Алан А.: Родители, которые хотят быть просто хорошими
Есть одна шокирующая меня как родителя вещь: мы совершенно не готовы к тому, что дети нас отвергнут.
Когда твои дети вырастают, – а моим всем уже за тридцать, – твоё желание быть родителем, вмешиваться в их жизнь, чтобы помочь, не исчезает. А меняется лишь их потребность в тебе. В один прекрасный день это прелестное дитя, твоё родное, твоё собственное, – уже больше не твоё собственное. Оно идёт по жизни само по себе, делая что-то, о чём ты и не знаешь, не желая принимать тебя в это своё "что-то". Это шок. Я истолковывал это так, что меня отвергают. Я думал, что знаю об отцовстве много, но к этому готов не был.
Есть разница в поколениях – как мы обращались с нашими родителями и как наши дети обращаются с нами. Может, у меня и не было близких отношений с родителями, но я никогда над ними не издевался. Я из кожи лез, чтобы, не дай Бог, не обидеть их чем-нибудь. Я смотрю на своих детей и думаю, как часто они срывают свои обиды на нас. Всем нам хочется, чтобы у нас была большая прекрасная семья, чтобы мы собирались вместе и наслаждались обществом друг друга. Чтобы дети уважали родителей, а родители удостаивались почитания и уважения со стороны детей. У нас так не получилось.
На Рождество, например, все наши дети съехались, и я был так счастлив видеть их дома, но потом был так же счастлив, когда они разъезжались.
Жена с сыном сцепились в каком-то таком дурацком споре, что я и не запомнил, о чём он был. Когда я вёз сына в аэропорт, он сказал:
– Знаешь, пап, я больше не буду приезжать домой. Мама – единственный человек в мире, при котором я чувствую себя каким-то глупым мальчишкой. Я каждый раз говорю себе, что не позволю ей меня доставать, но она каждый раз достаёт.
Меня всегда поражает, как двое людей, которых люблю я и которые любят друг друга, не умеют ладить. Когда я пытаюсь вмешиваться, они отстраняются и от меня.
Двойняшки были не лучше. Они приехали к нам, как в гостиницу, я даже удивился, что они нашли время для нашего рождественского ужина. Когда я спросил об их занятиях, об их парнях, они велели мне не лезть не в свои дела. Я-то спросил так просто, скорее, по привычке, чем для чего другого, но вот так уж у нас с детьми – никогда не знаешь, какие слова вызовут ссору. Я каждый день не переставая думаю обо всех своих детях. Что они делают? Как у них дела? И самый трудный вопрос:
как я могу помочь? Это-то и принесло мне больше всего проблем с моими детьми, этот подход или порыв – как я могу помочь? Как-то так вышло, что он превратился в род вмешательства в жизнь детей, в препятствие их росту, их собственной ответственности за себя.
Мне надо было давно сообразить, что, если с ними произойдёт что-нибудь слишком неприятное или трудное и я смогу как-то внести свой вклад, мои отношения с детьми достаточно крепкие, чтобы они могли снять трубку и сказать: "Па, мне надо с тобой поговорить". Но мне не хватало терпения. Мне непременно надо было знать, что происходит в их жизни. И я не раз влезал к ним, и, хотя ни разу, кажется, не навредил, помочь, как правило, тоже не мог.
Я пришёл к пониманию, что все мы – люди и наши возможности кому-то помогать и чего-то добиваться ограничены. Я не могу изменить отношения между женой и сыном. Им придётся разобраться с этим самим. Я не могу сделать так, чтобы двойняшки больше интересовались остальными членами семьи. Я не могу заставить их откровенничать со мной, если они этого не хотят.
Похоже, у меня просто опускаются руки. Я слушаю, как мои родные ругаются за столом, и думаю, как буду завтра играть в гольф или какие акции куплю. Дело не в том, что мне безразлично. А просто я уже пережил столько этих ссор... Я понял, что какие-то проблемы разрешаются со временем сами собой. Я научился тому, что постоянно беспокоиться и стараться, чтобы произошло то, чему, может быть, и не суждено произойти, равносильно самоубийству. Я думаю, что две трети своей жизни уже пробыл родителем, но треть ещё осталась. И это моё время.
Мы с женой сделали сознательное усилие и завели знакомства и всяческие занятия, на которые у нас, пока мы воспитывали детей, не хватало времени. Это было нелегко. Разве может что-нибудь заменить те годы, когда всё крутилось вокруг детей – заботиться о них, волноваться за них, возить их туда и водить их сюда, добывать им всё необходимое. Мм не были идеальными родителями – куда там! – хоть и старались. И если мои дети однажды придут ко мне и скажут: "Па, ты не был идеальным отцом, но просто хорошим был вполне", этого довольно. Я думаю, что с этим я как-нибудь уживусь.
Острое замечание Алана о том, что он как-нибудь уживётся с тем, что был "просто хорошим" родителем, – вот фундамент отрезвления после целой жизни "переродительствования". Когда Алан отказался от мысли быть идеальным родителем, а вместе с нею от потребности воспитывать идеальных детей путём контроля, выручательства и навязывания своей воли, это избавило его от навязчивой идеи, мучительной и не приносящей удовлетворения.
Нельзя сказать, чтобы это было легко Алану, да и любому родителю. Вполне возможно, что он почувствует потребность вернуться к старой роли "навязывателя ", выручателя", помощника и советчика. Иногда это будет уместно. Разрывание пут взаимной зависимости с детьми не означает, что мы больше их не любим и не выручаем. Это означает, что мы делаем различие между тем, чтобы давать столько, сколько на самом деле необходимо, и тем, чтобы давать чрезмерно. Это означает, что мы отказываемся от потребности быть идеальными родителями, а делаемся просто родителями. Мы остаёмся самими собой, не стараясь угодить всем окружающим, не превращая в свою жизненную миссию манипулирование детьми, не стараясь переделать их и подогнать под свои ожидания. Мы уходим с дороги и позволяем им взять на себя ответственность за собственную жизнь, и это преподаст им необходимые для их роста уроки – более важные, чем всё, что мы для них можем сделать.
Для Алана это означало преодоление страха, преследовавшего его с того самого дня, когда он впервые стал родителем: если он не сумеет решать проблемы детей, то окажется неудачником. Справляться с нашими страхами – что случится, если мы перестанем контролировать каждую сторону жизни детей? – всегда самое трудное. Мысль о том, что решать проблемы детей и устраивать их жизнь – не наша обязанность, а что самая главная наша задача – заботиться о самих себе, кажется противоречащей всему, во что мы верим. Страх и чувство вины могут служить мощными барьерами, из-за которых мы не позволяем тем, кого так любим, испытывать естественные и логические последствия своих поступков. А ведь это единственный для них способ учиться, расти и развиваться.
Отступая, мы поначалу можем чувствовать себя эгоистами. Но если мы вспомним, почему мы когда-то наступали, мы яснее осознаем, в чём наш истинный эгоизм. Часто мы наступаем потому, что не выдерживаем своих чувств, когда нашим детям плохо. Если им больно, нам больно также. Мы делаем для них так много всего, что они могли бы при желании делать сами, потому что нам невыносимо трудно с собственными чувствами.
Всё, что мы делаем, мы часто делаем только ради себя, прикрываясь помощью другим. Мы должны понять, что у наших детей, особенно взрослых, довольно умения и способностей, чтобы взять ответственность на себя. А вот мотивации или потребности к этому им может не хватать, и часто это потому, что у них есть мы, советующие, обустраивающие, дающие.
Осознание того, что он был бессилен против многих проблем своих детей и что многие из них могут быть разрешены только естественным путём, было для Алана началом самооправдания, а не самоосуждения. Он не стал меньше любить своих детей. Собственно говоря, его любовь теперь во многом более чиста и честна, поскольку уже не базируется на чувстве вины и потребности управлять. Позволив себе исполнять свои желания и нужды, он позволил детям реализовывать свои.
Перемены – это процесс. Наши чувства, когда мы делаем шаги в сторону ухода от старых образцов, очень неоднозначны. Но скоро то, что казалось нам нормальным и знакомым, начинает ощущаться как неудобное и нездоровое. Так мы узнаём, что изменяемся в своих мыслях и чувствах. А если перемена, которой мы хотим, требует сосредоточенности больше на себе, чем на детях, мы можем почувствовать на этой стадии скуку и беспокойство. Даже если включённость в их жизнь была для нас мукой, а не радостью, без этого привычного фокуса нашего внимания мы впадаем в панику. Всю жизнь мы искали счастья в детях. Как же теперь быть с самими собой?
В следующей главе вы найдёте набросок плана действий, который поможет вам начать.
Если вы родитель, любящий слишком сильно
"в чём мы ошибались?"
Вы стали родителем, любящим слишком сильно, не без причины. Может быть, такими родителями были ваши отец с матерью. Они и послужили вам моделью того, как вы однажды станете относиться к своим детям.
Может быть, вы терпели лишения в детстве. Ваши физические или эмоциональные потребности не удовлетворялись, и вы приняли сознательное решение, что уж ваши-то дети ни за что не будут страдать, как страдали вы. Вышло так, что в своём энтузиазме вы ударились в другую крайность, стали слишком нежить своих детей, и теперь это вас тревожит.
Может быть, вас мучает чувство вины. Как вы ни старались, вы не смогли стать идеальным родителем, а ваши дети – идеальными детьми. Их страдания питают ваше чувство вины. Силясь его развеять, вы даёте и даёте своим детям.
Может быть, вы родитель-одиночка или у вас неудачный брак. Дети заполняют ощущаемую вами внутреннюю пустоту. Они – смысл вашей жизни. Вы знаете, что надо бы отступиться, но боитесь, что ваша жизнь станет пустой.
Может быть, ваше чрезмерное участие в жизни детей началось тогда, когда вы решили, что должны скомпенсировать
недостаточное участие вашего супруга. Вы стараетесь возместить им это, делая для них всё, что только можете.
Иногда мы "переродительствуем", чтобы поднять самоуважение: "Я хороший родитель – смотрите, как много я делаю для своих детей". Мы считаем, что, чем больше наше участие, тем мы лучше как родители, и любим себя за это. Цену же своего чрезмерного участия мы видим редко.
Эту цену платят не только дети, её платим и мы сами.
У вас непреходящее болезненное беспокойство о детях? Вы нажили себе в процессе жизни язву желудка, мигрень, бессонницу, гипертонию? Вы столько дали детям, а их тем не менее осаждают проблемы и они срывают на вас свои обиды? Ваши мечты о близости с детьми обернулись напряжённостью при встречах или вообще уклонением от общения?
Решения не всегда приходят легко. Перемены всегда встречают сопротивление. Как бы ни болело, а пусть всё будет как есть – так оно легче, привычнее.
Любая перемена образа жизни требует желания, настойчивости и мужества. Если вы видите себя родителем, чья любовь чрезмерна, и хотите измениться, вам могут помочь следующие шаги.