Статью о московском фестивале я завершила такими относящимися к музыке Шнитке словами: «Она обретает статус живой классики». Это было напечатано (29, с. 32).
К 60-летию композитора можно было подвести солидные итоги и в отношении книг о нем. Высокая философичность, интеллектуализм его музыки, глубина его собственных словесных высказываний — все это побуждало новых и новых авторов браться за перо. Действовал еще один парадокс: поскольку долго не появлялись основательные книги, чрезвычайно широко развилась «малая литература» о нем — статьи, интервью, журнальные заметки, и шнитковедов по частным вопросам оказалось гораздо больше, чем «ведов» о каких-либо других композиторах-современниках. Работы о нем печатались, помимо русского, немецкого и английского, также на итальянском, голландском, шведском, датском и многих других языках. В 1992 году в Шанхае я познакомилась с китайским композитором по имени Ян Личинь, у которого записей и нот Шнитке было больше, чем у любого из нас в Москве. И он так любил и знал эту музыку, что во время пребывания на стажировке в Германии читал там лекции о Шнитке!
1993—1994 годы ознаменовались выходом целой серии крупных изданий по творчеству нашего автора. Дмитрий Шульгин обнародовал книгу «Годы неизвестности Альфреда Шнитке» (М., 1993) с записью интервью с ним 1976 года. В том же году в Италии Энцо Рестаньо, в связи с Туринским фестивалем, в серии своих книг по современной музыке выпустил и том «Schnittke» с музыковедческим материалом Ивашкина (Torino, 1993, на итальянском языке). В 1994-м издательство Сикорского опубликовало специальный Festschrift к 60-летию композитора (Alfred Schnittke zum 60. Geburtstag, Hamburg) с подборкой материалов от теоретических до анекдотических. Наконец, в том же году вышла самая весомая книга о композиторе — «Беседы с Альфредом Шнитке» Александра Ивашкина, на русском языке (М., 1994), снабженная множеством документов-подлинников и почти полным каталогом со-
234
чинений (в 2002 году она опубликована также в Токио, на японском языке). «Беседы» — это духовная исповедь Шнитке, разворачивающая перед читателем всю необъятную вселенную мышления композитора. Они могут быть поставлены в один ряд со знаменитыми музыкальными беседами И. Стравинского с P. Крафтом, Н. Римского-Корсакова с В. Ястребцевым. Светится за ними и великий прототип — беседы Гёте с Эккерманом... Несколько позднее Ивашкин опубликовал биографическую книгу «Alfred Schnittke» на английском языке (London, 1996).
Несмотря на свое трудное положение, Шнитке все же продолжал посильно работать — редактировать свои партитуры, помогать (через Ирину) исполнителям и многочисленным музыкальным деятелям, ведшим с ним важные дела.
В 1996 году он получил письмо от коллектива педагогов вуза, выросшего на базе когда-то законченного им музыкального училища. Старое наименование училища — имени Октябрьской революции — по понятным причинам уже не могло сохраняться, и собрание педагогов в качестве почетного имени музыкального учебного заведения (сначала колледжа) выбрало имя А. Г. Шнитке. Альфред Гарриевич был растроган и на просьбу коллег с родины ответил благодарным согласием:
«Ваше письмо глубоко тронуло меня. Прошу передать преподавателям, студентам и сотрудникам колледжа, что я с большой благодарностью даю свое согласие и считаю это большой честью для себя...» (7, с. 270)
Сын Андрей между тем делал фотоработы, которые ему всегда прекрасно удавались, продолжал занятия китайской борьбой кунгфу (вместе с изучением китайской философии), даже съездил по этой линии в Китай (1994). Ранее, в 1992 году, на немецкой студии вместе с отцом он создавал музыку к немому фильму В. Пудовкина «Конец Санкт-Петербурга» (1927) — а музыка там длится непрерывно. На первом показе в Новой опере Франкфурта на поклоны вышли двое — отец и сын Шнитке. В 1993-м Андрей на «Мосфильме» занимался музыкальным оформлением кинокартины «Мастер и Маргарита» по М. Булгакову (но фильм не пошел). Мы уже говорили о его авторском участии в гамбургской
235
постановке оперы о Фаусте. После инсульта Альфреда Гарриевича в 1994 году творческая или техническая помощь от него требовалась постоянно. «Лучшего сына я себе не пожелал бы»,— сказал об Андрее отец.
После 1994 года Шнитке написал не много сочинений. Но одно из них требует особого разговора — это Симфония № 9. Не надо верить в мистику чисел, чтобы знать, что значат для любого композитора слова «Девятая симфония». Девятая стала вершинной и последней симфонией у великого Бетховена, последней — у Дворжака, Брукнера, Малера. Известна боязнь «девятки» у Шостаковича, который решил написать свою симфонию № 9 в характере, диаметрально противоположном последней симфонии Бетховена.
Для Шнитке Девятая симфония стала-таки роковой. Медленно, левой рукой, часто очень неразборчиво, композитор написал партитурный текст — у него была сильно нарушена координация движений. Сначала вещь предназначалась для дирижера Эри Класа, давнего исполнителя Шнитке, мастерски выявлявшего сокровенные смыслы последних, для многих слишком проблематичных его сочинений. «Не Клас, а Класс»,— говорят о нем русские слушатели. А далее тяжелобольному композитору решил помочь другой его давний дирижер, Геннадий Рождественский. Появилось и посвящение этому знаменитейшему музыканту.
Графическая кривая жизни Шнитке усилила свое резкое метание между крайними точками, дойдя до предела.
В 1998 году в его биографии наступил еще один триумфальный день: в Москве ему вручали международную премию «СЛАВА/ GLORIA». Жюри конкурса СЛАВА возглавлял Мстислав (Слава) Ростропович, который годом раньше стал первым его премиантом, а потом учредителем фонда. Авторитет премии был чрезвычайно высок: «Главная премия "СЛАВА/GLORIA" присуждается выдающемуся музыканту ... за исключительный вклад в развитие культуры человечества. Это своего рода "Премия жизни"».
19 июня 1998 года в Большом зале Московской консерватории состоялась торжественная церемония: мэр Москвы Ю. Лужков вручал премии композитору Альфреду Шнитке, скрипачу Максиму Венгерову и певцу Роберто Аланья. Шнитке, однако, находился в Гамбурге, о его выходе на эстраду не могло быть и речи. Премию за
236
него получила жена Ирина. Телевидение показало ее крупным планом, и мы увидели слезы в ее глазах.
Затем состоялся концерт, в программу которого вошла и Девятая симфония Шнитке. Дирижировал Рождественский, в буклете этой презентации поместивший свой комментарий к ней. Внимательно вчитаемся в его текст. «В начале 1997 года в Гамбурге я познакомился с рукописью Девятой симфонии Альфреда Шнитке. Она представляла собой полностью законченную партитуру трехчастного сочинения. В рукописи не было никаких временных пробелов, пропущенных тактов, предложенных вариантов и т. д. Вся конструкция симфонического цикла была безупречно выстроена. Однако считать симфонию законченной, то есть готовой к исполнению, было невозможно из-за крайне неразборчивого авторского почерка — последствия тяжелейшего заболевания, приведшего, в частности, к потере речи и нарушению движений. Партитура нуждалась в "расшифровке". Взявшись за эту работу, я поставил перед собой цель, не ограничиваясь чисто техническими проблемами, воссоздать авторский замысел, опираясь на свой опыт исполнения его музыки. ... Я старался максимально войти в "русло стиля" композитора, пользуясь "коллажированием" в самом широком смысле слова и многоплановым цитированием (музыки Моцарта, обобщенных интонаций советского массового мелоса, стилистических "оглядок" на столь любимого Шнитке Брукнера), "высвечиванием" характерных для композитора тембров (флексатон, электрогитара и др.)».
Такой и была презентована Рождественским на торжественном гала-концерте «Девятая симфония Шнитке» — с пестрыми вставками из музыки не-Шнитке. Но слушающим сравнить было не с чем. Всё точно знал только один человек — Альфред Шнитке. И он не мог ничего сказать.
Приехав в Гамбург, Ирина, как всегда, стала демонстрировать мужу запись с концерта. Реакция автора была, увы, негативной — услышанного варианта он не принял. Возникла идея поручить какому-нибудь музыканту медленно и кропотливо «расшифровать» столь неясную партитуру. И осталось попросить Геннадия Николаевича отменить уже объявленные в мире исполнения сделанной им версии — с чем он согласился.
237
Роковая «девятка», преследовавшая великих европейских симфонистов от Бетховена до Малера, поразила своей загадочной стрелой и последнего, замыкающего эту линию композитора. Его Девятая симфония обернулась и его «девятым валом»: 3 августа 1998 года Альфреда Шнитке не стало.
Весть о смерти Альфреда Гарриевича Шнитке облетела весь мир. В России сообщения шли по каналам телевидения и радио, появились на первых страницах газет. Это были, как формулировала пресса, проводы «последнего гения музыки XX века». И факты здесь таковы: скончался Шнитке на шестьдесят четвертом году жизни в клинике Гамбурга от обширного инсульта; находился он там с 4 июля, когда произошел удар; прощание в Гамбурге состоялось 8 августа (туда пришли Губайдулина и Суслин); похороны, по завещанию самого Шнитке, проходили в России; панихида — 10 августа в Большом зале Московской консерватории, после чего — отпевание в православной церкви Св. Иоанна Воина и похороны на Новодевичьем кладбище.
«Где стол был яств, там гроб стоит». 10 августа в Большом зале консерватории, где только что отгремели салюты СЛАВЫ в честь композитора Шнитке, собрались те же люди, но по другому поводу. Оказалось, что их неимоверно много. Играл Ростропович, пел хор под управлением Полянского, рядами у гроба стояли Хржановский, Климов, Митта, Ю. Любимов, Битов, Вознесенский, Ахмадулина, Ерофеев, Рождественский и Постникова, Башмет, Гутман, Н. Петров, В. Фельцман, Екимовский, Саульский, Дашкевич, прибыли Слонимский, Канчели, Лубоцкий, Крыса, Ивашкин, Д. Смирнов и Фирсова (друзья слетались из Японии, США, Франции, Англии, Германии, Новой Зеландии...). Ректоры Овчинников, Горлинский, министр культуры Дементьева, премьер-министр Кириенко. Конечно же семья. Словно прощальный музыкальный голос самого Альфреда Шнитке прозвучала скрипка Кремера... Трудно вспомнить, чтобы когда-либо собиралось такое количество представителей элиты России, как у гроба Шнитке.
То, что Шнитке похоронили на родине, было актом величайшей мудрости — и со стороны его самого, и со стороны его семьи, и со стороны Российского государства, сумевшего вовремя откликнуться на произошедшее. По словам супруги Ирины, никакого переезда
238
в Германию у них не было, и Альфред до последнего мечтал о том, как бы он работал на своей московской квартире по улице Дмитрия Ульянова. «Симпатическое» тяготение Шнитке к России, по гамбургскому счету, оказалось столь же велико, как и тяготение России — к Шнитке.
Среди многих значительных высказываний в прессе выделю слова Виктора Екимовского. «Его нельзя назвать просто композитором, в нашем отечественном искусстве второй половины XX века он олицетворял само Время — именно он повернул всех нас лицом к новой музыке, заставил поверить в нее и все свое творчество отдал свободе духа, которую мы сейчас благодаря ему получили. При этом он как бы принял на себя "грехи" нашего мира и мужественно пронес эту кару практически через всю свою жизнь» (9, с. 1).
* * *
Жизнь же идет вперед — жизнь сердец и жизнь музыки.
Имя А. Г. Шнитке было присвоено Московскому государственному институту музыки (МГИМ) и Саратовской областной филармонии.
Коллектив педагогов МГИМ под руководством В. И. Горлинского — вуза, выросшего на основе училища, которое некогда окончил Шнитке,— с большим энтузиазмом принял решение о присвоении их институту имени славного выпускника. В 1997 году, еще при жизни композитора, его имя получил колледж при МГИМ. Тогда же был образован и Шнитке-центр для изучения и пропаганды его музыки. Лишь после смерти Альфреда Гарриевича и весь вуз получил официальное право носить его имя: Московский государственный институт музыки имени А. Г. Шнитке (1999). В 2000 году при институте был открыт и Музей имени А. Г. Шнитке.
В Саратовской консерватории проявили заботу о создании своего Шнитке-центра еще раньше (E. Д. Ершова): презентация состоялась 22 ноября 1993-го. Шнитке был счастлив такой инициативой земли, давшей ему жизнь. В ноябре 2001 года и Саратовская областная филармония получила имя А. Шнитке. В родном же городе композитора, Энгельсе, в ходе мемориальных обсуждений был придуман звонкий лозунг: «Зальцбург — город Моцарта, Энгельс — город Шнитке!»
239
Личность Шнитке, его жизнь и смерть вдохновили его коллег на создание памятных произведений: Сергей Слонимский посвятил ему «Один день жизни», кантату на текст из древнеиндийской «Дхаммапады», Шесть романсов на слова М. Лермонтова и Г. Державина, Роман Леденев — «Тишину» для скрипки соло, Ефрем Подгайц — «Фантазию памяти Альфреда Шнитке» для баяна соло (набросок его биографии до последнего вздоха), Джон Ноймайер сочинил для Мариинского театра балет «Звуки пустых страниц» о судьбе композитора, на музыку Альтового концерта Шнитке (и был удостоен российской премии «Золотая маска»).
О перспективе исполнения музыки Шнитке с надеждой сказал Мстислав Ростропович: теперь, когда жизнь автора окончена, открывается возможность самых широких интерпретаций его произведений; я был бы очень скован, если б, например, передо мной сидел живой Бетховен.
В 2001 году, в начале третьего тысячелетия, я разговариваю с Ириной Федоровной Шнитке — о нем и о ней. «Любовь никуда не уходит. Его нет, а я его люблю». И в резонанс с этими словами в памяти всплывает женский голос из оперы «Джезуальдо»: «Нет смерти, нет разлуки. Здесь разлучат нас, но будем вместе там, где нет страданий...» «Так говорила Маргарита»,— сказал бы Михаил Булгаков.
В далекой дали растворяются слова Мастера-Шнитке: «...все в истории бесконечно, и ничто не имеет окончательного качества и определения...».
Сама же МУЗЫКА, пройдя сквозь временную смерть ее автора, навсегда обретает свою вневременную жизнь.
Фотографии