Андрий Златарич. Убивая вампира. Причина покинуть столовую
Андрий Златарич. Убивая вампира
Прорезая листву серпами безжалостных лучей, неуместно яркое для сентября солнце заставляло глаза слезиться, а сердце петь от неуёмной жажды жизни, которую обычно приносят с собой исключительно лишь последние майские дни. Пытаясь сдуть с лица кружевную бечеву запутавшейся в её волосах паутины, девушка по-приятельски улыбнулась паре пёстрых бабочек, отчаянно торопящихся отплясать свой финальный вальс, и сделала было шаг в сторону затянутого бирюзовой дымкой бора. Однако уже в следующий миг её благодушное настроение потерпело жестокое крушение.
– Панна! Панна Божена! Едут, панна! Что же делать, родимая? Погодите, панна!
Оклики, навязчивым камнепадом ударившие ей в спину, заставили девушку остановиться и опустить обратно на землю тяжёлый мольберт, который она едва успела пристроить у себя на плече. Тем временем со стороны усадьбы её нагоняла старая Ядвига, забавно перекатываясь на бегу, как откормленная гусыня, спешащая на выручку своему выводку гусят. И что за вид был у старухи! Чепец сбился набок, фартук раздувался, словно парус фрегата в шторм, а покрытые мукой по локоть руки хлопали по воздуху и вправду, напоминая птичьи крылья. Но смех так и не прорвался из девичьих уст, ведь, несмотря на комичность этого зрелища, неуклюжая кухарка скорее вызывала в ней щемящее чувство жалости, нежели желание потешаться над несчастной.
– Панна! Панна, родная! – едва дыша после непривычно быстрого бега, лопотала грузная Ядвига да обмахивала сопревшее лицо мозолистыми ладонями, каждый взмах которых сопровождался маленьким мучным бураном.
– Ядзя, милая, что стряслось? Отдышись, моя хорошая. – участливо обратилась к ней девушка, положив руки той на плечи. – И к чему это ты удумала тут носиться на зависть всякому школяру? И с твоим-то сердцем!
– Так едут же! Едут, панна!
– Да кто едет-то? – досадливо уточнила барышня, предчувствуя сердцем, что ответ на этот вопрос она и сама отлично знает.
– Известно ж кто! Барин!
– И, конечно же, с ней. – ещё сильнее помрачнев, пробормотала девушка уже без вопросительной интонации в голосе.
– Ясное дело, с ней. – с обречённым видом кивнула испуганная кухарка. – Да если б только с ней. Кшисек с минуту как прибежал от заставы. С дюжину экипажей видал! Это ж что теперь будет, панна? В комнатах-то не топлено, мансарда и вовсе отсырела, а пани Катаржина страсть как холоду не любит. И где ж их всех селить? А главное, чем я столько народу кормить-то буду? Последнего хряка забили намедни. А эти ж, столичные, жрут будь здоров. Они, поди, одними пирожками с капустой сыты не будут. И что ж мне делать, панна, родненькая? – жалобно запричитала старуха, уставившись на юную помещицу молящим взглядом потерявшегося ребёнка.
– А ничего не делай! – вспылила её хозяйка, от злости даже притопнув ногой.
– Это ж как? – растерялась Ядвига, едва не плюхнувшись на траву от шока.
– А вот так! – войдя в раж, решительно заявила велико разгневанная барышня. – Ничегошеньки не делай, да и весь сказ! Пусть посидят тут в сырости, в холоде да голоде денёк-другой, а уж как у пани Катаржины зад отмёрзнет, так небось живо обратно в Варшаву укатят. Сколько ещё мы обязаны терпеть их набеги? Это, право, похлеще, чем нашествие варваров на Римскую Империю. И месяца не минуло с их прежнего налёта. Едва полы в гостиной не проломили со своими плясками, сервиз дедов почти подчистую перебили, всю вишню с яблонями обтрясли, а что не съели, так поломали да загадили. Так мы же едва-едва успели весь мусор за ними выгрести, а их опять нечистый принёс! И ведь даже не удосужатся послать телеграмму, извещая заранее о своих намерениях! Чего им не сидится-то у себя в столице?
– Так ведь жар в городе несносный стоит. На природе оно куда легше будет. – подал тут голос заросший седой копной, что натуральный леший, садовник Миколай и пару раз лениво щёлкнул ножницами, чтобы доказать, что он вовсе не дремлет, как то могло показаться со стороны, а крайне усердно работает. – Недобрая есень выдалась. От таковской духоты у людей в мозгу мутно делается, а потом они с придури всякую чертовщину творят. Лихие времена грядут. – через силу подавив зевок, предрёк он и, подумав, добавил. – Так шо при нонешной погоде у пани Катаржины навряд ли чего-то там отмёрзнет.
– Вот и славно! – фыркнула не на шутку рассерженная Божена и, водрузив на плечо мольберт, как боевой стяг, уверенно зашагала к перелеску.
– Панна! Панна, миленькая! – чуть не плача, заохала ей вслед несчастная кухарка, но девушка с непреклонным видом продолжила своё шествие в противоположную от усадьбы сторону.
И хоть у неё на сердце скребли кошки от чувства вины перед милой ей старушкой, которую она бросила один на один с ордой шумных захватчиков, барышня вознамерилась стоять на своём до конца. Хоть тресни небосвод, она не станет нарушать свои планы и проведёт этот день так, как ей желанно. В конце концов ей, конечно же, не избежать объяснений со своими бесцеремонными гостями, но пусть это случится чуточку позже.
Два года тому назад пан Ян Левандовский вновь женился, сделав своей избранницей девицу пятью годами младше собственной дочери. Как и следовало ожидать, совместное проживание мачехи и падчерицы вскоре сделалось нестерпимым для них обеих, после чего Божена обосновалась в дедовом поместье близ Беловежской пущи. Впрочем, именовать поместьем ветхонькую загородную дачу, давно нуждающуюся в ремонте, и неухоженный сад, с каждым годом всё сильнее уподобляющийся лесу, казалось просто неудачной шуткой. Во всю осень здесь царствовал густой дух плесени, несмолкающая капель дождя сквозь решето протекающей крыши да пробирающие до костей сквозняки. А зимой стылая тоска бесконечно долгих вечеров, удержу не знающие снегопады, отрезающие усадьбу от всего внешнего мира, и завывание волков под самыми окнами. И даже здешняя весна не приносила желанной отрады сердцу. Паводок всякий раз приводил к тому, что озёра затопляли всю долину, превращая её в непроходимое болото, над котором роились стаи гудящей мошкары. Но летом это место чудесным образом преображалось и расцветало, словно сад Господень. Дед Лех питал странную привязанность к затерянной посреди лесной глуши усадьбе и оставил её в наследство своей любимой дочери, а после её смерти она отошла к Божене. Здесь она и нашла укрытие, когда жизнь в столице под опекой строгого отца и его юной супруги превратилась для неё в адскую муку. Лишь этот едва не разваливающийся домишко на краю света да шкатулка с материнскими украшениями – вот и всё, что сумела она уберечь от посягательств миловидной хищницы Катаржины, успевшей прибрать к своим ручкам не только капиталы пана Левандовского, но и всю имеющуюся в нём любовь, так что его злосчастной дочери не осталось от неё ни крошечки. Но, став добровольной изгнанницей вдали от столичной сутолоки, Божена не ощутила себя несчастнее прежнего, а напротив, обрела несказанное удовлетворение от жизни. Свободная от деспотичного отцовского присмотра, от лицемерия высшего света, она обрела родство с природой, пропиталась духом родной земли, и даже неприветливая зима, властвующая в этом краю, не казалась ей отныне такой суровой и угрюмой, а стала её подругой по несчастью, с которой она делила свои маленькие радости и печали. Однако идиллическое затворничество панны Левандовской каждое лето самым бестактным образом нарушалось, когда её молоденькой мачехе с совершенно неясными целями желалось посетить это малопривлекательное местечко. Едва ли можно было поверить, что охочую до развлечений Катаржину влекла природа и жажда отдохновения от варшавских балов. Да и сама она нимало не скрывала свою скуку в этом месте, которую она пыталась развеять лихими кутежами в компании вполне достойных её прожигателей жизни. Так что Божена всё больше склонялась к мысли, что мачеха не даёт ей покоя исключительно лишь из вредности, да ещё, быть может, ради того нездорового любопытства, что вызывали в ней драгоценности падчерицы, передаваемые по наследству в их роду по женской линии.
Широким шагом пройдя через долину, девушка вступила на опушку, под сень голубоватых елей и без тени сомнения углубилась в лесной сумрак, средь которого ощущала себя, пожалуй, уютнее, чем в родном доме. Рослая и статная, она с лёгкостью пробиралась под горку с мольбертом сквозь густые заросли и ни разу даже не сбавила шаг, чтобы перевести дух. Казалось, настанет миг, когда она вдруг гибкой серной рванёт в самую чащу, сделавшись частью леса, сродной его дочерям – такая мощь духа и природная красота сияла в ней. Впрочем, по понятиям светского общества её едва ли могли счесть привлекательной. Даже живя в столице, она пренебрегала чрезмерным украшательством, что уж говорить теперь, когда она стала больше походить на лесную дриаду, нежели на дочь потомственного дворянина. Простого кроя ситцевое платье, не сковывающее её движения, выцветшая бабушкина шаль да стоптанные ботинки, в которых так удобно бродить по лесам. Единственной драгоценностью, с которой она никогда не расставалась, была аметистовая брошь в виде бабочки, ведь этих прелестных, эфемерных созданий так любила её матушка, о которой у неё, кроме этого почти не осталось никаких воспоминаний. Остановившись на пару секунд в тенистой перелеске, Божена с удовольствием вдохнула ароматный запах хвои и продолжила путь, безотчётно намурлыкивая мелодию старинной колыбельной, что затерялась в самой глубине её памяти. Как же славно тут дышалось после залитой слепящим солнцем долины. Возможно, в чём-то Миколай был прав. Осень выдалась прямо-таки агрессивно щедрой на тепло. Будто обуянная страстью, жмётся она к тебе жаркой своей грудью, нипочём не желая отпустить из объятий, пощады не ведающих. Пожалуй, это становилось утомительным, и душа молодой помещицы начала тосковать по прохладе осенних ночей и вкрадчивому шёпоту затяжных дождей. Бесстрашно миновав самый дикий уголок бора, куда отважится шагнуть не всякий городской мужчина, девушка была вознаграждена за свои усилия и замерла в восхищении пред открывшимся ей видом. Глухой бор пересекал глубокой раной овраг, с обрыва которого низвергался бойкий ручеёк, превращаясь в самоцветно сверкающий на солнце водопад. Как давно она мечтала написать этот пейзаж, и вот наконец добралась в заповедный край, сокрытый от прочего мира, как волшебная страна фей. Не теряя времени, Божена выложила из сумки краски и приступила к работе. Солнце, вошедшее в зенит, ничуть не желало щадить молодую художницу, но даже душное марево, от которого ей спёрло дыхание и замутило глаза, не могло сломить её упорства. Однако жар всё нарастал, и вот уж была откинута шаль и сброшены с ног громоздкие ботинки. Смахивая с лица медно-рыжие пряди ветром растрёпанных волос, девушка критично осматривала свою работу и снова наносила ловкие штрихи на полотно, не замечая, как покрывает краской не только холст, но и собственную одежду, а с ней и лицо. Проведя не один час за своим занятием, она будто и сама сделалась частью зачарованного лесного пейзажа, так что самые пугливые пташки и робкие зверьки бесстрашно разделили с ней этот клочок вселенной, нисколько не смущаясь её соседства. Осень и вправду пришлась ей к лицу, ведь её волосы своим оттенком идеально сочетались с золотисто-багряными переливами листвы, словно их соткали из того же лесного материала. Но вот Божена ощутила, неуёмную боль в висках и затылке, от которой перед глазами заплясали чёрные круги, что заставило её обронить кисть и изнеможённо опуститься на траву. Перебравшись в тень, она напилась студёной водицы из ручья и, прислонившись к дереву, сама не заметила, как уснула. Солнце, торжествуя свою победу над упрямой художницей, постепенно угасило пыл лучей, так что вскоре на лес опустилась вечерняя прохлада. И спать бы утомлённой жарой девушке тут дотемна, коли бы неведомая птица, своевременно вспорхнувшая в кустах, не нарушила её сон своим пронзительным криком. Взглянув на небо, Божена с некоторой тревогой увидела над озером клубящиеся чёрные тучи, предвещающие ненастье. Недаром весь день парило, быть грозе. А ведь ей ещё предстоит неблизкий путь через чащу. С этой мыслью девушка заторопилась поскорее собрать разбросанные под мольбертом краски, как вдруг увидела такое, что тюбики и кисти моментально высыпались из её рук на траву. На дне оврага среди камней у озера лежал человек. И как можно было судить по его изломанной позе, несчастный явно не отдохнуть здесь прилёг. Речь шла о некой трагедии. Как же Божена не заметила его сразу? Нет, здесь определённо никого не было, пока она писала картину. Неужели беда случилась, пока она спала? И как же не вовремя она заснула! Но сейчас ей было недосуг сетовать о своей оплошности, ведь девушке предстояло как можно скорее добраться до бедолаги и оказать ему помощь. Лишь бы только он оказался ещё жив. И всё же, как странно. Если бы человек сорвался со скалы, разве не разбудил бы её крик и шум падающих камней, ведь сон её всегда был до крайности чуток. Оскальзываясь на крутом склоне оврага, Божена стремительно продвигалась вниз и даже не замечала при этом, как её босые стопы и руки покрываются ссадинами и синяками. Когда она наконец спустилась к озеру, ей стало очевидно, что жертвой этого загадочного несчастного случая является девушка, точнее даже девочка, которой можно было бы дать на вид не более четырнадцати лет. Но самым удивительным было то, что она лежала на камнях совершенно обнажённой, и лишь необычайно пышная вуаль белоснежных, как паучьи тенета, волос покрывала её маленькое, усеянное кровоподтёками тельце. Осторожно осмотрев её, Божена с облегчением заключила, что та дышит, однако привести её в чувства никак не удавалось. Оглянувшись на склон, барышня всё же пришла к выводу, что ошиблась в своём изначальном предположении, будто девочка сорвалась с обрыва. С такой высоты она бы точно разбилась насмерть. Голова же у неё была цела, без единого ранения, которых невозможно было бы избежать при падении, а синяки на теле скорее напоминали следы от побоев. И сильнее всего привлекала внимание слабо кровоточащая рана на шее, схожая с укусом некого животного. Однозначно здесь не обошлось без участия какого-то злонамеренного человека. Но вот кем она укушена, и что за зверь способен оставить столь необычные отметины? Отложив все размышления о её горькой судьбе, Божена как можно бережнее приподняла несчастную под руки и, слегка приноровившись к своей на удивление лёгонькой ноше, отравилась в обратный путь. Конечно же, ей никак было не подняться по склону вместе с раненной, сколь бы хрупкой та ни была. А потому ей пришлось идти кружным путём, который занял бы вдвое дольше времени. Но иного выбора у неё не осталось. Она не могла допустить даже и мысли о том, чтобы оставить бедняжку тут в одиночества и отправляться на поиск подмоги. Страшно подумать, что может ещё приключиться с ней за это время в лесной глуши. И сильнее всякого дикого зверя, которых здесь водилось изрядно, её пугала возможность того, что человек, бросивший девочку погибать в таком состоянии, вновь вернётся, дабы довершить начатое и скрыть следы своего злодеяния. Ведь кто ещё, кроме пострадавшей, сможет опознать преступника.
Дорога, которая и так была неблизка, растянулась не имеющими края дебрями, продираться сквозь которые с раненным ребёнком на руках стало почти непосильно. Так что, даже невзирая на всю свою выносливость, Божена окончательно выдохлась и едва перебирала ногами. К усадьбе они добрались уже в потёмках при первых каплях скоро набегающего ливня. Темноту рассекали ещё далёкие, но неизбежно приближающиеся всполохи молний, и каждая былинка в саду жалобно стонала от страха перед сокрушительной стихией. И в этот-то миг юная помещица с горечью вспомнила о забытом на склоне мольберте с неоконченной картиной. Но унести с собой ещё и холст ей бы явно не хватило никаких сил. Да и что значат какие-то картины, когда речь идёт о спасении человеческой жизни. Она нарисует их ещё сотни. Лишь бы суметь помочь горемычной девочке, волей судьбы оказавшейся у неё на попечении. Миновав сад, Божена свернула к летнему домику, ведь, как она разумно рассудила, там её немощной гостье будет спокойнее, нежели в особняке, переполненном громогласной ватагой бесстыдных пьяниц и гуляк, что повсеместно таскались по пятам Катаржины. В небольшой этой постройке, которая с виду походила на лесную избушку со страниц детских книжек про ведьм и заколдованных царевен, имелся, однако надёжный камин и вполне уютная кровать с достаточным количеством тёплых одеял, так как сама панна Левандовская частенько ночевала там до самой поздней осени. Укутав бедовенькую незнакомку в настоящий кокон из махровых пледов, хозяйка усадьбы разожгла камин да, бросая между делом взгляды на кровать, призадумалась о происхождении той. Как ни крути, а прелестная панночка вовсе не похожа на простую селянку, уж больно она ладненькая да чистенькая, словно царских кровей. А ведь каждого из своих соседей благородного происхождения Божена знала поимённо, благо, что их всех можно было пересчитать по пальцам, кому ведь охота селиться в этакой глухомани. И если призадуматься, то своим телосложением неведомая пришелица, хоть она и мала из себя, что феечка, напоминала всё-таки не ребёнка, а вполне взрослую девушку. И откуда она только такая взялась в их краях?
Раз уж никакой иной помощи она пока что изобрести не могла, Божена решила ненадолго оставить свою подопечную, чтобы привести себя в порядок, а заодно и проверить, чем там занимаются её незваные гости. Когда она выбежала из своего укрытия, дождь лил как из ведра, так что девушка вмиг вымокла до нитки. Всей душой она надеялась, что ей удастся пробраться к себе в комнату незамеченной, не попавшись никому на глаза в том плачевном виде, до которого её довела многочасовая прогулка по бездорожью и немилосердный ливень. Но удача нынче явно не была на стороне отчаянной искательницы приключений, и прямо под лестницей на второй этаж девушку поджидала встреча с наиболее нежеланными из всех возможных для неё визитёров. И вот она изукрашенная царапинами, простоволосая и босая – ведь её любимые ботинки вместе с бабушкиной шалью так и остались лежать в лесу под мольбертом – в этом порванном, перепачканном краской и мокром насквозь платьице, которое и в лучшие времена не могло произвести на них хорошего впечатления, предстала пред паном Левандовским и его молоденькой женой. К довершению всего Божена краем глаза заметила за их спинами силуэт некого незнакомого ей мужчины, в глазах которого она наверняка выглядела сейчас сущей лешачкой, вылезшей прямиком из болота. Впрочем, во свете предстоящего выговора от отца, приправленного остротами дерзкой на язык Катаржины, мнение постороннего человека имело для неё не такое уж и большое значение.
– Как это мило, что ты всё-таки соблаговолила объявиться. Воистину границ не имеет гостеприимство этого дома. – сухо обронил барин, с нескрываемым отвращением разглядывая дочь через пенсне.
Ян Левандовский был из того немногочисленного рода людей, кого возраст только красит, а потому даже на шестом десятке он оставался достаточно привлекательным мужчиной, выглядевшим безукоризненно в любой жизненной ситуации. Орлиный профиль, мефистофелевская бородка, тёмно-русые с лёгкой проседью волосы и некое потомственное обаяние самого элегантного из всех польских аристократов – вот те черты, которые притягивали к нему всеобщие взгляды даже в кругу молодёжи. И последним штрихом, дополняющим этот совершенный образ, являлась очаровательная супруга, ежечасно виснущая на его руке с томным видом. Миниатюрная пани Левандовская, похожая на фарфоровую статуэтку едва доставала мужу до плеча, даже на своих модных каблучках, а весила она столь мало, что становилось удивительно, как её до сих пор не унесло ветром. Вся такая чернявенькая и нежно-розовенькая с жуковыми глазами-свёрлами Катаржина носила макияж достойный самой Клеопатры, хотя её кошачьи зрачки, пожалуй, и без этих чернильных стрелок вполне могли загипнотизировать любого из адамовых сынов, попавших себе на беду в её поле зрения. А уж какими словами возможно описать её наряд, состоящий из чего-то такого кружевного, газового, мехового и бриллиантового, на фоне чего её несчастливая падчерица смотрелась нищей побирушкой.
– Ах, душечка! Божена, золотце, как я рада тебя видеть! – растягивая слова с какой-то нестерпимо жеманной интонацией, воскликнула Катаржина и, премило надув губки, добавила. – Но, сладенькая моя, что с тобой приключилось? На тебя напали, ограбили? Ах, я знала, в этой деревне живут одни разбойники! Или, может, ты провалилась... ой, даже неловко сказать, куда. Эти ваши местные уборные просто чудовищны! Настоящее глумление над цивилизацией!
– Я предвидел, что жизнь вдали от общества не пойдёт тебе на пользу, но не думал, что ты настолько одичаешь, что будешь расхаживать по поместью этаким пугалом. – вставил своё слово пан Левандовский, когда в стрекотне его супруги наконец-то образовалась брешь. – Надо полагать, местные свинарки и те больше следят за собой. Даже удивительно, как ты до сих пор не обросла шерстью и всё ещё не опустилась на четвереньки, чтобы бегать по лесу с волками и выть на луну. Я бы сгорел со стыда, если бы моя жена вышла встречать гостей в таком виде.
– А я и не ждала никаких гостей! – не сдержалась Божена. – Потому что не все люди имеют достаточно такта, чтобы оповестит заранее о своём визите
– Это и отличает светскую даму от какой-нибудь скотницы! – гневно откликнулся на это её отец. – Первая в любой час готова принять посетителей в приличном наряде, потому что не обделена уважением по крайней мере к себе самой, не говоря уже об уважении к окружающим.
– Ну, Ясек! Ясю, милый, не надо так сердиться! – принялась напевно канючить Катаржина, страстно прильнув к супругу с видом бывалой кокотки. – Умоляю, не ругайтесь, а то у меня опять случится обморок, как на прошлом карнавале. Пан доктор строго запретил мне нервные потрясения. Наша кралечка просто слишком крепко срослась с простолюдинами, живя в этой ужасной провинции. Но мы же не станем её в этом винить. Нам не стоило оставлять её здесь в одиночестве с местными варварами. И к тому же, Ясю, разве ты забыл, мы ведь приехали сюда вовсе не затем, чтобы ссориться.
– Я уже вовсе начинаю сомневаться в целесообразности нашего приезда. – хмуро откликнулся тот. – Как можно представлять это существо благородным людям, когда оно даже не удосужилось придать себе хоть мало-мальски человеческий вид? Что теперь бедный Стась подумает о нашей семье? Но раз уж она попалась ему на глаза в таком облике, нет смысла оттягивать и дальше это знакомство. Божена. – с некоторой толикой странной официальности, которая звучала совершенно неуместно после давешних оскорблений, обратился он к дочери. – С нами сегодня приехал человек, который горячо желал познакомиться с тобой. Позволь представить тебе сына моего давнего приятеля – пан Станислав Мицкевич. Будь любезна, окажи ему достойный приём и расположение. Намедни Станислав просил у меня твоей руки. И так как вашему союзу ничего не препятствует, мы приехали сюда на выходные, чтобы в кругу ближайших друзей объявить о вашей помолвке.
– Что-о-о?! – ошеломлённо вскрикнула Божена и уставилась на «бедного Стася», который меж тем неспешно вышел из тени, как персонаж шекспировской трагедии, чтобы явить себя яростно полыхающему взору своей новоиспечённой невесты.
Уж с чем никак нельзя поспорить, так это с тем, что юный пан Мицкевич был просто до неприличия хорош собой, так что впору было перекреститься да мчаться от него прочь, точно от самого чёрта, покуда эта его дьяволова красота не лишила вас разума. Неопределённое выражение тонкого лица и изнеженная ломкость грациозной фигуры заставляли гадать о его возрасте, который терялся где-то в пределах восемнадцати и двадцати восьми лет. Волосы, как вороново крыло, кожа белее снега, взгляд с поволокой, а губы-то, что за губы! Да даже и смотреть-то на такие губы уже смертный грех. Этот чувственный багрянец, пламенный и чуть влажный, словно пропитанный свежей кровью, навёл бы, верно, нечестивые грёзы и в самую богобоязненную душу. Затянутый в узкий бархатный сюртук, юноша лениво перебирал золотую цепочку своих карманных часов и ответил на изумлённый взгляд Божены несколько пренебрежительным полукивком, не потрудившись при том изобразить даже самую малую заинтересованность в её персоне. Такое поведение вкупе с вызывающей картинностью его облика, разозлило девушку ещё сильнее, так что она с немного нервным смехом воскликнула:
– Если это розыгрыш, то, вынуждена признать, крайне неудачный! Так что позвольте откланяться. И пропустите меня уже наконец! Я слишком устала, чтобы и дальше сносить эту вашу клоунаду.
– Божена, довольно хамить. – угрожающе выцедил сквозь зубы пан Левандовский.
– А разве же я хамила? – огрызнулась та. – Да я просто сама любезность. Вот только мне не понятно, с чего вы взяли, что я выйду замуж за первого встречного. И о какой ещё помолвке вы собираетесь объявлять, даже не получив на то моего согласия? Нет, с меня хватит!
С этими словами барышня обогнула всю эту лоснящуюся от благолепия и шика троицу и помчалась вверх по лестнице к себе в спальню.
– Божена! – львиным рыком отозвался на её строптивость взбешённый отец, но она даже не обернулась и с такой силой захлопнула дверь в комнату, что просто удивительно, как не рухнул весь дедов особняк.
– Это она, глупенькая, от счастья! – донёсся снизу убеждённый возглас Катаржины. – Мы, женщины, частенько ведём себя подобным образом под влиянием сильных чувств. Оставим её ненадолго одну. Она образумится и принесёт нам свои извинения.
– Ах, «мы, женщины»! – язвительно фыркнула её падчерица, заслышав эти слова, и окинула пылающим взором спальню в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы разбить, дабы выплеснуть всю накопившуюся в ней досаду.
Но тут её блуждающий взгляд случайно упал на зеркало и, встретившись лицом к лицу с собственным отражением, девушка рухнула на пол и бессильно разрыдалась. И вправду, что за безобразный внешний вид! И ведь дело даже не в том, что она хотела бы произвести впечатление на какого-то холёного франта с золотыми часами и этими его губами, достойными лишь падшей женщины. Но вся эта ужасная сцена было будто бы специально подстроена так, чтобы выставить её на посмешище. И как они там, наверное, сейчас хохочут над ней! Катаржина ещё долго не позволит ей забыть о минувшем позоре. Ну, почему всё случилось именно сегодня? И откуда только ей на голову свалился этот расфранченный пан Мицкевич? Нельзя, конечно, судить о человеке по первому взгляду, и всё же Божена никогда не сумела бы довериться мужчине с самодовольной ухмылкой куртизанки и столь женственными руками, которые определённо не поднимали в своей жизни ничего тяжелее флакона с одеколоном. А уж благоухал щеголеватый молодчик слаще всякой майской розы. Но сильнее всего её тревожило, какую выгоду преследует он сам от столь смехотворной помолвки? Стараниями Катаржины панна Левандовская осталась фактически бесприданницей. Безусловно, осталось благородное имя её отца, их дворянский титул и положение в обществе, но неужели этакого хлыща насытит подобная малость. Да юный Мицкевич наверняка тратит за год на один только одеколон, не говоря уже про шёлковые рубашки и лосьон для волос, больше денег, чем причитается Божене на всю её оставшуюся жизнь. Есть, конечно, у неё шкатулка с материнскими драгоценностями, но и та не обеспечит этому избалованному красавцу достойную его запросов жизнь. Подобные типы куда более тщательно подходят к выбору спутницы жизни и не удостаивают своим вниманием всеми забытых лесных отшельниц. И в былые-то годы Божена не искала ухажёров, а теперь и вовсе свыклась со своим одиночеством. И ей совершенно не хотелось, чтобы кто-то нарушал её покой столь грубым образом.
Снова закипая от возмущения, девушка смахнула последние слезинки с ресниц и с воинственным видом поднялась на ноги. Нет, она не позволит им высмеивать себя как какую-то юродивую селянку. И не ради всяких там Мицкевичей, а во имя собственной гордости она должна показать им, чего стоит.
Отворив шкаф, Божена оценила свой небогатый, но вполне изысканный гардероб и остановила выбор на изумрудном платье, расшитом бисером, а затем высушила огненно сверкающие локоны и уложила их в высокую причёску. Оставалось лишь дополнить свой образ каким-нибудь неброским украшением. Но тут её отвлёк назойливый стук в дверь, за которым последовал вкрадчивый шепоток Катаржины:
– Ангелочек мой, как ты там? Надеюсь, ты спустишься к ужину. Мы все тебя будем ждать. Поверь, куколка ты наша, мы с папочкой печёмся исключительно лишь о твоём благе. А уж как тобой очарован милый Сташек! Будь с ним поласковее.
Навязчивое приглашение мачехи едва не заставило Божену отказаться от своего намерения показаться ныне в столовой. Однако вместе с тем её укололо подозрение, что Катаржина того и добивается, зная, как болезненно падчерица воспринимает её показную ласку. С глубоким вздохом девушка всё-таки направилась к лестнице, но на ходу, бросив взволнованный взгляд на окно, за которым пуще прежнего барабанил дождь, неожиданно для себя решила прежде, чем идти на ужин, проведать свою загадочную гостью. На этот раз она обулась в резиновые сапоги и вооружилась зонтиком, чтобы пересечь двор с наименьшими потерями для своего вечернего наряда. Легко перепрыгивая через широкие лужи, Божена вмиг добралась до летнего домика и, едва лишь ступив на порог, с радостью заметила, что спасённая ею девочка пришла в сознании. Однако при виде неё несчастная испуганно подскочила на постели и сжалась в мелко дрожащий комочек, словно её окружила стая голодных волков.
– Ах, миленькая панна, не бойтесь меня! – как можно ласковее обратилась к ней хозяйка усадьбы с дружелюбной улыбкой. – Я не причиню вам никакого зла. И, поверьте мне, здесь вы в полной безопасности. Меня зовут Божена Левандовская, и вы сейчас находитесь в моём поместье. Могу ли я узнать ваше имя, чтобы как можно скорее связаться с вашими родственниками. У вас ведь есть... есть семья? – неловко уточнила она после некоторой паузы.
Но девушка так ничего и не ответила ей, впрочем, взгляд её смягчился, а расслабленная поза перестала выражать недоверие и испуг. И какие же чудесные глазки незабудками цвели на кротком её личике! В них, верно, уместилась бы добрая половина звёздного неба, а пушинки её ресниц были гуще ежевичных зарослей на окраине сада, так что возникало непреодолимое желание коснуться их губами.
Осторожно приблизившись к кровати, словно приручая диковатого лесного зверька, Божена присела с ней рядом и вновь попыталась завести диалог:
– Так вы не желаете ничего рассказать о себе? Поймите, я ваш друг и желаю вам помочь. Вы можете оставаться здесь, сколько пожелаете, но если у вас всё же есть родные, нам следует уведомить их о вашем нынешнем местопребывании, чтобы они не волновались. С вами приключилась какая-то беда? Хотя, пожалуй, сейчас вам не стоит вспоминать об этом. Мы поговорим позже, когда вы окрепнете. Возможно, вы хотите есть или...
Но договорить барышня не успела, потому что её подопечная внезапно упала ей на грудь с горькими рыданиями. Глубоко растрогавшись, панна Левандовская и сама едва не расплакалась и, нежно поглаживая девушку по прекрасным волосам, попыталась её успокоить:
– Ну что вы, хорошая моя? Не надо, всё пройдёт. Вас никто больше не обидит, обещаю.
Нашёптывая самые нежные слова ей на ушко, Божена заласкала бедняжку на своих руках, а когда та слегка притихла, уложила обратно на подушки. Тогда-то измождённое дитя и обвило её слабенькими ручками за шею да поцеловало с непосредственной доверительностью ребёнка, а затем уютно зарылось под одеяло с сомлевшим видом на грани забытья.
– Мне надо идти, милая моя. – печально молвила Божена, с умилением наблюдая, как девочка часто моргает глазами, пытаясь побороть одолевающую её дремоту. – Но я постараюсь вернуться к вам как можно скорее. Впрочем, если хотите, я останусь. Пожалуй, мне будет куда приятнее провести это время с вами, нежели в обществе каких-то напыщенных снобов.
Однако сонная панночка отрицательно покачала головой и выпустила её руку из своей, как бы давая понять, что отпускает свою новую подругу, дабы та могла соблюсти все требующиеся от неё светские приличия по отношению к докучным гостям. Трепетно поцеловал свою маленькую гостью в висок, Божена бесшумно покинула летний домик и в глубокой задумчивости возвратилась в особняк. И только зайдя на порог столовой, заполонённой целым скопищем незнакомых ей людей, она запоздало вспомнила, что в рассеянности так и забыла переобуться. Какие ещё колкости предстоит ей выслушать, если кто-нибудь заметит резиновые сапоги на её ногах и забрызганный грязью подол? Стараясь не обнажать своего смущения, Божена, сопровождаемая заинтригованными взглядами, с поистине королевским видом прошествовала внутрь и, судя по тому, как сузились зрачки наигранно улыбающейся Катаржины, ей вполне удалось произвести должное впечатление на присутствующих. Пан же Мицкевич при её появлении выразительно приподнял бровку и издал непристойно громкое «о-о-о-о...», как бы давая тем самым понять, что его невеста оказалась не столь уж безнадёжна, как он полагал давеча. Это пожалуй, было ещё оскорбительнее его недавнего безразличия. Ещё не хватало, чтобы он присвистнул ей вслед, как какой-то гулящей особе. Но хуже всего, что единственное свободное место за столом оказалось как раз-таки напротив него. Стараясь не обращать внимания на откровенно оценивающий взгляд, которым тот безо всякого стеснения буравил её, Божена обменялась приветствиями и вымученными любезностями со своими гостями. Когда же она наконец, преодолев все девять адских кругов этикета, смогла обратиться к содержимому своей тарелки, её мачеха во всеуслышание прощебетала с плохо скрываемым сарказмом в голосе:
– Ах, ласточка моя, как же ты прелестно округлилась с нашей прошлой встречи! Всё-таки жизнь в деревне явно идёт на пользу здоровью. Какая же ты румяненькая и щекастенькая! Видимо, без папенькиного контроля ты стала ещё больше налегать на сладенькое. Вот только смотри, как бы тебе и самой не превратиться в сдобную булочку. В конце концов, такие излишества могут показаться окружающим признаком дурного тона.
Так и замерев с вилкой в руке, панна Левандовская ощутила, как у неё защипало в глазах от едва сдерживаемых слёз. Катаржина превосходно знает, как испортить аппетит, чтобы её падчерице и кусок в горло не полез до самого конца ужина. Но на этот раз Божена отважилась-таки дать ей отпор, не позволив этой пронырливой особе в очередной раз торжествовать свою над ней победу. Выпрямившись, девушка подняла взгляд на невинно хихикающую мачеху и холодно обронила:
– То же самое я могу сказать и о количестве твоих украшений, Катаржина. По крайней мере, благодаря тому звону, что ты издаёшь при каждом своём движении, я всегда смогу точно определить, в какой части моего дома ты находишься.
Произнеся это, Божена с удовольствием проглотила кусочек жареной рыбы и откусила половину от ароматнейшего пирожка с капустой, игнорируя и яростные взгляды позеленевшей с досады барыни, и едва слышные попрёки своего отца. Этот хлопотный день так её утомил, что она просто ужасно проголодалась и опомнилась, лишь когда заметила странное возбуждение за столом.
– Поздравляем! Поздравляем! За молодых! – слышалось со всех сторон.
Невольно похолодев, барышня подняла голову и столкнулась взглядом с дерзко ухмыляющимся Станиславом, который сей же миг подчёркнуто медленно облизнул свои алые губы с неописуемо пошлым выражением. И надо же ей было так увлечься ужином, что мимо её ушей даже пролетело прилюдное объявление об это проклятой помолвке.
– Нет, позвольте, я не... – пролепетала смятенная девушка, но голос её моментально потонул в общем гвалте.
Навязанный же ей жених тем временем бодро вскинулся на ноги и, воздев фужер, с водевильным жеманством промурлыкал своим контр-тенором:
– За ваше здоровье, любовь моя!
Где-то там, в глубине самоё себя панна Левандовская в эту минуту громко кричала, била посуду, переворачивала мебель, разрывала всякое знакомство со своей семьёй и сбегала за границу, чтобы сделаться бесстрашной покорительницей прерий, а то и вовсе морской разбойницей. Но вопреки её отчаянному желанию во всеуслышание заявить о своём протесте, девушку внезапно охватило такое страшное оцепенение, что она и рта открыть не смела. И виною тому явно был не страх перед отцом или покорность светским приличиям. Взяла ли над ней верх необычайная усталость после всех её давешних хлопот, оглушила ли столь исключительная перемена в собственной судьбе или, может, загипнотизировал взгляд инфернального молодчика, но как бы то ни было, несчастная барышня так и не сумела даже единым жестом опротестовать происходящее. А гости меж тем уже с жаром обсуждали предстоящее бракосочетание.
– Главное, успеть справить венчание до холодов. – деловито стрекотала Катаржина. – А то как затянут дожди, что и из дому лишний раз выходить не захочешь. Да и какая же это свадьба под дождём? Недели за две, положим, со всеми приготовлениями управимся, чтобы никак не позже Дня Святого Франциска устроить банкет. Бедняжечка-то наша и так уж засиделась, столько лет счастья своего дожидаясь. Разве можно её ещё заставлять ждать. Она, поди, уж и вовсе отчаялась, горемычная. Да Бог смилостивился, послал ей Сташека.
– А чего тянуть-то? Да мы их хоть нынче же обвенчаем! – нетрезво хохотнул одутловатый ксёндз, обтирая перепачканные маслом пальцы о нагрудник.
– Ну скажете тоже, «нынче же»! – зафыркала недовольная пани. – Нам ещё столько всего нужно подготовить. С одним только фасоном свадебного наряда хлопот не оберёшься. Божена, сами видите, барышня у нас специфическая, на её фигуру не всякое платье сядет.
– Милый Стась, а куда же вы отправитесь в свадебное путешествие? Ах, наверняка в Ниццу, не так ли? – подала голос пани Агнешка Яцишина, лупоглазая блондинка с овечьими кудряшками, столь же шумная и недалёкая, как её лучшая подруга Катаржина.
– Не хочу опять в Ниццу. – капризно поморщил свой прекрасный носик пан Мицкевич с таким несчастным видом, словно ему предлагают подгоревшую манную кашу с пенками и комочками. – Я всю весну там с тоски промаялся. А уж моя июльская поездка в Грецию и вовсе оказалась попусту потраченным временем. Вероятно, даже в этом захолустье больше развлечений сыщется, нежели там. Европа мне смертельно наскучила.
– Сташек, голубчик, так куда же ты хочешь? – жалостливо просюсюкала пани Левандовская, будто обращаясь к больному ребёнку.
– Даже и не знаю. – трагически откликнулся тот, откинувшись на спинку стула. – Мне не хватает чего-то экзотического. Первобытная природа где-нибудь на необитаемых островах. Всеми забытые языческие племена, ритуальные танцы у ночного костра. В тех далёких краях, где люди вовсе не носят одежду и готовят напитки из дурманных трав, пряностей и терпких плодов, вызывающих пророческие сны.
– Не носят одежду? – глупенько захихикала Агнещка в ладошку. – Стась у нас такой проказник.
– А вы, панна Божена, как относитесь к экзотике? – с вызовом обратился молодой человек к своей обескураженной невесте, обнажив в хищном оскале ряд алмазно сверкающих зубов.
– У нас в трёх верстах отсюда пруд есть с пиявками. Так, может, вам там понравится? – выпалила на одном дыхании девушка, наконец-то преодолев сковавшую её немоту.
Надо было видеть, как вытянулось лицо у юного любителя экзотики от этих слов, а ежесекундно вспыхнувший пан Левандовский насилу скрепился, чтобы не разразиться бранью, столь его возмутило поведение дочери.
– Смотрите-ка, дождь совсем кончился! – поспешно перевела тему беседы Катаржина. – Так почему бы нам всем не прогуляться по саду? Не знаю, как насчёт ритуальных танцев, но уж ночной костёр мы вполне можем устроить...
– Ни в коем случае! – твёрдо возразила на это Божена. – Вы уже забыли, какой пожар едва не устроили здесь в прошлый раз? И вообще, господа, я убедительно прошу воздержаться от чрезмерно бурных развлечений и не шуметь в саду по ночам. В летнем домике гостит моя подруга. Ей сейчас нездоровится, поэтому, будьте любезны, не тревожить её.
– Что ещё за подруга? – неприязненно осведомился её отец, но она оставила его вопрос без внимания, прекрасно зная, сколь неодобрительно тот отнесётся ко всей этой истории, если догадается, что его нерадивая дочь приютила у себя безвестную незнакомку.
– Вы сказали, нездоровится? Так, может, я могу чем-нибудь помочь? – внезапно обратился к барышне сидящий по левую руку от Станислава господин.
Это был мужчина средних лет с ясными глазами и печальным лицом мученика со средневековой иконы. Обратив на него немного растерянный взгляд, девушка попыталась вспомнить, как его зовут, и задумалась над тем, что он подразумевает под своими словами.
– Ах, пан доктор только и ищет, кому бы ещё оказать помощь. – томно вздохнула пани Яцишина, накручивая на пальчик одну из своих тугих кудряшек. – Я бы и сама не отказалась стать вашей пациенткой, дорогой пан Тадеуш. Не найдётся ли у вас лекарства от сердечного томления? В последнее время меня губит жестокая меланхолия. Так, может, вы найдёте способ исцелить меня от неё?
– Я врач и мог бы осмотреть вашу подругу, если это потребуется. – видя замешательство Божены, пояснил тот и, пропуская мимо ушей глупые высказывания бездарно кокетничающей Агнешки, заново представился. – Тадеуш Жемайтис, к вашим услугам, панна.
– Я была бы очень признательна за ваше содействие. – неловко ответила барышня, читая в его взоре вполне неподдельное участие.
– Тогда пойдёмте. В вопросах здоровья промедление недопустимо. Прошу нас извинить, господа. – тут же поднявшись на ноги, учтиво обратился он к собравшимся.
– Как? Вы уже покидаете нас? – неприятно удивилась Катаржина. – Даже не попробовав десерт?
– Полагаю, наше отсутствие не лишит вас радости насладиться десертом. – сдержанно заметил мужчина. – Простите, но моя профессия порою вынуждает проявлять подобную бестактность.
Андрий Златарич. Убивая вампира. Причина покинуть столовую
Однако что-то подсказывало Божене, что причина, по которой он так спешил покинуть столовую, заключалась не только лишь в велении врачебного долга. В выражении его строго очерченного лица проскальзывало нечто такое, из чего можно было сделать вывод, что пану Жемайтису, как и ей, стало просто нестерпимо сносить и дальше вопиющую пошлость здешнего общества. Бросая в его сторону осторожные взгляды, девушка всё ещё пребывала в некотором напряжении, не зная, можно ли доверять кому-то из знакомых её мачехи, среди которых на одного порядочного человека приходилась дюжина проходимцев. Но в этом мужчине присутствовала располагающая к себе мягкость и подчёркнутая корректность манер, вдвойне приятная её сердцу на фоне вульгарного поведения прочих гостей. Поэтому панна Левандовская всё же отважилась поведать ему без утайки всю приключившуюся давеча историю. Тадеуш выслушал её предельно внимательно, но воздержался от каких-либо замечаний, покуда его взору не предстала сама пациентка. Чтобы не пугать бедняжку, Божена решила зайти внутрь первой и подготовить ту к встрече с доктором. Девушка, казалось бы, согласилась с необходимостью медицинского осмотра, но всё же при виде незнакомого мужчины затряслась, как осиновый листочек, и лишь после долгих уговоров своей терпеливой покровительницы подпустила его к себе. Впрочем, пан Жемайтис оказался необычайно деликатен в обращении, так что девушка вскоре успокоилась и позволила доктору осмотреть себя. Едва он закончил, хрупкое дитя укрылось одеялом с головой и тот час же погрузилось обратно в сон, а её радетели бесшумно вышли в сад.
– Что скажете, пан доктор? – тревожно обратилась к нему Божена.
– К счастью, я не обнаружил ни переломов, ни вывихов. – ответил тот, задумчиво всматриваясь куда-то вдаль. – Сотрясения, как я могу судить, тоже нет. Но несчастная пребывает в глубоком шоке. Вы заметили, она словно пытается заговорить с нами, но не может. Видимо, она лишилась речи от пережитого. Но будем надеяться, это поправимо. Меня беспокоит другое. Вы обратили внимание на эти отметины на её теле?..
– Да-да! – с жаром закивала девушка, обрадовавшись, что она может обсудить с ним свои подозрение.
– Боюсь, над бедной панной надругались. – продолжил он и слегка смущённо добавил. – Но вы же понимаете, я не могу сейчас осмотреть её подобным образом, чтобы установить это наверняка. Она и так смертельно напугана, и прикосновение любого мужчины станет для неё невыносимым. Что, собственно говоря, и подтверждает мою теорию. К тому же это всё равно ничего нам не даст. Даже если её действительно изнасиловали, мы едва ли сможем разобраться с этим вопросом, покуда она не придёт в то состояние, чтобы поведать нам о выпавших на её долю злоключениях от первого лица. Как врач я могу сделать заключение, что её физическое здоровье фактически не пострадало. Ей необходим отдых, крепкий сон и здоровое питание. Я дам вам травяной настой, который поможет ей быстрее восстановить силы. И я уверен, под присмотром столь заботливой сиделки, как вы, она вскоре совершенно выздоровеет, и к ней вернётся речь.
– Благодарю вас, пан Жемайтис. – горячо откликнулась Божена. – Однако я имела в виду кое-что другое. Да, бесспорно, какой-то низкий человек совершил над ней злодеяние. Но я говорила о тех странных следах, что остались у неё на шее. Как вам кажется, что это может быть?
– Очевидно, укус какого-то животного. После того, как её бросили погибать в этих дебрях, с ней могло приключиться, что угодно. Хорошо, что до неё хотя бы не добрались волки.
– И что же это за зверь, по-вашему?
– Возможно, змея. – неуверенно предположил он.
– Да откуда же у нас взяться таким змеям? Это ведь натуральный питон получается. – решительно отмела барышня его теорию и, потупившись, через силу проговорила. – А вам не кажется... не кажется, что это очень похоже... на укус вампира?
– Вы подразумеваете летучую мышь? – тактично уточнил доктор.
– Нет-нет, я говорю про настоящего вампира. Ну, как граф Дракула... – сдавленно пробормотала зарумянившаяся Божена, ужасно боясь, что он поднимет её на смех, как суеверную деревенскую дурочку.
– При всём моём уважении, панна Левандовская... – замялся мужчина. – Понимаете, я человек науки. И хоть меня восхищает образность местного фольклора, я не могу отнестись к подобным вещам всерьёз. Поверьте мне, рана совершенно неопасна. Я тщательно всё обработал, вам необходимо лишь следить за её температурой и во избежание воспаления почаще менять повязку. А чтобы рассеять все ваши сомнения, я буду самолично присматривать за вашей подопечной и при любой возможности навещать её. Вы можете безо всякого смущения обращаться ко мне за помощью в любой час при первой же необходимости.
Со словами самой искренней благодарности девушка приняла его руку, и они молча направились обратно к усадьбе. Небо расчистилось, и каждый листочек сада осеребрил свет взошедшей луны. До полнолуния оставалась буквально пара ночей, и зерцало Дианы почти достигло высочайшего пика мощи и красоты, отчего всё вокруг выглядело таинственным и мистическим, как бывает только во снах. Распрощавшись с паном Жемайтисом у лестницы, Божена уже собиралась подняться к себе, как из столовой, откуда по-прежнему доносился звон бокалов и нетрезвый женский смех, вышел её отец.
– Нам нужно поговорить. – молвил он тоном не терпящим возражения.
Ощущая, как у неё мучительно заныло под ложечкой, девушка удручённо последовала за ним в кабинет. Эти беседы тет-а-тет, без участия язвительной ведьмочки Катаржины, чьё присутствие, так или иначе, придавало семейным скандалом оттенок фарса, который невозможно воспринять всерьёз, были сродни пытки калёным железом. Сильнее всего страшась, что она опять, как бывало в отрочестве, онемеет пред парализующей суровостью отца, Божена решилась первой начать наступление, чтобы он не успел сломить её дух.
– Отец, чтобы вы сейчас ни сказали, я твёрдо заявляю, что никогда не выйду замуж за пана Мицкевича. Буде вам угодно, можете лишить меня наследства и своего расположения, изгнать на улицу или сослать в монастырь. Я предпочту любые возможные лишение этому постыдному замужеству.
– Божена, ты не понимаешь ситуации. – на удивление спокойно произнёс пан Левандовский, сплетя свои утончённые пальцы. – Я не предоставляю тебе никаких альтернатив. Не будет никакого монастыря, изгнания и прочей чуши, которой ты понабралась из этих своих бульварных романов. И, пожалуйста, не устраивай истерики и не пытайся запугать меня угрозами самоубийства. Ты не какая-то там Офелия или Джульетта. Ты двадцатисемилетняя старая дева, не наделённая ни внешней привлекательностью, ни достаточным умом, чтобы осознать это. Предложение Станислава это настоящий подарок судьбы, который ты совершенно ничем не заслужила. И у тебя нет абсолютно никаких причин, чтобы отказывать ему, кроме твоего извечного желания насолить нам всем и лишний раз проявить свой скверный характер. Образованный юноша из благородной семьи, обладающий баснословным состоянием и исключительной красотой. Ты мечтала о принце из сказки? Вот тебе, пожалуйста, принц. Чем ещё ты недовольна?
– Хорош «принц»! Да у него же вовсе нет никаких манер! – возмутилась девушка.
– В таком случае, вы вполне друг друга стоите. – ядовито заметил мужчина. – Меня изумляет, что бедный Стась даже после того, как ты предстала пред ним настоящим чучелом, не изменил своему намерению сочетаться с тобой браком. Да ты молиться на него должна! Я бы на его месте уже сбежал от такой невесты. Какой нормальный мужчина захочет связаться с подобной образиной и хамкой?
– Исходя из этого, можно сделать вывод, что ваш хвалёный Стась как раз-таки ненормальный! – злобно огрызнулась глубоко обиженная барышня. – Разве вам не должно показаться подозрительным, что этот павлин заинтересовался моей персоной, несмотря на то, что он не получит никакой выгоды от нашего брака? Неужели вас это совсем не настораживает? На что я ему вообще сдалась, раз уж я такая мерзкая и недостойная, как вы утверждаете?
– Об этом Станислав поведает тебе лично после вашего венчания. – безразлично пожал он плечами. – Ума не приложу, что он в тебе нашёл. Видимо, любовь действительно ослепляет и делает безумным.
– Да какая ещё любовь? Он же знать меня не знает!
– К счастью для себя. – фыркнул на это пан Левандовский. – Когда до тебя дойдёт, что это попросту непристойно – жить тут в одиночестве и изображать из себя речную нимфу. Да и не больно-то ты похожа на нимфу. Возможно, в своём воображении ты бесстрашная амазонка, святая великомученица или королева-девственница, но взгляни в зеркало и убедись сама, что это зрелище воистину смехотворно. Нет, даже хуже того – гнусно! Ты опустилась, располнела, как деревенская баба, сделалась дурна собой и вконец позабыла о том, как следует вести себя в светском обществе. И коли уж ты сама ничего не смыслишь в подобных вопросах, то прислушайся к мудрым советам Катаржины, чтобы научиться хоть немного походить на женщину, а не на говорящий куль с мукой.
– Ах, вот в чём всё дело! – горько рассмеялась его дочь. – В том, что я не похожа на эту тощую стрекозу, чья голова забита одними лишь побрякушками. О да, с помощью Катаржины я быстро обучусь торговать собой и вертеть мужчинами, как балаганными куколками.
Но не успела она договорить, как отец влепил ей звонкую пощёчину и процедил сквозь зубы:
– Довольно, Божена. Ещё до конца следующего месяца ты станешь зваться пани Мицкевич. И пусть дальше с тобой мучается Станислав. А я наконец-то освобожусь от того непосильного бремени, которым ты стала для своей семьи.
Отчаянно всхлипнув, девушка приложила ладонь к огнём пылающей щеке и умчалась из кабинета в слезах. «Бремя»! Вот, чем она стала в глазах родного отца. Неудивительно, что он готов отдать Божену хоть волкам на съедение, лишь бы поскорее избавиться от неё.
Вбежав в кухню, девушка кинулась на шею старой Ядвиге, хлопочущей над горой грязной посуды, и разрыдалась во весь голос.
– Миленькая моя, что с вами? – испугалась кухарка, по-матерински прижав её к себе
– Ах, Ядзя! Ядзя! – только и могла стонать несчастная барышня.
Но сколь бы глубока ни была её скорбь, выплакав все накопившиеся в ней слёзы, девушка почувствовала облегчение и, впав в полусонное безразличие ко всему сущему, лежала на коленях своей добродушной утешительницы.
– Ядзя, дорогая, а ты всё ещё сердишься на меня за то, что я бросила тебя одну встречать гостей? – через какое-то время поинтересовалась она, подняв на ту виноватый взгляд.
– А то как же! – пробурчала Ядвига, тщетно пытаясь напустить на себя недовольный вид. – Эти-то налетели, что вороньё, едва меня саму не заклевали. Благо, что Кшисек успел рыбки наловить, послал Святой Пётр добрый улов. Хоть накормили эту прорву. А барышня всё гуляет, картинки свои рисует.
– Ну, с картинками нынче ничего толкового не вышло. – грустно улыбнулась Божена. – Ты прости меня, моя хорошая. Вот только если бы не пошла я давеча в лес, то могла бы душа безвинная погибнуть. И ты, Ядзя, вот что, скажи-ка Миколаю, чтобы никого к летнему домику и близко не подпускал. Да и сам пусть туда нос не суёт. У меня там барышня гостит совсем молоденькая. Не хочу, чтобы её кто-нибудь напугал.
– Да уж Миколаю до барышень давно дела нет. Ему бы всё спать да спать. Сад, того и глядишь, бурьяном зарастёт. А без вас-то тут и вовсе всё запустеет, обветшает. И как же мы будем?.. – посетовала она, утирая уголком передника набегающие слёзы.
– Почему это без меня? – удивилась её хозяйка.
– Панна ведь скоро под венец пойдёт, да и уедет в большой город. И хоть радуюсь я за вас, родная, а всё ж и разлучаться горько...
– Не бывать никакой свадьбе! – резко поднявшись, воскликнула девушка. – Не бойся, Ядзя, я останусь с вами. Спроважу к лешему всех этих скоморохов, да и заживём по прежнему.
– Да как же это, панна? – изумилась кухарка. – Вам такое счастье Царица Небесная послала, а вы его из рук упускаете. Нешто ещё такой шанс выпадет? Барин-то видный – кровь с молоком! Вы хватайте его с руками да ногами и живите себе не горюйте.
– «Кровь с молоком»! – передразнила её барышня. – Да это какая-то сметана! Прокисшая! С желчью! Ох, не зли ты меня, Ядзя. Даже и речи об этом вести не желаю. Ты-ка лучше собери мне угощение для моей гостьи. Ей нужно хорошо питаться, чтобы скорее поправиться.
Прежде, чем уйти, Божена задержалась в дверях и отрешённо промолвила:
– А помнишь, Ядзя, те сказки, что ты мне про вампиров рассказывала?
– Да какие ж это сказки, панна! – едва ли не с обидой в голосе откликнулась та. – Как припомню, чего устроил в деревне бедный Франчишек в годину моей конфирмации, так по сей день кровь стынет в жилах!
– И что же будет с человеком, если его укусит вампир? – прошептала девушка, невольно холодея.
– С первым же полнолунием сделается и сам укушенный упырём.
– И неужели нет способа спасти несчастного?
– Известное дело, есть. – кивнула старуха и, помрачнев, договорила. – Убить окаянца прежде, чем настанет полнолуние.
С неясной тяжестью на сердце Божена шагала через сад, безотчётно вздрагивая от каждого шороха в кустах. Щербатая луна гигантским колесом катилась по небу над её головой, и казалось, вот-вот сорвётся она, придавит льдистой глыбой, что тяжелее плиты могильной. Тряхнув головой, девушка попыталась отогнать от себя навязчивый морок и расправила плечи. И что за чушь взошла ей на ум. Прав пан Жемайтис, нет места вампирам в новом мире, где ездят поезда и летают дирижабли. Надо меньше слушать байки неграмотной Ядвиги.
При её возвращении в летний домик, спящая девочка пробудилась и, просияв светлым своим личиком, простёрла к ней руки, как ребёнок, ищущий материнской ласки.
– Как вы, ангел мой? – присаживаясь рядом, с неисчерпаемой нежностью обратилась к ней Божена. – Вы, наверное, ужасно проголодались, а я в этой суете никак не уделю вам достаточно внимания. Ах, милая, остаться бы мне тут с вами, вдали от этих несносных людей. Вы не будете против, если я переночую здесь сегодня? В особняке опять всю ночь будет стоять шум да гам, что и глаз не сомкнёшь.
В ответ на эти слова девушка радостно закивала головой и привлекала её к себе. Скинув с себя платье и рассыпав по плечам богатые локоны, панна Левандовская залезла под одеяло, где барышни, умиротворённо внимая убаюкивающему потрескиванию дров в камине, разделили свою полночную трапезу.
– Добрый мой друг, как же мне обращаться к вам, если вы не можете назвать мне своего имени? – через некоторое время вздохнула Божена, перебирая пряди её искрящихся в полумраке волос.
Тут её гостья оживлённо встрепенулась и указала ей на лилию, вырезанную на спинке кровати.
– Так вас зовут Лилиана! – обрадовалась хозяйка усадьбы, но та отрицательно покачала головой. – Тогда как же? – расстроенно протянула девушка. – Быть может, Элиза? Или Изабелла? Зузанна? И это тоже не то? А что, если Бланка?
Но сколько бы Божена ни перечисляла имён, ей никак не удавалось угадать, так что она уже была готова сдаться, как вдруг её посетила любопытнейшее предположение.
– Ах, знаю! Марианна! – с ликованием рассмеялась она и пояснила. – Ведь лилия это символ Девы Марии, не так ли?
Однако таинственная незнакомка вдруг сделалась невероятно хмурой и даже оттолкнула её от себя с каким-то агрессивным ожесточением во взоре.
– Что случилось, душа моя? Чем я столь жестоко вас обидела? – сокрушённо молвила огорчённая панна. – Простите меня, умоляю! Похоже, я утомила вас своими расспросами. Но, быть может, мы всё-таки остановимся на первом варианте, если это имя не столь противно вам, как то, что я назвала последним. Не позволите ли вы мне временно, до тех пор, пока вы не сможете представиться, звать вас Лилиана?
Смиренно улыбнувшись, миниатюрное создание пожало её руку в знак согласия и приникло к ней с поцелуем.
– Вот и славно, Лиля. – умилившись на неё, произнесла Божена и, пригрев ту в своих объятьях, нашептала ей на ушко. – А теперь спите, дорогая. Все ваши горести позади. Я верю, новый день принесёт вам радость и покой. Ах, голубка, какие же у вас холодные ножки. Ложитесь-ка вот так, поближе ко мне, чтобы согреться. Завтра я подыщу вам что-нибудь из одежды. Вот только мои платья вам точно не подойдут... Возможно, мой отец прав, называя меня коровой. – с горечью усмехнулась она.
Но новая её подруга, резко замотав головой, привстала на локте и принялась расцеловывать её руки и ланиты, каждым своим прикосновением опровергая жестокие высказывания пана Левандовского. Тем самым она словно одарила девушку щедрым букетом комплиментов, выраженным без силы слов, одним лишь языком безмолвной нежности. Ещё никогда Божена не ощущала себя столь любимой, прекрасной и счастливой. Обретя в своей дружбе утешение после всех минувших печалей, девушки крепко заснули в объятьях друг друга. Однако мирный их сон продлился недолго. Среди ночи окрещённая Лилианой дева заметалась в постели с тягостным стоном, так что резко пробуждённая Божена решила, что той снится кошмар. Но глаза несчастной оказались широко распахнуты, и всякий след дрёмы покинул её черты. Мучительно извиваясь в судорожном трепыхании, девушка внезапно запрокинула голову и звонко заклацала маленькими жемчужинками зубов, издавая при этом глухой рык, что доносился даже не из глотки, а откуда-то из самой глубины её утробы. И незрячая луна заглядывала в окно своими слепыми бельмами, высвечивая каждый уголок комнаты, так что всё происходящее напоминало театральное представление на ярко освещённой софитами сцене. Пытаясь удержать в своих руках бедняжку, Божена вспомнила о словах доктора Жемайтиса, учтиво предлагающего им помощь в любое время суток. Но для того, чтобы позвать его, ей пришлось бы оставить несчастное дитя в одиночестве, а это было попросту недопустимо. Да и сможет ли им помочь этот учёный человек, категорически отрицающий сверхъестественное? Разве сейчас идёт речь о заурядной телесной немощи, которую можно вылечить настойками и пилюлями? И вновь проносились в памяти леденящие кровь образы из рассказов Ядвиги, услышанных ею в детстве. Шепча молитву, Божена ни на миг не отпускала яростно беснующуюся панночку, пока страшный приступ не начал медленно отступать. Рваные облака, налетевшие с востока, запеленали собой злую луну, и комната погрузилась в целительный полумрак. Бессильно обмякнув в руках своей радетельницы, девочка уронила голову вбок и застыла, как покойница, чем весьма её напугала. Однако присмотревшись, панна Левандовская с облегчением заключила, что девушка спит сном младенцам, словно ничего и не случилось вовсе. Но вот сама Божена, которую так и потряхивало, будто в ознобе, уже не сумела сомкнуть глаз до самого рассвета. Когда же бледное солнце, с трудом пробивающееся сквозь полог тусклых облаков, прогнало призраков ночи, девушка тихонько, чтобы не тревожить спящую, встала с постели и оделась. После пережитого ночью ужаса ей не лежалось спокойно, тело ломило от напряжения, к тому же началась мигрень. Поэтому барышне требовалось движение и свежий воздух, чтобы взбодриться и окончательно не растерять трезвость духа. Поправив одеяло на своей сладко дремлющей гостье, она уже хотела покинуть летний домик, как вдруг с удивлением обнаружила свой нагрудный крестик, лежащий на полу посредине комнаты. И когда же она успела его обронить? С волнением сжав крест в ладони, Божена вышла в затенённый утренними сумерками сад и поежилась от промозглого объятья сырого с ночи воздуха. Рассеянно пробираясь между розовыми кустами и разросшимися плодовыми деревьями, девушка раздвинула нависшие над головой ветви и, непроизвольно вскрикнув от неожиданности, едва не врезалась в преградившего ей дорогу пана Мицкевича. Возникнув будто из-под земли, стройный юноша навязчиво придерживал её рукой за талию, ведь она едва не потеряла равновесие от их неловкого столкновения, и столь въедливо заглядывал в лицо своей невесты, будто намеревался выковырять её глазные яблоки. Нипочём бы она не подумала, что этот разнаряженный франт способен подняться в такую рань. Впрочем, сей же миг она догадалась, что, скорее всего Станислав ещё даже не ложился в постель после ночного кутежа. А за какими занятиями и главное, в чьей компании, он мог провести минувшую ночь, думать ей совершенно не хотелось.
– Что вы себе позволяете?! Отпустите меня немедленно! – опомнившись, вскрикнула мигом вспыхнувшая Божена.
– А что я себе позволяю? – театрально вскинув брови, изумился молодчик. – В приличном обществе это называется галантными манерами. Но в здешней глубинке, как я понял, подобное поведение не в чести. Учту на будущее. И в следующий раз обязательно позволю вам шлёпнуться на лопатки, буде такова ваша воля, панна. – осклабился он, неспешно выпуская её из своих объятий, и прежде чем оскорблённая барышня успела ему ответить, иронично присвистнул, оглядываясь кругом. – А садик-то у вас так себе. Настоящие джунгли. Того и глядишь, заведутся какие-нибудь чудовища. Как в сказках. Вы не боитесь монстров, панна Божена?
Собственно говоря, замечание было сделано вполне по существу, сад действительно находился сейчас не в лучшем состоянии, но даже невзирая на объективность сей ремарки, девушка взорвалась от гнева и возгласила срывающимся голосом:
– А я что-то и не припомню, чтобы приглашала вас в свой сад!
– Но ваш сад весьма влечёт меня. И я желаю изучить его поглубже. – пожирая её своими обжигающе холодными глазами, неприятно ухмыльнулся Станислав и продолжил наступать на неё, так что ей пришлось позорно попятиться назад. – Понимаете, панна, я очень люблю первозданную, никем не тронутую природу. А особое удовольствие я получаю, приручая диких животных.
– Дайте мне пройти! Я спешу! – вскрикнула она в отчаянии, упёршись спиной в древесный ствол и запутавшись волосами в его густых ветвях.
– Признаться, панна Божена, я в глубоком смущении. – трагически вздохнул молодой человек, неотступно нависая над ней. – Ваша холодность меня просто обескураживает. Такого со мной ещё не случалось. Ведь обычно я вызываю в людях исключительно лишь самые нежные чувства. Даже... – двусмысленно фыркнул он себе под нос. – …в вашем батюшке. Так чем же я не угодил вам?
– Я не в силах понять, пан Мицкевич, чего вы добиваетесь. – сбивчиво проговорила девушка, избегая сталкиваться с ним взглядом. – Неужели вы сами не видите, что я вам не пара. Как вообще можно свататься к незнакомому человеку?
– Я видел ваши фотокарточки и был просто очарован с первого же взгляда. – расплылся он в столь лживой улыбке, что Божена ощутила рвотные позывы, как от смрада протухших продуктов. – К тому же Кася столько о вас рассказывала...
– Сомневаюсь, что Катаржина способна сообщить обо мне нечто лестное. – раздражённо откликнулась она на его слова.
– Вы несправедливы к бедной Касе. – мягко упрекнул её юноша. – Она ведь в вас души не чает, а вы всё пытаетесь выставить её злобной мачехой. Может, не стоит сгущать краски, панна? Жизнь это не страшная сказка вашего детства. Да и вы вовсе не Белоснежка. Определённо не Белоснежка. – иронично договорил он, в упор рассматривая её с ног до головы.
– Да куда уж мне! Это скорее вы смахивает на Белоснежку. – огрызнулась барышня, неприязненно взирая на этого белощёкого, черновласого и алогубого юнца. – Особенно учитывая, что у вас талия тоньше моей и ручки истинной принцессы.
Но если она надеялась хоть немного задеть самолюбие этого выскочки, то потерпела в сём деле полное фиаско. Залившись противнейшим смехом, будто ему в сладость подобные комплименты, Станислав уставился на неё этими своими хитро прищуренными глазищами и вдруг огорошил девушку:
– Панна Божена, вам не стоит стесняться своего тела. Поверьте, я совершенно ничего не имею против женщин с формами.
Ах, он ничего не имеет против! Как же несказанно он её осчастливил! Задохнувшись от гнева, девушка с трудом совладала с собой и сдержанно выговорила:
– Прошу вас, пан Мицкевич, давайте разорвём эту никому не нужную помолвку. Вы ничего не выиграете от брака со мной. Я совсем вам не подхожу. Уверена, вы с лёгкостью найдёте невесту себе под стать.
– Сыскать женщину себе по вкусу я всегда успею. – лениво повёл плечом изнеженный баловень судьбы. – Но мне хотелось бы попробовать чего-нибудь новенького. А тридцатилетней девицы подобной наружности у меня ещё не было. Любопытно, каково это. Наверное, чем дольше голодаешь, тем ненасытнее становишься.
Не веря своим ушам, ведь она даже от этого негодяя не ожидала такой пошлости, Божена занесла ладонь, чтобы огреть его крепкой пощёчиной. Да вот только юный Мицкевич впился в её запястье этой своей кукольной ручонкой – и кто бы мог подумать, что она окажется сильнее стальной клешни – и заломил ей руку за спину, едва не переломив кость. А затем, перейдя все грани приличия, мерзавец обвил свободной рукой девушку за стан и впился в неё своими кроваво-алыми губами в каком-то запредельно гнусном поцелуе, настырно проталкивая угрем извивающийся язык сквозь ленту её губ. Конвульсивно дрожа в его руках от клокочущего в груди омерзения, панна Левандовская попыталась вырваться из постылых объятий, но самовлюблённый хлыщ присосался хлеще всякой пиявки, так что ей оставалось только бессильно трепыхаться, как бабочке, угодившей в сачок. Едва не оскальзываясь на палой листве под этим бесстыдным натиском, барышня из последних сил оттолкнула от себя Станислава и под аккомпанемент его издевательского хохота бросилась прочь. Лицо её пылало, а грудная клетка ходила ходуном, пока она мчалась вихрем к усадьбе. Ещё ни разу в жизни ей не приходилось встречать подобного похабника. Уж лучше и вправду броситься в колодец, чем обесчестить себя союзом с этим грязным типом. Запыхавшись от быстрого бега, Божена поднялась на веранду и обнаружила там Катаржину с Агнешкой, которые по своему обыкновению пили ликёр и целовались. Не сбавляя шага, она пронеслась мимо них прямиком на лестницу в свою комнату и, рухнув на кровать, залилась слезами. И что же ей теперь делать? Неужели нет у неё никакого иного выбора, как только смириться со своей горькой судьбой?
– О, мама! Мамочка! – отчаянно шептала девушка, расплакавшись ещё горше от воспоминания о единственном ангеле души своей, чья любовь была её покровом.