Трансформация китайской идентичности в условиях импортирования рыночных механизмов
Сивинцева О.В. Трансформация китайской идентичности в условиях импортирования рыночных механизмов. Доклад на V Всероссийской Ассамблее молодых политологов, Пермь, 23-24 апреля 2012
Фундамент китайской идентичности составляют два философских учения – конфуцианство и даосизм, которые не только не противоречат, но и прекрасно дополняют друг друга: если основа даосизма представлена учением о строении мира, то конфуцианство апеллирует к «правильным» практикам реальной жизни. Синтез двух учений создавал идеальный ресурс для развития Китая на протяжении многих столетий, однако не смог справиться с переходом к индустриальному укладу жизни, который требовал новой сущностной составляющей, или идеологии развития Китая. При этом очевидно, что совершенно новый институциональный порядок не мог прижиться в силу вытеснения его конфуцианством. Точно также и конфуцианство с его патриархальными традициями уже настолько исчерпало себя, что могло явиться для Китая последней стадией консервации на этапе аграрного общества.
Новой идеологией, трансформировавшей, но не изменившей окончательно направление китайской идентичности, стал марксизм-ленинизм. Во-первых, он явился внятным ответом китайцев на расширяющееся присутствие европейцев на их территории. Во-вторых, предполагал сохранение империалистического Китая. И, наконец, являлся типичной идеологией индустриального уклада, тем самым позволяя Китаю перейти на новый этап развития.
Однако не следует забывать, что марксистская идеология не могла быть импортирована в классическом виде, в противном случае Китай рисковал бы трансформироваться в типично европейское государство. Кроме того, сильнейшее влияние конфуцианства-даосизма не могло сойти на нет даже с переходом к индустриальному укладу. В связи с тем, что дуалистическое философское учение имело полноценный статус религии в Китае, марксистская идеология в той же мере начинает приобретать религиозный статус. Ярким примером тому служит Культурная революция и последовавшие за ней масштабные чистки, вызванные необходимостью исключить из политической жизни страны тех, кто мог так или иначе выражать марксистскую идеологию в ее «чистом виде»[1]. Так, существовавшая с древних времен консервативная китайская идентичность не трансформировалась окончательно, а явилась своеобразной оболочкой, в которую была облечена импортированная марксистская идеология. В данном случае сущностная основа идентичности меняется согласно требованиям времени, однако сохраняется ее религиозный характер.
С начала 1980-х в государственном управлении Китая начинается новый этап, связанный с импортированием рыночных механизмов. В связи с этим был инициирован широкий спектр реформ в обозначенном направлении: расширение сферы государственных услуг, государственно-частное партнерство, приватизация, коммерциализация технологических ноу-хау. Уже к этому времени КНР удалось выйти на более рациональный уровень, совмещающий эффективность и экономию, и отойти от традиционных управленческих инструментов. Во многом этому способствовал тот факт, что большая часть государственных функций была передана в негосударственный сектор, а управленческие механизмы частного сектора были внедрены в государственных организациях.
В течение реформаторской эры высшие политические деятели стремились к идентификации себя не только как решающего фактора в реализации политики партийного государства на макроуровне, но и в импортировании элементов концепции нового государственного менеджмента на мезо- и микроуровнях. Вполне объяснимо, что источником этого являлся существующий режим.
Осознание необходимости ограничения собственной власти ознаменовалось началом экономических реформ в Китае в конце 70-х гг. прошлого столетия. Чтобы противостоять позициям партии, в политико-идеологическом направлении китайским лидерам пришлось отказаться от утопической идеи конструирования коммунистического общества и остановиться на неопределенном этапе позиционирования Китая в контексте «первой стадии социализма». Соглашаясь с ограниченными возможностями партийного государства, национальные лидеры передали часть государственных функций частному сектору. Так, государственный корпоративизм, предполагающий институционализацию самых разнообразных групп общественных интересов, формализовал каналы репрезентации между государством и частными объединениями в ходе реформаторской эры.
Уже после 1979 г. выводы о фундаментальных слабостях государственно-административной машины управления экономической сферой привели к децентрализации и внедрению рынка как альтернативной меры для дальнейшего успешного развития Китая. Импортирование элементов нового менеджеризма не могло не спровоцировать трансформацию политической идентичности. На начальном этапе оно проводилось в двух направлениях. Во-первых, речь идет об изменении роли Китайской Коммунистической партии (КПК), которая воплощала в себе чрезмерную концентрацию власти и патернализм партийных секретарей ко всем видам организаций. При всем при этом даже уход в отставку высших должностных лиц партии сохранял за ними массу привилегий. Однако эти проблемы оказались гораздо более серьезными, чем они осознавались Дэном Сяопином и его сторонникам в начале реформаторского периода. Подтверждением этому служит тот факт, что блок бывших революционеров не только реализовал процесс корпоратизации государственных предприятий и приватизации собственности, но и принял активное участие в формировании организационной культуры нового поколения класса предпринимателей и управленцев. Такая ситуация сохраняется и до сих пор, поскольку преодолеть партийную идентичность, обладающую характером религии в Китае, представляется практически невозможным. Тем не менее, вполне достижимым является ее ограничение, иначе – маловероятно найти дорогу к новым реалиям государственного управления.
Во-вторых, в ходе реформирования четко осознавалась необходимость реструктуризации и демонтажа государственных предприятий. Очевидно, что государственные возможности в такой ситуации ослабевают, поскольку традиционные источники дохода оказываются истощенными, а новая налоговая система еще не институционализированной. Более того, когда новые требования удовлетворены, новые услуги предоставлены и дополнительные функции усовершенствованы, тяжелый груз ложится на существующие источники государственного дохода.
В целях избежать этого и сохранить свою партийную идентичность на начальном этапе реформ руководство Китая в рамках центральной плановой экономики предлагало франшизу и предоставляло определенную долю рынка для распределения продукции по установленным государством ценам[2]. Другими словами плановая экономика в этом смысле выступала источником максимизации прибыли. При данных обстоятельствах партийное государство не позволило себе быть вытесненным рынком, поскольку найти другой источник дохода для него не представлялось возможным.
Несмотря на внедрение совершенно новых для Китая рыночных механизмов как в экономической сфере, так и в управлении государством, законсервированная партийная идентичность до сих пор диктует свои правила по выстраиванию системы инструментов управления всем сферами общественной жизни. В результате современный Китай отразил в себе компромисс старой и новой систем, когда партия хотя и в ограниченном режиме, но вмешивается в частные интересы. Приходится признать, что на сегодняшний день избавиться от воздействия партийной идентичности, рассматриваемой в качестве основной китайской религии, перешедшей по наследству от конфуцианства-даосизма, невозможно, однако ее необходимо ограничить теми механизмами концепции нового государственного менеджмента, некоторые из которых уже показали свою эффективность на практике.
Литература:
1. Nan-Shong Lee P., Wing-Hung Lo C. Remaking China’s public management. N.Y., 2001.
2. Коктыш К.Е. Современная китайская идентичность в контексте национальной модернизации // Северо-Восточная и Центральная Азия: динамика международных и межрегиональных взаимодействий / Под ред. А.Д. Воскресенского. М., 2004.
[1] См.: Коктыш К.Е. Современная китайская идентичность в контексте национальной модернизации // Северо-Восточная и Центральная Азия: динамика международных и межрегиональных взаимодействий / Под ред. А.Д. Воскресенского. М., 2004. С. 180.
[2] Nan-Shong Lee P., Wing-Hung Lo C. Remaking China’s public management. N.Y., 2001. P. 12.