Че Гевара смотрит на живот Марии.
Че Гевара. Тебе легче. Я так не сумею…
С трудом встаёт на ноги и уходит вглубь сцены. Мария остаётся стоять на авансцене одна.
День седьмой
Вещмешки свалены в общую кучу в глубине сцены. Ахилл с Шумахером возятся около вещмешков. Че Гевара на авансцене читает книгу. Ной у дверей прощается с Марией.
Ахилл (Шумахеру). С утра ноги выкручивает – хоть вешайся! (Достаёт начатую бутылку, отхлёбывает.) Для анестезии… Вчера полбутыля не допили. Будешь? (Протягивает Шумахеру бутылку.)
Шумахер. В такую жару самогон глушить – железные нервы иметь нужно... Давай.
Берёт бутылку у Ахилла, делает глоток. Вместе отходят в сторону.
Ной (Марии, рассматривая стену). Сюда бы битума ещё килограмм пятьдесят – по стыкам пройтись, для надёжности. Тогда точно не протечёт. Только где сейчас битум возьмёшь?
Мария. Ничего, и так хорошо.
Ахилл. Ты, Шуми, давно на войне?
Шумахер. Второй год.
Ахилл. Долго. Смотри, никакая баба столько ждать не станет. Придёшь с войны – а в твоей постели член с усами. Ты его за жабры – тебя в ментовку. Домой отпустят, а куда идти, если дома нет?! Да, Шуми?! Давай!
Пьют.
Ной (Марии). Хотел тебя спросить…
Мария. Про мужа? Погиб он.
Ной. При обстреле?
Мария. Меня спас – а сам погиб…
Пауза.
Ной. Знаешь, у меня в Донецке квартира пустая стоит. Мне она теперь без надобы. Ты - приезжай, живи. Сколько захочешь. Я своих предупрежу. Родишь – там видно будет…
Мария. Так хозяйство у меня: две собаки, две кошки, две коровы… А теперь – ещё и телёнок прибавился. На кого бросить? (Пауза. Смотрит на Ноя.) И потом – я мужа люблю.
Ной. Так он же мёртвый. А я – живой пока.
Мария. Какая разница?
Пауза.
Шумахер (Ахиллу). У нас в деревне мужиков, считай, не осталось. Все на заработки подались. Жынка целый день по хозяйству. Свиньи, коровы… Хозяйство за день так выдрочит – никакого мужика не захочешь.
Ахилл. Зато вы теперь – свободные люди.
Шумахер. Это без коровы ты – свободный человек. А с ней – какая свобода? Корова за тебя всё решает: когда ложиться, когда вставать... Слава Богу, дети выросли – помочь могут. У тебя, Ахилл, дети есть?
Ахилл (с гордостью). Есть. Сын! Вот такой пацан растёт! (Показывает два больших пальца.) Ему сейчас лет четырнадцать, наверное. Или пятнадцать…
Пьют.
Ной (Марии). А у меня с женщинами всегда так. По-лёгкому – так на раз-два. А если всерьёз – не срастается что-то. Не поймёшь где – только не срастается.
Мария (замечая лист бумаги в руках у Ноя). Покажи.
Ной показывает ей рисунок. Ждёт реакции. Постепенно сникает.
Ной. Фигня. Сам знаю.
Мария. А олень?
Ной. Пробовал. Не выходит.
Хочет выбросить рисунок.
Мария. Не надо. Оставь мне.
Берёт рисунок в руки. Это – корабль, плывущий по волнам, нарисованный незатейливо и просто, как рисуют не слишком опытные уличные художники. Мария закрепляет рисунок Ноя на деревянной стене и заходит в дверь.
Че Гевара (держит книгу в руках, но произносит монолог, не глядя в неё). Дорогие старики! Я любил Вас крепко, только не умел выразить свою любовь. Я слишком прямолинеен в своих действиях и думаю, что иногда меня не понимали. К тому же было нелегко меня понять, но на этот раз — верьте мне. Итак, решимость, которую я совершенствовал с увлечением артиста, заставит действовать хилые ноги и уставшие лёгкие. Я добьюсь своего. Вспоминайте иногда этого скромного кондотьера ХХ века.
Поцелуйте Селию, Роберто, Хуана-Мартина и Пототина, Беатрис, всех. Крепко обнимает Вас Ваш блудный и неисправимый сын Эрнесто.