Глава XXII. Автор едет из Кадина в Москву и рассказывает, что видел и что с ним по пути случилось.
Я выехал из Кадина в Москву в самую суровую зимнюю погоду, но это лучшее время, чтобы ехать тем путем, – там сплошные болота и, пока они не замерзнут, никак не проехать. Трудность этого пути – в столь чрезвычайных морозах, что и вообразить нельзя, а также в домах, войти в которые – все равно что попасть в небольшое пекло (infierno). Все дело в том, что дома эти – маленькие деревянные хижины (chozas), а там внутри – то, что они называют печью (horno, ó estufa), которую они целыми днями жарко топят. Окна там маленькие и низенькие, а двери они закрывают, чтобы тепло не уходило. Потому там скапливается такой дым, что стоит туда кому-нибудь войти, как он сразу становится словно больной при соборовании (unciones); ибо он с такого страшного холода попадает в такой чрезмерный жар, что лишь Божьим чудом не лишается жизни. Другое большое неудобство: поскольку вся хижина задымлена, приходится ложиться на землю, ведь иначе в домах этих поселян невозможно находиться. А другое неудобство – всякого рода твари; поскольку места там немного, а живет там одна-две семьи, некуда деться всякой животине, а именно курам, телятам, свиньям, ягнятам и коровам. Их приходится запирать внутри, ведь снаружи такой холод, что они тут же замерзнут, – настолько сильны тамошние морозы.
Что мне сказать о мерзости и зловонии этих поселян? Сами по себе они народ столь нечистоплотный и свинский (puerca), что им случается одеваться в шкуры разных зверей, по большей же части – в бараньи, овечьи и звериные (venado[18]) кожи. А оттого, что они неважно выделаны, ибо селянин об этом не заботится, и что в доме стоит жар от печи, кругом такая вонь, что и с дохлым псом ее сравнить нельзя. Что мне сказать о питье, первое из коих – настой (licor), называемый квасом (cuaso), столь гнусный и зловонный, что в первую пору после приезда мне приходилось зажимать нос, чтобы его выпить? Делают же его из отрубей. Есть у них и другое питье, называемое ими «горелка» (Goralca) и подобное тому, что у нас в Испании называется «агуардьенте»[19] (agua ardiente). Кушанья же у них столь грубые и отвратные, что стоит кому-нибудь пройти там, где их стряпают, как его выворачивает наизнанку, ибо все у них являет собой какую-то похлебку (caldo) из рыбы или дурно пахнущего мяса. Они ее хлебают с таким удовольствием, словно, как сами они говорят, ничего лучше на свете не бывает.
Нравы же у селян столь варварские и подлые, что среди варварских народов мира не видел я такого, что превосходил бы их в дикости. Не знаю, оттого ли это, что они мало сообщаются с другими странами. Ведь в этом государстве (Reino) не просто воспрещается выезжать за рубеж, не будучи посланником (enviado); если кто туда въедет, того не выпускают, а кто выехал, того не впускают снова, если он не поступит на царскую службу. Московит не может покинуть своего государства, не будучи при после (Embajador) или каким-нибудь посланнике своего государя (Rey).
Кто-нибудь, мало сведущий в делах этой страны, возразит мне: «Как же они не могут выехать из страны, если того пожелают?». На что я отвечу, что в Московии вместо дорог (caminos) – леса столь густые и темные, что никак через них не пробиться. Вступив на подобную дорогу, путник подвергается такой опасности, что его могут сожрать дикие звери или же он сам, мучаясь, умрет в лесу с голоду, ибо там нет селений и никакой человеческой помощи, разве только Божья. А на трактах (caminos generales), протяженных повсюду в московских провинциях, стоят заставы (guardas), особенно же в пограничных областях государства. А поскольку, как я уже упоминал, их повсюду окружают густые леса, то им при всем желании бежать некуда.
Но вернемся к моему путешествию. Через два дня после выезда из Кадина, в течение которых нам попадались лишь маловажные местечки (lugarcillos), мы добрались до города и крепости Смоленска (Esmolesko), славного тем, скольких жертв он стоил польскому королю Сигизмунду[20] (Sigismundo) во времена Самозванца (Impostor), как здесь называют князя Димитрия (Duque Demetrio). Его историю я не стану излагать, ведь она и так хорошо известна, да и обещал я писать кратко. Одно верно – что этот Димитрий произвел самое возмутительное потрясение (escandaloso ruido) и кровопролитие, дотоле небывалое ни у поляков, ни у московитов. Был ли он самозванцем или нет – то ведает один Бог, Своей бесконечной мудростью проникающий в самые потаенные глубины. В одном я могу уверить – обоим царствам это обошлось во много жизней.
Возвращаясь к городу и крепости Смоленску – он располагается на берегах направляющего свой путь на юг Борисфена, который местные называют Днепр. Омывая земли Казакии (Cosacia), народа свирепого и отважного, он впадает в Понт Эвксинский, или же Великое море (Mar mayor)[21]. Эти казаки, известные также под именем валахов (Valacos) или гетов (Getas), – самый грозный и удалой народ среди всех, проживающих в тех пределах; а полководцы (Generales) той стороны, к которой они примыкают, считают себя счастливцами, настолько они уверены в победе. Сами же казаки нейтральны и поддерживают ту сторону, которая сулит больше выгод. Люди они буйные, склонные к войне, а также к воровству и грабежу. Незадолго до моего приезда там взбунтовался казак именем Христофор Абаслин Разин (Christóphoro Abaslin Rasin). Взяв Астрахань, он полностью разграбил ее и сбросил с колокольни митрополита[22] (так они называют своих епископов), а также учинил множество других жестокостей, но в конце концов поплатился жизнью под Казанью[23]. Таковы эти древние и непокорные скифы (Escitas), о которых я еще кратко выскажусь.
Смоленская крепость расположена на холме на берегу Борисфена. Вся она кирпичная, с множеством крупных башен (torreones) и бастионов (baluartes); царь держит в ней многочисленный и отборный гарнизон, чтобы преграждать путь полякам. Проехав по отличному деревянному мосту, можно попасть в город, расположенный на другом берегу реки. Величины он средней, но многолюден; улицы дурно выровнены (mal proporcionadas), а дома все деревянные. Это самое сложное препятствие на пути в Московию, ибо это первое укрепление (plaza de armas), которое есть у этого царства со стороны Польши. Этот город, будучи главным в провинции, имеет епископа; кроме крепости, там нет ничего достойного упоминания.
Случилось там вот что: какие-то поляки, которых послы отправили купить куньих и собольих мехов, спрятали под санями табак, запрещенный царским указом к ввозу в страну[24] под страхом тяжкого наказания. Без различия, ввозят ли его чужеземцы, местные жители или вассалы – всем велено отрезать уши; и это исполняется с великим тщанием, ведь указы (mandatos) московского царя соблюдаются с такой точностью, что никто даже на малейшую частицу (átomo) не смеет отступить от веленого. Это потому, что никого они не чтут, не уважают и не почитают больше своего царя, а за самомалейшее неповиновение их самих жесточайше карают.
Итак, поскольку этот табак нашли, пусть его было и немного, а эти бедолаги сбежали, мне пришлось заявить, что он мой и что я вез его, чтобы курить самому. Пусть и не без труда, но я откупился, заплатив им несколько реалов копейками (copiques). Копейка – серебряная монета овальной формы, у которой с одной стороны царь на коне, а на другой царское имя. По всей Московии не ходит другой монеты, хотя есть в том городе и золотые венгерские дукаты, и цехины (cequíes), и испанские пиастры (reales de a ocho). Думаю, их привозят гамбургские и голландские суда, которые по Ледовитому морю (mar Glacial)[25] ходят в Архангельск (puerto de S. Arcángel), отдаленный от Москвы на двести лиг[26]. А приходят они не чаще, чем раз в год в июне, ибо море там суровое и бурное. Гамбургские купцы, с которыми я беседовал в Москве, уверяли меня, что испытывали в Ледовитом море большие беды и опасности, ибо там сильнейшие шторма.
Мы выехали из Смоленска и продолжали наш путь среди деревьев с заснеженными кронами, по льду и снегу, через столько озерков (lagunas), ручьев и мостов, что слишком долго их перечислять. За те сто лиг, что отделяют Смоленск от Москвы, я насчитал не меньше ста восьмидесяти мостов, но столь дурных, что у северных народов есть поговорка (adagio): Gravitas Hispanica, sagacitas Italica, ieiunium Germanicum, Pontes Moscoviti, nihil valet omnia, что на нашем народном (vulgar) испанском языке означает: «Испанская важность, итальянская проницательность, немецкая воздержанность, московитские мосты – все это ничего не стоит». Замечу при этом, что ездить по ним нам не требовалось, ибо ехали мы по льду и снегу, твердым, как камень, – настолько невероятны морозы в том смоленском краю.
Мы заночевали в доме у одного знатного поляка, со времен войн оставшегося в той стране; он принял меня с большим радушием и отвел нас в небольшую молельню (Oratorio), где мы пропели литании Богоматери и гимн «Тебя Бога хвалим». На следующий день я исповедовал его вместе с детьми по-латыни, которую они понимали; перед отъездом я отслужил мессу и причастил их. Он хорошенько снабдил меня припасами и подарил мне бочку вина из лесных ягод, алого, как кровь. Затем я выехал и добрался до другого городка, называемого Вязьма (Viesquense); а оттуда, проехав небольшие малозначительные местечки, мы приехали в Можайск (Mosaico).
Этот город выстроен вдоль (a lo largo) [реки] и состоит из одной-единственной улицы, а все дома, как и повсюду в той стране, там деревянные. По дороге встречаются груды земли (ибо камень в той стране редок); это знаки в память о том, что там находился шатер принца Владислава (Ladislao), cына короля Сигизмунда, когда он выступил со своим войском в поддержку Димитрия и взял город Москву[27]. В этом городе Можайске я познакомился с венецианским купцом по имени господин Иосиф Корнари (Don José Cornari)[28], проживавшим в Москве и промышлявшим в Московии торговлей телячьими кожами. Он попросил меня задержаться на день-другой, чтобы он мог потом составить мне компанию в дороге до Москвы. Так я и поступил, и через два дня мы достигли предместья (Burgo) города Москвы. Тяготы, препятствия и неудобства, которые я перенес на этом пути, пусть вообразит благочестивый читатель, ибо я уже рассказал о том, как устроены хибары (tugurios) поселян в этой стране. В том предместье я задержался, дожидаясь царского дозволения вступить в город; а раз уж я задержался, то, прежде чем въехать в город и поведать, что там со мною случилось, расскажу, что собой представляет эта держава (Imperio).
Она гораздо протяженнее, чем иным представляется, ибо никто ее не сможет описать правдивее и точнее, чем тот, кто изъездил ее вдоль и поперек и видел ее своими глазами, как я. Верно говорят, что она безлюдна, ибо татарские (Tártaro) набеги и разорения привели ее в это плачевное состояние. Ведь татары где ни пройдут, там все опустошают и сжигают, берут в полон (cautiva) целые семьи, ибо народ они жестокий и свирепый. Эта московитская держава (Imperio del Moscovita), как мне кажется, простирается примерно на три тысячи итальянских миль или более восьмисот испанских лиг[29].
Границы этой державы таковы: ее предел с севера – река, называемая Обью (Obi); на юг она простирается вдоль Борисфена вплоть до пределов Каспийского, или Гирканского моря, а на западе – достигает пределов Ливонии (Libonia). В пространстве этих земель заключается пятнадцать княжеств (Ducados), шестнадцать провинций и два царства (Reinos), отнятых у татар: Казанское (Cassan) и Астраханское (Astracán). Есть там и княжество[30] Сибирское (Ducado de Siviria), через которое из города Москвы ездят в великий Китай сухим путем и быстро его достигают.
Когда я был в Москве, московский царь отправил в Пекин посла, чтобы поздравить великого хана (Kan) Тартарии с победами, одержанными им над китайцами[31]. Посла зовут Спафарий (Espatario), родом он валах (Valaco), и до его отъезда из Москвы я не раз с ним виделся, ибо он был моим переводчиком, когда я беседовал с царем. Кроме того, у него был отрезан кончик носа; мне рассказывали, что он предал своего господина князя Трансильванского, который не избрал для него другой казни помимо этой, полагая, что она хуже смерти[32]. В конце концов он отбыл в Пекин[33], когда я еще пребывал в Москве; я пытался поехать вместе с ним, чтобы увидеть, смогу ли я попасть в великий Китай, но дозволения на то добиться не смог.
Также он [царь] обладает княжествами[34] Смоленским (Esmolesko), Псковским (?) (Greskovia), Новгородским (Novoguardia), Переяславским (Parislovia), Московским, крупной частью Ливонского (Libonia)[35], Ростовским (Roscovia), Каширским (Portisa), Рязанским (Bresania), Коломенским (Coluna), Суздальским (Susdelia), Болгарского (Bologa), Тверским (Tueria, Tuescovia)[36], Порховским (Corcovia), Старицким (Estaricia), Слободским (?) (Eslaboda), Владимирским (Bododomelia), Можайским (Mosaicolo), св. Николая[37] (Nicolae), Сухонским (?)[38] (Sugana), Устюжским (Iustiur), Каргопольским (Cargapolea) и прочими городами и весьма обширными провинциями, для перечисления коих потребуется отдельная история. Но вернемся к моим приключениям – как я уже говорил, в оном предместье я три дня прождал царского указа, дозволяющего мне въезд в город.