АЛЕКСАНДР: Я соскоблю и незаметно будет. (Бросается к столу, толкнул его, со стола упала статуэтка и разбилась.)
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Третья глупость, Александр! А это пятьдесят рублей стоит.
АЛЕКСАНДР: Я заплачу, я заплачу!..
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Заплачу! Это четвертая глупость... Тебе, я вижу, хочется рассказать о своем счастье. Ну, нечего делать! (Сел в кресло.) Рассказывай, да поскорее.
АЛЕКСАНДР: Нет, дядюшка, эти вещи не рассказываются...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да ведь хочешь рассказать, вижу. А впрочем... постой, я сам расскажу.
АЛЕКСАНДР: Забавно!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Очень забавно!.. Слушай же. Ты вчера виделся со своей красавицей наедине...
АЛЕКСАНДР (опешив). Вы подсылали смотреть за мной?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Как же, я содержу для тебя шпионов на жалованьи...
АЛЕКСАНДР: Почему же вы знаете?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Сиди-сиди, ради бога, не подходи к столу, что-нибудь разобьешь... У тебя на лице все написано, я отсюда буду читать... Ну, у вас было объяснение. Вы оба, как водится, были очень глупы... Дело началось с пустяков, когда вы остались одни, с какого-нибудь узора...
АЛЕКСАНДР: Вот и не угадали! Мы были в саду..
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ну, с цветка, что ли, может быть, еще с желтого... Ты спросил — нравится ли ей этот цветок? Она отвечала — да. Почему — дескать? Так — сказала она. И замолчали оба, потому что хотели сказать совсем другое. Потом взглянули друг на друга, улыбнулись и покраснели.
АЛЕКСАНДР: Ах, дядюшка, дядюшка, что вы!..
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Потом ты начал говорить о том, что только теперь узнал цену жизни, когда увидал ее... как ее? Марья, что ли?
АЛЕКСАНДР: Наденька...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: А руками-то, я думаю, как работал! Не переломил ли вишню или, пожалуй, целую яблоню.
АЛЕКСАНДР: Дядюшка! вы подслушивали нас!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да, я там за кустом сидел.
АЛЕКСАНДР: Почему же вы все это знаете?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: С Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Все это было, было... И глупо!
АЛЕКСАНДР: Сколько раз я давал себе слово таить перед вами, что происходит в сердце!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Зачем же не сдержал? Вот пришел — помешал мне...
АЛЕКСАНДР: Нет, пусть я буду вечно глуп в ваших глазах, но я не могу существовать с вашими понятиями о жизни, о людях!.. Тогда мне вообще не надо жизни, я не хочу ее при таких условиях! слышите ли, я не хочу!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Слышу, да что ж мне делать? ведь не могу же я тебя лишить ее... Я предчувствую, что ты еще много кое-чего перебьешь у меня. Но это все еще ничего: любовь любовью, никто не мешает тебе, не нами заведено заниматься особенно прилежно в твои лета, однако ж не до такой степени, чтобы бросать дело...
АЛЕКСАНДР: Но моя работа — это какая-то бюрократическая машина, которая работает непрерывно, без отдыха, как будто нет людей, одни колеса и пружины... А мое литературное занятие — переводы: «Получение патоки из картофеля», «Извлечения из немецких экономистов»...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Полно, никаких ты извлечений не делаешь... Ох, эта мне любовь в двадцать лет!
АЛЕКСАНДР: Какая же, дядюшка, вам надобна? в сорок?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Я не знаю, какова любовь в сорок лет, а в сорок два...
АЛЕКСАНДР: Как ваша?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Пожалуй, моя.
АЛЕКСАНДР: То есть никакая.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты почему знаешь?
АЛЕКСАНДР: Будто вы можете любить?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Почему же нет? разве я не человек? Только я люблю разумно.
АЛЕКСАНДР: Разумная любовь! хороша любовь, которая помнит себя!