Социализация детей. Освоение музыкально-фольклорной традиции

Дата: 2025-05-21; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Обряды и песни жизненного цикла

_________________________________________________________

Введение

Человек на протяжении своей жизни постоянно изме­няется: растет, развивается физически, духовно и эмоциональ­но, из ребенка превращается в подростка, потом во взрослого. Подобно тому как солнце, миновав точку полуденного подъ­ема, клонится к закату, человеческая жизнь, достигнув наивыс­шего расцвета, вступает в фазу постепенного угасания и при­ходит к старости — завершающему периоду существования человека в этом мире. Поскольку в традиционном сообществе за каждой возрастной группой строго закреплены определенные нормы бытового и обрядового поведения, в течение жизни неоднократно возникает необходимость снятия расхождений между биологическим состоянием человека и его социальным статусом. В народной культуре единственным способом приве­дения их в соответствие является ритуал.

Подчиняя отдельные личности законам коллектива, ритуал служит средством периодического обновления и пере­страивания всего сообщества; обеспечивает накопление соци­ального опыта и существование традиции во времени; наконец, вызывает у каждого члена коллектива чувство защищенности и таким образом создает атмосферу психологического комфор­та.

При всем многообразии кризисных ситуаций, связан­ных с несоответствием биологического и социального статуса человека, все они оформляются ритуалами одного типа, полу­чившими в науке название ритуалы перехода. Их глубинный смысл заключен во временной символической смерти человека в прежнем статусе, его воз­вращении в «неокультуренное» природное состояние, а затем возрождении в новом качестве.
Этнологи выделяют в ритуалах перехода три этапа:

- отчуждение индивида от своей половозрастной груп­пы, которое выражается в постепенной утрате присущих ей признаков и свойств, в ограничении свободы передвижений в пространстве, в запретах на контакты с другими людьми;

- центральная фаза ритуала, когда человек уже утратил свой прежний статус, но еще не получил нового. Знаком пере­ходного, лиминального, состояния становятся внешний вид человека, в котором акцентируются его природные черты (рас­пущенные волосы, отсутствие пояса, головного убора, украше­ний, ярких цветов в одежде), пассивность, ритуальное молча­ние или особые формы звукового поведения. Это состояние осмысляется в народной культуре как временная ритуальная смерть;

- обретение нового социовозрастного статуса и приоб­щение к соответствующей группе социума, что знаменуется сме­ной прически, одежды и головного убора, а также получением новых физических возможностей, которые демонстрируются в форме обрядовых испытаний.

Общий смысл всех переходных обрядов обнаружива­ется в единстве их кодов, что особенно отчетливо проявляется в употреблении в разных ритуалах одних и тех же предметов и совершении сходных действий.

Основная идея любого из ритуалов жизненного цик­ла - создание нового существа, преобразование «природно­го» в «культурное» - находит аналогии в таких процессах, как приготовление пищи, прядение, ткачество и шитье. Не случай­но составляющей частью любого обряда жизненного цикла яв­ляется общинная или семейная трапеза, для которой приго­товляется специальная еда, принимающая на себя роль обрядового символа. Символическим значением наделяется не только конечный продукт (выпеченный хлеб, каша), но и исходное природное сырье - зерно, в котором воплощается фундаментальная оппозиция жизни и смерти. Зерном обсы­пают жениха и невесту перед отъездом к венцу и при встрече их в доме родителей жениха, зерно бросают в могилу во вре­мя похорон; его используют в очистительных родильных об­рядах; из него готовят кашу (кутью) на крестинах, похоронах, поминках; зерно - исходный продукт для свадебного каравая.

Так же разнообразно используются в семейной обряд­ности различные растительные волокна (лен, конопля) и шерсть животных. Они являются устойчивыми аналогами волос чело­века, которые, в свою очередь, связаны с представлениями о плодородии, силе, богатстве и здоровье. Кроме того, шерсть, кудель, пряжа служат сырьем для изготовления новых пред­метов и поэтому входят во многие инициальные (начальные) магические практики. Действия, совершаемые с волокнами в процессе прядения, - скручивание, завивание, переплете­ние - осмысливаются в народной культуре в связи с идеей роста, увеличения в объеме. Этим определяется включение сходных действий в родильный (свивание ребенка), свадеб­ный (повивание невесты) и похоронный (окручивание покой­ника) обряды. Конечный продукт пря­дения - вытканные изо льна и конопли полотенца - выступает в семейной обрядности как универсальный знак символичес­кого пути, связывающего «тот» и «этот» свет.

Едина и топография ритуалов жизненного цикла, дик­туемая структурой обжитого человеком пространства. В нем выделяются пограничные локусы - баня, хлев, амбар, а также сакральные центры - красный (святой) угол и печь. Красный угол еще с дохристианских времен был священным местом, свя­занным с предками. В некоторых локальных традициях до сих пор существует обычай хоронить умерших стариков под этим углом дома. Иконы, помещаемые в святом углу, не только обеспечивали дому покровительство небесных сил, но и восприни­мались как зримый, вещный образ предков-родителей. Совме­стная молитва, обращенная к иконам, являлась непременной частью крестинного застолья, свадебного и похоронного обря­дов, поминальной трапезы. Размещение обрядового лица (но­ворожденного, невесты, покойника) в красном углу или близ чего символизирует его приобщение к роду и предкам, а также обеспечивает благословение небесных покровителей — хрис­тианских святых.

Другой важнейший центр жилища, структурирующий пространство ритуалов жизненного цикла, - печь, связанная с целым комплексом мифологических представлений. В печи готовится еда, выпекается хлеб, и уже в силу этого она осмы­сливается как своеобразный «трансформационный узел», где сырое превращается в печеное, природное. Именно поэтому печь использовалась в родильной обрядности и лечении новорожденных детей. Слабость ребенка воспринималась как признак его недоделан­ности, «недопеченности». Поэтому над ним совершался обряд перепекания, известный во многих областях России: младенца на хлебной лопате помещали в теплую печь. В этом обряде отчетливо просматривается и уподобление печи материнской утробе. Выпечка обрядового хлеба также осмысливается как зачатие, вынашивание и рождение ребен­ка. Кроме того, печь осознается как канал связи между своим и иным миром. По поверьям, через печную трубу приходят на этот свет души новорожденных, и туда же улетает душа после смер­ти человека. Возможно, поэтому при распределении жизнен­ного пространства в избе между членами семьи печь всегда отводилась детям и старикам, стоящим ближе других к грани­це мира предков.

Каждый член традиционного сообщества обладает не только социальным, но и ритуальным статусом, определяющим его участие в обрядовой жизни коллектива, причем соотноше­ние этих важнейших ролей постоянно меняется в зависимости от возраста человека. Согласно народным представлениям, человек в момент рождения пересекает границу двух миров, приходя с «того» света в пространство живущих. Второй раз он минует эту границу в старости, уходя в «мир иной». Срок максимальной реализации человеческого естества совпадает с продуктивным периодом семейной жизни. Находясь в зените своего жизненного пути, в точке наибольшей удаленности от иного мира, человек выполняет множество функций в семье и общине. Его участие в обрядовой деятельности на этом этапе ограничено. Дети и старики оказываются ближе к миру пред­ков, что и определяет их роль во многих ритуалах и магических практиках календарного и жизненного циклов.

Жизнь человека в мире традиционной культуры мож­но сравнить с подъемом по длинной лестнице, где каждая но­вая ступенька связана со сменой внешнего облика, изменени­ем социовозрастного статуса и обязанностей в традиционном сообществе. Однако в жизненном цикле человека выделяются три наиболее важных события: рождение, вступление в брак и смерть. Каждое из них оформляется ритуалом переходного типа, но только свадебный обряд реально содержит все три его фазы. В родильном и погребальном обрядах один из этапов существует на концептуальном уровне.

Эти события имеют огромное значение не только в био­графии отдельного человека, но и в жизни всей крестьянской общины, поскольку значительно меняют ее структуру (Байбу- рин 1997, с. 8). С рождением ребенка увеличивается состав всего социума; молодожены превращаются в мать и отца; их родите­ли - в дедушек и бабушек; новый статус обретают и крестные. Свадьба полностью меняет состав двух семей: родители жени­ха становятся свекром и свекровью, его братья — деверьями, а сестры - золовками. Родственники невесты приобретают статуи тестя, тещи, шуринов, своячениц. Кроме того, одна семья теряет, а другая получает нового члена — невестку, которой со временем предстоит занять место главной женщины в доме. Изменения затрагивают и все крестьянское сообщество, в ко­тором становится одной семейной парой больше. Со смертью крестьянина его жена становится вдовой, дети - сиротами, но одновременно община получает еще одного предка-покровителя. Тесная связь личных и коллективных событий в тради­ционном сообществе определяет необходимость совместного, общинного переживания кризисных этапов жизни каждого че­ловека, а также создает непрерывность и интенсивность обря­довой деятельности социума, его двойную - повседневную и ритуальную - структуру. Социальный статус человека выра­жается в особом «имени» и диктует его обязанности в ритуаль­ной жизни коллектива. Мальчики и девочки 7~10 лет нередко участвуют в календарных обрядах (святочных обходах дворов, закликании весны) совместно, поскольку они еще не достигли половой зрелости. Маленькие мальчики выполняют особые функции в свадебном ритуале, продавая косу невесты. Иногда их сажают на колени новобрачной, желая таким образом воз­действовать на пол будущего ребенка. С 13—14 лет подростки становятся парнями и девками, и в дальнейшем их ритуальные роли разделяются. Девушки - главные участники святочных гаданий, весенних хороводных гуляний, обрядов троицко-ку­пальского цикла. В качестве подруг невесты они ведут довенеч- ную часть свадебного ритуала. Парни присоединяются к муж­чинам в пасхальных обходах дворов, составляют «партию» жениха в свадьбе. Выйдя замуж, девушка превращается в мо­лодуху. До рождения первого ребенка за ней сохраняется пра­во присоединяться к девушкам на гуляньях и посиделках. Мо­лодухи и их мужья являются объектами многих действий, совершаемых на Масленицу. Замужние женщины, имеющие детей, - бабы - берут на себя основную нагрузку в полевых работах и жатвенной обрядности. В качестве свах они направ­ляют ход свадебного действа. ЬаЬы-большухи организуют календарные поминовения и важнейшие события в празднич­ной жизни села, включая общинные трапезы. Выйдя из дето­родного возраста и став старухой, женщина получает право ве­сти похороны, обмывать и обряжать покойников, петь над ними во время ночных бдений в доме умерших, тем самым готовясь к переходу в иной мир (Адоньева 1998, с. 26).

Так, постоянно участвуя в обрядовой деятельности кол­лектива,человек ощущает свою причастность к жизни всего

традиционного сообщества, непрерывную связь с другими его членами, и это рождает в нем чувство защищенности и значи­мости собственного существования.

Родины и крестины. Колыбельные

и крестьбинские песни.

Главный смысл всех обрядовых действий, совершае­мых при рождении ребенка, состоит в том, чтобы завершить переход нового человека в мир живых, помочь ему обрести правильную и законченную форму. Сами роды осознаются лишь как начальный этап в длительном процессе культурного стро­ительства человека.

Родильные обряды начинались задолго до появления ребенка на свет - с подготовки будущей матери к этому собы­тию. Ей предстояло не только дать жизнь новому человеку, но и самой совершить один из важных ритуальных переходов. По мере приближения родов жизнь беременной женщины ре­гулировалась все большим количеством запретов. Ей нельзя было стричь волосы, носить бусы, удалять зубы, смотреть в зер­кало и на огонь, участвовать в похоронах, вообще куда-либо ходить без сопровождения, совершать какие-либо действия с нитками и пряжей. Во время родов роженице было необхо­димо «вернуться к природному облику»: расплести косы, снять кольца и серьги, развязать узлы на одежде.

Большое значение всегда придавалось времени и ме­сту рождения, от которого, согласно народным представлени­ям, зависела судьба ребенка. Несчастливыми считались пол­ночь, безлунье, а также день, совпадающий с похоронами или поминками. На Русском Севере и в Сибири было принято ро­жать в бане или на повети, то есть в пограничных локусах. В Псковской области женщины рожали в хлеву на соломе, «по­тому что Христос тоже родился в хлеве» (НТКП, 1, с. 493).

Ведущая роль в совершении родильных обрядов при­надлежала повитухе (бабе, повивальне, баушнице), которая выступала как посредник между «этим» и «тем» светом, лекарь и помощница роженицы в период ее ритуального перехода. Повитуха впервые появлялась в жизни будущих родителей на их свадьбе, когда они ехали от венца. Она выносила им моло­ко и бруснику, чтобы их дети родились белыми и румяными. По народным поверьям, повитуха могла воздействовать на пол, облик и характер будущего ребенка, «намаливая» и передавая беременным женщинам различные продукты. Во время родов повитуха не только следила, чтобы были развязаны все пояса и узлы на одежде роженицы, но и открывала все замки, двери, сундуки в доме, растворяла ворота, чтобы открыть ребенку путь на «этот» свет (Добровольская). После рождения младенца в обязанности повитухи входила «корректировка» его пола: для этого мальчикам и де­вочкам она перерезала пуповину на разных предметах (то­поре, веретене), связанных с мужским или женским трудом. Затем она «правила» младенца, как бы лепя его, придавая ему правильную форму, потом обмывала ребенка, смывая с него «нечеловеческие», «потусторонние» свойства. Таким образом она символически приводила его в исходное состояние для последующего культурного оформления. Одним из способов приобщения новорожденного к роду было его заворачивание в старую рубаху. До крещения дети считались нечистыми и опасными, воспринимались как бесполые существа, о чем свидетельству­ет употребление по отношению к ним существительных сред­него рода: дитя, чадо.

Важнейшим этапом в формировании человека явля­ется крещение, один из главных смыслов которого - имянаре­чение. Через имя он приобщается к своему роду, получает небесного покровителя и наделяется долей-судьбой. Крещение в традиционной культуре выступает как аналог рождения. Об этом свидетельствует большое количество запретов и пред­писаний, касающихся поведения крестных во время их пути с ребенком в церковь, а также осмысление этого пути как дол­гого и опасного. По возвращении крестных родителей с мла­денцем домой устраивались крестьбины, совершались дей­ствия, символизирующие приобщение ребенка к родному дому. Его проносили над положенными на пороге предметами до­машней утвари, прикладывали к печи, к столу и лежащему на нем хлебу.
Крещение должно было следовать после обряда «очи­щения» или «размывания рук», знаменовавшего окончание ритуального перехода матери и совершавшегося повитухой на сороковой день после родов.

До «очищения рук» роженица не показывалась на лю­дях и была отстранена от многих домашних работ (печения хлеба, доения коров), которые вместо нее выполняла повитуха.

После «очищения рук» роженица шла в церковь и «бра­ла молитву» - воцерковлялась после периода «нечистоты».

Иногда это совершалось параллельно с крещением ребенка.

После возвращения крестных с младенцем из церкви устраивалось крестьбинное застолье, которое иногда называ­ли «каша» — по главному ритуальному блюду, изготавливае­мому повитухой. Горшок с густой кашей разбивали таким образом, чтобы образовалось множество черепков, символи­зировавших изобилие и достаток, а каша при этом осталась бы целой. Повитухе давали выкуп за кашу, а все участники трапе­зы дарили друг другу подарки, что знаменовало перераспре­деление общей доли в связи с появлением нового члена крес­тьянской общины. Символом доли выступала каша, которую участники застолья делили между собой, унося небольшое ее количество домой для своих детей (Байбурин 1993а, с. 52).

В регионе русского Поозерья (юг Псковской, северо- запад Смоленской обл.) во время крестьбин за столом испол­нялись крестьбинские песни ~ величания бабе-повитухе и крестным родителям (кумовьям).

В течение двух лет с момента рождения основным пе­сенным жанром, сопровождавшим жизнь ребенка, были колы­бельные (байки, баюкальные песни, коты, баюшки) - песни, адресованные младенцу, находящемуся в состоянии ритуаль­ного перехода, и функционально направленные на завершение этого перехода (Головин, с. 10).

Байки сопровождались мерным покачиванием ре­бенка в колыбели (зыбке, люльке), которая прикреплялась к потолку таким образом, что при качании двигалась снизу вверх. Считалось, что это способствует быстрому росту и раз­витию ребенка.

Тексты баек строятся на свободном чередовании не­скольких сюжетных мотивов, связанных с функциями этого жанра в традиционной культуре.

Наиболее очевидна функция усыпления. Оно достига­ется многократными повторами слов - маркеров жанра: «бай» и «люли», а также производных от них (Головин, с. 20-22). В текстах баюшек часто призываются «помощники»: Сон и Дре­ма, животные и птицы, которые должны помочь ребенку ско­рее уснуть.

Усыплению способствуют и особенности музыкально­го склада колыбельных песен: размеренная периодичность му­зыкального ритма, мелодическая монотонность, исключающая резкие контрасты в развертывании напева. Эти черты являются общими для большинства колыбельных, независимо от того, какой локальной традиции они принадлежат.

Вместе с тем интонирование колыбельных противосто­ит песенному: их причитывают, сказывают.

Объединяет их с похоронными плачами и то, что оба эти жанра в русской музыкально-фольклорной традиции явля­ются сольными. При этом исполнительницы (плачеи-воплени- цы, няньки-пестуньи) выступают от лица всей крестьянской общины, выражая не свои личные, а коллективные мировоз­зренческие и морально-этические установки.

Раннее детство. Потешки и прибаутки

Если начало физического и духовного формирования человека четко определено датой его рождения, то в дальней­шем этот процесс рассредоточен во времени. В раннем дет­стве его фазы определяются признаками телесного развития ребенка: появлением зубов, ростом волос, способностью хо­дить и др. Каждое из этих событий оформляется различными магическими практиками, фиксирующими стадии «доделы­вания» младенца.

Важнейшим периодом считался возраст от 5 до 7 лет, когда дети начинают осознавать свою половую принадлеж­ность. Если в первые годы жизни пол ребенка никак не обо­значался в его внешнем облике, то с этого времени на детей надевали женскую (юбка, платок) или мужскую (штаны, шап­ка) одежду; девочкам впервые заплетали косу.

С раннего детства человек погружался в звуковой мир традиционной культуры. Песни, исполняемые взрослыми для детей, направлены на развитие слуха, памяти, моторики, на по­степенное постижение ребенком основ музыкально-фольклор­ной традиции (Зилотина, Смирнова, с. 123-124).

Такие песни называют пестушками, потешками, прибаутками, прибабуньками. К ним примыкают и песенки из сказок, обычно передающие прямую речь персонажей. Эти про­изведения составляют группу, объединенную общими законо­мерностями как музыкального, так и поэтического склада.

Развивающая функция пестушек и потешек обусловли­вает их сближение с другими жанрами музыкально-фольклор­ной традиции. Так, отмечаемое многими исследователями (Зи- лотина, Смирнова, с. 126) сходство ритмической организации потешек и взрослых плясовых песен вызвано задачей развития координации движений у детей. Обычно в основе пестушек лежат наиболее универсальные структуры плясового ритма: восьмивременники и примыкающие к ним цезурированные формы со стихом 7+7, а также сегментированные музыкально­ритмические формы типа «Камаринской».

В звуковысотном строении пестушек, потешек и при­бауток локальная специфика выражена минимально. Часто они интонируются на грани пения и речитации или сочетают в себе обе эти формы вокальной артикуляции и поэтому никогда не воспринимаются носителями традиций как песни. Их напевы чрезвычайно просты, лишены внутрислоговых распевов. Ино­гда они сходны с напевами местных плясовых песен довольно позднего слоя, однако значительно чаще бывают построены на чередовании двух звуков в пределах терцового или квартового амбитуса.

Песни, исполняемые взрослыми для детей, способ­ствуют формированию памяти и речи, что проявляется в орга­низации поэтических текстов. В них называется большое коли­чество предметов, действий и понятий, погружающих детей в словесный мир крестьянской общины. Иногда тексты постро­ены на простом их перечислении, в других же случаях акценти­руются причинно-следственные связи:

Козел пошёл в лычки, а коза - в орешки.

Козел пришёл с лычек - нет серой с орешек.

Нашлём на те волка: волк не йде козу йисть,

Коза не йде домой жить. <...>

Нашлём на те людей: люди не йдут волка ганить,

Волк ня йде козу йисть, коза ня йде домой жить. <...> Нашлём на те огонь: огонь не йде медвю палыть,

Медея не йде людей ламыть, люди не йдут волка ганить, Волк не йде козу йисть, коза не йде домой жить.

Развивающая функция объединяет потешки с колы­бельными, что выражается в наличии общих сюжетных моти­вов в их поэтических текстах. Кроме того, все песни, исполняе­мые взрослыми для детей, принадлежат исключительно к сфере сольного интонирования.

Социализация детей. Освоение музыкально-фольклорной традиции

Включение детей в трудовую и обрядовую жизнь крестьянской общины происходило постепенно. Начиная с 5^_б-летнего возраста девочкам поручали разжигать лучину на супрядках — собраниях взрослых в осенне-зимний период для совместной работы. С 7 лет дети пасли гусей, девочки при­сматривали за грудными детьми и носили их к матерям на поле, чтобы те их покормили. С 8~9 лет девочки начинали прясть, а с 10 лет учились ткать. Мальчики с 10 лет плели лапти, с 11-ти начинали пахать, возили воду на лошади и помогали ухажи­вать за скотом. Подростки 12-13 лет пасли скотину, оставались с лошадьми в ночном, помогали матерям на жатве.

Приобщаясь к крестьянскому труду, дети осваивали и связанные с ним формы музыкально-поэтического фолькло­ра. В областях Русского Севера и Северо-Запада, где одно из центральных мест в песенных традициях занимают причитания, обучение голошениям происходило в поле во время пастьбы и жатвы. Девочки «водили голосом», причитывали на солныш­ко, прося, чтобы оно скорее закатилось и можно было бы пой­ти домой. С Егорьева дня до Покрова дети ходили в подпасках у взрослых пастухов или нанимались к богатым хозяевам. Во время пастьбы маленькие пастухи перекликались между собой,

«вукыли — голые на голые» Эти «уканья» пред­ставляют собой зовы-вокализы, по характеру мелодики близ­кие к напевам местных похоронных причитаний.

Приобщение к обрядовой жизни в детстве происходи­ло через игру в куклы и имитацию различных ритуалов семей­ного цикла. Обычно из глины или тряпок изготавливали целую «семью» кукол с «маленькими детьми». Девочки укладывали кукол спать, пели им колыбельные, устраивали кукольные свадьбы и похороны. Хоронили кукол в поле, где пасли скоти­ну, или рядом с кладбищем, голосили по ним, а потом ходили «поминать» хлебными корочками, ягодами, орехами, щавелем (НТКП, 2, с. 76).

С раннего возраста дети участвовали во многих ритуа­лах календарного цикла. Речитативные формы детского обря­дового интонирования имели широкую сферу функциониро­вания и за пределами ритуалов. Так, повсеместно были распространены детские закликания дождя: «Когда дождь, кри­чали: "Радуга-дуга! Перебей дождя! Будет солнышко, высакол- нышко!"» (Псковская обл.; НТКП, 1, с. 204). Для таких закличек характерны неопределенность звуковысотного контура и чет­кость ритма скандируемых слов, сходного с ритмоформулами потешек и прибауток.

Весной дети играли на улице в подвижные игры: в лап­ту, горелки, «косой дождь» (становились спиной в круг, бра­лись за руки и бегали, пока не упадут), «золото хоронить» и др. Некоторые из этих игр сопровождались песенками простого ритмического и звуковысотного строения, близкими к потешкам и прибауткам, исполняемым взрослыми для детей. Как пра­вило, амбитус их напевов не превышает терции, а слоговая музыкально-ритмическая форма относится к разряду восьми- временников.

В некоторых играх - в «мак», «лен», «конопельку» и других - имитировался цикл работ по выращиванию различ­ных сельскохозяйственных культур и дальнейшей их обработке.

Этапы трудового процесса отражены в текстах песен, сопровож­дающих эти игры, и в действиях их участников. Следовательно, в этих играх происходило не только приобщение к видам крес­тьянского труда, но и освоение элементов народной музыкаль­ной речи и хореографии. Вместе с тем приуроченность подоб­ных игр к ранней весне - древнему началу года - позволяет видеть в них и более глубокий мифологический подтекст, свя­занный с идеей переструктурирования мира в кризисных ситу­ациях бытия традиционного социума.

Обряды инициационного характера

Ритуалы, оформляющие вступление человека в фазу половой зрелости и обретение им статуса взрослого члена об­щины, принято называть инициационными. Их смысл состоит в испытании физических и духовных способностей посвящае­мых, в ознакомлении их с ритуально-обрядовыми знаниями и текстами, во внутреннем и внешнем преображении, в измене­нии стереотипов поведения и внешности (Геннеп, с. 40-41).

У русских инициационные ритуалы не зафиксированы в той форме, в которой они существуют у народов с архаическим типом культуры. Однако элементы инициаций легко обнаружи­ваются во многих обрядах и магических практиках календарного и семейного циклов, а также в особенностях поведения не­которых замкнутых мужских сообществ. Обязательной в развле­чениях таких групп была подчеркнутая демонстрация удали и молодечества. Нередко особый статус участников мужских ватаг, громад, табунов маркировался элементами одежды или прически. Это касается и артелей кулачных бойцов, культи­вировавших правила и приемы традиционных восточнославян­ских боевых искусств. Хотя в боях кулачников могли участвовать и подростки, значимым было достижение юношами 17-18-лет- него возраста, когда их принимали во взрослую партию бойцов. С этого момента парни получали право носить чуб - признак мужчины, - в отличие от женской косы (Базлов, с. 141).

Одним из этапов инициационных обрядов является испытание физической силы и ловкости, которое может прохо­дить как в формах боевых противоборств (в кулачных боях и драках), так и в виде мужских силовых игр, входивших в об­щинные праздники и гулянья. Особенно большое место такие мужские состязания занимали у субэтнических групп с воинским укладом жизни, например у казаков.

Важным элементом праздничной культуры донского ка­зачества выступают конские состязания с рубкой лозы, джигитов­кой, стрельбой на скаку, к участию в которых допускаются юноши с 15 лет. Окончательной зрелости казак достигал к 19 годам, когда он мог стать полноправным членом мужского сообщества.

Инициационная символика у русских отчетливо выра­жена в рекрутской обрядности, сложившейся в конце XVII - начале XVIII века. Она проявляется и в терминологии, связан­ной с изменением прически (забрить в солдаты), и в объеди­нении рекрутов в группы с демонстративным поведением их членов, нарушающим обычные нормы (Байбурин 1993а, с. 63).

Период подготовки к призыву отмечен гуляниями пар­ней, нередко носившими агрессивный характер и включавши

ми катания на лошадях, различные бесчинства, хождение по деревне с пением припевок под гармонь, гостевания у родствен­ников и соседей. По мере приближения дня проводов ново­бранцы становились все пассивнее и их поведение все более жестко регламентировалось (Черных, с. 142).

Многие исследователи отмечают параллели между рек­рутской и свадебной обрядностью (Вернштам 1988; Байбурин 1993а и др.). При этом статус рекрута в большей степени сходен со статусом невесты, а не жениха. Этапами проводного ритуала были: хождение в баню, «чтобы смыть с себя кручину и печаль по родной стороне» (Ульянов, с. 235); поездка в церковь, где ново­бранца напутствовал священник; катание по деревне на лошадях; застолье, на котором отец благословлял рекрута иконой и хлебом; прощание с домом и проводы новобранца до околицы (Байбу­рин 1993а, с. 64). Во время перемещений рекрута (как и невесту) вели под руки, часто - спиной вперед (аналог выносу покойника вперед ногами). Среди предметов рекрутской обрядности отме­тим и такой свадебный атрибут, как наряженная елочка, которую девушки срубали в лесу в день проводов, украшали лентами и ста­вили в доме призывника в красном углу (Ярыгина, с. 151).

Музыкальный ряд всего периода рекрутских гуляний составляют лирические песни с тематикой прощанья, а также припевки, в которых описываются реалии рекрутского набора. В день проводов к ним присоединяются причитания, интонируемые на напевы погребальных плачей и маркирую­щие переходный статус рекрута.