Ростовский летописец константина всеволодовича и его сыновей. Владимирское летописание юрия и ярослава всеволодовичей
Лаврентьевская летопись на пространстве от 1193 г. и до 1239 г. - едва ли не труднейшая для анализа часть этой летописи. Руководящую нить здесь опять дает А. А. Шахматов, обращая внимание исследователей на то, что начиная с 1206 г. идет ряд летописных записей, связанных с личностью и судьбой Константина Всеволодовича, а после его смерти в 1218 г. продолжающихся как летописание его сыновей с частыми упоминаниями в первые годы покойного Константина.
Этот Константинов Летописец потом становится Летописцем ростовским, он легко выделяется из материала текста Лаврентьевской летописи за эти годы. Главною заботою составителя записей первых годов этого Летописца является забота отметить все случаи церковных построек, пожары их, поставление епископов и т. п. Собственно политические события составитель записей излагает весьма скромно и нарочито кратко. Это особенно бросается в глаза, когда мы читаем изложение борьбы, разыгравшейся после смерти Всеволода за великокняжеский стол Владимира между Константином и Юрием Всеволодовичами.
Установить на материале этих записей сменяющиеся этапы летописной работы невозможно из-за простоты самого материала и отсутствия в нем следов известных моментов сводческой или редакторской работы. Однако, все же замечаем, что, будучи летописанием Константина за все время его княжения, летописание легко переходит со своим героем из Великого Новгорода в Ростов, а из Ростова во Владимир. После смерти Константина этот Летописец имеет продолжение как Летописец ростовских князей, сыновей Константина, хотя и ведется при епископской кафедре города Ростова.
Другая линия в материале текста Лаврентьевской летописи от 1206 до 1239 г. должна быть отнесена к великокняжескому владимирскому своду Юрия Всеволодовича. Она отчетливо выступает для нас сразу же после описания смерти Всеволода (под 1212 г.), тянется до описания смерти Юрия Всеволодовича в 1237 г. и оканчивается некрологом Юрию, помещаемым теперь под 1239 г. и связываемым с описанием перенесения тела Юрия из Ростова во Владимир.
К сожалению, этот великокняжеский владимирский Летописец князя Юрия использован для материала текста Лаврентьевской летописи 1206-1239 гг. далеко не с той полнотой, как Ростовский летописец Константина и его сыновей. Ввиду этого мы теперь по составу сплетенных перед нами двух источников можем отчетливо представить ростовское изложение некоторых фактов (например, борьба братьев Константина и Юрия за владимирский стол, тянувшаяся с 1212 до 1217 г.) и ничего не имеем для суждения о том, как эти факты были изложены в великокняжеском Летописце Юрия. Это обстоятельство весьма печально, между прочим, потому что великокняжеский владимирский Летописец Юрия, в противоположность ростовскому Летописцу Константина и его сыновей был веден с охватом южнорусских событий, т. е. был также летописным сводом. Приглядываясь ближе к выборкам из владимирского свода Юрия в составе текста Лаврентьевской летописи 1206 - 1239 гг., видим, что привлечение южнорусского источника в этом своде обрывается на 1228 г., что предполагает составление нового великокняжеского свода, который затем был продолжен лишь местными владимирскими записями до 1237 г. включительно.
А. А. Шахматов доказал, что текст Лаврентьевской летописи когда-то был дополнен и сближен с текстом Радзивилловской летописи, причем в руках редактора была Радзивилловская летопись не исправного состояния. Редактор сблизил текст своего основного источника с Радзивилловской летописью до середины рассказа 1203 г. и, заметив путаницу событий, изложенных далее, опустил дальнейшее заимствование, т. к. не имел возможности эту путаницу в изложении Радзивилловской летописи преодолеть. Однако при этом у него одно событие 1205 г. (смерть дочери Всеволода Елены) попало в запись событий 1203 г., что только могло получиться из дефектного текста Радзивилловской летописи.
С 1206 г., на котором обрывается Радзивилловская летопись, и до 1212 г. мы имеем в Лаврентьевской летописи текст, насыщенный изложением южнорусских событий, причем это изложение отличается от изложения этих годов в Летописце Переяславля Суздальского, в котором был использован Владимирский свод 1212 г. Этот Владимирский свод 1212 г. не мог дать текста Лаврентьевской летописи на пространстве 1206 - 1212 гг. в отношении изложения южнорусских событий, таким образом, мы приходим к выводу, что здесь перед нами извлечение из великокняжеского свода князя Юрия, составляющее один из двух источников Лаврентьевской летописи на пространстве 1206-1237 гг. По этому значительному куску великокняжеского свода Юрия 1228 г. мы можем судить, что для этой летописной работы во Владимире был привлечен в качестве источника южнорусских известий опять же Летописец Переяславля Русского.
Это было уже четвертое обращение владимирского летописания к помощи Летописцев Русского Переяславля. В 1177 г. был использован епископский Летописец Русского Переяславля, кончавший свое изложение на 1175 г. В 1193 г. был привлечен княжеский Летописец Русского Переяславля, кончавшийся 1188 г. В 1212 г. был вновь привлечен княжеский Летописец Русского Переяславля, доводивший свое изложение до 1209 г. Наконец, около 1228 г. был использован опять же княжеский Летописец Русского Переяславля, доводивший свое повествование до 1228 г.
При установленной переплетенности текстов Ростовского летописца Константина и его сыновей (его первое известие относится к 1206 г.) и владимирского свода Юрия (его следы установлены также 1206 г.) стало необходимым решить вопрос, к которому из этих слагаемых нужно отнести начало текста Лаврентьевской летописи, т. е. Владимирский свод Всеволода 1193 г. А. А. Шахматов обратился к изучению текста Лаврентьевской до 1185 г., чтобы в нем найти следы ростовской обработки, что естественно было бы для этого текста как части Ростовского летописца. В описании битвы Мстислава Владимировича с Олегом Святославичем под 1096 г. в тексте Лаврентьевской летописи мы находим указание, что Мстислав шел против Олега с новгородцами и ростовцами. Следовательно, у нас нет препятствий видеть здесь руку ростовского редактора, включившего слово «ростовци» при обработке своего Летописца.
Сводчик, сливавший тексты ростовского Летописца Константина и Владимирского юрьева свода, с 1206 г. излагает ростовский Летописец полно и предпочтительно перед сводом Юрия.
Автор предполагает, что Константин, задумав в связи со своим назначением на Новгородский стол, завести свой княжой Летописец, обратился к отцовскому владимирскому летописанию, чтобы им возглавить свое летописание. Надо полагать, что Константин взял для своего княжего Летописца Владимирский свод 1193 г. с наросшими к нему приписками владимирского летописания 1194 - 1206 гг. Этим автор объясняет ту разницу (от 1193 г.) между текстами Лаврентьевской и Радзивилловской летописей, которая ведет нас к редакторской работе сводчика 1212г. Часть этих приписок была откинута, а часть подверглась редакции.
Итак, получаем право так представлять себе историю ростовского летописания после 1157 г., на котором оборвался ростовский Летописец времени Юрия Долгорукого. В 1206 г. Константин Всеволодович, желая завести свой княжий Летописец, обращается к владимирскому летописанию отца и получает Владимирский свод 1193 г. с приписками к нему от 1194 до 1206 гг. Первая самостоятельная запись этого Константинова Летописца читалась под 1206 г. о посылке его отцом на княжение в Новгород. 84)
Этот личный Константинов Летописец становится ростовским, т. к. с 1207 г. отец сажает Константина княжить в Ростов. Однако за время 1217 - 1218 гг. Летописец этот ведется как владимирский, потому что Константин в эти годы занимает великокняжеский владимирский стол. После смерти Константина (1218 г.) Летописец его становится Летописцем его сыновей, ростовских князей. Теперь ростовский княжеский Летописец ведется непрерывно и своевременно силами ростовской епископской кафедры.
Следующий возникающий вопрос: когда и где произошло слияние этих двух источников или составление нового свода.
Ответ можно найти в изложении 1239 г. Оно начинается с описания перевезения тела Юрия из Ростова, где оно было первоначально погребено по распоряжению ростовского епископа, во Владимир; затем находим некролог Юрия, после чего летописатель в лирическом тоне выражает свой восторг по поводу того, что не все князья Ростово-Суздальского края погибли от руки татар, и перечисляет уцелевших князей Всеволодова дома, ставя на первое место Ярослава Всеволодовича. На этом весьма необычном лирическом перечислении и оканчивался свод 1239 г., сливший ростовское и владимирское летописания. Необычность окончания, видимо, позднее вызвала затруднение у продолжателя, который, чтобы перейти к деловому повествованию, счел необходимым дать переходную фразу: перейдем от лирики к делу.
В своей работе сводчик 1239 г. как бы подводил итог прошлому и открывал новую страницу в истории своего народа - тяжелый период татарской неволи.
Работа эта была составлена в Ростове. В этом не может быть ни малейшего сомнения. В основу своей работы сводчик кладет ростовский Летописец Константина и его сыновей, и только весьма ограниченно использует Владимирский свод Юрия. Изложение 1238 и 1239 гг. надо отнести к руке сводчика 1239 г.
Утверждение, что летописный свод 1239 г. был составлен в Ростове и ростовцем, может быть подкреплено тем, что в одном месте своей работы автор дал указание на себя лично, определив себя как ростовца. Во всех случаях, когда сводчику 1239 г. нужно было выбирать между ростовским изложением и изложением владимирским, он без колебаний и компромиссов передавал ростовскую версию. Но в одном случае он отступил от этого приема и дал слитный рассказ по обоим источникам: это в описании Батыева нашествия под 1237 г., которое читалось в обоих источниках свода 1239 г. как последнее известие.
Что читаемый теперь в Лаврентьевской летописи рассказ 1237 г. слит из двух источников, ясно уже из различных переходных фраз этого рассказа. Фразы эти чаще всего означают, что составитель, прекращая выписку из одного источника, переходит к выписке из другого источника. Сверх того, при внимательном чтений текста Лаврентьевской летописи под этим годом, мы видим еще одно обстоятельство, лишающее нас права отнести изложение 1237 г. к перу одного автора: герои этого рассказа умирают на глазах читателя по два раза, и это на пространстве нескольких строк.
Задача разделения слитого из двух источников рассказа Лаврентьевской летописи под 1237 г. на два его слагаемых необычайно, конечно облегчается тем, что литературная манера этих двух источников весьма между собой различна и легко улавливается. Ростовский повествователь ведет свое изложение в известной по внелетописным литературным памятникам «агиографической» манере: все герои такого рода повествований любят произносить весьма длинные молитвенные речи, часто по нескольку раз подряд и все повествование должно быть проникнуто поучительным тоном. Наоборот, владимирский повествователь, как бы продолжая уже отмеченную нами манеру сводчика 1212 г. избегать излишней церковщины, ведет свой рассказ коротко, сухо, но деловито.
Свод 1239 г. был выполнен в Ростове и ростовцем, но для великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича. В этом легко убедиться. Статья 1238 г. довольно неожиданно и в напыщенном тоне сообщает о вступлении Ярослава на стол города Владимира как главное событие этого года; а в статье 1239 г., после описания погребения Юрия во Владимире по приказанию Ярослава и после некролога Юрия мы читаем тот подсчет уцелевших от татар князей, во главе с «благочестивым и правоверным» Ярославом и его семьей, о котором мы уже говорили выше.
На вопрос, почему Владимирский великокняжеский свод Ярослава, составленный в 1239 г., был делом ростовца, а не владимирца и почему при составлении Переяславского летописца Ярослава в 1216 г. в основу работы был положен Владимирский свод 1212 г., а в основу Владимирского великокняжеского свода Ярослава теперь, в 1239 г., положенным оказался ростовский Летописец Константина и его сыновей, - на этот вопрос можно ответить указанием, что после татарского нашествия из главных городов Ростово-Суздальского края, благодаря осторожной политике ростовских князей, уцелел лишь город Ростов, где теперь, как в былые времена, находится епископская кафедра, управляющая всем Ростово-Суздальским краем.
Великокняжеский Владимирский свод Юрия 1228 г. с продолжением его владимирским Летописцем до 1237 г. включительно, столь, прямо до нас не сохранился. Но восстановление его представляет собою задачу исполнимую и важную. Он может быть восстановлен не только на основании Лаврентьевской летописи и ростовских обработок общерусских сводов XV в., но и на основании Ипатьевской летописи.
Если мы извлечем из Ипатьевского текста известия и их чтения, принадлежащие действительно только искомому третьему источнику, то мы получим текст, который в основу свою клал Лаврентьевский текст, но сближал его с другими памятниками Ростово-Суздальского летописания. Немало случаев разночтений текста этого третьего источника Ипатьевской летописи с Лаврентьевским текстом вполне удовлетворительно объясняются из чтений Радзивилловской и Летописца Переяславля Суздальского, т. е. ведут нас к Владимирскому своду 1212 г. Но есть и такие разночтения с Лаврентьевским текстом, которые расходятся и со чтениями Владимирского свода 1212 г. Однако все эти разночтения вполне удовлетворительно объясняются тем предположением, что в этих случаях перед нами текст великокняжеского Владимирского свода Юрия 1228 г. с приписками до 1237 г., который, как мы уже видели выше, не просто полагал в основу своего изложения свод 1212 г., но и подвергал его переработке.
Таким образом, делаем вывод, что третьим источником Ипатьевской летописи был не Полихрон начала XIV в., а свод первой половины XIII в., который соединил в себе те же слагаемые, что и Владимирский свод 1239 г.: Ростовский летописец Константина и его сыновей и Владимирский свод Юрия 1228 г. с приписками к нему до 1237 г.