Торжественный вечер «Кампании за права человека» (КПЧ), 2013 г. / Заметки
Вентворт Миллер
https://www.facebook.com/notes/wentworth-miller/hrc-gala-2013-remarks/1500280626851541/?__xts__[0]=68.ARBnuPKwvV6rDyXzNWmZEBrpzXWCIjcFu3lglcGtWRLfDvNXtbXJrAsNq_fPNpZMUuq52_aiFkZnCaqbQTe6muzy-5VYq08TQQB0MWa9RXbPpKfDjv63f_LlUj1vst54ytQsXXQ&__tn__=HH-R
https://www.facebook.com/notes/went-archive/hrc-gala-remarks-seattle-wa-september-2013/1901104900213700/
13 июня 2014 г.
Сентябрь 2013 г.
Сиэтл, штат Вашингтон
Спасибо. Прежде всего я хочу лично поблагодарить «Кампанию за права человека» за ту невероятную работу, которую они уже сделали, и ту работу, которую они продолжают делать. Не только здесь, в штате Вашингтон, но и по всей стране. И по всему миру. Как знаем мы все, эта работа очень важна. Она меняет жизни. И спасает жизни.
Быть здесь сегодня, считать себя членом этого сообщества – это большая честь и привилегия для меня. И также это вызывает у меня некоторое удивление.
У меня сложное отношение к этому слову. «Сообщество». Я не спешил принять его. Я колебался. Я сомневался.
Долгие годы я не мог – или не хотел – признавать, что в этом слове есть что-то для такого человека, как я. Например, единение. Или поддержка. Или сила. Или тепло.
И на то есть причины.
Я не был рождён в этой стране. Я не воспитывался в какой-то конкретной религии, у меня смешанное этническое происхождение, и я гей. Такой вот обычный американский мальчишка.
Для меня было естественно воспринимать себя как отдельную личность. Было трудно представить себя частью чего-то большего.
Как многие из вас здесь сегодня, я рос в том, что я назвал бы «режимом выживания».
Когда ты находишься в режиме выживания, твоя цель – это прожить день и остаться целым и невредимым. И когда ты находишься в этом режиме в возрасте 5 лет… 10… 15… в твоей жизни остаётся не так много места для слов вроде «сообщество». Для слов вроде «нас» и «мы». Есть место только для «я» и «меня».
По правде говоря, в возрасте 5… и 10… и 15 лет слова вроде «нас» и «мы» звучали для меня не просто чуждо… они звучали лживо. Потому что если бы «нас» и «мы» действительно существовали, если бы где-то действительно был кто-то, кто видит, и слышит, и кому не всё равно, тогда к настоящему времени я был бы спасён.
Чувство, что я не такой, как остальные, и отличаюсь от них, и одинок, сохранилось у меня и в годы моего 20-летия. И в годы моего 30-летия. Когда мне было 33 года, я начал работать в телесериале, который имел успех не только здесь, в Штатах, но и за границей. Это означало, что в течение следующих четырёх лет я побывал в Азии, на Ближнем Востоке, в Европе и во многих других местах.
И за это время я дал тысячу интервью. У меня было множество возможностей рассказать свою правду. То есть то, что я гей. Но я выбрал не делать этого. Я был «открыт» в частной жизни – в кругу семьи и друзей – тех людей, которым за годы своего существования я научился доверять. Но я не был «открыт» в своей профессиональной, публичной жизни. Когда встал вопрос: остаться честным или остаться «в шкафу», я выбрал последнее. Я выбрал лгать. Я выбрал притворяться.
Потому что когда я думал о каминг-ауте, о том, как это может повлиять на меня и на карьеру, ради которой я так упорно работал, меня охватывал страх. Страх и злость. И упрямое сопротивление, которое накапливалось в течение многих лет.
Когда я думал о том подростке где-то в другом месте, которого может вдохновить или тронуть то, как я занимаю чёткую позицию и рассказываю свою правду, мысленно я – постоянно – отвечал себе: «Нет, спасибо». Я думал: «Я потратил больше десяти лет, чтобы выстроить эту карьеру. В одиночку. Самостоятельно. И сейчас я должен подвергнуть её риску? Быть примером для подражания? Для кого-то, кого я никогда не встречал лично? Кого, может быть, даже не существует?» Это казалось мне неразумным. Это было мне несозвучно. В то время.
Как многие из вас здесь сегодня, когда я рос, я был мишенью. Правильно говорить. Правильно стоять. Правильно держать запястье. Каждый день был испытанием. И существовала тысяча способов не выдержать его. Тысяча способов выдать себя. Не пройти проверку на соответствие чьему-то стандарту того, что принято. Того, что «нормально». И когда ты проваливал испытание – что было неизбежно, – за это приходилось платить. Эмоционально. Психологически. Физически. Как многие из вас, я платил эту цену. Неоднократно. Разнообразными способами.
Когда мне было 15, я впервые попытался убить себя. Я дождался выходных, когда моя семья уехала и я остался в доме один, и затем проглотил пузырёк таблеток.
Я не помню, что происходило в течение следующих двух дней, но уверен, что когда наступило утро понедельника, я сел в школьный автобус, делая вид, что всё прекрасно. И когда кто-то спрашивает меня, не было ли это «криком о помощи», я отвечаю: «Нет». Потому что я никому не рассказал. Ты кричишь о помощи, только если веришь, что есть та помощь, до которой можно докричаться. А я не верил. Я хотел уйти. Я хотел умереть. В 15 лет.
В месте, где есть только «я» и «меня», может быть одиноко. И далеко тебе с ними не уйти.
К 2011 году я принял решение оставить актёрскую деятельность и многое то, что я считал таким важным раньше. И после того как я отказался от сценариев и съёмочных площадок (о которых я мечтал в детстве) и пришедших вместе с ними внимания и пристального изучения (о которых я не мечтал в детстве), единственное, что у меня осталось, – это то, что я имел в начале, – «я» и «меня». И этого было недостаточно.
В 2012 году я присоединился к мужскому обществу под названием The ManKind Project – мужской группе для всех мужчин – и познакомился со всё ещё мне чуждыми и всё ещё потенциально способными меня испугать понятиями «нас» и «мы». С идеей «братства», «сестринства» и «сообщества». Именно благодаря этой группе я стал с гордостью поддерживать «Кампанию за права человека» и участвовать в её проектах. И именно благодаря этой группе я узнал о преследовании моих ЛГБТ-братьев и сестёр в России.
Несколько недель назад, когда я составлял черновик своего письма в адрес Санкт-Петербургского кинофестиваля, в котором отклонял их приглашение, тихий, надоедливый голос в моей голове настаивал, что никто этого не заметит. Что никто не видит, и не слышит, и никого это не заботит. Но в этот раз я наконец-то знал, что этот голос неправ.
Я думал: «Если его заметит хотя бы один человек, то это письмо – в котором я рассказываю свою правду и соединяю свою маленькую историю с гораздо более масштабной и важной историей, – стоит отправить». Я думал: «Пусть я буду для кого-то тем, кем никто не был для меня. Пусть я отправлю послание этому подростку – может быть, в Америке, может быть, где-то далеко за морем или, может быть, прячущемуся глубоко внутри, подростку, которого преследуют дома, или в школе, или на улице, – о том, что кто-то видит, и слышит, и ему не всё равно. Что есть «нас». Что есть «мы». И что этот ребёнок, или подросток, или взрослый любим. И что он не одинок».
Я глубоко благодарен «Кампании за права человека» за то, что она дала мне и другим людям, подобным мне, возможность, и площадку, и стимул для того, чтобы поделиться нашими историями и продолжить отправлять это послание. Потому что его нужно отправлять. Снова и снова. Пока его не услышат, и оно не дойдёт, и его не поймут.
Не только здесь, в штате Вашингтон. Не только по всей стране. Но и по всему миру. И пока оно не вернётся обратно. Просто на всякий случай. Просто чтобы мы никому не забыли его отослать.
Спасибо вам.
https://www.facebook.com/wentworthmilleractorwriter