Развитие личности психологическом конфликте1

Дата: 2025-06-02; Просмотры: 12

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

ХРЕСТОМАТИЯ ПО КОНФЛИКТОЛОГИИ

ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

Раздел I.

Методологические проблемы конфликтологии

АнцуповА.Я.

Эволюционно-междисциплинарная теория конфликтов

Леонов Н. И.

Номотетический и идеографический подходы вконфликтологии.

Петровская Л .А.

О понятийной схеме социально-психологического

анализа конфликта.

Леонов Н. И.

Онтологическая сущность конфликтов

Козер Л.

Враждебность и напряженность в конфликтных отношениях

Хасан Б. И.

Природа и механизмы конфликтофобии

Донцов А. И., Полозова Т. А.

Проблема конфликта в западной социальной психологии

РАЗДЕЛ II

ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ В ИЗУЧЕНИИ ПРОБЛЕМЫ КОНФЛИКТОВ

Здравомыслов А. Г.

Четыре точки зрения на причины социального конфликта

Левин К.

Типы конфликтов

Хорни К.

Базисный конфликт.

Мерлин В. С.

Развитие личности в психологическом конфликте .

ДойчМ.

Разрешение конфликта (конструктивные и деструктивные процессы

РАЗДЕЛИ III ТИПОЛОГИЯ КОНФЛИКТОВ И ИХ СТРУКТУРА

Рыбакова М. М.

Особенности педагогических конфликтов. Разрешение педагогических конфликтов

Фельдман Д. М.

Конфликты в мире политики

Никовская Л. И., Степанов Е. И.

Состояние и перспективы этноконфликтологии

Ерина С. И.

Ролевые конфликты в управленческих процессах

Левин К.

Супружеские конфликты

Лебедева М. М.

Особенности восприятия при конфликте

икризисе

РАЗДЕЛ 1У РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТОВ

Мелибруда Е.

Поведение в ситуации конфликта

Скотт Дж. Г.

Выбор стиля поведения, соответствующего конфликтной ситуации.

Гришина Н. В.

Обучение психологическому посредничеству

в разрешении конфликтов.

ДэнаД.

4—шаговый метод.

КорнелиусХ., ФэйрШ.

Картография конфликта

Мастенбрук У.

Подход к конфликту

Гостев А. А.

Принцип ненасилия в разрешении конфликтов

Содержание

К. Хорни Базисный конфликт

К. Левин Типы конфликтов

К. Левин Супружеские конфликты.

Л. Козер Враждебность и напряженность в конфликтных отношениях.

М. Дойч/ Разрешение конфликта (конструктивные и деструктивные процессы)

В. С, Мерлин Развитие личности в психологическом конфликте .

Л. А. Петровская.О понятийной схеме социально-психологического анализа конфликта

А. И. Донцов, Т. А. Полозова Проблема конфликта в западной социальной психологии

Б. И. Хасан Природа и механизмы конфликтофобии

А. Г. Здравомыслов.Четыре точки зрения на причины социального конфликта

М.М.Рыбакова.Особенности педагогических конфликтов. Разрешение педагогических конфликтов

Д. М. Фельдман Конфликты в мире политики

Л. И. Никовская, Е. И. Степанов Состояние и перспективы этноконфликтологии

С. И. Ерина Ролевые конфликты в управленческих процессах

М. М. Лебедева ^ Особенности восприятия при конфликте и кризисе

Е. Мелибруда Поведение в ситуации конфликта.

Дж. Г. Скотт/Выбор стиля поведения, соответствующего конфликтной ситуации

Н. Б. Гришина/Обучение психологическому посредничеству в разрешении конфликтов Д.Дэна 4-шаговый метод

X. Корнелиус, Ш. Фэйр Картография конфликта

У. Мастенбрук Подход к конфликту

А. А. Гостев Принцип ненасилия в разрешении конфликтов

А. Я. Анцупов.Эволюционно-междисциплинарная теория конфликтов

Н. И. Леонов. Номотетический и идеографический подходы в конфликтологии

Н. И. Леонов Онтологическая сущность конфликтов

К. Хорни

БАЗИСНЫЙ КОНФЛИКТ

Данная работа завершает серию работ по теории невроза середины 40-х годов выдающейся американской исследовательницы немецкого происхождения и представляет первое в мировой практике системати­ческое изложение теории невроза — причин невротических конфлик­тов, их развития и лечения. Подход К. Хорни радикально отличается от подхода 3. Фрейда своим оптимизмом. Несмотря на то, что она счи­тает фундаментальный конфликт более разрушительным, чем 3. Фрейд, ее взгляд на возможность его окончательного разрешения более позитивен, чем у него. Развитая К. Хорни конструктивная тео­рия невроза до сих пор остается непревзойденной по широте и глубине объяснения невротических конфликтов.

Печатается по изданию: Хорни К. Наши внутренние конфликты. — СПб, 1997.

Конфликты играют бесконечно большую роль в не­врозе, чем обычно считается. Однако их выявление не яв­ляется легким делом — отчасти из-за того, что они носят бессознательный характер, но большей частью из-за того, что невротик не останавливается ни перед чем, чтобы от­вергнуть их существование. Какие симптомы в этом слу­чае могли бы подтвердить наши подозрения относительно скрытых конфликтов? В примерах, ранее рассмотренных автором, об их существовании свидетельствовали два до­статочно очевидных фактора.

Первый представлял результирующий симп­том — усталость в первом примере, воровство во втором. Дело в том, что каждый невротический симптом указывает на скрытый конфликт, т.е. каждый симптом представляет более или менее прямой результат некоторого конфликта. Мы постепенно познакомимся, что делают неразрешен­ные конфликты с людьми, как они продуцируют состоя­ние тревоги, депрессии, нерешительности, вялости, от­чужденности и так далее. Понимание причинного отно­шения помогает в подобных случаях направить наше вни­мание от очевидных расстройств к их источнику, хотя точ­ная природа этого источника и останется скрытой.

Другим симптомом, указывающим на существование конфликтов, была непоследовательность.

В первом примере мы видели человека, убежденного в неправильности процедуры принятия решения и допу­щенной по отношению к нему несправедливости, но не выразившего при этом ни одного протеста. Во втором при­мере человек, высоко ценивший дружбу, принялся красть деньги у своего друга.

Иногда невротик сам начинает осознавать такие непо­следовательности. Однако гораздо чаще он не видит их даже тогда, когда они совершенно очевидны неподготов­ленному наблюдателю.

Непоследовательность в качестве симптома столь же определенна, как и повышение температуры че­ловеческого тела при физическом расстройстве. Укажем на самые распространенные примеры такой непоследова­тельности.

Девушка, желающая во что бы то ни стало выйти замуж, тем не менее, отвергает все предложения.

Мать, сверх меры заботящаяся о своих детях, забывает дни их рождения.Человек, всегда щедрый по отношению к другим, боится потра­тить даже немного денег на самого себя.Другой человек, страстно жаждущий одиночества, ухитряется никогда не быть одиноким.Третий, снисходительный и терпимый к большей части других людей, чрезмерно строг и требователен по отношению к самому себе.

В отличие от других симптомов непоследовательность позволяет часто выдвинуть пробное допущение относитель­но природы скрытого конфликта.

Например, острая депрессия обнаруживается только, если чело­век поглощен какой-либо дилеммой. Но если явно любящая мать забывает дни рождения своих детей, мы склонны предположить, что эта мать больше предана своему идеалу хорошей матери, чем собственно детям. Мы могли бы также предположить, что ее идеал столкнулся с бессознательной садистской склонностью, что и по­служило причиной нарушения памяти.

Иногда конфликт появляется на поверхности, т.е. вос­принимается сознанием именно как конфликт. Может по­казаться, что это противоречит моему утверждению о том, что невротические конфликты носят бессознательный ха­рактер. Но в действительности то, что осознается, пред­ставляет искажение или модификацию реального конф­ликта.

Так, человек может разрываться на части и страдать от осознавае­мого конфликта, когда вопреки своим уверткам, помогающим в других обстоятельствах, он обнаруживает, что стоит перед необхо­димостью принять важное решение. Он не может решить в данный момент, жениться ли ему на этой женщине или на той, и жениться ли ему вообще; согласиться ли ему на эту работу или на ту; сохра­нить ли ему или прекратить свое участие в некоторой компании. С величайшим страданием он приступит к анализу всех возможно­стей, переходя от одной из них к другой, и совершенно неспбсоб-ный достигнуть какого-либо определенного решения. В этой бедст­венной ситуации он может обратиться к аналитику, ожидая от него прояснения ее конкретных причин. И будет разочарован, потому что действующий конфликт представляет просто точку, в которой динамит внутренних разногласии наконец-то взорвался. Частная проблема, угнетающая его в данное время, не может быть решена без прохождения долгой и мучительной дороги осознания конф­ликтов, скрывающихся за ней.

В других случаях внутренний конфликт может быть экстернализирован и осознаваться человеком уже как неко­торая несовместимость его самого и его окружения. Или, догадываясь, что, скорее всего, необоснованные страхи и запреты препятствуют реализации его желаний, он может понять, что противоречащие друг другу внутренние влече­ния проистекают из более глубоких источников.

Чем больше мы узнаем человека, тем более мы способ­ны познавать конфликтующие элементы, которые объяс­няют симптомы, противоречия и внешние конфликты и, следует добавить, тем более запутанной становится карти­на из-за числа и разнообразия противоречий. Это подво­дит нас к вопросу: существует ли какой-нибудь базисный конфликт, лежащий в основе всех частных конфликтов и действительно ответственный за них? Можно ли предста­вить структуру конфликта в терминах, скажем, какого-ли­бо неудачного брака, где нескончаемый ряд явно не свя­занных друг с другом разногласий и ссор из-за друзей, де­тей, времени приема пищи, служанок указывает на неко­торую фундаментальную дисгармонию самой связи.

Убеждение в существовании базисного конфликта в человеческой личности восходит к древности и играет за­метную роль в различных религиях и философских кон­цепциях. Силы света и тьмы, Бога и дьявола, добра и зла — вот некоторые из антонимов, с помощью которых это убеждение было выражено. Следуя этому убеждению, как и многим другим, Фрейд проделал в современной психо­логии пионерскую работу. Его первым допущением было то, что базисный конфликт существует между нашими инстинктивными влечениями с их слепым стремлением к удовлетворению и запрещающим окружением — семьей и обществом. Запрещающее окружение интернализируется в раннем возрасте и с этого времени существует в виде за­прещающего «Сверх-Я».

Вряд ли здесь уместно обсуждать это понятие со всей серьезностью, которой оно заслуживает. Это потребовало бы анализа всех аргументов, выдвинутых против теории либидо. Попробуем скорее понять значение самого поня­тия либидо, даже если мы отказываемся от теоретических посылок Фрейда. То, что в этом случае остается, представ­ляет спорное утверждение, что противоположность между исходными эгоцентрическими влечениями и нашим за­прещающим окружением образует главный источник многообразных конфликтов. Как будет позже показано, я также приписываю этой оппозиции — или тому, что при­близительно соответствует ей в моей теории — важное место в структуре неврозов. То, что я оспариваю, — это ее базисная природа. Я убеждена, что хотя это и важный кон­фликт, но он вторичен и становится необходимым лишь в процессе развития невроза.

Основания этого опровержения станут очевидными позже. Сейчас же я приведу только один аргумент: я не верю, что какой-либо конфликт между желаниями и стра­хами мог объяснить степень, с которой расколото «Я» не­вротика, и конечный результат, настолько разрушитель­ный, что способен в прямом смысле разрушить жизнь че­ловека.

Состояние психики невротика, как его постулирует Фрейд, таково, что тот сохраняет способность искренне стремиться к чему-либо, но его попытки терпят крах из-за блокирующего действия страха. Я же считаю, что источ­ник конфликта вращается вокруг утраты невротиком спо­собности желать чего-либо искренне, потому что его ис­тинные желания разделены, т.е. действуют в противопо­ложных направлениях. В действительности все это намно­го серьезнее, чем представлял Фрейд.

Вопреки тому факту, что я считаю фундаментальный конфликт более разрушительным, чем Фрейд, мой взгляд на возможность его окончательного разрешения более по­зитивен, чем его. Согласно Фрейду, базисный конфликт является универсальным и в принципе не может быть раз­решен: все, что можно сделать, это достигнуть более выгодного компромисса или более сильного контроля. Со­гласно моей точке зрения, возникновение базисного не­вротического конфликта не является неизбежным и его разрешение возможно, если он все-таки возникает — при условии, что пациент готов испытать значительное напря­жение и готов подвергнуться соответствующим лишени­ям. Это различие является не вопросом оптимизма или пессимизма, а неизбежным результатом различия наших с Фрейдом посылок.

Более поздний ответ Фрейда на вопрос о базисном кон­фликте философски выглядит вполне удовлетворительно. Снова оставляя в стороне различные следствия хода мыс­ли Фрейда, мы можем констатировать, что его теория ин­стинктов «жизни» и «смерти» ужимается до конфликта между конструктивными и деструктивными силами, дей­ствующими в человеческих существах. Сам Фрейд был за­интересован в применении этой теории к анализу конф­ликтов гораздо меньше, чем в ее применении к тому спо­собу, которым обе силы связаны друг с другом. Например, он видел возможность объяснения мазохистских и садист­ских влечений в слиянии сексуальных и деструктивных инстинктов.

Применение указанной теории к конфликтам потре­бовало бы обращения к моральным ценностям. Послед­ние, однако, были для Фрейда незаконными сущностями в сфере науки. В соответствии со своими убеждениями он стремился развить психологию, лишенную моральных ценностей. Я убеждена, что именно эта попытка Фрейда быть «научным» в смысле естественных наук является од­ной из самых убедительных причин, почему его теории и основанная на ней терапия носят такой ограниченный ха­рактер. Выражаясь более конкретно, по всей видимости, именно эта попытка способствовала его неудаче в оценке роли конфликтов в неврозе вопреки интенсивной работе в этой области.

Юнг также всячески подчеркивал противоположность человеческих наклонностей. Действительно, на него про­извела такое впечатление активность личностных противо­речий, что он постулировал в качестве общего закона: нали­чие какой-либо одной тенденции обычно указывает на присутствие ей противоположной. Внешняя женствен­ность подразумевает внутреннюю маскулинность; внешняя экстраверсия — скрытую интроверсию; внешний перевес мыслительной деятельности — внутреннее превосходство чувства и так далее. Сказанное могло создать впечатление, что Юнг рассматривал конфликты как существенную черту невроза. «Однако эти противоположности, — развивает он далее свою мысль, — находятся не в состоянии конфликта, а в состоянии дополнительности, и цель состоит в том, чтобы принять обе противоположности и тем самым при­близиться к идеалу целостности». Для Юнга невротик — человек, обреченный на одностороннее развитие. Юнг сформулировал эти понятия в терминах того, что он назы­вает законом дополнительности.

Сейчас я тоже признаю, что противодействующие тен­денции содержат элементы дополнительности, ни один из которых не может быть устранен из целостной личности. Но, с моей точки зрения, эти дополняющие друг друга тен­денции представляют результат развития невротических конфликтов и так упорно защищаются по той причине, что представляют попытки решения этих конфликтов. Например, если мы считаем склонность к самоанализу, уединению более связанной с чувствами, мыслями и вооб­ражением самого невротика, чем с другими людьми в каче­стве подлинной тенденции — т.е. связанной с конститу­цией невротика и усиленной его опытом — тогда рассужде­ние Юнга корректно. Эффективная терапия позволила бы обнаружить у этого невротика скрытые склонности «экст­раверта», указала бы на опасность одностороннего следова­ния в каждом из противоположных направлений и поддер­жала бы его к принятию и жизни вместе с обеими тенден­циями. Однако, если мы смотрим на интроверсию (или, как я предпочитаю назвать ее, невротическое обособление) как на способ уклонения от конфликтов, возникающих при тесном контакте с другими, то задача заключается не в раз­витии большей экстравертивности, а в анализе глубинных конфликтов. Достижение искренности как цели аналити­ческой работы может быть начато только после их разреше­ния.

Продолжая объяснение моей собственной позиции, я утверждаю, что вижу базисный конфликт невротика в фундаментально противоречащих друг другу аттитюдах, которые он сформировал в отношении других людей. До анализа всех деталей позвольте обратить Ваше внимание на инсценировку такого противоречия в рассказе д-ра Джекилла и г-на Хайда. Мы видим, как один и тот же человек, с одной стороны, нежен, чувствителен, симпатичен, а с другой — груб, черств и эгоистичен. Конечно, я не имею в виду, что невротическое разделение всегда точно соот­ветствует описанному в этом рассказе. Я просто отмечаю яркое изображение базисной несовместимости аттитю-дов, касающихся других людей.

Чтобы понять происхождение проблемы, мы должны вернуться к тому, что я назвала базисной тревогой, подразу­мевая под этим чувство, которым обладает ребенок, будучи изолированным и беспомощным в потенциально враждеб­ном мире. Большое число враждебных внешних факторов могут вызвать у ребенка такое чувство опасности: прямое или косвенное подчинение, безразличие, неустойчивое по­ведение, отсутствие внимания к индивидуальным потреб­ностям ребенка, отсутствие руководства, унижение, слишком большое восхищение или отсутствие его, недо­статок подлинного тепла, необходимость занимать чью-либо сторону в спорах родителей, слишком много или слишком мало ответственности, чрезмерное покрови­тельство, дискриминация, невыполненные обещания, враждебная атмосфера и так далее.

Единственный фактор, к которому я хотела бы при­влечь особое внимание в этом контексте, это ощущение ребенком скрытого ханжества среди окружающих его лю­дей: его чувство, что любовь родителей, христианское ми­лосердие, честность, благородство и тому подобное могут быть только притворством. Частично то, что ребенок чув­ствует, действительно представляет притворство; но кое-что из его переживаний может быть реакцией на все те противоречия, которые он ощущает в поведении родите­лей. Обычно, тем не менее, существует некоторая комбинация вызывающих страдание факторов. Они могут быть вне поля зрения аналитика или оказаться совершенно скрытыми. Поэтому в процессе анализа можно только по­степенно осознавать их воздействие на развитие ребенка.

Измотанный этими тревожными факторами, ребенок ищет пути к безопасному существованию, выживанию в угрожающем мире. Несмотря на свою слабость и страх, он бессознательно формирует свои тактические действия в соответствии с силами, действующими в его окружении. Поступая таким образом, он не только создает стратегии поведения для данного случая, но и развивает устойчивые наклонности своего характера, становящиеся частью его и личности. Я назвала их «невротическими наклонностя­ми».

Если мы хотим понять, как развиваются конфликты, мы не должны сосредотачиваться слишком сильно на от­дельных наклонностях, а скорее принять во внимание об­щую картину главных направлений, в которых ребенок может и действительно действует при данных обстоятель­ствах. Хотя мы и теряем на некоторое время из виду дета­ли, зато получаем более ясную перспективу главных приспособительных действий ребенка в отношении своего окружения. Сначала вырисовывается достаточно хаотиче­ская картина, но со временем из нее вычленяются и офор­мляются три главные стратегии: ребенок может двигаться к людям, против них и от них.

Двигаясь к людям, он признает собственную беспо­мощность и вопреки своему отчуждению и страхам пыта­ется завоевать их любовь, опереться на них. Только таким образом он может чувствовать себя безопасным с ними. Если между членами семьи существуют разногласия, то он примкнет к наиболее могущественному члену или группе членов. Подчиняясь им, он получает чувство принадлеж­ности и поддержки, которое позволяет ему чувствовать себя менее слабым и менее изолированным.

Когда ребенок движется против людей, он принимает и считает само собой разумеющимся состояние вражды с окружающими его людьми и побуждается, сознательно или бессознательно, к борьбе с ними. Он решительно не доверяет чувствам и намерениям других в отношении са­мого себя. Он хочет быть более сильным и нанести им по­ражение, частично для своей собственной защиты, час­тично из-за мести.

Когда он движется от людей, он не хочет ни принадле­жать, ни бороться; его единственное желание — держаться в стороне. Ребенок чувствует, что у него не очень много об­щего с окружающими его людьми, что они совсем его не понимают. Он строит мир из самого себя — в соответствии со своими куклами, книгами и мечтами, своим характе­ром.

В каждом из этих трех аттитюдов один из элементов ба­зисной тревоги доминирует над всеми остальными: беспо­мощность в первом, враждебность во втором и изоляция в третьем. Однако проблема состоит в том, что ни одно из указанных движений ребенок не может совершить искренне, потому что условия, в которых формируются эти аттитюды, заставляют их присутствовать одновременно. То, что мы увидели при общем взгляде, представляет толь­ко господствующее движение.

То, что сказанное справедливо, становится очевид­ным, если мы забежим вперед — к полностью развитому неврозу. Мы все знаем взрослых, у которых один из очер­ченных аттитюдов резко выделяется. Но при этом мы мо­жем видеть также, что и другие наклонности не прекрати­ли свое действие. В невротическом типе с доминирующей склонностью искать поддержку и уступать мы можем на­блюдать предрасположенность к агрессии и некоторое влечение к отчуждению. Личность с доминирующей враж­дебностью обладает одновременно склонностью к подчи­нению и отчуждению. И личность со склонностью к от­чуждению также не существует без влечения к враждебно­сти или желания любви.

Господствующий аттитюд — это тот, который наибо­лее сильно определяет реальное поведение. Он представ­ляет те способы и средства противостояния другим, кото­рые позволяют данному конкретному человеку чувство­вать себя наиболее свободно. Таким образом, обособлен­ная личность будет использовать как нечто само собой ра­зумеющееся все бессознательные приемы, позволяющие ей удерживать других людей на безопасном расстоянии от себя, потому что для нее затруднительна любая ситуация, требующая установления тесной связи с ними. Кроме того, доминирующий аттитюд часто, но не всегда, пред­ставляет аттитюд, наиболее приемлемый с точки зрения разума личности.

Это не означает, что менее заметные аттитюды менее могущественны. Например, часто трудно сказать, уступа­ет ли желание доминировать у явно зависимой, подчинен­ной личности по своей интенсивности потребности в люб­ви; ее способы выражения своих агрессивных импульсов просто более запутанны.

То, что сила скрытых наклонностей может быть очень велика, подтверждается многими примерами, в которых господствующий аттитюд заменяется ему противополож­ным. Мы можем наблюдать такую инверсию у детей, но она случается также и в более поздние периоды.

Страйк-ланд из повести Сомерсета Моэма «Луна и шесть пенсов» будет хорошей иллюстрацией. История болезни некоторых женщин демонстрирует такой вид изменения. Девушка, прежде — сорви-голова, честолюбивая, непослушная, влюбившись, может преврати­ться в послушную, зависимую женщину, без всяких признаков чес­толюбия. Или под давлением тяжких обстоятельств обособленная личность может стать болезненно зависимой.

Следует добавить, что случаи, подобные приведен­ным, проливают некоторый свет на часто задаваемый во­прос — значит ли что-либо более поздний опыт, являемся ли мы однозначно канализированными, обусловленными раз и навсегда нашим детским опытом. Взгляд на развитие невротика с точки зрения конфликтов открывает нам воз­можность дать более точный ответ, чем обычно предлага­ется. Имеются следующие возможности. Если ранний опыт не слишком препятствует спонтанному развитию, то более поздний опыт, особенно юношеский, может иметь решающее воздействие. Однако если воздействие раннего опыта было настолько сильным, что сформировало у ре­бенка устойчивый паттерн поведения, то никакой новый опыт не будет способен его изменить. Частично это проис­ходит оттого, что подобная устойчивость закрывает ребен­ка для восприятия нового опыта: например, его отчужде­ние может быть слишком сильным, чтобы позволить ко­му-либо приблизиться к нему; или его зависимость имеет настолько глубокие корни, что он вынужден всегда играть подчиненную роль и соглашаться быть эксплуатируемым. Частично это происходит оттого, что ребенок интерпрети­рует любой новый опыт в языке своего сложившегося пат­терна: агрессивный тип, например, сталкивающийся с дружелюбным отношением к себе, будет рассматривать его либо как попытку эксплуатации самого себя, либо как проявление глупости; новый опыт только усилит старый паттерн. Когда невротик действительно заимствует другой аттитюд, это может выглядеть так, как если бы более позд­ний опыт вызвал некоторое изменение в личности. Одна­ко это изменение не настолько радикально каким кажет­ся. В действительности происшедшее состоит в том, что внутреннее и внешнее давление, объединенные вместе, вынудили его отказаться от своего доминирующего атти­тюда ради другой противоположности. Но этого не случи­лось бы, если бы прежде всего не было никаких конфлик­тов.

С точки зрения нормального человека нет никаких оснований считать эти три аттитюда взаимно исключающими. Необходимо уступать другим, бороться и охранять себя. Эти три аттитюда могут дополнять друг друга и со­действовать развитию гармоничной целостной личности. Если один аттитюд доминирует, то это только указывает на чрезмерное развитие в каком-либо одном направлении.

Однако при неврозе имеется несколько причин, поче­му эти аттитюды несовместимы. Невротик негибок, он по­буждается к подчинению, борьбе, состоянию отчуждения безотносительно к тому, соответствует ли его действие данному конкретному обстоятельству, и он оказывается в панике, если поступает иначе. Поэтому, когда все три ат­титюда выражены в сильной степени, невротик с неизбеж­ностью попадает в серьезный конфликт.

Другим фактором, значительно расширяющим сферу конфликта, является то, что аттитюды не остаются огра­ниченными областью человеческих отношений, а посте­пенно пронизывают всю личность в целом, подобно тому, как злокачественная опухоль распространяется по всей ткани организма. В конце концов они охватывают не толь­ко отношение невротика к другим людям, но и его жизнь в целом. Если мы не осознаем полностью этот всеохватыва­ющий характер, возникает соблазн охарактеризовать кон­фликт, выступающий на поверхности, в категорических терминах — любовь против ненависти, уступчивость про­тив неповиновения и т.д. Однако это было бы также оши­бочно, как ошибочно отделять фашизм от демократии по любому одному разделяющему признаку, такому, напри­мер, как их различие в подходах к религии или власти. Ко­нечно, эти подходы различны, но исключительное внима­ние на них затемнило бы то обстоятельство, что демокра­тия и фашизм — это разные общественные системы и представляют две несовместимые друг с другом филосо­фии жизни.

Не случайно, что конфликт, который берет начало с. нашего отношения к другим, с течением времени распро­страняется на всю личность в целом. Человеческие отно­шения имеют настолько решающий характер, что они не могут не влиять на качества, которые мы приобретаем, на цели, которые мы себе ставим, на ценности, в которые мы верим. В свою очередь, качества, цели и ценности сами воздействуют на наши отношения с другими людьми, и, таким образом, все они находятся в сложном переплете­нии друг с другом.

Мое утверждение состоит в том, что конфликт, рож­денный несовместимостью аттитюдов, составляет ядро неврозов и по этой причине заслуживает быть названным базисным. Я позволю себе добавить, что использую термин ядро не только в некотором метафорическом смысле из-за своей важности, а чтобы подчеркнуть тот факт, что он представляет динамический центр, из которого рождают­ся неврозы. Это утверждение является центральным в но­вой теории неврозов, чьи следствия станут более ясными в последующем изложении. В более широкой перспективе эту теорию можно считать развитием моего более раннего представления о том, что неврозы выражают дезорганиза­цию человеческих отношений.

К.Левин. ТИПЫ КОНФЛИКТОВ

С выходом данной работы К. Левина была наконец-то преодолена в науке ситуация противостояния «внутреннее — внешнее» в интерпре­тации источников социального поведения. Привлекательность данно­го подхода в том, что К. Левин связал внутренний мир человека и внешний мир. Развитие автором понятия конфликта, механизма его возникновения, типов, конфликтных ситуаций оказали и продолжают оказывать значительное влияние на исследования специалистов, при­мыкающих к самым разнообразным теоретическим направлениям.

Печатается по изданию: Психология личности: тексты. —М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982.

Психологически конфликт характеризуется как ситуа­ция, в которой на индивида одновременно действуют про­тивоположно направленные силы равной величины. Со­ответственно возможны три типа конфликтной ситуации.

1. Человек находится между двумя положительными валентностями примерно равной величины (рис. 1). Это случай буриданова осла, умирающего от голода между дву­мя стогами сена.

Рис.1.

В общем, этот тип конфликтной ситуации разрешается относительно легко. Подход к одному привлекательному объекту сам по себе часто бывает достаточным, чтобы сде­лать этот объект доминирующим. Выбор между двумя при­ятными вещами, в общем, легче, чем между двумя неприят­ными, если только это не касается вопросов, имеющих глубокое жизненное значение для данного человека.

Иногда такая конфликтная ситуация может привести к колебанию между двумя привлекательными объектами. Очень важно, что в этих случаях решение в пользу одной цели изменяет ее валентность, делая ее слабее, чем у цели, от которой человек отказался.

2. Второй фундаментальный тип конфликтной ситуа­ции имеет место, когда человек находится между двумя приблизительно равными отрицательными валентностя­ми. Характерным примером является ситуация наказания, которую ниже мы рассмотрим более полно.

3. Наконец, может случиться так, что один из двух век­торов поля идет от положительной, а другой — от отрицате­льной валентности. В этом случае конфликт возникает то­лько тогда, когда и положительная, и отрицательная вален­тности находятся в одном и том же месте.

Например, ребенок хочет погладить собаку, которую он боится, или хочет съесть торт, а ему запретили.

В этих случаях имеет место конфликтная ситуация, изображенная на рис. 2.

Позднее у нас будет возможность более детально обсу­дить эту ситуацию.

Тенденция ухода. Внешний барьер

Угроза наказания создает для ребенка конфликтную ситуацию. Ребенок находится между двумя отрицательны­ми валентностями и соответствующими взаимодействую­щими силами поля. В ответ на такое давление с обеих сто­рон ребенок всегда предпринимает попытку избежать обе­их неприятностей. Таким образом, здесь существует неу­стойчивое равновесие. Ситуация такова, что малейшее смещение ребенка (Р) в психологическом поле в сторону должно вызвать очень сильную результирующую (Вр), перпендикулярную к прямой, соединяющей области зада-ния (3) и наказания (Н). Иначе говоря, ребенок, стараясь избежать и работы, и наказания, пытается выйти из поля (в направлении пунктирной стрелки на рис. 3).

Можно прибавить, что ребенок не всегда попадает в ситуацию с угрозой наказания таким образом, что он нахо­дится точно в середине между наказанием и неприятным заданием. Часто он может быть сначала вне всей ситуации. Например, он должен под угрозой наказания закончить не­привлекательное школьное задание в течение двух недель. В этом случае задание и наказание образуют относительное единство (целостность), которое вдвойне неприятно ребен­ку. В данной ситуации (рис. 4) обычно сильна тенденция к бегству, проистекающая в большей степени из угрозы нака­зания, чем из неприятности самого задания. Точнее, она исходит из возрастающей непривлекательности всего ком­плекса, обусловленной угрозой наказания.

Наиболее примитивная попытка избежать одновре­менно и работы, и наказания — это физический выход из поля, уход прочь. Часто выход из поля принимает форму откладывания работы на несколько минут или часов. В случае сурового повторного наказания новая угроза может привести к попытке ребенка убежать из дома. Боязнь на­казания обычно играет существенную роль на ранних ста­диях детского бродяжничества.

Часто ребенок старается замаскировать свой уход из поля, выбирая занятия, против которых взрослому нечего возразить. Так, ребенок может взяться за другое школьное задание, которое ему более по вкусу, выполнить ранее данное ему поручение и т. д.

Наконец, ребенок может случайно уйти и от наказа­ния, и от неприятного задания путем более или менее гру­бого обмана взрослого. В случаях, когда взрослому трудно это проверить, ребенок может заявить, что он закончил за­дание, хотя это не так, или он может сказать (несколько более тонкая форма обмана), что какой-то третий человек освободил его от неприятного дела или что по какой-то другой причине его выполнение стало ненужным.

Конфликтная ситуация, обусловленная угрозой нака­зания, вызывает, таким образом, очень сильное стремле­ние выйти из поля. У ребенка такой уход, варьирующийся в соответствии с топологией сил поля в данной ситуации, происходит обязательно, если не принять специальных мер. Если взрослый хочет, чтобы ребенок выполнил зада­ние, несмотря на отрицательную его валентность, просто угрозы наказания недостаточно. Надо сделать так, чтобы ребенок не мог выйти из поля. Взрослый должен поста­вить какой-то барьер, который мешает такому уходу. Он должен так поставить барьер (Б), чтобы ребенок мог полу­чить свободу только либо закончив задание, либо подверг­нувшись наказанию (рис. 5).

Рис.5.

И в самом деле, угрозы наказания, направленные на то, чтобы заставить ребенка закончить некое определен­ное задание, всегда построены таким образом, что вместе с полем задания они полностью окружают ребенка. Взрос­лый вынужден так ставить барьеры, чтобы не осталось ни одной лазейки, через которую ребенок мог бы усколь-

знуть. От неопытного или недостаточно авторитетного взрослого ребенок ускользнет, если увидит малейшую брешь в барьере. Наиболее примитивные из таких барье­ров — физические: ребенка можно запереть в комнате до тех пор, пока он не закончит работу.

Но обычно это барьеры социальные. Подобные барьеры — это средства власти, которыми обладает взрослый в силу своего общественного положения и внутренних взаимоот­ношений, существующих между ним и ребенком. Такой барьер не менее реален, чем физический.

Барьеры, определяемые социальными факторами, мо­гут ограничивать область свободного движения ребенка до узкой пространственной зоны.

Например, ребенок не заперт, но ему запрещено покидать комна­ту до завершения дела (задания). В других случаях внешняя свобода передвижения практически не ограничивается, но ребенок нахо­дится под постоянным наблюдением взрослого. Он не выпускается из-под надзора. Когда ребенок не может быть под постоянным на­блюдением, взрослый часто использует веру ребенка в существова­ние мира чудес. Способность постоянного контроля за ребенком приписывается в таком случае полицейскому или привидению. Бог, которому известно все, что делает ребенок, и которого невозможно обмануть, также нередко привлекается для подобных целей.

Например, тайное поедание сладостей может быть предотвраще­но таким способом.

Часто барьеры ставятся жизнью в данной социальной общности, традициями семьи или школьной организа­цией. Для того чтобы социальный барьер был действен­ным, существенно, чтобы он обладал достаточной реаль­ной прочностью. Иначе в каком-то месте ребенок прорвет его

Например, если ребенок знает, что угроза наказания только сло­весная, или надеется добиться расположения взрослого и избежать наказания, то вместо выполнения задания он пытается прорвать ба­рьер. Подобное слабое место образуется, когда мать препоручает на­блюдение за работающим ребенком няне, учителю или более взрос­лым детям, которые, в отличие от нее самой, не имеют возможности предотвратить выход ребенка из поля.

Наряду с физическими и социальными существует еще один вид барьеров. Он тесно связан с социальными факто­рами, но имеет важные отличия от тех, что обсуждались выше. Можно, скажем, апеллировать к тщеславию ребен­ка («Помни, ты не какой-нибудь уличный сорванец!») или социальным нормам группы («Ведь ты девочка!»). В этих случаях обращаются к определенной системе идеологии, к целям и ценностям, которые признаются самим ребенком. Такое обращение содержит угрозу: опасность исключения из определенной группы. В то же время — и это наиболее важно — эта идеология создает внешние барьеры. Она огра­ничивает свободу действия индивида. Многие угрозы на­казания действенны только до тех пор, пока индивид чув­ствует себя связанным этими границами. Если он больше не признает данной идеологии, моральных норм опреде­ленной группы, то угрозы наказания часто становятся ма­лоэффективными. Индивид отказывается ограничивать свою свободу действий данными принципами.

Сила барьера в каждом конкретном случае всегда зави­сит от характера ребенка и от силы отрицательных валент­ностей задания и наказания. Чем больше отрицательная валентность, тем прочнее должен быть барьер. Ибо чем мощнее барьер, тем сильнее толкающая к уходу из поля ре­зультирующая сила.

Таким образом, чем большее давление взрослый ока­зывает на ребенка, чтобы вызывать требуемое поведение, тем менее проницаемым должен быть поставленный барь­ер.

К. Левин. СУПРУЖЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

Книгу К. Левина «Разрешение социальных конфликтов» по праву можно считать первым исследованием по психологии конфликта. В его теории поля поведение человека обусловлено всей совокупностью сосуществу­ющих фактов, пространство которых имеет характер «динамического поля», что означает, что состояние любой части этого поля зависит от любой другой его части. С этой точки зрения автором и рассматрива­ются супружеские конфликты.

Печатается по изданию: Левин К. Разрешение социальных конфликтов. —СПб: Речь, 2000.

А. Общие предпосылки конфликта

Экспериментальные исследования личности и группы показали, что одним из самых важных факторов частоты конфликтов и эмоциональных срывов является общий уровень напряжения, на котором существует личность или группа. Приведет ли к возникновению конфликта то или иное событие, в значительной степени зависит от уровня напряжения личности или социальной атмосферы груп­пы. Среди причин напряжения следует особо отметить следующие:

1. Степень удовлетворенности потребностей личности. Неудовлетворенная потребность означает не только то, что определенная область личности находится в на­пряжении, но и то, что человек как целостный орга­низм также пребывает в состоянии напряжения. Это особенно характерно для базовых потребностей, та­ких, как потребность в сексе или безопасности.

2. Величина пространства свободного движения лично­сти. Слишком ограниченное пространство свободного движения обычно приводит к усилению напряжения, что было убедительно доказано в исследованиях гнева и экспериментах по созданию демократической и ав­торитарной групповой атмосферы. В авторитарной ат­мосфере напряжение гораздо выше, и его результатом обычно бывает либо апатия, либо агрессия (рис. 1).

23

Недоступный регион

Рис. 1. Напряжение в ситуациях фрустрации и узкого пространства

свободного движения, где

Л — личность; Ц — цель; Пр — пространство свободного движения;

а, Ь, с, d — недоступные области; Слц — сила, действующая на личность

в направлении достижения цели.

3. Внешние барьеры. Напряжение или конфликт зачас­тую приводят к тому, что человек пытается покинуть неприятную ситуацию. Если это возможно, то напря­жение будет не слишком сильным. Если же человек не­достаточно свободен, чтобы покинуть ситуацию, если ему мешают какие-то внешние барьеры или внутрен­ние обязательства, это с высокой вероятностью приве­дет к возникновению сильного напряжения и конф­ликта.

4. Конфликты в жизни группы зависят от того, насколько цели группы противоречат друг другу, и от того, насколь­ко члены группы готовы принимать позицию партне­ра.

Б. Общие положения, касающиеся супружеских конфликтов

Мы уже отмечали, что проблема адаптации человека к группе может быть сформулирована следующим образом: может ли человек обеспечить себе в группе пространство свободного движения, достаточное для удовлетворения его личных потребностей, и при этом не мешать реализа­ции интересов группы? Учитывая специфические харак­теристики супружеской группы, обеспечение адекватной частной сферы внутри группы представляется особенно сложным делом. Группа имеет маленький размер; отно­шения между членами группы очень тесные; самая сущ­ность брака заключается в том, что личности приходится допускать другого человека в свою частную сферу; затро­нуты центральные области личности и само ее социаль­ное бытие. Каждый член группы особенно чувствителен ко всему, что расходится с его собственными потребностя­ми. Если мы представим совместные ситуации как пересе­чение этих областей, то увидим, что супружеская группа характеризуется тесными взаимоотношениями (рис. 2 а). Группа, члены которой имеют менее тесные, поверхност­ные взаимоотношения, представлена на рис. 2 б. Можно отметить, что члену группы, представленной на рисунке 2 б, гораздо проще обеспечить свою свободу для удовлет­ворения собственных нужд, не прекращая при этом доста­точно поверхностных отношений с другими членами группы. И мы видим, что ситуация в супружеской группе с большей частотой и вероятностью будет приводить к возникновению конфликтов. И, учитывая тесноту отно­шений в такого рода группе, эти конфликты могут стать особенно глубокими и эмоционально переживаемыми.

а

Рис. 2. Степени тесноты взаимоотношений между членами

различных групп, где

а — тесные взаимоотношения;

б — поверхностные отношения;

С — супружеская группа; М — муж; Ж — жена;

Л„ Л2, Л3, Л4— личности, поддерживающие поверхностные

взаимоотношения; ц — центральная область личности;

с — средняя область личности; п — периферическая область личности.

25

В. Ситуация потребности

1. Разнообразие и противоречивость потребностей, удовлетворяемых в браке.

Существует множество потребностей, реализации ко­торых люди обычно ожидают от супружеской жизни. Муж может ожидать, что его жена будет ему одновременно воз­любленной, товарищем, домохозяйкой, матерью, что она будет распоряжаться его доходами или же сама зарабаты­вать деньги для содержания семьи, что она будет представ­лять семью в социальной жизни сообщества. Жена может ожидать, что ее муж будет ее возлюбленным, товарищем, кормильцем семьи, отцом и рачительным хозяином дома. Эти столь разнообразные функции, исполнения которых ожидают друг от друга брачные партнеры, часто предпола­гают совершенно противоположные виды деятельности и черты характера. И они далеко не всегда могут быть совме­щены в одном человеке. Неспособность к выполнению од­ной из этих функций может привести к состоянию неудов­летворенности важнейших потребностей, а следователь­но, к постоянно высокому уровню напряжения в жизни супружеской группы.

Какие именно потребности являются доминирующи­ми, какие полностью удовлетворяются, какие удовлетво­ряются частично, а какие не удовлетворяются вообще — все это зависит от особенностей личности супругов и от особенностей среды, в которой существует эта супруже­ская группа. Очевидно, что существует неограниченное количество моделей, соотносящихся с различной степе­нью удовлетворенности и важности тех или иных потреб­ностей. Манера реагирования партнеров на эти разнооб­разные сочетания удовлетворения потребностей и фруст­рации — эмоции или разум, борба или принятие — еще больше увеличивают разнообразие условий, имеющих принципиальное значение для понимания конфликтов между конкретными супругами.

Есть и еще два момента, касающихся природы потреб­ностей, которые стоит упомянуть в связи с супружескими конфликтами. Потребности провоцируют напряжение не только тогда, когда они не удовлетворены, но и тогда, ког­да их реализация привела к перенасыщению. Чрезмерное количество консумматорных действий приводит к перена-

сыщению не только в сфере телесных потребностей, та­ких, как секс, но также и в том, что касается потребностей собственно психологических — таких, как игра в бридж, кулинария, социальная активность, воспитание детей и т.д. Напряжение, возникающее вследствие перенасыще­ния, ничуть не менее интенсивно и не менее эмоциональ­но, чем то, что является результатом фрустрации. Таким образом, если количество консумматорных действий, не­обходимых каждому из партнеров для удовлетворения той или иной потребности, не совпадает, эту проблему решить не так уж просто. В этом случае невозможно ориентирова­ться на более неудовлетворенного партнера, поскольку тот объем действий, который требуется ему для реализации потребности, может оказаться чрезмерным для партнера, чья потребность не так велика. В отношении ряда потреб­ностей, таких, как танцы или иная социальная актив­ность, менее удовлетворенный партнер может начать ис­кать удовлетворения на стороне. Однако зачастую, осо­бенно когда речь идет о сексуальной потребности, это не может не сказаться самым катастрофическим образом на супружеской жизни.

Мы уже отмечали, что вероятность серьезных конфлик­тов возрастает в тех случаях, когда затронуты центральные области личности. К несчастью, любая потребность стано­вится более центральной в том случае, когда она не удов­летворена или же ее удовлетворение привело к перенасы­щению; если же она удовлетворена в адекватном объеме, она становится менее важной и переходит в разряд пери­ферических. Иными словами, неудовлетворенная потреб­ность, как правило, дестабилизирует ситуацию, и это, не­сомненно, увеличивает вероятность конфликта.

2. Сексуальная потребность.

Когда речь идет о супружеских отношениях, то общие характеристики потребностей имеют особую значимость в отношении секса. Нередко можно встретить утверждения о том, что сексуальные отношения биполярны, что они од­новременно означают и сильную привязанность к другому человеку, и обладание им. Сексуальное желание и отвра­щение тесно связаны между собой, и одно с легкостью мо­жет перейти в другое, когда сексуальный голод удовлетво­ряется или наступает пресыщение. Едва ли можно ожи-

дать того, что у двух разных людей будут совершенно оди­наковый ритм сексуальной жизни или манера сексуально­го удовлетворения. Кроме того, многим женщинам свой­ственны периоды повышенной нервозности, связанные с менструальным циклом.

Все эти факторы могут привести к возникновению бо­лее или менее серьезных конфликтов, и необходимость взаимной адаптации не вызывает никаких сомнений. Если в этой сфере не будет достигнут определенный баланс, обеспечивающий достаточное удовлетворение потребно­сти обоих партнеров, стабильность брака окажется под во­просом.

Если расхождение партнеров не слишком велико и брак для них обладает достаточной позитивной ценно­стью, то в конечном счете баланс все-таки будет достиг­нут. Таким образом, наиболее важным фактором, обу­словливающим как супружеское счастье, так и супруже­ские конфликты, является позиция и значение брака внут­ри жизненного пространства мужа и жены.

3. Потребность в безопасности.

Я мог бы особо отметить еще одну дополнительную по­требность (хотя у меня есть сомнения относительно того, можно ли считать это «потребностью»), а именно потреб­ность в безопасности. Мы уже говорили о том, что одна из наиболее существенных общих особенностей социальной группы — это обеспечение человеку основы существова­ния, «почвы под ногами». Если эта основа неустойчива, че­ловек будет чувствовать себя незащищенным и напряжен­ным. Люди обычно очень чувствительны даже к малейшему увеличению неустойчивости их социальной почвы.

Не вызывает сомнения тот факт, что супружеская группа как социальная основа существования играет в жизни человека наиглавнейшую роль. Супружеская груп­па представляет собой «социальный дом», где человека принимают и защищают от невзгод внешнего мира, где ему дают понять, насколько он ценен как личность. Имен­но этим можно объяснить, почему женщины так часто воспринимают недостаточную искренность и финансо­вую несостоятельность мужа как причины несчастья в браке. Даже супружеская неверность не влияет на пред­ставление о ситуации и стабильность общей социальной

почвы столь же сильно, как отсутствие доверия. Недоста­точное доверие к супругу приводит к общей неопределен­ной ситуации.

Г. Пространство свободного движения

Достаточное пространство свободного движения внут­ри группы — необходимое условие для реализации потреб­ностей человека и его адаптации к группе. Недостаточное пространство свободного движения приводит, как мы уже отмечали, к возникновению напряжения.

1. Тесная взаимозависимость и пространство свободного движения.

Супружеская группа относительно немногочисленна; она предполагает общие дом, стол и постель; она затраги­вает самые глубинные области личности. Практически каждое движение одного из членов супружеской группы так или иначе отражается на другом. А это, естественно, означает кардинальное сужение пространства свободного движения.

2. Любовь и пространство свободного движения.

Любовь, по совершенно понятным причинам, обычно бывает всеобъемлющей, простирается на все области жиз­ни другого человека, на его прошлое, настоящее и буду­щее. Она влияет на все сферы деятельности, на его успехи в бизнесе, на его отношение с окружающими и так далее. На рис. 3 представлено влияние, которое оказывает лю-

Рис. 3. Жизненное пространство муж, где

Пр — профессиональная жизнь; Мк — мужской клуб; Дх — домашнее

хозяйство; От — отдых; Д — дети; Соц — социальная жизнь;

Оф — дела в офисе; Иг — спортивные игры.

бовь жены на жизненное пространство мужа за пределами супружеских отношений.

Очевидно, что свойство любви быть всеобъемлю­щей представляет непосредственную угрозу для основ­ного условия адаптации личности к группе, а именно на достаточное пространство частной жизни. Даже в том случае, когда супруг или супруга относятся к тем или иным аспектам жизни своего партнера с заинтере­сованностью и симпатией, он или она лишают его тем самым определенного пространства свободного движе­ния.

Заштрихованная часть рисунка обозначает области, на которые в той или иной степени влияет жена. Пространст­во свободного движения мужа (незаштрихованная часть) сужено вследствие чрезмерно большого интереса жены к жизни мужа.

В определенном отношении супружеская ситуация толь­ко усугубляет проблемы, возникающие вследствие любви. Обычно членство в группе предполагает, что только опре­деленный тип ситуации будет общим для всех членов груп­пы и что взаимное принятие необходимо только в отноше­нии определенных характеристик человека.

Например, если человек вступает в деловую ассоциацию, достаточны­ми качествами будут его честность и определенные спо­собности. Даже в. кругу друзей вполне допустимо обеспе­чивать наличие только тех ситуаций, которые позволяют раскрываться принимаемым сторонам личности членов группы, и избегать тех ситуаций, которые проживать вмес­те не хочется. История двух семей, которые тесно и крайне дружелюбно общались между собой до тех пор, пока не ре­шили провести летние каникулы вместе, а после этих ка­никул прекратили всяческие отношения, — это типичный пример того, как среда, лишающая людей уединения, мо­жет разрушить дружбу. Супружество предполагает как не­обходимость принимать и приятные, и неприятные каче­ства партнера, так и готовность к постоянному тесному контакту.

То, насколько человек нуждается в уединении, зависит от особенностей его личности. Это зависит также от значе­ния, которое придается супружеству в жизненном про­странстве обоих супругов.

30

Д. Значение супружества в жизненном пространстве личности

1. Супружество как помощь или помеха.

Давайте сравним жизнь холостяка и женатого мужчи­ны. Жизненное пространство холостяка определяют кон­кретные основные цели Ц. Он пытается преодолеть пре­пятствия, которые мешают ему достичь цели.

После женитьбы многие цели остаются без изменения, так же, как и те препятствия, которые нужно преодолеть для достижения этих целей. Но теперь как члену супруже­ской пары, ответственному, к примеру, за её содержание, ему приходится преодолевать существующие препятствия, уже будучи «обремененным семьей». А это может только усугублять трудности. И если препятствия станут слиш­ком сложны для преодоления, само по себе супружество может обрести негативную валентность; оно станет лишь помехой на пути мужчины. С другой стороны, семья мо­жет оказать серьезную помощь в преодолении препятст­вий. И это относится не только к финансовой помощи со стороны жены, но и ко всем видам социальной жизни. Можно отметить, что сегодняшние дети, с экономической точки зрения, — скорее тяжкая ноша, чем помощники, хотя, например, дети фермера до сих пор приносят боль­шую пользу в ведении хозяйства.

2. Домашняя жизнь и активность вне дома.

Разница в значении супружества для обоих партнеров может выражаться и в различных ответах на вопрос: «Сколь­ко часов в день Вы посвящаете домашним делам?». Зачас­тую муж говорит о том, что проводит вне дома больше вре­мени, чем жена, чьи основные интересы связаны, как пра­вило, с домашним хозяйством и детьми. У женщин часто имеется более глубокий интерес к личности и личностно­му развитию, чем у мужчин, которые уделяют больше вни­мания так называемым объективным достижениям.

В ситуации, когда муж стремится уменьшить объем со­вместной семейной деятельности СД, а жена — увеличить этот объем; в том, что касается объема сексуальных отно­шений СО, зависимость обратная.

Реальное время, затраченное на домашние дела, отра­жает баланс сил, результирующих интересы мужа и жены. сли расхождение между потребностями партнеров слиш­ком велико, скорее всего, будет иметь место более или ме­нее постоянный конфликт. Подобные расхождения могут возникать и в отношении времени, затрачиваемого на определенную деятельность, например на развлечения или социальную активность.

3. Гармония и разночтения в оценке значения супружества.

Конфликты обычно не становятся достаточно серьез­ными до тех пор, пока представления супругов о значении супружества являются более или менее согласованными.

Как правило, люди совершенно по-разному оценивают супружество. Зачастую для жены брак представляется более важным или более всеобъемлющим, чем для мужа. В нашем обществе профессиональная сфера обычно более важна для мужа, нежели для жены, и, следовательно, удельный вес всех прочих жизненных сфер снижается.

Бывает, что для обоих супругов брак — это некая про­межуточная, вспомогательная ступень, средство достиже­ния определенной цели, такой, как социальное влияние и власть. Или же супружество представляется самоцелью, основой для воспитания детей или просто совместного проживания. К воспитанию детей различные люди также относятся по-разному.

И нет ничего страшного в том, что супруги имеют раз­личное представление о значении брака. Само по себе это не обязательно ведет к конфликту. Если жена более заин­тересована в воспитании детей, она больше времени про­водит дома. Это не противоречит интересам мужа и даже может приводить к большей гармонии в их отношениях. Расхождение интересов порождает проблемы лишь в том случае, когда разные задачи, которые стремится решить каждый из супругов в браке, не могут быть реализованы одновременно.

Е. Пересекающиеся группы

В современном обществе каждый человек является членом множества групп. Муж и жена тоже частично при­надлежат к разным группам, которые могут иметь проти­воречащие друг другу цели и идеологии. Не так уж редко бывает, что супружеские конфликты возникают вследствие принадлежности супругов к этим пересекающимся группам, да и общая атмосфера семейной жизни не в по­следней степени обусловливается характером этих групп.

Очевидно, что эта проблема становится значимой в том случае, когда муж и жена принадлежат к различным национальным или религиозным группам либо к слишком разным социальным или экономическим классам. Мно­гое из того, что мы обсуждали в связи с потребностями и значением брака, верно и в отношении групповой принад­лежности, поскольку многие из потребностей человека обусловлены именно его принадлежностью к определен­ным группам: деловым, политическим и так далее.

Ниже мы рассмотрим лишь два примера.

1. Супруги и родительские семьи.

Молодожены нередко сталкиваются с трудностями, возникающими вследствие сильной привязанности парт­неров к своим родительским семьям. Теща может воспри­нимать своего зятя просто как еще одного члена своей се­мьи, или же каждая из двух родительских семей может по­пытаться привлечь молодоженов на свою сторону. Такая ситуация может привести к конфликту, особенно в том случае, если с самого начала между семьями не установи­лись достаточно дружественные отношения.

Вероятность конфликта между мужем и женой умень­шается, если потенциал их членства в супружеской группе выше, чем потенциал их членства в прежних группах, по­скольку в этом случае супружеская группа будет действо­вать как единое целое. Если же связь с родительской се­мьей остается достаточно сильной, то поступки мужа и жены будут в значительной степени обусловлены их член­ством в различных группах и вероятность конфликта воз­растет. Именно это, по всей видимости, имеется в виду в расхожем совете для молодоженов «не жить слишком близко к своим родителям».

2. Ревность.

Ревность — это одна из самых распространенных проблем, она встречается уже у детей; ревность может быть сильной даже в том случае, когда для нее нет совер­шенно никаких оснований. Эмоциональная ревность час­тично базируется на ощущении того, что на чью-то «собственность» претендует кто-то другой. Учитывая большую степень перекрытия сфер (см. рис. 2 а) и тенденцию любви быть всеобъемлющей, становится вполне понятно, что это чувство легко возникает между людьми, находящимися в очень тесных отношениях.

Интимное отношение одного из партнеров к третьему лицу не только делает его «потерянным» для второго парт­нера, но и у второго партнера, кроме всего прочего, появ­ляется ощущение, что какая-то часть его собственной ча­стной, интимной жизни становится известной этому тре­тьему лицу. Позволив брачному партнеру доступ в свою частную жизнь, человек вовсе не намеревался сделать ее доступной для всех других людей. Отношение партнера с третьим лицом воспринимается как брешь в преграде, за­крывающей чью-то интимную жизнь от окружающих.

Важно четко понимать, почему ситуации такого рода могут быть по-разному восприняты партнерами. Дружба мужа с третьим лицом (Др) может вырасти из каких-то де­ловых отношений. Она может стать довольно важной для него лично, но тем не менее все равно оставаться в его де­ловой сфере Б или, по крайней мере, за пределами его су­пружеской области С. Таким образом, муж не видит про­тиворечия между своей семейной жизнью и отношениями с третьим лицом: супружество не теряет ни одной из своих областей, и сосуществование этих двух связей не приводит к возникновению конфликта. Ту же самую ситуацию жена может представлять себе совершенно иначе. В ее жизнен­ном пространстве вся жизнь мужа включена в семейные отношения, и особое значение придается как раз области дружеских и интимных отношений. И, таким образом, жене подобная ситуация представляется явным вторжени­ем в ее супружескую сферу.

В жизненном пространстве мужа область «дружба мужа с третьим лицом» не пересекается с «областью супру­жества», что является характерным отличием жизненного пространства жены.

Ж. Супруги как группа в процессе становления

Чувствительность супружеской группы к изменению позиции кого-либо из ее членов особенно заметна в ран­нем периоде брака. Будучи молодым организмом, группа в это время является наиболее гибкой. По мере узнавания мужем и женой друг друга формируется и их способ справ­ляться с трудностями, и с течением времени изменять эту модель становится все труднее и труднее. До некоторой степени в этом виновато общество, предлагающее моло­доженам традиционную модель взаимодействия. Однако мы уже обращали внимание на частный характер супруже­ства, который делает атмосферу группы более зависимой не от общества, а от особенностей личности и ответствен­ности партнеров. Супругам, имеющим небольшой стаж совместной жизни, очень трудно определять баланс между своими собственными потребностями и потребностями партнера и попытаться обеспечить его. Это приводит к возникновению типичных конфликтов, хотя в то же время является предпосылкой большей гибкости в их разреше­нии.

Л. Козер

ВРАЖДЕБНОСТЬ И НАПРЯЖЕННОСТЬ В КОНФЛИКТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ1

Л. Козер — американский социолог немецкого происхождения, вы­нужденно эмигрировавший в годы второй мировой войны из Европы в США, является сегодня классиком мировой конфликтологии. Издан­ная в 1956 году его работа «Функции социального конфликта» считает­ся бестселлером среди книг по социологии конфликта. Автор впервые обращает внимание на позитивные функции конфликта. По его мне­нию, признание конфликта в качестве неотъемлемой характеристики социальных отношений никак не противоречит задаче обеспечения стабильности и устойчивости существующей социальной системы.

Печатается по изданию:Козер Л. Функции социального конфликта. —М.: Изд-во «Идея-пресс», 2000.

ТЕЗИС: Группосохраняющие функции конфликта и значение институтов, выполняющих роль «защитных клапанов»

«...противоборство членов группы друг с другом — фак­тор, который нельзя однозначно оценить как негативный хотя бы потому, что это иногда единственное средство сде­лать жизнь с действительно невыносимыми людьми, по крайней мере терпимой. Если бы мы вовсе были лишены силы и права восстать против тирании, произвола, само­дурства и бестактности, мы вообще не смогли бы общаться с людьми, от дурного характера которых страдаем. Мы могли бы пойти на какой-нибудь отчаянный шаг, что по­ложило бы конец отношениям, но, возможно, не стало бы «конфликтом». Не только потому, что... притеснение обычно возрастает, если его спокойно и без протестов тер­пят, но также и потому, что противоборство дает нам внут­реннее удовлетворение, отвлечение, облегчение... Проти­воборство дает почувствовать, что мы не просто жертвы обстоятельств».

Зиммель здесь утверждает, что выражение враждебно­сти в конфликте играет положительную роль, поскольку допускает сохранение отношений в ситуациях стресса, тем самым предотвращая распад группы, который неизбежен в случае изгнания враждебно настроенных индивидов.

Таким образом, конфликт выполняет группосохраняю-щюю функцию в той мере, в какой регулирует системы от­ношений. Он «очищает воздух», т. е. удаляет скопления по­давленных враждебных эмоций, давая им свободный выход в действиях. Зиммель как бы вторит шекспировскому коро­лю Джону: «Это глупое небо не очищается без бури».

Может показаться, что Зиммель здесь отступает от собст­венной методологии и принимает во внимание воздействие конфликта только на одну сторону — на «ущемленную», не беря в расчет воздействия сторон друг на друга. Однако на самом деле анализ «освобождающего» действия конфликта на «ущемленных» индивидов и группы интересует его лишь в той мере, в какой это «освобождение» способствует поддер­жанию отношений, т. е. моделей взаимодействия.

И тем не менее отмеченное выше нежелание Зиммеля различать чувство враждебности и конфликтное поведе­ние снова порождает ряд трудностей. Если конфликт с не­обходимостью ведет к изменению предшествующих усло­вий отношений сторон, то простая враждебность необяза­тельно приводит к таким последствиям и может оставить все на своих местах.

Обращаясь к проблеме индивидуального освобожде­ния, отметим, что Зиммель не мог предполагать, какой вес она обретет в позднейших психологических теориях. На­копившаяся враждебность и агрессивные предрасполо­женности могут выплеснуться не только против их непо­средственного объекта, но и против замещающих его объ­ектов. Зиммель явно учитывал только прямой конфликт между исходными сторонами противостояния. Он упус­тил из виду ту возможность, что иные, нежели конфликт, типы поведения могут, по крайней мере частично, выпол­нять сходные функции.

Зиммель писал в Берлине на рубеже веков, еще не зная о революционных прорывах в психологии, происходив­ших примерно в то же время в Вене. Если бы он был зна­ком с новой тогда теорией психоанализа, то отказался бы от допущения, будто чувства враждебности выплескива­ются в конфликтном поведении, направленном только против самой причины этой враждебности. Он не учиты­вал возможности того, что в случаях, когда конфликтное поведение по отношению к самому объекту враждебности

каким-то образом заблокировано, то (1) чувства враждеб­ности могут переходить на замещающие объекты и (2) за­мещающее удовлетворение может достигаться просто пу­тем снятия напряжения. В обоих случаях следствием ока­зывается сохранение исходных отношений.

Таким образом, для того чтобы адекватно проанализи­ровать данный тезис, нужно придерживаться нашего раз­личения между чувствами враждебности и их поведенче­скими проявлениями. Надо еще добавить, что в поведении эти чувства могут выражаться, по крайней мере, в трех формах: (1) прямое выражение враждебности по отноше­нию к человеку или группе, являющимся источником фрустрации; (2) перенос враждебного поведения на заме­щающие объекты и (3) работа по снятию напряжения, обеспечивающая удовлетворение сама по себе, не требуя для этого ни подлинного, ни замещающего объекта.

Можно сказать, что Зиммель выдвинул концепцию конфликта как «защитного клапана». Конфликт служит клапаном, высвобождающим чувство враждебности, ко­торое, не будь этой отдушины, взорвет отношения между антагонистами.

Немецкий этнолог Генрих Шурц изобрел термин Ven-tilsitten (вентильные обычаи), которым обозначил обычаи и ритуалы примитивных обществ, представляющие собой институционализированные клапаны для освобождения чувств и влечений, обычно подавляемых в группах. Хоро­ший пример здесь — оргиастические празднества, когда могут открыто нарушаться обычные запреты и нормы сек­суального поведения. Подобные институты, как отметил немецкий социолог Фиркандт, служат руслом дргя отведе­ния подавленных влечений, оберегая таким образом жизнь социума от их разрушительного воздействия.

Но даже понятая таким образом концепция «защитных клапанов» довольно двусмысленна. Ведь можно сказать, что нападки на замещающие объекты или выражение враждебной энергии в других формах также выполняют функцию защитных клапанов. Как и Зиммелю, Шурцу и Фиркандту не удалось четко обозначить различия между Ventilsitten, которые обеспечивают негативным эмоциям социально санкционированный выход, не приводящий к разрушению структуры отношений в группе, и теми ин­ститутами, которые играют роль защитных клапанов, направляющих враждебность на замещающие объекты, или являются средством катарсического освобождения.

Больше всего данных, проясняющих это различение, можно почерпнуть из жизни дописьменных обществ — возможно, потому, что антропологи занимались этими проблемами более систематично, чем исследователи со­временной жизни, хотя и современное западное общество дает достаточно показательных примеров. Так, в качестве защитного клапана, обеспечивающего санкционирован­ный выход для враждебных эмоций по отношению к непо­средственному объекту, выступает институт дуэли, сущест­вующий как в Европе, так и в обществах, не обладающих письменностью. Дуэль ставит потенциально разрушите­льную агрессию под социальный контроль и дает прямой выход враждебности, существующей между членами об­щества. Социально контролируемый конфликт «очищает воздух» и позволяет участникам возобновить отношения. Если один из них убит, предполагается, что его родствен­ники и друзья не будут мстить удачливому сопернику; та­ким образом, в социальном плане дело «закрыто» и отно­шения восстановлены.

К этой же категории можно отнести и социально одоб­ряемые, контролируемые и ограничиваемые акты мести.

В одном из австралийских племен, если мужчина оскорбил другого мужчину, последнему разрешается... бросить в обидчика определенное количество копий или бумерангов или, в особых случаях, ранить его копьем в бедро. После того как удовлетворение получено, он не мо­жет таить злобу на обидчика. Во многих дописьменных об­ществах убийство человека дает группе, к которой он при­надлежит, право на убийство обидчика или другого члена его группы. Группа обидчика должна принять это как акт восстановления справедливости и не предпринимать по­пыток возмездия. Предполагается, что получившие по­добное удовлетворение не имеют больше оснований для дурных чувств.

В обоих случаях существует социально санкциониро­ванное право на выражение чувства враждебности по от­ношению к противнику.

Рассмотрим теперь такой институт, как колдовство. Многие исследователи отмечают, что, хотя обвинения в колдовстве действительно часто служили орудием мести по отношению к объекту вражды, литература изобилует примерами, когда обвиненные в колдовстве вообще не причиняли никакого вреда обвинителям и не вызывали у них враждебных эмоций, а просто были средством избыть враждебные чувства, которые по разным причинам нельзя было направить на их подлинный объект.

В своем исследовании колдовства у индейцев навахо Клайд Клакхон описывает колдовство как институт, раз­решающий не только непосредственную агрессию, но и перенос враждебности на замещающие объекты.

«Скрытая функция колдовства для индивидов заклю­чается в обеспечении социально признанного канала для выражения культурно запретного».

«Вера и практика колдовства допускают выражения непосредственного и перемещенного антагонизма».

«Если мифы и ритуалы обеспечивают принципиаль­ные способы сублимации антисоциальных склонностей людей навахо, то колдовство обеспечивает принципиаль­ные социально приемлемые механизмы их выражения».

«Колдовство является каналом для смещения агрессии и облегчает эмоциональную адаптацию при минимальном разрушении социальных связей».

Есть случаи, когда враждебность действительно на­правляется на непосредственный объект, но она также мо­жет быть выражена и косвенным образом или даже вовсе не преднамеренно. Соответствующее различение сформу­лировал Фрейд, обсуждая соотношение остроумия и аг­рессии.

«Остроумие позволяет нам сделать нашего врага смеш­ным, выставив на вид то, что нельзя высказать откровенно и прямо ввиду наличия разных препятствий».

«Остроумие является предпочтительным орудием кри­тики или нападения на вышестоящих — тех, кто претенду­ет на власть. В этом случае оно есть сопротивление власти и выход из-под ее давления».

Фрейд говорит о замещении средств выражения враж­дебности. Он ясно показывает, что позитивная для инди­вида функция конфликта, отмеченная Зиммелем, может осуществляться и косвенными средствами, одним из ко­торых является остроумие.

Поскольку замещающие средства, такие, как остро­умие, могут и не повлечь за собой изменений в отношени­ях между антагонистами (особенно если объект агрессив­ного остроумия не осознает причины и смысла острот), они дают возможность более слабым партнерам выразить свои чувства, не изменяя условия отношений. Подобное противостояние часто незаметно переходит в простое за­мещающее удовольствие, функционально эквивалентное снятию напряжения. Этим объясняется обилие политиче­ских анекдотов в тоталитарных государствах, об этом же свидетельствует и приписываемая Геббельсу фраза, что будто бы нацистский режим на самом деле поощрял поли­тические анекдоты, поскольку они давали безвредный вы­ход опасным чувствам.

Театр и другие формы развлечений также могут слу­жить замещающими средствами выражения враждебности. В обществе Бали, где социальная структура характеризует­ся жесткой стратификацией, большое внимание уделяется этикету, учитывающему ранг и статус, а театральные по­становки в основном пародируют эти ритуалы. Пародия на статус передается танцами, где актеры стоят на головах с прикрепленными на лобковых местах масками, а ногами имитируют соответствующие ритуальные движения рук.

«Эта свободная театральная карикатура... нацелена на болезненные точки всей системы и в смехе дает выход от­рицательным эмоциям».

Авторы доклада в Нью-Йоркской академии наук пред­положили, что театральные постановки высвобождают скрытые чувства враждебности, глубоко коренящиеся в этом жестко стратифицированном обществе, что и позво­ляет последнему нормально функционировать. Впрочем, они не предоставили достаточных эмпирических подтвер­ждений этой гипотезы.

На этих и других подобных примерах мы видим, что, хотя выражение враждебности имеет место, структура от­ношений как таковых остается неизменной. Если конф­ликт меняет условия отношений, то просто выражение чувств враждебности — нет. Так что выражение враждеб­ности в отличие от конфликта может даже приветствова­ться властью.

Введенное нами различение между замещением средств и замещением объекта имеет огромное значение для социологов, поскольку в случае замещения средств (остроумие, театр и т. п.) конфликт не возникает. Однако в агрессии против замещающих объектов (колдовство, лю­бая другая форма поиска «козлов отпущения»), несмотря на то, что исходные взаимоотношения не затрагиваются (агрессия направлена в другую сторону), возникает новая конфликтная ситуация — в отношениях с замещающим объектом. Этот второй тип отношений содержит условия для возникновения «нереалистического» конфликта, ко­торый мы обсудим в следующем разделе.

Конечно, институты, канализирующие выражение враждебных чувств, встречаются не только в дописьменных обществах. Под воздействием гипотезы Фрейда об «изначальной враждебности людей друг к другу» многие исследователи указывали на массовую культуру как основ­ной механизм «безопасного» высвобождения агрессивных побуждений, табуированных в иных социальных контек­стах». Огромная популярность боксерских матчей и телеви­зионных поединков рестлеров отчасти объясняется вообра­жаемым соучастием зрителей, отождествляющих себя с лю­бимым героем, когда он «бьет морду этому парню». Совре­менная массовая культура служит средством освобождения от фрустраций, открывая возможности замещающего вы­ражения строго табуированных импульсов враждебности. Как отмечает Герта Херцог в исследовании «Психологиче­ское удовлетворение при прослушивании дневных радио­программ», «некоторые слушатели наслаждаются сериала­ми, воспринимая их исключительно как средства эмоцио­нальной разрядки. Им нравится, что сериалы дают возмож­ность «поплакать»... Возможность выразить агрессивность также является источником удовлетворения».

Некоторые из этих примеров позволяют выдвинуть ги­потезу о том, что необходимость в институтах, выполняю­щих функцию «защитных клапанов», возрастает с усиле­нием жесткости социальной структуры, т. е. по мере ужес­точения запрета, налагаемого социальной системой на вы­ражение антагонистических эмоций. При этом должен учитываться ряд промежуточных переменных, таких, как общие ценностные ориентации, уровень безопасности и т. д. Эту тему мы еще обсудим.

В данном контексте уместно обратиться к хорошо из­вестному механизму поиска «козла отпущения», действу­ющему в групповых конфликтах. Мы не будем анализиро­вать множество вышедших в последние годы книг по это­му и другим аспектам феномена предубеждения. На неко­торых аспектах упомянутого механизма мы остановимся в следующем разделе, а также в заключительной части кни­ги. Пока же достаточно сказать, что большинство авторов концентрируются исключительно на изучении личности индивида — носителя предрассудка (возможно, потому, что современные исследовательские методы лучше при­способлены именно к такой задаче), пренебрегая изучени­ем социальных функций предрассудков. Расистские и ре­лигиозные предрассудки, направляя враждебность на объ­екты, лишенные возможности сопротивления, вносят огромный вклад в поддержание стабильности существую­щих социальных структур, выполняя функцию институ­тов — «защитных клапанов», рассмотренных выше.

Здесь возникает проблема, о которой выше упомина­лось лишь вскользь, но которая играет центральную роль в теории конфликта: проблема функционирования институ­тов, канализирующих враждебные чувства, предотвращаю­щих проекцию этих чувств на непосредственный объект враждебности и тем самым способствующих сохранению социальной системы. Деятельность этих институтов может также иметь и негативные последствия для социальной си­стемы, для человека или для того и другого. Как отметил Клайд Клакхон, «за обвинение в колдовстве платили и чело­век, и группа».

Общедоступный характер институтов, выполняющих роль «защитных клапанов», приводит к смещению целей у индивидов: они не ставят более перед собой задачу испра­вить неудовлетворительную ситуацию, им нужно всего лишь снять вызванную ею напряженность. Сама же ситуа­ция не меняется либо продолжает ухудшаться. В следую­щем тезисе мы попытаемся показать, что степень смеще­ния преследуемой индивидом цели представляет собой важную переменную в теории конфликта.

Психологи экспериментально показали, что открытая агрессия приносит больше удовлетворения, чем скрытая; аналогичным образом допустимо, по крайней мере, пред­положить, что конфликт, направленный непосредственно против объекта враждебности, может оказаться менее раз­рушительным для социальной системы, нежели отвод аг­рессивности через институционализированные «защит­ные клапаны».

Институты, представляющие собой замещающие ка­налы для высвобождения агрессивности, могут стать раз­рушительными для социальной системы точно так же, как невротические симптомы разрушительны для человече­ской личности. Невротические симптомы представляют собой результат подавления влечений, обеспечивая в то же время их частичное удовлетворение. Сдерживаемые влечения «находят иные пути наружу через бессознательное... Результатом являются симптом и, по сути, замещающее удовлетворение... Симптом не может совершенно освобо­диться из-под репрессивной власти эго и должен подверг­нуться модификациям и замещениям... Таким образом, симптомы по природе своей являются компромиссным образованием между подавляемыми... инстинктами и по­давляющим эго...; они представляют собой удовлетворе­ние желаний обоих партнеров одновременно, но удовлет­ворение, неполное для каждого из них».

«В бессознательном подавленная идея сохраняет свою дееспособность и должна, следовательно, сохранять свой катексический потенциал».

Фрейдовский метод определения невротического симп­тома и его функций можно с пользой применить и в нашем случае. Во-первых, эвристический принцип взаимодействия между Id, стремящимся к удовлетворению, и Ego, стараю­щимся подавить это желание, можно применить к взаимо­действию между человеком, ищущим удовлетворения, и ин­ститутами, которые блокируют это желание или подсовыва­ют объекты-заместители. Перефразируя фрейдовский афо­ризм, мы можем сказать, что институты, выполняющие роль «защитных клапанов», позитивно функциональны в отно­шении как индивида, так и социальной структуры, но недо­статочно функциональны для каждого из них.

Во-вторых, поскольку удовлетворение желаний ин­дивида оказывается неполным, частично или целиком подавленная идея «сохраняет дееспособность». Блокиро­вание неснятого или частично снятого напряжения вмес­то адаптации к изменившимся условиям приводит к уже­сточению структуры и создает предпосылки для разру­шительного взрыва.

Более того, современный психоаналитик может ска­зать то же самое и по поводу «благотворного эффекта» простого снятия напряжения.

Раньше «снятие напряжения» рассматривалось как те­рапевтически решающий фактор. Верно, что при этом имеет место освобождение до сих пор, подавляемых эмо­ций... Однако на этом пути недостижимо подлинное и полное прекращение деятельности защитных механиз­мов... Не только накопленная ранее энергия должна освободиться в едином акте, но и вновь возникающие инстин­ктивные напряжения должны иметь постоянную возмож­ность находить разрядку.

Если, как предполагает Зиммель, «конфликт очищает воздух», то институты, которые служат лишь снятию напря­жений, канализации враждебных чувств, оставляя неизмен­ными структуры отношений, могут функционировать как громоотводы, но не в состоянии предотвратить периодиче­ское сгущение туч, т. е. новое накопление напряженности.

Однако отношения между членами группы могут быть столь хрупкими, что не смогут выдержать конфликта. В та­ком случае для продолжения отношений требуется заме­щающий объект. К этой ситуации мы вернемся ниже.

Учитывая предшествующие рассуждения, мы можем переформулировать приведенный выше тезис:

(1) конфликт не всегда дисфункционален по отноше­нию к системе, в которой он возникает; часто конфликт необходим для ее сохранения. Если нет способов выразить враждебность или недовольство по отношению друг к дру­гу, члены группы могут пережить глубокую фрустрацию и прийти к полному разрыву отношений. Обеспечивая сво­бодный выход сдерживаемым враждебным эмоциям, кон­фликт служит сохранению групповых отношений;

(2) социальные системы создают особые институты, служащие отводу враждебных и агрессивных эмоций. Та­кие институты, выполняющие роль защитных клапанов, помогают сохранить систему, предупреждая возможный конфликт или сводя к минимуму его разрушительные по­следствия. Они предоставляют как замещающие объекты, в отношении которых допустимо выражение враждебно­сти, так и средства такого выражения. Эти «защитные кла­паны» не дают враждебным эмоциям выплеснуться на их непосредственный объект. Однако подобные замещения влекут определенные издержки как для социальной систе­мы, так и для индивида. В системе ослабевают стимулы к изменению, позволяющему приспособиться к меняю­щимся условиям внешнего мира. Что касается индивида, то в нем происходит накопление негативных эмоций — потенциала разрушительного взрыва.

Перенесение чувства враждебности на замещающий объект (в отличие от простого символического выраже­ния) создает новую конфликтную ситуацию уже в отноше­нии этого объекта. В следующем разделе мы рассмотрим, в чем состоит различие между подобными «нереалистиче­ским» и «реалистическим» типами конфликта.

ТЕЗИС: реалистический и нереалистический конфликт

Если конфликт порожден неким объектом притяза­ния, стремлением что-то иметь или чем-то распоряжать­ся, гневом или местью... то для него характерно то, что, в принципе, для достижения любой из этих целей имеются и другие средства. Желание обладания или подчинения, даже уничтожения врага можно удовлетворить, выбрав пути, иные, чем борьба. Когда конфликт — это просто сред­ство, определенное более высокой целью, нет причин огра­ничивать или даже избегать его, поскольку его всегда можно заменить иными средствами и с тем же успехом. Когда же, наоборот, он обусловлен исключительно субъективными эмоциями, когда в дело вступает внутренняя энергия, кото­рую можно удовлетворить только в борьбе, замена его други­ми средствами невозможна; он есть свой собственный смысл и цель...

Зиммель утверждает, что конфликты, порожденные столкновением интересов или столкновением личностей, содержат в себе сдерживающий элемент — в той мере, в ка­кой борьба является лишь средством достижения цели; если желаемого результата можно точно так же или еще скорее достичь с помощью других средств, то они и могут быть использованы. В таких случаях конфликт — только одна из нескольких функциональных возможностей.

Однако есть ситуации, когда конфликт возникает иск­лючительно из агрессивных импульсов, ищущих выхода не­зависимо от того, каков их объект, и когда выбор объекта со­вершенно случаен. В таких случаях ограничений не сущест­вует, поскольку важно не достижение результата, а скорее выражение агрессивных эмоций, вызывающих взрыв.

В этом разделении конфликта как средства и конфлик­та как цели самой по себе содержится критерий различе­ния между реалистическим и нереалистическим конфлик­том. Конфликты, возникающие из-за неудовлетворения специфических требований в рамках отношений и ожида­емых выгод участников и направленные на предполагае­мый фрустрирующий объект, могут считаться реалистиче­скими конфликтами в той мере, в какой они являются сред­ствами достижения определенного результата. Нереалистические конфликты, с другой стороны, хотя также пред­полагают взаимодействие между двумя или более индиви­дами, порождены не антагонизмом целей участников, а необходимостью разрядки, по крайней мере у одного из них. В этом случае выбор соперника не связан напрямую ни с проблемой, по которой идет спор, ни с необходимо­стью достижения определенного результата.

Именно такой случай имеет в виду Э. Френкель-Брун-свик, характеризуя «этноцентричную личность»: «Даже ненависть ее подвижна и может направляться с одного объекта на другой». Слова Джона Дьюи о том, что «люди стреляют не потому, что существуют мишени, а они созда­ют мишени, чтобы стрельба и метание камней стали ос­мысленными и эффективными», вполне применимы к этому типу нереалистического конфликта.

Так, антисемитизм, за исключением тех случаев, когда он вызван конфликтами интересов и ценностей евреев и других групп или индивидов, будет нереалистическим конфликтом, если он — реакция прежде всего на фрустра­цию, объект которой представляется подходящим для вы­свобождения агрессивных эмоций. Станут ли таким объ­ектом евреи, негры или другие группы — для агрессора имеет второстепенное значение.

Нереалистический конфликт, вызванный необходи­мостью освободиться от агрессивного напряжения у одно­го или более взаимодействующих индивидов, менее «ста­билен», чем реалистический конфликт. Лежащую в его основе агрессивность можно легко направить по другим каналам именно потому, что она не связана напрямую с объектом, ставшим мишенью «по обстоятельствам». Она может проявиться совсем иначе, если выбранный объект уже недоступен.

Реалистический конфликт, напротив, исчерпывает себя, если индивид находит альтернативные пути, позволя­ющие достичь той же самой цели. В реалистическом конф­ликте имеются функциональные альтернативы в отношении средств. Участникам всегда потенциально доступны меха­низмы, различные по эффективности, но иные, чем конф­ликт. Кроме того, нужно заметить, что в реалистических конфликтах есть возможность выбора между различными формами соперничества; выбор зависит от оценки инстру­ментальной адекватности этих форм. В нереалистическом конфликте, наоборот, существуют лишь функциональные альтернативы в отношении объектов.

Проведенное различение помогает избежать ошибки, заключающейся в объяснении социального феномена ре­алистического конфликта исключительно как «снятия на­пряжения». Например, рабочий, который бастует, чтобы добиться повышения зарплаты, статуса или влияния свое­го союза, и рабочий, выплескивающий агрессию по отно­шению к боссу потому, что тот служат дня него воплоще­нием эдиповой фигуры отца, — это социально различные типы. Замещаемую ненависть к отцу может навлечь на себя любой подходящий объект — босс, полицейский или мастер. Экономическая борьба рабочих против босса, нао­борот, основывается на их конкретном положении и роли в экономической и политической системе. Если это будет выгодно, они могут не прибегать к конфликту, а найти способ согласования интересов; и конфликт может нахо­дить разрешение не только в стачке, но и в откровенном обмене мнениями, в дискуссии, в выговаривают уступок с одной и другой стороны и т. д.

Антагонистические действия со стороны рабочих про­тив управленческого персонала или наоборот можно счи­тать реалистическим конфликтом в той мере, в какой они являются средством для достижения результатов (более высокого статуса, большей власти, большей выгоды); если целью рабочих или управленческого персонала является достижение подобных результатов, а не просто выражение диффузной враждебности, такие конфликты менее веро­ятны в ситуациях, когда имеются альтернативные средства достижения тех же целей.

Различение реалистического и нереалистического конфликтов помогает внести ясность в споры о социаль­ном контроле и социальном отклонении. Девиаты необя­зательно «иррациональны» или недостаточно реалистиче­ски ориентированы, как то неявно предполагает большин­ство исследователей. Отклоняющееся поведение, анализи­руемое Мертоном в работе «Социальная структура и ано­мия», в той мере, в какой оно представляет собой достиже­ние культурно предписанных целей посредством культурно табуированных средств, образует одну из разновидностей реалистической стратегии. Если девиаты такого рода на­ходят законные средства для достижения той же самой цели, то, вероятнее всего, они не прибегнут к социально неодобряемым средствам. Отклонение в данном случае имеет скорее инструментальный, нежели экспрессивный характер. Однако другие типы отклонения могут служить и освобождению от напряжений, накопившихся в процессе социализации, а также фрустраций и несправедливостей во взрослой жизни. В этих случаях девиату важно агрессив­ное поведение само по себе; объект, на который оно на­правлено, имеет второстепенное значение. Прежде всего, ему необходимо освободиться от напряжения, поэтому действие не является средством достижения определенного результата. В подобных случаях наименее вероятна сравни­тельная оценка в пользу выбора мирных или агрессивных средств, поскольку удовлетворение достигается именно в агрессивных действиях, а не в их результате.

Неспособность учесть предложенное выше различе­ние приводит к путанице в современных исследованиях «напряженности» и «агрессивности». Например, законо­мерности, выявленные при изучении нереалистического конфликта, применяются к области международных отно­шений без учета того, что конфликты в этой области — прежде всего реалистические конфликты, основанные на борьбе за власть, столкновении интересов или ценностей, а нереалистические элементы, которые сюда примешива­ются, случайны и в лучшем случае играют вспомогатель­ную роль. Как выразился Э. Джонсон, «обычно считают, что взаимные антипатии... играют значительную роль в развязывании войн. История дает лишь единичные свиде­тельства в пользу этой точки зрения... Подобные антипа­тии... оказываются скорее результатом, нежели причиной войн».

Психолог, изучающий механизмы замещения, совер­шенно прав, когда обращает внимание прежде всего на одержимого предрассудками индивида, тогда как мишень агрессии представляет для него лишь второстепенный ин­терес. Но при изучении конфликтной ситуации, где глав­ное — взаимодействие, социолог должен сосредоточива­ться на отношениях и заниматься спецификой ценностей или различиями интересов противоборствующих сторон. Совершенно неоправданна априорная оценка требований сторон в конфликтной ситуации в качестве эквивалента суждений типа «центр Земли состоит из варенья». Социо­логическое изучение международной политики вполне за­конно может заниматься изучением напряженностей, возникающих в силу различных фрустраций в национальных социальных системах, но оно не достигнет своей главной цели, пока не проанализирует реалистические конфликты по поводу распределения власти, вокруг которых и фор­мируются контуры союзов и противостояний.

Подобным же образом исследования в области индуст­риальной социологии, вдохновленные Элтоном Мэйо, де­монстрируют, что им чуждо представление о существова­нии реалистического конфликта или его функциях. Конф­ликтное поведение рассматривается почти исключительно как нереалистическое поведение. В них логика фактов, «ло­гика издержек и логика эффективности» (т. е. «фактов», по­лезных для управленческого персонала) противопоставля­ется «логике сантиментов» (со стороны рабочих). Таким образом, требования-рабочих лишаются их реалистическо­го основания. «Вольно или невольно возникает впечатле­ние, что управленческий персонал руководствуется разу­мом, а рабочие в основном созданы из эмоций и ощуще­ний». Упор на «сантименты» затемняет реалистическую основу конфликта, В действительности такие исследования демонстрируют поразительное непонимание идущей на предприятиях реальной борьбы за власть и деньги.

Если возможность реалистического конфликта не принимается во внимание, социологи, работающие в об­ласти управления производством, естественно, «удивля­ются, что это за люди, которым приходят в голову такие идеи», и вместо того, чтобы направить свое внимание на исследование конфликтной ситуации, ищут «терапевти­ческие меры воздействия». Приверженность взгляду, что источник конфликта нужно искать скорее в сантиментах, разрушающих отношения, нежели в природе самих этих социальных отношений, ведет к тому, что социологи рас­сматривают все конфликты как «социальную болезнь», а отсутствие конфликтов — как «социальное здоровье». Они концентрируют внимание не на источнике фрустраций, не на проблеме как таковой, но на том, как фрустрация влияет на индивида, говоря словами Д. Карнеги, они пы­таются «осчастливить другого своим предложением», на­правив его чувства враждебности по «безопасным» кана­лам. Так, Ретлисбергер и Диксон с восхитительной иск­ренностью пишут о консультативной системе: «Такого рода неавторитарные структуры контролируют и руково­дят теми человеческими процессами в индустриальной системе, которые не контролируются надлежащим обра­зом другими управленческими структурами».

Различение между реалистическим и нереалистиче­ским конфликтом базируется на концептуальном абстра­гировании от конкретной реальности, где оба типа конф­ликта могут выступать в смешанном виде. Однако, как от­метил М. Вебер, «конструкция чисто рациональной схемы деятельности... служит социологу в качестве типа... Срав­нение с ним позволяет понять способы воздействия раз­нообразных иррациональных факторов на реальную дея­тельность... ответственных за отклонение от линии пове­дения, которой следовало бы ожидать, исходя из гипотезы о чисто рациональной природе действия».

Реалистические конфликтные ситуации могут сопро­вождаться, особенно когда нет реальных возможностей до­стигнуть цели, нереалистическими сантиментами, в кото­рых искаженным образом отражается природа конфликта. В конкретной социальной реальности встречается смесь обоих «чистых» типов. Т. Парсонс прекрасно сказал об этом, описывая механизм заметцёния (или создания «козла отпущения»): «Поскольку было бы опасно и ошибочно вы­ражать враждебные чувства по отношению к членам своей группы, часто бывает психологически легче «переместить» аффект на внешнюю группу, в отношении которой уже су­ществует некоторое основание для враждебности. Поэто­му механизм замещения редко срабатывает вне определен­ного «разумного» основания для враждебности, в котором и выражается реальный конфликт идеалов или интересов». Иными словами, одним из источников нереалистических вкраплений в реалистических конфликтах являются инсти­туты, оценивающие свободное выражение открытой враж­дебности как «опасное и ошибочное».

Термин «реалистический конфликт» не подразумевает с необходимостью, что используемые средства на самом деле соответствуют поставленной цели; участники конф­ликта могут просто считать их адекватными на том основа­нии, что они общеприняты в культуре данного общества. Рабочие, выходящие на забастовку с требованием уволить рабочих-негров, чтобы сохранить свой уровень зарплаты, участвуют в реалистическом конфликте. Но (и в этом суть зиммелевского тезиса) если ситуация изменится таким об­разом, что в борьбе за сохранение зарплаты выгоднее ока­жутся другие средства, то рабочие скорее всего не станут прибегать к дискриминации негров. Если же дискримина­ционная практика сохранится, несмотря на то, что имеют­ся другие, более эффективные средства достижения той же цели, то можно предположить, что в конфликте выража­ются и нереалистические элементы, такие, как «предубеж­дения».

Пожалуй, сказанного достаточно для прояснения раз­личий между реалистическим и нереалистическим типами конфликта.

Каждая социальная система содержит источники реа­листических конфликтов в той мере, в какой люди выдви­гают конфликтующие требования относительно статуса, власти, ресурсов и придерживаются конфликтующих цен­ностей. Несмотря на то, что распределение статуса, власти и ресурсов определяется нормами и ролевой системой распределения, оно всегда в той или иной степени будет оста­ваться предметом соперничества. Реалистические конф­ликты возникают тогда, когда люди сталкиваются с пре­пятствиями в реализации своих требований, когда их за­просы не удовлетворяются, а надежды терпят крушение.

Нереалистические конфликты возникают на основе лишений и фрустраций, имевших место в ходе социализа­ции и позднее, при выполнении обязательств, накладыва­емых ролью взрослого; или же, как мы видели в предыду­щем тезисе, они становятся результатом превращения из­начально реалистического антагонизма, прямое выраже­ние которого запрещено. Если конфликт первого типа происходит внутри самих фрустрированных индивидов, стремящихся достичь определенных результатов, то конф­ликт второго типа состоит в снятии напряжения путем аг­рессии, направленной на не определенный заранее объ­ект. Конфликт первого типа рассматривается участника­ми как средство достижения реалистических целей — средство, от которого можно отказаться, если появятся другие, более эффективные средства. Конфликт второго типа не оставляет такого выбора, поскольку удовлетворе­ние черпается в самом акте агрессии.

Реалистический конфликт, сопровождаемый эмоцио­нально искаженными сантиментами, станет предметом рассмотрения в следующем тезисе.

М. Дойч

РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТА

(КОНСТРУКТИВНЫЕ И ДЕСТРУКТИВНЫЕ ПРОЦЕССЫ)

Несмотря на некоторую спорность положений М. Дойча, он является одним из наиболее признанных западных исследователей проблемы конфликта. Начиная с 1948 года автором проведены сотни экспери­ментов, результатом чего была его теория кооперации и конкуренции. В теории Дойча конфликтная феноменология описывается как след­ствие объективного столкновения интересов, что позволяет считать его одним из основоположников изучения социально-психологиче­ской природы возникновения конфликтов. Дойч верил, что результа­ты лабораторных экспериментов открывают путь к пониманию реаль­ных конфликтов между живыми людьми.

Печатается по изданию:Deutsch N. The constructive and destructive processes. — New Haven and London, 1973. — P. 13—17.

Как-то раз в саду своих друзей мой пятилетний сын и его приятель боролись за обладание шлангом для поливки цветов. Каждый хотел использовать его первым. Каждый тянул его на себя, и оба кричали. Каждый был не удовлетво­рен, и никто из них не мог поливать цветы по собственному желанию. Через некоторое время они стали толкаться и об­зываться. Эскалация конфликта до уровня физического на­силия привела к вмешательству влиятельной третьей силы (взрослого), который предложил игру для определения того, кто будет поливать цветы первым. Мальчики, слегка напуганные физической борьбой, с радостью приняли предложение. Они быстро включились в поиски маленько­го предмета, который я спрягал, и покорно согласились с тем, что нашедший получит право первым поливать цветы. Скоро им наскучил шланг, и они стали собирать ежевику и с вызовом бросать ее в десятилетнего мальчика, который отнесся к их глупой затее с удивительным спокойствием.

Даже этот простой пример порождает множество во­просов, относящихся к конфликтам разных видов: внутриличностным, межличностным, внутригрупповым, меж-

групповым и международным. Это дает возможность по­нять, как индивидуальные характеристики участников конфликтов (сила, познавательные способности, личность, эмоциональное состояние и т. п.) и их предыдущие взаимо­отношения влияют на развитие и ход спора. Можно пред­полагать, например, что, если бы спорщиками в приведен­ном выше примере были не мальчики, а взрослые мужчи­ны, переход к насилию был бы менее вероятен. Можно ли полагать, что это связано с тем, что насилие между взрослы­ми более болезненно и опасно, чем между детьми, а потому социальные и личностные ограничители против взрослых, толкающих друг друга, сильнее? Или это связано с более развитым интеллектом взрослых? Разумно также предпо­ложить, что девочки были бы менее склонны толкаться, чем мальчики. Если эти предположения верны, то каким обра­зом возможно найти общее в этих конфликтах или как-то иначе внушить людям, что определенные методы ведения конфликта просто немыслимы и неприемлемы?

Интерес представляют также предмет конфликта, его мотивационная значимость и его выражение. Было ли в обладании или не обладании шлангом нечто такое, что представляло бы особенную эмоциональную важность для спорящих? Фрейдист обратил бы внимание на шланг как фаллический символ и на интенсивное смешение сопер­ничества и чувства страха, весьма возможное у пятилетне­го мальчика, связанное с желанием обладать большим и мощным водным шлангом. Более того, конфликт мог быть выражен так, что его значимость для сторон будет больше или меньше, будет признана правомерность претензий обеих или лишь одной из сторон.

Таким образом, конфликт может быть выражен как «все или ничего», или шланг становится исключительной собственностью одного из мальчиков, или же его исполь­зование прекращается. Также можно задаться вопросом относительно социальной среды, в которой возник конф­ликт. Например, возник ли конфликт из-за того, что ни один из мальчиков не имел четких территориальных прав (оба были гостями в незнакомом им месте)? Повлияло ли на ход конфликта присутствие заинтересованной и влия­тельной аудитории (родителей)? Если обобщить вышеска­занное, то какое вмешательство третьей стороны было бы наиболее эффективным при решении конфликтов такого типа? Какие характеристики третьей стороны, включая ее взаимоотношения с конфликтующими сторонами, опреде­ляют, насколько приемлемо будет это вмешательство? Пя­тилетние мальчики вряд ли прислушались бы к призывам прекратить ссору, исходящим от четырехлетнего мальчика. Действительно, мне неизвестны случаи, когда бы «слабая» третья сторона смогла бы удержать более мощные конф­ликтующие стороны от перехода к насильственной борь­бе. Какие характеристики третьей стороны помогают в разрешении конфликта, а какие наоборот?

Обзор «переменных», влияющих на ход конфликта

Описанный выше эпизод конфликта ставит и другие вопросы. Рассматриваем ли мы конфликт между профсо­юзом и руководством предприятия, между народами, меж­ду мужем и женой или между детьми, мы должны знать:

1. Характеристики конфликтующих сторон (их ценности и мотивации, их устремления и цели, их психологические, интеллектуальные и социальные ресурсы для ведения или разрешения конфликта; их представления о конфликте, включая концепцию стратегии и тактики и т. д.). Для конфликтующих сторон, также, как и для конфликтую­щих детей, было бы полезно знать, что стороны рас­сматривают как выгоду или достижение цели, а что бу­дет рассматриваться как потеря или поражение. Как для отдельных индивидов, так и для целых народов осозна­ние имеющихся инструментов для ведения или разре­шения конфликта и собственного умения пользоваться ими необходимо для прогнозирования и понимания хода конфликта. Важно также знать, возник ли конф­ликт между равными (двумя мальчиками) или неравны­ми (взрослым и ребенком), между частями целого (дву­мя штатами) или между частью и целым (штатом Мис­сисипи и США) или между целыми (СССР и США).

2. Предысторию их взаимоотношений (отношение друг к другу, взаимные стереотипы и ожидания, включая их представление о том, что противоположная сторона полагает о них самих, в особенности степень полярности их взглядов по системе «хорошо — плохо» и «заслуживает доверия — не заслуживает доверия»). Будь то конфликт между Египтом и Израилем, профсоюзом и руководст­вом предприятия или между мужем и женой, он будет зависеть от их предыдущих взаимоотношении и существующих отношений друг к другу. Муж или жена, по­терявшие веру в благонамеренность друг друга, вряд ли смогут прийти к соглашению, эффективность которого будет ставиться в зависимость от взаимного доверия.

3. Природу того, что привело к конфликту (его границы, жесткость, мотивационную ценность, определение, пе­риодичность и т. п.). Основа или основания конфликта между народами, группами или индивидами могут быть «диффузными» и обобщенными, как в идеологи­ческом конфликте, или определенными и ограничен­ными, как в конфликтах по поводу обладания чем-ли­бо; причина конфликта может быть важной или второ­степенной для конфликтующих сторон; она может предполагать возможность компромисса или полное подчинение одной стороны другой.

4. Социальную среду, в которой возник конфликт (различные институты, учреждения и ограничители, уровень поощ­рения или сдерживания в зависимости от выбранной стратегии и тактики ведения или разрешения конфлик­та, включая природу социальных норм и институциональ­ных форм для регулирования конфликта). Индивиды, так же, как и группы или народы, могут оказаться в такой социальной среде, в которой существует незначитель­ный опыт конструктивного разрешения конфликта и отсутствуют институты или нормы, призванные поощ­рять мирное разрешение возникших споров. Безуслов­но, среда, в которой действуют народы, более насыще­на подобными институтами и нормами, чем та, в кото­рой находятся отдельные индивиды или группы.

5. Заинтересованные стороны (их отношение к конфликту­ющим сторонам и друг к другу, их заинтересованность в тех или иных результатах конфликта, их характери­стики). Многие конфликты разгораются на фоне по­вышенного внимания общественности, и ход конф­ликта в значительной мере может зависеть от того, как, по мнению участников конфликта, будут реагировать заинтересованные стороны и как они будут реагиро­вать на самом деле. Так, США в свое время провозгла­сили, что, кроме всего прочего, одной из целей войны во Вьетнаме является оказание моральной поддержки «борцам за свободу» во всем мире. Конфликт на Ближ­нем Востоке усугубляется гонкой вооружения, которая ведется не без участия третьих сторон. Точно так же конфликт между индивидами или различными группа­ми может обостриться или погаснуть в зависимости от желания конфликтующих «сохранить лицо» или пред­стать в выгодном свете перед третьей стороной или от угроз со стороны третьих сторон.

6. Применяемые конфликтующими сторонами стратегию и тактику (оценивание и/или изменение преимуществ, недостатков и субъективных возможностей и попытки одной из сторон оказать влияние на представление дру­гой стороны о преимуществах или недостатках первой посредством тактики, которая может варьироваться по таким измерениям, как легитимность — нелегитимностъ, по соотношению использования позитивных и не­гативных стимулов, таких, как обещания и поощрения или угроза наказания, свобода выбора — принуждение, открытость и надежность связи, обмен информацией, уровень доверия, типы мотивов и т. д.). На эти темы много писали исследователи «феномена» сделок и мирных соглашений (напр.: Шеллинг, 1960, Боулдинг, 7962, Стивене, 1963, Уолтон и Маккерси, 1965). Оче­видно, что такие процессы, как достижение сделок, взаимное влияние, связь, возникают как между наро­дами, так и между отдельными индивидами. Значение таких процессов, как принуждение, убеждение, шан­таж и давление, доверительность или симпатизирова-ние, одинаково полезно и для тех, кто собирается зани­маться консультированием родителей, и для тех, кто занимается консультированием королей.

7. Результаты конфликта для его участников и заинтересо­ванных сторон (выгоды или потери, связанные с непосред­ственным предметом конфликта, внутренние изменения у участников конфликта, связанные с их участием в конф­ликте, долгосрочные перспективы взаимоотношений меж­дуучастниками конфликта, репутация участников в ходе конфликта у различных заинтересованных сторон). Дейст­вия, предпринимаемые в ходе конфликта, и их результа­ты обычно оказывают влияние на конфликтующих. Динамика межличностного, межгруппового или меж­дународного конфликта, видимо, имеет схожие характе­ристики и зависит от таких процессов, как «самосбываю­щиеся пророчества», предубеждения или невольные обя­зательства. Например, похоже, что как для групп, так и для отдельных индивидов самосбывающиеся пророчества

приводят к враждебности в отношении другой стороны в ответ на проявление враждебности в отношении себя, вы­званное ожиданиями враждебности первой стороны. Точ­но так же группы, как и отдельные индивиды, склонны рассматривать свои действия в отношении противопо­ложной стороны как более оправданные и «добронаме-ренные», чем действия другой стороны в отношении себя.

Все вышесказанное, касающееся конфликтов различных типов с участием индивидов, групп, организаций или целых народов, не означает, что механизмы или возможности по­лучения информации, принятия решений и действия одина­ковы. Индивид не сможет совершить ошибки «группового сознания». Тем не менее нельзя игнорировать тот факт, что как народы, так и отдельные индивиды обладают способ­ностью действовать, хотя и не могут совершать те или иные действия: страна (народ) может объявить войну, человек — нет, человек может влюбиться, а страна (народ) — нет.

В задачу данной работы не входит подробное объясне­ние концепции, лежащей в основе предположения о целе­сообразности рассматривать межличностные, межгруппо­вые и международные конфликты при помощи одинаковых понятий, однако было бы полезно уяснить, что мой подход является социально-психологическим. Вот некоторые ключе­вые моменты социально-психологического подхода.

1. Каждый участник социального взаимодействия реаги­рует на другого с учетом собственных оценок другого, которые могут не совпадать с реальностью.

2. Каждый участник социального взаимодействия, осоз­навая степень информированности другой стороны, подвергается влиянию собственных ожиданий дейст­вий другой стороны, а также своего восприятия поведе­ния другой стороны. Эти оценки могут быть, а могут и не быть точными; способность стать на место другого и предсказывать его действия не является значительной ни в межличностных, ни в международных кризисах.

3.Социальное взаимодействие не только может быть ини­циировано различными мотивами — оно может поро­дить новые и погасить старые. Оно не только детерми­нированное, но и детерминирующее. В процессе пони­мания и объяснения предпринятых действий возника­ют новые ценности и мотивы. Более того, социальные взаимодействия делают их участников более воспри­имчивыми к внешним моделям и примерам. Так, например, личность ребенка во многом формируется за счет его взаимодействия с родителями и сверстниками и с людьми, с которыми он себя идентифицирует. Точ­но так же на государственные институты одной страны могут оказать сильное влияние ее взаимодействия с институтами другой или существующие там модели функционирования.

4. Социальное взаимодействие происходит в социальной среде — в семье, в группе, в общине, в стране, в цивили­зации, — которая выработала технику, символы, катего­рии, правила и ценности, подходящие для взаимодейст­вия людей. Таким образом, чтобы понять суть происхо­дящего при социальных взаимодействиях, необходимо рассматривать их в более общем социальном контексте.

5. Хотя каждый участник социального взаимодействия, будь то группа или индивид, представляет собой слож­ную систему взаимодействующих подсистем, он может действовать как целое. Принятие решения индивидом или группой может вызвать внутреннее противоречие между различными интересами и ценностями по пово­ду контроля над действием. Внутренняя структура и внутренние процессы присущи всем социальным еди­ницам (хотя у индивидов они менее заметны).

Функции конфликта

Правомерность употребления одинаковых концепций при обсуждении конфликтов между различными социаль­ными единицами подчеркивается с целью оправдать под­ход к вопросу в этом томе. Главный вопрос касается тех условий, которые определяют возможность конструктив­ных или деструктивных последствий конфликта. Подход состоит в исследовании различных уровней конфликта с целью определить какие-либо ключевые параметры, могу­щие пролить свет на различные ситуации конфликта с тем, чтобы далее изучить их в лабораторных условиях.

Центральная мысль этого исследования состоит в до­пущении, что конфликт имеет потенциальную персональ­ную и общественную ценность.

Конфликт имеет множество позитивных функций (Зиммелъ, 1955; Козер, 1956). Он предотвращает стагна­цию, стимулирует интерес и любопытство, выступая в роли медиатора, с помощью которого артикулируются цроблемы, находятся их решения, служит основой социальных и персональных изменений. Конфликты часто являются ча­стью процесса тестирования и оценки кого-либо и могут быть весьма полезными для исследователя, если какая-ли­бо сторона конфликта полностью использует свои возмож­ности. Плюс ко всему конфликт четко разделяет различные группы и этим способствует установлению групповой и персональной идентификации; внешний конфликт часто приводит к внутреннему сплочению. Более того, как пола­гает Козер (1956, с. 154—155), в «нецентрализованных груп­пах и свободных обществах конфликт, направленный на разрешение трений между противниками, часто играет ста­билизирующую и интегративную роль. Позволяя четкое и ясное выражение противоречащих требований, эти социа­льные системы получают возможность усовершенствовать свою структуру путем исключения источников трений. Множественные конфликты, которые они (эти системы) испытывают, помогают им избавиться от источников внут­реннего антагонизма и добиться сплоченности. Эти систе­мы снабжают себя, путем институционализации конфлик­та, важным стабилизирующим механизмом.

Вдобавок к этому внутригрупповой конфликт часто вдыхает новую жизнь в существовавшие нормы или при­водит к возникновению новых. В этом смысле социаль­ный конфликт выступает в роли механизма для установки норм, соответствующих новым условиям. Такое поведе­ние выигрышно для гибких обществ, потому что создание или усовершенствование норм придает им жизнеспособ­ность в новых условиях. Такой механизм отсутствует в же­стких системах: подавляя конфликт, они подавляют пре­дупредительный сигнал, что в конце концов приводит к катастрофическим последствиям.

Внутренний конфликт может также служить средст­вом выяснения относительной силы противоположных интересов, позволяя создать механизм для сохранения или изменения внутреннего баланса сил. Поскольку возник­новение конфликта символизирует отказ от существовав­ших взаимоотношений внутри системы, то в результате выяснения соотношения сил в ходе конфликта устанавли­вается новый баланс и взаимоотношения продолжаются на новой основе».

Я специально сделал упор на позитивных функциях конфликта и привел их исчерпывающий список, поскольку конфликт часто рассматривается как зло, как будто это обязательно психопатология, социальный беспорядок или война. Поверхностное понимание психоаналитической теории с ее упором на «принцип удовольствия», теории ограничений, упирающей на избежание трений, и диссо-нансной теории с ее озабоченностью насчет избегания диссонансов может привести к выводу, что психологиче­ской утопией может быть бесконфликтное существова­ние. Тем не менее очевидно, что люди стремятся к конф­ликту, участвуя в спортивных состязаниях, посещая теат­ры, читая романы, вступая в интимные отношения или за­нимаясь интеллектуальной деятельностью. К счастью, ни­кому не грозит перспектива бесконфликтного существо­вания. Конфликты не могут быть ни полностью исключе­ны, ни даже подавлены надолго.

Некоторые определения

Здесь будет полезно дать определения некоторым ключе­вым терминам, используемым в тексте. Конфликт возникает при столкновении несовместимых действий. Несовмести­мые действия могут возникнуть у индивида, в группе, в на­ции; такие конфликты называются внутриличностными, внутригрупповыми или внутринациональными. Они могут также возникать между двумя или более персонами, группа­ми или нациями; такие конфликты называются межлично­стными, межгрупповыми или международными. Несовмес­тимым называется действие, которое предотвращает, меша­ет, вмешивается или каким-либо иным образом делает менее вероятным или менее эффективным другое действие.

Термины соперничество VL конфликт зачастую исполь­зуются как синонимы, что неверно. Хотя соперничество приводит к конфликту, не все стадии конфликта могут быть названы соперничеством. Соперничество подразу­мевает противоположность целей участвующих сторон, причем с увеличением шансов одной из сторон на дости­жение цели уменьшаются шансы другой. В конфликте, развившемся из соперничества, несовместимые действия проистекают из несовместимости целей. Тем не менее конфликт может возникнуть и при отсутствии явной про­тивоположности целей. Так, если муж и жена спорят о ме­тодах лечения комариных укусов своего ребенка, это не означает противоположности их целей — их цели как раз сходны. Это различение между конфликтом и соперниче­ством представляет собой не просто теоретические изыс­кания, оно весьма важно в отношении темы, лежащей в основе данной книги. В частности, конфликт может прои­зойти в кооперативной или сопернической среде, а про­цесс разрешения конфликта в значительной мере зависит от этой среды.

Данная работа изучает психологические (связанные с восприятием) конфликты, т.е. конфликты, которые суще­ствуют психологически для участвующих сторон. Однако это не означает, что восприятие всегда верифицировано или, наоборот, имеющая место несовместимость — лишь плод восприятия.

Возможность того, что природа конфликта может быть неверно понята, означает, что возможность возникновения конфликта может быть определена по непониманию или не­хватке информации. Таким образом, возникновение или не возникновение конфликта никогда не находятся в точной зависимости от реального положения вещей. Кроме того, что существует возможность недопонимания, еще одна при­чина состоит в воздействии психологических факторов на определение конфликта. Конфликт также определяется теми ценностями, которые исповедуются его участниками. Даже классический пример конфликта — двое голодных мужчин на плоту с ограниченным запасом еды — может по­терять свой смысл, если хотя бы один из них исповедует та­кие социальные или региозные ценности, которые намного сильнее чувства голода или инстинкта самосохранения.

Вкратце суть вышесказанного состоит в том, что ни возникновение конфликта, ни его результаты не являются в полной мере детерминированными объективными усло­виями. Это означает, что судьба участников конфликта не всегда определяется внешними условиями. Возможность развития конфликта по конструктивному или деструктив­ному пути, таким образом, подвержена влиянию даже при наименее благоприятных условиях. Точно так же даже при наиболее благоприятных условиях психологический фак­тор может повести конфликт по деструктивному пути. Важность «реального» конфликта нельзя отрицать, тем не менее психологический процесс восприятия и оценива­ния также «реален», и он приводит к превращению объек­тивных условий в ощущение конфликта.

Типология конфликтов

Несмотря на обилие существующих типологий конф­ликтов (см., напр.: Боулдинг, 1960, а также многочислен­ные статьи в первом номере «Журнала о разрешении кон­фликтов», 1957), в таблице 1 представлена еще одна. В ней конфликты различаются по соотношению между объек­тивным состоянием дел и оценкам состояния дел конф­ликтующими сторонами. Определения 6 подобных типов конфликтов приведены ниже.

Таблица 1 Типология конфликтов

* Состояние дел, испытываемое и воспринимаемое одной из сторон конфликта. Другая сторона может, конечно, испытывать и воспри­нимать его иначе. Таким образом, для А конфликт может быть под­мененным, а для В конфликт может быть латентным.

Истинный конфликт

Это объективно существующий тип конфликта, вос­принимаемый «правильно». Он не зависит от легко меня­ющихся условий среды. Так, если жена хочет использовать одну из комнат как студию для рисования, а муж хотел бы разместить там свой рабочий кабинет, мы имеем дело с «ре­альным, истинным» конфликтом. Это утверждение осо-

бенно верно, если и она, и он могут использовать эту ком­нату только в одно и то же время. Истинные конфликты трудно разрешаются дружественным образом, если только участвующие стороны не начинают сотрудничать в деле разрешения обоюдной проблемы установления приорите­тов или не приходят к соглашению относительно нейтра­льного и взаимно признанного институционального меха­низма разрешения конфликта (напр, арбитража или под­брасывания монетки).

Случайный конфликт

В этом случае существование конфликта зависит от не­коего набора обстоятельств, не осознаваемого конфликту­ющими сторонами. Таким образом, истинный конфликт, рассмотренный в предыдущем абзаце, можно рассматри­вать как «случайный», если бы был какой-нибудь чердак, или гараж, или другое помещение, которое можно было бы легко превратить в студию или кабинет. Случайный конфликт не имеет места, если признается существование альтернативных ресурсов для удовлетворения нужд конф­ликтующих. «Случайные» конфликты трудно разрешать только в тех случаях, когда возможности маневра для кон­фликтующих слишком узки как результат недостаточных познавательных ресурсов или же сильных эмоциональных трений. Кроме того, если предмет «случайного» конфлик­та стал настолько важен, что его замена альтернативой мо­жет привести к потере лица, конфликт теряет свою «слу­чайность» и легкую разрешаемость.

Подмененный конфликт

При этом типе конфликта стороны спорят, так сказать, по «неверному» поводу. Муж и жена, например, могут кон­фликтовать по поводу денег (получаю ли я достаточно от нее в обмен на то, что даю ей? Действительно ли он дает мне достаточно?), подменяя тем самым «невыраженный» кон­фликт на сексуальной почве. Выраженный конфликт — это конфликт-манифест, а не выраженный непосредственно — конфликт-основа. Конфликт-манифест обычно отра­жает конфликт-основу в символической форме; непрямая форма выражения является безопасным путем обсуждения конфликтов, которые могут показаться слишком деликат­ными или острыми, чтобы говорить о них или заниматься

ими напрямую. Кроме того, конфликт-манифест может просто отражать общую нервозность и напряжение между конфликтующими сторонами по поводу нерешенного кон­фликта-основы — неразрешенных трений, ведущих к по­вышенной чувствительности к проявлениям неуважения, повышенной агрессивности и т. п.

Конфликт-манифест может принимать разные формы: невротическая персона, постоянно озабоченная тем, выклю­чена ли плита; спор двух братьев о том, какую программу ТВ смотреть; конфликт между школьным советом и профсоюзом учителей по поводу учительских назначений; международный спор по поводу обвинений в нарушении воздушного про­странства. Каждый из этих конфликтов-манифестов может быть симптомом конфликта-основы. Невротическая персона пытается доверять самой себе, но боится непредсказуемости своих действий; двое братьев борются за внимание со сторо­ны семьи и т. д. Часто конфликты-манифесты можно разре­шить лишь временно — до тех пор, пока не будет разрешен конфликт-основа или конфликт-манифест не будет рассмат­риваться как отдельный конфликт. С другой стороны, иногда разрешению конфликта-основы способствует «работа» с его безопасными, «подмененными» формами, с которыми зачас­тую легче работать, чем с основным конфликтом.

Безатрибутивный конфликт

Здесь мы имеем дело с неподлинными участниками конфликта и, как результат, с неподлинным основанием конфликта. Это может быть неосознанная ошибка, когда кто-то ругает ребенка за что-либо, сделанное по указанию родителей, или же такая ошибка может поощряться сторо­ной, которая выигрывает от этого. «Разделяй и властвуй» — это известная формула ослабления группы путем раз­жигания внутреннего конфликта с целью скрыть истин­ный конфликт между группой и ее завоевателем. Анало­гично, если наблюдается дефицит рабочих мест, то белые и черные рабочие скорее будут клеймить не правительство или социальную систему, а друг друга. Такая ошибка мо­жет быть следствием косвенного влияния идеологии, ко­торая склонна объяснять экономические проблемы де­фектами отдельных людей или групп, а не экономической системы. Одной из задач групп, заинтересованных в изме­нении социальной системы, является снижение количества безатрибутивных конфликтов и разделяющих внутрен­них конфликтов, с тем чтобы повысить эффективность со­трудничества маловлиятельных групп.

Латентный конфликт

Это такой конфликт, который должен возникнуть, но не возникает. Это может происходить оттого, что конф­ликт «подменен», подавлен, безатрибутивен или же не су­ществует психологически. Если женщина полагает, что доминирующее положение мужчин в экономике и поли­тике нормально, она не будет бороться против мужского шовинизма, но даже если она отрицает превосходство муж­чин, она не будет бороться за права женщин, пока не осоз­нает существующую дискриминацию в их отношении. Та­ким образом, одной из задач тех, кто выступает за социаль­ный прогресс, является превращение латентных конфлик­тов в осознанные. «Повышение сознательности» происхо­дит при одновременном усилении самоидентификации че­ловека (как женщины, как черного, как рабочего) и эскала­ции конфликта с теми, кто отрицает его идентичность.

Фальшивый конфликт

Имеется в виду возникновение конфликта, когда для этого отсутствуют объективные условия. Такой конфликт всегда предполагает неверное восприятие или неверное понимание. Учитывая известную «неаккуратность» вос­приятия индивидов, групп и даже народов, такие конф­ликты можно назвать всеобъемлющими, и они встречают­ся повсеместно. Возникший фальшивый конфликт может породить новые мотивы, которые превратят его в настоя­щий. Такое превращение более вероятно в сопернической среде, чем в кооперативной.

Шесть типов конфликта, описанные выше, не являются взаимно исключающими.

Подмененный или безатрибут­ный конфликты предполагают наличие неосознанного или скрытого конфликта. Более того, в любой конфликтной си­туации взаимодействие между враждующими сторонами может трансформировать конфликт из одного типа в дру­гой. Плюс к этому конфликт может быть ложным, имею­щим несколько основ и несколько участников, т. е. мы мо­жем столкнуться с истинным конфликтом по одному пред-

мету, подмененным — по другому и с элементами безатри­бутивного — в отношении третьего и четвертого.

Конфликт, независимо от своего типа, может возник­нуть на различной основе. Ниже дается описание пяти главных оснований для конфликтов.

Контроль над ресурсами

Такие ресурсы, как пространство, деньги, собствен­ность, власть, престиж, пища и т. д., могут рассматривать­ся как неделимые, и, если две стороны или более предъяв­ляют претензии на обладание этим ресурсом или его ча­стью, между ними очень вероятно возникновение конф­ликта. Конфликты подобного типа трудно разрешать кон­структивно, если имеешь дело с жесткой фиксацией кон­фликтующих на конкретном ресурсе и нет мало-мальски удовлетворительных заменителей.

Предпочтения и антипатии

Многие конфликты связаны с пересечением или втор­жением деятельности или предпочтений одного человека или группы в деятельность и предпочтения других. Буду­щая невеста любит своих кошек и не желает с ними расста­ваться, а ее будущий муж терпеть их не может. Сосед лю­бит играть на пианино в доме с тонкими стенами. Суть конфликта не в абстрактом праве одних иметь предпочте­ния и т. п., а в том, насколько они мешают предпочтениям и симпатиям других. Такие конфликты легко решаются простым дистанцированием с тем, чтобы не проявлять свои предпочтения и хобби в одно и то же время в одном и том же месте. Тем не менее иногда эти симпатии-антипа­тии оказываются взаимосвязаны в более сложный узел от­ношений (любит ли он меня достаточно сильно, чтобы терпеть моих кошек?), и такую «символическую» борьбу не решить, пока не разрешен конфликт-основа.

Ценности

Многие конфликты касаются того, «как должно быть». Один предпочитает тип правительства, при котором дела­ется упор на социальную справедливость, другой — такой тип, при котором главную роль играет личная свобода. Цен­ностные конфликты могут возникать вокруг относительно узких (можно ли применять аэрозоли против моли?) или же более широких вопросов, когда сталкиваются различные идеологические или религиозные ценности. Но не различие во взглядах само по себе ведет к конфликту. –дело в желании одной из сторон установить свои ценности как доминирующие и обязательные даже для тех, кто не согласен с ними. Ценностный конфликт с большей вероятностью возникает , когда противоположные ценности вовлекаются в политические или юридические действия, например, когда законодательный орган решает вопрос запрещения абортов или же деревенский совет должен решить, разрешать ли обработку деревьев химикалиями или нет. Если же не наблюдается же­лания утвердить превосходство одной ценности над другой или же подчинить ей людей с противоположными или дру­гими ценностями, конфликт маловероятен.

Представления

Многие конфликты связаны с оценкой имеющегося: фактов, информации, знаний или представлений о реаль­ности. Конфликт может быть связан с тем, как восприни­мают двое одно и то же. Прекрасным примером можно считать расхождения в показаниях двух свидетелей дорожной аварии. Конфликт может касаться и такой тонкой ма­терии, как расхождение насчет взаимосвязи явлений. Один экономист полагает, что лучшим способом предска­зать тенденции национальной экономики является изуче­ние показателей X, Y и Z; другой считает, что лучшими ин­дикаторами являются А, В и С. Работа Эша и его коллег (1956), изучавших восприятие конфликта, а также иссле­дование Хаммонда и его коллег (1965), исследовавших конфликты, связанные с познавательными оценками, по­казали, что такие конфликты могут сильно расстроить, если оппонента или его взгляды нельзя объявить некомпе­тентными или спорными. Несогласие с фундаментальны­ми представлениями человека рассматривается как вызов его способности понимать и воспринимать реальность. Если Вы не уверены в том, во что Вы верите, Ваша способ­ность действовать рационально ставится под вопрос.

Не все различия в представлениях ведут к конфликту. Жена может считать, что загорание полезно для кожи, муж — наоборот, но между ними не возникнет конфликт до тех пор, пока они не будут вынуждены действовать вместе в области, относящейся к их взглядам, или пока один из них или же оба не решат, что ее или его представление о заго-рании должно быть принято другим, или если это пред­ставление является настолько важным для их мировоззре­ния, что вызов ему должен быть отвергнут.

Природа взаимоотношений между сторонами

Двое могут конфликтовать из-за различия своих взгля­дов и желаний по поводу своих взаимоотношений. Оба могут стремиться к доминированию, или, наоборот, один может желать большей «привязанности», чем другой, и т.д. Иногда конфликт по поводу взаимоотношений слишком сложен, чтобы вести его открыто и напрямую, и тогда он остается латентным или подменяется.

Деструктивные и конструктивные конфликты

Еще одним важным различием между конфликтами является их деление на деструктивные и конструктивные.

В своих крайних проявлениях эти типы легко опреде­лить. Так, конфликт является деструктивным, если его участники неудовлетворены его исходом и чувствуют себя обделенными его результатами. Аналогично конфликт яв­ляется конструктивным, если его участники довольны его исходом и полагают, что в результате него они получили пользу. Нужно также отметить, что в большинстве случаев конфликт, результаты которого удовлетворяют всех участ­ников, будет более конструктивным, чем когда удовлетво­рены лишь некоторые из участников.

Конечно, определить и измерить удовлетворен­ность-неудовлетворенность и выигрыш-проигрыш легче в лабораторных условиях, чем в повседневных сложных групповых конфликтах. Тем не менее даже при таких сложных ситуациях возможно сравнивать конфликты на основании их результатов. В некоторых случаях перегово­ры между руководством предприятия и профсоюзом могут привести к длительным забастовкам и существенным по­терям для обеих сторон; в другом случае такие переговоры могут привести к взаимоприемлемому соглашению, при котором обе стороны добьются части своих требований. В некоторых случаях ссора между мужем и женой может прояснить скрытое недопонимание и привести к большей близости; в других она может привести к большему раздра­жению и отчуждению.

В. С. Мерлин

РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ КОНФЛИКТЕ1

Данная работа В. С. Мерлина заложила основы теории психологиче­ского конфликта в отечественной науке. Несмотря на некоторую идеологическую и «теоретическую» ортодоксальность, подход автора к изучению природы психологического конфликта не теряет актуаль­ности и сегодня. Определение внутриличностного конфликта, данное В. С. Мерлиным, является сегодня классическим, что находит отраже­ние в ряде работ, выполненных сегодня в Пермской психологической школе.

Печатается по изданию: Мерлин В. С. Личность и общество. — Пермь, 1990.

Психологические конфликты как форма развития личности.

Приспособление личности к деятельности — состояние динамического неустойчивого равновесия. В процессе деятельности равновесие это постоянно нарушается. Если при этом возникает состояние более или менее длительной дез­интеграции личности, выражающееся в обострении суще­ствовавших ранее или в возникновении новых противоре­чий между различными сторонами, свойствами, отноше­ниями и действиями личности, то такое психологическое состояние обозначается как психологический конфликт. В психологическом конфликте нарушение приспособления личности к деятельности приобретает длительный и острый характер. Дезинтеграция личности всегда связана с большей или меньшей дезинтеграцией нервной деятельно­сти, острая форма которой выражается в реактивном пси­хогенном неврозе. Дезинтеграция личности проявляется в нарушении прежней структуры личности, изменяется связь и соотношение мотивов и отношений личности.

Не всякое нарушение приспособления личности к дея­тельности связано с психологическим конфликтом. Как мы видели выше, приспособление личности может быть восстановлено путем целого ряда приспособительных действий и процессов, например изменением уровня притязаний, переносом мотивов с цели на средства. Психоло­гический конфликт возникает лишь при определенных специфических условиях. Условия эти одновременно внешние и внутренние.

Внешние условия конфликта в основном сводятся к тому, что удовлетворение каких-либо глубоких и актив­ных мотивов и отношении личности становится вовсе не­возможным или ставится под угрозу. Внешние условия конфликта в жизни любого человека в любом обществе возникают с неизбежной необходимостью. Во-первых, уже в силу борьбы с природой возникают неизбежные трудности и препятствия для удовлетворения мотивов и отношений личности. Во-вторых, удовлетворение одних мотивов с неизбежностью порождает новые, еще неудов­летворенные мотивы. Этот вечный рост и развитие неу­довлетворенных еще мотивов — необходимое условие об­щественного развития. И, наконец, одним из наиболее важных внешних источников конфликтов является то, что общественная жизнь с необходимостью требует подавле­ния или ограничения различных мотивов, иногда очень глубоких и активных, например, стремление к сохране­нию жизни. Поэтому, хотя содержание и характер внеш­них условий конфликта очень различны в зависимости от общеисторических и биографических условий, их возник­новение неизбежно и необходимо.

Однако все перечисленные внешние условия, препят­ствующие удовлетворению мотивов и отношений лично­сти, недостаточны для возникновения психологического конфликта. Даже смертельная опасность может не быть ис­точником психологического конфликта. Точно так же го­лод, болезнь, инвалидность далеко не всегда приводят к психологическому конфликту. Последний возникает толь­ко тогда, когда эти внешние условия порождают опреде­ленные внутренние условия. Поэтому В. Н. Мясищев справедливо различает эмоциональный шок, возникаю­щий вследствие чисто внешних условий (например при смертельной опасности) и невроз, являющийся результа­том психологического конфликта и возникающий только при определенных внутренних условиях.

Внутренние условия психологического конфликта сводятся к противоречию между различными мотивами и отношениями личности, например долга и личных инте­ресов, или к противоречию между возможностями и стремлениями личности. Так, ситуация смертельной опас­ности на войне не вызывает психологического конфликта ни тогда, когда мотив долга господствует над мотивом лич­ной безопасности, ни тогда, когда мотив долга вовсе отсут­ствует. Психологический конфликт при смертельной опас­ности возникает лишь в результате борьбы этих двух моти­вов. Точно так же трудности и препятствия при удовлетво­рении мотивов вызывают конфликт лишь в том случае, если эти трудности порождают какие-либо новые проти­воположные мотивы. Общественные запреты также вызы­вают психологический конфликт только тогда, когда они осознаются как должные, справедливые, необходимые. При этом, как указывает В. Н. Мясищев, переживания яв­ляются источником невроза, который представляет собой патофизиологическое выражение конфликта, «...лишь в том случае, если они занимают центральное или, по край­ней мере, значительное место в системе отношений лич­ности к действительности».

Разумеется, что внутренние условия психологического конфликта появляются не спонтанно, а сами, в свою оче­редь, обусловлены внешней ситуацией и историей личности. Внешние условия, порождающие психологические конфликты у человека, существуют и у животных. У них с необходимостью возникают такие условия, при которых становится невозможным удовлетворение их инстинктов. Эти условия могут быть созданы даже в психологическом эксперименте. Например, в экспериментах с фрустрацией на пути к пище животное получает сильный электриче­ский разряд. В таких ситуациях у животных наблюдаются специфические эмоциональные реакции — реакции фру­страции. Если такая ситуация многократно повторяется и имеет длительный характер, то у животного возникает не­вротическое состояние, выражающееся в дезинтеграции приспособительной деятельности. Однако между такой дезинтеграцией у животных и психологическими конфлик­тами у человека есть существенное принципиальное отли­чие. Животное не в состоянии осознать объективную обу­словленность конфликтной ситуации, поэтому дезинтегра­ция деятельности у него может быть преодолена только в том случае (и то далеко не всегда), если изменяется порож­дающая ее объективная ситуация. До тех пор, пока сохра­няется та же ситуация, конфликт необратим. Между тем у человека психологический конфликт может быть преодолен даже в том случае, когда объективная ситуация остает­ся той же. Осознавая объективные причины и условия, по­родившие конфликт, человек в состоянии изменить свое отношение к ним. Если же этого не происходит, то воз­никшая в конфликте дезинтеграция личности сохраняется и углубляется, происходит большая или меньшая дефор­мация структуры личности и приспособление к деятель­ности совершается на более низком уровне.

Другое отличие психологических конфликтов у чело­века заключается в том, что они порождаются широко обобщенными мотивами и отношениями, отсутствующи­ми у животных. Поэтому дезинтеграция деятельности, в которой выражается психологический конфликт у челове­ка, также приобретает чрезвычайно широкий и обобщен­ный характер и распространяется на самые различные сферы его жизни.

Развитие и разрешение конфликта представляет собой острую форму развития личности. В психологическом конфликте изменяются прежние и формируются новые отношения личности; изменяется самая структура лич­ности. Более того, психологический конфликт — необхо­димое условие развития самосознания. Вот почему ис­следование психологических конфликтов приобретает существенное значение для понимания развития и струк­туры личности. Общие закономерности формирования личности в деятельности проявляются здесь в течение сравнительно короткого времени и в острой форме.

Так как острый психологический конфликт проявля­ется в психогенном реактивном неврозе, то клиника не­врозов стала одним из основных источников психологиче­ских теорий личности. Именно на этой основе выросла одна из самых популярных в идеалистической психологии теорий — теория фрейдизма и неофрейдизма.

Основной клинический факт, послуживший толчком для развития теории Фрейда, заключается в том, что моти­вы, которыми сам больной объясняет свои болезненные переживания, не совпадают с подлинными мотивами, по­родившими заболевание. Об этом свидетельствует то, что гипнотическое внушение, снимавшее эти мотивы, тем не менее оказывалось неэффективным при лечении невроза. Неэффективной была и так называемая рациональная психотерапия (Дюбуа), пытавшаяся преодолеть эти моти­вы путем логического убеждения. Исходя из этих фактов,Фрейд предположил, что подлинные мотивы, вызываю­щие невроз, бессознательны. Основное положение фрей­дистских и неофрейдистских теорий заключается в том, что в результате психологического конфликта поведение определяется бессознательными мотивами. Что касается содержания бессознательных мотивов, то для понимания сущности фрейдизма оно не имеет существенного значе­ния. У самого Фрейда первоначально это было половое влечение, понимаемое в очень широком смысле как удов­летворение, вызванное раздражением слизистых оболочек (либидо). Затем он присоединил к этому другой бессозна­тельный мотив — влечение к смерти. Несущественна для фрейдизма характеристика бессознательных мотивов как биологических. Так, у Адлера (1928) в качестве такого мо­тива выступает стремление к могуществу, у Фромма (1944) — стремление утвердить свою индивидуальность, т. е. мо­тивы, присущие только человеку. Существенно, однако, то, что бессознательные мотивы, возникающие в психологиче­ском конфликте, являются общечеловеческими, природ­ными. Именно поэтому они не могут отражать социальных закономерностей развития личности.

Другое основное положение фрейдизма и неофрей­дизма заключается в том, что в психологическом конф­ликте мотив становится бессознательным потому, что по­давляется и вытесняется из сознания другими противо­действующими ему мотивами, связанными с реальными или мнимыми нравственными и социальными запретами. Мотив, ставший бессознательным, ищет своего удовлет­ворения на обходных путях, в таких проявлениях и симво­лических образах, которые прямо и непосредственно не противоречат этим социальным и нравственным запре­там. Эти проявления и действия и представляют собой не­вротические проявления.

В новейших неофрейдистских теориях существенное значение в развитии личности придается не столько самим мотивам, сколько бессознательным формам реагирования на неудовлетворение мотива. Неудовлетворение или по­давление мотива вызывает различные формы агрессивных реакций против реального или воображаемого «виновни­ка» неудовлетворения. Направленность этих агрессивных реакций на различных «виновников» создает якобы уста­новки и отношения личности (Розенцвейг, 1944). Наобо­рот, восстановление личности после невроза достигается тогда, когда больному удается отдать себе отчет в вытес­ненных из сознания мотивах и найти такое сознательное их удовлетворение, которое не противоречит социальным запретам и нормам. Таким образом, с этой точки зрения основной путь развития личности в психологическом кон­фликте — это акт самосознания, очищающий подавлен­ный мотив (катарзис).

Другое общее положение динамической психологии заключается в том, что та или иная степень неудовлетворе­ния природных мотивов ребенка неизбежна и необходима с первых лет его жизни, т. к. эти мотивы вступают в проти­воречие с социальными и нравственными нормами, с пра­вилами поведения и вообще с объективными условиями жизни в любом обществе.

За исключением потребности в воздухе, рассуждает, на­пример, Саймондс (1946), все остальные потребности ни­когда не удовлетворяются полностью в каждый момент жизни. Таким образом, ребенок обречен на конфликт. Все последующие психологические конфликты в жизни возни­кают на почве детских конфликтов, тех необратимых изме­нений личности, которые произошли в раннем возрасте. Из этих положений фрейдистских и неофрейдистских концеп­ций вытекают их основные пороки и основные проблемы исследования психологических конфликтов, разрешение которых необходимо для преодоления этих пороков.

Противоречия, порождающие конфликт с точки зре­ния фрейдизма, создаются вечными неизбежными проти­воречиями между природными влечениями человека и требованиями любого общества. Конкретные объектив­ные причины неудовлетворения в раннем детстве, с точки зрения одних авторов, определяются индивидуальными биографическими условиями. Также полагают, что при­чина конфликта с природой человека коренится в общих условиях жизни современного общества (К. Хорни, 1937) или в специфических нормах и традициях воспитания в раннем детстве, характерных для данной культуры. Авто­ры при любом из этих объяснений не видят тех подлинных причин психологических конфликтов, которые обуслов­лены социально-экономической структурой общества. С этой точки зрения проявляющиеся в психологическом конфликте отношения личности не отражают историче­ских общественных отношений и социально-классовую структуру общества.

Полное преодоление идеалистических и реакционных фрейдистских теорий личности возможно только на их соб­ственной территории исследования. Необходимо в конк­ретном клиническом исследовании психологических кон­фликтов найти правильное, материалистическое их объяс­нение. При этом один из важнейших путей обоснования те­ории конфликтов — новые психотерапевтические пути вос­становления личности. Чтобы преодолеть антиисторизм фрейдистских концепций, надо исследовать такие психо­логические конфликты и психогенные неврозы, возникаю­щие на их основе, которые типичны для нашего общества и отсутствуют в клиническом материале фрейдистов. Такими являются конфликты, возникающие на основе отрицатель­ной общественной оценки или недооценки трудовой деяте­льности человека. Их специфичность для советского обще­ства объясняется тем особым местом, какое занимает отно­шение к труду в личности советского человека. Как возни­кают и протекают эти конфликты?

Возникновение психологических конфликтов на основе исторически обусловленных и специфичных для данного общества мотивов и отношений личности, одна­ко, отнюдь не исключает существования других конфлик­тов на основе общечеловеческих мотивов, например вы­званных смертью близкого человека. Среди этих общече­ловеческих мотивов классическая теория Фрейда придает универсальное значение половому влечению. Порок фрей­дизма заключается не только в антиисторичности понима­ния личности, но и в уродливо-одностороннем понимании роли общечеловеческих мотивов в психологических конф­ликтах. Для преодоления Этого порока существенное зна­чение имеет исследование любовных конфликтов, в кото­рых половое влечение играет активную действенную роль. Правда, понятие либидо у Фрейда значительно шире, чем обычное понимание полового влечения. Однако очевид­но, что половое влечение представляет собой одну из форм фрейдовского либидо. Какова же подлинная роль полово­го влечения в любовных конфликтах? В какой связи оно находится с другими мотивами и отношениями личности в психологическом конфликте?

С фрейдистской точки зрения, движущей силой разви­тия личности в конфликте являются бессознательные мо­тивы. Поэтому нельзя судить о подлинных мотивах конф­ликта по осознанным мотивам и отношениям личности.

Сознательные обобщенные мотивы и отношения личности играют роль лишь маски, оправдывающей человека в своих собственных глазах и в глазах общества. Это утверждение противоречит всей теории и практике нашего воспитания, основная задача которого — воспитание сознательности. Чтобы преодолеть это, необходимо выяснить, какова под­линная роль и происхождение бессознательных мотивов в психологическом конфликте. Действительно ли единст­венный путь разрешения противоречия между мотивами заключается в том, что наиболее действенный мотив вытес­няется из сознания, становится бессознательным?

С фрейдистской точки зрения, развитие личности пре­допределяется психологическими конфликтами раннего детства. Такое представление не в состоянии раскрыть подлинную социальную историю личности, роль школы, коллектива, труда в формировании личности. При таком представлении нельзя понять и объяснить тех очевидных сдвигов и коренных изменений личности, которые мы на­блюдаем на протяжении всей жизни человека. Чтобы пре­одолеть это, во-первых, необходимо исследовать такие психологические конфликты взрослых, в возникновении которых наиболее очевидную роль играет какая-либо мас­совая внешняя ситуация и поэтому индивидуальные со­бытия раннего детства не имеют существенного значения. Таковы, например, конфликты инвалидности. Во-вторых, необходимо отобрать такие случаи, когда в анамнезе от­сутствуют указания на невропатические и психопатиче­ские отклонения в поведении в детстве, которые можно было бы связать с конфликтными переживаниями.

С фрейдистской точки зрения, восстановление лично­сти после психологического конфликта достигается путем акта самопознания, осознания подавленных влечений и источников этого подавления. Таким образом, совершенно игнорируется роль активной коллективной деятельности в формировании личности — одного из основных принци­пов коммунистического воспитания. Чтобы преодолеть это, необходимо исследовать, какую роль в разрешении психологического конфликта и в восстановлении личности после психогенного невроза играет психотерапия, опираю­щаяся на активную деятельность самого больного (актоте-рапия) и на вовлечение его в коллективную деятельность.

Таковы основные проблемы исследования психологи­ческих конфликтов.

Л. А. Петровская