«Мир палестинцам и израильтянам в равной степени»
Заслуга Арафата и его коллег заключается прежде всего в том, что он преодолел сопротивление тех сил в ООП и вне ее, которые занимали крайне негативные позиции в отношении резолюций 242 и 338 Совета Безопасности ООН. В 1988 году на XIX сессии Национального совета Палестины эти резолюции были признаны. Его заслуга и в том, что он сумел связать признание резолюций 242 и 338 с согласием США и Израиля на создание палестинского государства на Западном берегу и в секторе Газа. Такая увязка была достигнута, пройдя и через интифаду — восстание на оккупированных территориях, вспыхнувшее 7 декабря 1987 года, — и через решение короля Хусейна об отказе от своего контроля над Западным берегом, — это фактически вело и в конце концов привело к признанию Организации освобождения Палестины в качестве представителя палестинского народа, с которым израильское руководство так или иначе стало вести дело. Одновременно возрастала международная поддержка ООП как стороны в переговорах по решению палестинской проблемы.
После некоторых колебаний и не без внутренней борьбы Арафат определил свою позицию на пресс-конференции в Женеве на следующий день после своего выступления 14 декабря 1988 года на Генеральной Ассамблее ООН[56]. Сделанное им заявление, пожалуй, даже важнее его выступления на Генеральной Ассамблее, так как во время этой пресс-конференции Арафат, по сути, отвечал тем, кто пытался представить, будто он, находясь на трибуне Генассамблеи, ушел от многих вопросов. Приведу важнейшие части заявления Арафата. «Создание нашего государства, — сказал он, — дает палестинцам свободу — оно обеспечит мир и палестинцам, и израильтянам в равной степени… Вчера в своем выступлении я говорил о резолюции 181 Генеральной Ассамблеи как основе для палестинской независимости. Я также подчеркнул, что мы признаем резолюции 242 и 338 как основу для переговоров с Израилем в рамках международной конференции. Именно о признании этих трех резолюций заявил Национальный совет Палестины на сессии в Алжире.
В моем выступлении было ясно сказано, что под правами нашего народа мы понимаем его право на свободу и национальную независимость в соответствии с резолюцией 181 и право всех вовлеченных в ближневосточный конфликт сторон жить в мире и безопасности, включая государства Палестина, Израиль и другие соседние государства в соответствии с резолюциями 242 и 338.
Что касается терроризма, то вчера я объявил со всей очевидностью, и я повторяю, чтобы зафиксировать нашу позицию, что мы полностью и решительно отвергаем все виды терроризма, включая одиночный, групповой и государственный… Пусть все поймут, что ни Арафат, ни кто-либо другой не сможет остановить интифаду. Она прекратится только тогда, когда будут предприняты конкретные практические шаги для достижения наших национальных целей и создания палестинского государства.
В заключение, — сказал Арафат, — заявляю перед вами и прошу вас передать мои слова: мы хотим мира, мы обязуемся сохранить мир, мы хотим жить в собственном палестинском государстве, и пусть другие также живут».
Ряд западных, да и не только западных авторов, пишущих о последовавшем периоде, особенно о секретных палестино-израильских переговорах в Осло, в которых ведущую роль играл Махмуд Аббас, о трудной подготовке Декларации о принципах, подписанной в Вашингтоне 3 сентября 1993 года, а затем о не менее трудном переговорном процессе в рамках двустороннего «трека» Мадридской мирной конференции, сознательно принижают роль Арафата. Некоторые даже договорились до того, что прогресс в политических контактах происходил помимо его воли, что он стал «заложником событий». На основе своих бесед с Абу Амаром я полностью отвергаю такие заключения. Более того, без Арафата практически не принималось ни одно принципиальное решение палестинских представителей как в Осло, так и на официальных палестино-израильских переговорах в Вашингтоне. Вместе с тем Арафат лучше, чем другие, понимал необходимость доведения договоренностей с Израилем до такого уровня, который позволит принять их большинством палестинцев. Когда ему доложили о результатах одной из встреч в Осло, во время которой израильские представители, имея предварительные контакты со своим высшим руководством, согласились начать «переходный этап» с вывода войск из сектора Газа, он сказал: «Этого недостаточно. Нужно прибавить сюда Иерихон — Израилю легче будет пойти на это, так как в этом районе нет еврейских поселений». Арафат дал указание настаивать на принятии проекта «Газа — Иерихон». Описывая, как трудно было пробить израильское сопротивление в этом вопросе, Абу Мазен признает, что эта тема, ставшая особым пунктом Декларации о принципах, «явилась лакмусовой бумагой, с помощью которой проверялись и испытывались искренность израильтян и их планы на будущее»[57]. Эти слова актуально звучат и сегодня, когда в Израиле многие политики требуют воздержаться от вывода войск с Западного берега, ограничившись одной Газой.
Именно Арафат настоял, даже пригрозив в последний момент перед подписанием декларации, что палестинцы не прибудут в Белый дом, если в ее тексте будет просто ссылка на палестинскую делегацию, а не на ООП. Под угрозой срыва подписания израильская сторона и Соединенные Штаты согласились перепечатать последнюю страницу подготовленных экземпляров Декларации о принципах.
В этом был весь Арафат: научившись проявлять политическую гибкость, он твердо знал, каковы ее пределы, переход за которые может разрушить с таким трудом строящееся здание урегулирования с Израилем. Арафат прекрасно понимал расстановку сил в Палестинском движении сопротивления, тонко чувствовал настроения палестинских масс и умел мастерски использовать аргументы в пользу палестинского соглашения.
Объективность против «кривых зеркал»
У Арафата, как у любого другого политического лидера, естественно, были ошибки, промахи. Их попросту не могло не быть, особенно в такой турбулентной обстановке, как на Ближнем Востоке.
Его серьезно критиковали, например, за позицию в поддержку Саддама Хусейна, когда тот оккупировал Кувейт. Вспоминаю встречу с Арафатом в 1991 году, во время кризиса, вызванного иракским захватом Кувейта. По поручению президента М.С. Горбачева, будучи членом Совета безопасности РФ, я вылетел в Багдад с целью прозондировать возможность вывода войск Саддама Хусейна из соседней страны без войны. По пути в Багдад решил, совершив промежуточную посадку в Аммане, посоветоваться с Арафатом, который незамедлительно откликнулся на мою просьбу и прибыл в иорданскую столицу со всем своим окружением. «Если начнется война против Ирака, то возмутится весь арабский мир, превратившись во второй Вьетнам», — начал он, обводя взглядом своих коллег, присутствовавших при встрече. Я напомнил наш разговор в Дамаске в 1970 году и то, как разворот событий не подтвердил его прогнозы. Арафат просидел молча с минуту, а затем дал команду готовить его самолет к вылету в Багдад. «Я постараюсь создать благоприятную почву для успеха твоей миссии», — сказал он. Нужно сказать, что с самого начала этой встречи я почувствовал поддержку со стороны Абу Айяда и Абу Мазена: они, мягко говоря, скептически относились к шагам, предпринятым Саддамом Хусейном.
Уверен, что, несмотря на публичные заявления, Арафат на деле стремился подтолкнуть С. Хусейна к решению о выводе его войск из Кувейта. Может быть, не все это знают, но это было именно так. Кстати, уже во время моей второй поездки в Багдад, последовавшей через пару недель после первой, окружение Саддама сетовало на то, что палестинцы «как следует» не поддержали Ирак.
В чем ценность Арафата как исторической фигуры? Прежде всего в том, что он ею стал. А он бы не мог стать ею, если бы одномоментно, в открытую пошел против течения, игнорируя настроения широких палестинских слоев, да и своих сотоварищей по ФАТХу — движению, которое стало сердцевиной Организации освобождения Палестины. Но он эволюционировал в своих взглядах, подходах, и это имело большое значение для эволюции и самого палестинского сопротивления.
Вопрос для тех, кто упорствует в оценке Арафата как экстремиста: кто-нибудь слышал от него призыв к джихаду или вообще видел в его действиях попытки окрасить борьбу палестинцев за их права в религиозные цвета? Можно считать, что ФАТХ в целом сохранился в виде военно-политического движения нерелигиозного характера во многом в результате влияния его основателя и бессменного руководителя в течение десятилетий — Ясира Арафата. Это же можно сказать и об Организации освобождения Палестины.
Будучи министром иностранных дел России, я посетил Газу в 1996 году, где в то время уже существовала палестинская администрация во главе с Арафатом. Никогда не забуду встречи с ним в тот период. Он выглядел человеком, уже вписавшимся в новую эру, открытую мирным соглашением с Израилем.
У меня не было ни тени сомнения в том, что Арафат относится к документу, рожденному им и Ицхаком Рабином, не как к тактическому шагу. Он с гордостью говорил, что позади остался период политического изгнания в Тунисе, что открываются реальные перспективы палестинского государства. Вместе с тем он никогда не заблуждался по поводу трудностей открывающегося перед ним пути. Арафат эмоционально говорил о том, что с огромным трудом удается осуществлять даже уже достигнутые с Израилем договоренности — об аэродроме в Газе, о дороге, соединяющей сектор Газа с Западным берегом.
Из разговора с Арафатом я вынес также впечатление о его готовности к компромиссам. Не просто готовности, но и уверенности в их необходимости. Да, он подчас ошибался, считая, что вот-вот сложится более благоприятная обстановка и следует дотянуть до нее, чтобы подписать более выгодные для палестинцев соглашения. Но кто застрахован от ошибок на сей счет?
Много спекуляций по поводу действительно ошибочной, как мне представляется, негативной позиции Арафата по поводу «плана Клинтона», в котором впервые предлагалось разделить на две части Иерусалим, отдать под палестинское государство около 95 процентов оккупированных территорий. Но что стояло за этим негативизмом? Арафат убеждал меня, что арабский мир не примет широкого соглашения, в котором не будут определены права всех палестинцев на возвращение на свою родину. Но так и не убедил. По мнению многих политиков, бесспорное право на возвращение палестинских беженцев — любой желающий должен иметь возможность осуществить это право — может быть отделено от практики, когда одни беженцы предпочтут возвратиться, а другие получить компенсацию, позволяющую им обустроиться в арабских странах. Уверен, что Арафат понимал это, но над ним довлела позиция, высказанная участниками сессии Лиги арабских государств. А может быть, он надеялся, что на предстоящей после объявления «плана Клинтона» встрече в Табе удастся договориться по всему комплексу проблем урегулирования с самими израильтянами. В Табе действительно договорились по максимуму. Но оформить договоренность соглашением не удалось. В Израиле предстояли выборы, и к власти в их результате пришел премьер-министр Ариэль Шарон.
Несговорчивость Арафата в период нахождения у власти в Израиле правительства Барака может стать предметом критики. Но не следует забывать, что и с израильской стороны не было проявлено достаточно конструктивизма, готовности к справедливым компромиссам с палестинцами. И не Арафат сорвал переговоры. Не он спровоцировал палестино-израильские столкновения, которые стали результатом демонстративного посещения Шароном Храмовой горы, где расположена одна из главных мусульманских святынь — мечеть Аль-Акса. Не Арафат несет ответственность за то, что началась эскалация насилия.
Известно, что с палестинской стороны осуществляются, в том числе и террористические, акты против израильского мирного населения. По схеме, предложенной израильским руководством, за этим стоял Арафат. Категорически не согласен с этим. И дело не только в публичных заявлениях палестинского лидера, однозначно осуждавшего действия против гражданского населения. Дело также в том, что, будучи прагматиком, реалистом, он понимал — методами террора нельзя не только добиться победы, но это компрометирует палестинское сопротивление, ослабляет солидарность с палестинцами тех, кто стремится к справедливому урегулированию ближневосточного конфликта.
Некоторые утверждают, что Арафат умышленно не пресекал террористические меры, считая, что они, дескать, подтолкнут израильское руководство к компромиссу. И это исключаю. В условиях, когда «ответные меры» Израиля приводят к гибели сотен мирных жителей на палестинской стороне, трудно, очень трудно разорвать этот порочный круг. Не мог не видеть Арафат и того, что в результате взрывов смертников происходит поправение в израильском обществе, активизируются радикальные элементы. В конце концов, будучи в вынужденном заключении в Рамалле, он не имел возможности единоначально, как прежде, задавать тон в Палестинском движении сопротивления.
Арафат, несомненно, яркий лидер. Он олицетворял борьбу палестинского народа за его права. Он стал знаменем борцов за палестинское государство.
Распространилась версия, что Арафата отравили. Если это так и если сделали это те, кто считал, что он — помеха урегулированию палестинцев с Израилем, то это не только злостное преступление, но и грубый просчет. Арафат хотел урегулирования и делал все, чтобы оно привело к дееспособному палестинскому государству. Арафат понимал, что это единственный путь к полной блокировке террористических атак. Наконец, Арафат своим бесспорным авторитетом мог лучше, чем кто-либо другой, противодействовать тем палестинским группам, которые пытаются сорвать мирный процесс на Ближнем Востоке.
Посетив Рамаллу, я склонил голову над надгробием Ясира Арафата.
Смерть Арафата уже изменила и будет менять политическую ситуацию в палестинской администрации, безусловно, скажется на перспективах и характере урегулирования с Израилем. Избрание Махмуда Аббаса главой палестинской администрации, с моей точки зрения, было оптимальным решением. Однако, не обладая авторитетом Арафата, он уже в момент написания этой книги начал переживать нелегкое время своего лидерства. Резко укрепились позиции не признающей Израиль организации ХАМАС, которая победила на выборах в палестинский парламент в январе 2006 года. Усиливаются центробежные тенденции и в самом ФАТХе.
Я думаю, что еще не раз вспомнят с горечью, что уже нет Арафата, и не только палестинцы.
Глава 15
СССР и Израиль
Нелегко и непрямолинейно складывались эти отношения. Влияние на их развитие оказали и международная обстановка, прежде всего глобальное противостояние двух мировых систем, и арабо-израильский конфликт, и положение внутри каждой из двух стран, и господствовавшая в них государственная идеология.
Во второй половине XX века отношение СССР к Израилю все больше становилось производным от сложной динамики ближневосточного конфликта. Этот конфликт все плотнее вписывался в конфронтацию двух сверхдержав. США поддерживали израильскую сторону, СССР — арабскую. Однако отсутствовал зеркальный подход к противникам своих «клиентов». Подчеркнуть это надо, так как разница в подходах Советского Союза и Соединенных Штатов создает одну из характерных черт советской позиции, которую неточно называть антиизраильской даже в моменты напряженности между двумя странами.
Если США, поддерживая Израиль, порой действовали одновременно с целью убрать с политического поля те арабские режимы, которые, борясь за свои права, не соглашались с установлением американского контроля за их действиями — это относится и к палестинскому движению, — то Советский Союз, поддерживая арабскую сторону в конфликте с Израилем, никогда и ни при каких обстоятельствах не ассоциировал себя с экстремистскими силами, призывавшими ликвидировать это государство. Более того, в своих контактах с арабскими, в том числе палестинскими, руководителями советские представители прямо выступали против экстремистских тенденций.
При таком различии в подходах позиции СССР и США имели общую черту: обе сверхдержавы опасались перехода арабо-израильского конфликта на глобальный уровень и не раз сдерживали своих «клиентов». Казалось, это должно было способствовать продвижению мирного процесса. Однако, к сожалению, мимо возможностей урегулирования проходили главным образом участники конфликта — сначала в большей степени арабы, потом Израиль.
Сначала идеология, но затем политика
На политику СССР больше, чем на американскую, влиял, особенно в 50—60-х годах, идеологический подход. Это проявлялось не только в отношении арабских постколониальных режимов, о чем уже говорилось, но и Израиля.
Как известно, СССР первым признал Государство Израиль. Советский Союз помогал Израилю вооружениями в войне 1948–1949 годов. За всем этим стояли расчеты И.В. Сталина на то, что на Ближнем Востоке возникнет связанное с СССР государство, которое может превратиться в «социалистический остров», разлагающий арабское феодально-помещичье окружение, и ограничит влияние Великобритании на Ближнем Востоке.
Сталин был информирован о том, что еврейская община в Палестине в течение десятилетий формировалась из малоимущих, трудящихся слоев евреев, эмигрировавших в основном из стран Европы. Значительный приток иммигрантов в Палестину происходил в период и после Второй мировой войны; многие из них прошли через ужасы фашистских концлагерей, часть воевала в рядах Советской армии, в партизанских отрядах Белоруссии, Украины, Югославии, Франции. В те годы в среде евреев в Палестине были широко распространены симпатии к СССР.
Создаваемые еврейские поселения в Палестине, прежде всего сельскохозяйственные общины (мошавы) и коммуны (кибуцы), заимствовали социалистические элементы владения собственностью и организации труда. В Палестине с начала 20-х годов прошлого столетия действовала относительно сильная и многочисленная Коммунистическая партия Палестины.
Все это импонировало Сталину. К тому же к моменту образования Израиля еще было далеко до кульминации столкновения интересов двух сверхдержав.
Однако вскоре идеи сионизма, которые лежали в основе создания и развития Государства Израиль, пришли в непримиримое противоречие с господствовавшей в СССР марксистско-ленинской идеологией. И дело было не только в идеологическом столкновении националистических и интернациональных по своей природе идей. Существовали противоречия, о чем уже говорилось, и между арабским национализмом, и социалистической идеологией, принятой в СССР. Но с сионизмом все обстояло гораздо круче. Главная цель сионизма заключалась в организации иммиграции евреев в Израиль из «стран расселения», и при этом особое внимание уделялось иммиграции евреев из Советского Союза, то есть из социалистического общества, которое считалось «самым прогрессивным и справедливым». В таких условиях массовая эмиграция евреев расценивалась как подрыв идейных устоев и мощи СССР.
Сталин мог бы согласиться на небольшой ручеек такой эмиграции, способный, по его мнению, усилить социалистические начала в Израиле. Но израильское руководство начало добиваться массового выезда евреев из Советского Союза. С этой целью осуществлялись пропагандистско-политические акции, в том числе на территории СССР. Наверх, Сталину, докладывалось, например, об активнейшей работе с советскими гражданами еврейской национальности Голды Меир — посла Израиля в Москве. В сферу ее влияния попали некоторые высокопоставленные лица и члены их семей. Раздражение вызывали неоднократные израильские обращения в МИД СССР с требованием разрешить проводить на советской территории «культурно-просветительскую деятельность» с советскими гражданами еврейской национальности. Все это умело использовалось в СССР рядом преступных карьеристов в их стремлении выслужиться, а подчас и убрать со своего пути соперников, которые, дескать, потакают сионистским заговорам. Так родилось «дело врачей», которые якобы стремились отравить Сталина, началась кампания борьбы с «космополитами», был ограничен прием евреев на работу в советский госаппарат, вузы, готовившие кадры для государственных учреждений.
В феврале 1953 года на территории советского посольства в Тель-Авиве была взорвана бомба. Три сотрудника посольства были ранены. Израильское правительство поспешило извиниться и обещало найти преступников, но Москва заявила о разрыве дипломатических отношений.
Через четыре месяца после смерти Сталина дипломатические отношения были восстановлены. Этому предшествовали действия нового советского руководства против организаторов и исполнителей акций с явно антисемитским акцентом.