АЛЕКСАНДР (встал, пошел к дядюшке с протянутыми руками). Дюдюшка!..
ПЁТР ИВАНОВИЧ: На свое место, я еще не кончил!.. Третьего и лучшего друга, надеюсь, назовешь сам...
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (перебивая). Петр Иванович, не умничай, ради бога, оставь...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет, не мешай!
Александр (совсем смутившись). Я умею ценить дружбу тетушки...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет, не умеешь. Если б умел, ты бы не искал глазами друга на потолке, а указал бы на нее. Если б чувствовал ее дружбу, ты из уважения к ее достоинствам не презирал бы людей. Она одна выкупила бы в глазах твоих недостатки других. Кто осушал твои слезы да хныкал с тобой вместе?
АЛЕКСАНДР: Ах, ма тант! Неужели вы думаете, что я не ценю... клянусь!..
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Верю, верю, Александр! Вы не слушайте Петра Ивановича, он из мухи делает слона, рад случаю поумничать. Перестань, ради бога, Петр Иванович.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Сейчас, сейчас кончу — еще одно последнее сказанье! Ты говоришь — не делаешь другим зла. Ну, скажи, любишь ли ты свою мать?
АЛЕКСАНДР: Какой вопрос! Я отдал бы за нее жизнь...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Скажи-ка, давно ли ты писал к ней?
АЛЕКСАНДР: Недели... три.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет. Четыре месяца... Ну-ка, какой ты зверь?
АЛЕКСАНДР (с испугом). А что?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: А то, что старуха больна с горя.
АЛЕКСАНДР: Ужели! Боже! Боже!
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Неправда, неправда! Она не больна, но очень тоскует.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты балуешь его, Лиза.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: А ты уж не в меру строг. У Александра были такие обстоятельства, которые отвлекли его на время...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Для девчонки забыть мать — славные обстоятельства!
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Да полно, ради бога!
АЛЕКСАНДР: Не мешайте дядюшке, ма тант, пусть он гремит упреками, я заслужил хуже, я чудовище! (Обхватил голову руками.)
ПЁТР ИВАНОВИЧ: «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» (Жене, тихо.) Кажется, я в точности исполнил твое приказание. (Встает.) А теперь порадую тебя, Александр.
АЛЕКСАНДР: Что, дядюшка?
ПЕТР ИВАНОВИЧ (берет запечатанный конверт). Ответ от редактора.
АЛЕКСАНДР: Дайте, дайте скорей! (Вскрывает конверт.)
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Читай вслух. Вместе порадуемся.
АЛЕКСАНДР (читает). «Что это за мистификация, мой любезнейший Петр Иванович? Вы подписались под этой повестью. Да кто ж вам поверит! Нет, хрупкие произведения вашего завода гораздо прочнее сего творения...» (Голос Александра упал.)
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Не слышу, Александр, читай погромче!
АЛЕКСАНДР (продолжая читать). «Принимая участие в авторе повести, вы, вероятно, хотите знать мое мнение. Он неглуп, но что-то непутем сердит на весь мир. В каком озлобленном, ожесточенном духе пишет он! Верно, разочарованный. О боже, когда переведется этот народ! (Александр перевел дух.) Самолюбие, мечтательность, развитие всяких сердечных склонностей и неподвижность ума с неизбежным последствием — ленью, — вот причины этого зла. Наука, труд, практическое дело — вот лекарство, вот что может отрезвить нашу праздную и больную молодежь».
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Не надо, Александр, оставьте...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Почему же? (Берет письмо из рук Александра и дочитывает его сам.) «Скажите же вашему протеже, что писатель тогда только, во-первых, напишет дельно, когда не будет находиться под влиянием личного увлечения и пристрастия. Он должен обозревать покойным и светлым взглядом на жизнь и людей вообще, иначе выразит только своя Я, до которого никому нет дела. Второе и главное условие — нужен талант, а его тут и следа нет».
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Неправда! Повесть хороша и талант есть, хотя он пишет иначе, нежели другие...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Редактор лучше нас с тобой, Лиза, знает, есть талант или нет... Ну что, Александр, как ты себя чувствуешь?
АЛЕКСАНДР: Покойнее, нежели можно было ожидать. Чувствую, как человек, обманутый во всем.