу вкачестве заложника. Советую вам не делать этого в третий раз. Пора ужпонять, что я приношу вам несчастье, полковник! Шкипер Джереми Питт, стоя рядом с Бладом, мрачно наблюдал за отъездомгубернатора. Позади них с суровыми и загорелыми лицами толпились дюжиепираты, и только железная воля их капитана мешала им раздавить Бишопа, какмерзкого клопа. Еще в Порт-Ройяле узнали они об опасности, грозившей ПитеруБладу, и хотя корсары, так же как и он, были рады развязаться с королевскойслужбой, их все же глубоко возмутили обстоятельства, сделавшие эту развязкунеизбежной. Они поражались сдержанности своего капитана в отношении этогомерзавца Бишопа. Губернатора со всех сторон встречали яростные взглядыпиратов, и чувство самосохранения подсказывало ему, что любое необдуманноеслово, вырвавшееся у него, могло вызвать такой взрыв ненависти, от которойего не спасла бы уже никакая сила. Поэтому, оставляя корабль, он, не говоряни слова, поспешно кивнул головой капитану и неуклюже спустился в шлюп. Негры-гребцы, оттолкнувшись от красного корпуса "Арабеллы", согнулисьнад длинными веслами и, подняв паруса, направились в Порт-Ройял, рассчитываядобраться туда до наступления темноты. Грузный Бишоп, поджав толстые губы искорчившись, как вареный краб, понуро сидел на корме. Злоба и жажда мщенияовладели им сейчас с такой силой, что он забыл обо всем: и о своем страхе ио том, что он чудом спасся от петли. На молу в Порт-Ройяле, около низкой зубчатой стены, его ожидали майорМэллэрд и лорд Джулиан. С чувством огромного облегчения они помогли емувыбраться из шлюпа. Майор Мэллэрд сразу же начал с извинений. -- Рад вас видеть в добром здравии, сэр! -- сказал он. -- Я должен быпотопить корабль Блада, но этому помешал ваш собственный приказ, переданныймне лордом Джулианом. Его светлость заверила меня, что Блад дал слово непричинять вам никакого вреда, если ему будет разрешено беспрепятственноуйти. Признаюсь, я свитал, что его светлость поступил опрометчиво, волагаясьна слово презренного пирата... -- Он держит слово не хуже, чем другие, -- прервал красноречие майораего светловсть. Он произнес эти слова с ледяным достоинством, которое весьма умелонапускал на себя. У его светлости к тому же было омерзительное настроение.сообщив министру иностранных дел о блесчтящем успехе своей миссии, он былпоставлен сейчас перед необходимостью послать дополнительное сообщение спризнанием, что успех этот оказался эфемерным. И так как губы майораМэллэрда кривились насмешкой над таким доверием к слову пирата, егосветлость еще более резко добавил: -- Мои действия оправданы благополучным возвращением полковника Бишопа.По сравнению с этим, сэр, ваше мнение не стоит и фартинга [71]. Вы должныотдавать себе отчет в этом! -- О, как вам угодно, ваша светлость! -- с иронией процедил майорМэллэрд. -- Конечно, полковник вернулся живым и невридимым, но вот там вморе такой же живой и невридимый капитан Блад снова начнет свои пиратскиеразбои. -- Сейчас я не намерен обсуждать этот вопрос, майор Мэллэрд. -- Ничего! Это долго не протянется! -- зарычал полковник, к которомунаконец вернулся дар речи. -- Я истрачу все сове состояние до последнегошиллинга, я не пожалею всех кораблей ячмайской эскадры, но не успокоюсь дотех пор, пока не поймаю этого мерзавца и не повешу ему на шею пеньковыйгалстук! -- От бешеной злобы он побагровел так, что у него на лбу вздулисьвены. Слегка отдышавшись, он обратился к майору: -- Вы хорошо сделали,выполнив указания лорда Джулиана! -- И, похвалив Мэллэрда, он взял Уэйда заруку: -- Пойдемте, милорд. Нам нужно все это обсудить. Они направились к дому, где с большим беспокойством их ждала Арабелла.Увидев дядю, она почувствовала огромное облегчение не только за него, нотакже и за капитана Блада. -- Вы очень рисковали, сэр, -- серьезно сказала она лорду Джулиану,после того как они обменялись обычными приветствиями. Но лорд Джулиан ответил ей так же, как и майору Мэллэрду, что никакогориска в этом не было. Она взглянула на него с некоторым удивлением. Его длинноеаристократическое лицо было более задумчивым, чем обычно, и, чувствуя в еевзгляде вопрос, он ответил: -- Мы разрешили Бладу беспрепятственно пройти мимо форта при условии,что полковнику Бишопу не будет причинено вреда. Блад дал мне в этом слово. По ее печальному лицу скользнула мимолетная улыбка, а на щеках выступилслабый румянец. Она продолжила бы разговор на эту тему, но у губернаторабыло совсем другое настроение. Он пыхтел и негодовал при одном лишьупоминании о том, что вообще можно верить слову Блада, забыв, что Бладсдержал свое слово и что только благодаря этому сам он остался жив. За ужином и еще долго после ужина Бишоп говорил только о своих планахзахвата капитана Блада и о том, каким ужасным пыткам он его подвергнет.Полковник пил вино без удержу, и речь его становилась все грубее и грубее, аугрозы все ужаснее и ужаснее. В конце концов Арабелла не выдержала ипоспешно вышла из-за стола, стараясь лишь не разрыдаться. Бишоп не так ужчасто открывал перед своей племянницей истинную свою сущность, но в этотвечер излишне выпитое вино развязало язык жестокому плантатору. Лорд Джулиан с трудом выносил омерзительное поведение Бишопа.Извинившись, он ушел вслед за Арабеллой. Он искал ее, чтобы передать просьбукапитана Блада, и, как ему казалось, нынешний вечер представлял для этогоблагоприятную возможность. Но Арабелла уже ушла к себе на покой, и лордДжулиан вынужден был, несмотря на свое нетерпение, отложить объяснение доутра. На следующий день, еще до того как жара стала невыносимой, он из своегоокна заметил Арабеллу в саду, среди цветущих азалий. Они служили прекраснымобрамлением для той, которая своей прелестью выделялась среди всех женщин,так же как азалия среди цветов. Уэйд поспешил присоединиться к ней, и,когда, пробудившись от своей задумчивости, Арабелла с улыбкой пожелала емудоброго утра, он заявил, что у него есть к ней поручение от капитана Блада. Уэйд заметил, как она встрепенулась, насторожилась и как слегкавздрогнули ее губы. Он обратил внимание и на ее бледность, и на темные кругипод глазами, на необычно печальное выражение ее глаз, не замеченное им вчеравечером. Они перешли с открытой территории сада в тенистую аллею, обсаженнуюблагоухающими апельсиновыми деревьями. Лорд Джулиан, восхищенно любуясь ею,удивлялся, почему ему понадобилось так много времени, чтобы заметить еетонкую своеобразную грацию и то, что для него она была именно той милой ижеланной женщиной, которая могла озарить его банальную жизнь и превратить еев сказку. Он заметил и нежный блеск ее мягких каштановых волос и как изящнолежали на ее молочно-белой шее длинные шелковистые локоны. На ней былоплатье из тонкой блестящей ткани, а на груди, как кровь, пламенела толькочто сорванная пунцовая роза. И много позже, вспоминая об Арабелле, онпредставлял себе ее именно такой, какой она была в это удивительное утро икакой он раньше ее никогда не видел. Так, молча, они углубились в тень зеленой аллеи. -- Вы сказали что-то о вашем поручении, сэр, -- напомнила она, выдаваясвое нетерпение. Он в замешательстве перебирал кудри своего парика, несколько смущаясьпредстоящим объяснением и обдумывая, с чего бы ему начать. -- Он просил меня, -- сказал он наконец, -- передать вам, что в нем всеже сохранилось еще кое-что от того джентльмена... которого вы когда-тознали. -- Сейчас в этом уже нет необходимости, -- печально сказала она. Он не понял ее, так как не знал, что еще вчера ей все казалось в другомсвете. -- Я думаю... нет, я знаю, что вы были несправедливы к нему. Арабелла не спускала с лорда Джулиана своих карих глаз. -- Если вы передадите мне то, о чем он вас просил, может быть, я сумеюлучше разобраться... Лорд Джулиан смешался. Дело было весьма деликатным и требовало оченьосторожного подхода; впрочем, его не столько заботило то, как выполнитьпоручение капитана Блада, сколько то, как использовать его в своихсобственных интересах. Его светлость, весьма опытный в искусстве обращения сженским полом и всегда чувствовавший себя непринужденно в обществе светскихдам, испытывал сейчас странную неловкость перед этой прямой и бесхитростнойдевушкой -- племянницей колониального плантатора. Они шли молча к освещенному ярким солнцем перекрестку, где аллеюпересекала дорожка, ведущая по направлению к дому. Здесь в солнечных лучахпорхала красивая, величиной с ладонь бабочка, шелковистые крылышки которойотливали пурпурными тонами. Блуждающий взгляд его светлости следил забабочкой до тех пор, пока она не скрылась из виду, и только после этого онответил: -- Мне нелегко говорить, разрази меня гром! Этот человек заслуживаетлучшего к себе отношения. И говоря между нами, мы все мешали ему стать иным:ваш дядя -- тем, что не мог расстаться со своим озлоблением, а вы... вы,сказав ему, что королевской службой он искупит свое прошлое, не захотелипризнать за ним этого искупления, когда он перешел на службу королю. И вытак поступили, несмотря на то что только забота о вашем спасении былаединственной причиной, заставившей его принять такое решение. Она отвернулась от него, чтобы лорд Уэйд не увидел ее лица. -- Я знаю, теперь я знаю! -- мягко сказала она и после небольшой паузызадала вопрос: -- А вы? Какую роль сыграли в этом вы? Почему вам нужно быловместе с нами портить ему жизнь? -- Моя роль? -- Он снова заколебался, а затем отчаянно ринулся вперед,как обычно поступают люди, решившись поскорей сделать то, чего они боятся.-- Если я понял его правильно, то мое, хотя и пассивное, участие тем неменее было очень активным... Умоляю вас не забывать, мисс Арабелла, что ятолько передаю его собственные слова. От себя я ничего не добавляю... Онсказал, что мое присутствие затруднило ему восстановить свое доброе имя вваших глазах. А без этого ни о каком искуплении для него не могло быть иречи. Она тревожно посмотрела ему прямо в глаза и в недоумении нахмурилась. -- Он считал, что ваше присутствие помешало ему восстановить своедоброе имя?.. -- повторила она. Было ясно, что она просит разъяснитьзначение этих слов. И он, краснея и волнуясь, стал путанно и сбивчиво объяснять ей: -- Да, он сообщил мне это в таких выражениях... я понял из них то, начто хочу очень надеяться... но не осмеливаюсь верить... богу известно, что яне фат, Арабелла. Он сказал... Прежде всего позвольте мне рассказать вам ссамого начала -- вы поймете мое положение. Я явился к нему на корабль, чтобыпотребовать немедленной выдачи вашего дяди. Блад рассмеялся мне в лицо. Ведьполковник Бишоп был заложником его безопасности. Приехав на корабль, я сам,в своем лице, дал ему еще одного заложника, по меньшей мере столь жеценного, как и полковник Бишоп. И все же капитан попросил меня уехать. Онсделал это совсем не из страха перед последствиями -- нет, он вообще ничегоне боится. Он поступил так и не из какого-то личного уважения ко мне.Напротив, он признался, что ненавидит меня по той же причине, котораявынуждает его беспокоиться о моей безопасности... -- Я не понимаю, -- сказала она, когда лорд Джулиан запнулся намгновение. -- Все это как-то противоречиво... -- Это так только кажется... а дело в том, Арабелла, что этотнесчастный осмелился... полюбить вас. Она вскрикнула и схватилась рукой за грудь. Сердце у нее учащеннозабилось. В изумлении она смотрела на лорда Джулиана. -- Я... я напугал вас? -- озабоченно спросил он. -- Я опасался этого,но все же должен был вам рассказать, чтобы вы наконец знали все. -- Продолжайте, -- попросила она. -- Хорошо. Он видел во мне человека, мешавшего ему, как он сказал,добиться вашей взаимности. Он с удовольствием расправился бы со мной, убивменя на дуэли. Но, поскольку моя смерть могла бы причинить вам боль ипоскольку ваше счастье для него драгоценнее всего на свете, он добровольноотказался задержать меня как заложника. Если бы ему помешали отплыть и я могбы погибнуть во время боя, то возможно, что... вы стали бы оплакивать меня.На это он также не соглашался. Он сказал -- я точно передаю его слова, --что вы назвали его вором и пиратом и если из нас двоих вы предпочли меня, товаш выбор, по его мнению, был сделан правильно. Поэтому он предложил мнепокинуть корабль и приказал своим людям доставить меня на берег. Глазами, полными слез, она взглянула на него. Затаив дыхание, он сделал шаг по направлению к ней и протянул ей руку: -- Был ли он прав, Арабелла? Мое счастье зависит от вашего ответа. Но она молча продолжала смотреть на него. В глазах ее стояли слезы.Пока она молчала, он не решался подойти к ней ближе. Сомнения, мучительные сомнения овладели им. А когда она заговорила, онсразу же почувствовал, насколько верными были эти сомнения. Своим ответом Арабелла сразу дала понять ему, что из всего сказанногоим до ее сознания дошла и осталась в нем только та часть его сообщения,которая касалась чувств Блада к ней. -- Он так сказал?! -- воскликнула она. -- О боже мой! Она отвернулась от него и сквозь листву апельсиновых деревьев,окаймлявших аллею, стала смотреть на блестящую гладь огромной бухты и холмы,видневшиеся вдали. Прошло несколько минут. Уэйд стоял, со страхом ожидая,что она скажет дальше. И вот Арабелла наконец заговорила снова -- медленно,словно размышляла вслух: -- Вчера вечером, когда мой дядя полыхал таким бешенством и такойзлобой, я начала понимать, что безумная мстительность -- это свойство техлюдей, которые поступают дурно и неправильно. Они доводят себя до безумия,чтобы оправдать любые свои поступки. Я слишком легко верила всем ужасам,которые приписывали Питеру Бладу. Вчера он сам объяснил мне эту историю сЛевасером, которую вы слыхали в Сен-Никола. А сейчас вы... вы самиподтверждаете его правдивость и порядочность... Только очень хороший человекмог поступить так благородно... -- Я такого же мнения, -- мягко сказал лорд Джулиан. Арабелла тяжело вздохнула. -- А что сегодня стоит ваше или мое мнение? -- сказала она, вздохнувеще раз. -- Как тяжело и горько думать о том, что, если бы я не оттолкнулаего вчера своими словами, он мог бы быть спасен! Если бы мне удалосьпереговорить с ним до его ухода! Я ждала, но он возвратился не один, с нимбыл мой дядя, и я даже не подозревала, что не увижу его больше. А сейчас онснова изгнанник, снова пират... Ведь когда-нибудь его все равно поймают иповесят. И виновата в этом я, одна я! -- Ну что вы говорите! Единственный виновник -- это ваш дядя с егодикой злобой и упрямством. Не обвиняйте себя ни в чем. Арабелла нетерпеливо обернулась к нему, и глаза ее по-прежнему былиполны слез. -- Как вы можете так говорить? -- воскликнула она. -- Он же самрассказал вам, что виновата именно я. Он же сам говорил вам о том, как яоскорбляла его, как была к нему несправедлива, и я знаю теперь, как этоверно. -- Не огорчайтесь, Арабелла, -- успокаивал ее лорд Джулиан. -- Поверьтемне, я сделаю все возможное, чтобы спасти его. От волнения у нее перехватило дыхание. -- Правда? -- воскликнула она со страстной надеждой. -- Вы обещаете? --Она порывисто протянула ему руку, и он сжал ее в своих руках. -- Клянусь вам! Все, что от меня будет зависеть, -- ответил он и, невыпуская ее руки, тихо сказал: -- Но вы не ответили на мой вопрос,Арабелла... -- Какой вопрос? -- Она изумленно взглянула на него, как насумасшедшего. Что могли значить сейчас какие-то вопросы, когда речь шла осудьбе Питера? -- Вопрос, касающийся лично меня, "всего моего будущего, -- сказал лордДжулиан. -- Я хочу знать... То, чему верил Блад, что заставило его... правдали... что я вам не безразличен? Он заметил, как мгновенно изменилось выражение ее лица. -- Не безразличны? -- переспросила она его. -- Ну конечно, нет. Мы --добрые друзья, и я надеюсь, лорд Джулиан, что мы останемся добрыми друзьями. -- Друзья! Добрые друзья? -- произнес он не то с отчаянием, не то сгоречью. -- Я прошу не только вашей дружбы, Арабелла! Неужели вы скажетемне, что Питер Блад ошибся? Выражение ее лица стало тревожным. Она мягко попыталась высвободитьсвою руку. Вначале он хотел удержать ее, но, сообразив, что этим совершаетнасилие, выпустил из своих пальцев. -- Арабелла! -- воскликнул он с болью в голосе. -- Я останусь вашим другом, лорд Джулиан. Только другом. Воздушный замок рухнул, и его светлость почувствовал, будто на негонежданно свалилось несчастье. Он не был самонадеянным человеком, в чем и сампризнавался себе. И все же чего-то он не мог понять. Она обещала ему дружбу,а ведь он мог бы обеспечить ей такое положение, которое племянницеколониального плантатора даже и во сне не могло привидеться. Онаотказывается и вместо этого говорит о дружбе. Значит, Питер Блад ошибся. Нотогда... тогда выходит, что Арабелла... его размышления оборвались. К чемугадать дальше? Зачем бередить свою рану? Нет! Ему нужен точный ответ. И он ссуровой прямотой спросил ее: -- Это Питер Блад? -- Питер Блад? -- повторила она, не поняв смысла его вопроса. А когдапоняла, то ее лицо покрылось густым румянцем. -- Н-не знаю, -- запинаясь,сказала она. Вряд ли этот ответ был правдивым. Произошло так, словно сегодня утром сее глаз спала пелена и наконец она увидела, как Питер Блад относился клюдям. И это ощущение, запоздавшее на целые сутки, наполнило ее жалостью итоской. Лорд Джулиан достаточно хорошо знал женщин, чтобы продолжатьсомневаться. Он склонил голову, чтобы скрыть гнев, сверкнувший в его глазах,ибо, будучи порядочным человеком, стыдился его и вместе с тем не мог его всеже подавить. И поскольку природа в нем была сильнее воспитания -- впрочем, как и убольшинства из нас, -- лорд Джулиан с этого времени, почти вопреки своемужеланию, начал заниматься тем, что весьма походило на подлость. Мненеприятно отмечать это в человеке, к которому вы, по-видимому, уже началиотноситься с некоторым уважением. Однако истина заключалась в том, чтожелание уничтожить своего соперника и занять его место вытеснило в немостаток расположения к Питеру Бладу. Он пообещал Арабелле использовать всесвое влияние в защиту Блада. К сожалению, мне приходится сообщить, что он нетолько забыл о своем обещании, но втайне от Арабеллы стал подстрекать еедядю и содействовать ему в составлении планов поимки и казни корсара. Еслибы лорда Уйэда обвинили в этом, то, вполне возможно, он принялся быдоказывать, что он только выполняет свой долг, на что вполне резонно можнобыло бы ответить, что в этом деле его долг находится в плену у ревности. Несколько дней спустя, когда ямайская эскадра вышла в море, в каютефлагманского корабля вицеадмирала Крофорда вместе с полковником Бишопомотплыл и лорд Джулиан Уэйд. В их поездке не было никакой необходимости.Более того, обязанности губернатора требовали, чтобы Бишоп оставался наберегу, а лорд Джулиан, как мы знаем, вообще не мог принести пользы накорабле. И все же они оба отправились на охоту за капитаном Бладом, причемкаждый из них использовал свое положение в качестве предлога дляудовлетворения личных целей. Эта общая задача как-то связала их между собойи создала какое-то подобие дружбы, которая при других обстоятельствах былабы невозможной между людьми, столь отличавшимися друг от друга по своемувоспитанию и по своим стремлениям. И вот охота началась. Они крейсировали у берегов острова Гаити, ведянаблюдение за Наветренным проливом и страдая от лишений, связанных снаступлением дождливого сезона. Но охота была безрезультатной, и месяцспустя они вернулись с пустыми руками в Порт-Ройял, где их ожидали крайненеприятные известия из Старого Света. Мания величия Людовика XIV зажгла в Европе пожар войны. Французскиелегионеры опустошили рейнские провинции, а Испания присоединилась кгосударствам, объединившимся для своей защиты от неистовых притязаний короляФранции. И это еще было не самое худшее: из Англии, где народ изнемогал отизуверской тирании короля Якова, ползли слухи о гражданской войне.Сообщалось, что Вильгельм Оранский получил приглашение прибыть в Англию. Шлинедели, и каждый прибывающий из Англии корабль доставлял в Порт-Ройял новыеизвестия. Вильгельм прибыл в Англию, и в марте 1689 года на Ямайке узнали,что он вступил на английский престол и что Яков бежал во Францию,пообещавшую оказать ему помощь в борьбе с новым королем. Родственника Сэндерленда не могли радовать такие известия. А вскоребыло получено письмо от министра иностранных дел короля Вильгельма. Министрсообщал полковнику Бишопу о начале войны с Францией, что должно былоотразиться и на колониях. В связи с этим в Вест-Индию направлялсягенерал-губернатор лорд Уиллогби, и с ним для усиления ямайской эскадры, навсякий случай, следовала эскадра под командованием адмирала ван дер Кэйлена. Полковник Бишоп понял, что его безраздельной власти в Порт-Ройялепришел конец, даже если бы он и остался губернатором. Лорд Джулиан неполучал никаких известий лично для себя и не имел понятия, что ему следуетделать. Поэтому он устанавливал с полковником Бишопом более близкие идружественные отношения, связанные с надеждами получить Арабеллу. Полковникже, опасаясь, что политические события вынудят его уйти в отставку, ещесильнее, чем прежде, мечтал породниться с лордом Джулианом, так как отдавалсебе ясный отчет, что такой аристократ, как Уэйд, всегда будет заниматьвысокое положение. Короче говоря, между ними установилось полное взаимопонимание, и лордДжулиан сообщил полковнику все, что он знал о Бладе и Арабелле. -- Единственное наше препятствие -- капитан Блад, -- сказал он. --Девушка любит его. -- Вы сошли с ума! -- воскликнул Бишоп. -- У вас, конечно, есть все основания прийти к такому выводу, --меланхолически заметил его светлость, -- но я в здравом уме и говорю такпотому, что знаю об этом. -- Знаете? -- Совершенно точно. Арабелла сама мне в этом призналась. -- Какое бесстыдство! Клянусь богом, я с ней разделаюсь по-своему! -- Не будьте идиотом, Бишоп! -- Презрение, с каким лорд Джулианпроизнес эти слова, охладило пыл работорговца гораздо скорее, чем любыедоводы. -- Девушку с таким характером нельзя убедить угрозами. Она ничего небоится. Вы должны сдерживать свой язык и не вмешиваться в это дело, если нехотите навсегда погубить мои планы. -- Не вмешиваться? Боже мой, но что же делать? -- Послушайте! У Арабеллы твердый характер. Я полагаю, что вы еще незнаете своей племянницы. До тех пор, пока Питер Блад жив, она будет ждатьего. -- А если Блад исчезнет, то она образумится? -- Ну, вот теперь вы, кажется, начинаете рассуждать здраво! -- похвалилего Джулиан. -- Это первый важный шаг на пути к нашей цели. -- И у нас есть возможность сделать его! -- воскликнул Бишоп сэнтузиазмом. -- Война с Францией аннулирует все запреты по отношению кТортуге. Исходя из государственных интересов, нам следует напасть наТортугу. А одержав победу, мы не плохо зарекомендуем себя перед новымправительством. -- Гм! -- пробурчал его светлость и, задумавшись, потянул себя за губу. -- Я вижу, вам все ясно! -- грубо захохотал Бишоп. -- Нечего тут долгои думать: мы сразу убьем двух зайцев, а? Отправимся к этому мерзавцу прямо вего берлогу, превратим Тортугу в груду развалин и захватим проклятогопирата. Два дня спустя, то есть примерно через три месяца после ухода Блада изПорт-Ройяла, они снова отправились охотиться за неуловимым корсаром, взяв ссобой всю эскадру и несколько вспомогательных кораблей. Арабелле и другимдано было понять, что они намерены совершить налет на французскую частьострова Гаити, поскольку только такая экспедиция могла послужить удобнымпредлогом для отъезда Бишопа с Ямайки. Чувство долга, особенно ответственноев такое время, должно было бы прочно удерживать полковника в Порт-Ройяле. Ночувство это потонуло в ненависти -- наиболее бесполезном и разлагающемчувстве из всех человеческих эмоций. В первую же ночь огромная каюта"Императора", флагманского корабля эскадры вице-адмирала Крофорда,превратилась в кабак. Бишоп был мертвецки пьян и в своих подогретых виннымипарами мечтах предвкушал скорый конец карьеры капитана Блада.Глава XXV. НА СЛУЖБЕ У КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА
А примерно за три месяца до этих событий корабль капитана Блада,гонимый сильными ветрами, достиг Кайонской гавани и бросил здесь якорь. Бладуспел прибыть в Тортугу несколько раньше фрегата, который накануне вышел изПорт-Ройяла под командой старого волка Волверстона. В душе капитана Бладацарил ад. Четыре корабля его эскадры с командой в семьсот человек ожидали своегокапитана в гавани, окруженной высокими скалами. Он расстался с ними, как яуже сообщал, во время шторма у Малых Антильских островов, и с тех пор пиратыне видели своего вожака. Они радостно приветствовали "Арабеллу", и радостьэта была искренней -- ведь многие всерьез начали беспокоиться о судьбеБлада. В его честь прогремел салют, и суда разукрасились флагами. Всенаселение города, взбудораженное шумом, высыпало на мол. Пестрая толпамужчин и женщин различных национальностей приветствовала знаменитогокорсара. Блад сошел на берег, вероятно, только для того, чтобы не обманутьвсеобщего ожидания. На лице его застыла мрачная улыбка, он решил молчать,потому что ничего приятного сказать не мог. Пусть только прибудетВолверстон, и все эти восторги по поводу его возвращения превратятся впроклятия. На молу его встретили капитаны Хагторп, Кристиан, Ибервиль и несколькосот корсаров. Он оборвал их приветствия, а когда они начали приставать кнему с расспросами, предложил им дождаться Волверстона, который полностьюсможет удовлетворить их любопытство. Отделавшись от них, он протолкалсясквозь пеструю толпу, состоявшую из моряков, плантаторов и торговцев --англичан, французов и голландцев, из подлинных охотников с острова Гаити иохотников, ставших пиратами, из лесорубов и индейцев, из мулатов --торговцев фруктами и негров-рабов, из женщин легкого поведения и прочихпредставителей человеческого рода, превращавших Кайонскую гавань в подобиеВавилона. С трудом выбравшись из этой разношерстной толпы, капитан Бладнаправился с визитом к д'Ожерону, чтобы засвидетельствовать свое почтениегубернатору и его семье. Расходясь после встречи Блада, корсары поспешно сделали вывод, чтоВолверстон должен прибыть с каким-то редким военным трофеем. Но мало-помалус борта "Арабеллы" начали доходить иные слухи, и радость корсаров перешла внедоумение. Однако простые моряки из небольшого экипажа "Арабеллы" в течениедвух дней до возвращения Волверстона в разговорах со своими тортугскимидрузьями были все же сдержанны во всем, что касалось истинного положениявещей. Объяснялось это не только их преданностью своему капитану, но также итем, что если Блад был повинен в ренегатстве, то в такой же степени быливиноваты и они. Их недомолвки и умолчания, однако, не помешали возникновениюсамых тревожных и фантастических историй о компрометирующих (с точки зрениякорсаров) поступках капитана Блада. Обстановка накалилась так сильно, что, если бы в это время не вернулсяВолверстон, возможно, произошел бы взрыв. Едва лишь корабль старого волкавстал на якорь, как все бросились за объяснениями, которые уже намеревалисьтребовать от Блада. У Волверстона был только один глаз, но видел он им гораздо лучше, чеммногие видят двумя. И хотя голова Волверстона, живописно обвязанная пестрымтюрбаном, серебрилась сединой, сердце его было юным, и большое местозанимала в нем любовь к Питеру Бладу. Когда корабль Волверстона обходил форт, высившийся на скалистом мысе,старый волк увидел "Арабеллу", которая стояла в бухте на якоре. Этанеожиданная картина поразила его. Он протер свой единственный глаз, выпучилего снова и все же не мог поверить тому, что видел. Но Дайк, ушедший вместес ним из Порт-Ройяла и сейчас стоявший рядом с Волверстоном, своимвосклицанием подтвердил, что он был не одинок в своем замешательстве. -- Клянусь небом, это "Арабелла" или ее призрак! Волверстон уже открыл было рот, но тут же захлопнул его и сжал губы.Старый волк всегда проявлял большую осторожность, особенно в непонятных длянего делах. В том, что это была "Арабелла", уже не оставалось никакихсомнений. Ну, а если это было так, то ему, прежде чем что-то сказать,следовало хорошенько подумать. Какого черта торчит здесь "Арабелла", когдаему известно, что она осталась в Порт-Ройяле? Продолжал ли Блад командовать"Арабеллой" или же остатки команды ушли на ней, бросив своего капитана? Дайк повторил вопрос, и на этот раз Волверстон ответил ему укоризненно: -- У тебя же два глаза, Дайк, а у меня только один. -- Но я вижу "Арабеллу". -- Конечно. А ты чего ожидал? -- Ожидал? -- Разинув рот, Дайк уставился на него. -- А разве ты саможидал, что увидишь тут "Арабеллу"? Взглянув на него с презрением, Волверстон засмеялся, а затем громко,чтобы слышали все окружающие, сказал: -- Конечно! А что же еще? -- Он снова засмеялся -- как показалосьДайку, издевательски -- и отвернулся от него, занявшись швартовкой корабля. Когда Волверстон сошел на берег, его окружили недоумевающие пираты. Ихвопросы помогли ему выяснить положение дел. Он понял, что либо из-занедостатка мужества, либо по каким-то другим мотивам Блад не рассказалкорсарам о том, что произошло после того, как шторм оторвал "Арабеллу" отдругих кораблей эскадры. Волверстон искренне поздравил себя с той выдержкой,какую он проявил в разговоре с Дайком. -- Уж очень наш капитан скромничает, -- глубокомысленно заявил онХагторпу и другим, столпившимся вокруг него пиратам. -- Он, как вы знаете,никогда не любил хвастаться. А дело было так: встретились мы с нашим старымзнакомым доном Мигелем и, после того как потопили его, взяли на борт одноголондонского хлыща, который не по своей воле оказался на испанском корабле.Здесь же выяснилось, что этого придворного шаркуна послал к нам министриностранных дел. Он предлагал капитану принять офицерский патент, броситьпиратство и вообще вести себя паинькой. Капитан послал его, конечно, ко всемчертям. Но вскоре мы встретились с ямайской эскадрой, которой командовалэтот жирный дьявол Бишоп. Капитану Бладу и каждому из нас угрожала веревка.Ну, я пошел к Бладу и сказал ему: "Да возьми ты этот паршивый королевскийпатент, и ты спасешь от виселицы и свою шею и наши". Он, конечно, ни вкакую. Но я уломал его, и он меня послушался. Лондонский хлыщ сразу же выдалему патент, и Бишоп чуть не лопнул от злобы, узнав о таком сюрпризе. Носделать с капитаном он уже ничего не мог. Ему пришлось примириться. Ну, мыуже как люди короля прибыли вместе с Бишопом в Порт-Ройял. Однако этотчертов полковник не очень нам доверял, так как слишком хорошо знал нас. Небудь там этого франта из Лондона, Бишоп наплевал бы на королевский патент иповесил бы капитана. Блад хотел скрыться из Порт-Ройяла в ту же ночь, но этасобака Бишоп предупредил форт, чтобы за нами хорошенько следили. В концеконцов Блад все же перехитрил Бишопа, хотя на это и потребовалось двенедели. За это время я успел купить фрегат, перевел на него две трети нашихлюдей, и ночью мы бежали из ПортРойяла, а утром капитан Блад на "Арабелле"бросился за мной в погоню, чтобы поймать меня... понимаете! Вот в этом изаключался хитроумный план Питера. Как ему удалось вырваться из порта, яточно не знаю, так как он прибыл сюда раньше меня, но я и полагал, что Бладуудастся его предприятие. В лице Волверстона человечество, несомненно, потеряло великогоисторика. Он обладал таким богатым воображением, что точно знал, насколькоможно отклониться от истины и как ее приукрасить, чтобы правда принялаформу, которая соответствовала бы его целям. Состряпав вполне удобоваримое блюдо из правды и выдумки и добавив ещеодин подвиг к приключениям Питера Блада, Волверстон поинтересовался, чтосейчас делает капитан. Ему ответили, что он сидит на своем корабле, иВолверстон отправился туда, чтобы, по его выражению, отрапортовать о своемблагополучном прибытии. Он нашел Питера Блада одного, мертвецки пьяного, в большой каюте"Арабеллы". В таком состоянии никто и никогда еще не видел Блада. УзнавВолверстона, он рассмеялся, и хотя этот смех был идиотским, в нем звучалаирония. -- А, старый волк! -- сказал он, пытаясь подняться. -- Наконец-то тысюда добрался! Ну, что ты собираешься делать со своим капитаном, а? -- И онмешком опустился в кресло. Волверстон мрачно взглянул на него. Многое пришлось повидать ему насвоем веку, и вряд ли что-либо могло уже тронуть сердце старого волка, новид пьяного капитана Блада сильно потряс его. Чтобы выразить свое горе,Волверстон длинно и сочно выругался, так как иначе никогда и не выражалсвоих чувств, а потом подошел к столу и уселся в кресло против капитана: -- Черт тебя подери, Питер, может быть, ты объяснишь мне, что этотакое? -- Ром, -- ответил капитан Блад, -- ямайский ром. -- Он подвинулбутылку и стакан к Волверстону, но тот даже не взглянул на них. -- Я спрашиваю, что с тобой? Что тебя мучает? -- спросил он. -- Ром, -- снова ответил капитан, криво улыбаясь. -- Ну, просто ром.Вот видишь, я отвечаю на все... твои... вопросы. А почему ты не... отвечаешьна мои? Что... ты... думаешь делать со мной? А? -- Я уже все сделал, -- ответил Волверстон. -- Слава богу, что у тебяхватило ума держать язык за зубами. Достаточно ли ты еще трезв, чтобыпонимать меня? -- И пьяный... и трезвый... я всегда тебя понимаю. -- Тогда слушай. -- И Волверстон передал ему придуманную им басню обобстоятельствах, связанных с пребыванием Питера Блада в Порт-Ройяле. Капитан с трудом заставил себя слушать его историю. -- А мне все равно, что ты выдумал, -- сказал он Волверстону, когда тотзакончил. -- Спасибо тебе, старый волк... спасибо, старина... Все это...неважно. Чего ты беспокоишься? Я уже не пират и никогда им не буду! Кончено!-- Он ударил кулаком по столу, а глаза его яростно блеснули. -- Я приду к тебе опять, и мы с тобой потолкуем, когда у тебя в башкеостанется поменьше рома, -- поднимаясь, сказал Волверстон. -- Пока жезапомни твердо мой рассказ о тебе и не вздумай опровергать мои слова. Нехватало еще, чтобы меня обозвали брехуном! Все они, и даже те, кто отплыл сомной из Порт-Ройяла, верят мне, понимаешь? Я заставил их поверить. А еслиони узнают, что ты действительно согласился принять королевский патент ирешил пойти по пути Моргана, то... -- Они устроят мне преисподнюю, -- сказал капитан, -- и это как раз то,чего я стою! -- Ну, я вижу, ты совсем раскис, -- проворчал Волверстон. -- Завтра мыпоговорим опять. Этот разговор состоялся, но толку из него почти не вышло. С таким жерезультатом они разговаривали несколько раз в течение всего периода дождей,начавшихся в ночь после возвращения Волверстона. Старый волк сообразил, чтокапитан болеет вовсе не от рома. Ром был только следствием, но не причиной.Сердце Блада разъедала язва, и Волверстон хорошо знал природу этой язвы. Онпроклинал все юбки на свете и ждал, чтобы болезнь прошла, как проходит все внашем мире. Но болезнь оказалась затяжной. Если Блад не играл в кости или непьянствовал в тавернах Тортуги в такой компании, которой еще недавноизбегал, как чумы, то сидел в одиночестве у себя в каюте на "Арабелле". Егодрузья из губернаторского дома всячески пытались развлечь его. Особенноогорчена была мадемуазель д'Ожерон. Она почти ежедневно Приглашала его к нимв дом, но Блад очень редко принимал ее приглашение. Позднее, по мере приближения конца дождливого сезона, к нему сталиобращаться его капитаны с проектами различных выгодных набегов на испанскиепоселения. Но ко всем предложениям он относился равнодушно. Вначале этовызывало недоумение, а когда установилась хорошая погода, недоумение перешлов раздражение. В один из солнечных дней в каюту Блада вломился Кристиан -- командир"Клото" -- и с бранью потребовал, чтобы ему сказали, что он должен делать. -- Знаешь что, пошел ты к черту, -- равнодушно ответил Блад, даже невыслушав его. Взбешенный Кристиан ушел. А утром следующего дня его корабль снялся сякоря и ушел. Так был показан пример дезертирства, и вскоре от повторенияэтого примера не могли удержать своих корсаров даже преданные Бладу капитаныдругих кораблей. Но они не осмеливались пускаться в крупные операции,ограничиваясь мелкими налетами на одиночные суда. Иногда Блад задавал себе вопрос, зачем он вернулся на остров Тортуга.Непрестанно думая об Арабелле, назвавшей его вором и пиратом, он поклялсясебе, что корсарством заниматься больше не будет. Зачем же тогда он торчитздесь? И на этот вопрос он отвечал себе другим вопросом: ну, а куда же онможет уехать? У всех на глазах Блад терял интерес и вкус к жизни. Раньше он одевалсяпочти щегольски и очень заботился о своей внешности, а сейчас на его щеках иподбородке, прежде всегда чисто выбритых, торчала черная щетина. Энергичноеи загорелое лицо приняло нездоровый, желтоватый оттенок, а недавно еще живыесиние глаза потускнели и стали безжизненными. Только Волверстон, который знал о подлинных причинах этого печальногоперерождения Блада, рискнул однажды -- и только однажды -- поговорить сБладом откровенно. -- Будет ли когда-нибудь этому конец, Питер? -- проворчал старыйверзила. -- Долго ли ты еще будешь пьянствовать из-за этой хорошенькой дурыиз Порт-Ройяла? Ведь она же не обращает на тебя никакого внимания! Гром имолния! Да если тебе нужна эта девчонка, так почему ты, чума тебя задави, неотправишься туда и не возьмешь ее? Блад исподлобья взглянул на Волверстона, и в тускло-синих глазах егоблеснул огонек... Но Волверстон, не обращая на это внимания, продолжал: -- Ей-богу, можно волочиться за девушкой, если из этого выйдет какой-тотолк. Но я лучше сдохну, чем стану отравлять себя ромом из-за какой-то юбки.Это не в моем духе. Почему тебе не напасть на ПортРойял, если другие делатебя не интересуют? Ты, конечно, можешь сказать, что это английский город итому подобное. Но в этом городе распоряжается Бишоп, и среди наших ребятнайдется немало головорезов, которые согласятся пойти с тобой хоть в ад,лишь бы схватить этого мерзавца за глотку. Я уверен в успехе этогопредприятия. Нам нужно только дождаться дня, когда из Порт-Ройяла уйдетямайская эскадра. В городе найдется немало добра, чтобы вознаградить нашихмолодцов, а ты получишь свою девчонку. Хочешь, я выясню настроение, поговорюс нашими людьми... Блад подскочил, глаза его сверкнули" а побелевшее лицо исказиласудорога: -- Если ты сейчас же не уберешься вон, то, клянусь небом, отсюда унесуттвои кости! Как ты смеешь, паршивый пес, являться ко мне с такимипредложениями? -- И, разразившись ужаснейшими проклятиями, он вскочил наноги, потрясая кулаками. Волверстон, придя в ужас от этой ярости, не успел больше сказать нислова и выбежал из каюты. А капитан Блад остался наедине с самим собой и сосвоими мыслями. Но однажды в ясное солнечное утро на "Арабеллу" явился давний другкапитана-губернатор Тортуги. Его сопровождал маленький, пухленький человечекс добродушным выражением на любезной и несколько самоуверенной физиономии. -- Дорогой капитан, -- заявил д'Ожерон, -- я прибыл к вам с господиномде Кюсси, губернатором французской части острова Гаити. Он желал быпереговорить с вами. Из уважения к своему другу Блад вынул трубку изо рта и попыталсяпротрезветь хотя бы немного. Потом он встал и поклонился де Кюсси. -- Прошу вас, -- сказал он тоном любезного хозяина. Де Кюсси ответил на поклон и принял приглашение сесть на сундук околоокна, выходившего на корму. -- Вы командуете сейчас крупными силами, дорогой капитан, -- заметилон. -- Да, у меня около восьмисот человек, -- небрежно ответил Блад. -- Насколько мне известно, они уже немножко волнуются от безделья. -- Они могут убираться к дьяволу, если это им угодно. Де Кюсси деликатно отправил в нос понюшку табаку. -- Я хочу вам предложить интересное дело, -- сказал он. -- Ну что ж, предлагайте, -- равнодушно ответил Блад. Де Кюсси, чуть приподняв брови, скосил глаза на д'Ожерона. Поведениекапитана Блада было отнюдь не обнадеживающим. Но д'Ожерон, сжав губы,энергично кивнул головой, и губернатор Гаити приступил к изложению своегопредложения: -- Мы получили сообщение, что между Францией и Испанией объявленавойна. -- Это не новость, -- буркнул Блад. -- Я говорю официально, дорогой капитан. Я имею в виду не тенеофициальные стычки и неофициальные грабительские действия, на которые мыздесь закрываем глаза. В Европе между Францией и Испанией идет война,настоящая война. Франция намерена перенести военные действия в Новый Свет.Для этой цели сюда идет из Бреста эскадра под командованием барона деРивароля. У меня есть письмо от него, в котором он поручает оснаститьвспомогательную эскадру и выставить отряд, не меньше чем в тысячу человек,для усиления его эскадры. Мое предложение, с которым я прибыл к вам порекомендации нашего доброго друга д'Ожерона, сводится к тому, что вы, вместес вашими людьми и кораблями, поступите к нам на французскую службу подкомандованием барона де Ривароля. Блад взглянул на него уже с некоторым интересом -- правда, еще оченьслабым. -- Вы предлагаете нам пойти на французскую службу? -- спросил он. -- Накаких условиях? -- В качестве капитана первого ранга для вас и с соответствующимирангами для ваших офицеров. Вы будете получать жалованье, положенное этомурангу, и будете иметь право, вместе с вашими людьми, на одну десятую долювсех захваченных трофеев. -- Мои люди вряд ли сочтут ваше предложение заманчивым. Они скажут, чтомогут сами отплыть отсюда завтра или послезавтра, разгромить какойнибудьиспанский город и оставить себе всю добычу. -- Да, но не забудьте о риске, связанном с такими пиратскимидействиями. С нами же ваше положение будет вполне законным. У барона деРивароля сильная эскадра, и вместе с ним вы сможете предпринимать операции взначительно более широком масштабе, чем те, какие осуществите сами. Присовместных действиях одна десятая часть трофеев, пожалуй, будет побольше,чем вся стоимость трофеев, которые вы захватите одни. Капитан Блад задумался. То, что ему предлагали, уже не было пиратством.Речь шла о законной службе под знаменем короля Франции. -- Я посоветуюсь со своими офицерами, -- сказал он и послал за ними. Они явились немедленно, и де Кюсси изложил им свое предложение. Хагторпзаявил сразу же, что предложение приемлемо. Люди изнывают от затянувшегосябезделья и, несомненно, согласятся пойти на службу, предлагаемую де Кюсси отимени короля Франции. Говоря это, Хагторп взглянул на мрачного Блада,который в знак согласия кивнул головой. Ободренные этим, они приступили кобсуждению условий. Ибервиль, молодой французский корсар, указал де Кюсси,что доля трофеев, предложенная им, слишком мала. Только за одну пятую долютрофеев, и не меньше, офицеры могли бы дать согласие от имени своих людей. Де Кюсси расстроился. У него были точные инструкции, и превысить их онне имел права или же должен был взять на себя очень большую ответственность.Но корсары не уступали. Торг между ними и де Кюсси тянулся более часа, нопосле того, как он все же решился превысить свои полномочия, соглашение былосоставлено и подписано тут же. Корсары обязались к концу января быть в ПтиГоав, где к тому же времени ожидали прибытия эскадры де Ривароля. А вслед за этим на Тортуге наступили дни кипучей деятельности: судаоснащались в дальний поход, заготавливалось мясо и другие продукты,грузились различные запасы, необходимые для военных действий. Во всей этойсуматохе капитан Блад не принимал никакого участия, хотя прежде посвящалтакой подготовке все свое время. Сейчас же он держался в стороне равнодушнои безучастно, согласившись участвовать в операциях под французским флагом,или, говоря точнее, уступив желанию своих офицеров только потому, что новоедело было обычной военноморской службой, непосредственно не связанной спиратством. Но служба, на которую он поступил, не вызывала у него никакогоэнтузиазма. Хагторп пытался протестовать против подобного отношения к делу.Но Блад ответил, что ему совершенно безразлично, отправятся ли они в ПтиГоав или в преисподнюю, поступят ли на службу к королю Людовику XIV или ксамому сатане.Глава XXVI. ДЕ РИВАРОЛЬ
В этом же отвратительном состоянии духа капитан Блад отплыл с островаТортуга и прибыл, как было условлено, в бухту Пти Гоав. В таком женастроении он приветствовал барона де Ривароля, прибывшего наконец всередине февраля с эскадрой из пяти военных кораблей. Французы добиралисьсюда полтора месяца, так как их задержала неблагоприятная погода. Де Ривароль вызвал Блада к себе, и капитан явился в замок Пти Гоав, гдедолжна была состояться встреча. Барон, высокий горбоносый человек летсорока, державшийся холодно и сухо, взглянул на Блада с явным неодобрением. Вместе с капитаном пришли Хагторп, Ибервиль и Волверстон, но Риварольне удостоил их даже взглядом. Де Кюсси предложил Бладу стул. -- Одну минуточку, господин де Кюсси. Мне кажется, что барон незаметил, что я здесь не один. Разрешите мне, сэр, представить вам моихспутников: капитан Хагторп с "Элизабет", капитан Волверстон с "Атропос",капитан Ибервиль с "Лахезис". Барон надменно взглянул на капитана Блада, а потом высокомерно и чутьзаметно кивнул головой каждому из представленных ему корсаров. Всем своимповедением он давал понять, что презирает их всех, и хотел, чтобы они этопочувствовали. Поведение барона произвело на капитана Блада своеобразноедействие -- он был оскорблен таким приемом, и в нем заговорило чувствособственного достоинства, дремавшее в течение всего последнего времени. Емустало стыдно за свой неряшливый вид, и это, вероятно, заставило егодержаться еще более вызывающе. Жест, которым он поправил портупею, так,чтобы эфес его длинной шпаги оказался на виду у Ривароля, был почти намеком.Обращаясь к своим офицерам, Блад, указав рукой на стулья, стоявшие вдольстены, сказал: -- Придвигайтесь ближе к столу, ребята. Вы заставляете барона ждать. Корсары повиновались, а Волверстон при этом многозначительноухмыльнулся. Выражение лица де Ривароля стало еще более надменным. Он считалдля себя бесчестьем сидеть за одним столом с этими разбойниками, полагая,что корсары должны были выслушать его стоя, за исключением, возможно, толькоодного Блада. И чтобы подчеркнуть разницу между собой и корсарами, он сделалединственное, что ему еще оставалось, -- надел шляпу. -- Вот это совершенно правильно, -- дружески заметил Блад. -- Я и незаметил, что здесь сквозит. -- И он надел свою широкополую шляпу с плюмажем. Де Ривароль от гнева заметно вздрогнул и какоето мгновение, прежде чемоткрыть рот, сдерживал себя, чтобы не вспылить. Де Кюсси было явно не посебе. -- Сэр, -- ледяным тоном заявил барон, -- вы вынуждаете меня напомнитьвам, что имеете звание капитана первого ранга и находитесь в присутствиигенерала, командующего сухопутными и военно-морскими силами Франции вАмерике. Я вынужден также напомнить вам, что вы обязаны с почтениемотноситься к человеку моего ранга. -- Счастлив заверить вас, -- ответил Блад, -- что это напоминаниеизлишне. Я считаю себя джентльменом, хотя сейчас и не очень на него похожу,и как джентльмен всегда с уважением относился к тем, кого природа илифортуна поставила надо мной. Но вместе с этим, по моему мнению, надо уважатьи тех, кто не имеет возможности возмутиться, если к ним проявляютнеуважение. -- Это был упрек, умело облеченный в такую форму, что к немунельзя было придраться. Де Ривароль прикусил губу, а Блад, не давая емувозможности ответить, продолжал: -- А если этот вопрос выяснен, то мы, можетбыть, перейдем к делу? Де Ривароль угрюмо посмотрел на него. -- Да, пожалуй, это будет лучше, -- сказал он и взял лист бумаги. --Эта копия соглашения, которое вы подписали вместе с господином де Кюсси. Ядолжен отметить, что, предоставив вам право на одну пятую часть захваченныхтрофеев, господин де Кюсси превысил свои полномочия. Он мог согласитьсявыделить вам не более, чем одну десятую долю. -- Этот вопрос касается только вас и де Кюсси. -- О нет! В этом заинтересованы и вы. -- Извините, генерал. Соглашение подписано, и для нас вопрос исчерпан.Из уважения к господину де Кюсси нам не хотелось бы выслушивать ваши упрекипо его адресу. -- Не ваше дело, что я найду нужным ему сказать. -- Это то же самое, что говорю и я, генерал. -- Но, мой бог, мне кажется, вас должно интересовать, что мы не можемдать вам больше, чем одну десятую часть добычи! -- Де Ривароль раздраженноударил кулаком по столу: этот пират был дьявольски ловок в споре. -- А вы уверены, господин барон, что не можете дать? -- Уверен, что не дам! Капитан Блад с презрением пожал плечами. -- В таком случае, -- сказал он, -- мне придется установить сумму,которая компенсирует нам потерю времени и нарушение наших планов врезультате прибытия в Пти Гоав. Как только этот вопрос будет урегулирован,мы расстанемся друзьями, господин барон. Пока никто никакого вреда никому непричинил, как я полагаю. -- Черт вас возьми, что вы имеете в виду? -- Барон встал из-за стола. -- Разве я неясно выразился? -- удивленно спросил Блад. -- Возможно,что я не очень бегло говорю по-французски, но... -- О, вы говорите по-французски достаточно бегло, господин пират! Но яне позволю вам валять дурака. Вы с вашими людьми поступили на службу ккоролю Франции. Вы имеете звание капитана первого ранга и, согласно этомузванию, получаете жалованье, а ваши офицеры имеют звание лейтенантов. Сэтими рангами связаны не только обязанности, которые вам следует хорошенькоизучить, но и наказания за невыполнение этих обязанностей, что вам также немешает знать. Наказания эти иногда довольно суровы. Первейшая обязанностьофицера -- повиновение. Обращаю на это ваше внимание. Не воображайте себямоим союзником в намечаемых мною операциях. Вы только мои подчиненные.Надеюсь, вы поняли меня? -- О, конечно! -- засмеялся капитан Блад. Этот конфликт, эта борьба сзаносчивым генералом помогла Бладу быстро стать самим собой, и только однамысль портила ему настроение -- мысль о том, что он был небрит. -- Уверяювас, генерал, я ничего не забываю. Я, например, отлично помню -- чего нельзясказать о вас, -- что условия нашей службы определялись подписанным намисоглашением. По этому соглашению мы должны были получить пятую долю трофеев.Отказываясь от этого обязательства, вы аннулируете соглашение и,следовательно, отказываетесь использовать наши силы и опыт. А мы,разумеется, лишаемся чести служить под вашим командованием. Три офицера Блада громко выразили свое одобрение. Прижатый к стене, деРивароль гневно посмотрел на них. -- Практически... -- робко начал де Кюсси. -- Практически все это ваша работа! -- набросился на него барон,обрадовавшись, что нашелся наконец человек, на котором он мог выместить своераздражение. -- Вас следует наказать за это. Вы ставите меня в дурацкоеположение. -- Итак, вы не можете выделить нам драгоценную часть трофеев, --заключил Блад спокойно. -- В таком случае, нет никакой необходимости кричатьна господина де Кюсси или наказывать его. Он не виноват в том, что наменьшую долю трофеев мы не соглашались. Так как вы заявили, что не можетепойти на предоставление нам большей доли, то мы удаляемся. Положениеостается таким же, каким оно было бы, если бы господин де Кюсси точнопридерживался ваших инструкций. Говоря по чести, вы аннулировали соглашениеи потому не можете претендовать на наши услуги или задерживать нашеотплытие. -- Говоря по чести? Что это значит? Вы намекаете на то, что я могупоступить бесчестно? -- Я ни на что не намекаю и не намерен больше спорить попусту, --ответил Блад. -- Слово за вами, генерал: аннулируете вы соглашение или нет? Командующий королевскими сухопутными и морскими силами Франции вАмерике побагровел и, чтобы успокоиться, снова сел за стол. -- Я обдумаю этот вопрос, -- сердито сказал он, -- и уведомлю о своемрешении. Капитан Блад встал. Его офицеры последовали за ним. -- Честь имею откланяться, господин барон! -- сказал Блад и удалилсявместе со своими корсарами. Вы понимаете, конечно, что за этим наступило несколько весьманеприятных минут для господина де Кюсси. От брани надменного де Ривароля всясамоуверенность слетела с него, как осенью слетают пушинки с одуванчика.Командующий королевскими армиями кричал на губернатора Гаити, как намальчишку. Де Кюсси, защищаясь, приводил ту самую точку зрения, которуюкапитан Блад так замечательно уже изложил от его имени. Однако де Риварольугрозами и бранью заставил его замолчать. Исчерпав арсенал ругательств, он перешел к оскорблениям. По его мнению,де Кюсси не мог оставаться губернатором Гаити, и поэтому он сам решилисполнять губернаторские обязанности до времени своего отъезда во Францию.Исполнение обязанностей он начал с приказа выставить усиленную охрану вокругзамка де Кюсси. Однако его непродуманные действия сразу же вызвали неприятности. Когдаутром следующего дня на берег сошел Волверстон, одетый очень живописно, сцветным платком на голове, то какой-то офицер из состава только чтовысадившихся французских войск начал потешаться над старым волком.Волверстон высмеял офицера, пообещав надрать ему уши. Офицер вскипел иперешел к оскорблениям. В ответ на оскорбления Волверстон нанес обидчикутакой удар, что француз свалился без памяти. Через час об этом уже былодоложено де Риваролю, и барон тут же приказал арестовать Волверстона ипоместить под стражу в замок. А еще через час, когда барон и де Кюсси сели обедать, негр-лакейдоложил им о приходе капитана Блада. После того как де Ривароль раздраженносогласился его принять, в комнату вошел элегантно одетый джентльмен. На нембыл дорогой черный камзол, отделанный серебром. Его смуглое, с правильнымичертами лицо было тщательно выбрито. На воротник из тонких кружев падалидлинные локоны парика. В правой руке джентльмен держал широкополую чернуюшляпу с плюмажем из красных страусовых перьев, а в левой -- трость изчерного дерева. Подвязки с пышными бантами из лент поддерживали его шелковыечулки. Черные розетки на башмаках были искусно отделаны золотом. Де Ривароль и де Кюсси не сразу узнали Блада. Он выглядел сейчас надесять лет моложе. К нему полностью вернулось чувство прежнего достоинства,и даже внешностью он хотел подчеркнуть свое равенство с бароном. -- Я пришел не вовремя, -- вежливо извинился он. -- Сожалею об этом, номое дело не терпит отлагательств. Речь идет, господин де Кюсси, о капитанеВолверстоне, которого вы арестовали. -- Арестовать Волверстона приказал я, -- заявил де Ривароль. -- Да? А я полагал, что губернатором острова Гаити является господин деКюсси. -- Пока я здесь, высшая власть принадлежит мне, -- самодовольно заявилбарон. -- Приму к сведению. Но вы, вероятно, не знаете, что здесь произошлаошибка. -- Ошибка? -- Да, ошибка. Это подходящее слово, так как оно избавляет нас отлишних споров, но вообще-то оно слишком мягко. Ваши люди, господин деРивароль, арестовали невинного. Виноват французский офицер, который вел себявызывающе и нагло, а задержанным оказался капитан Волверстон. Прошунемедленно отменить ваше распоряжение. Де Ривароль в гневе выпучил на него свои черные глаза, а его ястребиноелицо покрылось багровым румянцем. -- Это... н-нагло, это... н-недопустимо! -- На этот раз генерал такрассвирепел, что начал даже заикаться. -- Вы напрасно тратите слова, господин барон. Мы с вами в Новом Свете.Это не пустое название. Здесь все ново для человека, выросшего средипредрассудков Старого Света. У вас, разумеется, еще не было времени понятьвсю его новизну, поэтому я не обращаю внимания на ваши оскорбительныевыражения. Но справедливость и в Новом Свете и в Старом остается одним и темже понятием. Несправедливость так же нетерпима здесь, как и там. Сейчассправедливость требует освобождения моего офицера и наказания вашего. Вотэту справедливость я покорно прошу вас осуществить. -- Покорно? -- едва сдерживая себя от гнева, медленно произнес деРивароль. -- Покорно? -- Именно так, барон. Но в то же время хочу напомнить вам, генерал, чтов моем распоряжении восемьсот корсаров, а у вас только пятьсот солдат.Господин де Кюсси легко подтвердит, что один корсар в бою стоит по меньшеймере трех солдат. Я совершенно откровенен с вами, барон. Либо вы немедленноосвобождаете капитана Волверстона, либо я сам приму меры для егоосвобождения. Последствия будут, конечно, ужасными, но вы можете ихпредупредить одним словом. Вы, господин барон, представляете здесь высшуювласть, и от вас зависит, какой выбор сделать. Де Ривароль побледнел как полотно. За всю его жизнь никто так дерзко неразговаривал с ним и не проявлял такого неуважения. Но барон счел за лучшеесдержаться: -- Буду признателен, если вы подождете в приемной, господин капитан. Япереговорю с господином де Кюсси. Как только за капитаном закрылась дверь, вся ярость барона сноваобрушилась на голову де Кюсси: -- Так вот каковы люди, взятые вами на королевскую службу! И этот Блад!Капитан первого ранга! Позор! Он не только не желает повиноваться, но еще идиктует! Какое объяснение вы можете мне дать? Предупреждаю, что я оченьнедоволен вами. Более того, я просто взбешен! Хотя вся самоуверенность де Кюсси давно уже исчезла, но он вытянулся инадменно произнес: -- Ни ваш ранг, господин генерал, ни факты не дают вам права упрекатьменя. Я привлек вам на службу именно тех людей, которых вы хотели привлечь.Не моя вина, что вы не умеете обращаться с ними. Капитан Блад вам ясносказал, что мы находимся в Новом Свете. -- Так, так! -- злобно ухмыльнулся де Ривароль. -- Вы еще осмеливаетесьутверждать, что я виноват! Мне это начинает нравиться. По-вашему, здесьНовый Свет и, надо полагать, новые понятия и новые порядки. Но так не будет!Я заставлю ваш Новый Свет приспособиться ко мне! -- начал угрожать барон итут же прервал угрозы, вспомнив о капитане Бладе. -- Сегодня я еще соглашусьс вами, де Кюсси. Но не завтра! А сейчас вы, знаток варварских порядковНового Света, скажите, что нам делать? -- Господин барон! Арест корсарского капитана был глупостью. Держатьего под арестом будет безумием. Мы не можем силой отвечать на силу, потомучто мы слабее. -- Замечательно! Тогда соблаговолите мне ответить, что же мы будемделать в дальнейшем? Значит, я буду обязан подчиняться этому капитану Бладу?Значит, операция, которую мы предпринимаем, будет проводиться, как он этогопожелает? Короче, должен ли я, представитель короля Франции в Америке, бытьв зависимости у этих мерзавцев? -- О, совсем нет. Я рекрутирую добровольцев на острове Гаити и набираюотряд негров. Когда я это сделаю, наши силы возрастут до тысячи человек. -- Так почему же, в таком случае, нам не отказаться сейчас же от услугпиратов? -- Потому что они явятся острием любого оружия, которое мы выкуем. Ввоенных действиях того типа, что нам предстоит вести, они очень искусны, изаявление капитана Блада, которое вы слыхали, -- не пустая похвальба. Одинкорсар на самом деле стоит трех солдат, а может быть, и четырех. А тогда унас будет достаточно своих людей, чтобы держать корсаров в руках. Должендобавить, что у них есть твердое понятие о чести. Если мы выполним своиобязательства, корсары не причинят нам никаких неприятностей. Я даю вам вэтом свое слово, так как знаю их не первый год. -- Хорошо, я вам верю, -- сказал барон, спасая свой престиж. -- Будьтедобры пригласить сюда этого капитана. Блад с достоинством вошел в комнату. Его уверенный вид раздражал деРивароля, но он скрыл свое раздражение под маской суровой любезности. -- Вот что, капитан: я посоветовался с губернатором и допускаювозможность ошибки, но, будьте уверены, справедливость восторжествует. Я самбуду председательствовать на совете, в который войдут два моих старшихофицера, вы и один из ваших офицеров. Мы сразу же проведем беспристрастноерасследование, и виновный, то есть тот, кто затеял ссору, будет наказан. Капитан Блад поклонился. Без острой необходимости ему вовсе не хотелосьприбегать к крайним мерам. -- Превосходно, господин барон. Разрешим тогда еще один вопрос. Я хотелбы знать: подтверждаете ли вы наше соглашение или аннулируете его? Глаза де Ривароля сузились. Он целиком был поглощен мыслью о том, чтосказал ему де Кюсси: корсары должны стать острием любого оружия, которое онвыкует. Отказаться от них было немыслимо. Несомненно, он допустилтактическую ошибку, торгуясь с Бладом. Отказ от соглашения всегда связан спотерей престижа. Торговаться с корсарами явно не следовало. Ведь де Кюссинабирал сейчас добровольцев, укрепляя французский отряд. Когда эти волонтерыстанут реальной силой, то вопрос о распределении трофеев можно будетпересмотреть. А пока необходимо отступить как можно приличнее. -- Я думал также и об этом, -- сказал он. -- Мое мнение, разумеется,остается прежним. Но мы обязаны выполнять обязательства, данные де Кюсси отнашего имени. Поэтому я подтверждаю соглашение, сэр. Капитан Блад снова поклонился. Де Ривароль тщетно искал на его твердосжатых губах хотя бы какое-то подобие торжествующей улыбки, однако лицокорсара по-прежнему оставалось бесстрастным. В тот же день Волверстон был освобожден, а его обидчик приговорен кдвум месяцам ареста. Справедливость была восстановлена. Но такое начало непредвещало ничего хорошего, и дурное продолжение не замедлило последовать. Спустя неделю Блад вместе со своими офицерами был вызван на совет,собравшийся для обсуждения плана операций против Испании. Де Риварольизложил свой проект нападения на богатый испанский город Картахену. КапитанБлад не мог скрыть своего изумления. Когда барон раздраженно спросил, чтоего так удивляет, Блад высказался совершенно откровенно: -- Если бы я командовал французскими вооруженными силами в Америке, уменя не было бы никаких сомнений или колебаний, как лучше принести пользумоему королю и французскому народу. Для господина де Кюсси и для менясовершенно ясно, что сейчас нужно немедленно захватить испанскую частьострова Гаити и сделать весь этот плодородный и чудесный островсобственностью Франции. -- Это можно сделать потом, -- ответил де Ривароль. -- А я хочу начатьс Картахены. -- Вы хотите сказать, сэр, что, отправляясь в эту авантюрную экспедициючерез все Карибское море, мы должны пренебречь тем, что лежит здесь, у самыхнаших дверей. В наше отсутствие испанцы могут вторгнуться во французскуючасть острова Гаити. Если же мы разгромим испанцев здесь, на месте, то этаопасность исчезнет. Франция получила бы вдобавок к своим владениям вВест-Индии такую колонию, на которую зарятся многие страны. Эта операция непредставляет больших трудностей, и ее можно провести очень быстро. А послеэтого у нас будет достаточно времени, чтобы решить, чем заняться дальше. Мнекажется, что надо начинать именно с такой операции. Он умолк. Воцарилось молчание. Де Ривароль сидел в кресле, покусываякончик гусиного пера. Наконец он откашлялся, чтобы прочистить горло, испросил: -- Кто еще придерживается мнения капитана Блада? Никто ему не ответил. Офицеры де Ривароля, запуганные бароном, молчали.Сторонники Блада, со своей пиратской точки зрения, естественно, одобряливыбор Картахены, так как там было значительно больше добычи, но из уваженияк своему вожаку также помалкивали. -- Вы, кажется, одиноки в своем мнении, -- с кислой улыбкой заметилбарон. Капитан Блад внезапно рассмеялся. Но в его смехе было больше гнева, чемпрезрения. Его расчеты покончить с пиратством не оправдались. Выходило так,что он обманывал себя. Только уверенность, что на французской службе его незаставят делать чтолибо позорное, вынудила его согласиться пойти под знаменаФранции. И вот теперь этот напыщенный, гордый, заносчивый генералфранцузской армии предлагает самый настоящий грабительский рейд. Подпредлогом законных военных действий генерал хотел совершить обыкновенныйпиратский налет. Де Ривароль, заинтригованный этим взрывом веселья, сердито нахмурился: -- Почему вы смеетесь, черт возьми! -- Да потому, что все это чертовски смешно, господин барон. Вы,командующий королевскими сухопутными и морскими силами Франции в Америке,предлагаете мне пиратский рейд, а я, пират, отстаиваю необходимостьоперации, которая сделала бы честь Франции. Не находите ли вы, что это оченьсмешно? Де Ривароль побагровел от гнева. Он вскочил как ошпаренный, и все, ктобыл вместе с ним в комнате, поднялись со своих мест. Только де Кюссипродолжал сидеть, и на его лице блуждала мрачная улыбка. Он так же, как иБлад, читал мысли барона, словно в открытой книге, и так же, как Блад,презирал алчного генерала. -- Господин пират, -- хрипло произнес де Ривароль, -- неужели мне надонапоминать, что я ваш начальник? -- Мой начальник? Вы? Силы небесные! Да вы самый настоящий пират! И насей раз, перед всеми этими джентльменами, которые имеют честь служить королюФранции, вы услышите всю правду о себе. Мне, "пирату и морскому разбойнику",приходится доказывать вам здесь, в чем состоят интересы и честь Франции. Выже, французский генерал, -- пренебрегая всем этим, намереваетесь тратитьпредоставленные в ваше распоряжение средства на авантюру, не имеющуюникакого значения для Франции. Вы хотите пролить кровь французов и захватитьгород, который нельзя удержать. Вы идете на это с целью личного обогащения,зная, что в Картахене много золота. Такое поведение вполне достойно торгаша,который пытается урвать хоть кусочек из нашей доли добычи и выторговываетуступки уже после подписания договора. Если я не прав, пусть господин деКюсси скажет об этом. Если я ошибаюсь, докажите мне это, и я извинюсь передвами. А сейчас я ухожу, не желая принимать участия в таком совете. Я пошелна службу к королю Франции, намереваясь честно выполнять свои обязательства.Честная служба, по-моему, несовместима с налетами и грабежами, и я не могусогласиться с напрасными потерями человеческих жизней и средств.Ответственность целиком ляжет на вас, генерал, и только на вас. Я хочу,чтобы господин де Кюсси передал мое мнение французскому правительству. Ябуду, разумеется, выполнять ваши приказы, поскольку наше соглашениедействует, а если вам кажется, что вы оскорблены моими словами, то я всегдак вашим услугам. Имею честь откланяться, господин барон! Он ушел, и вместе с ним ушли все три преданных ему офицера, хотя онисчитали, что Блад сошел с ума. Де Ривароль был похож на рыбу, вытащенную из воды. От неприкрашеннойправды, которую его заставили выслушать, он задыхался и не мог говорить.Придя в себя, он бурно поблагодарил небо, что капитан Блад избавил совет отсвоего дальнейшего присутствия. Внутренне же де Ривароль сгорал от стыда иярости. С него сорвали маску, и его, командующего королевскими морскими исухопутными силами Франции в Америке, сделали посмешищем... Тем не менее в середине марта они все же отплыли в Картахену. Отряд подличным командованием де Ривароля, усиленный добровольцами и неграми,насчитывал около тысячи двухсот человек. Де Ривароль полагал, что, располагая такими силами, он в случаенеобходимости сумеет заставить корсаров повиноваться. Внушительную эскадру де Ривароля возглавлял мощный восьмидесятипушечныйфлагманский корабль "Викторьез". Каждый из четырех других французскихкораблей не уступал по своим боевым качествам "Арабелле" Блада с ее сорокапушками. За эскадрой шли корсарские корабли -- "Элизабет", "Лахезис" и"Атропос", а также двенадцать фрегатов, груженных запасами, не считая лодок,которые тянулись на буксире. По пути они чуть не столкнулись с ямайской эскадрой полковника Бишопа,которая вышла к острову Тортуга через два дня после того, как корабли деРивароля проследовали в южном направлении.Глава XXVII. КАРТАХЕНА
Французская эскадра, сдерживаемая сильными встречными ветрами,пересекла Карибское море и только в начале апреля смогла лечь в дрейф в видуКартахены. Для обсуждения плана штурма де Ривароль созвал на борту своегофлагманского судна капитанов всех кораблей. -- Внезапность -- первое дело, господа, -- заявил он собравшимся. -- Мызахватим город до того, как он сможет приготовиться к обороне, и такимобразом не дадим испанцам возможности увезти в глубь страны находящиеся тамценности. Я предполагаю сегодня с наступлением темноты высадить к северу отгорода отряд, который сможет выполнить это задание. -- И он подробно изложилдетали разработанного им плана. Офицеры де Ривароля выслушали его почтительно и с одобрением. Блад нескрывал своего презрения к этому плану, потому что был единственнымчеловеком среди присутствующих, который точно знал, что надо делать. Двагода назад он сам намечал налет на Картахену и произвел обстоятельнуюрекогносцировку. А предложения барона основывались только на знакомстве скартами. В географическом и стратегическом отношении город Картахена расположеночень своеобразно. Он представляет собой четырехугольник, выходящий своейюжной стороной к внутреннему рейду, являющемуся одним из двух морскихподступов к городу. С востока и севера город прикрыт холмами. Доступ навнешний рейд проходит через защищенный фортом узкий пролив, известный подназванием Бока Чика, или Маленькая Горловина. Длинная, узкая коса, покрытаягустым лесом, выдается на запад и служит естественным молом Картахены. Аближе к внутреннему рейду лежит еще одна полоска земли, расположенная подпрямым углом к естественному молу, и тянется на восток по направлению кматерику. Неподалеку от материка эта полоска обрывается, образуя оченьузкий, но глубокий канал, который служит своеобразными воротами в безопасныйвнутренний рейд. Проход защищен сильным фортом. К востоку и северу отКартахены лежит материк, не представляющий для нас никакого интереса. Но назападе и северо-западе город, так хорошо охраняемый с других сторон,непосредственно выходит к морю и, помимо невысоких каменных стен, не имеетдругих видимых укреплений. Однако эта видимость была обманчивой, и деРивароль, составляя свой план, был полностью введен в заблуждение этойвидимостью легкого захвата города с ничем не защищенной стороны. Когда барон сообщил, что корсарам предоставляется честь быть первымотрядом, штурмующим город по разработанному им плану, Блад вынужден былобъяснить ему, с какими трудностями им придется встретиться. Капитан саркастически улыбался, слушая сообщение де Ривароля обоказании такой чести корсарам. Это было именно то, чего он и ожидал.Корсарам доставался весь риск, а Риваролю -- весь почет, слава и вся добыча. -- Честь, которую вы так любезно нам оказываете, я должен отклонить, --холодно заметил капитан. Волверстон что-то буркнул в знак одобрения, а Хагторп кивнул головой.Ибервиль, так же как и все, возмущался высокомерием своего соотечественника,никогда не ставя под сомнение правоту своего капитана. Присутствующиефранцузские офицеры с высокомерным удивлением уставились на вожака корсаров,а де Ривароль спросил вызывающе: -- Что? Вы отклоняете? Вы говорите, что отказываетесь выполнить мойприказ? -- Как я понимаю, господин барон, вы созвали нас обсудить план штурма. -- О нет, господин капитан. Я вызвал вас для получения моего приказа.Мной все уже продумано и решено. Надеюсь, что теперь вы понимаете? -- Да, я-то понимаю! -- засмеялся Блад. -- А вот понимаете ли вы? -- И,не давая барону возможности задать вопрос, Блад продолжал: -- Вы все ужепродумали и все решили? Но, если ваше решение не основано на желаниипогубить большую часть моих людей, вы сейчас же измените его, как толькоузнаете то, что известно мне. Картахена кажется вам очень уязвимой ссеверной стороны, где она выходит к морю. А не возникал ли у вас, господинбарон, законный вопрос: почему испанцы, строившие этот город, постаралисьтак укрепить его с юга и оставили его таким незащищенным с севера? Де Ривароль ничего не ответил, потому что в самом деле вынужден былзадуматься. -- Испанцы совсем не такие уж болваны, какими вы их себе представляете,-- продолжал Блад. -- Два года назад, готовясь к рейду на Картахену, япровел рекогносцировку города. Вместе с несколькими дружественнымииндейцами-торговцами, переодевшись индейцем, я явился туда и провел в городецелую неделю, досконально изучая все подходы к нему. С той стороны, гдегород кажется таким соблазнительно доступным для штурма, испанцы защищенымелководьем. Оно простирается более чем на полмили от берега и не даетвозможности кораблям приблизиться настолько, чтобы огонь их пушек могнанести ущерб городу. -- Но мы высадим десант на каноэ, пирогах и плоскодонных лодках! --нетерпеливо воскликнул один из офицеров. -- Даже в самую спокойную погоду прибой помешает осуществить вам такуюоперацию, -- возразил ему Блад. -- И следует также иметь в виду, что мы несможем прикрывать наш десант огнем корабельных пушек. Людям будет угрожатьопасность от своей же собственной артиллерии. -- Если мы проведем атаку ночью, ее не придется прикрывать огнем пушек,-- сказал де Ривароль. -- Ваш отряд будет на берегу еще до того, как испанцыуспеют опомниться. -- Вы исходите из того, что в Картахене живут только ослы и слепые.Неужели вы полагаете, что они уже не сосчитали наши паруса и не задали себезаконного вопроса: кто мы такие и зачем сюда пожаловали? -- Но если они считают себя в безопасности с севера, как выутверждаете, -- нетерпеливо воскликнул барон, -- то это чувство безопасностии усыпляет их! -- Оно не усыпляет их, барон, а напротив -- не обманывает. Всякаяпопытка высадиться с этой стороны моря обречена на неудачу самой природой. -- И все же мы сделаем такую попытку! -- упрямо настаивал барон, таккак его высокомерие не позволяло ему уступить в чем-либо в присутствии своихподчиненных. -- Ну что ж, -- сказал капитан Блад, -- если вас не убеждают мои слова,действуйте. Это, конечно, ваше право. Но я не поведу своих людей на вернуюсмерть. -- А если я прикажу вам... -- начал было барон. -- Послушайте, барон! -- бесцеремонно прервал его Блад. -- Наспривлекли на службу не только из-за тех сил, которыми мы располагаем, но иучитывая наши знания и опыт в военных действиях такого характера. Япредоставляю в ваше распоряжение мой личный опыт и знания и добавлю еще, чтов свое время я отказался от намеченного мною нападения на Картахену, так какне располагал достаточными силами, чтобы захватить гавань -- единственныеворота города. Теперь же наши силы делают выполнение такой задачи возможным. -- Да, но пока мы будем заняты этой военной операцией, испанцы вывезутиз города большую часть богатств. Мы должны напасть на них внезапно. Капитан Блад пожал плечами: -- С точки зрения пирата, ваши соображения, конечно, очень убедительны.Так в свое время думал и я. Но если вы заинтересованы в том, чтобы сбитьспесь с испанцев и водрузить флаг Франции на фортах этого города, то потерячасти богатств не должна серьезно вас беспокоить. Де Ривароль прикусил губу. Мрачно и с ненавистью он посмотрел накорсара, который так независимо держал себя. -- А если я прикажу действовать вам? -- спросил он. -- Отвечайте мне наэтот вопрос! Кто, в конце концов, командует этой экспедицией -- вы или я? -- Ну, знаете, вы мне просто надоели, -- сказал капитан Блад и быстроповернулся к де Кюсси, который чувствовал себя очень неловко и сидел как наиголках. -- Господин губернатор, подтвердите наконец генералу, что я прав! Де Кюсси очнулся от своего унылого раздумья: -- В связи с тем, что капитан Блад представил... -- К черту! -- заревел де Ривароль. -- Выходит так, что вокруг меняодни только трусы. Послушайте, вы, господин капитан! Вы боитесь вести этуоперацию, и поэтому командовать ею буду я. Погода стоит хорошая, и мыуспешно высадимся на берег. Если это будет так -- а это так и будет, -- тозавтра вам придется выслушать кое-что малоприятное. Я слишком великодушен,сэр! -- Он сделал величественный жест рукой. -- Разрешаю вам удалиться. Де Риваролем руководили глупое упрямство и тщеславие, и он, конечно,получил вполне заслуженный урок. Во второй половине дня эскадра подошлапоближе к берегу. Под покровом темноты триста человек, из которых двестибыли неграми (то есть все негры, участвовавшие в экспедиции), отправились наберег в каноэ, пирогах и лодках. Де Ривароль вынужден был взять на себяличное командование десантным отрядом, хотя это совсем не прельщало его. Первые шесть лодок, подхваченные прибоем и брошенные на скалы,превратились в щепки еще до того, как находившиеся в них люди смоглиброситься в воду. Грохот волн, разбивающихся о камни, и крики утопающихпослужили убедительным сигналом для экипажей других лодок. Командующийдесантом барон сразу же отдал приказ уходить из опасной зоны и занятьсяспасением утопающих. Эта авантюра обошлась недешево: погибло околопятидесяти человек и было потеряно шесть лодок с боеприпасами. Де Ривароль вернулся на свой корабль взбешенным, но отнюдь непоумневшим. Он не принадлежал к числу тех людей, которые становятся мудрее врезультате жизненного опыта. Он гневался на все и на всех и от огорчения тутже завалился спать. На рассвете его разбудили раскаты пушечных залпов. Выбежав на корму вночном колпаке и в ночных туфлях, барон увидел странную картину, от которойего ярость удвоилась. Четыре корсарских корабля, подняв все паруса,совершали непонятные маневры, находясь приблизительно в полумиле от БокаЧика и почти на таком же расстоянии от французской эскадры. Временами,окутываясь клубами порохового дыма, они обстреливали залпами большой круглыйфорт, защищавший узкий канал -- вход на рейд. Пушки форта отвечалиэнергично, однако корсары маневрировали парусами и стреляли с такойисключительной точностью, что их огонь накрывал защитников форта в тот самыймомент, когда они перезаряжали пушки. Произведя залп, корсарские корабликруто поворачивались, так, что канониры форта видели перед собой движущуюсямишень в виде кормы или носа кораблей противника. Маневрирование этопроизводилось настолько искусно, что за одну-две секунды перед самым залпомиспанцев пиратские корабли выстраивались только в перпендикулярной позиции кфорту, так, что мачты кораблей сливались в одну линию. Бормоча под нос проклятия, де Ривароль наблюдал за боем, по собственнойинициативе начатым Бладом. Офицеры "Викторьез" столпились здесь же, накорме, и, когда наконец к ним присоединился де Кюсси, барон уже не могбольше сдерживать душившее его негодование. Собственно говоря, де Кюсси самнавлек на себя эту бурю. Он подошел к барону, потирая руки и всем своимвидом выражая удовлетворение энергичными действиями тех, кого он привлек наслужбу. -- Ну как, господин де Ривароль, -- засмеялся он, -- не находите ли вы,что этот Блад блестяще знает дело, а? Он водрузит знамя Франции на этомфорту еще до завтрака. Барон с рычанием резко повернулся к нему: -- Вы говорите, что он знает свое дело, да? У вас не хватает умапонять, что его дело -- выполнять мои приказы! Разве я отдавал такой приказ,черт возьми? Когда все это кончится, я разделаюсь с ним за его самочинство. -- Позвольте, господин барон, но его действия будут полностьюоправданы, если принесут удачу. -- Оправданы? О дьявольщина! Да разве можно оправдать самовольныепоступки солдата?! -- вспылил барон, взглянув на своих офицеров, такжененавидевших Блада. А сражение корсаров с испанцами продолжалось. Форт получил серьезныеповреждения. Однако и корабли Блада, несмотря на свои искусные маневры,сильно пострадали от огня форта. Планшир правого борта "Атропос" былпревращен в щепки, и одно из крупных ядер разорвалось в кормовой каютекорабля. На "Элизабет" была серьезно повреждена носовая часть, а на"Арабелле" сбита грот-мачта. К концу боя и "Лахезис" вышла из строя. Барон явно наслаждался этим зрелищем. -- Молю небо, чтобы испанцы потопили все эти мерзкие корабли! Но небо не слышало его молитв. Едва он произнес эти слова, как раздалсяужасный взрыв, и половина форта взлетела на воздух. Одно из корсарских ядерпопало в пороховой погреб. Часа через два после боя капитан Блад, спокойный и нарядный, будто онтолько что вернулся с бала, ступил на квартердек "Викторьез". Его встретилде Ривароль, все еще в халате и в ночном колпаке. -- Разрешите доложить, господин барон, что мы овладели фортом на БокаЧика. На развалинах башни развевается знамя Франции, а эскадре открыт доступв гавань. Де Ривароль вынужден был сдержать свой гнев, хотя он почти задыхался отнего. Его офицеры так бурно выражали свой восторг, что разносить Блада емубыло просто неудобно. Но глаза его по-прежнему сохраняли злобное выражение,а лицо было бледным от ярости. -- Вам повезло, господин Блад, -- сказал он, -- что бой выигран. Вслучае неудачи вам пришлось бы жестоко поплатиться. В другой раз извольтеждать моих приказов, так как может случиться, что у вас не будет такиххороших оправданий, как сегодня. Блад улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и поклонился: -- Сейчас я был бы рад получить ваш приказ, генерал, чтобы развить нашепреимущество. Надеюсь, вы понимаете, насколько важна в данный моментбыстрота действий. Ривароль растерянно взглянул на него: в своем гневе барон совершеннозабыл о том, что необходимо руководить развертывающимися операциями. -- Зайдите ко мне в каюту! -- властно приказал он Бладу, но тотостановил его. -- Я полагаю, генерал, что нам лучше переговорить здесь, когда передвами, как на карте, открыта вся сцена наших предстоящих действий. -- Онуказал рукой на лагуну, на окружающую ее местность и на большой город,расположенный в некотором отдалении от берега. -- Если это не будетрасценено, как моя самонадеянность, я хотел бы сделать предложение... -- Онумолк. Де Ривароль пристально посмотрел на него, подозревая насмешку, носмуглое лицо корсара было невозмутимым, а его проницательные глаза --спокойными. -- Ну ладно, послушаем, -- милостиво согласился барон. Блад указал на форт при входе на внутренний рейд, башни которогоскрывались за пальмами, качавшимися на узкой полосе земли. Он заявил, чтоэтот форт вооружен значительно слабее, чем внешний форт, который они ужезахватили. Но вместе с тем и канал здесь сужается, и чтобы пройти по каналу,необходимо захватить это укрепление. Он предложил, чтобы французскиекорабли, войдя на внешний рейд, начали оттуда бомбардировку форта, а темвременем триста корсаров с пушками высадятся на восточном берегу лагуныпозади острова, густо заросшего душистыми деревьями. Как только начнетсябомбардировка с моря, пираты бросятся на штурм форта с тыла. Блад полагал,что испанцы не смогут долго сопротивляться. После этого отряд де Ривароляостанется в форту, а Блад со своими людьми продолжит наступление и захватитцерковь Нуэстра Сеньора де ля Попа, стоящую на высоком холме к востоку отгорода. Захватив эту возвышенность, они будут контролировать единственнуюдорогу из Картахены в глубь страны и отрежут путь испанцам, которые несмогут вывезти из города ценности. Как Блад рассчитывал, так и произошло: последний аргумент оказался дляРивароля самым убедительным. До этого барон надменно слушал корсара,намереваясь раскритиковать его предложение, но здесь он, приняв озабоченныйвид, снизошел до того, что похвалил план Блада и приказал немедленно начатьбомбардировку форта. Нам нет нужды описывать здесь все подробности этой операции. Из-заошибок французских командиров она прошла не совсем гладко, и пушечным огнемфорта были потоплены два французских корабля. Но к вечеру, благодарянеукротимой ярости пиратов при штурме с тыла, форт сдался. Еще донаступления ночи Блад вместе со своими людьми захватил господствующую надгородом высоту Нуэстра Сеньора де ля Попа и поставил там несколько пушек. К середине следующего дня Картахена послала де Риваролю предложение окапитуляции. Надувшись от гордости за победу, которую он целиком приписывал себе,барон продиктовал условия капитуляции. Он потребовал сдать все деньги,товары и все общественные ценности. Жителям была предоставлена возможностьлибо остаться в городе, либо уходить, но те, кто хотел уйти, обязаны былиполностью сдать все свое имущество, а оставшиеся сдавали только половину истановились подданными короля Франции. Де Ривароль обещал пощадитьмолитвенные дома и церкви, но потребовал, чтобы они представили ему отчеты овсех имеющихся у них суммах и ценностях. Картахена приняла эти условия, так как другого выхода у нее не было. Наследующий день, 5 апреля, де Ривароль вошел в город, объявив его французскойколонией и назначив ее губернатором де Кюсси. После этого он проследовал вкафедральный собор, где в честь победы была отслужена благодарственнаяобедня. Все это было только передышкой, так как после этих церемоний деРивароль приступил к грабежу. Захват Картахены французами отличался отобычного пиратского налета только тем, что солдатам под страхом строжайшихнаказаний было категорически запрещено заходить в дома горожан. Однако вдействительности этот гуманный приказ был издан не для защиты личности иимущества побежденных. Де Ривароль беспокоился о том, чтобы какой-либодублон из огромного потока богатств не уплыл в карман солдат. Но едва лишьэтот поток золота прекратился, как барон снял все ограничения и отдал городна разграбление своим солдатам. Они растащили имущество и той части горожан,которые стали французскими подданными, хотя де Ривароль обещал имнеприкосновенность и защиту. Добыча была колоссальной. На протяжении четырех дней более ста муловперевозили награбленное золото из города в порт, и оттуда оно переправлялосьна корабли.Глава XXVIII. "ЧЕСТНОСТЬ" ГОСПОДИНА ДЕ РИВАРОЛЯ
Капитан Блад во время капитуляции и после нее занимал возвышенностьНуэстра Сеньора де ля Попа, ничего не зная о том, что происходило вКартахене. Пираты отлично понимали свою роль во взятии города, в которомоказалось так много богатств. И тем не менее капитана даже не пригласили навоенный совет, где барон де Ривароль определял условия капитуляции. В другое время Блад не стерпел бы такого пренебрежения. Но сейчас,порвав с пиратством, он довольствовался тем, что свое презрение выражалнасмешливой улыбкой. Однако его офицеры, а тем более матросы, продолжавшиеоставаться пиратами, были настроены совершенно иначе. Блад смог успокоитькорсаров лишь обещанием немедленно переговорить с бароном де Риваролем. Он нашел генерала в одном из больших домов города, гудевшем, какпчелиный улей. Это была созданная бароном канцелярия, регистрировавшаядоставленные сюда ценности и проверявшая кассовые книги торговых фирм дляточного определения сумм, подлежащих сдаче. Окруженный клерками, деРивароль, рассевшись, как купец, проверял гроссбухи и подсчитывал цифры,чтобы убедиться, не утаили ли побежденные хотя бы одно песо. Это занятие,откровенно говоря, мало подходило для командующего королевскими сухопутнымии морскими силами Франции в Америке, но де Ривароля эти торгашеские операцииувлекали гораздо больше, нежели военные. С нескрываемым раздражением онвынужден был прервать их, когда в канцелярии появился капитан Блад. -- Здравствуйте, господин барон! -- приветствовал его Блад. -- Мненужно откровенно поговорить с вами, как бы это ни было вам неприятно, моилюди на грани бунта! Де Ривароль высокомерно приподнял брови: -- Капитан Блад, я также должен откровенно поговорить с вами, как быэто ни было неприятно вам. За бунт будете отвечать лично вы и ваши офицеры.Кроме того, вы ошибаетесь, разговаривая со мной тоном союзника. С самогоначала я дал вам ясно понять, что вы только мой подчиненный. И пустыхразговоров, как вы знаете, я не терплю. Капитан Блад с трудом сдержал себя. Но он отлично понимал, что рано илипоздно ему придется сбить спесь с этого высокомерного петуха. -- Вы можете определять мое положение, как вам заблагорассудится,генерал, -- сказал он. -- Пустые разговоры меня тоже не интересуют. Речьидет о соглашении, подписанном двумя сторонами. Мои люди не удовлетворены. -- Чем они не удовлетворены? -- спросил барон с презрением. -- Вашей честностью, барон де Ривароль. Пощечина вряд ли оказала бы более сильное действие на барона. Онвскочил из-за стола, глаза его засверкали, лицо побледнело. Клерки за столомс ужасом ожидали взрыва. Молчание продолжалось несколько минут. Наконец деРивароль, едва сдерживаясь, воскликнул: -- Вы сомневаетесь в моей честности? Вы и грязные воры, которыеокружают вас! Вы ответите мне за это оскорбление, хотя дуэль с вами была быдля меня просто бесчестьем! -- Напоминаю вам, -- спокойно сказал Блад, -- что я говорю не о себелично, а от имени своих людей. Мои люди недовольны. Они угрожают, что еслиих требования не будут удовлетворены добровольно, то они удовлетворят ихсилой. -- Силой? -- воскликнул де Ривароль, содрогаясь от бешенства. -- Пустьпопытаются и... -- Не будьте опрометчивы, барон. Мои люди правы, и вам это известно.Они требуют, чтобы вы ответили им, когда будет произведен раздел добычи икогда они получат свою пятую часть в соответствии с соглашением. -- Боже, дай мне терпение! Как мы можем делить добычу, если она еще несобрана полностью? -- Мои люди не без основания считают, что вся добыча уже собрана. Крометого, они с законным недоверием относятся к тому, что она целиком находитсяна ваших кораблях и в полном вашем распоряжении. Они утверждают, что не всостоянии определить из-за этого объем добычи. -- О силы небесные! Но ведь все записано в книгах, и любой может ихвидеть. -- Они не будут проверять ваши книги, тем более что мало кто из моихлюдей вообще умеет читать. Но им хорошо известно -- вы заставляете меня бытьрезким, -- что ваши подсчеты фальшивые. По вашим книгам стоимость добычи вКартахене составляет около десяти миллионов ливров [72]. В действительностиже стоимость добычи превышает сорок миллионов ливров. Вот почему мои людитребуют, чтобы ценности были предъявлены и взвешены в их присутствии, какэто принято среди "берегового братства". -- Я ничего не знаю о пиратских обычаях! -- презрительно сказал деРивароль. -- Но вы быстро их освоили, барон. -- Что вы имеете в виду, черт побери? Я -- командующий армией солдат, ане грабителей! -- Да? -- Блад не мог скрыть иронии. -- Но кем бы вы ни были,предупреждаю, что если вы не удовлетворите наших требований, у вас будутнеприятности. Меня не удивит, что вы вообще застрянете в Картахене и несможете отправить во Францию хотя бы одно песо. -- А-а! Вы еще и угрожаете мне? -- Ну что вы, барон! Я просто предупреждаю о неприятностях, которых прижелании можно легко избежать. Вы не подозреваете, что сидите на вулкане. Выеще не знаете всех корсарских обычаев. Картахена захлебнется в крови, икороль Франции вряд ли получит от этого пользу. Де Ривароль сообразил, что дело зашло слишком далеко, и постаралсяперевести спор на менее враждебную почву. Он продолжался недолго и наконецзакончился вынужденным согласием барона удовлетворить требования корсаров.Было очевидно, что генерал пошел на это только после того, как Блад доказалему опасность дальнейшей оттяжки дележа добычи. Вооруженное столкновение,возможно, могло бы кончиться поражением пиратов, а возможно, и нет. Но еслибы даже де Риваролю удалось справиться с пиратами, то эта победа обошлась быему очень дорого -- у него не осталось бы достаточно людей, чтобы удержатьзахваченную добычу. В конце концов де Ривароль обещал немедленно уладить недоразумение. Ондал слово честно рассчитаться. Если капитан Блад со своими офицерами завтраутром явятся на "Викторьез", им предъявят и взвесят в их присутствии всезолото, все ценности, а затем они смогут доставить на свои кораблипричитающуюся им одну пятую долю добычи. В этот вечер корсары веселились в ожидании завтрашнего богатого дележаи ядовито посмеивались над неожиданной уступчивостью де Ривароля. Но едвалишь рассвет забрезжил над Картахеной, причины этой уступчивости сталипонятны. В гавани на якоре стояли только "Арабелла" и "Элизабет", а"Лахезис" и "Атропос" сохли на берегу, вытащенные туда для заделкиповреждений, полученных в бою. Ни одного французского корабля на рейде небыло. Поздней ночью они бесшумно ушли из гавани. Только три маленьких, чутьзаметных паруса в западной части горизонта напоминали о французах и деРивароле. В Картахене остались с пустыми руками не только обманутые имкорсары, но и де Кюсси вместе с добровольцами и неграми с острова Гаити. Дикая ярость объединила пиратов с людьми де Кюсси. Предчувствуя новые грабежи, жители Картахены испытывали еще большийстрах по сравнению с тем, что им пришлось перенести со дня появления эскадрыде Ривароля. Только капитан Блад внешне оставался спокойным, но это нелегко емудавалось, он с трудом сдерживал кипевшее в нем негодование. Ему хотелось вминуту расставания с подлым де Риваролем полностью рассчитаться за все обидыи оскорбления. Однако это свидание не состоялось. -- Мы должны догнать его! -- сгоряча объявил он. Вначале все подхватили его призыв, но тут же вспомнили, что в моремогут выйти только два корабля, да и на тех не было достаточныхпродовольственных запасов для дальнего похода. Капитаны "Лахезис" и"Атропос" вместе со своими командами отказались принять участие в погоне заде Риваролем. Успех этой погони был гадательным, а в Картахене ещеоставалась возможность собрать немало ценностей. Поэтому они решили чинитьсвои корабли и одновременно заняться грабежом. А Блад, Хагторп и те, ктопойдет вместе с ними, могут поступать как им угодно. Только сейчас Блад сообразил, как опрометчиво было предлагать погоню зафранцузской эскадрой. Он едва не вызвал схватки между двумя группами, накоторые разделились корсары, обсуждая его предложение. А паруса французскихкораблей становились все меньше и меньше. Блад был в отчаянии. Если он уйдетв море и оставит здесь пиратов, то только небу известно, что будет сгородом. Если же он останется, то люди его и Хагторпа начнут дикий грабежвместе с командами других пиратских кораблей. Но пока Блад размышлял, его люди вместе с людьми Хагторпа, озлобленныепротив де Ривароля, решили этот вопрос за своих капитанов: де Ривароль велсебя как подлец и мошенник, а потому он заслужил наказания; значит, у этогофранцузского генерала, нагло нарушившего соглашение, можно было взять нетолько одну пятую захваченных ценностей, но всю добычу целиком. Разрываемый противоречивыми соображениями, Блад колебался, и пиратыпочти силой доставили его на корабль. Через час, когда на корабль доставили бочки с водой, "Арабелла" и"Элизабет" бросились в погоню. "Когда мы вышли в открытое море, -- пишет Питт в своем журнале, -- икурс "Арабеллы" был уже проложен, я спустился к капитану, зная, какболезненно переживает он эти события. Блад сидел один у себя в каюте,обхватив голову руками, и взгляд его выражал страдание. -- Ну, что с тобой, Питер? -- спросил я. -- Что тебя мучает? Не мыслиже о де Ривароле! -- Нет, -- хрипло ответил Блад и с откровенностью высказал мне все, чемон терзался: я был его верным другом и, несомненно, заслуживал его доверия.-- Если бы она знала! Если б она только знала! Боже мой! А я-то думал, чтопокончил с пиратством навсегда! И этот мерзавец втянул меня в разбой,грабеж, насилия, убийства! Подумай о Картахене! Что творят там сейчас нашидьяволы! И ответственность за все это падает на меня! -- Нет, нет, Питер! -- успокаивал я его. -- За это отвечаешь не ты, аде Ривароль. Этот подлый вор -- виновник всего, что произошло. Ну, что тымог сделать, чтобы предотвратить события? -- Я мог бы остаться в Картахене. -- Ты сам знаешь, что это было бы бесполезно. Зачем же тебе мучиться? -- Да ведь дело не только в этом, -- со стоном сказал Блад. -- А что жедальше? Что делать дальше? Служба у англичан для меня невозможна. Служба уфранцузов привела к тому, что ты видишь. Какой же выход? Продолжатьпиратствовать? Но с этим я покончил. Навсегда! Клянусь богом, мне кажется,остается единственная возможность -- предложить свою шпагу королю Испании! Но оставался еще один выход, которого он ждал меньше всего. И к этомувыходу мы приближались сейчас на своих кораблях, бежавших по морю,блиставшему в ослепительных лучах тропического солнца". Корсары шли на север, к острову Гаити, рассчитывая, что де Ривароль доотправления во Францию должен будет отремонтировать там свои корабли.Подгоняемые умеренно благоприятным ветром, "Арабелла" и "Элизабет" в течениедвух дней бороздили море, и за все это время дозорные не видели своегопротивника хотя бы издали. На рассвете третьего дня корабли попали в полосулегкого тумана, который ограничивал видимость двумя-тремя милями, и корсарыбыли озабочены и раздосадованы, что де Ривароль может вообще от нихскрыться. По записям Питта в судовом журнале, корабли в это время находились на75ь З07 западной долготы и 17ь 457 северной широты. Ямайка лежала примерно втридцати милях к западу от них по левому борту. Вскоре на северо-западепоказался мощный хребет Голубых гор, похожий на едва заметную гряду облаков.Голубовато-сиреневые вершины как бы висели в прозрачном воздухе над низколежащими грядами тумана. Корабли шли в бейдевинде при западном ветре, и докорсаров доносился какой-то далекий гул, который для новичков ввоенно-морских делах мог бы показаться отдаленным шумом прибоя. -- Пушки! -- воскликнул Питт, который стоял рядом с Бладом наквартердеке. Блад, внимательно прислушиваясь, кивнул головой. -- По-моему, это милях в десяти -- пятнадцати отсюда, где-то околоПорт-Ройяла, -- добавил Питт, взглянув на своего капитана. -- Пушечная стрельба неподалеку от Порт-Ройяла... -- задумчиво сказалБлад. -- Должно быть, полковник Бишоп с кем-то сражается. Против кого же онможет действовать, если не против наших друзей? При всех обстоятельствах намнужно подойти поближе. Дай распоряжение рулевым. Они продолжали идти тем же курсом, руководствуясь гулом канонады,усиливавшимся по мере их приближения к месту сражения. Так продолжалось,наверно, около часа. Блад в подзорную трубу внимательно всматривался вомглу, вот-вот ожидая увидеть корабли, ведущие бой. Внезапно грохот пушекумолк. Корсары продолжали идти тем же курсом. Все, кто был свободен от вахты, высыпали на палубу и озабоченновсматривались вдаль. Вскоре они увидели большой корабль, объятый пламенем.По мере их приближения очертания пылающего корабля вырисовывалисьотчетливее, потом на фоне дыма и пламени показались черные мачты, и капитанБлад ясно разглядел в подзорную трубу трепетавший на грот-мачте вымпел скрестом святого Георга. -- Английский корабль! -- воскликнул он, продолжая осматривать море ижелая увидеть наконец победителя, жертва которого находилась перед ними. И только подходя ближе к тонущему кораблю, пираты смогли различитьсмутные очертания трех высоких судов, удалявшихся по направлению кПорт-Ройялу. Они сразу же сделали вывод, что три уходящих корабляпринадлежат ямайской эскадре, а потерпевшее поражение судно было,несомненно, пиратским. Они поспешили подойти к нему поближе, чтобы подобратьморяков, сидевших в трех до отказа перегруженных шлюпках, качавшихся наволнах. А Питт неотступно продолжал следить в подзорную трубу заудаляющимися кораблями: от его опытного глаза не укрылись некоторые ихособенности, и еще через несколько минут он громко объявил о своемсовершенно невероятном открытии. Самым большим из трех кораблей оказалсяфлагманский корабль де Ривароля -- "Викторьез". Корсарские корабли подошли к шлюпкам и обломкам, за которые цеплялисьморяки с тонущего корабля. Чтобы подобрать всех спасшихся и утопающих,"Арабелла" и "Элизабет" убрали паруса и легли в дрейф.Глава XXIX. НА СЛУЖБЕ У КОРОЛЯ ВИЛЬГЕЛЬМА
Одна из шлюпок пристала к борту "Арабеллы", и на палубу поднялсясухопарый, небольшого роста человек, щегольски одетый в темно-красныйатласный, шитый золотом камзол. Пышный, черный парик обрамлял желтое,сморщенное лицо, выражавшее крайнее раздражение, и такое же раздражениесветилось в маленьких острых глазах. Дорогой и модный костюм совершенно непострадал от пережитого несчастья, и владелец этого костюма держался снепринужденной уверенностью настоящего вельможи. По всему было ясно, что этоне пират. Вслед за ним на палубе показался второй человек, дородный мужчинас загорелым, обветренным лицом и добродушной складкой губ. Лицо его былокругло, как луна, а в голубых глазах мерцал незатухающий веселый огонек. Нанем был хороший камзол без всяких украшений, но при взгляде на эту дороднуюфигуру и военную выправку сразу чувствовалось, что этот человек привыккомандовать. Как только сухопарый джентльмен ступил с трапа на шканцы, его острые,как у хорька, глаза быстро пробежали по пестрой толпе собравшейся команды"Арабеллы" и с удивлением остановились на капитане Бладе. -- Что за дьявольщина? Куда я попал? -- резко спросил он. -- Выангличанин или еще кто, черт бы вас побрал? -- Я лично имею честь быть ирландцем, сэр. Моя фамилия Блад, капитанПитер Блад, а это мой корабль "Арабелла". К вашим услугам, сэр. -- Блад?! -- пронзительно воскликнул сухопарый человек. -- Проклятие!Пират! -- Он быстро обернулся к своему огромному спутнику: -- Ван дерКэйлен, вы слышите: пират! Будь я проклят, мы попали из огня да в полымя! -- Да? -- гортанным голосом спросил его спутник. -- Это ошеньинтересный приклюшений! -- И он рассмеялся. -- Чего вы хохочете, дельфин? -- брызжа слюной, заорал человек втемно-красном камзоле. -- Нечего сказать, посмеются же над нами в Англии!Сначала адмирал ван дер Кэйлен ночью теряет весь свой флот, потомфранцузская эскадра топит его флагманский корабль, а кончается это тем, чтоего самого захватывают пираты. Весьма рад, что вы можете смеяться. Должнобыть, судьба в наказание за мои грехи связала меня с вами, но будь япроклят, если мне смешно! -- Позволю себе сделать замечание, что здесь происходит явноенедоразумение, -- спокойно произнес Блад. -- Вы, сэр, вовсе не захвачены, апросто спасены. Когда вы это поймете, то, возможно, найдете нужнымпоблагодарить меня за гостеприимство. Правда, очень скромное гостеприимство,но, во всяком случае, вы будете иметь здесь все лучшее, чем я толькорасполагаю. Неистовый маленький человечек уставился на него своими острымиглазками. -- Черт побери! Вы позволяете себе еще иронизировать? -- сердито сказалон и, очевидно, пытаясь прекратить дальнейшие насмешки, представился: -- Я-- лорд Уиллогби, назначенный королем Вильгельмом на постгенерал-губернатора Вест-Индии. А это -- адмирал ван дер Кэйлен, командующийвест-индской эскадрой его величества короля Вильгельма, которую он потерялгде-то тут, в этом проклятом Карибском море. -- Короля Вильгельма? -- удивленно переспросил Блад, заметив, что иПитт, и Дайк, и стоявшие позади него пираты стали подходить ближе,охваченные тем же удивлением, что и он. -- А кто такой король Вильгельм,ваша светлость? Король какой страны? -- Что, что такое? -- Лорд Уиллогби, изумленный этим вопросом,посмотрел на Блада и, помолчав некоторое время, сказал: -- Я говорю о еговеличестве короле Вильгельме Третьем -- Вильгельме Оранском, который вместес королевой Марией уже свыше двух месяцев правит Англией. Воцарилось молчание. Блад не сразу осознал эту довольно яснуюинформацию. -- Вы хотите сказать, ваша светлость, что английский народ восстал ивышвырнул этого мерзавца Якова вместе с его бандой головорезов? Добродушно улыбаясь, ван дер Кэйлен толкнул лорда Уиллогби локтем в боки заметил: -- У него ошень правильный политишеский вскляд, а? Его светлость также улыбнулся, отчего на его высушенном лицеобразовались глубокие морщины. -- Боже милосердный! Да вы ничего не знаете!.. Где вас носил черт всеэто время? -- Последние три месяца мы были оторваны от всего мира, сэр, -- ответилБлад. -- Оно и видно! А за эти три месяца в мире произошли кое-какиеперемены... И Уиллогби коротко рассказал о них: король Яков бежал во Францию подзащиту короля Людовика; по этой причине и по многим другим Англияприсоединилась к антифранцузскому союзу и сейчас воюет с Францией; поэтомусегодня утром флагманский корабль голландского адмирала был атакованэскадрой де Ривароля. Очевидно, по пути из Картахены француз встретилкакой-то корабль и от него узнал о начавшейся войне. Капитан Блад еще раз заверил генерал-губернатора и адмирала, что на"Арабелле" к ним будут относиться с подобающим уважением, и провел их к себев каюту. Между тем работа по спасению утопающих продолжалась. Капитанавзволновали полученные известия. Если король Яков свергнут с престола ибежал во Францию, значит, наступил конец ссылке Блада и он мог вернуться вАнглию к мирной жизни, столь трагически нарушенной четыре года назад.Внезапно открывшиеся перед ним возможности буквально ошеломили его. Он былтак глубоко взволнован и растроган, что не мог молчать. Беседуя с умным ипроницательным Уиллогби, все время пристально наблюдавшим за ним, Бладрассказал ему даже больше, чем намеревался рассказать. -- Что ж! Если хотите, отправляйтесь домой, -- сказал Уиллогби, когдаБлад умолк. -- Можете быть уверены, за пиратство вас никто не будетпреследовать, особенно учитывая то обстоятельство, которое вас вынудило имзаняться. Но к чему такая спешка? Мы, конечно, слышали о вас и знаем, что выможете делать на море. Именно здесь вы можете прекрасно проявить себя, есливам надоело пиратство. Если вы поступите на службу к королю Вильгельму навремя войны, то своими знаниями вы можете быть очень полезны английскомуправительству, а оно не останется в долгу. Подумайте об этом. Будь япроклят, сэр, но я повторяю: вам предоставляется прекрасная возможностьпроявить себя. -- Эту возможность предоставляете мне вы, ваша светлость, -- поправилего Блад. -- Я очень благодарен, но должен признаться, что сейчас способендумать только о тех важных событиях, которые меняют лицо мира. Прежде чемопределить свое место в этом изменившемся мире, я должен приучить себярассматривать его в новом виде. В каюту вошел Питт и доложил, что спасенные сорок пять человекразмещены на двух корсарских кораблях. Он попросил дальнейших распоряжений.Блад встал. -- Я беспокою вас своими делами и забываю о ваших. Вы хотите, чтобы явас высадил в ПортРойяле? -- В Порт-Ройяле? -- Маленький человечек гневно заерзал в кресле, азатем раздраженно сообщил Бладу, что вчера вечером они уже заходили вПортРойял, но губернатора там не застали. Забрав всю эскадру, он отправилсяна остров Тортуга в поисках каких-то корсаров. Блад удивленно посмотрел на него, а потом рассмеялся: -- Он отправился, вероятно, еще до того, как узнал о сменеправительства в Англии и о войне с Францией. -- Вовсе нет! -- огрызнулся Уиллогби. -- Губернатору было известно и отом и о другом, так же как и о моем прибытии, еще до того, как он отправилсяв поход. -- О, это невозможно! -- Я тоже так думал. Но эта информация получена мной от майораМэллэрда, который, видимо, управляет Ямайкой в отсутствие этого болвана. -- Но нужно быть сумасшедшим, чтобы бросить свой пост в такое время! --изумленно произнес Блад. -- И это еще не все! -- раздраженно добавил лорд. -- Этот идиот взял ссобой всю эскадру, так что в случае нападения французов город остается беззащиты. Вот каков губернатор, которого свергнутое правительство нашловозможным сюда назначить! Это неплохо характеризует всю их деятельность. Оноставляет Порт-Ройял на произвол судьбы, а его ветхий форт может бытьпревращен в развалины в течение какого-нибудь часа. Поведение Бишопапреступно! Улыбка с лица Блада мгновенно исчезла. -- Известно ли об этом де Риваролю? -- резко спросил он. На этот вопрос ответил голландский адмирал: -- Разве Ривароль пошель бы туда, если бы не зналь этого? Он закватильв плен кое-коко из наших людей и, наверно, расвязаль им язик. Такой корошийвозмошность он не пропускаль. -- Этот мерзавец Бишоп ответит головой, если здесь произойдетчто-нибудь неприятное! -- зарычал Уиллогби. -- А может быть, он сделал этоумышленно, а? Может быть, он не дурак, а изменник? Может быть, он так служиткоролю Якову, который его сюда назначил, а? Капитан Блад не согласился с этим. -- Вряд ли это так, -- сказал он. -- Им руководила лишь жажда мести. Онхотел захватить на Тортуге меня. Но я полагаю, что, пока он меня ищет, мнеследует за него побеспокоиться о сохранении Ямайки для короля Вильгельма. --Он засмеялся, и в смехе этом было больше веселья, чем за все последниемесяцы. -- Возьми курс на Порт-Ройял, Джереми, -- приказал он Питту. -- Намнадо попасть туда как можно скорее. Мы еще успеем расквитаться с деРиваролем. Лорд Уиллогби и адмирал ван дер Кэйлен вскочили. -- Будь я проклят, но у вас же нет для этого достаточно сил! --воскликнул его светлость. -- Каждый из кораблей французской эскадры помощности не уступает "Арабелле" и "Элизабет", вместе взятым. -- По количеству пушек -- да, -- улыбаясь, сказал Блад. -- Но в такихделах пушки не самое главное. Если ваша светлость желает видеть сражение повсем правилам военно-морского искусства, я вам предоставлю такуювозможность. Они оба посмотрели на Блада. -- Но условия неблагоприятны для вас, -- продолжал настаивать егосветлость. -- Это невозмошно, -- сказал ван дер Кэйлен, качая своей круглойголовой. -- Конешно, кораблевошденье -- ошень вашное дело, но пушки остаютсяпушки. -- Если мы не сможем победить де Ривароля, то я потоплю свои корабли вканале и не дам ему возможности уйти из Порт-Ройяла. А тем временем вернетсяБишоп со своей нелепой охоты или же появится ваша эскадра. -- Ну, а что это нам даст? -- спросил Уиллогби. -- Вот это как раз я и хотел вам сказать. Де Ривароль просто идиот, чтопошел на Порт-Ройял, так как у него на кораблях награбленные им в Картахенеценности, стоимостью около сорока миллионов ливров. (Оба его слушателяподскочили при упоминании об этой колоссальной сумме.) Он отправился вПортРойял с этими ценностями. Безразлично, победит он меня или я его, этихценностей из Порт-Ройяла ему не увезти. Рано или поздно они попадут в казнукороля Вильгельма, после того как одна пятая часть их будет выплачена моимкорсарам. Согласны, лорд Уиллогби? Его светлость встал и протянул ему свою холеную руку. -- Капитан Блад, мне кажется, вы -- великий человек! -- сказал он. -- Позвольте, ваша светлость! У вас очень хорошее зрение, если вамудалось это увидеть, -- засмеялся капитан. -- Да, да! Но как он это сделайть? -- проворчал ван дер Кэйлен. И капитан Блад, смеясь, ответил: -- Поднимайтесь на палубу, и не успеет еще зайти солнце, как я вам этопродемонстрирую.Глава XXX. ПОСЛЕДНИЙ БОИ "АРАБЕЛЛЫ"
-- Шево ни шдете, мой друк? -- ворчал ван дер Кэйлен. -- Да, да, ради бога, чего вы ожидаете? -- раздраженно повторил вследза ним Уиллогби. Был полдень того же самого дня. Оба корсарских корабля плавнопокачивались на волнах, и ветер, дующий со стороны рейда Порт-Ройял, ленивохлопал парусами. Корабли находились менее чем в миле от защищенного фортомвхода в пролив, ведущий на этот рейд. Прошло уже больше двух часов, как ониподошли сюда, никем не замеченные ни из форта, ни с кораблей де Ривароля,так как между французами и защитниками порта шел бой и воздух все времясотрясался от грохота пушек, стрелявших и с суши и с моря. Длительное пассивное ожидание уже начало отражаться на нервах лордаУиллогби и адмирала ван дер Кэйлена. -- Ви обешаль показать нам кое-какой короший веши. Кте эти ваш корошийвеши? -- спросил адмирал. Уверенно улыбаясь, Блад стоял перед адмиралом в своей кирасе извороненой стали. -- Я не намерен злоупотреблять вашим терпением, -- сказал он. -- Огоньначал уже стихать. Дело в том, что спешкой мы ничего не выиграем, а ударив вдолжный момент, мы добьемся очень многого, и я вам сейчас это докажу. Лорд Уиллогби с подозрением посмотрел на него: -- Вы надеетесь, что тем временем может вернуться Бишоп или подойтиэскадра ван дер Кэйлена? -- О нет, ваша светлость, этих мыслей у меня нет и в помине. Я думаювот о чем: де Ривароль, как мне известно, плохой командир, и его эскадра вбою с фортом неизбежно получит какие-то повреждения, что хотя бы немногоуменьшит его превосходство над нами. А мы вступим в бой, когда фортрасстреляет все свои ядра. -- Правильно! -- резко одобрил сухопарый генерал-губернатор Вест-Индии.-- Я одобряю ваши намерения. Вы обладаете качествами талантливогофлотоводца, и я прошу извинить меня, что не понял вас раньше. -- О, это очень любезно с вашей стороны, милорд! Вы понимаете, у меняесть некоторый опыт ведения таких боев. Я пойду на любой неизбежный риск, ноне буду рисковать в тех случаях, когда в этом нет необходимости... -- Онумолк и прислушался. -- Да, я был прав. Канонада стихает. Значит,сопротивление Мэллэрда подходит к концу. Эй, Джереми! Он перегнулся через резные перила и отдал четкое приказание. Боцманпронзительно засвистел, и, казалось, сонный корабль мгновенно пробудился.Послышались топанье ног на палубе, скрип блоков и хлопанье поднимаемыхпарусов. "Арабелла" двинулась вперед. За "Арабеллой" пошла "Элизабет". Бладвызвал к себе канонира Огла, и минуту спустя Огл помчался на свое место напушечной палубе. Через четверть часа они подошли к входу на рейд и внезапно нарасстоянии выстрела мелкокалиберной пушки появились перед тремя кораблями деРивароля. На месте форта дымилась груда развалин. Победители с вымпелами Франции,реющими на гротмачтах, быстро направлялись на шлюпках к берегу, чтобыовладеть богатым городом, укрепления которого они только что разгромили. Блад внимательно осмотрел французские корабли и тихо рассмеялся."Викторьез" и "Медуза", видимо, были лишь слегка поцарапаны. А третийкорабль -- "Балейн" -- полностью вышел из строя. Огромная пробоина зияла вего правом борту, и капитан, спасая судно от гибели, положил его в дрейф налевый борт, чтобы в пробоину не хлынула вода. -- Вы видите! -- закричал Блад ван дер Кэйлену и, не ожидаяодобрительного ворчания голландца, отдал приказ: -- Лево руля! Вид поворачивающегося бортом к французам огромного красного корабля спозолоченной скульптурой на носу и открытыми портами ошеломляющеподействовал на де Ривароля, только что ликовавшего по случаю победы. Но ещедо того, как он мог сдвинуться с места, чтобы отдать приказ и сообразитьвообще, какой приказ отдать, смертоносный шквал огня и металла бортовогозалпа корсаров смел все с палубы "Викторьез". Продолжая идти своим курсом,"Арабелла" уступила место "Элизабет", которая совершила такой же маневр.Застигнутые врасплох, французы растерялись, их охватила паника. Между тем"Арабелла", сделав поворот оверштаг, вернулась на свой прежний курс, но вобратном направлении, и ударила из всех орудий левого борта. Еще одинбортовой залп прогремел с "Элизабет", после чего трубач "Арабеллы" проигралкакой-то сигнал, прекрасно понятый Хагторпом. -- Вперед, Джереми! -- закричал Блад. -- Прямо на них, пока они неуспели опомниться! Внимание! Приготовиться к абордажу! Хэйтон... крюки! Он сбросил свою шляпу с перьями и надел стальной шлем, принесенный емуподростком-негром. Блад хотел лично руководить абордажем и коротко объяснилсвоим гостям: -- Абордаж -- для нас единственный шанс на победу. У противника слишкоммного пушек. И как бы в доказательство его слов последовал немедленный ответфранцузов. Оправившись от паники, они открыли огонь по "Арабелле", котораяиз двух противников была наиболее опасным. В отличие от корсаров, стрелявших из своих пушек по палубам, французыстремились повредить корпус "Арабеллы". Под ударами ужасающей силы корабльБлада вздрогнул и замедлил движение, хотя Питт старался вести его такимкурсом, чтобы "Арабелла" представляла наименьшую мишень для противника.Корабль продолжал двигаться, однако носовая часть его была изуродована, ачуть повыше ватерлинии чернела огромная пробоина. Чтобы вода не проникла втрюм, Блад приказал сбросить за борт носовые пушки, якоря и все, что былопод руками. Французы, сделав поворот оверштаг, обстреляли также и "Элизабет"."Арабелла" при слабом попутном ветре пыталась подойти к своему противникувплотную. Но, прежде чем корсарам удалось это сделать, "Викторьез" снова вупор произвел по "Арабелле" залп из пушек правого борта. В грохоте канонады,среди треска ломающихся снастей и стонов раненых "Арабелла" еще разрванулась вперед, закачалась и окуталась облаком дыма, который скрыл ее отглаз французов. Прошло еще несколько мгновений, и Хэйтон закричал, что"Арабелла" уходит носом под воду. Сердце Блада в отчаянии замерло. Но тут же сквозь густой и едкий дым онувидел голубой с позолотой борт "Викторьез". Однако искалеченная "Арабелла"двигалась очень медленно, и ему стало ясно, что она затонет раньше, чемдойдет до "Викторьез". Точно такого же мнения был и голландский адмирал, изрыгавшийругательства и проклятия. Лорд Уиллогби также проклинал Блада за то, что он,идя на абордаж, азартно поставил все на карту. -- У нас не было иного выхода! -- дрожа как в лихорадке, воскликнулБлад. -- Вы правы, что это отчаянный шаг. Но мои действия диктовалисьобстановкой и недостатком сил. Я терплю поражение накануне победы. Однако корсары еще не помышляли о сдаче. Хэйтон с двумя десяткамикоренастых головорезов, державших в руках абордажные крюки, скорчившись,притаились среди обломков на носу корабля. Ярдах в семи-восьми от"Викторьез" "Арабелла" остановилась, и, когда на глазах у ликующих французовее носовая палуба уже начала покрываться водой, корсары Хэйтона вскочили и сдикими воплями забросили абордажные крюки. Два из них впились в деревянныечасти французского корабля. Опытные пираты действовали с молниеноснойбыстротой. Ухватившись за цепь одного из этих крюков, они начали тянуть ееизо всех сил к себе, чтобы сблизить корабли. Блад, наблюдавший с квартердека за этой смелой операцией, закричалгромовым голосом: -- Мушкетеры -- на нос! Мушкетеры, стоявшие в готовности на шкафуте, повиновались команде спотрясающей быстротой, в которой заключалась их единственная надежда наспасение от смерти. Пятьдесят мушкетеров бросились вперед, и над головамилюдей Хэйтона, из-за обломков носовой части, засвистели пули. Это было какраз вовремя, потому что французские солдаты, убедившись в невозможностиосвободиться от крюков, глубоко впившихся в борта и палубу "Викторьез",готовились открыть огонь сами. Корабли с резким стуком ударились, друг о друга правыми бортами.Спустившись с квартердека на шкафут, Блад отдавал приказания, и онивыполнялись с поразительной скоростью: мгновенно были спущены паруса,обрублены веревки, поддерживавшие реи, выстроен на корме авангардабордажного отряда. В ту секунду, когда корабли столкнулись друг с другом,пираты по команде Блада взмахнули абордажными крючьями: тонущая "Арабелла"была накрепко пришвартована к "Викторьез". Уиллогби и ван дер Кэйлен, затаив дыхание, стояли на юте и широкооткрытыми глазами наблюдали за изумительной быстротой и точностью, скоторыми действовали капитан Блад и его отчаянная команда. Но вот трубачпроиграл атаку, и Блад, увлекая своих людей, стремительно ринулся на палубуфранцузского корабля. Корсары из арьергардной группы абордажников,руководимые Оглом, с криком перескакивали на носовую часть "Викторьез", доуровня которой уже опустилась высокая корма "Арабеллы". Следуя примерусвоего вожака, они накинулись на французов, как гончие собаки на загнанногооленя. А вслед за смельчаками "Арабеллы" на борт "Викторьез" бросились всеостальные пираты. На палубе тонущего корабля остались только лорд Уиллогби иголландец, продолжавшие наблюдать за боем с квартердека. Бой длился не более получаса. Начавшись в носовой части корабля, онбыстро перекинулся на шкафут. Французы упорно сопротивлялись, ободряя себятем, что они численно превосходят противника, и ожесточая свои сердцасознанием, что противник их не помилует. Но, несмотря на отчаянную доблестьфранцузов, пираты постепенно оттесняли их к одной стороне палубы, и"Викторьез" под тяжестью пришвартованной "Арабеллы" опасно кренился направый борт. Корсары дрались с безумной храбростью людей, знающих, что имнекуда отступать и что они должны либо победить, либо погибнуть. И в концеконцов им удалось овладеть "Викторьез", хотя эта победа стоила жизниполовине экипажа. Уцелевшие защитники "Викторьез", загнанные на квартердек иподгоняемые разъяренным де Риваролем, еще пытались кое-как сопротивляться. Акогда де Ривароль упал с простреленной головой, его соотечественники,оставшиеся в живых, бросили оружие и взмолились о пощаде. Но и после этого люди Блада не могли еще отдохнуть. "Элизабет" и"Медуза", сцепленные абордажными крючьями, представляли собой единое полебоя, и французы уже дважды отбрасывали людей Хагторпа со своего корабля.Хагторпу требовалась срочная помощь. Пока Питт с матросами занималсяпарусами, а Огл наводил порядок на нижней пушечной палубе, Блад приказалвытащить крюки, чтобы освободить захваченный корабль от тяжкого груза. ЛордУиллогби и адмирал ван дер Кэйлен уже перешли на "Викторьез", и, когда онделал поворот, спеша на помощь Хагторпу, Блад, стоя на квартердеке, бросилпоследний взгляд на "Арабеллу", которая так долго служила ему и стала почтичастью его самого. После того как отцепили крюки, "Арабелла" несколько минутпокачивалась на волнах, а затем начала медленно погружаться, и вскоре там,где она затонула, остались только маленькие булькающие водовороты надверхушками ее мачт. Блад молча стоял среди трупов и обломков, не сводя глаз с местаисчезновения "Арабеллы". Он не слышал, как кто-то подошел к нему, иопомнился только тогда, когда позади него раздался голос: -- Вот уже второй раз за нынешний день я должен извиняться перед вами,капитан Блад. Никогда еще мне не приходилось видеть, как доблесть делаетневозможное возможным и поражение превращает в победу! Блад резко повернулся, и лорд Уиллогби только сейчас увидел страшныйоблик капитана. Шлем его был сбит на сторону, передняя часть кирасыпрогнута, жалкие обрывки рукава прикрывали обнаженную правую руку,забрызганную кровью. Из-под всклокоченных волос его струился алый ручеек --кровь из раны превращала его черное, измученное лицо в какую-то ужаснуюмаску. Но сквозь эту страшную маску неестественно ярко блестели синие глаза,и, смывая кровь, грязь и пороховую копоть, катились по щекам слезы.Глава XXXI. ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО ГУБЕРНАТОР
Дорого обошлась корсарам эта победа. Из трехсот пиратов, вышедших сБладом из Картахены, осталось в живых не более ста человек. "Элизабет"получила настолько серьезные повреждения, что едва ли можно было ееотремонтировать. Хагторп, так доблестно сражавшийся в последнем бою, былубит. Но ценой этих потерь корсары, значительно уступавшие французам вчисленности, своим умением драться и отчаянной храбростью спасли Ямайку отбомбардировки и разграбления, захватив при этом для короля Вильгельмаэскадру де Ривароля и огромные ценности. Вечером следующего дня запоздавшая эскадра ван дер Кэйлена, в составедевяти кораблей, бросила якорь на рейде Порт-Ройяла, и адмирал не замедлилтут же и в соответствующих выражениях сообщить своим голландским ианглийским офицерам, что он действительно о них думает. Шесть кораблей эскадры немедленно же стали готовиться к новому выходу вморе. Новый генерал-губернатор лорд Уиллогби хотел поскорее побывать внескольких вест-индских колониях, чтобы посмотреть, как они управляются. -- А между тем, -- жаловался он адмиралу, -- я должен задерживатьсяздесь из-за этого болвана губернатора! -- Да? -- сказал ван дер Кэйлен. -- Но пошему этот болван долшен васзадершивать? -- Потому что я хочу наказать эту собаку и назначить на его месточеловека, не только понимающего свои обязанности, но и способного ихвыполнять. -- Ага! Но зашем вам себя задершивать, кокда француз мошет нападать наплохо зашишонньш Барбадос? Ви имейт такой шеловек. Для этоко шеловека ненадо особой инструкций. Лутше, шем мы с вами, он знайт, как зашищатьПорт-Ройял. -- Вы имеете в виду Блада? -- Ну да. Кто ше мошет лутше еко подкодить для эта долшность? Ви шевидели, што он за шеловек. -- Вы тоже так думаете, а? Черт побери! В самом деле, почему нет? Он,дьявол меня разрази, лучше Моргана, а ведь Морган в свое время был назначенгубернатором. Послали за Бладом. Он явился, нарядный и жизнерадостный, так каквоспользовался пребыванием в Порт-Ройяле, чтобы привести себя в порядок.Когда лорд Уиллогби сообщил ему о своем предложении, Блад был ошеломлен. Нио чем подобном он никогда даже и не мечтал, и его сразу же начали обуреватьсомнения в своей способности справиться с таким ответственным постом. -- Что это еще за новости? -- вспылил Уиллогби. -- Разве я мог быпредложить вам этот пост, если бы сомневался, что вы справитесь с ним? Еслиэто ваше единственное возражение... -- Нет, милорд, есть и другие причины. Я мечтал поехать домой. Ясоскучился по зеленым улочкам Англии... -- он вздохнул, -- и по яблоням вцвету в садах Сомерсета. -- "Яблони в цвету"! -- Его светлость повысил голос, с явной насмешкойповторяя эти слова. -- Что за дьявольщина... "Яблони в цвету"! -- Онвзглянул на ван дер Кэйлена. Адмирал приподнял брови и провел языком по толстым губам. По его лицупромелькнула добродушная усмешка. -- Да, -- сказал он, -- это ошень поэтишно! Милорд повернулся к капитану Бладу. -- Вам еще надо искупить прошлое пиратство, мой друг, -- с улыбкойзаметил он. -- Кое-что в этом направлении вы уже сделали, проявив немалыесвои способности. Вот поэтому-то от имени его величества короля Англии я ипредлагаю вам пост губернатора Ямайки. Из всех людей, какие мне известны, ясчитаю вас наиболее подходящим человеком. Блад низко поклонился: -- Ваша светлость очень добры. Но... -- Никаких "но"! Хотите, чтобы ваше прошлое было забыто, а будущееобеспечено? Вам представляется для этого блестящая возможность. И неотноситесь к моему предложению легкомысленно из-за каких-то яблонь в цвету ипрочей сентиментальной дребедени. Ваш долг -- остаться здесь хотя бы доокончания войны. А потом вы сможете вернуться в Сомерсет к сидру или вродную вам Ирландию к потину [73]. Пока же примиритесь на Ямайке с ее ромом. Ван дер Кэйлен громко рассмеялся. Но Блад даже не улыбнулся. Его лицобыло спокойно и почти мрачно, потому что он думал сейчас об Арабелле Бишоп.Она была где-то здесь, в этом самом доме, но после его прибытия в Порт-Ройялони еще не виделись. Если бы только она проявила к нему хоть немногосострадания... Его думы были прерваны лордом Уиллогби, который высоким, пронзительнымголосом продолжал бранить его за колебания и несерьезное отношение коткрывшейся перед ним замечательной перспективе. Блад, опомнившись,поклонился лорду Уиллогби: -- Вы правы, милорд. Пожалуйста, не считайте меня неблагодарным. Если яи колебался, то только потому, что у меня были другие соображения, которымия не хочу беспокоить вашу светлость. -- Наверно, опять что-нибудь вроде яблонь в цвету? -- презрительнофыркнул его светлость. На этот раз Блад засмеялся, но в его глазах все еще таилась грусть. -- Я с благодарностью принимаю ваше предложение, милорд, -- сказалБлад. -- Я постараюсь оправдать ваше доверие и заслужить благодарность еговеличества. Можете положиться на меня -- я буду служить честно. -- О, господи, да если бы у меня не было в этом уверенности, разве япредложил бы вам пост губернатора! Так был разрешен этот вопрос. В присутствии коменданта форта Мэллэрда и других офицеров гарнизоналорд Уиллогби выписал Бладу документ о назначении его на пост губернатора иприложил к нему свою печать. Мэллэрд и его офицеры наблюдали за всей этойоперацией, выпучив от изумления глаза, но свои мысли держали при себе. -- Ну, теперь мы мошем заняться нашим делами, -- сказал ван дер Кэйлен. -- Мы отплываем завтра, -- объявил его светлость. Блад очень удивился. -- А полковник Бишоп? -- спросил он. -- Теперь вы -- губернатор, и это уже дело ваше. Когда он вернется, выможете поступить с ним по своему усмотрению. Можете вздернуть этого болванана рее его собственного корабля. Он вполне заслуживает этого. -- Задача не очень приятная, милорд, -- заметил Блад. -- Конечно. И вдобавок я оставляю еще для него письмо. Надеюсь, оно емупонравится! Капитан Блад немедленно приступил к исполнению своих новыхобязанностей. Прежде всего следовало привести Порт-Ройял в состояниеобороноспособности: восстановить разрушенный форт, отремонтировать трофейныефранцузские корабли, которые уже были вытащены на берег. Сделав этираспоряжения, Блад собрал своих корсаров и с разрешения лорда Уиллогбипередал им одну пятую часть захваченных ценностей. Он предложил недавнимсвоим соратникам выбор: либо уехать с Ямайки, либо поступить на службу ккоролю Вильгельму. Человек двадцать из них решили последовать его примеру. Среди них былиДжереми Питт, Огл и Дайк, для которых, так же как и для Блада, ссылкаокончилась после свержения с престола короля Якова. Только они да еще старыйВолверстон, оставшийся в Картахене, и уцелели из той группы осужденныхповстанцев, что бежали с Барбадоса на "Синко Льягас". На следующий день утром, когда эскадра ван дер Кэйлена заканчивалапоследние приготовления к выходу в море, в просторный кабинет губернатбра,где сидел Блад, явился майор Мэллэрд с докладом о том, что на горизонтепоказалась эскадра полковника Бишопа. -- Очень хорошо, -- сказал Блад. -- Я рад, что Бишоп возвращается ещедо отъезда лорда Уиллогби. Майор Мэллэрд, как только полковник спустится наберег, арестуйте его и доставьте ко мне сюда... Подождите, -- сказал онмайору и поспешно написал записку. -- Немедленно передайте это лордуУиллогби. Майор Мэллэрд отдал честь и ушел. Питер Блад, нахмурившись, глядел впотолок, размышляя о странных превратностях судьбы. Его размышления прервалосторожный стук в дверь, и в кабинет вошел пожилой слуга-негр с покорнейшейпросьбой к его высокопревосходительству принять мисс Бишоп. Его высокопревосходительство изменился в лице. Сердце его тревожнозабилось и замерло. Он сидел неподвижно, уставившись на негра и чувствуя,что голос у него отнялся, что он не может произнести ни слова, и емупришлось ограничиться кивком головы в знак согласия принять посетительницу. Когда Арабелла Бишоп вошла, Блад встал, и если он не был бледен так же,как она, то потому только, что эту бледность скрывал загар. Какое-томгновение они молча смотрели друг на друга. Затем она пошла ему навстречу и,запинаясь, что было удивительно для такой сдержанной девушки, сказаласрывающимся голосом: -- Я... я... майор Мэллэрд сообщил мне... -- Майор Мэллэрд превысил свои обязанности, -- прервал ее Блад. Онхотел сказать это спокойно, но именно поэтому его голос прозвучал хрипло инеестественно громко. Заметив, как она вздрогнула, он сразу же решилуспокоить ее: -- Вы напрасно тревожитесь, мисс Бишоп. Каковы бы ни были моиотношения с вашим дядей, я не последую его примеру. Я не стану пользоватьсясвоей властью и сводить с ним личные счеты. Наоборот, мне придетсязлоупотребить своей властью, чтобы защитить его. Лорд Уиллогби требовалотнестись к вашему дяде без всякого снисхождения. Я же собираюсь отослатьего обратно на его плантации в Барбадос. Арабелла прижала руки к груди. -- Я... я... рада, что вы так поступите. Рада прежде всего за вас... --И, сделав к нему шаг, она протянула ему руку. Он недоверчиво взглянул на нее. -- Мне, вору и пирату, не полагается касаться вашей руки, -- сказал онс горечью. -- Но вы уже ни тот и ни другой, -- ответила Арабелла, пытаясьулыбнуться. -- Да, но, к сожалению, не вас я должен за это благодарить. И на этутему нам, пожалуй, больше говорить не стоит. Могу еще заверить вас, чтолорду Джулиану Уэйду меня бояться нечего. Такая гарантия, полагаю, нужна длявашего спокойствия. -- Ради вас -- да. Но только ради вас самого. Я не хочу, чтобы выпоступали низко или бесчестно. -- Хотя я -- вор и пират? -- вырвалось у него. В отчаянии она всплеснула руками: -- Неужели вы никогда не простите мне этого? -- Должен признаться, мне нелегко это сделать. Но после всегосказанного какое это имеет значение? На мгновение задумавшись, она посмотрела на него своими чистыми каримиглазами, а затем снова протянула ему руку: -- Я уезжаю, капитан Блад. Поскольку вы так добры к моему дяде, явозвращаюсь вместе с ним на Барбадос. Вряд ли мы с вами когда-нибудьвстретимся. Может быть, мы расстанемся добрыми друзьями? Я еще раз прошуизвинить меня. Может быть... может быть, вы попрощаетесь со мной? Он заставил себя говорить мягче, взял протянутую Арабеллой руку и,удерживая ее в своей руке, заговорил, угрюмо, с тоской глядя на Арабеллу. -- Вы возвращаетесь на Барбадос, и лорд Джулиан едет с вами? --медленно спросил он. -- Почему вы спрашиваете меня об этом? -- И она бесстрашно подняла нанего глаза. -- Позвольте, разве он не выполнил моего поручения? Или он что-нибудьнапутал? -- Нет, он ничего не напутал и передал мне все, как вы сказали. Меняочень тронули ваши слова. Они заставили меня понять и мою ошибку и моюнесправедливость к вам. Я судила вас слишком строго, хотя вообще-то и судитьбыло не за что. -- А как же тогда лорд Джулиан? -- спросил он, продолжая удерживать ееруку в своей и глядя на Арабеллу глазами, горевшими, как сапфиры, на еголице цвета меди. -- Вероятно, лорд Джулиан вернется в Англию. Здесь ему делать нечего. -- Разве он не просил вас поехать с ним? -- Да, просил, и я прощаю вам такой неуместный вопрос. В нем внезапно пробудилась безумная надежда: -- А вы? О, благодарение небу! Вы хотите сказать... вы отказались...Да? Отказались, чтобы... стать моей женой, когда... -- О! Вы невыносимы! -- Она вырвала руку и отпрянула от него. -- Мне неследовало приходить... Прощайте! Арабелла быстро пошла к двери, но Блад догнал ее и схватил за руку.Лицо девушки залилось румянцем, и она горестно посмотрела на него: -- Вы ведете себя по-пиратски. Отпустите меня! -- Арабелла! -- умоляюще воскликнул он. -- Что вы говорите? Разве ямогу отпустить вас? Разве я могу позволить вам уехать и никогда больше невидеть вас? Может быть, вы останетесь и поможете мне перенести эту недолгуюссылку, а потом мы уедем вместе?.. О, вы плачете? Почему? Что же я сказалтакое, чтобы заставить тебя расплакаться, родная? -- Я думала, что ты мне никогда этого не скажешь, -- произнеслаАрабелла, улыбаясь сквозь слезы. -- Да, но ведь здесь был лорд Джулиан, красивый, знатный... -- Для меня всегда был только ты один, Питер... Им многое нужно было сказать друг другу. Так много, что губернатор Бладпозабыл о всех своих обязанностях. Наконец он добрался до конца своего пути.Его одиссея кончилась. А тем временем эскадра полковника Бишопа бросила якорь на рейде.Расстроенный полковник Бишоп сошел на мол, где ему предстояло расстроитьсяеще больше. Его сопровождал лорд Джулиан Уэйд. Для встречи Бишопа был выстроен отряд морской полиции. Перед отрядомстояли майор Мэллэрд и еще два человека, незнакомых губернатору: один --маленький, пожилой, в темно-красном атласном камзоле, а другой -- большой,дородный, в камзоле военно-морского покроя. Майор Мэллэрд подошел к Бишопу. -- Полковник Бишоп! -- сказал он. -- Я имею приказ о вашем аресте. Вашушпагу, сэр! Бишоп побагровел и уставился на него: -- Что за дьявольщина... Вы говорите -- арестовать... Арестовать меня? -- По приказу губернатора Ямайки, -- сказал элегантно одетый маленькийчеловечек, стоявший позади Мэллэрда. Бишоп быстро повернулся к нему: -- Губернатора? Вы с ума сошли! -- Он взглянул сначала на одногонезнакомца, а затем на другого. -- Но губернатор-то -- я! -- Вы были им, -- сухо сказал маленький человечек, -- но в вашеотсутствие многое изменилось. Вы сняты за то, что покинули свой пост безуважительной причины и тем подвергли опасности колонию, за которую неслиответственность. Это серьезная провинность, полковник Бишоп, как вампридется убедиться. Учитывая, что на этот пост вы были назначеныправительством короля Якова, возможно, вам будет предъявлено обвинение визмене. Ваш преемник сам решит вопрос -- повесить вас или нет. Бишоп, у которого почти замерло дыхание, выругался, а затем, дрожа отстраха, спросил: -- А кто вы такие, черт побери? -- Я -- лорд Уиллогби, генерал-губернатор колоний его величества короляАнглии в Вест-Индии. Мне кажется, вы должны были получить уведомление о моемприбытии. У Бишопа мгновенно испарились последние остатки его гнева. Холеное лицостоявшего позади него лорда Джулиана побелело и вытянулось. -- Но, милорд... -- начал было полковник. -- Меня не интересуют ваши объяснения, сэр! -- резко прервал егоУиллогби. -- Я отплываю, и у меня нет времени вами заниматься. Губернаторвыслушает вас и, несомненно, воздаст вам по справедливости. -- Он махнулрукой майору Мэллэрду, и охрана повела съежившегося, совершенно разбитогополковника Бишопа. Вместе с ним пошел лорд Джулиан, которого никто не задерживал.Несколько придя в себя, Бишоп обрел наконец способность говорить. -- Это еще одно добавление к моему счету с этим мерзавцем Бладом! --процедил он сквозь зубы. -- Ох, как я разделаюсь с ним, когда мы встретимся! Майор Мэллэрд отвернулся в сторону, чтобы скрыть улыбку. Молча он отвеларестованного в губернаторский дом, который так долго был резиденциейполковника Бишопа. Оставив полковника под охраной в вестибюле, майор доложилгубернатору, что арестованный доставлен. Мисс Бишоп все еще была у Питера Блада, когда вошел Мэллэрд. Егосообщение вернуло их к действительности. -- Ты пощадишь его, Питер? Ради меня! -- умоляюще сказала она ивспыхнула, увидев выпученные от удивления глаза майора Мэллэрда. -- Постараюсь, моя дорогая, -- ответил Блад, весело взглянув наобалдевшего майора, -- но боюсь, что обстоятельства не позволят мне этого. Смущенная Арабелла, сообразив, что при майоре иного ответа она и немогла услышать, убежала в сад, а майор Мэллэрд отправился за полковником. -- Его высокопревосходительство губернатор сейчас примет вас, --объявил он и широко распахнул дверь. Полковник Бишоп, шатаясь, вошел в кабинет и остановился в ожидании. За столом сидел незнакомый ему человек. Видна была только макушкатщательно завитого парика. Потом губернатор Ямайки поднял голову, и егосиние глаза сурово взглянули на арестованного. Полковник Бишоп издал горломнечленораздельный звук и, остолбенев от изумления, уставился на еговысокопревосходительство губернатора Ямайки, узнав в нем человека, закоторым он так долго и безуспешно охотился. Эту сцену лучше всего охарактеризовал ван дер Кэйлен в разговоре слордом Уиллогби, когда они ступили на палубу флагманского корабля адмирала. -- Это ошень поэтишно, -- сказал он, и в его голубых глазах промелькнулвеселый огонек. -- Капитан Блад любит поэзию. Ви помниль яблок в цвету? Да?Ха-ха!ПРИМЕЧАНИЯ
1. Бакалавр -- низшая ученая степень в старинных университетах,сохранившаяся в настоящее время лишь в Англии. 2. Гораций -- римский поэт I века до н.э. 3. Король Яков II, занявший престол Англии после смерти короля КарлаII. 4. Виги -- политическая партия в Англии (XVII-XIX вв.), предшественницаанглийской либеральной партии. 5. Уайтхолл -- резиденция английского правительства. 6. Де Ритер М. А. -- голландский адмирал XVII века. 7. Неймеген -- город в Голландии, где было подписано шесть мирныхдоговоров, Франции с Голландией, Испанией, Австрией, в 1678-1679 годахувенчавших войну Швецией и Данией. 8. Лаймский залив -- место высадки Монмута. 9. По английским законам, лорда (пэра) могут судить только лица, такжеимеющие звание лордов (пэров), выделяемые верхней палатой (палатой лордов)английского парламента. 10. Тори -- политическая партия, выражавшая интересы крупной земельнойаристократии и высшего духовенства. В середине XIX века была преобразована вконсервативную партию. 11. Автор имеет в виду юго-западную часть Англии, охваченнуювосстанием. 12. Одна из стандартных формул английского судопроизводства. 13. Одна из формул английского судопроизводства. 14. Дерево из семейства бобовых, растущих в Центральной и ЮжнойАмерике. Экстракт из его древесины применяется для окрашивания тканей. 15. Ричард Ловлас (1618-1658) -- английский поэт, лирик. 16. То есть между Англией и Испанией. 17. Английский центнер -- около 50 килограммов. 18. Квадрант -- угломерный инструмент для измерения высот небесныхсветил и солнца; применялся в старину до изобретения более совершенныхприборов. 19. Лаг -- простейший прибор для определения пройденного судномрасстояния. 20. Ярд -- английская мера длины, равная 3 футам -- около 91сантиметра. 21. Кабельтов -- морская единица длины, равная 185,2 метра. 22. Капер -- каперское судно, владельцы которого занимались в морезахватом торговых судов (XVI -- XVIII вв.). 23. Галион -- большое трехмачтовое судно особо прочной постройки,снабженное тяжелой артиллерией. Эти суда служили для перевозки товаров идрагоценных металлов из испанских и португальских колоний в Европу (XV-XVII)вв). 24. Морган -- английский корсар, позднее вице-губернатор о. Ямайка(XVII в.). 25. Грот -- самый нижний парус на второй от носа мачте (грот мачте)парусного судна. 26. Бейдевинд -- курс парусного судна относительно ветра, когданаправление ветра составляет с направлением хода судна угол меньше 90градусов. 27. Грум -- конюх или слуга, верхом сопровождающий всадника либоэкипаж. 28. Гакаборт -- верхняя часть кормовой оконечности судна. 29. Полубак, или бак -- носовая часть верхней палубы корабля. 30. Шкафут -- средняя часть палубы судна. 31. Плюмаж -- украшение из страусовых или павлиньих перьев. 32. Нок-рея -- оконечность поперечины мачты. 33. Планшир -- брус, проходящий поверх фальшборта судна. 34. Ванты -- оттяжки из стальных или пеньковых тросов, которымипроизводится боковое крепление мачт, стеньг или брамстеньг 35. Фальшборт -- легкая обшивка борта судна выше верхней палубы. 36. Кильватерная струя -- след, остающийся на воде позади идущегосудна. 37. Мэйн, или испанский Мэйн, -- прежнее название, данное испанскимвладениям на северном побережье Южной Америки, начиная от устья реки Оринокодо полуострова Юкатан. 38. Непереводимая игра слов. Пояс Ориона -- созвездие Ориона. ПоясВенеры -- умышленно искаженное Бладом название ленточного морского животного-- Венерин пояс, которое водится в тропических морях. 39. Траверс -- направление, перпендикулярное курсу судна. 40. Шканцы -- часть верхней судовой палубы между средней и заднеймачтами. 41. Бизань -- нижний косой парус на бизань мачте. 42. Sangre (исп.) -- кровь, что соответствует значению этого слова(Blood) по-английски. 43. Benedicticamus Dommo (лат.) -- возблагодарим господа. 44. Ex hoc nunc et usque in seculum (лат.) -- ныне и присно и во векивеков. 45. Поворот оверштаг (морск.) -- поворот парусного судна против линииветра с одного курса на другой. 46. Каперство -- в военное время (до запрещения в 1856 году)преследование и захват частными судами коммерческих неприятельских судов илисудов нейтральных стран, занимающихся перевозкой грузов в пользу воюющейстраны. 47. Нью-Провиденс -- остров из группы Багамских островов. 48. Один из титулов испанских королей. 49. Сан (le sang) -- по-французски "кровь". 50. Бриг -- двухмачтовое парусное судно. 51. Кордегардия -- помещение для военного караула, а также длясодержания арестованных под стражей. 52. Гибралтар -- небольшой город на берегу озера Маракайбо (Венесуэла). 53. Пелл Молл -- улица в Лондоне. 54. Аламеда -- улица в Мадриде. 55. Шлюп -- одномачтовое морское судно. 56. Кулеврнна -- старинное длинноствольное орудие. 57. Audaces fortuna juvat (лат.) -- счастье покровительствует смелым. 58. Бар -- песчаная подводная отмель; образуется в море на некоторомрасстоянии от устья реки под действием морских волн. 59. Брандер -- судно, нагруженное горючими и взрывчатыми веществами; вовремена парусного флота применялось для поджога неприятельских кораблей. 60. Рангоут -- совокупность деревянных частей оснащения судна,предназначенных для постановки парусов, сигнализации, поддержания грузовыхстрел и проч. (мачты, стеньги, гафеля, бушприт и т.д.). 61. Такелаж -- все снасти на судне, служащие для укрепления рангоута иуправления им и парусами. 62. Вавилонским столпотворением, по библейскому преданию, называетсянеудавшаяся попытка царя Нимрода построить (сотворить) в Вавилоне столп(башню) высотой до неба. Бог, разгневавшись на людей за их безрассудноежелание, решил покарать строителей: он смешал их язык так, что они пересталипонимать друг друга, вынуждены были прекратить стройку и мало-помалурассеялись по свету. Отсюда, как объясняли древние, и пошло различие языков.В обычном понятии вавилонское столпотворение или просто столпотворениеозначает беспорядок, неразбериху при большом скоплении народа. 63. Фал -- веревка (снасть), при помощи которой поднимают на судахпаруса, реи, сигнальные флаги и проч. 64. Клото. Лахезис и Атропос -- по древней мифологии, три богинисудьбы. 65. Порты -- отверстия в борту судна для пушечных стволов. 66. Квартердек -- приподнятая часть верхней палубы в кормовой частисудна. 67. Суверен -- носитель верховной власти. 68. Шпигат -- отверстие в фальшборте или в палубной настилке дляудаления воды с палубы. 69. Коцит -- в древнегреческой мифологии одна из рек "подземногоцарства", где якобы обитали души умерших. 70. Cras ingens iterabimus aequor (лат.) -- завтра снова мы выйдем вогромное море. 71. Фартинг -- самая мелкая разменная монета, стоимостью в четвертьпенса. 72. Ливр -- серебряная французская монета начала XVIII века. 73. Потин -- крепкий алкогольный напиток, изготовляемый ирландцамикустарным способом. Популярность: 112, Last-modified: Wed, 28 Jul 1999 08:45:48 GMT