Вышеизложенное – это не абсолютная «правда». Это моя правда. Моя правда на настоящий момент. От которой я даю себе свободу и разрешение отойти в любое время.
Роль(и) всей жизни
Вентворт Миллер
https://www.facebook.com/notes/wentworth-miller/roles-of-a-lifetime/2087984744747790/
https://www.facebook.com/notes/went-archive/roles-of-a-lifetime/2169576840033170/
24 июня 2018 г.
«Я никогда не смог бы быть актёром».
Я слышу эту фразу на довольно регулярной основе.
Вот что я думаю, когда я её слышу: «Прямо сейчас ты играешь. Будто ты никогда не смог бы быть актёром».
Все из нас играют. Всё время. По моему мнению.
Будто Мы Знаем, Что Делаем. Будто Мы Не Хотим Десерт. Будто Мы Думали, Что Это Было Забавно. Будто Нам Не Наплевать. Будто Мы Более Уверены В Себе, Чем На Самом Деле. Будто Мы Не Целуемся На Первом Свидании. Будто Все Дела В Школе Идут Хорошо. Будто Дома Всё В Порядке.
«Я никогда не смог бы быть актёром».
Вот что я сказал мужчине-отцу, когда услышал эту фразу (в последний раз): «В следующий раз, когда будешь читать своей малышке сказку на ночь и Изображать Голоса Всех Персонажей, По-Настоящему Увлечённо, По-Настоящему Стараясь, производя такой шум, что на него с деланно серьёзным видом придёт твоя жена, встанет в дверях со сложенными на груди руками, с таким лицом, будто хочет спросить: «ЧТО здесь творится?» (может быть, она действительно спросит: «ЧТО здесь творится?»), мысленно сделай фотографию себя самого. Это ты. Играющий роль».
Для его дочери. Первоначально. И для его жены, когда та заходит в комнату. Для своих любимых людей этот мужчина устроит представление. Покажет Спектакль с большой буквы «С». И их реакция(ии) или её отсутствие повлияет на его актёрские решения. Его громкость. Тон его голоса/темп произнесения фраз. Он будет приспосабливаться, изощряться, лезть из кожи вон (возможно, в буквальном смысле), чтобы вызвать у них ещё один смешок. Выманить ещё одно «О-о-о-о» и «А-а-а-а». В этот момент, находясь в спальне своей дочери, играя для аудитории из двух человек, этот мужчина, который не актёр по профессии, мог бы дать фору профессионалам.
Возможно ли преувеличить воздействие нашей аудитории? Их влияние? На нас? Подвергающихся… аудиту?
«Наблюдение меняет объект, за которым наблюдают», как говорится в известном высказывании. (Существует также научный принцип/теория, которая применима к этой ситуации, но такие вещи немного выходят за рамки моей компетенции.)
Недавно мне представилась возможность стать непосредственным свидетелем моего воздействия как участника аудитории. Моего влияния. Моей власти. Я побывал на творческом вечере Дэвида Седариса (я его поклонник), час с лишним просидел в заполненном людьми театре, пока он читал/исполнял новый материал из своей будущей книги или книг. И я смеялся до слёз. Когда встреча закончилась, мой знакомый, который сидел на балконе и видел мистера Седариса и верхнюю часть его трибуны с высоты птичьего полёта (мне открывался другой вид), сказал, что тот всё время делал записи. Пересматривал свой материал, пока шёл вечер. Основываясь на наших реакциях. Корректировал и редактировал. Отмечал, какие шутки Сработали и какие Сработали Лучше. Когда я услышал это, я подумал: «Ого. Мы – аудитория – только что повлияли на то, что попадёт и что не попадёт в следующую книгу Дэвида Седариса». Я подумал: «Мы ВНУТРИ этой книги. Можно сказать». Волнующее чувство. (Как я сказал, я поклонник.)
Связь между исполнителем и аудиторией интимна. Это некие отношения. Она ВОВЛЕКАЕТ исполнителя и аудиторию в отношения. Что хорошо мне известно, ведь в последнее десятилетие я ежедневно выслушиваю приветствия от незнакомых людей, которые обнимают меня так, словно я их родственник, с которым они давно не виделись. Как я и сказал. Близкая связь. И я могу вам подтвердить: «Наблюдение меняет объект, за которым наблюдают». Значительно. В магазине, когда я брожу по ряду с замороженными продуктами и кто-то останавливается чуть слишком близко, пристально глядя на меня, словно он смотрит на меня по ТВ у себя дома, я могу ощутить, что температура моего тела начинает подниматься. В ресторане, когда меня замечает другой обедающий, сидящий на противоположном конце зала, который теперь держит свой телефон так, словно он, возможно, фотографирует меня, я выпрямлю спину. Вытру уголки губ. Проверю, не лью ли я себе на рубашку суп. Я изменяюсь. Меня изменяют. Я становлюсь другим, не таким, каким был раньше.
«Наблюдение меняет объект, за которым наблюдают». Сложно – если не невозможно – сказать, как глубоко проникают эти изменения. Как долго могут длиться их воздействия.
В университете, когда другие студенты говорили: «Я всегда знал, что я хочу быть (вставить нужный вариант)», я всегда смущался. Сейчас эта фраза кажется мне подозрительной. Если честно. Сегодня, когда я слышу эту фразу, я думаю: «Вы уверены?» Я непроизвольно представляю этих людей новорождёнными, лежащими в колыбели, смотрящими вверх, широко раскрыв удивлённые глаза, доверчивыми, полностью беззащитными, и как сверху на них смотрят одно или несколько огромных лиц, комментируя, наблюдая, сообщая, проецируя на них ряд качеств, которые могут или не могут быть применимы к ним. «Она такая оживлённая… Он всегда улыбается…» Затем, позже: «У неё так хорошо получается кувыркаться… У него так хорошо получается строить из кубиков…» Затем, позже: «Эта девочка станет спортсменкой… Этот мальчик станет художником…»
Каковы шансы, что, когда они наконец-то выучатся говорить, связывать слова в предложения, отвечать на вопрос типа: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», каковы шансы, что эти дети скажут что-то похожее на правду? Их правду? Напротив, каковы шансы, что они скажут что-то, что, как они знают, вызовет/выманит определённый ответ их целевой аудитории? («Я хочу быть врачом! Как мама!») Как многие из нас, которые «всегда знали», кем мы хотим быть/чем заниматься, когда вырастем, просто играют роль? Играли её? Годами? Исполняя роль или роли, которые назначил нам кто-то другой? В Голливуде это называется «кастинг». (Конечно, этот процесс не ограничивается выбором карьеры. Как может подтвердить любая «белая ворона» или «трудный ребёнок».)
Однажды я смотрел документальный фильм. Я не помню его названия. В одном из интервью из него (это я помню) некий профессор или кто-то в этом роде рассуждал о ФДР. Франклине Делано Рузвельте. 32-м президенте Соединённых Штатов. У ФДР было нарушение здоровья, которое в конце концов привело к тому, что (согласно «Википедии») «нижняя часть его тела» оказалась «навсегда парализованной». Тем не менее во время его президентского правления, если посмотреть на фото того времени (большинство из них), ФДР можно было увидеть сидящим, стоящим или опирающимся на друга или члена своей семьи. Казалось, по крайней мере, когда он появлялся перед публикой (это был ключевой момент), что у него нет инвалидности. Что он здоровый Лидер Свободного Мира. В реальности его приходилось подталкивать. Возить на коляске. Переносить.
Наберите в «Гугле» запрос «ФДР везут», и вы не обнаружите множество (визуальных) свидетельств. Согласно словам того интервьюируемого, это была конспирация. По сути дела. Общенациональная конспирация, в рамках которой президента никогда не показывали выглядящим как-то иначе, чем По-Президентски. Фотографы в буквальном смысле опускали фотоаппараты, когда ему помогали сесть в машину/выйти из неё. Если кто-то пытался сделать снимок, фотоаппарат выбивали у него из рук.
Трудно представить, чтобы кто-то из сегодняшних папарацци проявлял такой уровень благоразумия. Но главное здесь то, что об инвалидности ФДР было известно. Всем. И её скрывали. Все. Намеренно. Это описывали как некий «театр». Спектакль. Некое соглашение между ФДР и аудиторией о том, что он будет рассказывать/продавать и что ей будут рассказывать/продавать некую историю, о которой все её участники знали, что она – выдумка. Иначе известная как «ложь».
Смотря это интервью, я подумал: «А, это мне знакомо». Потому что у меня была своя собственная версия этой истории. В то время. (Тогда мне было около 35.) Это то, что я начал считать и продолжаю считать «гетеросексуальным театром». Вот как функционирует «гетеросексуальный» театр (для меня): я, мужчина-гей, работающий в Голливуде, притворяюсь, что я Гетеросексуал. Моя целевая аудитория (агенты, директора по подбору актёров, режиссёры, продюсеры, главы студий, журналисты, критики, коллеги-актёры, зрители у себя дома) 1. покупается на это; 2. не покупается на это; 3. притворяется, что покупается на это; или 4. плевать хотела.
В любом случае, моя «гетеросексуальность» была выдуманной байкой, которую часто рассказывали/продавали. Спектаклем (который я начал создавать в начальной школе), в котором я – основываясь на реакции(ях) моей аудитории или их отсутствии, – приспосабливался, изощрялся и лез из кожи вон. Постоянно корректировал и редактировал, отмечая, что Сработало и что Сработало Лучше. Чтобы получить то, что я хотел (какую-то карьеру, привилегии) и избежать того, чего я не хотел (отсутствия карьеры, наказания).
И он изменил меня. Мои манеры. Мою походку/речь. Всё во мне. Он также поставил меня в уязвимое положение. Чрезвычайно. Сделал меня уязвимым перед моей аудиторией, от которой мне было нужно, чтобы они покупались на то, что я продавал. Иногда они это делали, иногда – нет. Иногда я терял работу. Иногда они притворялись, что покупаются на это, когда вокруг находились другие люди, а затем отпускали шутки и ехидные комментарии, которые мог услышать только я. Смотрели, как я молча ёжусь, зная, что я ничего не смогу или не стану делать или говорить в ответ. Потому что мне было нужно, чтобы они Подыгрывали. Следовали Сценарию.