Андрий Златарич. Убивая вампира. Выражая свою признательность
Не находя в себе сил, чтобы высказать свою признательность, Божена печально улыбнулась и в каком-то безотчётном порыве горячо пожала его руку. Впрочем, сей же миг она смущённо отпрянула от него и торопливо зашагала прочь. Может, ей всё же стоило позвать его с собой и разделить с ним всё бремя своих сомнений и тревог? Но кто бы тогда остался с Лилианой? Ей больше некому доверять в этом месте. Сначала она должна разобраться во всём сама, а уж потом, быть может, ей хватит духу посоветоваться об этом и с паном Жемайтисом.
Лесная дорога, которую буквально сутки назад она преодолела с беспечной лёгкостью и бесстрашием, сегодня стала для неё тягостным испытанием. Натруженные ноги спотыкались на каждом шагу, и малейший шорох заставлял её сердце замирать в груди. И зачем только она в полном одиночестве кинулась, очертя голову, в эти дебри, даже не предупредив никого, куда направляется. Взять бы ей с собой хотя бы Кшиштофа, который своей бойкой болтовнёй вмиг рассеял бы все её страхи. Добравшись наконец-то до вчерашнего места, девушка увидела свой упавший на землю мольберт с размытой картиной, а рядом забытую ею бабушкину шаль. Как же она могла оставить здесь такую дорогую её сердцу вещь. Ещё влажная, вся в грязи, но по-прежнему хранящая аромат её детства и память о тёплых бабушкиных руках. Но внезапно тело девушки пронзила стылая судорога, и ужас липким червём прополз в её душу. Те шорохи и скрипы, что преследовали её всю дорогу, вдруг сосредоточились воедино, обрели плоть и обратились звуком приближающихся шагов. Он крался по её пятам от самой усадьбы, он прямо сейчас стоит за её спиной. И ей не нужно оборачиваться, чтобы, горько проклиная свою неосмотрительность, угадать, кто этот человек.
Глаза, что железные вилы, пробивающие душу насквозь, и губы, проклятые губы, алеющие сладостью греха, от которого нет спасения.
– Что вы здесь делаете?! Зачем вы следили за мной? – воскликнула Божена, отпрянув от прелестно улыбающегося Станислава.
– Мне стало любопытно, куда это вы так спешите, панна. Уж не на свидание ли? – иронично произнёс юноша, не отводя от неё парализующего взгляда. – И вправду, какое красивое место. Оно прекрасно подходит для романтических приключений. Вот только здесь небезопасно. Мало ли какие дикие звери могут водиться в этих краях.
– Пока что я вижу здесь только одного зверя. Не приближайтесь ко мне! – дрогнувшим голосом вскрикнула девушка, невольно обнажая перед ним весь свой страх, что не могло не вызвать его плотоядный оскал.
– Панна Божена, я бы не советовал вам пятиться, стоя на обрыве. – неприятно ухмыльнулся молодой человек, подступая к ней всё ближе. – Или вы надеетесь, что у вас вырастут крылышки, и вы упорхнёте от меня на небо, как настоящий ангелок? Но я знаю другой, более простой способ подарить вам чувство полёта.
Единым рывком и вправду, как искусный в своём деле хищник, Станислав преодолел разделяющее их расстояние и заключил её в тиски грубых объятий. Уверенный в собственной безнаказанности, он заметно осмелел в сравнении с их утренней встречей в саду и шарил теперь своими аккуратными на вид, но столь жестокими в действии руками по её телу, насмешливо приговаривая при этом:
– И что же за сокровища вы столь воинственно оберегаете от меня, панна? Ваша неприступность порядком интригует. Однако знайте, у меня имеется ключик, отворяющий любую дверку, пусть даже замок в ней давно заржавел. Можно подумать вас что-то отличает от прочих старых дев, которые проводят ночи без сна в грёзах о плотских утехах. Так к чему же вам и дальше томиться от неутолённых желаний, разыгрывая из себя Орлеанскую Деву? Признайтесь, Божена, вы ведь желаете быть совращённой, не так ли?
– Не смейте ко мне прикасаться! Отпустите меня! Немедленно отпустите! – надрывно кричала она, пытаясь выскользнуть из его подобных гибким щупальцам рук.
– Отпустить? – весело переспросил тот. – Вы это серьёзно, панна? Вы действительно хотите, чтобы я вас отпустил?
С этими словами он слегка ослабил свою хватку, так что девушка беспомощно повисла на его руках у самого края пропасти, ощущая головокружительную пустоту за своей спиной. Нахально расхохотавшись ей в лицо, прельстительный бес вновь притянул Божену к себе, ещё теснее, ещё жёстче. Казалось, его филигранные пальцы, цепкие как паучьи лапки, готовы прорвать не только одежду, но даже и кожу, а пульсирующие губы влажно скользили по её шее, напоминая те тошнотворные следы, что оставляли на садовых листьях слизни. И как бы ни был хил с виду этот рафинированный аристократик, одолеть его дьявольскую мощь было почти невозможно. Но всё же каким-то чудом, после долгой борьбы панна Левандовская сумела вывернуться из хватких лап, уклонилась в сторону и со всей силы ударила ладонями ему в грудь, отпихивая того от себя. Опасно забалансировав над бездной, Станислав почти сумел сохранить равновесие, но пара коварных камушков, некстати выкатившихся из-под каблука его лакированных ботинок, сгубили бедолагу, и юноша сорвался вниз. Не сдержав вопля ужаса, Божена зажмурилась и сквозь подступающую дурноту расслышала треск то ли расседающихся камней, то ли ломающихся костей. С минуту она стояла в окостенении, не веря в произошедшее, а затем невозможным усилием воли заставила себя сделать шаг и посмотрела на дно оврага. Его стройное тело, изогнутое вопреки анатомическому порядку, распласталось на залитых кровью камнях, не оставляя ни малейшего сомнения в том, что он мёртв. Прижав к бешено колотящейся груди бабушкину шаль, девушка тотчас же помчалась вспять от этого места, будто страшась, что мертвец кинется за ней в погоню.
Но что же она надела! Разве Божена желала его убить? Конечно, нет! Лишь избавиться от его безотвязных домогательств. Даже если он повинен в страданиях Лили, у неё нет права вершить над ним расправу. Она бы охотно сдала преступника властям, чтобы предотвратить его последующие злодеяния, но вот жестокой усмешкой судьбы ей выпало самой сделаться палачом для своего ненавистного жениха. И как отныне ей жить с таким грехом на душе? Что станет с ней, когда труп пана Мицкевича обнаружат? Впрочем, сколько дней, а то и недель минует, покуда его отыщут в этой глухомани. Быть может, к тому времени его кости уже обглодают дикие звери, так что опознать их станет совершенно невозможно. Хотя при нём наверняка имеются какие-нибудь вещи, вроде тех золотых часов, по которым можно будет точно установить его личность. Но хуже всего, что там на склоне так и остался её злосчастный мольберт. Станет ли это достаточно серьёзной уликой, чтобы изобличить её проступок? Так не стоит ли ей прямо сейчас вернуться за своими вещами, а заодно... заодно и спрятать тело юноши, так чтобы его никто никогда не нашёл?..
Тяжело сглотнув, Божена встряхнула головой, чтобы отогнать от себя эту чудовищную мысль. Таким поступком она лишь подтвердит свою собственную вину и сделает её неизгладимой. И даже если ей удастся избежать людского суда, то Божье возмездие неизбежно настигнет её. Она должна сама во всём сознаться. И, возможно, когда она без утайки поведает судебному приставу о случившемся, с неё снимут обвинения, убедившись в том, что трагедия свершилась по случайному стечению обстоятельств, а вовсе не по её злому умыслу. Вот только хватит ли ей духу вынести судебный процесс и череду допросов, что повлечёт за собой её признание. Этот скандал навсегда запятнает честь её семьи, сделав их изгоями среди всего польского дворянства. Отец ни за что ей не простит такого. Убийца собственного жениха! И никакие смягчающие обстоятельства и даже насилие, совершённое им самим, не оправдают панну Левандовскую в глазах высшего света. Более того, сам Станислав наверняка сделается в их глазах мучеником. Можно не сомневаться, что Катаржина и его прочие многочисленные любовницы приложат все силы, чтобы обожествить посмертно этого демонического развратника.
Будто во власти полуночного кошмара, Божена возвратилась в поместье, и хоть над головой радостно светило солнце, в разуме её клубилась беспроглядная тьма. Отныне даже солнце ей не друг. Его укоризненно-яростный свет словно тычет пальцем ей в лицо, а где-то там, в лесу, под этими весёлыми лучами скоро начнёт разлагаться дьявольски красивое тело её несостоявшегося супруга.
– Панна Левандовская! Панна, что с вами? – услышала она сквозь гул в ушах и, подняв голову, увидела перед собой Тадеуша, что взволнованно всматривался в её посеревший лик.
Как же непреодолимо ей захотелось в тот миг пасть ему на грудь и раскрыть свою ужасную тайну. Но разве смела она возлагать на него бремя этой тягостной исповеди. Предстать в глазах этого благородного, чуткого человека замаранным чужой кровью монстром! О нет, это ещё страшнее, чем выставить свой позор на судилище всего мира.
Пробормотав какие-то бессвязные слова извинений и благодарности, девушка рванула мимо него и смерчем ворвалась в летний домик.
– Я убила его! Лиля, я убила его! Он мёртв! – с истерическим смехом прошептала она, заключив милое дитя в свои объятья.
И как же дивно прояснилось девичье личико, словно засвеченное изнутри звёздным дождём, а в расширившихся её зрачках страстно пульсировало воистину нечеловеческое ликование, так что Божене на какой-то краткий миг сделалось не по себе. На удивление крепко обхватив барышню за плечи, маленькая незнакомка ожгла её благоухающим сливами поцелуем, а затем ещё и ещё, да между тем не переставала бесшумно смеяться с торжеством ребёнка, получившего желанную игрушку. И вот она уже куда-то тянет за руки свою смертельно уставшую подругу, пытаясь вихрем лихорадочных жестов внушить ей нечто важное. Но панна Левандовская, окончательно обессилев от нынешних потрясений, лишь тихо бормотала, потирая свои пылающие виски:
– Простите, ангел мой, но я ничего не понимаю. Чего вы хотите, родная? Умоляю, давайте мне немного времени прийти в себя.
Однако та ни в какую не хотела оставить Божену в покое, и лишь негромкий стук в дверь заставил её встрепенуться и пугливо забиться в уголок комнаты. Как девушка и предполагала, на пороге стоял пан Жемайтис. Похоже, он не собирался так просто сдаваться в своих попытках проявить участие к их бедам, и это наполняло её сердце досадой, а вместе с тем и абсолютно неуместной радостью.
– Прошу простить меня за назойливость, панна, но я беспокоюсь о вас. – и мягко, и твёрдо разом промолвил он. – Вы выглядите нездоровой. Вам нельзя столь халатно относиться к собственному организму. Если же причина ваших терзаний заключена не в физическом недуге, а в чём-то ином, то я также готов оказать вам любую посильную помощь. Поверьте, панна, я ваш друг, и вы вполне можете довериться мне.
– Благодарю вас, благодарю... – с несчастной улыбкой лепетала Божена, едва сдерживая слёзы. – Вам не стоит тревожиться. Это обычная мигрень. Возможно, у вас есть какое-нибудь лекарство, что облегчит эту боль?
– Да, конечно! – с жаром откликнулся он. – Пройдёмте в особняк, я заварю вам замечательный травяной чай. К тому же сейчас самое время для ужина. Полагаю, вам необходимо поесть. Вы так бледны.
– Вы правы, я действительно страшно голодна – кивнула она и обернулась к своей гостье. – Лиля, дорогая, пойдёмте поужинаем. Мы ведь с вами ещё даже не ели.
Но девушка решительно замотала головой и, бросив на Тадеуша сердитый взор, завернулась в одеяло с головой.
– Хорошо, душа моя, я не буду настаивать. – вздохнула панна. – Подождите немного, я принесу для вас ужин прямо сюда. Ничего не бойтесь, я оставлю вас совсем ненадолго. Тем более... теперь нам с вами совершенно ничего не грозит...
В молчании они с доктором Жемайтисом пересекли сад, и сквозь нарастающую головную боль девушка смущённо осознала, что, пожалуй, опирается на его руку чуть сильнее, чем то позволяет этикет, особенно когда речь заходит об обручённой барышне. Но всё в этом галантном мужчине удивительно располагало к себе, словно она знала его всю жизнь, так что на неё нахлынуло давно утерянное чувство умиротворения. Когда же она испробовала его чудесный травяной настой, её мысли просветлели, и даже царящий в столовой шум больше не вызывал в ней былого раздражения. Вот только за весь вечер Божена так и не взяла в рот ни единого кусочка, даже невзирая на гнетущее её чувство голода. Перед её взором по-прежнему стоял образ изувеченного юноши, в чью холодеющую плоть, быть может, уже в этот самый момент вгрызаются голодные волки. Это воспоминание вызывало прогорклый привкус у неё под языком, а потому она лишь рассеянно ковырялась в тарелке и разглядывала столовые приборы, не поднимая глаз от стола. И внезапно весь мир встал с ног на голову, логика трусливо отступила перед диктатурой безумия, а будничное застолье превратилось в фантасмагорический спектакль сатаны.
– Ах, Стась, нехороший! Где же ты пропадал? Мы уже, право, начали волноваться!
– И вправду, милый Сташек, что за озорство? Уже так поздно! Почему ты никого не предупредил, куда пойдёшь? Это тебе не Варшава, чтобы бродить по округе с приходом темноты. Тут же наверняка водятся волки. Или какие-нибудь маньяки.
– Наделали же вы сполоху, пан Мицкевич, своим исчезновением. Наши дамы уже готовы были снаряжать поисковый отряд. Пожалуй, это и вправду не лучшее место для вечерних прогулок.
– Ах, простите-простите, господа! Не думал, что это вас так встревожит. Панна Божена показала мне давеча один укромный лесной уголок, и я был столь очарован этим местом, что даже не заметил, как пролетело время. А затем я невольно задремал, утомлённый полуденным жаром.
– Божена, как ты могла бросить бедного Сташека в одиночестве? А если бы он заблудился на обратном пути? Удивительно, как он вообще живым вернулся из этих дебрей!
– Какое захватывающее приключение вы пережили! Стась, золотце, но признайся, то действительно был полуденный жар или всё же пыл любви? И кто бы мог подумать, что малышка Божена способна утомить мужчину.
– Будьте впредь осторожнее, пан Станислав. Таково женское коварство. Обращаясь прекрасными русалками, они заманивают нас в леса, показывают свои укромные уголки, а после обрекают на гибель в одиночестве.
– Ну, что вы, пан Яцишин. В Божене нет ни капли коварства. Она мой ангел. И рядом с ней я ощущаю себя столь же безопасно, как под покровом Богоматери.
...Как такое возможно? Что вообще сейчас происходит? Ощущая, как она проваливается куда-то в пустоту, панна Левандовская стиснула пальцами краюшек скатерти, от которого она не смела оторвать взгляда. Нет, она не станет поднимать голову, не станет на это смотреть. Этого не может быть. Подобному ужасу нет места в реальной жизни. Но всё же её глаза против собственной воли обратились в его сторону, явив несчастной зрелище, превзошедшее самые худшие ожидания. Да, напротив неё сидел обольстительно улыбающийся Станислав. Однако его внешний вид в данную минуту был столь чудовищен, что девушка машинально отворила уста, из которых, впрочем, не вылетело ни звука, ибо она лишилась речи от увиденного. Шея молодого человека была свёрнута в сторону, на фоне запёкшейся крови белели прорвавшие кожу позвонки, а из пробитой головы торчал застрявший там сук дерева. И стоит ли упоминать о таких мелочах, как выгнутые самым противоестественным образом пальцы, торчащие наружу кости или отсутствие правого глаза. И самое страшное, что никто, абсолютно никто из сидящих за столом не обращал внимания на эти уму непостижимые увечья. Они перешучивались, смеялись, пили вино и как ни в чём не бывало любезничали с обезображенным мертвецом. Через силу заставив себя отвернуться от него, Божена впилась молящим взглядом в пана Жемайтиса, но тот весь вечер о чём-то оживлённо спорил с ксёндзом и, похоже, даже не заметил появления Станислава в столовой. Если бы только непослушные ноги могли унести её отсюда, но, остолбенев как Лотова жена, она потеряла всякую власть над собственным телом и вынуждена была и дальше лицезреть эту адскую картину. Пожирая её своим единственным оком, как неусыпный циклоп, криво ухмыляющийся покойник деловито захрустел пальцами, вправляя кости на место, а затем медленно – о как невыносимо медленно! – занёс руку над головой и со скрежетом вытащил сук из треснутого черепа. Сочно облизнув мизинец, он поковырялся им в пустой глазнице и вылепил из собравшейся там жижи некое подобие нового ока. И наконец, резко откинув голову, пан Мицкевич бодро завертел сломанной шеей, так что на глазах выпрямляющийся хребет издал дьявольский треск, отозвавшись истошным стоном, рвущимся из груди его ошеломлённой невесты. Она кричала и кричала, будучи не в силах совладать с собой, покуда все присутствующие не смолкли, обратив на неё полные недоумения взгляды.
– Милочка, что с вами? – брезгливо осведомилась Агнешка, когда у девушки перехватило дыхание, и её вопль обратился хриплым кашлем.
– Божена, как ты себя ведёшь? – злобно прошипел побелевший от гнева пан Левандовский.
– Видимо, до неё только сейчас дошло, какой безбожный поступок она совершила, оставив бедного Сташека без присмотра. – ядовито фыркнула Катаржина.
– Любовь моя, что с вами? Кто вас напугал? Доверьтесь мне, я никому не дам вас в обиду. – елейно напел её мёртвый жених, обнажив в оскале льдисто блистающие клыки вампира, и подразнил её невообразимо длинным, сочащимся чёрной слизью языком.
Но уже в следующее мгновение его облик вновь сделался безупречно прельстителен и, когда он захлопнул свои греховно-алые уста, ничто больше не могло изобличить в нём нежить, явившуюся в этот мир с того света. Вспыхнув до корней волос под этими неодобрительными взорами, Божена вскочила на ноги и неуклюже выбралась из-за стола, едва не уронив стул за своей спиной. И словно парочка мстительных ведьмочек, Катаржина с Агнешкой сопровождали её постыдное бегство своим шакальим хохотом. Запрокинув головы, они звонко клацали заострёнными зубками, которые удлинялись прямо на глазах, вожделея горячей крови. И они тоже! Укушенные, помеченные зверем, проклятые.
Так вот, кем на самом деле является её благообразный жених. Он не просто развращённый преступник, а настоящий монстр, повсеместно сеющий грех и погибель. А несчастная Лилиана стала его жертвой и обречена в скором времени превратиться в подобную ему нечисть, питающуюся чужой кровью. А вслед за ней подобную участь разделят и прочие жители поместья, попавшие под чары прельстительного демона.
Немного отдышавшись средь вечерней прохлады сада, панна Левандовская обогнула дом и через чёрный вход прошла на кухню, где и нашла дремлющую за столом Ядвигу, отдыхающую после хлопотного дня.
– Что с вами, ягодка моя? Ни кровиночки в лице! – заохала старуха при виде неё. – Вы присядьте, панна, присядьте скорее! Сейчас я вам молочка тёпленького налью.
– Ядзя, ответь мне, как... как убить вампира? – хрипло пробормотала барышня, возведя на неё воспалённый взор.
Усадив девушку рядом с собой на скамью, старая кухарка дала ей в руки стакан молока и, понизив голос, со знанием дела произнесла:
– В охоте на чудище, милая, что главное? Заманить его, проклятого, да обхитрить, пользуясь его собственной слабостью.
– Неужто у этого дьявола есть слабости? – обронила её хозяйка нервный смешок с дрожащих губ.
– А как же без них! Упыри-то они как эти... как их там? – кони-то рогатые. Помнишь, как матушка, пани Стефания – Царствие ей Небесное! – сказки тебе про них слагала?
– Единороги? – уточнила Божена.
– Они самые. – кивнула та. – Так вот, однороги эти, говорят, до девственниц охочи. Так-то они дикие, лютые, сладу с ними не будет. А как непорченная девица их к себе поманит, смирными мигом делаются, что котята. Вот и упыри с ними в том схожи. Не то, чтоб они вовсе смирнеют, но вроде как дуреют, будто спьяну. Коли дева чистая добровольно бесу этому отдастся, невинностью своей пожертвовав, то он натуральной пиявкой к ней присосётся да ум на миг-другой потеряет. Тут-то ему кол осиновый прямиком в сердце и втыкай, да руби, руби его, поганого, ровнёхонько на тринадцать кусков, а затем каждый кусок отдельно в землю закапывай. Да гляди, чтоб расстояние меж ними было не меньше тринадцати шагов. Тут-то и он сгинет обратно в геенну, а все им укушенные разом исцеляться.
После этого на кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня в очаге.
– И надо же было воплотиться в явь самой жуткой из сказок моего детства! – горько усмехнулась девушка через какое-то время. – И отчего мне не встретились те же единороги или прекрасные феи?..
– Что вы, панна! Что вы! – всполошилась Ядвига, осенив её крестом. – Не приведи Господь! Феи-то эти – как есть мертвецы, убиенные без покаяния. Они заманивают девственниц в свои хороводы, понуждают тех плясать до полного изнеможения, а потом затаскивают под землю, заползают червями им в нутро, чтоб соблазнить на богопротивный грех да искусить к поеданию плоти человечьей.
Удручённо выслушав её, Божена наконец отпила из стакана и тут же поморщилась:
– Фу, Ядзя, что за вкус такой? Скисло оно у тебя, что ли?
И, опустив взгляд, она с отвращением увидела странные розоватые разводы, набухающие пенкой по краям стакана. «Барин-то видный – кровь с молоком». Выплывшая откуда-то фраза так и звучала в её голове несмолкающим набатом. Кровь с молоком. Кровь...
Рот её наполнился желчью, и, опрокинув стакан, барышня закричала:
– Что это за цвет? Что ты мне подсунула?!
– Так я ж того... вареньица малинового добавила. Для вкусу. – пробубнила испуганно уставившаяся на неё старуха и обиженно добавила. – И ничуточки оно нескисшее. Стала бы я вам, панна, кислое-то давать.
Утерев губы слегка подрагивающими пальцами, Божена молча поднялась на ноги и тяжёлым шагом покинула кухню под изумлённым взглядом служанки. Она шла через сад, мучительно сгорбившись, словно ей на плечи обрушился весь небесный свод. Уже почти подойдя к летнему домику, девушка обернулась на особняк и, закусив губу едва ли не до крови, глухо застонала. В свете восходящей луны было отчётливо видно, как по стене дома на уровне второго этажа ловко скользит некое существо, подобное гигантскому пауку, вот только не с восемью, а с четырьмя конечностями, которые можно было бы назвать человеческими, если бы не их длина и монструозная гибкость. Жуткое создание осторожно заглянуло в одно из окон и, просочившись сквозь стекло, как через сито, скрылось внутри комнаты. И пусть она и не разглядела его лица, но у панны Левандовской не было ни малейшего сомнения в том, кем является эта адская тварь. А тут ещё её внезапно прошиб холодный пот от резкого осознания, что она смотрит на окно в свою собственную спальню. И что же будет, когда Станислав не дождётся её там? Значит, он ещё не знает, что они ночуют в летнем домике. Но если он об этом догадается, что тогда?..
– Лиля! Лиля, он вернулся! – сквозь слёзы воскликнула Божена с порога. – Мучитель наш жив доселе! Станислав не человек, а вампир! И его невозможно убить обычным способом.
Но её маленькая гостья, казалось бы, вовсе не удивилась этому шокирующему известию. Впрочем, будучи его жертвой, она и вправду уже давно должна была обо всём догадаться. Вот только отчего девочка смотрела сейчас на свою рачительную попечительницу столь строго и сурово, словно за что-то безгласно её порицая? Обронив вздох с уст, хрупкое дитя всё же сжалилось над ней и приголубило у своей груди плачущую подругу, нежно перебирая пряди её волос. Как ребёнок на материнских руках, Божена не меньше часа прорыдала в её объятьях, покуда совершенно не выдохлась, не способная больше ни о чём рассуждать и тем более строить какие-либо планы. Из отрешённого состояния её резко вывел деликатный стук в дверь, заставивший девушку мгновенно встрепенуться с невольной улыбкой на устах. Лилиана привычно забилась в уголочек кровати с напряжённым выражением лица, а Божена, уверенная, что их вновь решил проведать предупредительный пан Жемайтис, направилась к двери. Однако едва она, трепеща от смутной радости, коснулась дверной ручки, уже готовая отворить их гостю, как её пальцы свело от стылого холода, будто они дотронулись до оледеневшего трупа. Отступив на шаг, панна замерла, едва дыша от недоброго предчувствия. Подлинно ли по ту сторону двери стоит сейчас пан Тадеуш? Осмелится ли человек его воспитания нанести столь поздний визит барышням? Да, в дверь постучали столь же мягко и учтиво, как стучал давеча он, а, быть может, даже ещё мягче. Через полминуты стук повторился, и в его звучании появился некий мелодичный, если не сказать, вкрадчивый оттенок. И с чего она взяла, что обручённый с ней покойник обязательно станет выламывать дверь и рваться силой? Почему бы ему просто не постучаться, разыграв из себя обходительного кавалера перед тем... перед тем, как он убьёт их?..
– Пан доктор, это... вы? – вымученно пролепетала Божена, всей душой молясь, чтобы услышать в ответ его голос.
Но за дверью выжидательно молчали. А затем постучались вновь. Терпеливо, спокойно. Этому хищнику незачем спешить, ведь он знает, что не упустит свою добычу. Окинув лихорадочным взглядом комнату, девушка с досадой отметила, как мало здесь мебели и попыталась забаррикадировать проход, придвинув к двери тумбочку и плетёное кресло. Впрочем, сей же миг она осознала, сколь смехотворны подобные действия пред лицом монстра, который с паучьим проворством лазает по стенам и выгибает свой хребет во все возможные стороны, словно тот сделан из гнуткой проволоки. Не сводя глаз с двери, Божена отступила к кровати и прижала к себе знобко дрожащую Лилю. На какое-то время всё вокруг погрузилось в леденящее душу безмолвие, но она точно знала, вампир не ушёл. И вот стук раздался снова, только не со стороны двери, а прямо за их спиной. Словно он даже через стену чувствует тепло их тел и желанную пульсацию проступающих вен, по которым изголодались его клыки. С тихим плачем девушки, не выпуская друг друга из объятий, метнулись в середину комнаты, а полночный гость стучал уже с противоположной стороны. Так нежно, так просительно, что по коже проносились мурашки мучительного наслаждения. И почему он медлит, почему не ворвётся внутрь, оборвав эту жестокую игру? Разве же он бессилен преодолеть эту хлипкую преграду, что разделяет их сейчас? Всё их ненадёжное обиталище напоминает картонный домик, который рухнет вмиг от одного лишь его дуновения. И почему они не стали ночевать со всеми вместе в усадьбе? Быть может, там, в окружении большого количества соседей он не осмелился бы на них напасть. А здесь им совершенно не от кого ждать помощи. Испуганно шарахаясь от стенки к стенке, как окружённые волками овечки, девушки обессиленно рухнули на пол и застенали в голос. И словно им в ответ тотчас же из сада донёсся душераздирающий скрежет, словно чьи-то стальные когти с издевательской медлительностью скреблись по стеклу. Но будто бы этого было недостаточно, несчастная Лилиана выгнулась всем телом, словно её кости выламывают изнутри, и забилась в давешнем припадке. Полнолуние уже завтра, у них почти не осталось времени. Прижав бедняжку к себе изо всех сил, Божена крепко зажмурилась и, нащупав на груди крестик, сквозь охватывающее её удушье горячо зашептала молитвы. Заражённая вампиром девочка одержимо рвалась из её рук, царапалась, злобно щёлкала зубами и выворачивала шею уже почти с равной Станиславу лихостью. Ей оставалось ещё совсем недолго оставаться человеком. Они катались по полу, как бесноватые звери, и как бы Божена ни силилась уберечь подругу от ушибов, обе барышни уже покрылись синяками, а их прекрасные платья превратились в изодранные лохмотья. А за дверями по-прежнему скреблось и постукивало, шепталось да поскуливало – жалобно, сладостно, влекуще. На краткий миг всё стихло, а затем девушка расслышала осторожные шаги над своей головой. Он уже на крыше! Но сколько ещё он будет пугать их шорохами? Что мешает ему взломать этот жалкий замочек да сорвать дверь с петель или попросту единым ударом своей по-кукольному изящной и по-бесовки могучей руки пробить брешь прямо в стене? Верно ли то поверье, что гласит, будто вампир не может войти в дом без приглашения? Однако он только давеча вполне беспрепятственно проник в её комнату. Или же ему дозволено проникать в пустое помещение, в отсутствие хозяев? Ах, как же всё это сложно и безумно – пытаться дать логическое объяснение тому, что находится за пределами человеческого разума! Возможно, сейчас их оберегают лишь ревностные молитвы Божены и святой крест, висящий на её шее. Но, едва эта мысль пронеслась в её уме, как взгляд девушки упал на половик, посреди которого звёздочкой искрился её нагрудный крестик, следом за которым, будто хвост кометы, расстилалась серебряная цепочка. Слова молитвы замерли на её устах, и дыхания словно не стало в груди. Так что же всё это время она столь страстно сжимала в своей руке? Опустив взор на собственный кулак, Божена тяжело сглотнула и только теперь ощутила слабое шевеление там, в плотно сжатом коконе её ладони. И сколько же душевных сил пришлось ей приложить, чтобы, превозмогая иррациональный страх, разжать-таки свои сведённые судорогой пальцы. Уже бессильная кричать, окончательно лишившись голоса от нынешних своих мытарств, барышня с омерзением смахнула на пол мясистого паука-крестовика и подхватила потерянную цепочку. Но едва лишь крест вновь оказался на её шее, Лиля заметалась втрое злее, словно в хрупкое её тельце вселился целый легион бесов. И сводило зубы от нарастающих скрежетов со скрипами, и злобная луна вгрызалась в глаза своим замогильным сверканием, и ветхое их укрытие сотрясалось, будто во власти смерча. А где-то так за стеной скалил пасть голодный вампир, сладко зазывающий жертву в свои мертвяцкие объятья. Когда же в Божене не осталось вовсе духа сносить творящийся вокруг неё кошмар, сознание её заволокло тьмой, и она лишилась чувств.
Светало, и новорождённые лучи солнца, разрисовали румянцем смертельно бледные ланиты девушек, беспокойно дремлющих на полу летнего домика. И первая мысль, пришедшая на ум пробудившейся Божене, была о сегодняшнем полнолунии. У них остался последний день.
Андрий Златарич. Тон вампиров
Уложив подругу в постель, панна Левандовская собралась с духом и направилась к двери. Не может ведь она отсиживаться здесь всю оставшуюся жизнь. Но вопреки её опасениям снаружи никого не оказалось. Видимо, нападать при свете дня у вампиров считалось дурным тоном. Тщательно осмотрев дверь, девушка не обнаружила на ней ожидаемых следов от когтей, словно всё, приключившееся ночью, было попросту опиумным наваждением. Однако больше она не намеревалась идти на поводу монстра, пытающегося прельстить окружающих приманчивостью своего облика. Теперь она точно знает, каково истинное лицо пана Станислава Мицкевича. А значит, ей пора надлежащим образом подготовиться к следующей встрече с женихом.
Кивнув самой себе, Божена решительно направилась к сараю, где Миколай хранил инструменты. Топор, молоток, пила, вилы. Отныне кровопийце не удастся застать её врасплох безоружной. Кажется, у пана Левандовского есть кольт, а Миколай держит в сторожке старенькое ружьишко, но без серебряных пуль они бесполезны. У неё слишком мало времени, чтобы возиться с этим. А ещё нужно отыскать поблизости осину. За этими размышлениями она дошла до покосившегося сарайчика, но прежде, чем успела отворить дверь, невольно поморщилась от омерзения. Опять эти стонущие, животные звуки. Куда ни пойди, повсюду она натыкается на этого проклятого упыря с его необузданной любовницей. Девушка уже почти оборотилась вспять, чтобы поскорее покинуть это место, как вдруг до её слуха донёсся отцовский голос. Что может делать пан Ян Левандовский в таком месте? А если она неправильно всё поняла? Возможно, вся эта возня и глухие стоны свидетельствуют о куда более худшем злодеянии, чем ей подумалось. Разве же нельзя ожидать, что мерзавка Катаржина может однажды отважиться на убийство собственного супруга при содействии своего ручного вурдалака?
Трясущимися руками Божена отворила дверь и шагнула в сумрак сарая. Невозможная сырость, дух скотобойни вперемежку с испражнениями и плесенью. Прикрыв лицо ладонью, девушка сделала ещё один шаг вслепую и лишь затем разглядела какое-то шевеление в углу. Словно тот давешний паук, виденный ею на стене дома, только о трёх головах – нечто безобразное конвульсивно извивалось на полу, бесчеловечно рыкая и скуля. Все трое обнажённые, свитые в клубок, потерявшие людское подобие от скотского сладострастия – её отец со своей распутной женой и хищно льнущий к нему красавец-вампир. Любезно улыбнувшись невесте через плечо своими окровавленными губами, Станислав состроил столь милое выражение лица, словно собирается изречь некий галантный комплимент или обронить пространственное замечание о погоде. Впрочем, сей же миг в его сочные уста жадно впился пан Левандовский, которого ныне определённо никто не собирался убивать. Со всей силы захлопнув за собой дверь, барышня покинула сарай и, слегка покачиваясь, свернула к особняку. Порой с её губ срывались нездоровые смешки, незаметно для неё переходящие в удушливые всхлипы. Да, весь мир Божены рушился прямо на её глазах, а их дом превратился в логово вампиров, и она совершенно никак не могла этому воспрепятствовать. Если только ей не хватит духу самолично поквитаться с дьяволом, сведшим их всех с ума.
Поднявшись к себе в комнату, девушка подошла к шкафу, чтобы переодеться, но вновь ей в ноздри ударила отвратительная вонь вскрытой могилы. Резко распахнув дверцы шкафа, она вся затряслась, но уже не от страха перед чудовищем, а от негодования на него. Что он сотворил с её вещами? Каждое её платье было изгажено какой-то липкой слизью и бахромой густой паутины. Разъярённо вышвыривая наряды на пол, Божена с содроганием взглянула на свои перепачканные руки и рыскнула взглядом по комнате, ища, обо что бы их вытереть. Но вместо этого взор её остановился на собственной кровати, покрывало на которой едва приметно шевелилось, пряча ещё один подарочек её адского наречённого. Одолевая страх гневом, девушка вмиг сорвала покров с постели и отшатнулась от настоящего паучьего гнезда, что там таилось. Невиданно жирные, мохноногие – они карабкались через тулова друг друга, бестолково ползая туда-сюда в ожидании добычи. Дробно перестукивая каблучками, Божена буквально скатилась с лестницы на первый этаж, но не остановилась там, а помчалась в погреб. За всю свою жизнь она лишь пару раз пробовала спиртное и никогда не получала от этого всеми обещанного удовольствия. Но сейчас девушка ощутила непреоборимую потребность в помощи этого зелья. Может, хотя бы это взбодрит её или напротив одурманит настолько, что вся окружающая дьявольщина перестанет ужасать и сделается вполне обиходной, как лёгкая весенний дождик. Нашарив на полке первую попавшуюся бутылку, Божена уже хотела уйти, как вдруг перед ней промелькнула чья-то гибкая тень.
– Кшисек! – с облегчением вздохнула она, узнав мальчишку. – И чего это ты тут? Вот только не говори, что ты тишком винцо барское таскаешь. Ох, и получишь же ты за это по ушам!
– Да что вы, панна! – горячо возразил тот. – Я таковскими делами не занимаюсь. Чем хотите, поклянусь! Я здесь просто прятался... прятался от пани Катаржины. Она мне вовсе проходу не даёт.
– И чего эта гадина к тебе привязалась! – в сердцах воскликнула его хозяйка. – Не ей же ты служишь, так и не ей к тебе придираться.
– Да она не то, чтоб к службе придирается... Она другое... – потупившись, смущённо пробормотал Кшиштоф.
– Что? – изумилась девушка. – О чём это ты? Не отводи глаза, отвечай! Да неужели... – начала она догадываться, всматриваясь в миловидную мордашку жалобно посапывающего парнишки. – Нет, как же это... Вконец она, что ли, взбесилась, если ребёнка на грех соблазняет! Погоди-ка... А этот – чтоб ему пусто было! – Мицкевич не лез к тебе?
Но мальчик лишь криво улыбнулся и молча юркнул вглубь погреба.
– Кшисек, не молчи! Ты можешь мне доверять. Я тебя этому зверью в обиду не дам! – взволнованно промолвила Божена, последовав за ним.
– Пан Мицкевич весёлый... и шутки всякие знает. – отрешённо обронил паренёк. – А вот пани Катаржина нехорошая. И собой дурна. Вся такая тощая и злющая. Не то, что наша панночка. – подняв на неё взор, вздохнул он и залопотал как в горячке. – Панна, милая, не оставляйте меня тут! Как же я буду без вас? Пожалуйста, добрая панна, возьмите меня с собой! Пан Мицкевич не будет против. Он сказал, что если меня нарядить хорошенько, я вполне сгожусь для службы в столице. Я буду стараться, панна! Вам не будет за меня стыдно. Я грамоте обучен, и всему иному научусь быстро. Пан Мицкевич говорит, я смекалистый и быстро всё схватываю...
– Кшисек, родной, да не еду я ни в какую столицу! – удручённо прервала его барышня. – А о пане Мицкевиче даже речи больше не веди! Будет он ещё тут нами распоряжаться!
– Так панна останется со мной? – возликовал тот. – И вы, правда-правда, не бросите меня? Милая моя панна! Хорошая моя, любимая! – запальчиво шептал он, придвигаясь к девушке всё ближе в неуклюжей попытке обнять её и приложить голову ей на плечо.
– Кшиштоф? – растерявшись от его поведения, изумилась панна Левандовская, а мальчик, совсем забывшись, недопустимо плотно прижался к ней всем телом, да и возложил возбуждённо дрожащую ладонь ей на грудь.
И прежде, чем возмущённая Божена успела его остановить, паренёк с такой знакомой искусностью, которую он явно перенял только намедни от своего нового покровителя, приник к её устам. Бутылка, моментально выскользнув из её руки, со звоном разбилась об пол, и девушка попыталась отпихнуть от себя необычайно распалившегося мальчишку, вот только хватка его сухоньких ручонок сделалась заметно жёстче прежнего. Насилу оторвав от себя Кшиштофа, она наотмашь огрела того хлёсткой оплеухой, однако это мало подействовало, и подросток, как в пьяном угаре снова потянулся к ней влажными губами промеж которых щерились острия вампирских клыков. Роняя слёзы с ресниц, Божена обогнула его и помчалась вверх по лестнице. Ну, уж Кшиштофа она этим тварям ни за что не простит! Едва не снеся с ног идущую по коридору Ядвигу, девушка кинулась ей на шею и сокрушённо зарыдала.
– Что с вами, миленькая панна? – испугалась старуха, прижав её к себе. – Ну, будет-будет! И чего слёзы-то лить, родная? Радоваться, панна, радоваться надобно счастью вашему. Не всем ведь в жизни удача такая выпадает.
Божена хотела было что-то возразить, но слёзы не позволили ей и слова вымолвить. А грузная кухарка всё продолжала пришёптывать свои неутешительные увещевания да навязчиво поглаживала её по плечам и спине, а потом чуть ниже.
– Ядзя, ты чего? – вывернувшись из её рук, вскрикнула хозяйка усадьбы.
– Вот какая панночка у нас выросла – сладенькая да румяная, что пирожочек с повидлом. – гадко причмокнула та губами, принявшись щекотать и пощипывать ошеломлённую девушку. – Молодому барину вы вполне по вкусу. Вот и не дурите, панна, а хватайте свою удачу за хвост, али за какое иное место. Молодость – она-то не навечно. Так что пользуйтесь ею, пока не ускользнула. Барин-то ваш ох, горяч! Любить будет крепко. Ну идите же, идите к нему скорее! Он уж, поди, заждался ягодку свою наливную.
– Ядзя, прекрати! Отпусти меня! – приказала ей Божена, но тщетно – старуха волоком тащила её в гостиную, скаля челюсть упырицы.
Но вот уже распахнулись двери, и её силой затолкнули внутрь – туда, где вовсю грохотал самый настоящий шабаш. Все гости поместья, лишённые разума, беспутно оголившиеся, бесновались посреди гостиной, пытаясь и её затянуть в свой адский хоровод. Вот гогочущая Агнешка скачет на спине повизгивающего ксёндза и лупит того хлыстом по ягодицам. Супруг же её тем временем исступлённо вылизывает ключицу сидящего на его коленях юриста Новакова, а робкая пани Петрашевская, задёрнув юбку, испражняется прямиком на столе. И каждый здесь неистов, одержим развратом и заражён жаждой греха и крови. Вырываясь из объятий, отбиваясь от цепляющихся в неё пальцев, Божена металась по комнате, но ей никак не удавалось разбить круг пляшущих вокруг неё безумцев. И тогда за её спиной прозвучал этот нежно зовущий голос. Обнажённый Станислав, неописуемо прекрасный в своём беспутстве, с улыбкой полной любви и обещанием поцелуем простирал к ней свои руки, а у его ног в забытье сладострастия ползал пан Левандовский со своей женой. Кровь оглушительно застучала в висках, и колени девушки едва не подкосились от низменного желания оказаться в этих удушливых объятьях у груди очаровательного покойника. Это противное её воле влечение вызвало в Божене тошноту, и она, резко отвернувшись, бросилась напролом к дверям. Расталкивая всю эту демонскую свору, барышня выбежала в коридор и, неожиданно столкнувшись с паном Жемайтисом, оказалась в его объятьях. Неужели и он тоже?!
– Панна Левандовская! Панна, что с вами? – услышала она сквозь собственный рёв и вопли его мягкий голос, покуда он пытался ласково удержать в своих руках яростно колотящую ему в грудь кулаками девушку. – Умоляю, успокойтесь. Что произошло, панна?
Этот голос... такой же, как прежде. И его печальные глаза, что смотрят на неё так, как не смотрел ещё ни один мужчина в мире. Но Божена уже никому не могла верить, поэтому ей было необходимо убедиться во всём наверняка. Дрожащими руками она развязала на нём шейный платок и тщательно осмотрела шею на наличие следов от вампирских укусов, а затем, запустив палец меж губ мужчины, ощупала его собственные зубы. Даже не шелохнувшись, он без малейшего возражения стерпел этот страннейший осмотр, и лишь его округлившиеся глаза выражали глубокое изумление. Опомнившись, Божена осознала всю нелепость и бестактность своих действий и, вспыхнув до корней волос, захлебнулась в слезах. И тут же ощутила, как пальцы мужчины с благоговейным трепетом касаются её волос. Пан Тадеуш ввиду своего безукоризненного воспитания не смел позволить себе большего, но в этом сдержанном и по-детски робком прикосновении заключалось больше любви, чем в самом пламенном поцелуе.
– Панна Божена... дорогая панна, что с вами происходит? – пытаясь ненавязчиво заглянуть ей в лицо, осторожно осведомился он. – Похоже, вы больны. Вам нужно прилечь. Пойдёмте, панна, я дам вам успокоительные капли.
– Нет-нет, вы не понимаете... я... они же... Вы должны сами это увидеть. – наконец выговорила она и, решительно взявшись за его руку, направилась обратно в гостиную.
Но когда девушка, преодолев себя, отворила двери, чтобы явить его взору вакханалию порока, их поджидала там сцена самого идиллического спокойствия. Мужчины играли в карты и чинно распивали вино, а их дамы невинно сплетничали о знакомых и обсуждали модные наряды.
– О, пан доктор, как мило, что вы решили к нам присоединиться. – саркастично фыркнул Станислав, бросив на них ревнивый взгляд из-под полога густых ресниц. – Как там погода? Ночь, похоже, будет звёздной. Как раз для романтического променада. И как вижу, вы уже даже успели найти себе спутницу. А у вас, мой друг, хороший вкус.
От его слов пан Жемайтис покраснел, как сельский мальчишка, пойманный на воровстве, и поспешно выпустив её руку из своей. И почему бы ему было не ответить на эту колкость какой-нибудь соответствующей сему фразой, чтобы сбить спесь с высокомерного юнца. Но не слишком ли многого Божена ожидает от человека, чьё по-старомодному рыцарское благородство не позволит ему хамить даже самому последнему ничтожеству. Тем более, что в глазах высшего света притязания её жениха вполне оправданы, и этого не отменит даже тот факт, что он вампир. Нетвёрдой походкой подойдя к столу, панна Левандовская взяла оттуда бутылку коньяка и, прижав её к груди, отправилась восвояси.
– Божена, что это значит? – разъярился её отец. – Вернись немедленно!
Впрочем, ни он, ни кто-либо из присутствующих, включая её жениха, не попытался остановить девушку. Уже в коридоре её нагнал пан Тадеуш и вновь попытался уговорить барышню прилечь и принять лекарство. Но та лишь покачала головой с отстранённой улыбкой и покинула особняк. Она не посмеет втягивать его во всю эту грязную историю. К тому же, какой прок от врача в охоте на вампира? Заманить монстра сможет только девственница. А значит, у Божены не осталось выбора.
Девушка вернулась в летний домик с пилой, топором и початой по дороге бутылкой коньяка.
– Лиля, мы сделаем это сами! – торжественно объявила она с порога своей растерянной подруге. – Мы убьём его. Да, мы убьём вампира.
Смеркалось, и Божена повела озябшими плечами, кутаясь в бабушкину шаль и напряжённо всматриваясь в разливающийся между деревьями мрак. Кшиштоф уже наверняка передал ему послание. В награду за свою услугу мальчик нахально потребовал поцелуй. Ничего, уже завтра все они исцелятся, и тьма, сгустившаяся над поместьем, рассеется навсегда. А вот и его шаги – мягкие и осторожные, как и положено голодному хищнику. Резко обернувшись, девушка увидела перед собой немного запыхавшегося от быстрого шага Станислава.
– Я получил вашу записку, панна. – вымолвил он, подняв на неё вопросительный взор. – Так о чём вы хотели со мной поговорить? И зачем вам стоило назначать мне свидание столь далеко от дома? Я, право, едва не заблудился по дороге. Надеюсь, я не ради того проделал весь этот путь, чтобы вновь выслушивать ваши требования разорвать нашу помолвку...
На этом юноша осёкся, потому что шаль соскользнула с плеч его невесты, и он только теперь заметил, что на ней сейчас надета лишь одна ночная сорочка. В вечернем полумраке тонкое кружево излучало лёгкое мерцание и не скрывало плавных контуров просвечивающего сквозь него тела.
– Так ты решилась, милая моя! – с каким-то совершенно невозможным для чудовища, невинным восторгом прошептал молодой человек и начал лихорадочно расстёгивать пуговицы на своём сюртуке, не замечая, как в горячке отрывает половину из них.
Не успела девушка опомниться, как полунагой Станислав уже аккуратно увлекал её на траву и, обжигая своим дыханием, нашёптывал ей на ухо вызывающие трепет слова. И откуда только взялась эта очаровательная неловкость движений и едва ли не застенчивая мягкость прикосновений, будто перед ней сейчас и вправду без памяти влюблённый подросток, а не похотливый дьявол, сводящий с ума свои жертвы. Разве он не должен разорвать её сорочку, впиться клыками и вновь оскорблять свою наречённую всякими пошлостями, торжествуя победу над ней? Кого он теперь-то пытается обмануть? Но отчего-то вампир упорно не желал обнажать свою бесовскую сущность, и ласка его была нежнее прикосновения ангельских крыльев. Зажмурившись и закусив губу, Божена замерла в мучительном ожидании его клыков и жестокого надругательства, но вместо укусов она по-прежнему ощущала на своём теле лишь невыносимо чуткие поцелуи и осторожное скольжение чуть подрагивающих пальцев. Сносить это и дальше становилось попросту невозможно. Казалось, ещё немного и она провалится куда-то сквозь самоё себя и, совершенно забыв, зачем здесь находится, ответит ему взаимной ласковостью. Не того ли и добивается хитрый вурдалак – одурманить её до помешательства, чтобы она оказалась в его полной власти?
– Так ты собираешься меня кусать или нет? – не выдержав, судорожно воскликнула девушка.
– Кусать? – озадаченно переспросил он, изобразив вполне неподдельное изумление на своём лице, а потом заливисто, прямо-таки по-мальчишечьи рассмеялся. – Любимая, что с тобой? Ты уже передумала? Тебе страшно? Скажи, что не так.
Похоже, он и вправду над ней издевался. Божена лежала обнажённой в объятьях вампира, дожидаясь его насилия, а он ещё столь любезно интересуется, что не так. Но... какой же он красивый с этой трогательной полуулыбкой на устах и такими неисчерпаемо любящими глазами, в которых отражается только она одна. Рука её уже дрогнула в желании дотронуться до его гладкой, как шёлк щеки, до глянцево-чёрных волос, хаотично спадающих на высокий лоб... Однако её подруга, всё это время наблюдающая за ними из укрытия, не могла больше терпеть и решила спасти свою заступницу от неизбежного совращения. Едва не испортив всё своей преждевременной атакой, Лилиана накинулась на молодого человека и попыталась воткнуть остро наточенный кол ему между лопаток. Но девочка оказалась для этого слишком слабенькой, к тому же она не подрассчитала удар, так что ей удалось лишь содрать кожу с его спины. Надсадно взвыв от боли, Станислав отшвырнул от себя Лилю, но та с необычайной прыткостью миниатюрной тигрицы вновь бросилась на него и, подхватив с земли камень, со всей силы ударила его в висок.
– Божена, беги! – отчаянно прокричал юноша, пытаясь сцепить гибкие пальцы на шее хрупкого ребёнка, что наносил удар за ударом по его утончённому лицу.
«Беги». Почему бежать? Куда бежать?.. Сознание Божены путалось, от вида крови начинало мутить. Тени вокруг неё меж тем обострились, и жемчужная кожа Станислава серебрилась во свете восходящей луны. Нащупав под своей рукой оброненный подругой кол, Божена со всей силы ударила ему в грудь, а Лилиана мигом начала помогать ей, загоняя его камнем всё глубже и глубже. И этот полный изумления и ужаса взгляд так и не отпускал девушку, покуда её умирающий жених извивался под их ударами, суча по земле судорожно содрогающимися руками и ногами. А её прелестная подопечная, не теряя времени даром, уже тащила к телу припрятанные в траве пилу и топор. Нужно было действовать как можно скорее. Отгоняя от себя всякую мысль о том, что сейчас происходит, Божена взялась за инструменты и содрогнулась от брызг тёплой крови на своём лице.
– Нет-нет, подожди! – заплетающимся языком обратилась она к подруге, которая с немыслимым азартом взялась за дело. – Частей должно быть ровно тринадцать. Значит, вот так... Здесь, да. Размахнись сильнее. Давай лучше я...
Перерубить кости с одного удара никак не удавалось, запястья заныли от непривычной работы, проступающий на висках пот смешивался с кровью, оставляя узорчатые разводы на девичьих ланитах. Ломающиеся зубья затупившейся пилы застревали в плоти, не разрезая её, а зажёвывая до состояния изодранной вдрызг тряпицы. А затем отсчитывать тринадцать шагов, раскапывать землю по-звериному голыми руками и погружать туда, прямо в грязь, где в ожидании полночного пиршества копошились черви и жуки, эти влажные, выскальзывающие из рук кусочки.
Всё было кончено. Полная луна ярко освещала погрузившуюся в безмолвие лесную опушку. Лилиана стащила с себя перепачканное землёй и кровью платье, и девушки, упав друг другу в объятья, отчаянно рассмеялись сквозь рыдания. Силы окончательно покинули Божену, и она, сплетя руки и ноги с пригревшейся у её бока девочкой, погрузилась в беспросветный мрак забытья.
Резко пробудившись незадолго до рассвета, панна Левандовская растерянно оглянулась вокруг себя. Она по-прежнему была в лесу, ночной холод пронизывал до костей, чужая кровь запеклась на её обнажённом теле, а неподалёку в траве лежал топор с пилой и одежда Станислава. Всё это не было кошмарным сном. Они сделали это. Они убили вампира. Но где же её Лиля? Тревожно озираясь, Божена с облегчением увидела подругу. Та сидела на корточках спиной к ней, низко склонившись над чем-то в траве.
– Лиля, милая, что ты там делаешь? – ласково обратилась к ней девушка, а когда та обернулась, невольно отступила назад от ужаса.
Держа в руках какую-то палку, девочка откусывала от некого нанизанного на неё предмета и с сонливым удовольствием медленно пережёвывала своё лакомство. Зажав рот рукой, Божена помотала головой, чтобы отогнать от себя отвратительную догадку и, вновь попятившись, оступилась о небольшой земляной холмик, из которого торчала изящная, как обломок мраморной статуи, ступня Станислава. Хрупкое дитя меж тем, поднявшись на ноги, облизнуло окровавленные губы и неожиданно промолвило нежнейшим голоском, звучащим как хрустальный колокольчик:
– Сердца вампиров такие вкусные. Но на них очень трудно охотиться. Я постоянно терпела неудачу, пока не узнала, что их ловят на девственницу. Мне не удавалось его приманить, ведь он сразу почуял, кто я такая. А своей возлюбленной он не смог противиться. Так что это твоя заслуга. Я оставила тебе половину.
С этими словами она стащила с осинового кола своё угощение и протянула его Божене. Закрыв лицо и отвернувшись, ошеломлённая девушка согнулась над травой в мучительном приступе тошноты.
– Лиля, Лиля, умоляю!.. – вымученно прошептала она сквозь слёзы. – Что всё это значит?
Выпрямившись во весь рост – такая маленькая, но в этот миг будто бы задевающая макушкой звёзды – милая её сердцу гостья из ниоткуда улыбнулась и звучно изрекла:
– Меня зовут Мажанна. И мне пора возвратиться к своему народу. А в благодарность за твою ласку я заберу тебя с собой и сделаю своей принцессой. Идём, сестра.
– К твоему народу? – недоуменно переспросила Божена и заметила странное перемигивание мутных огоньков в траве – там перешёптывались чьи-то злобно хихикающие голоса, и они лишь потому до сих пор не напали на неё, что их королева сделала её своей избранницей.
Не находя в себе силы встать, панна Левандовская попыталась отползти подальше от медленно приближающейся к ней девочки и вдруг ощутила под своей ладонью некий знакомый предмет. Это был её нагрудный крестик, который она обронила, когда Станислав осторожно стаскивал с неё сорочку. Прижав его к груди, она отстранилась от склоняющейся к ней демоницы и зашептала молитвы окоченевшими губами.
– Выброси! – хрипло рявкнуло тоненькое дитя, нависнув над её головой, и с прежней ангельской интонацией плаксиво взмолилось. – Ну, пожалуйста, милая! Выброси скорее эту вещь! С ней к нам никак нельзя. Божена, дорогая моя, любимая! Пойдём же скорее со мной! Тебе у нас понравится. Я выращу розы у тебя в волосах, научу нашим песням и расскажу, как выслеживать самых лакомых на вкус вампиров. Там ты наконец-то станешь счастлива, и уже ни один из этих мерзавцев не посмеет коснуться тебя.
Но девушка лихорадочно мотала головой и продолжала неловко отползать от неё, не позволяя той себя коснуться.
– Значит... ты ещё не готова. – разочарованно вздохнула прелестная девочка с того света. – Что ж, тогда нам придётся ненадолго разлучиться. Но вскоре я вернусь за тобой, и когда ты наконец ответишь мне согласием, мы отправимся вместе в мою страну радости на бал, которому никогда не будет конца.
Крепко зажмурившись, чтобы не видеть больше этих пожирающих её душу глаз, Божена ощутила на своих губах ледяной поцелуй, оставивший ей на память вкус крови убитого ими юноши, а затем она осталась в полном одиночестве. Устало меркли звёзды, и предрассветное небо над деревьями смущённо порозовело, словно изумившись открывшейся ему картине. Блуждающий взор трясущейся в ознобе девушки остановился на сломанном мольберте, что уже потихоньку начал зарастать мхом и травой, так и не дождавшись, что она допишет свою картину. По другую же руку от неё открывалось зрелище, превосходящее своей живописностью самое красочное в мире полотно. В траве у её ног поблёскивала золотая цепочка карманных часов и пара перстней с зарытой поблизости, женственной кисти тринадцатикратно распиленного юноши. А прямо напротив Божены выглядывала из земли не до конца закопанная голова Станислава, красоту которой не могли исказить даже многочисленные раны, кровавыми розами цветущие на его белоснежной коже. И скопившаяся в уголках глаз влага – слёзы или ночная роса – заставляла сиять его зрачки парой алмазов, что безмолвно вопрошали у девушки, за что она убила своего жениха.
Полуденное солнце, пронизывая узорчатое кружево занавески, распускало зайчиков на противоположной стене и, задевая болезненно-бледное лицо Божены, оставляло на нём свои тёплые поцелуи. Она лежала в своей постели, ещё не совсем придя в себя после сна, и ощущала невыносимую усталость, а вместе с тем и странное умиротворение, как бывало с ней лишь в глубоком детстве, ещё при жизни её матери. Вот только отчего-то с её ресниц спадали крупные дождинки слёз, сливающиеся в ручейки, не имеющие конца. Постепенно к ней возвращалось сознание, а с ним и память обо всём произошедшем. И чем больше она размышляла над этим, тем сильнее убеждалась, что не было никаких вампиров, фей, сатанинских оргий и вернувшихся с того света мертвецов. Быть может, даже и Лиля не более, чем её сон. И лишь окровавленное тело Станислава и топор в её дрожащих руках казались ей настоящими из всего, что приключилось с ней за последние дни. Почему она это сделала? И что будет с ней теперь? Суд, каторга, острог?
Ощущение бережного прикосновения к её руке заставило девушку повернуть голову. Рядом с её постелью сидел пан Жемайтис и с мягкой улыбкой мерил ей пульс. Как может его взгляд быть столь нежен после того, что она сделала? Значит, он прощает её? Но даже это не могло остановить бегущих по её ланитам слёз.
А затем ход её мыслей был прерван мелодичным стуком в дверь и прежде, чем пан Тадеуш успел ответить, на пороге комнаты возник Станислав с пышным букетом цветов. Это было уже выше её сил, и девушка измученно застонала, срывая голос в надрывном плаче.
– Пан Мицкевич, я же запретил вам сюда входить! – возмущённо воскликнул Тадеуш, тут же преграждая ему дорогу и пытаясь выставить молодого человека в коридор. – Панне Левандовской необходим покой, а ваше присутствие её расстраивает. Пожалуйста, немедленно покиньте комнату!
– А позволите ли осведомиться, пан доктор, почему её не расстраивает ваше присутствие, так что вы уже днюете и ночуете в спальне моей невесты? – съязвил юноша и вдруг схватил его за грудки. – Что вы такого ей наговорили, что она стала меня бояться, будто сущего дьявола? Какое у вас есть право не подпускать меня к ней? Я, по-вашему, слепой? До чего вы довели Божену? Да я вас под суд отдам за такое лечение!
– Пан Мицкевич, возьмите себя в руки. Разве вы не видите, что делаете только хуже? – сдержанно ответил мужчина и подтолкнул его к выходу.
– Божена, я завтра же увезу тебя отсюда! – крикнул юноша через его плечо, обжигая свою невесту возбуждённо пламенеющим взором. – Завтра мы вместе уедем! Я не позволю ему свести тебя с ума!
Выпроводив его за дверь, пан Жемайтис вернулся к рыдающей барышне и, взяв её за руку, ласково произнёс:
– Прошу вас, панна, не надо. Сейчас я дам вам лекарство, и вы немного поспите.
Но Божена замотала головой и сбивчиво заговорила сквозь всхлипы. Она рассказала ему всё, бывшее у неё на сердце, и не упустила ни единой детали из всего, что пережила за минувшие дни – будь то въяве или во сне. А главное, исповедовалась в том, как уже дважды убила своего жениха, сначала столкнув его с обрыва, а потом разрубив его тело топором. Пан Тадеуш слушал её очень внимательно, ни разу не перебив, и всё это время продолжал сжимать её руку в своей. Когда же девушка изнеможённо умолкла, мужчина возвёл на неё полный любви и глубочайшего сострадания взгляд, а, чуть помедлив, проговорил с некоторым смущением:
– Панна Божена, милая панна... Мне непросто об этом говорить, но вы тяжело больны. И весь ваш рассказ это не более, чем сон. Точнее галлюцинация. Состояние вашего здоровья заметно пошатнулось в последнее время. Однако это ещё не всё. Даже не знаю, с чего начать... Это столь деликатный вопрос. Но я не вправе скрывать это от вас. Как я могу судить по вашему состоянию, вас пытались отравить. Для этого были использованы некоторые травы, вызывающие галлюцинации и бред. Предполагаю, яд давали вам в очень малых дозах на протяжении нескольких недель. К счастью, я вовремя заметил неладное и смог предотвратить худший исход. Отныне я буду самолично следить за той пищей и лекарствами, что вы принимаете. Теперь вы в безопасности. Я никому не позволю причинить вам зло.
– Отравить? Но... кто?.. – изумилась панна Левандовская и тут же с горьким смехом сама ответила на свой вопрос. – Ну, конечно, Катаржина! А если бы она не успела разделаться со мной до свадьбы, то это завершил бы её любовник. И неужели всё это ради какой-то шкатулки с украшениями?..
Голос её дрогнул, и она изо всех сил сжала пальцами уголок одеяла, чтобы не расплакаться, а пан Жемайтис застенчиво потупился, видимо, не смея обсуждать тонкости отношений в семействе Левандовских.
– Подождите, но здесь что-то не сходится. – потирая переносицу, пробормотала Божена через некоторое время. – Вы говорите, меня травят не первую неделю, но гости прибыли в поместье лишь пару дней назад...
– Мне не хочется вас огорчать, но я подозреваю, что кто-то из ваших слуг был подкуплен. – через силу выговорил мужчина.
– Да бросьте! Кого здесь подкупать? Старую Ядвигу, которую я знаю с рождения? Или курносого Кшисека, робеющего и яблочко в саду сорвать без спросу? – рассмеялась девушка, но под взглядом глубоко удручённого пана Тадеуша невольно умолкла и ощутила зябкую дрожь.
– Панна Божена, вы ещё слишком неопытны в подобных вопросах и слишком благочестивы, чтобы понять, до какой подлости могут опуститься порою даже самые лучшие из людей ради денег. – тихо произнёс он и перевёл тему беседы, вероятно, желая немного отвлечь её от мыслей о пережитом предательстве. – Что же касается девушки из ваших снов, то вы и вправду недавно нашли бедняжку в лесу. Но, к сожалению, она была уже мертва. Боюсь, это событие оказало на вас весьма тяжёлое впечатление, потому-то она и заняла так много места в ваших мыслях. Но пусть даже поведение пана Мицкевича не всегда достойно похвалы, я совершенно точно уверен, что он не имеет к этому преступлению ни малейшего отношения. Если ваш жених и имеет какие-то прегрешения перед Богом и вами, они всё же носят не столь чудовищный характер, как убийство той несчастной. Это уже пятое подобное преступление за последние полгода. Поэтому я так тревожился за вашу безопасность и старался присматривать за вами. А пан Мицкевич после расторжения вашей помолвки ни разу не выезжал из столицы. У следователя есть предположение, что в этих зверствах повинен конюх с соседней фермы. Он исчез, едва лишь его хотели допросить. Но он не сможет долго скрываться, его обязательно найдут. Не тревожьтесь об этом.
– Но вы сказали «после расторжения помолвки»? – совершенно запутавшись в реальности и вымысле, пролепетала Божена. – Мы ведь с ним едва-едва обручились.
– К сожалению, ваша память подводит вас после минувшей болезни. – мягко заметил пан Жемайтис. – Ваше обручение состоялось позапрошлой весной. А год назад вы резко отказали ему и переехали сюда. Никто не знает, в чём причина вашей размолвки. Но пан Мицкевич, по всей видимости, не теряет надежду вернуть ваше расположение. Хотя, на мой взгляд, его чрезмерная импульсивность порою переходит все нормы приличия... Простите, что лезу не в своё дело. – поспешно добавил он, слегка покраснев. – После переезда ваше здоровье заметно ухудшилось, так что я пытаюсь хоть немного облегчить ваши страдания...
– Так вы живёте здесь, а не в Варшаве? И давно? – удивилась девушка.
– Я гощу у своих родственников в соседнем поместье. Уже скоро семь месяцев, как я перебрался сюда. – сообщил он, не сводя с неё тёплого, как летний дождь взгляда.
Отрешённо кивнув ему, панна Левандовская погрузилась в тягостные раздумья, но воспалённый её разум никак не мог осмыслить всё, что она сейчас услышала.
– Вам нужно немного поспать, панна Божена. – заботливо промолвил мужчина. – Но прежде, чем я покину вас, мне необходимо сказать вам нечто важное. Скорее всего, ваша семья настоит на том, чтобы забрать вас отсюда обратно в столицу. Однако я не могу этого допустить. Я ужасно тревожусь за вашу безопасность, но ни с кем не смею обсудить этот вопрос, потому что не знаю, кому тут можно доверять. Не в моей власти препятствовать вашему отъезду... Поэтому я молю вас! Панна Божена, дорогая панна, уедемте вместе прямо сегодня! Этой ночью! – горячо прошептал он, с трепетом взяв её за руку. – Не подумайте ничего дурного! Я желал бы официально просить вашей руки у пана Левандовского. Но при нынешних обстоятельствах мне не приходится рассчитывать на его согласие. Моя партия не столь выигрышна на фоне пана Мицкевича. Ваши родственники уверены, что вы вскоре передумаете и обвенчаетесь с ним, так что моё предложение они сочтут попросту оскорблением. Да, его семья богаче моей, он моложе и привлекательнее... Но я прошу, подумайте над моими словами. Я хочу защитить вас и обещаю, что обеспечу вам достойную и спокойную жизнь в каком-нибудь тихом месте, где ваше здоровье постепенно улучшится. Так отважитесь ли вы бежать со мной, чтобы обвенчаться без благословения вашего отца?.. Я ненадолго оставлю вас, чтобы вы могли отдохнуть. Но прошу вас дать мне ответ до вечера, иначе завтра мы разлучимся навсегда. И мне страшно даже помыслить о том, что с вами может случиться, когда вы окажетесь во власти этих людей без моей поддержки...
Оставшись одна, Божена обхватила руками гудящую голову и уткнула лбом в колени. Но даже невзирая на головокружение и дурноту, ей сейчас было не до сна. Какое решение она должна принять? Сколько ни думай, она всё равно не может сопоставить факты последних событий, путающиеся с её больными фантазиями. Почему она отвергла Станислава? Каким проступком он вынудил её к этому бегству? Это была измена? Неужели она на самом деле застала его с Катаржиной? Неспроста ведь Станислав предстал в её воображении этим демоническим вампиром. Значит, за ним всё-таки числится какая-то значительная провинность, заставившая Божену отказаться от него. Но как бы то ни было, разве же сама эта помолвка не была изначально их общей ошибкой. На что этому божественному красивому и самоуверенному юноше больная, измождённая жена, которая к тому же старше его на пару лет? Нет, его любовь была бы слишком прекрасной сказкой, в которую так страшно поверить. И нужно перестать плакать. Ей не о чем сожалеть.
Опустив ноги с кровати, девушка превозмогла своё недомогание и поднялась, чтобы привести себя в порядок. Мельком взглянув на себя в зеркало, Божена невольно ахнула. И когда она успела так сильно похудеть? Эти обострившиеся скулы и глубокие тени, очертившие её нездорово горящие глаза, которые кажутся ещё крупнее, чем раньше на истощённом лице... Разве возможно представить себе такую особу рядом с цветущим паном Мицкевичем? Даже если бы он и вправду был вампиром, полумёртвая невеста ничуть не украсит его блистательный образ. А вместе с паном Тадеушем она сможет жить скромно вдали от высшего света, не стыдясь себя самой и ничем не обременяя своего супруга.
Смаргивая слёзы с ресниц, панна Левандовская достала шкатулку с украшениями и, пристегнув к вороту платья любимую брошь-бабочку, провела ладонью по россыпи искристых жемчужин и драгоценных камней.
– Мама, милая мамочка, ты же понимаешь, почему я это делаю? Иначе они никогда не оставят меня в покое. Но ведь это всего лишь вещи. А твои самые главные сокровища останутся у меня в сердце, там, откуда их никто не похитит.
Взяв шкатулку в руки, девушка вышла в коридор и постучалась в комнату Катаржины.
– Ах, милочка, зачем ты встала? – удивилась её мачеха. – Я сама как раз собиралась тебя проведать. Ты дурно выглядишь, и тебе пока не стоит подниматься с постели.
– Вот, Катаржина, возьми. – прервала её Божена, протягивая той шкатулку. – Тебе они, похоже, нужнее, Кесарю кесарево. Можешь забирать себе всё – мой дом, мои вещи, моего отца и моего... жениха. Надеюсь, теперь ты счастлива.
– Золотце, ты явно не в себе. – растерянно пробормотала пани Левандовская, впрочем, от шкатулки не отказалась и, жадно прижав ту к груди, проводила падчерицу беспокойным взглядом.
Теперь, освободившись от лишнего бремени, Божена могла собираться в путь. Оставалось лишь распрощаться с домом своего детства и с милыми сердцу слугами. Но горькое воспоминание о давешних словах Тадеуша остановило её. Что, если кто-то из них и вправду предатель? Эта мысль едва укладывалась в её голове, но всё же она не могла так рисковать. Ни одна живая душа не должна преждевременно узнать об их ночном побеге, иначе всё сорвётся. После всего, что с ней случилось, Божена не сможет доверять даже самым близким своим наперсникам. Перед её мысленным взором так и будет стоять образ скалящей клыки Ядвиги и распалённого Кшиштофа, льнущего к ней с вампирским поцелуем. Нет, её жизнь уже никогда не станет прежней. Родные стены больше не греют, не утешают её. Прятаться от мира и дальше в этой клетке для неё невыносимо. Но и вернуться вместе со Станиславом в шумную Варшаву, чтобы провести всю оставшуюся жизнь в вечном ожидании укуса – будь то его измена или худшее преступление – она не в силах. Значит, ей ничего больше не остаётся, как только принять предложение такого надёжного и благовоспитанного пана Жемайтиса. Возможно, недаром он стал единственным человеком, который даже в её безумном кошмаре так и не превратился в монстра.
Стемнело, и особняк погрузился в дремотное безмолвие. В дорожном платье и с саквояжем в руках Божена бесшумно вышла в коридор, молясь всей душой, чтобы не попасться никому на глаза. Все остальные её вещи Тадеущ ещё перед ужином потихоньку перенёс в экипаж и теперь поджидал её на улице. Оставалось ещё немного, и она могла бы позабыть навеки о своей прежней жизни. Но пробегая через веранду, девушка внезапно столкнулась с сидящим там паном Мицкевичем, который, закинув ногу на ногу, нервно покуривал и сверлил полумрак своими лунатическими глазами.
При виде неё молодой человек поспешно затушил папиросу и, вскинувшись на ноги, смущённо забормотал:
– Я уже почти завязал с этим... Просто, понимаешь... Погоди-ка, куда это ты собралась?! – прервал он сам себя и моментально преградил ей дорогу.
– Прошу, пан Мицкевич, пропустите меня. – утомлённо прошептала она, опустив дрожащую руку в карман пальто. – Всё в прошлом. Вы свободны и можете делать всё, что вашей душе угодно. Я искренне желаю вам счастья. И прощайте.
– Что за бред ты несёшь? – с отчаянной болью в голосе страстно вспылил Станислав, так что Божена невольно вздрогнула от его вскрика, впрочем, тон юноши тут же смягчился, и он с надломленной интонацией жалобно взмолился. – Прошу, давай наконец-то поговорим. Да, я признаю свою вину. Но тебе не кажется, что наказание превзошло всякое преступление. Положим, я был слегка несдержан. Однако, пойми, это лишь от того, что я люблю тебя без памяти. А любовь не может быть грехом, что бы там ни говорил этот глупый ксёндз. Я же не хотел причинить тебе зло. Просто слегка погорячился. Неужели ты думаешь, я бы смог совершить что-то против твоей воли? Чего ты так испугалась? Смотри, у меня даже шрам остался. Ты ведь насквозь прокусила мне руку. И поделом мне. Хоть загрызи меня, только прекрати злиться. Я жалею, что отпустил тебя сюда. В этой глухомани среди болот твои нервы окончательно расшатались. Я увезу тебя за границу, и мы найдём нормального врача вместо этого сельского горе-эскулапа, что опаивает тебя опиумом. Он вконец задурил тебе голову. Я не узнаю тебя, Божена. Что произошло? И откуда взялись эти навязчивые идеи относительно пани Левандовской? Ты прекрасно знаешь, что мне противно даже находиться в одном помещении с этой женщиной. Спроси любого, надо мной уже все знакомые смеются из-за того, что я живу затворником после твоего отъезда. Потому что мне больше никто не нужен. Это же всё он, да? Этот чёртов докторишка втихаря нашёптывает тебе какие-то гадости про меня. Откуда его только принесла нелёгкая? Он вообще врач? Почему ты доверяешь этому типу, которого знаешь без году неделю, и отвергаешь меня после всего, что нас связывает.
– Умоляю, пан Мицкевич, пропустите. – сглатывая набегающие слёзы, пролепетала дрожащая девушка и, пошарив в кармане, направила на него отцовский кольт.
Божена не умела стрелять и совершенно точно не хотела этого делать, лишь припугнуть его, чтобы он уступил ей проход. Достаточно и того, что она уже дважды убила Станислава в своих снах. Если они останутся вместе, она наверняка сделает это и в третий раз, только уже наяву. Однако молодой человек, по всей видимости, не сильно испугался, читая её мысли, как свои собственные, и вместо этого горько рассмеялся, театрально раскинув руки:
– Прошу! Стреляй! Только будь добра, прямо в сердце, а не в печень. Я и так уже целый год бьюсь в конвульсиях, добиваясь твоего прощения, как милости Господней! Давай уже прикончи меня, чтобы хоть не мучиться!
– Пожалуйста, пан Мицкевич... пожалуйста... – измученно бормотала девушка сквозь слёзы, пытаясь обойти его сторонкой.
Красивый как никогда прежде и столь искренне несчастный Станислав ласкал её лезвиями отчего-то влажных очей и болезненно извивал кровавую ленту губ в попытках изобразить свою привычную ухмылку беспечности. Казалось, он вот-вот обовьёт беглянку своими цепкими руками и наконец-то вонзит в её кожу острие любящих клыков. Но всё же после некоторого колебания молодой человек уступил ей дорогу, видимо, ясно осознав, как бессмысленно пытаться удержать ту, что взирает на него полными ужаса глазами. Ощущая его взгляд между лопаток, как удар ножа, девушка спустилась по ступеням в сад и услышала позади себя натянутую усмешку:
– Божена, я ведь наложу на себя руки, если ты опять сбежишь от меня.
– Прошу вас, пан Мицкевич, давайте прекратим этот фарс. – кинула она через плечо, не оборачиваясь, и нырнула в темноту промеж деревьев.
Не разбирая дороги из-за застилающих глаза слёз, Божена запуталась каблуком в высокой траве и едва не рухнула на землю, но своевременно очутилась в объятьях сильных рук, что с лёгкостью подхватили её и прижали к груди. Очень осторожные и деликатные руки, которым не знакома порывистая горячность вампира, от прикосновений которого остаются синяки и ссадины, даже когда он пытается быть нежным. Бережно держа девушку под руки, пан Жемайтис усадил её в экипаж, и они навсегда покинули милое поместье её детства. Завтра они обвенчаются в какой-нибудь небольшой деревенской церквушке, и всё то, что когда-то будоражило, лишало сна и причиняло ей боль навсегда останется в прошлом.
Исполинская луна, пришедшая из какого-то другого мира, с безмолвным упрёком обжигала ланиты Божены, и плакали звёзды своим недужным светом, от которого и у неё самой начинали слезиться глаза. А в траве тоже плясали звёзды – безвестные блуждающие огоньки или, может, немигающие зрачки покоя не ведающих духов, что, насмешливо перешёптываясь в зарослях, называли её своей сестрой и манили танцевать в извечном хороводе смерти. Передёрнув плечами от их стылого дыхания, что так легко можно было принять за полночный ветерок, девушка безотчётно прижалась к Тадеушу, а он, опустив глаза, склонился к ней чуть ближе. Но напрасно её испуганное сердце сжалось в трепещущий комок, ведь единственное, что позволил себе мужчина, это лишь сдержанно – настолько, что иная барышня могла бы счесть подобную холодность едва ли не за оскорбление – коснуться своими незнающими страсти губами её руки в самом благочестивом поцелуе. И сколь же это было не похоже на наносящие неизбежные раны, чувственные прикосновения кроваво-алых губ вампира, боль от которых, быть может, не исцелится уже никогда.
Дорога ускользала далеко за горизонт, а мерный топот копыт и скрип колёс нагонял лёгкую дремоту. И, провожая слезящимися очами знакомые ей с рождения поля и перелески, Божена не могла понять, пробудилась ли она наконец ото всех своих кошмаров или же напротив, окончательно заблудилась в лабиринте снов, как уснувшая на век принцесса из старой-старой сказки её детства.
8-21.10.23