Глава З. Сексуальная культура

Дата: 2025-05-01; Просмотры: 3

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

3.1. Понятие сексуальной культуры

В тайном слиянии двух человеческих тел незримым третьим присутствует все общество.

Жан Ростан

Пока секс понимается как нечто биологически-инстинктивное, он кажется альтернативой культуре. Однако оба полюса этой оппозиции сконструированы искусственно. Сексуальность не существует вне конкретной культуры, а культура, в свою очередь, невозможна без сексуально-эротических компонентов.

В повседневной жизни и в медико-гигиенической литературе «сексуальной культурой» обычно называют сумму знаний, навыков и умений, позволяющих человеку наиболее успешно и безопасно достигать своих сексуальных целей. Человек, не знающий анатомии и физиологии репродуктивной системы, не владеющий собственным телом, не умеющий пользоваться контрацепцией, имеющий ограниченный репертуар сексуальных позиций и т. п., сексуально необразован и у него гораздо меньше шансов реализовать свои запросы, чем у того, кто такими знаниями обладает и умеет их применять.

В общественных науках термин «сексуальная культура», как и вообще культура, имеет другое, неоценочное значение. У стадных животных существует видовая «социосексуальная матрица», которая регулирует взаимоотношения полов. В человеческом обществе она превращается в сексуальную культуру, вариативные возможности которой ограничены, с одной стороны, биологической природой человека, а с другой внутренней последова гельностью и логикой культуры как целого.

Важнейшие компоненты сексуальной культуры:

сексуальный символизм, знаки и символы, в которых осмысливаелся сексуальность, включая представления о природе половых различий, любви, деторождении, сущности полового акта и т. п.; установки и ценностные ориентации, в свете которых люди воспринимают, оценивают и конструируют сексуальное поведение;

социальные институты, в рамках которых протекает и которыми регулируется сексуальная жизнь, например, формы брака и семьи; нормативные запреты и преДписания, регулирующие сексуальное поведение; обряды и обычаи, посредством которых оформляются соответствующие действия (брачные обряды, инициации, оргиастические праздники) и от которых во многом зависит их значение для участников; структуры и формы (паттерны) типичных сексуальных практик, отношений и действий.

Все эти элементы взаимосвязаны друг с другом и с другими компонентами культуры, но в то же время относительно автономны.

3.2. Сексуальный и гендерный символизм

Как бы это изъяснить,

Чтоб совсем не рассердить

Богомольной важной дуры,

Слишком чопорной цензуры?

А. С. Пушкин

Пол и сексуальность — неотъемлемая часть символической культуры человечества. Любая древняя мифология вращается вокруг идей противоположности мужского и женского и их единства, взаимопроникновения. При этом мужчина чаще всего изображается носителем активного, социально-творческого начала, а женщина — как пассивно-природная сила.

Такое противопоставление мужского и женского — не отражение «реальных» качеств, а лишь одна из длинной серии так называемых бинарных (двоичных) оппозиций, с помощью которых архаическое сознание пыталось упорядочить свой жизненный мир: счастье — несчастье, жизнь — смерть, чет — нечет, правое — левое, верх — низ, небо — земля, день — ночь, солнце — луна, светлое — темное, свое — чужое, старшее — младшее и т.д. Логический процесс категоризации явлений, раскладывания их по разным «полочкам» очень сложен. Он начинается с фиксации различий в форме противоположных, взаимоисключающих понятий: «добро или зло», «день или ночь», «мужское или женское». Затем этого становится недостаточно, жесткие парные оппозиции превращаются в континуумы, где крайности последовательно переходят друг в друга. А когда выясняется, что любой объект можно категоризировать не по одной, а по множеству разных осей, тогда мир из плоскостного и черно-белого становится многомерным, объемным и многоцветным.

Это полностью относится и к метафорам мужского (маскулинного) и женского (феМИНИННОГО): они различаются у разных народов как по степени своей разработанности и значимости, так и по содержанию.

В древнекитайской мифологии женское начало Инь и мужское Ян — полярные космические силы, взаимодействие которых делает возможным бесконечное существование Вселенной. Слово «Инь», которое обычно называется первым, символизирует тьму, холод, влажность, мягкость, пассивность, податливость, а «Ян» — свет, сухость, твердость, активность. Соединение мужчины с женщиной напоминает космический брак Неба с Землей во время грозы, облака — яйцеюлетки земли, а дождь — оплодотворяющая ее небесная сперма. Луна, земля и вода во многих мифологиях трактуются как женское начало, а солнце, огонь и тепло —•как мужское.

Хотя в скотоводческом хозяйстве средневековой Монголии имелись мужские и женские виды труда, жесткой границы между ними не было, их исполнители были взаимозаменяемы и равноправны. Такое же равенство существует и в мифологии: Небо (отец) дает человеку душу, а Земля (мать) — тело. У каждого человека есть предки по кости (отца) и по крови (матери), причем и тех и других необходимо знать и почитать. Напротив, японская мифология всячески подчеркивает мужское лидерство, а женское начало считает подчиненным и второсортным. А в тибетском тантризме оба начала выглядят взаимодополняющими энергетическими принципами. Хотя женское начало (абсолютная интуиция) подчинено мужскому, друг без друга они бессильны. Женщина не может стать «на путь Будды», для этого ей пришлось бы переродиться в мужчину. Однако и мужчина не может достичь совершенства, не реализовав заложенной в нем женской природы. ЖеНЩИна как активно-творческое начало представлена в многочисленных материнских культах, образах индуистской богини Кали, древнеегипетской Изиды и т.д.

Наряду с различием и противоположностью полов в мифологическом сознании широко представлена идея анДрогинш, двуполости, совмещения мужского и женского начал в одном лице. Двуполыми были многие божества. В древнегреческом пантеоне это сын Гермеса и Афродиты — Гермафродит, в древнеиндийском — Адити, корова-бьж, мать и отец других богов, в древнеегипетском — Ра, совокупившийся сам с собой («упало семя в мой собственный рот»). Андрогинные божества нередко изображались с двойным набором половых признаков — Шива в Индии, бородатая Афродита. Во многих мифологиях двуполыми считались предки первых людей, этим подчеркивались их единство и цельность. Согласно древнекитайской мифологии, всякое человеческое тело содержит в себе и мужское, и женское начало, хотя в женщине больше Инь, а в мужчине — Ян; на разделении органов по этому принципу покоится вся китайская народная медицина. Необходимость гармонического сочетания мужского и женского начал в одном лице отстаивает тантризм.

Особое место в сексуальном символизме занимают половые органы. Они представлены в самых разнообразных религиозных и иных мифопоэтических символах. Крест во многих культурах означает плодородие, активное мужское начало и непосредственно соотносится с фаллосом. Такова, например, древнеегипетская эмблема рождения и жизни — «анх». Сочетание креста с кругом соединение мужского и женского начал. Свастика, в которой концы креста развернуты влево, обозначала женское, а вправо — мужское начало. Треугольник вершиной вниз обозначает женское, а вершиной вверх — мужское начало и т.д.

Еще богаче словесные обозначения. Английский язык насчитывает 1000 слов для обозначения мужского полового члена, 1200 — влагалища и 800 — полового акта. Во французском языке имеется 600 слов для обозначения мужского полового члена, столько же — влагалища и 1500 обозначений полового акта. В немецком языке член обозначается 860 словами, влагалище — 600 и т. д. В русском языке для обозначения пениса существуют свыше 600 слов. Анализ этих слов и словосочетаний показывает, что наряду с культурно-специфическими в них представлены некоторые универсальные, общие для всех народов и языков значения.

Отчасти за этим стоит анатомия: половой член и мужское начало вообще ассоциируются с удлиненными, твердыми предметами, а влагалище и женское начало — с круглыми, овальными или вогнутыми. Но эти знаки и символы имеют не только анатомо-физиологический смысл. Половой акт выступает как прообраз всякой деятельности, значение которой передается глаголом «делать» и которая предполагает наличие таких моментов, как активность, воля, могущество, власть, склонность, желание, удо вольствие, инстинкт. Древнегреческое слово «эрос» обозначало не только любовь, но и космогоническую силу, соединяющую первоначальные элементы мира. Отождествление космической энергии с актом оплодотворения универсально.

Семантика мужских и женских гениталий обычно соотносится с разделением функций в половом акте. Метафоры, обозначаюище мужской половой член, подразумевают активное, субъектное начало, а также инструмент, средство деятельности: орудия труда, музыкальные инструменты, оружие. Влагалище чаще представляется как пассивное начало, пустота, впадина: сосуд, вмесТИЛИЩе, естественное отверстие (дыра, яма) или ограниченная часть пространства (комната, крепость). С этими образами связаны и древние архетипы МУЖСКОГО и женского начал вообще.

Мужские гениталии символизируют не столько детородное начало, сколько силу, могущество, власть, общее одухотворяющее начало. При этом особое значение приписывается размерам полового члена, выступающего как обобщенный символ маскулинности и знак социального статуса.

Многие народы считают, что большой пенис — свидетельство повышенной сексуальной потенции мужчины, позволяющей ему лучше удовлетворить женщину. Более рафинированные сексуально-эротические культуры полагали иначе. Например, древние греки считали маленькие члены не только более красивыми, но и более функциональными в смысле оплодотворения (о женском удовольствии они просто не думали). Индийская «Камасутра» считает существенными не абсолютные размеры мужских («заяц, «бык» и «конь») и женских («газель», «кобыла» и «слониха») гениталий, а их соразмерность, а также способы их соединения, и отдает предпочтение небольшим пенисам. Согласно древней китайской эротологии, важнейшее достоинство «нефритового стебля» — не размер, а жесткость, причем короткие «стебли» в этом отношении надежнее длинных. Тем не менее «Камасутра» содержит специальную главу «О способах увеличения» (члена), а китайская эротология рекомендует средства для увеличения пениса и для уменьшения женских «нефритовых врат».

Даже закрывая половые органы, мужчины часто стараются подчеркнуть их размеры; это проявляется и в одежде, и в разговорах на эту тему. В наскальных изображениях каменного века мужчины более высокого социальноГо ранга наделяются более длинными членами.

Подобно своим животным предкам, древний человек наделял эрегированный член особой охранительной и отпугивающей силой. Почти у всех народов был широко распространен фаллический культ. Фалл (фаллос, древнеиндийское — «линга») — это символическое изображение эрегированного члена. В античной Греции перед храмами и домами стояли так называемые гермы —

Рис. 3.1. Фрагмент древнегреческой монументальной скульптуры в форме фаллоса. Остров Делос, III в до н. э. (Фото справа)

Перед битвой он крепок, Словно выкован из железа. Или похож на моллюск, Скрытый в створках раковины. Но вот кончился бой, И он походит на согнутый лук Иль на креветку, Покрытую грубым нарядом 1 ли

Рис. 3.2. Фаллические изображения типа древнегреческих герм, имевшие культовое значение, существовали у многих народов. Вот как выглядит «герма» на одном из островов Индонезии (Рисунок) квадратные колонны С МУЖСКОЙ головой и эрегированным членом, служившие предметом поклонения (рис. 3.1, 3.2).

В Древнем Риме, по свидетельству Плиния, маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство ЗтцИты от зла. Греко-римский бог плодородия Приап изображался в виде фаллоса; позже его имя стало поэтическим эвфемизмом для обозначения мужского члена (отсюда и термин «приапизм», обозначающий ненормально длительную и болезненную эрекцию, не связанную с эротическим желанием). В Скандинавии фаллические статуи ставили рядом с христианскими церквами вплоть до XlI в. Множество фаллических изображений можно видеть в Центральной Азии.

Отрезанный пенис поверженного врага многие народы считали почетным воинским трофеем, как индейцы скальп. Египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им ливийцам, персчисляет в числе трофеев 6359 «необрезанных членов» ливийских воинов, а также сыновей и братьев их вождей и жрецов. Библейский герой Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян.

Вид эрегированного члена, по верованиям многих народов, должен внушать окружающим страх и почтение. С этим, возможно, отчасти связан и обычай прикрывать наготу. При некоторых священных обрядах гениталии, наоборот, обнажались. У австралийских аборигенов мужчины при встрече в знак приветствия касались половых органов друг друга. У некоторых народов обнажение гениталий или позволение другому мужчине прикоснуться к ним служит жестом доверия или примирения после ссоры. Например, в Южной Австралии существовал обряд держания пениса. «Когда мужчина, подвергшиЙся операции подрезания пениса, появляется на чужой стоянке, он по очереди берет за руку каждого из мужчин этого лагеря и прикладывает к его ладони свой пенис — жест, выражающий дружеские чувства. Этот обряд совершают также во время разрешения конфликтов» (Берндт Р. М., Берндт К. Х., 1981, с. 126)

В древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся. Старый Авраам, требуя клятвы от своего управляющего, говорит ему: «...положи руку твою под стегно мое» (Бытие, 24:2). «Стегно» (бедро) замещает здесь половые органы; позже они заменятся другими частями тела, например коленями (обычай целовать колени или становиться на колени).

Особое значение придавалось головке члена. Древние греки и римляне иногда завязывали крайнюю плоть или применяли специальный зажим — flbula (отсюда слово «инфибуляция», буквально — застегивание),

Ли Юй. Подстилка из плоти // Китайский эрос. — М., 1993. — С. 430.

обозначающее создание препятствия для полового сношения). У античных скульптур, изображающих обнаженных мужчин, головка члена, даже если он эрегирован, прикрыта. Аналогичный обычай существует в Полинезии: до обрезания мальчик может ходить голым, но после этой процедуры его член, как выражаются жители острова Мангаиа, «не имеет шляпы» и должен быть чем-то прикрыт.

Мужское семя считалось воплощением и источником жизненной силы. Как гласит Каббала, в яичках «собрано все масло, достоинство и сила мужчины со всего тела». У многих народов кастраты считались не только биологически, но и социально неполноценными. Согласно Ветхому завету, «у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне» (Второзаконие, 23 : 1). Оскопить мужчину значило лишить его символа власти и жизни. Когда клирики одного норманнского епископства осмелились избрать епископа без разреше ния герцога Джоффри Плантагенета (отца будущего короля Англии Генриха П), тот распорядился всех их, включая избранного ими кандидата, кастрировать, а отрезанные яички принести ему. Тем самым он не только унизил и жестоко наказал ослушников, но и сделал состоявшиеся выборы недействительными.

Поскольку семя наделяется магическими свойствами, первобытное сознание весьма чувствительно к его потере. Это мотивируется отчасти страхом утратить свою «жизненную силу», а отчасти боязнью колдовства: если в семени содержится «весь чело век», то враг, овладевший семенем, может заколдовать его. Отсюда — табуирование мастурбации. Особенно суровы запреты на сей счет в иудаизме. Общеизвестна библейская история об Онане, умерщвленном Богом за то, что он изливал семя свое на землю. Хотя преступление Онана заключалось не в растрате семени, а в том, что он ослушался повеления Бога жениться на вдове своего брата, слово «онанизм» стало синонимом самостимуляции. Талмуд вообще запрещает евреям касаться руками члена, даже при мочеиспускании. Запреты мастурбации характерны также для хри стианства, ислама и конфуцианства.

Женские половые органы (в качестве их обобщенного названия иногда используется латинское слово cunnus или древнеиндийское «йони», буквально — источник) обычно символизируют не только плодородие, но темное начало, таящее для мужчины опасность и угрозу смерти. В ритуалах мужских инициаций широко распространена тема возвращения юноши в материнское лоно, символизирующее смерть, за которой следует возрождение. Другой образ, часто возникающий в этой связи, — «зубастое лоно» (vagina dentata), сквозь которое должен пройти инициируемый; иногда его заменяет какое-то ужасное чудовище. У некоторых народов существуют легенды о живущих во влагалище змеях. Индейцы кайяпа (Эквадор) говорят, что в половом акте влагалище «съедает» член. Эти представления явно выражают мужскую точку зрения: материнское лоно как источник жизни, теплое и надежное убежище, и одновременно — женские гениталии как сексуальный объект, проникновение куда сопряжено с преодолением трудностей и таит в себе опасность. Демонстративное обнажение женских гениталий всюду считается крайне оскорбитель ным и вызывающим действием, а иногда рассматривается как угроза и проклятие.

Не все первобытные народы считали половой акт причиной зачатия. Например, австралийские аборигены верили, что беременность у женщин вызывается не семенем, а психическими силами мужчины, его сновидениями, которые заставляют уже готовый дух ребенка вселиться в тело женщины, где он и растет до момента рождения. Зато идея взаимосвязи и обратимости оплодотворения, жизни и смерти универсальна. У многих земледельЧеСКИХ народов купание или ритуальное оголение считалось средством вызывания дождя.

В некоторых областях Южной и Западной России с этой целью прихожане валили на землю священника и прямо в рясе обливали его водой. У пилавов и хевсуров на Кавказе существовал ритуал «вспашки дождя»: девушки впрягались в плуг и тащили его в реку, пока вода не дойдет им до пояса. В Трансильвании и в некоторых частях Индии ритуальную вспашку производили ночью нагие женщины. На одном из Молуккских островов, если ожидался плохой урожай гвоздики, обнаженные мужчины ночью приходили на плантацию и с криками «Больше гвоздики!» пытались оплодотворить деревья. Широко распространен обычай ритуального совокупления на полях в период посева или, как его замена, перекатывание п5рами по засеянному полю (на Украине кое-где это делали еще в XIX в.). У австралийских аборигенов диери ритуальное совокупление четырех пар мужчин и женщин считалось средством повысить плодовитость эму.

Историки и фольклористы В. Я. Пропп, О. М. Фрейденберг, М. М. Бахтин и другие обратили внимание на то, что и в фольклоре, и в древних ритуалах существует тесная связь между сексуальностью и смехом. Смех часто выступает как жизнедатель, очистительное, животворящее начало, противоположное смерти. Этим он аналогичен сексуальности. Как писал В. Я. Прошт (Пропп В. Я., 1997), божество, смеясь, создает мир, или смех божества создает мир... При вступлении в мир смеется богиня родов, смеется мать или беременная, смеется юноша, символически возрождающийся к миру, смеется божество, создающее мир. Напротив, юноши, проходящие в процессе инициации стадию символической смерм, ни в коем случае не должны смеяться, смех — исключительная прерогатива живых.

Порождение новой жизни — прообраз всякого иного творчества. Акт творчества должен быть спонтанным, праздничным, свободным от ограничений. Первобытные праздники содержали многочисленные оргиастические элементы, нарушение всех и всяческих, в том числе сексуальных, табу. По мнению О. М. Фрейденберг (Фрейденберг О.М., 1997), ассоциативная связь между оплодотворением, сексуальностью, праздником и смехом распространилась затем и на сами гениталии, а также «срамные» слова и действия. В самом деле, что смешного в детородном органе или заменяющих его символах (например, кукише)? Однако их показ обычно вызывает смех. В древности существовал целый ряд праздников, участники которых, чтобы вызвать смех, показывали друг другу «срамные» вещи и говорили скабрезности. В средние века во время пасхальной службы священник специально смешил прихожан непристойностями, вызывая у них очистительный «пасхальный» смех. Оргиастические элементы были свойственны и средневековому карнавалу.

Интересен вопрос о связи сексуальности с едой. Мифологическое сознание связывает эти действия столь тесно, что во многих африканских языках значения «вкушать» и «совокупляться» передаются одним и тем же словом. Испанское слово «leche» обозначает и семя, и молоко. Много «пищевых» эвфемизмов обозначают половой член — «банан», «фига», «сосиска», «мясо», мастурбацию называют «доением» и т. п.

По словам О. М. Фрейденберг, еда в представлении первобытного общества сливается с актами рождения и смерти. В свою очередь, акты еды — смерти — производительности неразрывными узами связаны с окружающей природой. Когда все это приобретает сакральное (священное) значение (например, съедание тела предка или божества), возникают специальные обряды совместной еды и питья для установления особенно близких отношений: с кем разделили пищу, тому нельзя причинить вред (древние обычаи гостеприимства, побратимства и т.д.). Если такая связь воспринимается как родственная, то во избежание инцеста (кровосмешения) ее дополняет пищевая экзогамия — правило несовместимости пищевого общения с сексуальным: с кем вместе едят, на тех не женятся, а на ком женятся, с теми вместе не едят, во всяком случае публично.

Человечество унаследовало от своих животных предков не только фаллическую символику, но и отождествление женской сексуальной позы с подчиненным, а мужской — с господствующим положением. Это весьма существенно для понимания однополых отношений. Например, в античной Греции к однополой любви относились терпимо, однако рецептивная, «женская» роль считалась знаком подчиненного, зависимого статуса. Если ее выполнял мальчик, юноша, это не роняло его достоинства; пред-

полагалось, что, став взрослым, он будет вести гетеросексуальную жизнь и в отношениях с мальчиками ему также будет принадлежать активная, «мужская» роль. Выполнение «женской» роли взрослым мужчиной, за деньги или по принуждению, приравнивалось к потере мужской сущности, покрывая человека несмываемым позором.

Сходные нормы существовали и во многих других обществах, где сексуальное овладение другим мужчиной считалось достижением, а подчинение ему — позором. Одно из самых ругательных слов в древнем норвежском языке, часто употребляемое в сагах, argr, оно обозначает мужчину, который допустил, что его сексуально использовали как женщину. Символизм этого типа хорошо известен в исламском мире, где осквернителей гаремов иногда наказывали, подвергая сексуальному насилию. Такие представления и поныне господствуют там, где сильна идеология мужского верховенства — в Мексике, Турции, Греции, а также в уголовном мире.

Для истории сексуального символизма очень важно изучение языка ругательств и оскорблений — инвективной лексики. Многие из этих выражений очень древние. Категории архаического сознания располагаются как бы между двумя полюсами: святого, наделенного божественной благодатью и воспринимаемого как нечто особо чтимое, дорогое, и демонического, темного, нечистого. Это трактуется также в переносном смысле: грязное, низкое, низменное, непристойное. Поскольку сила оскорбления прямо пропорциональна силе нарушаемого запрета, выбирают самые «больные» места. В национальных культурах, где особенно высок статус родственных отношений по материнской линии, большую роль могут играть сексуальные оскорбления матери («мат»); в культурах, особенное внимание обращающих на сексуальную жизнь общества, место наиболее грубых инвектив принадлежит сочетаниям с кои тальным смыслом, необязательно обращенным на мать или других родственников оскорбляемого; таковы, например, англоязычные культуры. Итальянская, испанская, многие другие католические культуры для достижения сходного эффекта прибегают к оскорблению наиболее почитаемой святыни — Мадонны. Очень трубо звучат бранные слова, включающие нарушения некоторых табу, связанных с чистоплотностью, если именно это человеческое качество особенно ценится в данной национальной культуре, например японской или немецкоязычной (Жельвис В. И., 1997).

Здесь можно выделить несколько основных блоков.

П е р в ы й — упоминание женских гениталий, отправление ругаемого в зону рождающих, производительных органов, в телесную могилу (или в телесную преисподнюю) — «пошел ты в ...» — не что иное, как пожелание смерти (женское лоно — символ смер-

м).

В то р ой — намек на то, что некто обладал матерью ругаемого («...твою мать»). Интерпретация «матерных» выражений, встречающихся в русском, венгерском, румынском, новогреческом, китайском, суахили и многих других языках, неоднозначна. Иногда подразумеваемым субъектом действия является сам говорящий, который как бы утверждает: «я твой отец» или «я мог бы быть твоим отцом», зачисляя ругаемого в низшую социально-возрастную категорию. Одно китайское ругательство буквально значит: «Ты — мой сын». В русском языке первое лицо единственного числа в этом контексте употребляется крайне редко; часто «матерные» обороты используются не только для описания прошлого события, но и в повелительном наклонении и в инфинитиве. Поэтому вместо значения «я обладал твоей матерью» А. В. Исаченко предложил объяснение, данное еще в XVI в. бароном С. Герберштейном, согласно которому субъектом «срамного» действия является пес. Ругательство связывается, таким образом, с распространенными во многих языках выражениями типа «сукин сын» (польское «пся крев» и т. п.); поскольку собака в XVI в. считалась нечистым животным, оскорбление было очень сильным.

Матерная брань уже в Древней Руси оценивалась как кощунство, оскверняющее Матерь Божию, мать сыру землю и собственную мать ругающегося. Но эти выражения сами имеют древние языческие сакральные истоки. По наблюдениям русских этнографов, сквернословие в обращении вызывало обиду только если произносилось серьезным тоном, с намерением оскорбить, в шутливых же мужских разговорах оно служит дружеским приветствием или просто «приправой».

По мнению известного лингвиста Б. А. Успенского (Успенский Б. А., 1994) матерная брань имеет мифологическое происхождение и носит ритуальный характер. На самом глубинном, исходном уровне эти выражения соотносятся с мифом о священном браке Неба и Земли, результатом которого является оплодотворение Земли. Связь матерной брани с идеей оплодотворения проявляется в ритуальном свадебном и аграрном сквернословии, а также в ассоциации ее с ударом грома. На этом уровне она не имела кощунственного смысла, а была магической формулой, священным заклинанием (аналогичные формулы существуют в буддизме).

На следующем, более поверхностном уровне субъектом действия становится пес как противник Громовержца и демоническое начало. Матерные выражения приобретают при этом кощунственный характер, выражая идею осквернения земли псом, причем ответственность за это падает на голову собеседника.

На другом, еще более поверхностном уровне объектом подразумеваемого действия становится женщина, тогда как субъектом остается пес. Матерная брань переадресуется от матери говорящего к матери собеседника, начинает пониматься как прямое оскорбление, ассоциирующееся с выражениями типа «сукин сын». Наконец, на самом поверхностном, светском уровне субъектом действия становится говорящий, а объектом — мать собеседника, брань становится указанием на распутство и т. д.

Третий — обвинения в кровосмешении, широко представленные в аНГЛИЙСКИХ ругательствах. Если в русских ругательствах фигурирует «твоя мать», то английское слово «mother-fucker» намек на то, что ругаемый обладал собственной матерью.

Ч е тве рт ы й — обороты речи с упоминанием мужских гениталий (типа «пошел на...») помещают ругаемого в женскую сексуальную позицию. Точный смысл таких выражений, как правило, не осознается, и сами они не имеют эротической окраски, обозначая главным образом статусно-иерархические отношения или притязания. Отголоски этого можно встретить и в повседневной речи. Выражения типа «начальство сделало ему втык» не вызывают никаких сексуальных ассоциаций. Но если проследить их происхождение, то восстановится целая цепочка: ситуация, в которой мужчина является более или менее пассивным объектом каких-то неприятных и унизительных для его достоинства действий; интерпретация такой ситуации и действий в сексуальных терминах или выражениях; древняя система полового символизма, где женская роль представляется подчиненной; ее филогенетические истоки, прослеживаемые в поведении животных.

3.3. Сексуальные обряды и обычаи

Где бы мы ни встретили человеческие существа, они всегда удивляются другим людям.

Маргарет МИД

Один из традиционных сюжетов этнографии — обряды и ритуалы, посредством которых общество оформляет наступление половой и социальной зрелости подростков и которые часто включают хирургические операции на половых органах.

Мужские инициации. У одних народов мальчика подвергают обрезанию (удаление крайней плоти), у других — субинцизии (подрезанию — вскрывается нижняя стенка уретры, в результате чего мужчины уже не могут мочиться стоя и делают это сидя, как женщины), у третьих (в Полинезии) — суперинцизии (надрезание верхней части крайней плоти, без полного ее удаления).

МеДИЦИНСКИ ориентированный здравый смысл объясняет эти операции гигиеническими соображениями (смеша, собираясь под крайней плотью, часто вызывает воспаление и т. п.). Но такое объяснение неприменимо к субинцизии.

Психологически ориентированный здравый смысл утверждает, что мучительные испытания, которые мальчик должен вынести с достоинством, проверяют и укрепляют его мужество. В этом тоже есть доля истины, но почему такие операции проводятся именно на гениталиях? Понять это вне системы культуры невозможно.

Во всем мире обрезанными являются примерно одна четверть мужчин. У евреев и мусульман мальчиков обрезают вскоре после рождения, это обязательная часть религизного ритуала. У некоторых народов Африки обрезанию подвергают мальчиков-подростков, это элемент пубертатных ритуалов. В США это делают просто из гигиенических соображений. Сегодня обрезание вызывает острые споры.

Есть новые данные о пользе обрезания для профилактики ВИЧ-инфекции. Согласно медицинской статистике, необрезанные мужчины заражаются СПИДом в 2—8 раз чаще, чем обрезанные. Обрезание предохраняет мужчин также от других заболеваний, передающихся половым путем, включая сифилис, генитальный герпес и гонорею, уменьшает риск раковых заболеваний пениса и инфекций мочеиспускательного канала. Внутренняя поверхность крайней плоти содержит особые клетки, чрезвычайно чувствительные к ВИЧ и другим инфекциям. Кроме того, крайняя плоть нередко травмируется при половом акте, что облегчает проникновение инфекции. Однако само по себе обрезание не является гарантией против СПИДа. Кроме того, оно эффективно только в том случае, если производится до 12 лет. Поэтому эксперты нс считают возможным рекомендовать его массовое применение там, где это не принято.

Противники обрезания считают его такой же варварской процедурой, как вырезание клитора у девочек. На 16-м Всемирном сексологическом конгрессе об этом развернулась острая дискуссия. С гигиенической точки зрения регулярное мытье головки пениса под крайней плотью делает операцию обрезания ненужной. Кроме того, крайняя плоть содержит много нервных окончаний, поэтому противники обрезания считают, что ее удаление может снизить уровень сексуальной возбудимости мужчины. Хотя медицинское сообщество не склонно принимать эти опасения всерьез, спор продолжается.

Проблема обрезания имеет также религиозно-этические и искусствоведческие аспекты. Христос, как все еврейские мальчики, подвергся ритуальному обрезанию. В некоторых католических храмах даже хранятся кусочки якобы Его крайней плоти. Обрезание Христа — один из священных религиозных сюжетов, его изображали многие великие художники (Мантенья, Содома, Тинторетто, Синьорелли, Гвидо Рени, Гверчино, Зурбаран, Рембрандт). В то же время обрезание — специфический признак иудаизма, от которого христиане всячески открещивались, в прямом и переносном смысле слова. Поэтому хотя на картинах XV в. Младенец обычно представлен нагим, с тщательно выписанным пенисом, он никогда не изображался обрезанным. Эта стеснительность распространялась и на библейских персонажей. Например, «Давид» Микеланджело изваян необрезанным, хотя художник прекрасно знал, что этого не могло быть. В антисемитской литературе из акта обрезания часто выводили «женственность» мужчин-евреев в противоположность «мужественным» арийцам.

Инициация означает, что мальчик становится мужчиной, отсюда — повышенное внимание к его мужскому естеству. Дальше начинаются споры. Одни ученые связывают генитальные операции с психическим развитием индивида. Например, Фрейд считал обрезание символической заменой кастрации, направленной на предотвращение инцеста с матерью и сохранение сексуальных прав отца. М. Мид видит в обрезании средство психологического высвобождения мальчика из-под влияния матери, символический водораздел между детством, когда ребенок находится во власти женщин, и взрослостью, когда он вступает в мир мужчин. Другие антропологи объясняют мужские инициации необходимостью утверждения особого мужского статуса и поддержания групповой солидарности мужчин в противовес женскому началу. Недаром эти ритуалы особенно распространены в тех обществах, где происхождение определяется по отцовской линии и существуют замкнутые мужские союзы и тайные общества. Суровые обряды инициации мальчиков-подростков служат своего рода противовесом детской идентификации с противоположным полом. Удаляя крайнюю плоть, которая символически рассматривается как женский рудимент (подобно тому как клитор считается мужским элементом), взрослые мужчины «спасают» мальчика от гендерной неопределенности, и в этом смысле именно они, а не мать, делают его мужчиной.

Женские инициации встречаются значительно реже мужских. М. Мид считает, что женщина не нуждается в искусственном социокультурном расчленении своего жизненного цикла, так как у нее есть для этого естественные биологические рубежи (начало менструаций, потеря девственности, рождение первого ребенка). Однако редкость женских инициаций можно связать и с социальной зависимостью женщин, развитию которых мужская культура уделяет меньше внимания.

У некоторых народов ритуал инициации девочек также включает в себя весьма болезненные генитальные операции, например выскабливание стенок влагалища до появления крови, хирургическое расширение входа во влагалище или, наоборот, зашивание его, чтобы снова открыть перед вступлением в брак, ритуальное рассечение девственной плевы, удаление (эксцизия) клитора или его части. Но с девочками такие операции проделывают значительно реже, чем с мальчиками. Может быть, формирование мужчины требует больших усилий не только со стороны природы, но и со стороны общества (вспомним «принцип Адама», о котором шла речь в главе 2)? Суровый обряд инициации призван подчеркнуть символическое отделение мальчика-подростка от матери, в чем девочка не нуждается. Но у некоторых народов (например, у евреев) обрезание мальчиков не связано с инициацией и производится задолго до полового созревания. Кроме того, сами эти обряды распределены по миру крайне неравномерно.

Интерпретация сексуальных символов — дело трудное. Почему, например, мужчина, которому изменила жена, во многих языках называется рогоносцем, а к жене, которой изменяет муж, этот «титул» не применяется? На сей счет имеется 14 разных теорий (одна из них гласит, что «рога» — это два мужских члена в жизни прелюбодейки).

Наряду с дифференциацией мужского и женского начала во многих обрядах представлена тема анДрогинии и перемены пола. Например, у древних австралийцев инициация мальчика включала в себя временное ритуальное превращение мальчика в женщину. У многих африканских народов (масаи, нанди, нуба и др.) посвящаемых переодевали в женскую одежду, а у южноафриканской народности суто, наоборот, одевают в мужское платье инициируемых девочек. Ритуальное превращение юношей в женщин существовало у папуасов Новой Гвинеи, островитян пролива Торреса и т.д. Распространенный обычай ритуальной наготы инициируемых мальчиков в течение периода их сегрегации от женщин часто интерпретируется как знак асексуальности посвящаемого, который, прежде чем обрести определенный пол, проходит фазу обладания свойствами обоих полов. Символическая инверсия, переодевание мужчин в женскую одежду и обратно, характерна и для многих архаических праздников.

Неодинаково оценивают разные культуры Девственность. Самые простые и примитивные общества не придают ей особого значения. С повышением социального статуса женщин и усложнением иерархической системы общества девственность приобретает высокую социокультурную ценность, хотя с европейской точки зрения это подчас выглядит своеобразно. Например, в Полинезии, несмотря на весьма свободные сексуальные нравы, девственность дочерей, особенно дочерей вождей, тщательно охраняют. Молодые мужчины рассматривают дефлорацию девушки как подвиг, эта «сексуальная кража» повышает не только сексуальную репутацию юноши, но и его социальный статус. Девственность — дар, присвоение которого, даже путем обмана или насилия, дает мужчине определенные привилегии, позволяя жениться на представительнице более знатного рода и тем самым повысить собственный статус. Сходные представления о «бесчестье», которое можно смыть кровью или «прикрыть» браком, существовали и у христианских и мусульманских народов. Христианство придает девственности мистическую ценность. В образе Богоматери Мать и Дева сливаются воедино, разобщая тем самым материнство и сексуальность. Девственницы, особенно по монашескому обету, считались в средние века Христовыми невестами. Обыденное сознание также приписывает девственности особую ценность. Недаром «право первой ночи» европейские историки считали не только социальной, но и сексуальной привилегией сеньора.

Однако дефлорация — сложная и не всегда приятная процедура. Многие народы считают ее тягостной как для женщины, так и для мужчины. Больше того, она считается опасной для мужчины, так как вместе с кровью в него может проникнуть злой дух. Поэтому в некоторых обществах ее заменяют специальной хирургической операцией. У многих народов — тибетцев, японцев, уйгуров, жителей Кампучии, Индонезии, Филиппин и др. — существовал обычай ритуальной дефлорации девушек жрецами. У некоторых других народов, прежде чем муж осуществит свои супружеские права, это публично делают все остальные мужчины деревни. Этнографы обычно считают это своеобразной формой выкупа, который жених платит своим товарищам по мужскому союзу. Но его можно рассматривать и как частный случай класса древних обрядов, связанных с освоением нового. Желая избежать связанной с этим опасности, первобытные люди в таких случаях пропускают вперед кого-то менее ценного (например, в новый дом сначала пускают кошку) или того, кто имеет больше возможностей избежать влияния злых духов (например, колдуна). Так что ритуальная дефлорация невесты может быть и средством помощи жениху, «спасением» его от грозящей опасности, и сексуа-ЛЬНОЙ привилегией мужского братства, к которому принадлежит жених.

Пережиток подобных явлений сохранялся в русских народных обычаях: перед свадьбой все молодые люди деревни, товарищи жениха, посещали и целовали невесту. Еще более древний славянский обычай предусматривал, что перед свадьбой невеста оставалась в бане наедине с мужчиной-колдуном, который должен был ее тщательно вымыть (ритуальная замена дефлорации). В некоторых районах Северной Словакии невесту символически, а ранее, возможно, реально лишал невинности старейшина свадебного обряда — «дружка».

3.4. Нормы сексуального поведения

В делах любви каждый должен руководствоваться традициями и нравами своей страны, но больше всего — собственными наклонностями.

« Камасутра»

Чем сложнее культура, тем многообразнее ее нормативные установки. Например, всюду, где существует институт брака, проводится социальное и психологическое различие между брачной, добрачной и внебрачной половой жизнью, причем соответствующие нормы тесно связаны с другими элементами социальной системы и культуры. Так, нормы добрачного сексуального поведе-

ния народов мира связаны с правилами, регулирующими происхождение и местожительство; с особенностями экономической жизни общества (с уровнем его производительных сил); с размерами общины; с религиозными верованиями; с наличием или отсутствием какого-либо обмена имуществом при заключении брака; с дифференцированной оценкой мальчиков и девочек; с мерой участия женщин в производительном труде; с классовой структурой общества; с особенностями гендерной социализации и с отношением культуры к материнству и деторождению. При этом сравнительно простые общества обычно склонны к большей терпимости, а более сложные — к нормативному ограничению добрачных связей.

Поскольку усложнение нормативных правил — необходимая предпосылка индивидуализации и персонализации сексуальных отношений и их участников, она кажется продолжением биологической эволюции. Однако историческое развитие противоречиво и нелинейно. Социально-культурные запреты дифференцируют права и обязанности разных категорий людей, не придавая никакого значения их инд ив и ду ал ь н о с т и, которая первоначально осознается и проявляется именно как нарушение этих правил и самой этой категоризации. Нормативную культуру любого общества нужно изучать конкретно, учитывая, кем, кому, что, с кем, насколько и почему запрещено.

Самый древний и универсальный запрет, налагаемый культурой на сексуальность, экзогамия, запрещение браков и вообще сексуальных связей между членами одной и той же родственной группы. Происхождение экзогамии до сих пор остается спорным. Одни авторы подчеркивают значение генетических факторов, вред близкородственных браков для потомства. Другие выдвигают на первый план социальные факторы: неупорядоченность половых отношений и сексуальное соперничество самцов делали невозможной стабильную социальную организацию, подрывали единство человеческого стада. Третьи придерживаются психологического объяснения, согласно которому у людей, живущих в тесной близости с раннего детства, обычно не возникает сексуального интереса друг к другу. Эти теории могут быть не столько взаимоисключающими, сколько взаимодополнительными.

Почти все нормы сексуального поведения предполагают генДерные различия. Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Почти во всех обществах существует так называемый двойной стандарт — разные нормы сексуального поведения для мужчин и для женщин, предусматривающие гораздо более строгие ограничения женской сексуальности (добрачные связи, супружеская неверность и т. п.), нежели мужской. В большинстве первобытных обществ право проявления инициативы, ухаживания, выбора партнера и определения ритма половой жизни в браке принадлежало мужчине. В отношении добрачных и внебрачных связей половая мораль, как правило, снисходительнее к мужчинам. Женщинам добрачные связи разрешают от двух пятых до половины обследованных этнографами бесписьМеННЬIХ обществ. Если же считать «терпимыми» общества, которые публично осуждают, но втайне терпят такие отношения, эта цифра составит около 70 70. Мужчинам добрачные связи разрешаются практически во всех «терпимых» обществах, а в остальных на них смотрят сквозь пальцы. Внебрачные связи в той или иной форме допускаются для женщин приблизительно в двух или трех пятых бесписьменных обществ, а для мужчин — почти везде.

Практически во всех культурах существует культ мужской сексуальности. Мужские божества и герои часто наделяются не только внушительными половыми органами, но и исключительными детородными и сексуальными способностями. Индийский бог Кришна имел, согласно традиции, 16108 жен, каждая из которых родила ему по 10 сыновей и по дочери. Один из персонажей «Тысячи и одной ночи» за одну ночь овладел 40 женщинами, по 30 раз каждой. В обществах, прославляющих сексуальную сдержанность, подобных подвигов, естественно, нет, зато ярко описываются соблазны, трудности умерщвления плоти.

Женская сексуальность обычно описывается сдержаннее. В антисексуальных и антифеминистских культурах, например в средневековом христианстве, существуют два главных женских образа: положительный наделяется чистотой, понимаемой как асексуальность, равнодушие и даже отвращение к половой жизни, отрицательный же персонифицирует гипертрофированный, агрессивный секс, «похоть» и соблазн. При этом мужчины не только побаиваются женщин, но и завидуют им. В древнегреческой и древнеиндийской мифологии есть сходные мифы о мужчине, который по воле богов дважды изменял пол. В греческом варианте, сохраненном Овидием, это предсказатель Тирезий, а в индийском царь Бхангасвана. Оценивая свои сексуальные переживания в обеих ипостасях, оба отдают предпочтение женской. По словам Тирезия, женщина наслаждается любовью в 9 раз больше, чем мужчина. Это, естественно, отражает мужскую точку зрения.

Очень велики и социально-возрастные градации: некоторые поступки, позволительные взрослым, запрещаются подросткам или детям. Бывает и обратное. Многие общества, осуждая или высмеивая мастурбацию взрослых, считают ее допустимой для детей и подростков. Например, мангаиа считают мастурбацию вполне нормальной для мальчиков и девочек до 10 лет; поскольку подростки старше этого возраста уже начинают сексуальную жизнь, их мастурбация рассматривается как пережиток детства. Сходные нормы существуют в Меланезии: мастурбация поощряется у маленьких мальчиков, допускается у подростков и осуждается у взрослых. Принципиальное различие между детской и взрослой мастурбацией проводило и средневековое христианство. Что же касается античной Греции, то она вообще не знала подобных запретов, а тантризм даже поощряет мастурбацию у женщин.

Сплошь и рядом различны предписания для разных классов или сословий одного и того же общества (например, для мирян и для духовенства). Запрещение тех или иных поступков далеко не всегда совпадает с запрещением говорить о них (табу слов). Бывают принЦИПИшљНО неназываемые, невербализуемые отношения; их существование общеизвестно, но о них не принято говорить или можно говорить только намеками, эвфемизмами (в XlX в. гомосексуальНОСТЬ именовали «неназываемым пороком»). В то же время есть вещи, о которых можно говорить, но которые нельзя делать.

Как и поведенческие, словесные запреты всегда соотнесены с определенным контекстом. Например, в нашем обществе не принято, чтобы дети и родители (и вообще подростки и взрослые) обсуждали друг с другом свои сексуальные проблемы, но со сверстниками это вполне допустимо. В феодальном обществе нормы стыдливости имели сословный характер. Приятельница Вольтера маркиза дю Шатле, как ни в чем не бывало, принимала ванну в присутствии и с помощью молодого лакея: как мужчина он для нее просто не существовал, а его чувства и подавно.

Варьирует степень строгости запретов; если инцест обычно запрещен категорически, то отношение к внебрачным связям всегда было двойственно, амбивалентно. Соответствующие нормы были не только различны для мужчин и женщин, но и противоречивы: хотя официально иметь любовниц запрещалось, неофиЦИтлЬНО это считалось подтверждением маскулинности. Иначе говоря, данный запрет распространялся только на официальную сторону жизни.

Санкции за нарушение разных табу таюке варьируют, от смермой казни до легкого осуждения или осмеяния.

В древних обществах таких градаций строгости запретов (не только в сексуальной сфере) было, по-видимому, еще больше, чем теперь. Одни вещи и отношения запрещено называть; другие полностью изгоняются из сознания, объявляются несуществующими, самое их существование категорически отрицается; третьи вытесняются в подчиненные, «низшие» слои культуры, проецируются на низшие слои общества или обсуждаются в «сниженной», фривольной форме; четвертые просто предписывается хранить в тайне и т.д.

У всех народов существуют многочисленные хозяйственные и сезонные запреты, связанные с определенными фазами общественной жизни племени или индивидуального жизненного цикла. Например, охотничьи табу, известные у многих народов Америки, Европы, Океании, Африки и Азии, запрещают половые СНОШения в период подготовки и проведения охоты. Сходные запреты существовали и в связи с другими видами деятельности — рыболовством, скотоводством, земледелием, ремеслом, торговлей, путешествиями, войной и т.д. Отчасти эти запреты — результат осознания того, что сексуальная активность ослабляет мужчину; это вынуждает в ситуациях, требующих максимального напряжения физических или духовных сил, прибегать к временному половому воздержанию.

Сезонные запреты имеют также символический смысл. Это отчетливо видно в так называемых репроДуктивных табу, регулирующих взаимоотношения полов и поведение женщины в периоды менструаций, беременности и после родов. По подсчетам американских этнографов супругов Пейдж 63 % обследованных ими обществ запрещают половые сношения в период беременности, 73 % — в период менструаций, 93 % — в послеродовой период. Поскольку такие запреты, иногда весьма длительные, адресова= ны мужчинам и обосновываются опасностью их «осквернения» и «загрязнения», их часто считают мизогинными, принижающими женщин. Но если вдуматься, эти табу, особенно послеродовые, охраняют здоровье матери и ребенка. В трудных условиях первобытного общества, например у африканских бушменов, кормление ребенка грудью продолжается 2—3 года, а то и дольше. Новая беременность в это время нежелательна, бушмены даже практикуют детоубийство, убивая новорожденного младенца, если предыдущий ребенок еще не начал ходить. Запрещение половой жизни, в каких бы терминах оно ни формулировалось, объективно служит средством регулирования рождаемости и сохранения потомства. С помощью запретов культура пытается восполнить утраченные человеком сезонные биологические регуляторы сексуальной активности. Однако важно иметь в виду, что хотя сексуальные нормы обычно преподносятся как универсальные, выражающие волю богов, законы природы или интересы общества как целого, за ними всегда скрываются отношения власти: класс или социальная группа, накладывающая те или иные ограничения, получает возможность манипулировать поведением других людей, причем последние зачастую даже не осознают этого.

В архаических обрядах и мифах, как и в позднейшей карнавальной, «смеховой» культуре, широко представлена ненормативная и антинормативная сексуальность — инцест, транссексуализм, трансвести.зм, гомосексуальность и т.д. При этом одни и те же по своей биологической и поведенческой природе явления совершенно по-разному оцениваются и символизируются в зависимости от контекста.

Например, культура строжайше запрещает и осуждает инцест. Вместе с тем всюду существуют ритуальные, символические формы инцеста. Его то и дело совершают боги, а для некоторых культурных героев он прямо-таки обязателен как знак их «избранничества». Культура строго различает мужские и женские роли и модели поведения и запрещает нарушать эти границы, например в одежде. Однако всюду есть какие-то узаконенные, освященные традицией формы переодевания. Чем объясняется такое противо речие?

Есть два подхода к этой проблеме. Первый идет от инДивиДа к культуре, полагая, что последняя лишь оформляет, структурирует и регламентирует импульсы, возникаюшие в индивидуальном сознании. С этой точки зрения распространенность мотивов инцеста в культуре — свидетельство непреодолимости таких влечений (Эдипов комплекс), а противоречивость кулыгурных норм — отражение амбивалентности нашего либидо. Второй подход идет от культуры к инДивиДу, полагая, что культура не только отражает индивидуальные вариации либидо, но и в достаточно широких пределах формирует его, иначе говоря, сексуальность рассматривается как социальное явление. В первом случае важен по в ед е нчес кий акт, поступок как выражение внутренних импульсов индивида, во втором — знач е н и е, которое придает этому поступку культура, которая и формирует соответствующий стиль поведения.

«Очеловечение» полового инстинкта, о котором много писали в конце ХХ— начале ХХ в.. — не что иное, как подчинение его определенным социальным нормам. Культура — упорядоченная система правил, в противоположность хаосу и анархии. Но структурируя наиболее важные аспекты сексуального поведения, культура всегда оставляет место для индивидуальных вариаций. Одни поступки регламентируются и оцениваются как «хорошие» или «плохие», «правильные» или «неправильные», другие целиком предоставляются индивидуальному усмотрению. Больше того, формулируя то или иное предписание, культура почти всегда предусматривает какие-то возможности его нарушения. Чаще всего исключения смягчаются тем, что относятся к другому времени (например, к «мифологическому времени» в отличие от реального) либо к особым персонажам — богам или героям, подражать которым рядовой человек не может. Но существуют и такие ситуации, когда нарушение и «перевертывание» установленных норм и правил является обязательным правилом, законом.

Такое узаконенное нарушение правил благопристойности, включая инверсию гендерных и сексуальных ролей, ярче всего проявляется в первобытном празднике и карнавальной, «смеховой» культуре. Праздник, как и «смеховой мир» в пелом, выворачивает наизнанку весь существующий и прежде всего — нормативный мир культуры, выявляя тем самым его условность и противоречивость. Психологические механизмы этого процесса еще в 1920-х гг. выявил К. И. Чуковский, изучая детские «перевертыши»,

«лепые нелепицы». «Перевертыши» не только помогают ребенку укрепиться в своем знании нормы, но и привлекают его внимание к потенциальным вариативным возможностям бытия. Неслучайно взаимообращение, выворачивание наизнанку, переворачивание вверх ногами предметов и их свойств неизменно присутствуют и во взрослом фольклоре («ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота» и т.д.). В символической культуре перевертыванию подвергаются все бинарные оппозиции: верх и низ, жизнь и смерть, боги и демоны, свет и тьма, день и ночь, люди и животные и, конечно же, гендерные роли и половые различия, начиная с одежды и кончая сексуальными позициями.

3.5. Сексуальные практики

Из мириад вещей, созданных Небом, самое драгоценное— человек. Из всех вещей, дарующих человеку благоденствие, ни одна не сравнится с интимной близостью. В ней он следует Небу и копирует Землю, упорядочивает Инь и управляет Ян. Те, кто постигает ее значение, смогут напитать свою природу и продлить свою жизнь; те, кто упустит подлинное ее значение, нанесут себе вред и умрут прежде времени.

«Тайные преДписания Для нефритовых покоев»

Самый общий принцип классификаций сексуальных культур разделение их на антисексуальные (репрессивные) и просексуальные (пермиссивные, т.е терпимые).

Яркий пример репрессивной антисексуальной морали — средневековое христианство, отождествлявшее сексуальность с грехом. Там, где такая установка реализуется наиболее последовательно, половая жизнь обычно ограничивается браком, который заключают старшие без учета личных предпочтений жениха и невесты. Существует жесткая сегрегация мужчин и женщин в общественной жизни и в быту. Всякие разговоры на эротические темы, включая сексуальный юмор, запрещены или осуждаются. Даже в браке половые отношения регламентируются.

Противоположный полюс представляют народы Полинезии. Сексуальность и эротизм здесь открыто поощряются. Полинезийский идеал красоты откровенно эротичен. Сексуальные проблемы свободно обсуждаются, выражаются в песнях и танцах. Проявление чувственности у подростков и юношей считается нормальным и здоровым. Большое значение придается сексуальному удовлетворению в браке, допускаются и внебрачные связи.

Большинство человеческих обществ расположено, естественно, между этими полюсами, причем их отношение к сексуальности зависит от общих свойств их образа жизни и культуры.

Древнейшее мифологическое сознание не стыдится естественных телесных отправлений, половые органы весьма натуралистически детально изображаются в наскальных рисунках, статуэтках и т. п. Сексуальность тесно связана с эволюцией игровых, праздничных компонентов культуры. Просексуальные общества обычно придают высокую ценность групповому веселью, игре и праздничным ритуалам, в которые вовлекается все население. Характерное для первобытного праздника всеобщее веселье физически сплачивает людей. Какие-то элементы карнавальной культуры сохраняются даже в самых репрессивных антисексуальных обществах. Так, М. М. Бахтин (Бахтин М. М., 1990) писал о средневековом карнавале, что даже сама теснота, самый физический контакт тел получает здесь некоторое дополнительное значение — индивид ощущает себя неотрывной частью коллектива, членом массового народного тела. В то же время антисексуальные установки предполагают осуждение веселья и «разгульного» смеха. Вообще, чем выше уровень аскетизма, тем строже запреты, налагаемые на смех и игровые элементы жизни.

Культура не просто запрещает или разрешает те или иные проявления сексуальности. Она определяет их социальную, этическую и эстетическую ценность. В древнейших мифологиях человеческий организм выступает как часть природы, а сексуальность — как всеобщая оплодотворяющая сила. По мере становления личности происходит постепенная индивидуализация и сентиментализация сексуальных переживаний; они включаются в круг наиболее значимых личностных отношений и окружаются ореолом возвышенности.

Однако одни культуры подчеркивают преимущественно инструментальные ценности, видя в сексуальности главным образом средство продолжения рода или удовлетворения иных потребностей, другие же усматривают в ней самоценное аффективное начало, выражение чувств и эмоций. В обществах первого типа сексуальность обычно подвергается более жесткому социальному контрото и регламентации.

Аффективная сторона сексуальности также трактуется по-разному. Большинству восточных цивилизаций чуждо типичное для христианства противопоставление «чистой» духовной любви и «грязной» чувственности. Согласно древнейшим индийским верованиям, «желание» было первичной космогонической силой, создавшей мир. «Брихадараньяка упанишада», написанная в VI— III вв. до н. э., уподобляет человека, постигающего высшее духовное начало, мужу, пребывающему в объятиях любимой жены. Индийская «Камасутра» и древнекитайские трактаты, посвященные «искусству спальни» («фан чжун»), дают подробные наставления, как получить наибольшее эротическое наслаждение.

Какой бы изощренной ни была древняя эротология, она никогда не становилась самодовлеющей, будучи связана с общими религиозно-философскими ценностями. В ведических, тантристских и индуистских текстах телесная близость — главным образом средство духовного самораскрытия и освобождения человека. В Китае подчеркиваются рациональные, инструментальные соображения: удовлетворение любовной страсти полезно для укрепления здоровья, получения здорового потомства, достижения душевного равновесия, а также укрепления семьи. Как и прочие элементы китайской культуры, здесь все регламентировано: и сексуальные позиции, и количество сношений, и требования к условиям зачатия (Кобзев А.И., 2002).

Культура определяет «эротический код», ритуал ухаживания и сексуальную технику. Хотя эрогенные зоны детерминированы физиологически, разные народы придают им неодинаковую ценность. У большинства народов женская грудь является важным эротическим объектом. А полинезийцы-мангаиа к ней равнодушны, полагая, что она может интересовать только голодного младенца. Весьма различны нормы половой стыдливости, причем не только количественно, но и качественно (что именно скрывается или, наоборот, подчеркивается). В европейской культуре нового времени эротический интерес у детей считался «нездоровым» и всячески подавлялся. А другие народы считают его вполне нормальным. Среди детей австралийских аборигенов йолнгу (Северная Австралия) широко распространена игра «ниги-ниги», имитирующая половой акт. Детские генитальные игры считаются нормальными у народов бала в Конго, полинезийцев Маркизских островов, жителей острова Пасхи, маори, лесу и многих других. Отношение к детской сексуальности обычно связано с общей сексуальной терпимостью.

Чрезвычайно разнообразны ритуалы ухаживания и сама техника полового акта. В одних обществах принято, чтобы женщи на лежала на спине, а мужчина — сверху, в других — чтобы женщина была сверху, в третьих — чтобы оба лежали на боку и т.д. Нормальный для европейцев половой акт лицом к лицу некоторым неевропейским народам казался в высшей степени неудобным и неприличным, у них принята интромиссия сзади, как у животных. Европейцы

XIX в., верившие в асексуальность женщины, требовали, чтобы она была неподвижна, оставляя всю активность на долю мужчи ны. Напротив, по представлениям мангаиа, женщина, как и мужчина, должна все время двигаться.

В обществах с просексуальными установками с ТСЧСНИеМ времени вырабатывается рафинированная сексуально- эротическая техника, иногда возводимая в ранг религиозного культа. Большинство дошедших до нас древних эротологий написано с мужской точки зрения, женщина рассматривается не столько в качестве равноправного партнера, сколько как объект мужского желания и активности. Исключение представляют некоторые тантристские тексты. Однако и в мужской эротологии существует немало вариаций. Иногда мужчины стараются уменьшить половую возбудимость женщины путем ритуальной эксцизии (удаления) клитора; такая практика по сей день существует у некоторых народностей Судана, хотя в принципе она противоречит Корану. Напротив, индуизм ориентирует на совместность и взаимность мужских и женских сексуальных реакций.

Любопытна в этом плане древнекитайская эротология, которая ставит перед мужчиной задачу довести женщину до оргазма, избежав эякуляции самому. По даосским верованиям, мужчина должен усвоить женское начало Инь, сохраняя в то же время собственное жизнетворческое Ян. Чем больше Инь получит мужчина, не давая взамен Ян, тем сильнее он станет. Отсюда — обучение специальной технике прерванного сношения, с тем чтобы на 10 половых актов приходилось не больше 2—3 эякуляций.

Еще сильнее варьирует в разных обществах эмоциональная окрашенность сексуальных отношений, которые могут быть как любовно-нежными, так и агрессивно-враждебными.

Последнее характерно, например, для папуасов добу и манус. Поскольку женщин здесь похищают из враждебных племен, мужчинам приходится все время бояться собственных жен, и этот страх окрашивает их сексуальность в агрессивные тона. Другой яркий пример — гусии юго-западной Кении. Половой акт, даже между супругами, мыслится здесь как насильственное действие, в ходе которого мужчина должен преодолеть яростное сопротињление женщины, причиняя ей физическую боль и унижение. Женщин учат сексуально раздражать и дразнить мужчин, а последние получают максимум удовлетворения, когда женщины протестуют и плачут. Такой тип сексуальности формируется уже в детстве, когда у девочек всякие явные проявления сексуальности последовательно наказываются, а у мальчиков — то поощряются, то наказываются. Когда мальчики-подростки гусии после обрезания находятся в уединенном месте, туда приводят девочекподростков, которые обнаженными танцуют эротические танцы, вызывающие у мальчиков эрекции и боль в травмированных членах, и насмехаются над их страданиями. Неудивительно, что брак у этого народа сильно напоминает узаконенное изнасилование.

3.6. Из истории сексуальности

Как и власть, секс не может быть последним словом истории.

Жан БоДрийяр

Консервативные пожилые люди, как правило, твердо убеждены в том, что раздражающие их формы сексуального поведения молодежи возникли только в наше время, а раньше все было беспроблемно, просто и, главное, целомудренно. Но когда именно «раньше» и какой смысл вкладывается в понятие целомудрия?

Отношение средневековой культуры к сексуальности было, как известно, двойственным. Официальная христианская мораль была аскетической и антисексуальной. «А о чем вы писали ко мне, говорит апостол Павел, — то хорошо человеку не касаться женщины... Но если не м о гут воздержаться, пусть вступают в брак: ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор.: 7 : 1,9). Единственным оправданием половой жизни считалось продолжение рода в рамках церковного брака, но и здесь она подвергалась тщательной регламентации (запрещение сношений во время постов и в дни церковных праздников, табуирование наготы, эротической техники и т. п.).

Однако наряду с церковным аскетизмом в феодальном обществе вполне легально существовала карнавальная культура. Продолжая традиции древних оргиастических праздников, средневековый карнавал допускал и демонстрацию обнаженного тела, и переодевание мужчин в женскую одежду, и открытое выражение эротики. Аскеза и карнавал — не только противоположности, символизирующие соответственно духовный «верх» и телесный «низ», но и чередующиеся, взаимодополняющие элементы определенного цикла, по принципу «всему свое время». Церковь сама включала в свои обряды некоторые элементы карнавального действа.

Что же касается повседневного быта, то он представлял собой своеобразную смесь обоих этих миров. Средневековые люди не отличались особой стыдливостью, «факты жизни» свободно обсуждались и в крестьянской, и в рыцарской среде, широко обыгрывались в народном художественном творчестве. Во многих архаических обществах существовали какие-то формы более или ме нее добрачных сексуальных контактов между юношами и девушками на групповой основе или в виде пробного брака. По мере христианизации такие обычаи не столько исчезали, сколько камуфлировались.

Европейских бытописателей XIX в. удивляли и шокировали свободные нравы деревенских «посиделок», где юноши и девушки имели довольно широкие возможности для сексуальных контактов — объятия, поцелуи, интимные ласки, практически все, кроме полового акта. Некоторые историки считали их продуктом Нового времени. На самом деле такие обычаи, известные в Испании, Германии, Северной Италии, скандинавских и славянских странах, пришли из глубокой древности.

Важным элементом средневековой культуры была «куртуазная любовь» трубадуров как попытка слияния «духовной» и «ФИЗИческой» любви. При всей ее условности и манерности, лирика трубадуров возводит любовную страсть в ранг высшего человече ского переживания. Как ни идеален образ Прекрасной дамы, рыцарь смотрел на нее преимущественно «телесными очами». Впрочем, куртуазная поэзия была достоянием очень узкой феодальной элиты и имела мало общего с реальным, бытовым поведением.

Буржуазная культура Нового времени разрушила структуру, одним полюсом которой была аскеза, а другим — карнавал. Гуманисты эпохи Возрождения подвергли сокрушительной критике монашеский аскетизм и мораль воздержания. Идеал всесторонне развитой, гармоничной личности не признает антагонизма между духовным «верхом» и телесным «низом». Гуманистическая реабиЛИтаЦИЯ плоти обычно рассматривается историками как начало эротизации культуры. Но ренессансный дух свободы и раскованности торжествовал недолго. Те же самые силы, которые подорвали власть аскезы, разрушили и ее антипод — карнавальную культуру.

Хотя буржуазное общество выступало против феодализма под флагом свободы развития личности, уже в XVI—XVlI вв. человек начинает трактоваться преимущественно как homo economicus (человек экономический), который реализует себя прежде всего, а то и исключительно, в труде и деловом преуспеянии. ГипертроФированное чувство текучести времени и потребности в достижении означало также изменение соотношения труда и игры, которой отводится теперь подчиненное, ограниченное место («делу время, потехе — час»). И когда на смену христианскому аскетизму приходит буржуазная мораль самоограничения, телесно-эмоциональная сторона бытия, включая сексуальность, снова подвергается гонениям.

Весьма поучительна история стыдливости. Средневековые люди редко обладали развитым индивидуальным чувством стыдливости. Их отношение к чужой и собственной наготе зависело преимущественно от правил этикета и от нормативного контекста. Перед лицом Бога человек не должен был стыдиться своей наготы; она доказывала его смирение и чистоту помыслов. Напротив, предстать обнаженным или «не по форме» одетым перед людьми означало унижение (если нагота была вынужденной) или служило знаком вызова и пренебрежения (если человек сам демонстрировал свою наготу).

Индивидуализация тела раскрепощает его и одновременно вызывает к жизни новые культурные запреты и новую, индивидуальную стыдливость. В XVI —XVIl вв. в Западной Европе появляются первые официальные запреты на купанье голыми в общеСТВеННЫХ местах, регламентируются бани; затем нагота объявля ется неприличной даже наедине с собой. Ночные рубашки, появившиеся в позднем Средневековье, в XVlII в. становятся обязательными для высших сословий. Вводятся запреты на изображение обнаженного тела. Средневековое религиозное искусство не было эротическим; степень допустимого телесного обнажения и его детализация зависели исключительно от контекста. Художник изображал не столько наготу, сколько идею наготы. Тело было для него не естественным объектом, а символом человеческой хрупкости и ранимости (сцены пыток), знаком унижения, невинности или нечистоты.

В эпоху Возрождения символика меняется. Обнаженное тело символизирует теперь не страдание или унижение, а силу и красоту самого человека, могущество мужчины и соблазнительность женщины. При этом тело часто изображается эротично. Новая эстетика вызывает негодование как у невежественного народа («Давид» Микеланджело — рис. 3.3 — произвел в 1504 г. настоящий скандал), так и у духовенства. Несколько римских пап, сменяя друг друга, пытались прикрыть или исправить «непристойную» наготу «Страшного суда» Микеланджело. Наготу античных скульптур в собрании Ватикана стали прикрывать фиговыми листками и т. п. Что уж говорить о пуританских проповедниках?

Параллельно усиливается цензура за речью. В Средние века и в эпоху Возрождения телесные переживания вербализировались и обсуждались достаточно свободно. Новый канон речевой пристойности начинает искоренять эти слова. Языковая цензура неотделима от цензуры над телом. Телесный «жир», который раньше считался признаком здоровья, благополучия и богатства («жирные» ингредиенты составляли важный элемент всех народных праздников), теперь оценивается отрицательно, точно так же, как обжорство и прочие излишества. Правила хорошего тона запрещают чавкать, рыгать, сморкаться за столом и т.д. Был взят жесткий курс на «дисциплинирование» языка и тела, и сексуальность стала одним из его объектов.

Особсш сильно эти новые веяния затрагивали педагогику. Средневековый образ ребенка был неоднозначен. С одной стороны, ребенок считался воплощением чистоты и невинности. С другой стороны, повседневное участие детей в хапни взрослых и деревенский уклад жизни не позволяли уберечь детей от сексуальных впечатлений. Да никто, кроме монахов, и не пытался это сделать.

В Новое время усиливается забота о сохранении как фИ3ИЧеской, так и психологической невинности ребенка в смысле «блаженного неведения». Уже в начале ХУ в. доминиканский монах Джованни Доминичи учил, что ребенок вообще не должен различать мужчин и женщин иначе как по одежде и волосам, обязан спать в длинной рубашке, а родители должны всемерно воспитывать в нем стыдливость и т.д. В ХУ — XVl вв. такие пожелания редко осуществлялись. Однако постепенно нравы менялись. В дворянских семьях детей отделяют от взрослых, доверяя заботам специально приставленных воспитателей. Усиливается сегрегация мальчиков и девочек, а также запреты на наготу и всякого рода телесное экспериментирование. Такой же строгий контроль учреждается за чувствами и мыслями подростков.

Если средневековая церковь считала юношеские сексуальные желания «естественными», то педагогика XVII —XVlll вв. настаивает на их подавлении. Резко усиливается религиозное осуждение

мастурбации, в которой видят уже не простительное детское прегрешение, а один из самых страшных пороков. В XVIII в. к богословским аргументам прибавляются псевдомедицинские. В XVI в. знаменитый итальянский врач и анатом Габриеле Фаллопио, в честь которого названы описанные им яйцеводы (фаллопиевы трубы), даже рекомендовал мастурбацию как средство удлинения полового члена мальчиков. В XVlII в. утверждается мнение, что онанизм опасная болезнь, порождающая безумие и моральную деградацию. Люди были настолько запуганы, что для борьбы с онанизмом прибегали даже к кастрации. Для того чтобы отучить мальчиков от этого «порока», в 1850— 1880-х гг. стали применяться хирургические операции (обрезание, инфибуляция и др.), а также специальные приспособления, напоминавшие средневековые «пояса добродетели» (рис. 3.4).

«Война против онанизма» (М. Фуко), или «мастурбационная инквизиция» (Л. Люткехаус),

Рис. 3.3. Микеланджело. Давид

достигла в Европе своего апогея в конце XVlII и в МХ в. Мастурбационная инквизиция, как и всякая иная, сама создает то, против чего борется. Сначала воспитатели запугивали подростков онанизмом, а потом «открывали» его ужасные последствия: неврозы, панику, пониженное самоуважение, чувство неполноценности. Тревожность и размышления по этому поводу представлены в дневниках и автобиографиях многих великих людей XlX в.

Впрочем, осуждалась не только мастурбация, но и всякая сексуальная активность. Половое воздержание, которое раньше считалось религиозной добродетелью, необязательной для мирян, в начале XlX в. возводится в медико-биологический императив. В биологической ценности «экономии спермы» никто не сомневается, а приводимые в ее пользу аргументы слово в слово воспроизводят доводы буржуазных экономистов о полезности накопления и сбережения. Расходование семени постоянно сравнивается с тратой денег. Вплоть до конца XIX в. главным обиходным выражением, обозначавшим в английском языке семяизвержение, был глагол ю spend (тратить).

Различие между половой моралью феодального и буржуазного обществ заключалось не столько в степени репрессивности или терпимости, сколько в изменении способов социального контроля: место «внешних» ограничений и запретов постепенно занимают «внутренние» нормы, что связано с интимизацией сексуальности и включением ее в круг важнейших личных переживаний. Средневековье рассматривало сексуальность главным образом в религиозно-нормативном плане, различая «дозволенное» и «недозволенное» поведение; все «остальное» выглядело довольно расплывчато. В Новое время, как показал М. Фуко, сексуальность обретает множество новых ракурсов. Происходит не столько «подавление» или «замалчивание» половой жизни, сколько формирование иного типа сексуальности. Если феодальное общество подчиняло сексуальное поведение индивида задаче укрепления его семейных, родственных и иных социальных связей, то буржуазная

Рис. 3.4. Антимастурбационные приспособления XIX в.

эпоха выдвигает на первый план ценности эмоционально-психологического порядка. Это сталкивает ее с проблемой соотношения чувственно-эротических и личностно-коммуникативных комнонентов сексуальности, которые постепенно превращаются в самостоятельные, даже противоположные начала, не имеющие между собой ничего общего.

Традиционный деревенский быт был одинаково несовместим как с развитой эротикой, так и с сексуальным невежеством. Во французской деревне, описанной Марселем Эме, мальчики-подростки много говорят о сексе и экспериментируют с ним: «По окончании занятий в школе они собирались вместе, меряли травинками свои пенисы или же, захватив врасплох между двумя изгородями какую-нибудь девчонку, заставляли ее заголяться. Все это предрасполагало к комментариям, которые и лились, как из фонтана, один похабнее другого“.

Взрослым не до эротических изысков: «Когда ты вынужден работать в поте лица, чтобы прокормиться от клочка земли, то не существует ни четырнадцати способов, ни двенадцати, ни шести; существует только один способ, да и о нем-то вспоминаешь нечасто. Клакбюкские мужчины забывали не только об уловках их юных лет, они забывали также и про то, что любовные наслаждения занимают большое место в играх их детей; или, скорее, притворялись, что забывали»?

В дворянской и буржуазной среде XIX в. детей, особенно девочек, старались держать в полном неведении. Только перед свадьбой мать или кто-то из старших родственниц рассказывал девушке, что ожидает ее на брачном ложе, но часто этот рассказ был непонятным и сбивчивым. «...Мать говорила ей что-то туманное, отвлеченное, ненужное, упоминала о каких-то тайнах жизни, нс объясняя, в чем они состоят, советовала ей быть покорной, ничем не возмущаться, не думать, что ее муж внезапно сошел с ума. ” То, что доставляет мужу удовольствие, — сказала госпожа Клавье в заключение, — для жены только обязанность. Ну, теперь ты все знаешь”». ³

Важная роль в переосмыслении сексуальности принадлежала литературе и искусству. Процесс этот был крайне противоречивым. В произведениях сентименталистов и романтиков XVIII— начала XIX в. образ «высокой», «неземной» любви был практически лишен сексуальных компонентов. Любовные переживания описывались в терминах уважения, нежности, религиозного экстаза. В этом духе переосмысливается и прошлое. Например, из «куртуазной любви» трубадуров тщательно изымается свойственная ей эротика, она подается как платоническое чувство, в основе которого лежит поклонение Мадонне или нормы вассальной верности. Даже классиков английского сентиментализма Г. Филдинга и Л. Стерна в XVIII в. обвиняли в непристойности.

Эме М. Зеленая кобыла. Путь школьников. — М., 1992. — С. 164.

² Там же. — С. 163.

³ Эриа Ф. Семья Буссардель / Пер. с фр. — М., 1961. — С. 333.

⁴ Кон

Это было не простое ханжество, а формирование особой культурной ориентации, стремившейся перечеркнуть сексуальность, а чувственность поднять до «обнаружения Бога», как писал теоретик немецкого романтизма Фридрих Шлейермахер. Романтический культ любви весь пронизан мистическими настроениями, не оставляя места обычной чувственности. Вытесненная из высокой культуры эротика обособляется в подпольную субкультуру — французские «либертины» XV111 в., маркиз де Сад и др. «Сексуальное подполье», имевшее собственные клубы и центры распространения, культивировало именно то, что осуждалось официальной культурой.

Внешне между этими двумя «сексуальными культурами» не было ничего общего. По сути же дела они дополняли друг друга, и в каждой были заложены свои собственные неврозы. Подпольный порнограф и его читатели не в состоянии связать эротические переживания с другими сторонами своей жизни, их сексуальность расчленена на отдельные физиологические элементы. Джентльмен и мистик, наоборот, боятся физической стороны секса. Именно эта ситуация навела Фрейда на мысль, что «чувственное» и «нежное» влечения по природе своей автономны и что в основе всех неврозов лежит подавленная сексуальность.

Идеализация института брака сочеталась с крайней мизогинией, завуалированной под высокое уважение к женщине. Литература МХ в. рисует женщину воплощением ангельской чистоты, но «чистота» эта понималась прежде всего как асексуальность. Казалось бы, что худого в том, что мальчикам-подросткам бесконечно напоминают, что нужно видеть в женщинах матерей и сестер и относиться к ним почтительно и с уважением? Но как примирить такое воспитание с сексуальностью? Представление, что «порядочная женщина» вообще лишена сексуальных желаний, вошедшее даже в медицинскую литературу XIX в., способствовало, с одной стороны, распространению женской фригидности, а с другой — психической импотенции у мужчин.

Как писал Фрейд, «в своем сексуальном самоутверждении мужчина чувствует себя стесненным уважением к женщине и вполне развертывается в этом отношении, только когда имеет дело с приниженным сексуальным объектом» (Freud S., 1912, р. 185). Сын своей эпохи, Фрейд объяснял это тем, что в сексуальные цели мужчины «входят компоненты извращенности, которые он не позволяст себе удовлетворить с уважаемой женщиной». В действительности же «извращены» были культурные нормы, на которые ориентировали индивида. Естественным результатом этого стал рост «индустрии порока». В конце XVIII в. в Лондоне насчитывалось около 50 000 проституток; к 1840 г. их стало 80 000. Росло и количество венерических заболеваний.

Не удивительно, что на протяжении XIX—XX вв. прогрессивные силы общества боролись против репрессивной сексуальной морали. Эта борьба включала в себя критику буржуазного брака, требование эмансипации женщин, разоблачение лицемерия официальной морали, отстаивание права ученых исследовать человеческую сексуальность. Особенно велика была в этой борьбе роль искусства. Лев Толстой и Гюстав Флобер — вовсе не эротические писатели, но они всей силой своего таланта становятся на защиту женщины, преступной в свете буржуазной морали. Ги де Мопассан, отбрасывая пошлое морализирование, художественно исследует адюльтер как нормальное, повседневное явление буржуазного быта. Художники и скульпторы разбивают цензурные запреты и предрассудки, мешавшие изображать обнаженное тело. Все это (и многое другое) подготовило сексуальную революцию ХХ в.

3.7. Сексуальная революция ХХ века

Где наше доброе старое время, когда секс был грязным, а воздух чистым?

Из бесеДы швеДских пенсионеров

О сексуальной революции ХХ в. написано очень много вздора, вплоть до того, что она была продуктом заговора американского ЦРУ, предотвратившего таким путем «настоящую» пролетарскую революцию. На самом деле ассоциирующиеся с нею процессы результат закономерного развития европейской культуры нового времени. В их основе лежит несколько главных т е нд е н ц и й.

ПроисхоДит ломка траДиционной системы генДерной стратификации, резкое ослабление поляризации мужских и женских социальных ролей. Гендерное разделение труда потеряло жесткость и нормативность, большинство социальных ролей вообще не дифФеренцируются по половому признаку. Главная тенденция современной культуры — установка на развитие индивидуальности, безотносительно к какому бы то ни было заданному стандарту.

Культурные стереотипы маскулинности и фемининности становятся менее жесткими и полярными и более внутренне противоречивыми. Традиционные черты в них переплетаются с новыми и они значительно полнее, чем раньше, учитывают многообразие индивидуальных вариаций, причем отражают не только мужскую, но и женскую точку зрения. Традиционный идеал «вечной женственностих женщина должна быть нежной, красивой, мягкой, ласковой, но в то же время пассивной и зависимой, позволяя мужчине чувствовать себя по отношению к ней сильным и энергичным. Эти качества и сегодня высоко ценятся, составляя ядро мужского эталона женственности. Но в женском самосознании появились новые черты. Для того чтобы быть с мужчиной на равных, женщина должна быть умной, энергичной, предприимчивой, т. е. обладать свойствами, которые раньше считались монополией мужчин. Изменился и стереотип маскулинности. «Современная маскулинность» ставит интеллект выше физической силы, допускает проявление нежности и душевной тонкости, требует обуздания «грубых» чувств и порывов и т.д. Однако эти нормативные ожидания внутренне противоречивы и неодинаково проявляются на разных этапах жизненного пути и в разных социальных средах.

Серьезные сдвиги происхоДят в брачно-семейных отношениях. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридиче ски неоформленные постоянные партнерские отношения (сожи тельства) отнюдь не отмирают. В 1990 г. население 43 развитых стран опрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, и первое место — 83 % всех ответов — заняла семья. Хотя современные люди значительно терпимее относятся к разводу, аборту, внебрачным связям и проституции, они отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи. По всем социологическим опросам женатые люди больше удовлетворены жизнью, чем одинокие. Большинство людей считают совместную жизнь с постоянным сексуальным партнером наиболее близкой к идеалу.

Однако сами семейные ценности Дифференцируются, на первый план выхоДят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми», самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности. Такие отношения менее устойчивы, чем церковный брак или основанный на общности имущественных интересов буржуазный брак по расчету. По мере того как некоторые старые экономические и социальные функции семьи (семья как производственная единица, как ячейка потребления и как институт первичной социализации детей) отмирают или приобретают подчиненное значение, увеличивается ценность психологической близости между членами семьи, будь то супруги или родители и дети. Поскольку внутрисемейные отноШеНИЯ стали более интимными, повышается автономия и значимость каждого отдельного члена семьи.

Повышается индивидуальная избирательность брака. Переход от брака по расчету или по обязанности к браку по свободному выбору — громадное достижение человечества. Но это предполагает также возможность расторжения брака по психологическим мотивам, что делает институт брака менее устойчивым. Кроме неодинаковой длительности любовных чувств у разных людей, на статистику разводов влияет увеличение общей продолжительности жизни (раньше было меньше разводов, но многие семьи разрушались вследствие смерти одного из супругов и по другим причинам) и уменьшение размеров семьи: прожить вдвоем, не надоев друг другу, пятьдесят лет гораздо труднее, чем прожить 15— 20 лет в большом семейном коллективе.

Это способствует появлению СОЦИИЬН0-№ИХOЛOГИЧеСКОЙ успНОВКИ на возможную временность брачного союза. Социологи называют этот тип отношений «серийной моногамией», имея в виду, что индивид одновременно живет только с одной женой (мужем), но на протяжении жизненного пути у него может быть несколько таких союзов.

Растет число одиночек, по тем или иным причинам не вступивших в зарегистрированный брак. В традиционном обществе женитьба была фактически, а порой и юридически обязательным условием получения статуса взрослого. В дореволюционной русской деревне холостяк, независимо от возраста, не «мужик», а «малый». Он не имел решающего голоса ни в семье, ни на деревенском сходе. Отсюда — раннее и почти всеобщее вступление в брак. Сегодня дело обстоит иначе. Одни не вступают в брак в силу того, что не приспособлены к нему психологически или физиологически. Другие избегают связанной с браком ответственности, предпочитая удовлетворять сексуальные потребности «на сторо не» (раньше это было труднее). Третьи (их довольно много) состоят в фактическом браке, но не регистрируют его. Юридически не оформленные сожительства, которые раньше осуждались и практиковались главным образом в качестве временного, пробного периода подготовки к браку, стали массовыми, главным образом среди молодежи, причем не столько как этап подготовки к браку, сколько как его альтернативная форма:. Новой экспериментальной формой супружества являются так называемые открытые браки, т.е. такие, в которых супруги признают друг за другом право на какие-то, большей частью краткосрочные, сексуальные связи на стороне, удовлетворяющие те потребности, которых не может удовлетворить постоянный партнер.

Глубокие перемены происходят и в культуре. Прежде всего это крах традиционных антисексуальных установок и их псевдонаучного обоснования. Интеллигенция, а вслед за ней и другие слои общества перестают видеть в сексуальности нечто постыдное и низменное. Реабилитированная эротика находит разнообразное выражение как в массовой, так и в «высокой» культуре, будь то

Говоря о браке, нужно правильно употреблять термины. В зависимости от способа оформления отношений различают три формы брака: 1) законный, юридический или гражданский брак оформляется государственными органами и влечет за собой предусмотренные законом права и обязанности супругов; 2) ЦФКОВный брак оформляется в церкви и не имеет юридических последствий; З) консенсуальный или фактический брак (сожительство) никак не оформляется и покоится исключительно на добровольном согласии (консенсусе) пары. В последние годы в российской журналистике происходит массовая подмена понятий. «Гражданским браком», как правило, называют юридически неоформленное сожительство. Такое размывание правовых критериев часто порождает путаницу в определении брачного статуса людей.

lOl

литература, кино или изобразительное искусство. Здесь действует подмеченная Д. С. Лихачевым общая закономерность художественного прогресса — сужение сферы запретного.

Расширение диапазона сексуальных переживаний, символизируемых в культуре, — часть процесса перестройки телесного канона и канона речевой пристойности, утвердившихся в начале нового времени. Ослабели культурные запреты против наготы, расширились границы речевой пристойности (некоторые слова, еще недавно считавшиеся нецензурными, вошли в широкий оборот). Некоторые усматривают в этом знак падения нравов, но возможность обсуждать ранее неназываемое означает, что люди перестали бояться этих явлений, стали свободнее относиться к ним.

Изменение отношения к телу связано с общим изменением отношения к эмоциям. В противовес викторианской установке на подавление эмоций современная культура, включая научную психологию, подчеркивает ценность самораскрытия и пользу эмоциональной чувствительности. «Воспитание чувств» в сегодняшнем понимании — умение не только контролировать и подчинять чувства разуму, но и выражать свои чувства, слушаться веления сердца.

Все эти сдвиги закрепляются и передаются следующим поколениям благодаря изменениям в системе социализации Детей и молоДежи. Расширение диапазона контактов и совместной деятельности мальчиков и девочек способствует выравниванию многих традиционных гендерно-ролевых особенностей, а ослабление внешнего контроля (со стороны родителей или юношеской субкультуры) за их поведением дает молодым неслыханную прежде свободу принятия решений, включая вопросы половой жизни. Не забудем также акселерацию: более раннее половое созревание означает также и более раннее пробуждение сексуальных интересов, задолго до наступления социальной гражданской зрелости. Это заставляет взрослых, хотят они того или нет, создавать систему сексуального образования не столько с целью возможно дольше удержать молодежь от половой жизни (типичная установка педагогики прошлого), сколько для того, чтобы научить молодых людей разумно управлять собственной сексуальностью. А поскольку официальная педагогика большей частью отстает от жизни и недостаточно эффективна, важную роль играет молодежная субкультура.

Большое социальное (а не только медицинское) значение имеет появление эффективных противозачаточных средств (контрацептивов), наличие которых освобождает людей от страха перед нежелательными «последствиями» половой жизни, что особенно важно для женщин.

Как влияет все это на сексуальное поведение, его ритм, интенсивность и социальные формы?

Глав ная те н де н ц и я Нового времени — отделение сексуального поведения от репродуктивного. Разумеется, этот процесс начался давно. Для того чтобы понять разницу между сексуальным и репродуктивным поведением, индивиду достаточно сопоставить, сколько детей он сознательно, а не потому, что «так получилось», зачал и произвел на свет, с тем, сколько раз на протяжении жизни и для чего он осуществлял те или иные сексуальные действия. Но поскольку репродуктивные аспекты сексуальности биологически первичны и социально наиболее важны (от них зависит сохранение вида и популяции), они всегда и везде подвергались более тщательному и строгому социальному контролю и регулированию. Нерепродуктивным аспектам сексуальности культура уделяла значительно меньше внимания, а антисексуальные культуры считали их ненормальными и «противоестественными». Лишь сравнительно недавно общественное сознание Запада приняло тот факт, что сексуальность сама по себе не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной.

В конце ХХ в. под мотивационное разделение сексуальности и репродукции была подведена и материальная база. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не опасаясь нежелательного в данный момент зачатия. С другой стороны, искусственное осеменение и генная инженерия сделали принципиально возможным «непорочное зачатие», без какого бы то ни было сексуального общения и даже личного контакта родителей.

Это не просто теория. «Планирование семьи» не только снижает материнскую смертность (в том числе — путем предотвращения нежелательных беременностей), но и способствует изменению способов деторождения. Важную роль в этом деле играют вспомогательные репродуктивные технологии (сокращенно — ВРТ). Благодаря развитию ВРТ стало возможным экстрекорпоральное (т. е. внетельное) оплодотворение (ЭКО). ЭКО — это любое лечение или процедура, включающая в себя манипулирование человеческими половыми клетками, спермой или эмбрионами in vitro (буквально — за стеклом, в пробирке), в искусственной среде, вне живого организма, с целью добиться беременности. Первый младенец в результате оплодотворения in vitro появился на свет в 1978 г. В настоящее время в мире насчитывается свыше млн детей, рожденных с помощью ЭКО (в это число не входят младенщ, зачатые с помощью искусственного осеменения). ЭКО вызывает много религиозно-этических и правовых вопросов, например о легитимности такого ребенка и определении его родителей. Однако, по данным ВОЗ, ни физическое здоровье, ни психическое развитие детей, зачатых с помощью ЭКО, в долгосрочной перспективе не отличается от тех, которые были зачаты естественно (Progress in reproductive health research, № 63, 2003).

Меняется и сама человеческая сексуальность. Существует несколько общих те нденций, котор ы е, хотя и в разной степени, характерны для всех индустриально развиты х стран (Кон И.С., 2003д):

более раннее сексуальное созревание и пробуждение эротических чувств у подростков; более раннее начало сексуальной жизни, эти сдвиги охватывают весь цикл психосексуального развития и все формы сексуального поведения, от мастурбации до полового акта. По типу своего сексуального поведения они опережают своих сверстников из прежних поколений на 3—4 года; социальное и моральное принятие добрачной сексуальности и сожительства; большинство населения и особенно молодые люди считают добрачные связи нормальными, не скрывают и не осуждают их (да и как может быть иначе, если половое созревание происходит раньше, а возраст вступления в брак в индустриально развитых странах повышается?); ослабление «двойного стандарта»; признание сексуальной удовлетворенности одним из главных факторов удовлетворенности браком и его прочности; ресексуализация женщин, которых викторианская мораль считала вообще асексуальными; современные женщины получают от своей сексуальной жизни значительно больше удовольствия, чем прошлые поколения; сужение сферы запретного в культуре и рост общественного интереса к эротике; рост терпимости по отношению к необычным, вариантным и девиантным формам сексуальности, особенно гомосексуальности; увеличение разрыва между поколениями в сексуальных установках, ценностях и поведении — многое из того, что было абсолютно неприемлемо для родителей, дети считают нормальным и естественным.

В целом эти сдвиги являются положительными. Однако становление новых норм и образцов сексуального поведения значительно отстает от разрушения старых стандартов, это воспринимается как проявление беспредела и анархии. Расширение сферы сексуальной свободы разрешает старые, но порожДает новые социальные и психологические проблемы.

Эффективная контрацепция позволяет людям сознательно контролировать собственную рождаемость, но одновременно способствует снижению рожДаемости и постарению населения, в некоторых случаях возникает даже угроза депопуляции вместо привычного перенаселения.

Достижения медицины, особенно сексофармакологии (препараты типа виагры), существенно расширяют возрастные рамки сексуальной активности, позволяя людям испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем было в недавнем прошлом. Однако для продолжения сексуальной жизни в преклонном возрасте нужно заботиться о поддержании не только потенции, но и здоровья, красоты, культуры тела в целом. Это в равной мере касается мужчин и женщин, но возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохранения. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также сравнительно сексуально обездоленными.

Сексуальное поведение и ценности меняются неравномерно.

Главной движущей силой сексуальной революции была и остается м ол од ежь. Произошедшее в 1960— 1970-х гг. (в некоторых странах этот процесс продолжается) повсеместное заметное снижение возраста сексуального дебюта (у женщин — минимум на два года) и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от внешних форм социального контроля (со стороны родителей, школы, церкви и государства) создает множество опасных ситуаций, прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заболеваний, передаваемых половым путем (ЗППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х гг. ран нее начало сексуальной жизни повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т. д.). В дальнейшем в развитых европейских странах эта взаимосвязь ослабела. Раннее начало сексуальной жизни и сейчас нередко сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, но проявления и последствия этого зависят как от индивидуальных особенностей подростка, так и от социальных условий его развития.

Важное значение в этой связи приобрело сексуальное образование. В патриархальном обществе соответствующие знания и правила поведения передавались из поколения в поколение главным образом путем личных контактов. Городская цивилизация сделала этот способ передачи информации недостаточным и неэффективным. Отсюда — растущее внимание к этой теме мирового, причем не только медицинского, сообщества.

Еще одна движущая сила сексуальной революции — ж е н щ ин ы. Они шаг за шагом осваивают новые для себя занятия и виды деятельности, что, естественно, сопровождается изменением их коллективного самосознания, включая представления о том, как должны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Многие традиционные различия мужского и женского, привычно ассоциирующиеся с половым диморфизмом, ослабевают и перестают быть обязательной социальной нормой, открывая дорогу появлению индивидуальных вариаций, которые могут быть вообще не связаны с полом. Идея равенства прав и обязанностей мужчин и женщин в постели производна от экономической независимости женщин. Этому способствует также женская гормональная контрацепция, которая освобождает женщин от привычных репродуктивных страхов и даже потенциально изменяет соотношение мужской и женской власти в вопросах репродукции. Сексуально образованная женщина сегодня может решать эти вопросы даже без согласия и без ведома мужчины.

Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта (в Скандинавских странах, Нидерландах и Северной Германии девушки теперь начинают сексуальную жизнь раньше, чем их СВФСТНИКИ-ЮНОШИ), числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д. Во многих других странах юноши по-прежнему приобретают сексуальный опыт значительно раньше, чем их сверстницы, эти вариации зависят не столько от уровня социально-экономического развития, сколько от достигнутого уровня тендерного равенства.

Говорить о единой мировой сексуальной культуре невозможно. Хотя главные тенденции развития везде одни и те же, их темпы и способы проявления неодинаковы. Даже в пределах Европейского сообщества существуют три разных типа сексуальных культур.

1. Страны Северной Европы (Норвегия, Финляндия, Исландия, Дания и др.) и отчасти Голландия традиционно относятся к сексуальности терпимо. В этих странах подростки начинают сексуально экспериментировать сравнительно рано и открыто, девушки начинают половую жизнь одновременно с юношами или даже опережают их. До- и внебрачное сожительство считается нормальным. В этих странах существует наиболее развитое сексуальное просвещение; здесь меньше всего нежеланных беременностей, абортов, изнасилований и ЗППП.

П. В странах Южной Европы (Испания, Португалия, Италия, Греция) нравы значительно более строгие; здесь меньше разводов и незарегистрированных сожительств, поддерживается двойной стандарт, считается нормальным, чтобы мальчики были сексуально активнее и начинали половую жизнь раньше девочек. Цензурных запретов в этих странах гораздо больше, а ненормативное поведение люди стараются держать в тайне. Сходные моральнорелигиозные установки существуют в США, но там их гораздо труднее реализовать; американская статистика по абортам, венерическим заболеваниям и изнасилованиям — самая худшая в мире (за исключением российской).

Ш. Третья группа стран (Англия, Германия, Франция, Бель гия и прочие) находится как бы между этими полюсами.

Все эти социокультурные вариации требуют конкретного анализа, а вокруг их интерпретации идет острая идейная, в конечном счете — политическая борьба. Особенно активны в этом отношении американские фундаменталисты.

Половая мораль — один из самых консервативных и устойчивых элементов культуры, а лозунги охраны семьи и нравственности всегда находят живой отклик у населения. Играя на сексуальных страхах и предрассудках, легко скомпрометировать политического противника. По мнению идеологов «морального большинства» в Англии и США, единственное спасение человечества — возвращение к традиционной морали, укрепление моногамного брака, осуждение сексуальных меньшинств, запрещение абортов, порнографии и т.д. Но насколько реальна эта программа, какие именно нормы она имеет в виду, как можно обеспечить их эффективность и насколько они совместимы с современными представлениями о правах человека?

Для того чтобы выяснить, как изменились в течение трех поколений брачно-семейные отношения, немецкие ученые под руководством Г.Шмидта провели весной 2002 г. интервью с 776 30-, 45- и 60-летними мужчинами и женщинами, живущими в Гамбурге и Лейпциге (Schmidt (Э. et al., 2003). Оказалось, что мужчины и женщины сегодня вступают в брак реже и позже, чем раньше, а их браки чаще распадаются. Наряду с браком появились различные формы небрачных союзов. Из-за частого распада семей все больше детей воспитываются без участия одного из родителей. Брак утратил монополию на оправдание сексуальности и легитимацию партнерских и семейных отношений. Сегодня «парой» фактически признается любой союз, где двое людей говорят, что они образуют единое целое, независимо от семейного статуса и пола партнеров, а «семьей» считается любая пара, имеющая детей, независимо от того, женаты ли их родители и воспитываются ли дети в одном или двух домохозяйствах. Эти сдвиги, которые исследователи называют «семейной революцией», изменяют общество сильнее, чем предшествовавшая им сексуальная революция 1960— 1970-х гг.

Рекомендуемая литература

Антонов А., МеДков В. Социология семьи. — М., 1996.

Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке: Пер. с фр.

Екатеринбург, 1999.

Бауман З. Индивидуализированное общество: Пер. с англ. — М., 2002. — гл. В, 14 и 17.

Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. — М., 1990.

Восточная культура секса: Дао любви. — Л., 1990.

Голод С. И. Семья и брак. Историко-социологический анализ. — см., 1998.

Гулик Р. ван. Сексуальная жизнь в древнем Китае: Пер. с англ. — см., 2000.

Гурко Т. Социология пола и гендерных отношений // Социология в России / Под ред. В. А. Ядова. — 2-е изд. — М., 1998.

Жельвис В. И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. —

м., 1997.

Камасутра: Пер., вступ. ст. и коммент. А. Я. Сыркина. — М., 1993.

Китайский эрос: Научно-художественный сборник / Сост. и отв. ред.

А. И. Кобзев. — М., 1993.

Кобзев А. И. Эрос за китайской стеной. — М., 2002.

Кон И. С. От эроса к сексуальности // Эрос и логос: Феномен сексуальности в современной культуре / Сост. В. П. Шестаков. — М., 2003.

Кон И. С. Мужское тело в истории культуры. — М., 2003.

Лев-Старович З. Секс в культурах мира: Пер. с польск. — М., 1991.

Лихт Г. Сексуальная жизнь в Древней Греции: Пер. с англ. — М., 1995. Мир и эрос: Антология философских текстов о любви / Сост. Р. Г. Подольный. — М., 1991.

Мифы народов мира. Энциююпедия / Гл. ред. С. А. Токарев. — Т. 1, 2. — 2-е изд. — М., 1987.

Смех: истоки и функции / Под ред. А. Г. Козинцева. — СПб., 2002.

Сосновский А.В. Лики любви. — М., 1992.

Философия любви: В 2 т. / Под общ. ред. АА. Горского, сост. А. А. Ивин. — м., 1990.

Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности: Пер. с фр. — М., 1996.

Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: В 3 т. / Пер. с нем. — М., 1993.

Шестаков В. Эрос и культура: Философия любви и европейское искусство. — М., 1999.

Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. — Т. 1, 2. — М.; СПб., 2001.

Этнические стереотипы мужского и женского поведения / Под ред.

К. Байбурина, И. С. Кона. — СМ., 1991

Глава 4. СЕКСУМЬНАЯ КУЛЬТУРА

В РОССИИ

4.1. Дореволюционная Россия

Изученис Руси со всех сторон, во всех отношсниях, по мнению моему, не должно быть чуждо и постыдно русскому.

ВлаДимир Даль

Традиционная русская сексуальная культура всегда отличалась крайней противоречивостью как на бытовом, так и на символическом уровне (Кон И. С., 19976).

Жесткий патриархатный порядок, логическим завершением которого была пословица «не бьет — не любит», сочетается с женственным национальным характером и синдромом «сильной женщины». Откровенный крестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности, соседствует с суровым внемирским православным аскетизмом. Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви. Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики. Все это усугубляется сословными и классовыми контрастами.

Начиная, как минимум, с XVII в., все цивилизационные процессы в России проходили во взаимодействии с Западом, воспринимались как европеизация и вестернизация и вызывали противоположные чувства. Одни видели в них прогрессивную индивидуализацию и обогащение жизненного мира, а другие — разложение и деградацию национальной культуры. Всевластие бюрократического государства и отсутствие четкого разграничения публичной и частной жизни затрудняло формирование автономных субкультур, являющихся необходимой предпосылкой сексуального, как и всякого другого, плюрализма и терпимости. Отношение к сексуальности и эротике в России всегда было политизировано и поляризовано, а реальные проблемы частной жизни при этом нередко терялись. Тем не менее в России XIX— начала ХХ в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век.

Мы плохо знаем русскую сексуально-эротическую культуру не потому, что ее не было, а потому что цензура не позволяла публиковать соответствующие источники, например составленный В. И. Далем сборник «Русские заветные пословицы и поговорки» и знаменитый сборник «Русские заветные сказки» А. Н. Афанасьева.

Судя по историко-этнографическим данным, отношение к сексуальности в Древней Руси было таким же противоречивым, как и в Западной Европе. Древнеславянское язычество не отличалось ни особым целомудрием, ни особой вольностью нравов. Сексуальность была космическим принципом. Женственная березка нежно и страстно сплеталась с могучим дубом; мать сыра земля оплодотворялась небесным дождем. Наряду с женскими божествами плодородия существовал и фаллический бог — Род. Во время мноГOЧИсЛеННЬТХ оргиастических праздников мужчины и женщины сообща купались голыми, мужчины символически оплодотворяли землю, женщины вызывали дождь и т.д. Типичный древнерусский фаллический образ — животное, чаще лев, с длинным не то хвостом, не то половым членом. Такие изображения представлены даже в скульптурном декоре некоторых церквей (например, Дмитриевского собора во Владимире).

Православие, как и вообще христианство, считает секс порождением дьявола. Сексуальное желание, похоть обычно изображались в женском обличье. Целомудрие, девственность, отказ от половых сношений почитались «святым делом», отступления от этого принципа признавались законными только в браке («В своей 60 жене нет греха») и «чадородия ради», а не «слабости ради». Половое воздержание было обязательным по всем воскресеньям, праздникам, пятницам и субботам, а также во все постные дни. Считалось, что ребенок, зачатый в неположенный день, уже несет на себе бремя греха, хотя некоторые иерархи, например епископ новгородский Нифонт (XII в.), считали, что если молодые супруги не смогут удержаться от близости в праздник, они достойны снисхождения.

Церковь стремилась поставить под свой контроль не только поведение людей, но и их помыслы. Основное внимание уделялось защите института брака. «Прелюбодеяние» считалось гораздо более серьезным прегреШеНИеМ, нежели «блуд». Сексуальные грехи занимали важное место в исповеди.

Православная иконопись в целом строже и аскетичнее западного религиозного искусст-

ПО

ва. В отдельных храмах XVII в. сохранились фрески, достаточно живо изображающие полуобнаженное тело в таких сюжетах, как купание Вирсавии, Сусанна и старцы, крещение Иисуса, есть даже вполне светская сцена купающихся женщин, однако это было несовместимо с византийским каноном. В западной церковной живописи эпохи Возрождения и даже позднего Средневековья человеческое тело являет взору живую плоть, закрыты только половые органы. В русских иконах живет только «лик», тело полностью закрыто или подчеркнуто измождено и аскетично. Гораздо позже появляется и строже контролируется в России и светская живопись.

Строже контролировалась и «смеховая» культура. В западноевропейском карнавале не было разделения на исполнителей и зрителей, в нем, по выражению М. М. Бахтина, все активные участники, все причащаются карнавальному действу. Карнавал не совершают и, строго говоря, даже не разыгрывают, а живут в нем по его законам. На Руси знатные лица сами не участвовали в плясках и играх скоморохов, относясь к ним просто как к забавному зрелищу. Провоцирование смеха («смехотворение») и чрезмерный «смех до слез» считались грехом. Ограничивалась и самоотдача игровому веселю. Иностранцы с изумлением отмечали, что пляска на пиру у русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим. По словам польского автора начала XVII в., «русские бояре смеялись над западными танцами, считая неприличным плясать честному человеку... Человек честный, говорят они, должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляниями шуга, а не сам быть шутом для забавы другого: это не годится!» (Лотман Ю., Успенский Б., 1977).

Однако ограничения эти касались в основном «официального» поведения, реальные бытовые отношения сильно отличались от предписанных. В глубинах народной культуры всегда существовали мощные пласты эротического.

В XVII в. немецкий путешественник Адам Олеарий свидетельствовал, что русские часто «говорят о сладострастии, постыдных пороках, разврате и любодеянии их самих или других лиц, рассказывают всякого рода срамные сказки, и тот, кто наиболее сквернословит и отпускает самые неприличные шутки, сопровождая их непристойными телодвижениями, тот и считается у них лучшим и приятнейшим в обществе“

Как и на Западе, в России XVII—XVIII вв. сексуальные мотивы не имели решающего значения при заключении брака.

Известный мемуарист XVlll в. А. Т. Болотов так рассказывает о своих взаимоотношениях с женой: «Я, полюбив ее с первого дня искренне

Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. — СМ., 1906. — С. 187.

l l l

супружескою любовью, сколько ни старался к ней со своей стороны ласкаться и как ни приискивал и ни употреблял все, что мог, чем бы ее забавить, увеселить и к себе теснее прилепить можно было, но успех имел в том очень малый... Не мог я от ней получить ни малейших ВЗиМных и таких ласк и приветливостей, какие обыкновенно молодые жены оказывают и при людях и без них мужьям своим. Нет, сие удовольствие не имел я в жизни!» Но чему тут удивляться, когда зрелый мужчина женится на 13— 14-летней девочке? Тем не менее Болотов считает, что должен быть «женитьбою своею довольным и благодарить Бога» ¹ .

Реальный быт и нравы дореволюционного русского крестьянства были довольно противоречивы и не совсем одинаковы в разных районах.

С одной стороны, высоко ценилась девственность.

Само слово «невеста» обозначает «неведомая», «неизвестная» (в сексуальном смысле). В русской свадебной обрядности был широко распространен обычай «посада»: невеста должна была сесть на особое священное место, но не смела сделать этого, если уже потеряла целомудрие. Интересно, что такое же требование сохранения девственности предъявлялось и к жениху. Если в первую брачную ночь невеста не оказывалась целомудренной, ей (в некоторых местах — ее родителям или свахе) надевали на шею хомут, который символизировал женские гениталии и одновременно как бы относил согрешившую к миру животных, не знающих культурных запретов.

С другой стороны, в Поморье, по сведениям конца ХХ— начала ХХ в., на добрачные половые связи молодежи родители и селяне смотрели сквозь пальцы. Случаи публичного оповещения о «нечестности» молодухи на следующий день после свадьбы были редки. Даже в районах, находившихся под сильным влиянием старообрядчества, довольно часты были добрачные («сколотные») дети, причем и они в редких случаях являлись препятствием к браку. Нарушения не отменяли общей нормы, считались греховными, их старались скрыть от посторонних глаз, а страх разоблачения был весьма действенным сдерживающим фактором.

Тем не менее повсеместно принятые формы группового общения молодежи («посиделки», «поседки», «вечерки» и т.д.) допускали, а порой и требовали некоторой вольности в обращении, так что девушка, чересчур усердно сопротивлявшаяся ухаживанию и шуткам, могла быть исключена из собрания. В некоторых деревнях существовал обычай «подночевывания» или «ночевки», когда парень (иногда двое-трое парней) оставался с девушкой до утра. Правда, считалось, что они при этом сохраняли целомудрие.

Этнографические описания деревенских обычаев противоречивы. Один из корреспондентов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева писал

Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738 —1793. — м.; л., 1931. — т. 2. — с. 276—277.

112

в 1890-х гг. о Пошехонском уезде Ярославской губернии, что хотя ныне такого обычая не существует, однако «в старину, говорят, в некоторых глухих местах уезда, как, например, в Подорвановской волости, на деревенских беседах... были ”гаски”. Молодежь, оставшись одна, гасила лучину и вступала между собой в свальный грех. Ныне только кое-где сохранилось одно слово ”гаски”». Другой информатор, признавая нескромность и [рубость деревенских ласк и ухаживаний, вместе с тем подчеркивал, что деревенское общество, особенно старики, строго следили за сохранением девственности: «Общественное мнение одобряло постоянство пар и сохранение определенного предела в степени близости, за который переступали, как правило, лишь после свадьбы» (Громыко М. М., 1986, с. 231, 232).

В некоторых календарных и свадебных обрядах сохранялись пережитки оргиастических праздников. На русском Севере в конце XlX— начале ХХ в. еще сохранялись «яровуха» и «скакания», которые уже Стоглавный собор в середине XVI в. именовал «бесовскими». «Скакания» происходили в день перед венцом в доме жениха, куда молодежь, исключая невесту, ходила «вина пить», после чего все становились в круг, обхватив друг друга за плечи, и скакали, высоко вскидывая ноги, задирая подолы и распевая песни откровенно эротического содержания. Заканчивалось веселье сном вповалку. «Яровуха» (от языческого божества плодородия — Ярилы) состояла в том, что после вечеринки в доме невесты вся молодежь оставалась спать вповалку в невестином доме, причем допускалась большая свобода отношений, за исключением последней интимной близости. Это — явный пережиток «свального греха», одно из бесчисленных проявлений «язычества в православии» (Бернштам Т. А., 1988).

Очень много сексуально-эротических моментов было в народной культуре. Многочисленные «эротические сказки» рассказывают о многоженстве героев, сочувственно описывают их сексуальные шалости, вроде овладения спящей красавицей, считают допустимым обесчестить (изнасиловать) девушку в отместку за отказ выйти замуж за героя и т.д. О лексике этих произведений говорит то, что не только «заветные сказки» А. Н. Афанасьева, но и не менее знаменитый сборник песен КИРШИ Данилова полностью, без купюр, публиковались только за границей. Весьма вольные сцены изображал и народный лубок.

Не миновало Россию и влияние французских «либертинов». В Гатчинском дворце, подаренном Екатериной П Григорию Орлову, были сделаны по его приказу чрезвычайно вольные фрески и специальная мебель (ныне она хранится в Эрмитаже), где, например, ножки стола выточены в форме фаллосов. Дворянское юношество пушкинских времен смаковало не только «Нескромные сокровища» Дени Дидро, но и непристойные стихи И. С. Баркова.

Все это не было чем-то исключительно российским, нечто подобное тогда же или немного раньше происходило и в Западной Европе. Но с одной существенной оговоркой. На Западе у эротического искусства был один противник — консервативные крути и прежде всего церковь. В России этот противник был особенно силен, опираясь не только на собственный авторитет религии, но и на государственную власть. Но кроме него здесь был и другой противник — революционно-демократическая критика.

Аристократы пушкинского времени, с детства получавшие хорошее светское воспитание, оставаясь глубоко нравственными и даже религиозными людьми, тем не менее дистанцировались от издержек официального ханжества. Разночинцам, выходцам из духовной среды, бывшим семинаристам это было значительно труднее. Порывая с одними устоями, они не могли преодолеть других. Перенесенные в чуждую социальную среду, многие из них страдали от мучительной застенчивости и старались подавить волнения собственной плоти.

Особенно переживали они по поводу мастурбации. В дневниках и переписке В. Г. Белинского, М. А. Бакунина, Н. А. Добролюбова эта тема приобретает порой трагическое звучание. В переписке В. Г. Белинского с М. А. Бакуниным молодые люди буквально соревнуются в постыдных саморазоблачениях. Стоило МЛ. Бакунину признаться, что в юности он занимался онанизмом, как В. Г. Белинский признается, что еще более грешен: «Я начал тогда, когда ты кончил — 19-ти лет... Сначала я прибег к этому способу наслаждения вследствие робости с женщинами и неумения успевать в них; продолжал же уже потому, что начал. Бывало, в воображении рисуются сладострастные картины — голова и грудь 60лят, во всем теле жар и дрожь лихорадочная: иногда удержусь, а иногда окончу гадкую мечту еще гадчайшей действительностью“.

Постоянная внутренняя борьба приводила к принципиальному, нравственному и эстетическому отрицанию и осуждению чувственности как чего-то недостойного. Если консервативно-религиозные критики осуждали эротизм за то, что он противоречит догматам веры, то согласно революционно-демократическим критикам он просто не вписывается в нормативный канон человека, который должен отдать все свои силы борьбе за освобождение трудового народа. В сравнении с этой великой целью все прочее выглядит ничтожным. С этих позиций даже интимная лирика А. Фета, Я. Полонского или К. Случевского некоторым критикам второй половины XIX в. казалась пошлой. Социальный максимализм оборачивается активным неприятием тех реалий, из которых стадывается человеческая жизнь. Художник или писатель, бравшийся за подобную тему, подвергался одинаково яростным атакам и справа и слева.

Эстетически сложное эротическое искусство возникает в России только в эпоху Серебряного века — стихи Алексея Апухтина, Константина Бальмонта, Валерия Брюсова, Николая Минского,

Письмо В. Г. Белинского М. А. Бакунину от 15—20 ноября 1837 г. Цит. по: Сажин В. Рука победителя. Выбранные места из переписки В. Белинского и М. Бакунина // Литературное обозрение. — 1991. — № П. — с. 39.

Мирры Лохвицкой, роман «Сашин» Михаила Арцыбашева, «Навьи чары» и «Мелкий бес» Федора Сологуба. В произведениях Михаила Кузмина («Крылья») и Лидии Зиновьевой-Аннибал впервые в русской художественной литературе изображается однополая любовь. Все эти произведения вызвали яростную полемику. В защиту эротической темы в литературе выступили Д. Мережковский и М. Тригорин. В то же время Л. Н. Толстой, сам натерпевшийся обвинений в безнравственности по поводу «Анны Карениной» и «Крейцеровой сонаты», решительно не принял роман «Яма» А. И. Куприна, описывающий мир публичного дома. Споры о природе любви и сексуальности захватывают и философию. Если Владимир Соловъев в статье «Смысл любви» (1892) связывает любовь-эрос не с родом, а с личностью, утверждая, что она не имеет ничего общего с инстинктом продолжения рода, то Василий Розанов поэтизирует и защищает именно плотскую любовь.

4.2. Советская сексофобия

Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен. Еще важнее то, что половой голод вызывает истерию, а она желательна, ибо ее можно преобразовать в военное неистовство и в поклонение вождю

Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это — поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, КРИКИ, махание флагами — просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?

Между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.

Джордж Оруэлл

Октябрьская революция прервала это поступательное развитие сексуальной культуры. Большевистская партия видела в неуправ115

ляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью.

За враждебностью к сексу стояла не только идеология. Столкнувшись уже в 1920-х гг. со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезоргаНИЗшИЯ брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ЗППП и т.д.) и не сумев разрешить их цивилизованным путем, Советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам: установление уголовного наказания за мужеложество (1933), запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов (1936) и т.д.

Идеологическим оправдани ем этой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас секса нет»), с резко выраженной антибуржуазной и антизападной направленностью. С помощью репрессивных мер вся сексуально-эротическая культура — эротическое искусство, научные исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение в СССР была выкорчевана. Люди черпали знания из рассказов старших, личного опыта, классической литературы (например, Мопассана) и старых книжек, вроде «Полового вопроса» А. Фореля, да и те большей частью лежали на спецхране. Недаром Васисуалий Лоханкин (герой И. Ильфа и Е. Петрова) вынес из горящей квартиры лишь одеяло и любимую книгу «Мужчина и женщина». Так продолжалось до середины 1960-х гг.

Большевистская сексофобия была не просто реакцией на социально-нравственные издержки послереволюционной дезорганизации брачно-семейных отношений, а одним из аспектов сиПб

стемы тотального контроля и подавления личности. Если человек — прежде всего производительная сила, то он обязан в рабочее время производить материальные блага, а в семье детей. Все остальное — от лукавого и подлежит уничтожению. Эту установку блестяще высмеял Андрей Платонов в рассказе «Антисексус» (1926): «Неурегулированный пол есть неурегулированная душа — нерентабельная, страдающая и плодящая страдания, что в век всеобщей научной организации труда... не может быть терпимо <...>. Наш лозунг — душевная и физиологическая судьба нашего покупателя, совершающего половое отправление, вся должна находиться в его руках, положенных на соответствующие регуляторы. И мы этого достигли» ¹ .

Хотя эта жестокая, бесчеловечная по своей сути идеология тотального контроля драпировалась в моральные одежды, фактически она порождала лишь цинизм и лицемерие. Официально провозглашенные цели этой политики — укрепление семьи и нравственности и повышение рождаемости, — разумеется, не были достигнуты. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализованы (1955) — заняла по этому показателю первое место в мире.

Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологической активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой. И если вначале режим мог использовать подавление сексуальности против своих противников, то в дальнейшем репрессивность обращается против него самого. Сексуальность стала знаком социального протеста и убежищем от тоталитарного режима.

Уже в начале 1960-х гг., как только советский режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться. При этом выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения в СССР были те же, что и там, — снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повы-

Платонов А. Антисексус // Новый мир. — 1989.— № 9. —с. 170.

шение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эволюционировали и сексуальные ценности россиян, причем эти сдвиги начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х гг. Молодежь 1990-х гг. только продолжила этот процесс.

4.3. Современная Россия

Мы боимся произносить какие-то слова, а рядом насилуют женщин, процветают такие формы извращения, жестокости, о существовании которых не предполагает Запад... Любые эротические порнографические произведения — детский лепет по сравнению с русской действительностью... Нашу литературу можно перешибить любой милицейской сводкой дня.

Виктор Ерофеев

Крушение советского режима принесло людям желанное освобождение. Но так же, как в экономике и политике, «сексуальное освобождение» обернулось криминальным беспределом. Главными тенденциями развития массовой сексуальной культуры в постсоветской России стали вульгаризация, сведение сложных любовно-эротических чувств и переживаний к примитивной и стандартной сексуальной технике; коммерциализация, не имеющая, как и ее западные прообразы, ничего общего ни с этикой, ни с ЭСТеТИкой, ни с педагогикой, и вестернизация. Как реакция на все это, у представителей старших возрастов и консервативно настроенных людей возникает стремление вернуться назад, к идеализированному, никогда на самом деле не существовавшему, «целомудренному прошлому»; единственной альтернативой безнравственности становится Домострой.

Сдвиги в сексуальном поведении молодежи, сопровождающиеся значительными социальными издержками, застали российское общество и государство врасплох. Глобальные демографические процессы, такие, как снижение рождаемости, органически переплетаются с местными, обусловленными социально-экономическим упадком и дезинтеграцией России (снижение уровня жизни, рост детской смертности, разрушение общественного здравоохранения и общая криминализация страны). Обсуждающие их политики и журналисты, вместо серьезной научной статистики пользуются случайными недостоверными данными, отбор и выводы из которых крайне политизированы. Отечественные данные не сравнивают с тем, что происходит в других странах, а закономерные глобальные процессы зачастую принимают за сугубо российские, вытекающие из специфически российских трудностей.

Сложные и противоречивые тенденции общественного развития примитивно объясняются «падением нравов», влиянием «растленного Запада», происками западных спецслужб и фармацевтических кампаний. Реальные трудности, переживаемые страной, при этом мистифицируются и усугубляются.

Как показывают историко-социологические исследования, долгосрочные тенденции сексуального поведения россиян уже в 1960— 1970-х гг. были принципиально теми же, что и странах Запада, и имели те же самые глубинные причины. Отличие России от стран Запада заключается не в направлении развития, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен (Кон И.С., 1997).

По данным российско-финского исследования 1996 г., сексуальное поведение и ценности петербуржцев середины 1990-х гг. напоминают те, которые существовали в Финляндии в начале 1970-х гг., когда там был достигнут пик сексуальной терпимости. В России либерализация сексуальной морали началась позже и часто сочетается с махровым сексизмом и традиционализмом, особенно когда речь заходит о сексуальных и репродуктивных правах женщин (Роткирх А., 2002).

Другое отличие России от стран Запада касается уровня осознанности происходящих процессов. В странах Запада сдвигам в сексуальном поведении обычно предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты раньше и отсутствие профессионального дискурса теперь препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими, а порой и в самом деле становятся таковыми.

Каковы же эти сдвиги?

Как и в странах Запада, в России происходит быстрое снижение возраста сексуального Дебюта.

Среди ленинградских/петербургских студентов, имевших сексуальный опыт, в 1965 г. моложе 16 лет начали сексуальную жизнь 5,370, в 1972 г. — 8,270, а в 1995 г. 12,2 % (Голод С. И., 1996). Доля молодых людей, осуществивших сексуальный дебют между 16-ю и 18-ю годами, выросла за эти тридцать лет с 33 % до 52,8 70. Снижение возраста сексуального дебюта («В каком возрасте вы начали половую жизнь?») убедительно демонстрирует московский опрос ВЦИОМ (март 2002 г.). В младшей возрастной группе (от 20 до 30 лет) средний возраст этого события составил 16,6, а в старшей (от 31 до 45 лет) — 17,8 лет. Более конкретно: среди 20— 30-летних до 16 лет начали половую жизнь 26,5 70, в 16—17 лет — 35,670, итого до 18 лет — 62 70, старше 18 лет —

28 70. Среди 31 —45-ЛеТних до 16 лет сексуальную жизнь начали

16,5 70, в 16—17 лет — 17,470, итого до 18 лет — 3470, старше 18 лет — 53 70. Если бы мы сравнили сексуальный опыт и ценности сегодняшних подростков с опытом их дедушек и бабушек, разница была бы гораздо больше. Само собой разумеется, что все эти связи являются добрачными. Средний возраст вступления в брак в России составлял в 1996 г. 22,2 года у женщин и 24,4 года у мужчин.

Сами по себе эти цифры не сенсационны. По данным Британского национального опроса 2000 г., 30 % 16— 19-летних мужчин и 26 % женщин этого возраста пережили первый коитус еще до наступления 16 лет, средний возраст сексуального дебюта в этой подгруппе— 16 лет (Wellings К. et al., 2001). По новейшим польским данным, средний возраст сексуального дебюта у юных ПоЛЯКОВ в 2001 г. составляет у 15— 16-летних девочек — 15,11, а у мальчиков — 14,67 лет (Izdebski Z., 2003). Согласно опросу репрезентативной выборки 13— 17-летних школьниц американского штата Вермонт (4201 человек), в 1.5 лет коитальный опыт имели 31 70, а в 16 лет — 45 % школьниц, причем их партнеры были примерно того же возраста (Leitenberg Н., Saltzman Н., 2000).

Однако в России эти сдвиги происходят в крайне неблагоприятной социально-экономической обстановке и на фоне низкого уровня сексуальной культуры, включая отсутствие систематического сексуального образования детей и молодежи.

Поведенческим сдвигам соответствуют аналогичные изменения в общественном сознании. Уже в 1960-х гг. сексуальная мотивация молодежи не совпадала с матримониальными намерениями. В дальнейшем они еще больше разошлись. Вопреки утверждениям об извечном исключительном целомудрии российских женщин и в полном соответствии с историческими данными отношение росСИЯН к Добрачному и внебрачному сексу весьма либерально.

При сравнении сексуальных установок населения 24 стран россияне (было опрошено 1998 человек, из них 64 % — женщины, средний возраст — 41 год) опередили всех остальных по готовности принять и оправдать внебрачные связи; их категорически осудили только 36 % опроШеННЫХ, а 17 % признали допустимыми при всех условиях (Widmer Е. D., Treas 1. and Newcomb R., 1998).

Сравнив две сходные выборки молодых специалистов, по 250 человек в каждой, с интервалом в 20 лет (1969 и 1989), С.И.Голод отметил не только рост терпимости к внебрачным связям, но и увеличение их количества. Доля женщин, признавших, что они имели внебрачные связи, выросла с одной трети в 1969 г. до половины в 1989 г. Те же тенденции у мужчин: в 1969 г. наличие внебрачных связей признали меньше половины, а в 1989 г. — свыше трех четвертей женатых мужчин. Среди опрошенных в 1999 г. финнов, эстонцев и петербуржцев временную супружескую неверность сочли допустимой 51 % питерских мужчин по сравнению с 20 % финнов и эстонцев; наличие реальных «параллельных связей» признали почти половина женатых питерцев и только треть финнов и эстонцев (Haavio-Mannila Е. and kontula О., 2003).

О прагматизме россиян свидетельствуют и ответы американских, японских и русских студентов на вопрос «Согласились ли бы вы вступить в брак с человеком, в которого вы не влюблены, если он обладает всеми остальными желаемыми вами качествами?» Авторы ожидали, что непременно требовать любви будут только индивидуалистически воспитанные американцы, а русские и японцы будут более практичными. Но оказа [ось, что для японцев любовь почти так же важна, как и для американцев, мало кто из них готов вступить в брак без любви. Российские мужчины оказались слегка более прагматичными, чем остальные; жениться без любви готовы 30 % опрошенных. Зато наши женщины преподнесли сюрприз: выйти замуж без любви готовы 41 % опрошенных (Sprechcr S., Aron А., Hat6eld Е. et al., 1994).

Другой показатель либерализации половой морали — рост терпимости к Добрачным связям.

Несмотря на ханжескую нетерпимость официальной советской морали и педагогики, молодежное общественное мнение уже в 1960-е гг. относилось к ним равнодушно. Из 500 ленинградских студентов, опрошенных С. И. Голодом в 1965 г., добрачные связи признали допустимыми 45 70, недопустимыми — 22 70, неопределенную позицию заняли 33 % опрошенных. В марте 2002 г. на вопрос «Как вы считаете, это нормально, допустимо — заниматься сексом до вступления в брак?» утвердительно ответили 83 % опрошенных москвичей. Впрочем, мужчинам это «позволяют» значительно охотнее, чем женщинам. Так думают не только взрослые, но и подростки. На вопрос «Хотели бы вы, чтобы ваш брачный партнер имел сексуальный опыт до брака?» 71 % девушек ответили положительно, а 60 % юношей — отрицательно (Ивченкова Н. П., Ефимова А. В., Аккузина О. П., 2001).

Каковы бы ни были публично высказываемые суждения, добрачные связи в России массовы. В подавляющем большинстве случаев брачный союз не предшествует сексуальной близости, а закрепляет ее, причем с каждым новым поколением это считается все более нормальным.

В репрезентативном опросе ВЦИОМ в 1994 г. наличие добрачного сексуального опыта признали 52 % мужчин и 42 % женщин, причем в группе людей старше 55 лет этот опыт имели 28 70, а среди людей моложе 25 лет — 77 % состоящих в браке (Bodrova У., 1997).

О том же (а также о низкой контрацептивной культуре) говорит и большой процент добрачных зачатий.

Проанализировав архивы Ленинградского дворца регистрации новорожденных «Малютка» за несколько лет, С. И. Голод нашел, что из 239 супружеских пар, зарегистрировавших рождение первенца в декабре [963 г., 24 % зачали его за три месяца до юридического оформления брака; в 1968 г. таких пар было 23 70, в 1973 г. — в 1978 г. — 3870, а в декабре 1984 г. — 49 70. Сходные результаты дало изучение регистрационных актов одного из районов Ленинграда (Голод С. И., 1990). «Скороспелые» дети модны в нашей стране и сейчас. По данным национальной

121

570-ной микропереписи 1995 г., от даты регистрации брака до рождения первого ребенка в России в среднем проходит около 6 месяцев. В 1995 г. в Москве доля рождений, стимулировавших брак, составила 34 70, а в младших возрастах (15— 19 лет) — до 50 70, в пять раз выше, чем у женщин, вступивших в брак после 27 лет.

Сравнительное исследование американских, российских и японских студентов (Sprccher S. and Hatfleld Е., 1996) показало, что хотя в ЦСЛОМ американские студенты относятся к добрачному сексу терпимее российских и японских, российские студенты значительно опередили американцев и японцсв по своей готовности вступить в сексуальную связь на первом же свидании. Если американцы и японцы допускают для себя возможность сексуального сближения на более поздних стадиях ухаживания и знакомства, то многие молодые россияне, как мужчины, так и женщины, готовы лечь в постель чуть ли не с первым встречным.

Долгосрочные тенденции брачно-семейных отношений и рождаемости в России аналогичны западным. Абсолютное число разводов в России с 1959 по 1995 г. неуклонно росло. В 1996 г. оно несколько снизилось, но одновременно уменьшилось и число браков. В 1990 г. на 100 браков приходилось 42 развода, а в 1996 г. их стало 65! Снижение рождаемости, начавшееся еще в советский период, также соответствует долгосрочным мировым тенденциям. В 1962 г. число новорожденных в России впервые опустилось ниже 2,5 млн, а в 1965 г. — ниже 2 млн. Минимальное число рождений — 1,2 млн — было зафиксировано в 1999 г. В 2000—2001 гг. кривая рождений снова поползла вверх, но демографы считают, что прирост не будет значительным и что коэффициент суммарной рождаемости едва превысит уровень 1,4 — 1,5 ребенка на одну женщину. Этот прогноз опирается, в частности, и на опыт других стран, где рождаемость недавно проделала тот же путь, по которому сейчас идет Россия (Захаров С., 2002). Зато многие другие социальнодемографические показатели — детская смертность, количество абортов, состояние репродуктивного здоровья, охрана детей, сексуальное насилие, распространение ЗППП и ВИЧ-инфекции действительно являются катастрофическими, некоторые — даже уникальными. И связано это не столько с обнищанием страны, сколько с ошибочной политикой государства в этой сфере.

Рекомендуемая литература

«А се грехи злые, смертные...»: Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России: Тексты, исследования / Издание подготовила Н. Л. Пушкарева. — М., 1999.

Бердяев Н. А. Эрос и личность. Философия пола и любви. — М., 1989. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XlX — начала ХХ в.: Половозрастной аспект традиционной культуры. — Л., 1988. Гачев Г. Русский Эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. — М., 1994.

Голод С. И. ХХ век и тенденции сексуальных отношений в России. см., 1996.

Кабакова Г. И. Антропология женского тела в славянской традиции.

м., 2001.

Кон И. С. Сексуальная культура в России: Клубничка на березке. — м., 1997.

Левина Е. Секс и общество в мире православных славян, 900— 1700 // «А се грехи злые, смертные...»: Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (Х — первая половина XlX в.): Тексты, исследования / Издание подготовила Н. Л. Пушкарева. — М., 1999.

Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси.

м., 1984.

Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: Невеста, жена, любовница (Х— начало XlX в.). — М., 1997.

Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси: Историко-бытовые очерки. — 2-е изд. — Л., 1966.

Роткирх А. Советские культуры сексуальности // В поисках сексуальности / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. — СПб. , 2002.

с. 128— Т.

Русский эрос, или Философия любви в России / Сост. и авт. вступ. ст. В. П. Шестаков. — М., 1991.

Русский эротический фольклор / Сост. и науч. ред. А. Топорков. — М., 1995.

Секс и эротика в русской традиционной культуре // Сост. А. Л .Топорков. — М., 1996.

Успенский Б. А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Успенский БА. Избранные труды: В 2 т. — М., 1994. — Т. 1. — С. 320—332.

Успенский Б. А. Религиозно-мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Успенский БА. Избранные труды: В 2 т. — М., 1995. — т. 2. — с. 53—128.

Энгельштейн Л. ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX—XX веков: Пер. с англ. — М., 1996.

Эрос и порнография в русской культуре / Под ред. М. Левина и А. Топоркова. — М., 1999.

Эткинд А. М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. см., 1993.