Вы хотите быть популярным, как джордж Клуни. Согласен. Но есть вопрос: а вы джордж Клуни.
Я люблю кино, особенно боевики, даже средние. Фильмы такого рода очень помогли мне в жизни. У меня была пара моментов, когда мне было очень плохо, и мне отвлечься от неприятностей, помогало именно кино со стрельбой.
Мне нравится, что в этих фильмах всегда побеждает хороший парень.
Мне даже нравятся диалоги такого плана:
КОВБОЙ ДЖОН. Слушай, а зачем мы его пристрелили?
КОВБОЙ СЭМ. Не заморачивайся, сынок, снимай с него сапоги и поехали.
Моя жена говорит, что я люблю подобные фильмы потому, что мой интеллектуальный уровень совпадает с уровнем сапог, и мне не надо напрягаться.
Когда жена говорит мне подобные фразы, я предлагаю ей найти свой мужской идеал и стать его женой. Но такой идеал у жены уже есть, и зовут его Джордж Клуни.
Жена считает его идеалом по нескольким причинам.
Он красавец.
У него прекрасная вилла в Италии, на озере Комо. Жена там была и видела эту виллу, хотя издалека.
Он великолепный актер и прекрасный режиссер.
У него великолепная прическа с идеальным пробором.
Ужасно то, что я ничего не могу жене возразить, кроме последнего пункта.
Я ей напоминаю, что и у меня когда-то была пышная шевелюра. Но половину этой шевелюры я потерял в боях с тещей. А вторую половину вырвали дети – они так развлекались.
Когда мы с женой ссоримся, то она заявляет, что уйдет к Джорджу Клуни, поскольку тот никак не может определиться со своей подругой жизни. А мне будет уготована жалкая доля садовника Хосе-Игнасио на его вилле. Как в мексиканских сериалах, я буду садовыми ножницами подстригать кусты и жадно наблюдать, как они, с Джорджем, пьют коктейль с вишенкой.
На мой резонный вопрос, а зачем я нужен ей как садовник, ведь у меня нет такой атлетичной фигуры и магического взгляда, как у Хосе-Игнасио, жена поясняет, что, как ни крути, я отец наших детей и вообще неплохой муж. Звезды капризны, поэтому она не собирается выпускать меня далеко из поля зрения. Она договорится с Клуни, чтобы он купил мне яхту и маленький домик. Вечерами я буду в одиночестве кататься на яхте и плакать, что от меня ушла такая жена, а домик нужен, чтобы со мной были дети, когда они с Джорджем, будут ездить в Лос-Анджелес, чтобы получить очередной «Оскар».
Самое интересное, что я не возражаю, потому что Клуни нужен не только моей супруге, но и нам, чтобы поговорить о журналистике и об одной естественной черте человеческого характера, которая может погубить вас.
О неуемном тщеславии.
Причем тут Клуни?
Дело в том, что он не только актер и мечта моей жены, но еще и великолепный режиссер, снявший несколько фильмов, из которых я хочу выделить один: «Спокойной ночи и удачи» («Good Night, and Good Luck»).
Действие картины происходит в США 50-х годов, в эпоху развития телевидения – фильм рассказывает реальную историю противостояния репортера Эдварда Марроу и сенатора Джозефа Маккарти, обвинившего в рамках так называемой «охоты на ведьм» смелого журналиста в симпатии к коммунистическому режиму.
У меня вызывает чувство уважения даже то, что Клуни решил сделать фильм на эту тему.
Этот фильм должен быть введен во все учебные программы, потому что, во-первых, показывает, что такое настоящая журналистика, какого она требует мужества и профессионализма, как человеческое тут сплетено с профессиональным. Во-вторых, демонстрирует типичную правду взаимоотношений между властями, руководством телеканала и человеком, который решается смело высказать свое мнение. А в-третьих, честно говорит, что журналист может иногда выиграть, но ценой своей карьеры.
Вы обязательно должны посмотреть этот фильм. Это учебник вашей профессиональной жизни.
Я бы дал этому фильму все «Оскары».
Но у этого фильма нет наград, и я понимаю, как Клуни это обидно, даже если он это не показывает.
Это всегда обидно, когда ты что-то делаешь от души, а этот фильм сделан именно так, но это не находит должного, по твоему мнению, признания публики и специалистов.
Но обратим внимание, что не делал Клуни, после подобного отношения к его фильму
Он не впал в черную меланхолию, не ушел в буддийский монастырь и не писал писем протеста.
Что он стал делать? Он широко улыбнулся и стал работать дальше, снявшись в очередных «Оушенах» и прочих фильмах, которые публике поправились значительно больше, чем история про времена Маккарти.
Теперь от Клуни перейдем к вам.
Сразу, после первой публикации, эфира или еще чего-нибудь в этом роде, у вас появятся поклонники. Вначале это будет ваша мама, которая приготовит вам что-то особенно вкусное. Потом ваша девушка, которая наконец скажет «да», потом соседи и несколько школьных друзей. Кто-то узнает вас на улице и попросит сфотографироваться вместе. Пусть в ограниченном кругу вы станете популярным.
И именно в этот момент судьба всех журналистов, расходится.
Они начинают делиться на тех, кто не съедает сладкую наживку популярности, и тех, кто съедает и потом ею давится.
Привыкнуть к горячей воде легко, а отвыкнуть невозможно. Легко бросить курить – моя жена легко бросала раз двадцать. Но потерять популярность – самое болезненное. Человек обожает, куда-то войти и услышать, как все восхищенно шепчут: «Это он!» Войдя туда же и не услышав этот шепот вновь, человек воспринимает это как трагедию. Об этом сняты десятки фильмов и написаны сотни книг, но все повторяется.
Я видел, как люди, потеряв популярность, мрачнели и ругались с детьми. Они становились стойкими ипохондриками и впадали в депрессию.
Я не забуду, как одного популярного шоумена, в годы моей студенческой юности, вычеркнули из списка, награждаемых правительственной наградой. Его коллег наградили, а его нет. Он пришел домой, лег на диван и умер. Замечу, что звание никак не могло отразиться на его заработках, зрители его любили и так. Вы скажете: ну что ж, его, конечно, жалко, но разве это имеет отношение к журналистике?
Имеет, и самое прямое.
Посмотрите любой гламурный журнал или подобную программу на телевидении. Вы обязательно услышите или прочитаете словосочетание «модный журналист». Когда я слышу эти два слова, то сразу мрачнею.
Что значит «модный журналист»? Что он законодатель какой-то моды? Да нет, просто парень торчит на всех модных тусовках. Ему приятно, он ходит на них, как на работу, а тех, кто восхищенно шепчет о нем, он снимает на камеру мобильника, обещая опубликовать. Это феномен нашего удивительного времени – быть звездой, не делая ничего, а только блистая, в основном, за папины деньги. Например, как Пэрис Хилтон. Я еще представляю, что может быть «модный писатель», как Дэн Браун, но он хоть пишет толстые книги.
Но не буду анализировать эту ерунду, скучно. Я лучше расскажу вам пару поучительных историй.
Более 20 лет назад меня пригласили на какое-то публичное мероприятие. Я пил кофе, и вдруг ко мне подошел какой-то молодой человек, поздоровался, а потом меня сфотографировал.
– Ну вот, – сказала моя приятельница, – теперь и ты у него в коллекции.
– А кто это? – спросил я.
– Никто, – немного подумав, ответила приятельница. – Какой-то модный журналист. Он проникает на любое мероприятие, всех фотографирует, а потом фотографии где-то публикует.
Я пожал плечами и мог бы забыть об этом человеке, да не получилось.
Потому что, даже сейчас, спустя 20 лет, его, уже постаревшего и несколько обрюзгшего, я встречаю на всех мероприятиях, на которых изредка бываю. На нем, по-моему, тот же серый костюм.
Я понимаю этого несчастного. Он никто, но когда он ходит на эти тусовки, отблеск ламп, бесплатных бутербродов и богемы падает и на него. Он счастлив, как может быть счастливо отражение в зеркале.
Другая история.
Ко мне на эфир пришел великий модельер Пако Рабан.
Он сел в кресло, как океанский корабль у пристани. Каждое его движение излучало величие.
Эфир был посвящен новым духам, которые он выпустил.
Я уже говорил, что всегда спрашиваю о том, что мне интересно, так я и сделал.
– Скажите, – спросил я, – меня всегда интересовало, как придумываются духи. Я представляю это так: вы выходите на берег моря, вдыхаете его аромат, потом вдыхаете запах полевых цветов, потом еще чего-нибудь. А уж потом говорите, как это все смешать в духах. Я прав?
– Частично. – он царственно улыбнулся. – Правильно то, что я отдаю указание. Но я ничего не вдыхаю. Я просто сразу придумываю аромат вот здесь.
И он постучал пальцем по идеально стриженой голове.
Для меня, не умеющего не то, что придумать духи, но даже нарисовать на бумаге простую вазу, Пако Рабан – проявление божественного.
Я привел эти два примера, чтобы напомнить, что у вас есть два пути: жить в отблесках и отзвуках или самому светить и звучать. Пако Рабан не боится потерять популярность, потому что он сам ее производит. Как и духи.
Почему это имеет отношение к журналистике? Потому что, если вас назвали «модный журналист», вы должны насторожиться.
Вы не должны перепутать два слова – мода и стиль. Стильный журналист – это человек, обладающий своим почерком, языком и манерой.
Модный – это вторичный, без своего лица.
Популярность журналиста сродни популярности некоторых политиков – сами они могут быть пустушками, но их поднимает толпа. Политика поднимают глупые избиратели, а журналиста – популярные издания, куда удалось пролезть. Конечно, приятно протянуть визитку, где над твоим именем стоит лейбл популярного гламурного журнала. Но если в нем ты пишешь всякую обезличенную ерунду, то помни – тебя легко заменить, потому что написать о том, как втирать кремы, может любой.
Бросьте визитку, бегите из этого издания. Ваш первый день работы в нем – это начало конца. Вы тут не эксклюзивны. Вас заменят, как только вы откажетесь, после работы, обсудить некоторые профессиональные вопросы наедине с шефом в его рабочем кабинете. Или потому, что, из-за ваших морщин, шефу обсуждать с вами эти вопросы стало уже неинтересно. И немедленно на вашем месте появится более молодая и, соответственно, более талантливая журналистка, особенно талантливая размером груди.
Если вы «модный», то вам придется либо уйти с сегодняшней модой, либо мучительно привыкать к другим обстоятельствам, словам и людям, которые модны завтра. Но завтра вы будете уже старым для тех, кто стал моден. И вы будете бегать среди молодых все в том же сером костюме, под их насмешливыми взглядами, потому что так и не нашли что сказать от себя, а только умеете повторять чужие слова, в надежде снова услышать фразу: «Это он!»
Вы уверены, что переживете момент, когда о вас забудут, потому что о вас нечего вспомнить, кроме совместных тусовок?
Однажды у русской рок-певицы Земфиры брали интервью. Ее спросили, как она относится к своей популярности.
– Спокойно, – ответила она, – ведь что такое популярность? Это просто ответ на вопрос, насколько твои мысли совпадают с мыслями других.
Запомните эту фразу, возможно, она убережет вас от депрессии.
Когда вам покажется, что вы теряете популярность, и это бьет по вашему самолюбию, а это бывает у всех, не спешите ложиться под вкусы толпы. Она все равно предаст вас, а вы потеряете профессию, – Не меняйтесь.
Помните, что если у вас есть что сказать, то обязательно найдутся люди, мысли которых совпадают с вашими. Они будут фанатами ваших идей, а идеи всегда вне моды.
Есть люди, которые не любят Пако Рабана или Клуни, но этим гигантам все равно.
Потому что один из них придумывает духи, и их кто-то обязательно купит, а другой снял фильм, фанатом которого стал, как минимум, я.
У больших людей есть своя большая тема в жизни.
Хотите популярности Джорджа Клуни? Станьте им.
Но не забудьте, что, в нагрузку, вы получите мою жену, двух капризных детей и меня, с яхтой и маленьким домиком. И я буду ходить в шортах по вашему саду, злобно подстригая кусты.
Вы видели меня в шортах?
Незабываемое зрелище!..
ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ, ЧТО ТЫ ЛУЧШИЙ? ОТЛИЧНО, ОСТАЛОСЬ ЭТО ДОКАЗАТЬ ДРУГИМ
Певицу Мадонну всегда ставят в пример, как образец работоспособности. Я помню один из первых ее концертов в Италии. Она прыгала по сцене, пела между нот, но уже тогда поражала свей неуемной энергией.
Недавно я смотрел концертную запись ее последнего всемирного тура. Холодная, стильная женщина на фоне экранов и звероподобных прыгающих красавцев мужчин. Каждая песня имеет визуальное решение, бесконечно меняются костюмы, обалдевшая публика смотрит, как Мадонна, оседлав вертящуюся стилизованную лошадиную сбрую, под кадры падающих лошадей, делает двусмысленные гимнастические упражнения, исполняя свою песню «Like a Virgin».
В этом весь парадокс. Делает что хочет, под аплодисменты собравшихся.
Мадонна уже давно из певицы превратилась в понятие.
Совершенно не имеет значения, что она поет, или кого, в очередной раз, наверное, пользуясь связями своего мужа, играет в кино.
Есть просто Мадонна, которая усыновляет детей и, в очередной раз, переезжает из Америки в Лондон, и наоборот.
Я, например, несколько раз переезжал с места на место, но этим интересовались только мои кредиторы. А переездом Мадонны интересуются все. Трудно сказать, каким образом, просто человек превращается в символ чего-либо, но ясно одно – это происходит не просто так.
Но есть общий закон: хочешь взойти на вершину – пакуй рюкзак и начинай восхождение.
Я часто слышал, как мои друзья критиковали Мадонну, но никто не подвергал сомнению ее работоспособность и настойчивость.
В этой главе я просто приведу вам два примера, чтобы доказать – если к своим амбициям вы приложите эти качества, то результат обеспечен.
Я пошел на концерт, в котором пел Элл Джарро, а играли Джордж Дьюк и Стенли Кларк.
После концерта, его продюсер, мой друг, Александр Иванов, пригласил меня в ресторан, чтобы выпить в узком кругу с гостями.
Я очень люблю выпивать с Александром после концертов. Мы выпиваем и говорим музыкантам бесчисленные комплименты, а когда порядком пьянеем, то уверяем друг друга, что и мы могли бы спеть и сыграть не хуже, если бы не судьба и наши жены.
В концерте также пела Лариса Долина. Она, кстати, вернулась из Лос-Анджелеса, где с Джорджем Дюком писала новый альбом, к которому он написал все песни и лирику.
На вечеринке мы сидели рядом. Мы с Долиной давно знакомы, так что разговорились о разном.
К этому времени принесли еду, и американцы принялись радостно поглощать аргентинскую говядину.
– А почему тебе не принесли? – спросил я Ларису.
– Я не ем после шести, – грустно сказала Лариса. – Я ем глазами.
Мы разговорились на животрепешущую тему диеты.
Я сказал, что не могу выдержать, и ем. Мне стыдно, но ничего не получается. Мясо сильнее.
– Лариса тоже любит мясо, – вмешался в разговор муж и продюсер Долиной, Илья. – Но, у нее есть воля, и она умеет считать.
Далее он рассказал то, чего я не знал, но то, что приходится учитывать звездам. Оказывается, у Ларисы, как и подобает певице такого уровня, есть множество костюмов, среди них, более сорока, непосредственно для сцены. Костюмы эти стоят немалые деньги – есть экземпляры, от модельеров, по 10 тысяч долларов за костюм, есть и значительно дороже.
Представим себе, что Лариса на вечеринках излишне обращала внимание на говядину, и у нее изменился размер с ее, нынешнего, многолетнего, 38-го на 40-й.
Возникает простой вопрос – что делать с гардеробом?
Хорошо, бросили туда все деньги, и пошили все новое на новый размер. Но после этого, предположим, она снова худеет или полнеет. Что, все опять шить наново?
Но и это, как оказалось, не все. Такое количество костюмов не прихоть. Зритель все видит, поэтому, если ты часто выступаешь по телевидению, как Лариса, то один костюм не может быть использован чаще, чем раз в полгода. При этом нужно помнить, чем ярче костюм, чем он выразительней, тем реже в нем можно выступать. То есть потратил огромные деньги на что-то новогоднее с перьями – будь готов, что потом эта красота будет висеть не менее двух лет.
То есть простая экономика бизнеса требует простой, но неожиданной вещи – диеты.
Но дело даже не в костюмах, их можно все же пошить. Дело в самой Долиной, в ее феноменальном упорстве и настойчивости, которую подкрепляло желание быть первой.
Господь подарил ей феноменальный голос. Она безумно любила джаз, но с кем тогда, можно было петь джаз в славном городе Харькове. Она перебирается в Москву и поет джаз с лучшими музыкантами, становясь номером один в джазовом вокале. Но джаз, в то время, был в России не очень популярен. Тогда Лариса начинает пробовать себя, как поп-певица, но для этого, как я понимаю, приводит свою внешность в соответствие с жанром. И это правильно. В джазе певица – это часть музыки. На эстраде певица – это часть декораций. Она понимала – правила не изменить. Что было дальше, мы знаем.
Теперь она входит в пятерку самых популярных поп-певиц, занимая также главное место в джазовом вокале.
Влюбить в себя народ не просто. Ей это удалось.
Она рассказала мне, как писала новый альбом в Лос-Анджелесе. Всю музыку и лирику писал Джордж Дьюк. Он же делал аранжировки. Симпатичный Джордж не зря считается одним из самых больших музыкальных продюсеров мира. За его внешностью ласкового мишки скрывается железная хватка.
Они начали писать вокал, но Дюк остановил запись. Он сказал, что либо Ларисе придется идеально петь по-английски, либо альбом никто не купит. Она должна убрать акцент. Это в России, – сказал он, – можно на каждом углу кричать, что мы победим Америку. Но тут Америка, а значит, есть свои, которые поют без акцента, и тут нужно победить на самом деле.
Лариса английский очень хорошо знает – она его учила всю жизнь, плюс помог огромный джазовый репертуар, который она пела. Но, понятно, непросто петь, как американцы. Она оказалась в необычной конкурентной среде. И началась мучительная работа. Дюк останавливал на каждой фразе, которая ему не нравилась, объяснял, как нужно произнести данное слово, и как правильно, в жанре, это все спеть. Она все спела, и Джордж Дюк остался доволен.
Второй пример.
Телеведущая Тина Канделаки жила в Тбилиси и работала на местной радиостанции. Для того чтобы стать звездой российского телевидения, ей пришлось, как мы понимаем, сделать несколько вещей: убрать сильный грузинский акцент, поработать над внешностью и найти свой стиль на экране. Когда я вижу, что каждый день, в своем шоу она в новом костюме и с новой феерической прической, я понимаю: она заботится об этом, она понимает, что это необходимо, что это является частью профессии. Она терпеливо обсуждает модели костюмов и изобретает новые прически.
Когда, в своем вечернем шоу, она весело и свободно болтает с Брюсом Уиллисом, я понимаю, что ей нужно было хорошо выучить английский. И она его достойно выучила.
Я знаю ее учителя. Это парень, который долго жил в Америке, говорит, во время урока, только по-английски и, с упорством маньяка, заставляет тебя повторять фразы еще и еще.
Вы можете спросить, а при чем тут журналистика?
Поясню.
Однажды, почти случайно, мы пригласили Тину на «Эхо Москвы» вести линейку политических передач. Она согласилась, ей было интересно попробовать себя на новой территории. Но, как мы понимаем, эта территория минирована опасностями.
Нужно знать кучу новых фамилий. Нужно понимать, кто па политиков что сказал, и какая у них сейчас позиция. Кроме того, понятно, нужно быть в курсе последних новостей и горячих социальных тем.
Обратите внимание, независимо от таланта, ей просто нужно было сделать очень тщательную подготовку, потому что она появлялась там, где было полно своих авторитетов.
Кроме того, она должна была подготовиться так, чтобы те, кто ее не любит, кто считает ее только ведущей светских ток-шоу, не иронизировали над ней.
Не забудем и сотрудников самой радиостанции. Они тоже ревниво относятся к подобным ситуациям. Они понимают, что, с одной стороны, это правильная политика: телезвезды приводят за собой новую аудиторию телезрителей, которые потом остаются с нами. Но, с другой стороны, каждый журналист в конце концов хочет своего личного продвижения. Кто-то, возможно, надеялся, что ему наконец дадут именно этот эфир, но тут пришла эта залетная звезда, и ее сразу посадили вести передачу.
Я уверен, что Тина это понимала. И ее задачей было соответствовать эфиру. И она очень хорошо справилась с этой задачей. Каков вывод из этих примеров? То, что в понятие «лучший», кроме таланта, входит еще и твое умение этот талант реализовать, это не открытие.
Мы знаем десятки людей, которые прорвались наверх, благодаря своей чудовищной работоспособности.
На этих примерах видно, что как только вы ступаете на чужую территорию, то выясняется, что там все занято. И это неудивительно, о вашем существовании на этой территории никто не знает. Ну что ж, придется их всех немного раздвинуть. Это, как мы видим, непросто. Но не невозможно.
Итак, вы считаете себя лучше? Но какие усилия вы приложили к своему продвижению, кроме усиленного выделения зависти?
Я понимаю ваше возможное раздражение при чтении этой главы.
Конечно, скажете вы, легче всего учить людей, как правильно жить.
И будете правы, потому что советы и назидания раздражают.
Но я не виноват, что журналистика так связана не только с жизнью ваших будущих героев, но и с вашей личной жизнью.
Поэтому герои моих примеров должны стать для нас объектами для подражания.
Безусловно, вы можете воскликнуть: «Но как же нам все это осилить, для этого же нужно немыслимое упорство!» Именно так.
И я могу привести доказательства такого упорства.
Например, мотоциклист моей дочери может часами стоять у нас под домом, ожидая, пока объект его увлечения не накрасит губки и наконец выйдет.
Кроме того, есть прекрасный рецепт, как справиться с задачей, даже если вам поначалу кажется, что она вам не по силам.
Ее сказал один из героев моего любимого сериала «C.S.I. – Место преступления – Лас-Вегас».
Однажды сыщики столкнулись с запутанным делом, где было много работы, и не было понятно с чего начать.
– И как мы будем с этим разбираться? – спросил один криминалист другого. На что другой ответил:
– Так же, как едят слона. Откусывая понемногу.
МОЖЕТ ЛИ ЖУРНАЛИСТ НАНЕСТИ ВРЕД ОБЩЕСТВУ? ДА, МОЖЕТ. И ЭТО БУДЕТ НА ЕГО СОВЕСТИ. И ЭТО СОВСЕМ НЕСМЕШНО
Я вспоминаю ужасную историю.
Как вы помните, однажды, в Москве, террористы захватили театр, где шел мюзикл «Норд-ост». Спецслужбы применили газ, всех усыпили и освободили заложников, а террористов убили. Но газ был применен неправильно, антидота рядом не было, и, уже освобожденные, люди умирали от действия газа.
Всего погибло 129 человек.
До сих пор идет дискуссия, правильно ли освобождали людей, тот ли газ применили. Почему не было достаточно антидота? Почему спецслужбы не объяснили, что это за газ, врачам в больницах, и не подготовились к операции. Ведь они знали, что уснут не только террористы.
Я считаю, что «Норд-Ост» – одна из самых позорных страниц российской истории. И даже не потому, что погибли люди – к сожалению.
идеальных рецептов освобождения заложников еще никто не придумал.
Позорно то, что власти публично так и не признали своих ошибок. А это означает, что никто не застрахован от подобных ошибок в будущем.
Но с этим захватом связаны две поучительные истории.
Когда террористы захватили заложников, перед телеканалами встал вопрос, как это показывать. Россия не Америка и не Европа, культуры и традиции вести прямые репортажи, при подобных происшествиях, в стране не было.
И вопрос решился просто: государственные каналы испугались и только рассказывали о событиях, показывая общие планы. Но один частный канал, НТВ, решил поступить иначе: на соседнем доме была установлена камера, и, во время новостей, происходящее показывалось длинными кусками.
Следует заметить, что у террористов был телевизор, то есть они знали и видели все.
И вот спецслужбы начинают штурм здания. Через некоторое время канал НТВ показывает новости, в которых идет картинка. Узнав об этом, Президент Путин, как говорят, пришел в бешенство. Для него, бывшего офицера спецслужб, факт показа подобной картинки, был чистым предательством, ибо он считал, что террористы видят что происходит.
Последствия для НТВ были печальными. Канал был разгромлен, а его менеджмент был сменен. Возможно, Президент и был бы прав, если бы не одно обстоятельство: телеканал в новостях показывал не прямую картинку, а запись, которая была отснята раньше. Поэтому террористы никак не могли воспользоваться этой информацией.
Президенту это объясняли, но он не захотел слушать. И все произошло, как произошло.
Чем поучительна эта первая история.
Во-первых, тем, что она является подтверждением того, что я писал ранее: настоящая журналистика – социальный фактор, и вы можете пострадать за свои действия, например, потеряв работу. И вам никто не поможет, даже суд, особенно если вы живете в стране с авторитарной властью.
Кстати, замечу, что коллектив НТВ, естественно, разбрелся по другим каналам, но практически карьера успешно, на мой взгляд, потом ни у кого не сложилась. И это совсем не потому, что эти журналисты потеряли талант. Просто они попали в коллективы с другим стилем и нравами. И там не было такого ощущения полета и свободы, которое было на канале НТВ.
Во-вторых, эта история поучительна тем, что, например, лично я не могу однозначно ответить на вопрос – правильно ли показывать в прямом эфире подобные происшествия.
С одной стороны, журналист обязан информировать граждан о происходящем, это его долг.
С другой стороны, террористы видят вашу трансляцию и обязательно используют ее в своих целях. Но, если, оттого, что вы показывали, а они видели и корректировали огонь, погибнет солдат из команды штурма, готовы ли вы взять на себя хотя бы часть вины за его гибель. Или вы будете прикрываться криками о журналистском долге?
Второй пример. Он для меня еще важнее, потому что я был его участником.
Итак, заложники сидели в зале, и у многих из них были мобильники. Они тайно звонили из зала своим родным, что придавало ситуации еще большую трагичность. Среди заложников оказалась одна из сотрудниц «Эхо Москвы», которая пошла посмотреть это популярное шоу. Она регулярно звонила нам, описывая ситуацию. И вдруг она позвонила и сказала, что один из террористов хочет, чтобы мы вывели его в прямой эфир.
В этот момент в студии находился я, с моим коллегой Сергеем Бунтманом.
Вначале мы подумали имитировать прямой эфир, но поняли, что это не получится – террористы слушали нашу станцию. Но потом мы решили, что этому террористу эфир нужно все-таки дать.
Нужно учесть, что к террористам ходили разные, известные в стране, люди и просили освободить хотя бы детей. Но дело шло с трудом. Поэтому мы обосновали необходимость прямого эфира тем, что, возможно, удастся узнать, что необходимо заложникам. Например, нужна ли им вода или какие-нибудь медикаменты.
Мы начали эфир, но решили одновременно тянуть время, потому что наш главный редактор Алексей Венедиктов стал звонить в Кремль и просить, чтобы нам дали специалиста, который подскажет, как вести подобную беседу. Но в Кремле то ли не поняли важность момента, то ли им было не до нас, но специалиста не дали.
Итак, разговор начался. Мы объяснили террористу, что он в прямом эфире, и что мы просим, чтобы он отпустил детей. Он отказался и стал перечислять свои требования. Ясно, что вывести федеральные войска из Чечни, как он требовал, мы не могли и поэтому продолжали его уговаривать. Мы говорили, что он должен пожалеть детей, а он говорил, что от рук федеральных войск погибло много чеченских детей. Мы говорили, что его сейчас слышат миллионы людей, и он должен проявить гуманность, а он спрашивал, где была гуманность этих миллионов, когда Чечню бомбили?
Естественно, разговор закончился ничем.
Потом был штурм, и террористов убили.
Я несколько дней после этого ходил с самоощущением героя. Говорить с главным террористом – это журналистская удача, что ни говори. Более того, мы пытались освободить заложников, разве это не благородно? Да, у нас не вышло, но мы вписали свои имена в историю. Не каждому в наше время выпадает стать участником столь значимых событий.
Так я думал в тот момент.
И лишь потом я понял, что, возможно, ошибался. Теперь мне кажется, что мы совершили сразу несколько ошибок, главная из которых в том, что журналист – должен был быть журналистом, а не вершителем судеб.
Да, мы разговаривали с главарем террористов.
Но позвольте спросить, а готовы ли мы были к этому разговору?
Мы прекрасно знаем, что для переговоров с подобными людьми существуют другие специальные люди, годами изучающие психологию террористов, имеющие специальную тактику подобного разговора. Они говорят с террористами часами и часто добиваются успеха. Нам не дали такого человека, но это не оправдание – мы подобными знаниями не обладали.
Почему мы решили, что он освободит детей, поговорив с нами? Потому что мы особенно хорошие? Или потому что он в прямом эфире?
Правда, думать об этом времени не было. У нас был вынужденный азарт.
Но представим себе, что в это время человек из спецслужб до нас говорил с этим террористом, и почти договорился, чтобы он отпустил десять детей, в обмен на выступление в эфире. Но тут влезаем мы, даем главарю эфир, без всяких условий, и дети остаются в здании.
Может быть, все было не так, а вдруг так?!
И еще одно, общее замечание.
Для чего террористы устраивают подобные акции. В первую очередь для того, чтобы о них говорили. Захватив несчастных детей, они спешат заявить всему миру о своих безумных планах. Журналисты не могут не сообщать о факте захвата, но означает ли это, что террористам нужно давать эфир, чтобы узнать об их переживаниях, перед тем, как они совершат массовое убийство? Заметьте, все, что говорил нам главарь террористов, было абсолютной правдой. Были и бомбардировки, и гибель детей. В Чечне была настоящая война, но власти стыдливо называли это «контртеррористической операцией». Действительно, Чечня – часть России, а раз так, то разве может быть война против собственного народа?
Но у властей свои резоны, а у журналистов должны быть свои. Между нами и террористами была одна существенная разница – они захватили зрителей и уже расстреляли несколько человек. А в этом случае с ними должны беседовать не журналисты, а совсем другие люди – хорошо вооруженные и стреляющие точно в цель.
Сейчас, если бы такое произошло, я бы отказался от беседы с террористом в прямом эфире.
Но и государство решило определиться, как быть в такой ситуации. Сейчас в России существует четкое законодательство, что террористам и людям, обвиненным в террористической деятельности, запрещается давать эфир. Их запрещается показывать по телевизору, давать их голоса по радио и приводить их прямые цитаты.
И я, с подобным решением, абсолютно согласен.
Более того, скажу, что иногда мне совершенно непонятно, почему в некоторых странах считается большой журналистской удачей взять интервью у какого-нибудь негодяя. Я понимаю, что крайне важно, чтобы в эфире были представлены разные точки зрения, но мне кажется, что человек, заявляющий, что он совершил один теракт и скоро совершит следующий, не может получить эфир, потому что причины, о которых он рассказывает журналисту, должен выслушивать только тюремный психиатр.
Но, к сожалению, я понимаю, что если Бен Ладан или какой-то отморозок, вроде него, даст интервью, то, почти любая западная телекомпания, конечно с оговорками, что он очень нехороший человек и что должны быть представлены все точки зрения, покажет это видео.
Но я глубоко убежден, что это неправильно или даже преступно.
Я понимаю, что мне могут возразить. Более того, у меня по этому поводу постоянный спор с моим коллегой Алексеем Венедиктовым, который считает, что разговоры об ответственности журналиста абсурдны, ибо перечеркивают саму информационную идею профессии журналиста.
– Не следует обвинять петуха в том, что он кукарекает во время восхода солнца. – говорит Алексей. – Тут первично солнце, а не петух.
Тут я с ним согласен. Более того, я признаю, что в разных странах разные традиции журналистики и разное понимание роли журналиста. Я ценю это многообразие. Но я настаиваю, что журналист обязан думать о последствиях каждого своего шага.
Вспомните мой пример с фильмом «Крепкий орешек», где герой Брюса Уиллиса, Джон Макклейн, дважды, в разных сериях, съездил по физиономии журналисту Саймону за то, что он, казалось бы, сообщал абсолютную правду. Да, но что это была за правда, и каковы были последствия?
Напомню, что первый раз Саймон сообщил в эфире имя героя и показал фото его семьи. Это позволило террористу, который смотрел телевизор, вычислить жену Макклейна, и она чуть не погибла.
В другой серии Саймон звонит из самолета, который может упасть, просит вывести его в прямой эфир и рассказывает эту жуткую правду. Но в аэропорту везде установлены экраны, и начинается грандиозная паника. Люди выбегают из здания, топча друг друга.
Дважды Саймон сообщал аудитории правду, но последствия были более чем сомнительны.
Так кто прав?
У меня нет ответа.
Но я абсолютно понимаю справедливость классической журналистской задачки: представим себе, что вы видите пожар. Вы крикнете «пожар», чтобы спаслись люди?
Конечно!
А если это происходит в набитом людьми кинозале?.. То-то!
Еще одну потрясающую историю, подводящую к моей главной мысли, мне рассказал известный журналист Владимир Познер, который долгое время в США вел совместное ток-шоу с Филом Донахью.
Был такой известный американский теледеятель Фред Френдли, который потом был профессором в университете. Однажды там проходил «круглый стол», на котором собрались очень известные медийные люди.
Заговорили о последствиях журналистского выбора.
И тогда Фред Френдли предложил присутствующим непростую задачку.
Представьте, сказал он, что вы берете интервью у министра обороны вашей страны. Неожиданно у него звонит телефон, он снимает трубку, потом извиняется и говорит, что выйдет на три минуты. Министр выходит, а вы, чтобы размять ноги, встаете и делаете пару шагов.
И тут на столе вы видите вверх ногами бумагу, на которой написано: «Совершенно секретно». Но вы-то опытный журналист, вы умеете читать бумаги вверх ногами. Вы окидываете бумагу взглядом, и выясняется, что в ней содержится информация о том, что в течение десяти дней ваша страна нападет на другую.
Пораженный, вы садитесь.
Входит министр. Вы продолжаете беседу. Но, сколько вы потом не говорите, он ни слова не сообщает о предстоящей войне.
А теперь вопрос: сообщите ли вы читателям о том, что вы видели такую бумагу?
Тут два варианта, и оба проигрышные.
Не сообщить – предать свою профессию.
Сообщить – предать свою страну.
Гости Фреда Френдли, подумав, пришли к выводу, что все же о бумаге нужно сообщить. Потому что это журналистский долг.
Я понимаю справедливость подобного вывода. Потому что важно не путать два понятия – страна и власть. То, что полезно власти, не всегда полезно стране.
Представим себе, что решение о начале войны, было принято узким кланом, во имя собственных политических или экономических выгод. Простой пример: мы знаем, какая дискуссия идет вокруг необходимости начала иракской войны.
В подобных случаях ваша публикация может привести к широкой общественной дискуссии, и войны, в результате, не будет.
А если все не так? Если режим другой страны перешел все грани, и военные действия – единственный выход?
Но вы сообщаете о бумаге, лежавшей на столе, и о факторе внезапного нападения можно забыть. Диктатор соседней страны нападает первым, и погибнет в сотни раз больше ваших солдат, чем могло погибнуть.
Вы готовы взять на себя вину за их гибель?
Журналисты, в разных странах, пытаются сформулировать какие-то кодексы своего поведения в экстремальных ситуациях. Иногда эти правила формулирует власть в виде жестких законов.
Но в конце концов окончательный выбор за посадку самолета, при плохой погоде, несет его командир. А журналист, наедине со своей совестью, лично решает, что сказать гражданам, а что нет.
Никто не знает, что с нами будет завтра. И даже если вы регулярно пишете в прессе только про собачек, никто не знает, куда приведет вас, случайно взятый поводок.
Моя главная мысль проста: нужно быть готовым ко всему, задавать себе вопросы и думать о последствиях, чтобы потом совесть не мучила вас всю жизнь.
Я это говорю с очень серьезным выражением лица.
ПОДТЯЖКИ ЛАРРИ КИНГА, ИЛИ О ПОЛЬЗЕ ПОДРАЖАНИЯ
Я уже писал, что люблю хорошее кино.
Один мой друг пошутил, что только американцы делают кино, остальные – фильмы.
Я могу долго хвалить американское кино, но отмечу главное его достоинство – я понимаю, что в нем происходит.
Однажды, лет тридцать назад, я прочитал одну статью, в которой справедливо ругали фильмы, в которых не сходились концы с концами. Статья называлась потрясающе: «Уметь рассказать историю».
Гениальное название.
Любую историю нужно уметь рассказать. Американцы умеют это даже в средних фильмах. С маниакальным мастерством, в слабом фильме низшей категории, они умудряются, детально рассказать, как этот бывший полицейский, несмотря на то, что ушла его жена, а дочь его не понимает, настигает якудзу, в руках которой оказывается именно эта дочь.
И, когда у него заканчиваются патроны, и главный якудза, смакуя ситуацию и наставив пистолет, говорит герою: «Встретимся в аду!», именно дочь произносит: «Нет, ты пойдешь туда первым», и стреляет якудзе точно в голову.
Я смотрю эту полную ахинею с наслаждением. Мне все понятно, потому что мне все объяснили.
Дочь нашла пистолет, потому что его выронил один из японцев.
Стрелять она умеет, потому что ходила к отцу на работу в полицию, и он дал ей один раз выстрелить в мишень, хотя она не попала.
Полиция не могла приехать вовремя, потому что один из полицейских работал на якудзу и отправил всех в другую сторону.
В финале фильма неожиданно в ангар вбегает жена героя. И это логично, потому что она услышала в новостях, что ее муж отстреливается.
Вы спросите, как смогли оправдать стояние в кадре двух верблюдов? И почему они не погибли при шквальном огне?
Все просто: это был ангар для животных. Всех животных увезли, а верблюдов не успели. А не убили потому, что, как мы знаем, в американских фильмах не принято убивать детей и животных. Поэтому верблюды, как бы случайно, уворачивались от пуль, а один из них, по-моему, даже отстреливался.
Особо всегда радует финал. Он неумолимо логичен.
Семья объединяется, а полицейский-предатель, которого тут же разоблачают, вынимая из карманов наркотики, оружие, фальшивые паспорта, адреса агентов «Аль-Каиды» и порнографические журналы, получает, вдобавок, плевок от верблюда.
Что тоже логично.
Но иногда американцам надоедает выпускать подобную продукцию, и тогда появляется Тарантино, который снимает «Убить Билла» («Kill Bill»). Но, несмотря на высокую художественность, там тоже все понятно.
Героиня Умы Турман, с диким тарантиновским именем, Беатрикс Киддо, она же Черная Мамба, умеет так здорово владеть мечом, потому что ее научил старый японец, правда, с подозрительно молодым лицом.
Мы детально видим сцены обучения. Черная Мамба старательно копирует движения старого учителя, превозмогая боль и отличаясь от учителя только повышенной эротичностью. Зато она потом всех мастерски топит в крови. Значит, копирование пошло на пользу. Запомним эту историю.
Теперь о другом. Однажды телевидение предложило «Эху Москвы» снимать линейку ежедневных ток-шоу. Студия была одна, а ведущие каждый день разные. Тогда мы решили, что отличаться будем одеждой и попытались раскидать – кто, в чем будет вести.
Я решил, что буду в подтяжках, как Лари Кинг. Мне всегда нравился этот стиль, особенно, когда подтяжки хорошей фирмы.
Но потом появились сомнения.
А почему подтяжки?
А если меня начнут сравнивать с Ларри?
Я ведь ему проигрываю, особенно в гонораре.
Короче говоря, я от подтяжек отказался, сославшись на то, что буду их носить, если мне будут платить, как и звезде CNN, четыре миллиона долларов в год.
Я до сих пор жду ответа, но руководство молчит.
Пока оно молчит, поговорим еще об одном человеке, который хорошо известен в России. Его зовут Леонид Парфенов, и его имя любой российский телевизионщик произносит с придыханием. Я бы сравнил его с Тарантино, в том смысле, что он оказался законодателем и новатором целого слоя телевизионных стилистических решений. Он делал документальные телевизионные программы, но для него, в отличие от других, оказалось важным, где стоит камера, как он перемещается в кадре, и какая картинка перекрывает его закадровый текст. Он ввел массу телевизионных приемов, которые нет смысла перечислять, если их не видишь. Причем я бы отметил, что даже затрудняюсь определить, что было истоком для его приемов. По-моему, ничего. Я бы, в этом смысле, сравнил бы его с Пако Рабаном, который, как вы помните, придумывал новые ароматы духов на ровном месте.
У меня есть еще одно сравнение, которое будет понятно, даже если вы не видели его работ. Я бы сравнил его программы с телефоном iPhone. Согласитесь, что это вроде бы телефон, но какой-то совсем другой. Иметь его хочет почти каждый, более того, выпускать традиционные телефоны теперь как-то бессмысленно. И вот, все фирмы начинают выпускать что-то похожее.
Леонид Парфенов работал на канале НТВ, о котором я упоминал, а после разгрома канала он ушел в печатную журналистику, а потом ушел и из нее, сейчас значительно реже появляясь на экране.
Итак, его нет на экране, но такое ощущение, что я в страшном кошмаре, а Элвис все-таки жив.
Каждый день на экране я вижу очередной десяток Парфеновых, под другими фамилиями. Парни и девушки двигаются, как Парфенов, говорят с интонацией Парфенова, кроят свои сюжеты, как мог бы их скроить Парфенов. Подобный массовый психоз подражания я видел только в молодости, когда появились «Биттлз», с их квадратными прическами.
Теперь важный вопрос: нужно ли осуждать этих журналистов за подражание?
Только перед тем как ответить на этот вопрос, ответим еще на один, а нужно ли осуждать Черную Мамбу за то, что она подражала своему учителю, либо меня, из-за желания одеть подтяжки, как у Ларри?
Я думаю, что осуждать подражание могут только те люди, которые давно потеряли свою школьную студенческую фотографию, где, непомерно длинные волосы, плавно, минуя пирсинг, переходили в тату во всех местах.
Эти люди укоротили волосы вместе с памятью.
Они забыли, что подражание, на первых шагах, это не просто мода, а необходимость.
Польский писатель Ян Юзеф Щепаньский в потрясающей книжке путешествий «В рай и обратно» описывает примечательную сценку.
В одной восточной стране он сидел в кафе. Напротив него сидел молодой местный парень, с прической и одеждой Элвиса Пресли.
Это было время Пресли – волшебное время дешевой нефти, больших машин и уверенности, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Парень, в упор глядя на писателя, вдруг стал потихоньку выстукивать ногой ритм и напевать какой-то рок-н-ролл.
Глаза у него сияли.
Щепаньский пишет, что это был момент духовного родства, сакрализации идеи.
Парень обожал Элвиса, но где, в его восточной стране Корана и запретов, найти родственную душу.
И вдруг он ее нашел, даже изобрел. Он смотрел на писателя, и ему было все равно, он из Америки или Европы. Просто перед ним был тот, кто ближе к Элвису.
Итак, зададимся вопросом: если тебе нравится чей-то стиль, если ты считаешь его лучшим, если он ложится на тебя, то почему ты должен гордо сказать: «Нет, я именно так делать не буду, это уже делает другой».
Хорошо, а как ты будешь делать? Иначе, по хуже?
Зачем?
В своей работе я подражал всем, кому мог. Все, что я считал хорошим, я примерял на себя, вспомним, хотя бы шестиногого инопланетянина.
Я учился писать у одних, смешно писать у других, а стилю у третьих.
В журналистской работе я вел себя так же. Удачные фразы, хорошее начало эфира, удачные концовки – все чужое шло в дело.
Однажды я услышал, как ведущий, заканчивая программу, сказал: «Оставайтесь с нами». Теперь и я часто говорю эту фразу, хотя это штамп. Точно так же говорят и сотни других ведущих. И это правильно, потому что это хорошая фраза.
Когда, много лет назад, в России стали показывать CNN, меня потрясли некоторые ведущие эфира. У них были дорогие костюмы, как у адвокатов, благородная седина и особый, серьезный, взгляд в камеру, вызывающий доверие аудитории. Особенно потрясали низкие бархатные голоса, которые нравятся девушкам.
Я понял, чего мне всю жизнь не хватало. Я купил похожий костюм местного производства, аляповатый галстук и, ведя эфиры, стал, как они, авторитетно глядеть в экран, чуть повернув голову в сторону, пытаясь переделать свой голос в баритон. Конечно, это не вызывало ничего, кроме хохота, потому что авторитетность рождается не поворотом головы, а самим авторитетом, который ты завоевываешь у аудитории годами.
Но я призываю вас к подражанию, потому что понимаю – это необходимость.
Молодой журналист пытается спрятаться за чужую манеру, пока нет своей, и кто его может осудить за это?
Более того, подражание на самом деле это практическое обучение разным манерам и стилям. И у вас нет другого выбора, потому что главный инструмент журналистики, как я уже писал, это лично вы.
Надевайте подтяжки Ларри Кинга, говорите низкими авторитетными голосами, делайте фантастические прически, пишите в манере любимых писателей. Короче, делайте все, что позволит вам, дрожащим от неуверенности, перенести на себя атрибуты респектабельности и мастерства от других. Прячьтесь за этой скорлупой, потому что она распадется сама, когда настанет время.
Постепенно, что-то оставляя, что-то отметая, на вас останется только собственное, которое благодарные потомки назовут уже лично вашим стилем, забыв о крупномасштабном воровстве, которое вы совершили в бурной молодости.
Воровать признаки чужого таланта – это единственная форма преступления, за которое нет наказания. Воровать чужой талант получается только тогда, когда ты в потенциале обладаешь своим.
Недавно, кстати, я смотрел запись моего последнего телевизионного шоу. Я выглядел потрясающе.
У меня был костюм, как у Энди Руни, галстук, как у Питера Дженниигса, а стрелка на брюках и блестящие туфли, как у Дэна Разера.
Особенно мне, в последнее время, удается поворот головы. Конечно, меня осуждали за подражание, но сейчас этот поворот головы мне уже прощают. Я вошел в тот возраст, когда аудитория считает, что у меня остеохондроз, и голова просто не может стоять ровно.
ВЫ И ВЛАСТЬ – НУЖНО ЛИ ПРОДАВАТЬСЯ ЗА БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ
Некоторые из моих хороших друзей, узнав о том, что я буду в учебнике писать целую главу с таким заголовком, были неприятно поражены. Со мной даже проводили профилактические беседы, чтобы я этого не писал. Смысл бесед был в том, что случаи, о которых я пишу, будут читать совсем молодые люди. И, получается, что они будут читать то, к чему их нетвердое сознание совсем неготово. Более того, когда читаешь эту главу, то человек, который до этого не знал, что его могут купить, об этом узнает. И может выбрать именно этот путь. То есть, в педагогическом смысле, эта глава антипедагогична.
На эти страшные обвинения, я отвечал одной историей, которая меня многому научила.
Это было в глубокой юности, когда я только получил права на вождение автомобиля. Водить было страшновато, это понимают все. На второй или третий день, я ехал по одной широкой дороге, в крайней левой полосе, хотя правые полосы были свободны. А в то время, действовало правило, что, если правые полосы дороги свободны, то ты должен занимать именно их. Естественно, что меня остановил полицейский. Я стал оправдываться, что я молодой водитель, и еду, в крайнем левом ряду, по важной причине. Я все время боюсь, сказал я, что из переулков, справа, неожиданно могут выехать автомобили и меня ударить. Инспектор покрутил мои права в руках, отдал их мне и сказал следующее: «Если боишься – не садись за руль».
Я запомнил этот случай и часто привожу эту фразу студентам. Я напоминаю им, что журналистика сродни автомобилю. Когда молодой водитель приходит в автошколу, то первое, что ему объясняют, это то, что автомобиль является средством передвижения повышенной опасности. То есть молодой человек еще не начал учить правила вождения, но уже предупрежден о возможных последствиях.
Я не думаю, что кого-то допустят работать с взрывчаткой, не объяснив последствий, то же самое касается и врачей, которые берут в руки скальпель или прописывают простую микстуру. И это правильно, потому что эти действия связаны с человеческими судьбами и жизнями других людей.
Смею утверждать, что журналист тоже играет жизнями людей. Мы знаем достаточно примеров, когда из-за публикаций в газетах падали правительства, уходили президенты, а чиновники стрелялись прямо в служебных кабинетах, залив кровью свежую газету со своим портретом.
И журналисты, написавшие подобные материалы, знали, что такое может случиться. Они понимали, что их цель не просто статья, а другие люди, которые, по их мнению, вредят обществу. Кто после этого станет утверждать, что журналистика не социально опасна?
Теперь о «топких юных душах». Тут все просто.
Если ты стал журналистом, когда уже можешь родить ребенка, то хватит морочить друг другу голову. Если у тебя уже есть паспорт, и ты имеешь право принимать участие в выборах, если ты уже называешься полноценным гражданином, то ты должен знать все.
Поэтому, те люди, которые учат журналистике, как простому набору ремесленных приемов, не объясняя всех опасностей этой профессии, совершают должностное преступление.
Вот почему, я посвящаю целую главу тем искушениям, которые обязательно стоят перед каждым журналистом и которые могут, самым страшным образом, изменить его жизнь.
Итак, начнем.
Я всегда поражаюсь, что различные международные организации меряют уровень демократии в какой-либо стране с помощью каких-то опросов и вычислений.
Все проще. Нужно посчитать процент прямых эфиров в общем объеме вещания главного государственного канала. Этот процент все и покажет.
Диктатуры боятся неожиданностей. Можно вспомнить потрясающую историю. Когда в 1991 году последний Президент СССР Михаил Горбачев оказался в пленении в Фаросе, а в Москве начался переворот, то его зачинщики устроили пресс-конференцию, чтобы солгать, что Горбачев болен и не может руководить страной.
Они рассказывали это, нервно потея, но все шло хорошо до той минуты, пока не начались вопросы из зала.
Тогда журналистка Татьяна Малкина встала и задала наиболее логичный, в этой ситуации, вопрос: «Понимаете ли вы, что совершаете государственный переворот?»
Можно уверенно сказать, что на этом вопросе переворот и закончился. Все, что было дальше, уже не имело значения. Малкина сказала вслух то, что думали все. Но все молчали, а она сказала. Журналистка имела смелость, наивность или хитрость, оказаться в роли знаменитого мальчика, который воскликнул: «А король-то голый!»
Я уже писал о страшном, уничтожающем эффекте телеправды.
После ее вопроса камеры показали зачинщиков переворота. Их руки дрожали. Было видно, что они неуверенны и трусливы.
Эта картинка и определила их судьбу.
Так что простой вопрос обычной журналистки, я могу утверждать смело, во многом определил путь России.
Современные авторитарные лидеры на экране часами могут рассказывать о том, как прекрасно живет страна, но смертельно боятся прямого вопроса из зала. Они тоже читали популярные сказки, поэтому придумывают хитрые схемы, чтобы избежать неприятных вопросов. Для этого в их странах создаются, во-первых, президентские журналистские пулы, в которых только те, кто приятен президенту. Пресс-служба президента не допустит, чтобы был задан вопрос, подвергающий сомнению правильность курса президента, или чтобы журналист сказал самую страшную и крамольную фразу: «Простите, но вы так и не ответили на мой вопрос. Я хотел бы все же получить на него ответ!..»
Журналисты, входящие в пул, это хорошо понимают, поэтому ведут себя правильно. Они даже могут иронично потом написать о лидере в своем издании. Например, дерзко поддеть, что на лидере смешно сидела шляпа. Но, прекрасно понимая, что юмор – это не сатира, никогда не позволят себе то, что не нравится большому начальнику, а именно, подвергать сомнению то, что он говорит.
А для самоуспокоения подобные журналисты намекают, что они просто репортеры. Они просто рассказывают то, что происходило. Как про озеро, на которое прилетели лебеди.
Все пресс-конференции с населением тщательно готовятся. Людям, которые попроще, диктуют вопрос, который нужно задать. Они радостно соглашаются, потому что их покажут по телевизору. Более авторитетным журналистам звонит человек, и, начиная с вопроса: «А что бы вы хотели спросить у президента?», договаривается, что будет за вопрос, и как именно он будет звучать. Авторитетный журналист соглашается, потому что за это его пустят на какую-то эксклюзивную встречу с президентом в дальнейшем. Кроме того, это почетно, не каждый задает вопрос президенту. Поэтому можно будет прямо, честно и нелицеприятно спросить у президента, будет ли ваша страна великой и могучей под его руководством. И если президент ответит «Да» слишком тихо, можно громко и грозно потребовать повторить эту фразу еще раз, показав свою бескомпромиссность.
Конечно, подобные хитрости, направленные на собственное выживание, могут казаться нелепостью в наше время. Но пока существуют авторитарные режимы, будут существовать и журналисты, которые испытывают почти эротическое наслаждение, пока власть страны их насилует.
Власть, вообще, чрезвычайно изобретательна, в игре с журналистами. Давно забыты избиения и пытки. Теперь новые времена. Используя систему подачек, прямых и тайных, власть делает из лояльных журналистов наркоманов, сажая их на иглу поощрений.
Телерадиоведущих и репортеров покупают пачками, оптом.
Делается это просто. Организуется новая радиостанция, телеканал, а может быть газета. Потом пускается слух, что там фантастические зарплаты, но мало мест. Все начинают нервничать, боясь опоздать, но решают разузнать подробности.
Подробности шокируют. Действительно, зарплата в три раза больше, но переходить нужно сейчас. После неприятного спешного прощания со старым главным редактором, журналист переходит на новое место.
Но там вскоре его ждет разочарование. Новые владельцы через полгода объявляют, что зарплата снижается, потому что нет денег.
Лишь потом жертва понимает, что ее развели. Задача была в том, чтобы журналист ушел со старого места, и вряд ли он туда вернется, потому что старый начальник не прощает предательства. Поэтому он уйдет в никуда или будет стыдливо произносить в эфире государственную правду за те же деньги, что и на старой работе.
Современный метод ликвидации неугодного СМИ не в том, чтобы его закрыть, а в том, чтобы развалить, создав множество привлекательных временных альтернатив.
Но есть персоны, входящие в журналистскую элиту, которых не купишь оптом. Для нейтрализации подобных людей разрабатываются операции, по виртуозности напоминающие планы захвата соседней банановой республики. Под это выделяют специальный бюджет и лучших специалистов.
Вот реальный случай.
Известному оппозиционному журналисту, рупору гласности и либерализма, предлагается стать главным редактором нового журнала. С ним встречаются в хорошем ресторане, объясняют, что этот журнал важен для страны, и именно этот журналист, как думают наверху, должен этот журнал возглавить. Журналисту приятно, что его ценят наверху, но все же предполагая подвох, он спрашивает о цензуре в этом журнале. Ему отвечают, что никакой цензуры не будет, печатать можно что угодно.
– Мы понимаем необходимость обмена мнениями, важность диалога гражданского общества с властями. Ваше издание должно стать истинной дискуссионной площадкой для элиты, – поясняет собеседник, честно глядя журналисту в глаза профессиональным взглядом кадрового работника спецслужб. – Приглашайте кого угодно, печатайте что хотите. Ваш журнал будет продаваться во всех киосках.
Услышав из уст собеседника слова, которые больше свойственны правозащитникам, чем жесткому и циничному лидеру страны, журналист интересуется о финансировании журнала. Собеседник поясняет, что это вопрос решенный. Как, впрочем, и вопрос с помещением в центре города. Все это будет оплачено крупными промышленными компаниями, которым уже дано указание. За это в журнале нужно будет просто разместить их рекламу на страницах издания. Журналист интересуется, что это за компании. Собеседник мурлычет несколько названий крупных нефтяных и металлургических корпораций.
– Я не знал, что эти компании хотят развивать прессу, – иронично говорит журналист.
– Это называется социальной ответственностью бизнеса, – с готовностью отвечает собеседник.
В конце беседы, под коньяк и сладкое, оглашается зарплата журналиста, если, конечно, он согласится.
Поскольку журналист до этого думал, что такие зарплаты существуют только в легендах и у топ-менеджеров больших компаний, он, обычно, покряхтев, соглашается.
Следует заметить, что журналист понимает, что все это неспроста, но, все равно, он уверен, что перехитрит власть. Он заработает деньги для семьи и детей, но его журнал станет символом свободы слова, и лучшие журналисты, которых он знает, честно будут писать о проблемах страны. А если ему будут не давать работать и цензурировать, то он уйдет, причем со скандалом. А власть боится скандала, полагает журналист.
Итак, когда собеседники переходят к десерту, они договариваются, что начинать нужно немедленно.
Но, с первых же шагов, нашего героя ждет разочарование. У журнала небольшой тираж, а бывшие коллеги, понимая ситуацию, не соглашаются печататься.
Кроме того, его перестают печатать другие издания, потому что откуда-то становится известно про его альянс с властями.
Появляются первые иронические усмешки и комментарии.
Но одновременно вносится первый взнос на покупку дома, о котором так давно мечтала жена.
Журналист расстроен, дело идет со скрипом, но тут на помощь снова приходит посланник власти с прямым взглядом. В уютном ресторане он вновь оплачивает обед и говорит, что с авторами отныне проблем не будет. У него есть другие авторы, с которыми можно договориться.
Кроме того, он радует журналиста новостью, что его будут приглашать в аналитические передачи на телеканалах, которые контролирует власть, чтобы пиарить журнал. Он может говорить там, что хочет, а приглашают его потому, что его мнение ценно и конструктивно.
Единственная просьба – сесть в зале на скамейку сторонников власти. Но исключительно для того, чтобы помочь разъяснить гражданам ее позицию.
Собеседник, кстати, замечает, что негоже ездить на такой машине, а у него есть хороший банк, где можно взять кредит под фантастически низкий процент. За него можно купить «Ауди» темного цвета с кожаными сиденьями. Есть один знакомый дилер, который продаст машину с большой скидкой.
Заметим, что человек с прямым взглядом формально не покупает журналиста, не сует ему деньги, не говорит слово «цензура», не пишет список нужных авторов. Он просто помогает журналисту падать, используя желания и необходимости самого журналиста.
Это самый эффективный ход, потому что нужно поставить журналиста в положение, чтобы он сам включил механизм самоцензуры, который эффективней любых указаний. Отныне его не нужно контролировать, перелистывая журнал, в поисках эзопового языка. Журналист все вычеркнет сам, потому что помнит, кто ему платит не просто деньги, а очень большие деньги.
В теледискуссиях он будет крайне осторожен, а минуты позора компенсируются новым ощущением популярности и узнавания на улице. Однако, интрига неумолимо развивается. В Интернете появляется информация о его зарплате, что приводит к окончательному расколу с журналистским сообществом, потому что бывшие коллеги не могут простить предательства за деньги, а наш герой окончательно обижается, что товарищи его уже не понимают.
Новый трехэтажный дом и лакированная «Ауди» не показатель, говорит наш герой. Внутри он такой же либерал, как в годы молодости, просто теперь он стал более объективен и учитывает не только общечеловеческие ценности, но и конкретные сегодняшние нужды своей великой Родины, которые ему недавно, под большим секретом, рассказали, но просили не разглашать. А если кто-то его не любит, то они просто завидуют. А может быть, даже не хотят блага своей стране.
Эта же коррупционная схема действует применительно к политологам, но их покупают немного по-другому. Им предлагают создать свой институт или фонд развития чего-нибудь. Достаточно взглянуть на регалии любого госполитолога, как становится понятно, что он руководит каким-то институтом содействия или анализа. Пристальное рассмотрение покажет, что в этом институте два сотрудника: сам политолог и секретарша, она же бухгалтер и уборщица двухкомнатного офиса. Иногда она же и любовница политолога. Но это уже бесплатно. В офисе одиноко стоят сейф, телефон, факс и компьютер. В сейфе хранится круглая печать, которой никто не пользуется, потому что зарплату политолог получает совсем в другом месте. Других предметов политологической жизни в офисе нет, но они и не нужны, потому что политолог проводит большую часть времени в бою на пересеченной местности. Местность определяется кураторами.
Политологи, в основном, направляются на гос-каналы, в особые пропагандистские программы, где они объясняют, почему власть гениальна, выдумывая аргументы, которые иногда поражают даже саму власть.
Политологов периодически возят с президентом за границу, чтобы они объясняли местной прессе, почему президент прав. Иногда их даже пускают в президентский самолет, из-за чего совсем теряется чувство реальности и создастся ощущение, что они сопричастны к власти и не только толкуют ее действия, но и сами творят историю.
Особым отличием подобной категории журналистов и политологов является их уверенность, что нынешний режим вечен, и в дальнейшем им никто не плюнет в лицо. Но даже если плюнут, то денег уже заработано столько, что хватит и на дом, и на «Ауди» и на большое количество бумажных одноразовых платков, чтобы утереться.
Это мастерский ход власти – приглашая тебя сотрудничать, она вяжет тебя общей ответственностью. И дальше ты не можешь ее критиковать, потому что чувствуешь себя соучастником того, что она делала, хотя ты не соучастник.
Потом власть уходит, оставив себе деньги, а тебе публичный позор, ибо именно ты публично защищал ее сомнительные действия. И за это приходится расплачиваться, причем с неожиданной стороны. Удивительно, но именно широкая аудитория печатает на таком человеке клеймо не
Если разобраться, то тут нет ничего удивительного: все знают, что во время предвыборной кампании в США известные артисты поддерживают или республиканцев, или демократов. Ну что ж, как говорится, имеют право. Но нужно помнить, что слушатели из противоположных партий будут помнить это и после каждой песни перемывать им косточки.
Но вернемся к журналистам. Осознав, что их купили, они ведут себя по-разному. Некоторые понимают, что гибнут, и находят в себе силы слезть с иглы государственного счастья. Но чаще они превращаются в чудовищ, на глазах миллионов людей оправдывая преступные действия власти с небывалым энтузиазмом.
Говорят, что настоящий журналист продается только раз. Потом это называется просто работой.
Еще раз подчеркну, что тут речь не идет о конвертах с деньгами, которые кочуют из руки в карман. Все очень пристойно, легально и добропорядочно. Более того, иногда уплачены все налоги. Это как легальная проституция, где стоишь не в грязном переулке, а в престижном борделе с хрустальными люстрами. Но суть не меняется.
Я рассказал вам эти истории и примеры для того, чтобы еще раз напомнить:
Вы ответственны за каждый свой поступок.
Если вы сблизились с властью, то она обязательно вас использует в своих целях.
Когда вы сблизитесь с властью, аудитория обязательно будет ассоциировать вас с этой властью.
чистоплотности. Причем это клеймо живет всю оставшуюся жизнь.
Общемировой пример, это Фрэнк Синатра. Слушатели наизусть знают его песни, он считается одним из лучших певцов мира, но после каждой песни в голову лезет информация, что он был связан с мафией и с определенными политическими кругами.
В России другой пример – известный артист Иосиф Кобзон. При советской власти он был другом генеральных секретарей компартии. Именно он в правительственных концертах пел песни, прославляющие режим. Уже давно нет СССР, зрители любят ходить на концерты Кобзона и сейчас, но параллельно осуждают его за комсомольские песни. Удивительно, что его осуждают даже больше, чем Брежнева, а ведь Кобзон только пел, а Брежнев довел страну до стагнации и развала. Но многие люди мечтают, чтобы СССР вернулся, одновременно осуждая Кобзона за то, что он воспевал их мечту.
А вот пример из кино – режиссер Никита Михалков. Он снимает великолепные фильмы, он стал лауреатом «Оскара», но многие в России не любят его за излишнюю близость к власти и чрезмерную комплиментарность в ее адрес. В результате каждый новый фильм Михалкова, независимо от его качества, рассматривается, прежде всего, как элемент заискивания перед лидерами. А когда Михалков начинает говорить, что он так делает, потому что так думает, подозрения увеличиваются еще больше, потому что так думать противоестественно, считают критики.
Если в вашей программе не будут представлены разные точки зрения, то аудитория навсегда запишет вас в пропагандисты и потом обвинит в продажности, даже если вы говорили не чужие мысли за деньги, а свои – бескорыстно.
Аудитория простит политикам поворот в их суждениях, но вам никогда, потому что политиков исходно считают продажными, а журналистов – порядочными.
Но главный удар продажный журналист обязательно получит от своих хозяев.
Власть цинична, и ей все равно, что с вами будет потом.
Вас вышвырнут, как только вы нарушите негласный договор: власть вам – бонусы, вы власти – беспрекословное оправдание всех ее действий.
Более того, чем вы талантливей, тем больше власть, прогнав вас, будет следить, чтобы вы не появились вновь в эфире.
Она будет делать это так же маниакально, как бывшая жена, которая следит, чтобы муж по решению суда не приближался к ее дому ближе, чем на сто метров.
Авторитарная власть так же истерична, как разведенные жены.
Прежде чем слиться с властью в экстазе, подумайте о последствиях.
Задача политика – борьба за власть.
Вторая задача – если власть получена, последующее обналичивание этой власти.
Третья задача – безопасное отползание к своим активам, которые размещены в тихих и уютных странах, где уже построены виллы и у причала стоят яхты.
Четвертая задача: написание мемуаров, где нужно доказать свою святость и чистоплотность.
Это для потомков.
У журналиста ситуация другая. Его профессии не свойственно катание на яхте. У журналиста, чаще всего, нет денег, чтобы ее купить.
Политик легко может жить вдали от своей страны. Он может даже создать правительство в изгнании.
Но журналист не может жить вдали от своей аудитории. Поэтому вопрос о сохранении своей совести не праздный.
Однажды к гениальному русскому писателю и поэту Булату Окуджаве пришли домой люди от власти и попросили подписать какое-то письмо, в котором осуждался некий человек, которого власть не любила. Им нужно было, чтобы это позорное письмо подписал кто-то из авторитетной интеллигенции. Все безропотно подписывали это письмо, потому что помнили про бонусы.
Окуджава же отдал им письмо обратно и сказал: «Знаете, вас я вижу в первый и последний раз, а со своей совестью мне жить всю жизнь».
Когда я пишу эту книгу, радиостанция «Эхо Москвы» работает девятнадцатый год. Посчитайте, сколько президентов мы пережили с 1990 года.
Возможно, это стало возможно потому, что мы чувствуем наличие у нас совести.
Все, что вы прочитали в этой главе, крайне необходимо понимать человеку, который входит в журналистику.
Более того, все, что тут написано, вы должны принять за аксиому.
Если вы колеблетесь, перечитайте эту главу еще раз.
Если же вы не согласны с тем, что тут было написано, то, значит, у вас другое понимание журналистики.