Boldly stand erect / Смело стой прямо

Дата: 2025-05-01; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Jewish books are for the Jews,

And Jew Messiah, too.

But if you're not of Jewish blood,

How can they be for you?

To make an Idol of a book,

Is poison for the brain;

A dying God upon a cross

Is reason gone insane.

Beware of all the Holy books

And all the creeds and school,

And every law that man has made

And all the golden rules.

«Laws» and «Rules» imposed on you

From days of old renown,

Are not intended for your «good»

But for your crushing down.

Then dare to rend the chains that bind

And to yourself be true.

Dare to liberate your mind,

From all things, old and new.

Always think your own thought,

All other thoughts reject;

Learn to use your own brain

And boldly stand erect.

Еврейские книги для евреев,

И еврейский Мессия тоже.

Но если ты не еврейской крови,

Как они могут быть для тебя?

Делать идола из книги —

Яд для разума;

Умирающий Бог на кресте —

Повод сойти с ума.

Остерегайся всех святых книг,

И всех кредо и школ,

И каждого закона, сотворённого человеком,

И всех золотых правил.

«Законы» и «правила» навязывают тебе

Со дней былой славы,

Они направлены не на «добро» тебе,

Но на твоё поражение.

Так отважься порвать держащие цепи,

И будь честен перед собой.

Осмелься освободить свой разум,

От всех — старых и новых вещей.

Думай всегда своей головой,

Мысли чужие отвергай — все до одной;

Своим разумом жить научись,

И смело стой прямо.

Глава III

Плетение паутины

Точно так же, как паук плетёт свою шёлковую паутину, чтобы заманить мух в кладовые своих банкетных залов и на досуге поотрывать члены от их тел, так и вероломные идеалы искусно плетутся ловкими политическими пауками, чтобы ловить и использовать рои человеческих мошек.

Что есть грандиозные параграфы Декларации независимости,[89] как не переплетённые нити изумительной паучьей паутины? И что есть американский народ, как не мухи, которые были умело опутаны её прозрачными петлями? Более века эта декларация была священным пергаментом всех публичных ораторов, от тротуарного дервиша, стоящего на углу улицы, до нашего избранного монарха из Белого Дома. Каждое 4 июля американцы привычно кричат звучные неопределённости, доводя себя до хрипоты: кучкуются под открытым небом с жестяными рожками, гигантскими хлопушками, идольскими флажками, духовыми оркестрами, игрушечными пистолетами и всеобщим блеяньем стада. И хотя подавляющее их большинство душевно и физически мелки, бедны и неимущи,[90] как безумно они наслаждаются, смеша язвительный мир своим болтливым вычурным шарлатанством. «Мы властелины и ровня», — их нескончаемый бармецидов припев.[91] «Властелины и ровня!»

Во всех сумасшедших домах могут быть найдены заключённые, которые мнят себя королями и королевами, хозяевами земли. Эти достойные сожаления создания, если только им позволить носить воображаемые короны и издавать воображаемые законы — самые послушные и безобидные из всех сумасшедших.

Что касается сегодняшнего американского народа: разве их конституция не является ловко сшитой смирительной рубашкой, их моральные кодексы — палатами, обитыми войлоком, их статутное право — наручниками и ножными кандалами, их промышленные боссы — хитро замаскировавшимися санитарами и тюремщиками? Сто лет назад они якобы начали «самостоятельные» операции с самым богатым континентом на земле, как со своей собственностью, выделенной Капитолием,[92] и в течение этого времени разве не были они деятельны так же, как многие и многие смены тягловых животных, выкачивая огромные природные богатства родной земли и переливая их через море в выгребные ямы Европы?

Разве это не работа безумцев? Разбивших, раздробивших деревянное политическое ярмо английского короля и затем принявшихся заковывать свои шеи в новое ярмо из лужёной стали, которое они выковали специально по своей мерке; и которое они титуловали именем «конституционной свободы».

Разве это тоже не работа безумцев? Несомненно, прокляты запряжённые! Прокляты, даже если их упряжь сделана в их же доме — даже если она мелодично звенит серебряными бубенчиками — всегда! даже если каждая её пряжка, звено и заклёпка сделаны из чистого золота.

Как абсурдно, когда люди кричат «ура!» своей «доблестной политической свободе», не имея даже возможности вернуть себе в собственность материальные продукты своего труда. После века «конституционного прогресса» десять процентов населения — абсолютные хозяева девяноста двух процентов всей собственности.

Теперь, о читатель! Разве эти вещи — не очевидный и явный признак органического помешательства?

2

Декларация независимости начинается с провозглашения елейной лжи, чёрной, унизительной, самоочевидной лжи — лжи, в которую никто не сможет поверить, кроме разве что прирождённого дурака. С надменным бесстыдством она нахально провозглашает «самоочевидной истиной», что «все люди созданы равными», и что они «наделены своим Создателем[93] определёнными неотъемлемыми правами»[94] — правами, основываясь на которых, она продолжает утверждать ханжеские фразеологизмы, имбецильные и вульгарные, как сама ложь.

Несомненно, притворно героической преамбулой этого риторического манифеста является не что иное, как хитроумно состряпанная чепуха, целенаправленно предназначенная для обмана и предательства. Она состоит из мешанины сплагиатированных модных словечек,[95] целиком взятых их бессвязных речей левеллеров семнадцатого века, свихнувшихся пуританских маттоидов и французских кретинствующих якобинцев восемнадцатого века,[96] всех перемешанных и беспорядочно сваленных в одну кучу вместе с продолжительным пустозвонством полуосмысленных, миленьких фраз, отобранных по большей части из стареньких мелодрам.

Декларация Независимости в современных условиях имеет меньше смысла, чем сдержанный в те же времена индейский боевой клич, разрешённый быть выкрикнутым сегодня. Она пошла в обратный отсчёт, заплесневела, завоняла, её погрызли черви: она подходит только стенам музея или мозговым клеткам выживших из ума философов.

Её этические и большая часть её политических заключений — подделки, ложь и хладнокровное мошенничество — пылающая ложь — прославленная, превозносимая, написанная золотыми буквами, но, тем не менее — ложь.

Несомненно, она всегда считалась сбивающим с толку притворством теми, кто понимал тайные намерения, с которыми она на самом деле была создана: а именно — в качестве лассо для блеющего стада, которое около ста лет назад начало отбиваться от рук и убежало от своих пастухов и их кнутов в этот (тогда) безграничный Новый Мир.

Пышная фразеология Декларации, что «подобна райскому мёду» идеально подходит для всех современных демагогов. Повсюду её соблазнительные абстракции — эти олицетворения анархизма, коммунизма, республиканизма и прочих заразных конвульсионизмов. Почему же тогда люди в здравом рассудке должны продолжать почитать этот коварный обман? Почему они должны своим молчанием, безвольным соглашательством со зловредными усилиями прирождённых слабаков (подстрекаемых лепетом лживой философии) под давлением выбора масс принуждаться к невозможному и отталкивающему идеалу равенства?

Каждый национальный призыв сейчас направляется не к благороднейшим и лучшим, но к сволочи — к ордам рабов — которые обладают интеллектом меньшим, чем ночные совы. Всё смелое, героическое и честное безмолвно игнорируется из страха оскорбить обожествлённое стадо, «большинство». «Равенство условий» — его унижающий достоинство шибболет, и поистине, тот, у кого окажется достаточно беззастенчивости плюнуть в равенство, будет заклеймён как демон до самой смерти.

«Глас народа» может быть сравнён только с ужасными воплями агонии, которые тогда и сейчас раздавались из-за зарешёченных окон придорожного сумасшедшего дома. «Глас Господа»! Увы! Увы!

3

Существует два метода, посредством которых властолюбивые и амбициозные люди могут удерживать любое по численности население в состоянии упорядоченного подчинения. Первый и наиболее достойный метод — с помощью непобедимой и хорошо натренированной армии, всегда готовой к бою, готовой по первому слову с телеграфа засунуть закон в дуло пушки и стереть в порошок любую представляющую опасность оппозицию.

Второй, более дешёвый метод состоит в прививании тем, кого предполагается эксплуатировать, некоего ядовитого политического снотворного, предрассудка или теории; чего-то, что действует исподволь, подкожно, делая их трудолюбивыми, мягкими и сговорчивыми.

Последний план уже доказал свою большую эффективность, потому что арийские народы,[97] готовые драться до последнего вздоха против очевидной военизированной деспотии, могут быть заставлены пассивно подчиниться любому унижению и вымогательству, если перед этим их мозги были аккуратно пропитаны какой-нибудь абстрактной ложью.

В период Войны за независимость Северная Америка была очень обширной, малонаселённой и слишком бедной в плане концентрации богатств, чтобы быть эффективно управляемой и разграбляемой по постоянному военному закону, что королём Георгом и его преуспевшей хунтой, что власть предержащими революционерами.[98]

Гамильтон, Хэнкок, Джефферсон, Адамс, Мэдисон, Генри[99] и все облачённые имущественными интересами, которые стояли плотной фалангой за теми болтливыми патриотами, искали какой-нибудь безопасный метод управления мозгами малообразованных, но очень отважных йоменов, «людей чёрных лесов» и монтаньяров.[100]

После взвешенных размышлений они решили успокоить и снова заманить вооружённых крестьян в состояние блаженной дремоты, постепенно внушая их пробудившимся было душам фальшивые, но привлекательные политические идеализмы, как тонкое дополнение к лживым и таким же иллюзорным (но существовавшим ранее) религионизмам и морализмам. Этот коварный замысел работал как чары, потому что справедливость в правах представлялась пуританским мозгам логическим продолжением другой старой и седой лжи: «Равенство перед Богом». («Что за кучкой мошенников они были!» — вот краткое и грубое, но весьма меткое определение губернатора Морриса Конгрессу наглых коррупционеров, которые приняли и формально провозгласили эти знаменитые и фатальные абстракции).

Затем меч силы, который побеждал на поле битвы, был заботливо спрятан с глаз долой, и на помощь была призвана «конституционность» — для того, чтобы помочь новым хозяевам снова впрячь в узду победителей Корнуоллиса.[101] Старые системы юриспруденции и правления (основанные на открытой силе) были ловко оставлены, даже усилены, и в то же время белая популяция была объявлена «свободной и равной». Никогда не наслаждавшиеся истинной личной свободой (кроме как на индейских просторах), будучи по большей части выходцами из подвергавшихся гонениям европейских нищих и фанатиков (побеждённых воинов), теперь они глупо полагали, что наконец завоевали свободу оригинальным способом — каждые четыре года заново выбирать новую команду сборщиков податей.

4

Когда мы смотрим на детскую веру в конституционализм, демонстрировавшуюся нашими революционными отцами, вкупе с их инфантильными республиканскими замашками насчёт спасения человечества, мы не можем удержаться от улыбки. Начиная с 1776 года, на каждых всеобщих выборах американцы все как один голосовали за расширение деспотичной власти своих избранных правителей и наставников. Свобода личности здесь неведома (за исключением разве что по газетам), и каждый гражданин, кто осмеливается думать оппозиционно по отношению к догме большинства, рискует своей жизнью — если он думает слишком громко.

Несомненно, люди инициативные и предприимчивые теперь имеют привычку покупать неприкосновенность у общественных вымогателей, давая взятки законодательным органам и чиновникам всех мастей. Государство — это агентство шантажа.

Инициативы требуют государственного позволения и огромных предварительных расходов и не могут быть благополучно начаты, пока избранные сатрапы (олдермены,[102] судьи, губернаторы, конгрессмены, президенты, сенаторы и прочие) не загребут свои заранее оговоренные «комиссионные». Ни жизнь, ни собственность не защищены от пагубности, мести и жадности государственных чиновников и их конфедератов. Тот, кто хочет утвердиться в этой республике при сегодняшних условиях, должен быть человеком беспринципной проницательности и практичности. Он должен знать истинную цену каждого «патриота», с которым его сталкивает бизнес, и быть готовым заплатить без промедления, при этом выказывая сердечный энтузиазм: иначе ему придётся туго. Если он бедный человек, его шансы в жизни бесконечно малы, и они тем меньше, чем более он честен. Ни один гражданин не «сможет назвать свою душу своей», если он осмелится открыто атаковать административную подлость — подлость, прочно основанную на продажных голосах большинства. Все эти бесчестные должностные казнокрады Турции, Китая, Персии и Марокко со своими топорными методами грабежа стыдливо опустили бы головы, если бы хоть раз узрели великолепный механизм и искусность, с которыми американские политики обогащаются посредством хищений сокровищ, кражей общественных земель и сокрытием доходов.

Несомненно, великие визири (да благословит их Господь) грабят не только живущие поколения, но и создают залог на будущее для своей ненасытной жадности.

Их схемы финансового надувательства бесподобны по великолепию и грандиозности. Они занимают тысячи миллионов под национальные кредиты у ростовщиков, а затем принимаются распределять деньги между собой, при этом тщательно продумывают выставление напоказ необходимых общественных расходов, выплат денежного обращения и т. д.

Чтобы еврей был уверен в своих ростовщических «процентах с процентов», на крестьянство налагаются тягостные налоги, с помощью которых и оплачивается годовой процентный налог на облигационные миллионы. Все эти подати собираются (чистым золотом) силой Верховного Суда. Впрочем, военная помощь для поддержки требований сборщиков податей требуется очень редко, потому что большинство американцев исключительно послушны и «добропорядочны». Нет надобности в применении силы к парализованным людям, которые жаждут подчиниться малейшему приказу своих хозяев.

Америка! Америка! Никогда не дойдёшь ты до сути независимости и самодостатка, пока американский Кромвель[103] или американский Цезарь[104] не подпишет смертного приговора американскому королю. Глава исполнительной власти, который продаёт своих людей в рабство — общественный враг, будь он избранным правителем или наследным королём. Такой мерзавец и предатель не имеет никаких прав, за которые его обязан уважать обладающий собственностью свободный человек: ни одного. Принимая золото от общественных грабителей, он делает себя парией.[105] Его рука направлена против души каждого человека, против собственности каждого человека. Следовательно, рука каждого человека должна быть поднята на него.

В недалёком прошлом люди нашего нрава вешали взяточников без особых церемоний, и не только — они закатывали головы королей в корзины палачей.

И если мы не хотим теперь лишиться всего, чем обладаем, и быть доведёнными до абсолютной зависимости от государства, мы не должны бояться поступить так вновь.

Деспотизм, если мы хотим свергнуть его, должен быть бит его же оружием, а подлейший деспотизм из всех когда-либо существовавших основывается на голосах большинства.

Что касается «обычных людей», то они исступлённо верят в призрачный патернализм и позволяют своей индивидуальной сущности быть «подходящей» для гигантской уравнительной шкалы. Они живут в дурацком раю лицемерных фраз о «прогрессе» и «мирной индустриальной революции». Однажды они всё-таки смогут, наверное, проснуться (когда будет уже слишком поздно) и с тревогой и изумлением обнаружить, что все их насмешливые стишки были просто ничем против коварного роста централизованного олигархического гербария, мерзости запустения избирательных урн и индустриального империализма.

Американцы должны уяснить, что каждое поколение должно добиваться своего самоотверженной борьбой, не полагаясь на сохранность своей собственности и независимости ни в поеденных молью пергаментах, ни в речах мошенничающих государственных деятелей. Теперь они все в могилах — чиновники, которые провели свои мелкие болтливые жизни, не совершая героических поступков, но устраивая и коронуя мерзости, подобно параличу поражающие всех нас сегодня. Наше национальное поклонение героям крайне нуждается в реконструкции.

5

Спустя несколько лет после появления Декларации с гораздо более многословной софистикой и с подражанием борьбе была сконструирована наша конституция.[106] В целом этот документ сформулирован в высшей степени привлекательно, и вместе с тем он является самым ужасным инструментом правительства и владычества, в который когда-либо впрягалась англо-тевтонская раса. Претендуя на «жалование» свободы и самоуправления, она практически уничтожает оба эти понятия. Под прикрытием «гарантий» личной независимости и гражданских прав она организовала избираемую тиранию, в которой монарх черни обладает большим своевольством, нежели любой династический деспот со времён Дария[107] и Валтасара.

Высшее преступление записано в «Высшем законе земли»:

Так свершили великие Мастера Обмана,

Расставлены их путы и силки;

И, как безбрежны морские просторы,

Такой же широкой была соткана сеть.[108]

Несомненно, конституция нашей республики — чудовищное механическое устройство, которое обещает (с тех самых пор, как только вышло из стадии проекта) выжать самую суть из всех лучших элементов Америки.

Наше федеральное правительство может быть очень точно сравнено с пиратским кораблём, искусно замаскированным под дружелюбный вооружённый крейсер, конвоирующий флотилию мирных торговых судов, нагруженных огромными сокровищами и 70 000 000 пассажирами.[109] Когда он первый раз пришёл к ним на помощь, это было: о! как галантно! как мило! — как был он полон нежной заботой о своей намеченной добыче, заботой о благополучии и счастливом пути избранной жертвы. Теперь, однако, сорок пять кораблей государства[110] вышли в открытое море и отданы на его милость, и он сбрасывает свою маскировочную оснастку, поднимает «череп и кости», открывает свои спрятанные амбразуры, выводит свою бортовую артиллерию и орёт через громкоговорители газетных передовиц: «Эй там, ложитесь в дрейф или вы будете потоплены!»

Следует осознать, что иезуитское «евангелие равенства» достигло огромного успеха. Оно заманивало американский народ в состояние удовлетворённости и безопасности в то время, пока его оковы и кандалы тщательно выковывались, полировались и аккуратно заклёпывались.

Хорошо подогнанной, однако, оказалась сеть! Великолепная паучья сеть доказала, к тому же, и свою необходимость.

Под гипнотизирующим заклинанием мечты «свободы и равенства» американцы были согнаны в каторжную тюрьму на тяжёлую работу на своих пиратских хозяев, в тысячу раз более ужасных и более непреклонных, чем любая история может описать. Всё, что теперь оставлено от свободы — это её имя и безвредная привилегия, посредством которой обычные люди могут побранить своих собственников в вульгарных обличительных газетных речах во время выборов или в предвыборное время. Редко выходят они на улицы, потакая своими возмущёнными выкриками всё тому же главному принципу, который побуждает шелудивых дворняжек зловеще завывать, будто в них запустили кирпичом.

Теперь конфликт между хозяевами и илотами[111] окончен, и хозяева, которые победили, обладают трофеями и пространством. Слушайте! песни победы — хлопанье боевых флагов!

Несомненно, признавая все обстоятельства, обычные люди — «потерянные души», и что бы они теперь ни делали, они должны оставаться в аду. Их позиция такая же, как у червяка, пытающегося сбежать из своей дыры в пылающем бревне: если он бежит направо, то он бежит в жар и дым, если он бежит налево, то он бежит в пламя. Ещё несколько минут, и он будет зажарен заживо.

Даже если рабское большинство Америки обратится к суду физической силы, оно не сможет победить. Не обладая ни силой, ни отвагой, ни умом, ни руками, ни деньгами, ни лидерами, оно будет разорвано на бесчисленные кусочки хорошо обученными артиллеристами и хорошо натренированными своими хозяевами карателями.

6

Цитадель силы теперь укреплена и оснащена самым совершенным вооружением для того, чтобы отбить любую атаку в независимости от её длительности. Нация иссечена во всех направлениях железными дорогами и отменными водными путями, по которым армия и флот могут перебрасываться из города в город с лёгкостью и ужасающей эффективностью. Гражданская война[112] (или скорее война за уничтожение самоуправления) окончательно продемонстрировала, что централизованная власть, основанная на голосах стада фанатиков и черни, является (на практике) военным абсолютизмом. Нет никакой другой силы в стране, которая могла бы эффективно контролировать её. Царь в России в действительности обладает меньшей властью, чем наше федеральное правительство. Со стоящей под ружьём армией в глубине страны оно может делать всё, что ему заблагорассудится, т. е., если оно сможет собрать достаточно доходов для покупки «политиков» и выплаты жалованья своим преторианским когортам.[113]

Большинство американцев только сейчас начинают осознавать эти вещи, но они были предвидены (и частично обнародованы) проницательными личностями ещё до того, как конституция была формально учреждена.

Сегодня все старые вопросы сфинкса вновь ждут своего разрешения.[114] Ни один человек, обладающий здравым смыслом, не сможет искренне уверовать в то, что все эти проблемы можно разрешить избирательными урнами, набитыми подредактированными ответами. Они должны быть разрешены «старым добрым правилом, незатейливым планом»,[115] и после этого разрешены и перерешены вновь и вновь, потому что социальному регулированию нет конца — и быть не должно. Материальная сила есть базис всего человеческого величия, и материальная сила должна «порешить»[116] тиранию большинства, возможно, огнём и сталью. Все остальные бесчисленные теории — химеры, ложь, иллюзии, притворство.

Философия силы долго пребывала в оцепенении, но где бы ни появлялись люди благородных достоинств,[117] она должна вновь смести долой сегодняшнее постыдное навязывание идей, порождённых долларом, и открыто, как встарь, главенствовать над судьбой освобождённой и всепобеждающей расы.

Что может быть подлее правительства рабов и евреев-ростовщиков? Что может быть величественнее правительства благороднейших и лучших — которые доказали свою достойность на поле брани?

Кромвель и его «железнобокие»,[118] Цезарь и его легионы будут рождены вновь, и громоподобная поступь свирепых разрушителей Суллы[119] будет звучать и греметь среди огня, искр и дыма крошащегося конституционализма; «так было в начале, так есть и так будет всегда» — война без конца.[120]

Дерущие глотки политики могут без конца разглагольствовать перед ничтожными городскими толпами наёмников и христиан с рапсодией «Увы, бедный Йорик!»[121] — будто борьба и удары есть самое худшее из зол. Фигуры речи, однако, не могут вдохнуть жизнь в коварные философии, которые на самом деле никогда не имели ни малейшего обоснования. Выживание наиболее приспособленных, наиболее выносливых есть логика событий всех времён. Те, кто утверждают обратное, слепы. Главное то, что достоинство должно честно демонстрировать себя не подлым воровством и теориями, но открытым конфликтом, как говорит закон естественного отбора Дарвина.

Как, в самом деле, могут быть определены свободными и равными граждане, которые таковыми не являются, которые никогда не были «свободными и равными» в каком бы то ни было осмысленном значении этой фразы? Как они могут быть признаны людьми, если их жизни полностью управляются чугунными нормами, если каждое их движение очерчено и ограничено уголовной ответственностью, и если даже их тайные мысли неизменно находятся в состоянии безмолвного подавления?

Нет, однако, никакого оправдания утверждению, что люди сами определили те законы, которым им приказывается подчиняться. Ложно ли это утверждение, или является правдой, оно никогда не оправдает диктатуру большинства и любой другой вид диктатуры.

Конституция, согласно которой рождаются все другие законы, была принята не нами, но носящими парики особами, которые уже давно сгнили в земле. Нами, фактически, управляют кадавры[122] — обитатели могил.

Почему соглашения, совершённые мёртвыми, лежащими в гробах, связывают и душат живых, пульсирующих, дышащих созданий?

Их кости давным-давно разложились на озон и удобрения — тех, кто создал и подписал Билль о правах, Великую хартию вольностей,[123] Нагорную проповедь, Декларацию независимости, нашу знаменитую Конституцию и проч. и проч. Сгнили мозги, которые состряпали их, и пальцы, которые написали и заверили их печатями. Также сгнили и их иррациональные и инфантильные философии. Сгнили в глубине души и те, кто по принуждению подчиняются голосам из могил.

Нет сомнений в том, что эти старые документы в своё время послужили своим целям, но «новые обстоятельства приучают к новым обязательствам»,[124] и новые времена требуют не только новых лидеров, но и новых деяний.

Опять же, большинство актов Конгресса — макиавеллевская[125] работа высокопоставленных негодяев, проклятье на них — чьи настоящие имена забыты всеми, кроме приверженцев летописей и издателей учебников для общественных школ.

Что касается общего права, то оно есть наследие тех интересных старых времён, когда саксонские и норманнские эрлы[126] (они были истинно благородны, так как завоевали своё положение, рискуя жизнью в битвах) вершили «правосудие» прямо, посредством сучковатых дубинок, ножей и колунов с длинными рукоятками. Это был единственный вид «закона», понимавшийся нашими «нецивилизованными» предками, потому что они не были «воспитаны» в глубоком убеждении, будто бы правительство и законы «черпают все свои справедливые силы из согласия управляемых».[127] Подобное выражение повергло бы их в конвульсии, а тот, кто произнёс его, был бы признан ими отменным дураком.

Нет сомнений в том, что наши предки были в некоторой степени грубы своими манерами, в некоторой степени им недоставало обаяния и культуры, но с точки зрения жёстких фактов они были бесспорно разумны. Они не прокрадывались на публичные митинги и не бахвалились «свободой», «справедливостью» и «равенством возможностей» или «правами человека», хотя они прекрасно знали, что не только их жизни, но и то ничтожное, чем они обладали, существовало «с позволения» их завоевателей и хозяев. Они принимали свою позицию временной, и когда были готовы, честно вторгались в кольцо рока, чтобы вновь испытать судьбу.

Если бы они смогли ожить сейчас, то в каком бы стыде и отвращении эти старые пираты и флибустьеры уставились на своё «мягкотелое» потомство, идущее в торжественной процессии, с мозолистыми загрубевшими руками, согбенными спинами, облачённое в дешёвые тряпки, мимо алтаря их идола, называемого избирательной урной, кидая в её позолоченную утробу отпечатанные воззвания к правосудию, милосердию, свободе. «Мира нашему времени! о, Господи! защиты, лёгких денег» — «Больше законов! Больше законов! Больше законов!» Как долго гоготали бы наши белокурые чистотелые предки? Несомненно, они продолжали бы хохотать, пока не ухохотались до того, что умерли бы вновь.

«О, — сказали бы они, — подумать только, что наше семя должно было так низко пасть!»

7

Единственно равенство перед законом — это всё, что мы имеем в виду, — ноет извечный софист — коварный лжец! Посмотрим! С помощью какого рационального метода могут любые две тяжущиеся стороны быть поставлены в позицию безоговорочного «равенства перед законом»? Прежде всего, истец и ответчик всегда обладают совершенно разными физическими и духовными характеристиками, разным личным обаянием, и — отличным друг от друга размером банковского счёта. Также все судьи, присяжные и судебные чиновники различны по темпераменту, возможностям, храбрости и честности. Каждый имеет свои собственные специфические идиосинкразии,[128] предубеждения, недостатки, предрассудки и — цену. Опять же, каждый может быть более или менее нечестен или более или менее субъективен в отношении финансового давления и кастовых предубеждений. Никакие два человека не рождены подобными друг другу, каждое отдельное существо рождается, без преувеличения, под своей собственной звездой, все люди делаются из разного материала, управляются разными идеалами, воспитываются и формируются на разных фабриках, посредством разных процессов.

Даже если все трибуналы правосудия были бы основаны на слепой бесстрастности и управлялись независимо от стоимости, было бы ясно видно, что «равенство перед законом» остаётся всё той же химерой, сном, и не имеет никакой реальной ценности. «Равенство перед законом» — просто бессмысленное лозунговое словцо, что-то вроде известного иезуитизма «свобода, регулируемая законом».

Установленный закон может формально жаловать равные права и привилегии неравным гражданам, но он не может сам претворить себя в жизнь — он должен провести свои распоряжения через человеческую среду, а эта среда заполнена до краёв высшими, низшими и неравными.

Никакая приверженность букве закона никогда не доказывала, что сила не может сама управлять своей повозкой через впряженную четвёрку. И популярная (во всех землях) поговорка говорит, что в любом случае, «один закон для богатого и другой — для бедного». Бедный никогда не сможет быть поставлен рядом с богатым — даже ограблением богатого.

Являются ли они наиболее приспособленными или нет, сегодняшние держатели богатств никогда не должны позволить себе быть з без жестокой борьбы.

Рано или поздно, пробьёт час этой борьбы в её самой острой форме, но богатые не должны страшиться его. Если они вовремя приготовятся, исход битвы не только докажет их власть, но и сделает её неприступной — если они достойны. Чтобы быть уважаемыми и защищёнными, аристократы должны полагаться на вооружённую мечом силу, а не на бумажные кредиты, консолидированные ренты и долговые расписки.

Если же состоятельным будет суждено стать побеждёнными и ограбленными, само по себе это будет решающим свидетельством того, что они не наиболее приспособленные и не лучшие. На этой Земле нет такой вещи, как равное правосудие.

Все легальные трибуналы основаны не на идеальных принципах правосудия и честной игры, но на эффективно вооружённой силе. Это трюизм.[129] Обирание под ружьём заложило угловой камень каждого здания суда в христианском мире и везде. Так как в таком случае могут разбойники и ограбленные — орёл и голубь — цыплёнок и ястреб — быть поставлены в позиции подлинного равенства перед временными чиновниками, которым специально платят и которые назначены «отстаивать закон», то есть принудительно приводить в жизнь диктатуру сильнейших?

Все судьи — пробравшиеся во власть мстители, вооружённые до зубов, а все палачи — лицензированные убийцы, натренированные убивать. Эти слова произносятся не из пренебрежения. Убийцы и мстители! Ха! Если бы это было так…

Истинно, «ищущие Бога»[130] страдают от голода, но львы ищут жертву.

Когда оккупационная армия основывается на территории врага, она оглашает определённые правила «процедуры» для организованной передачи собственности и личностей побеждённой стороны в абсолютное обладание и под неограниченный контроль победившей стороны. Эти «правила процедуры» вначале могут принимать форму приказов, изданных генералами, но по прошествии времени они развиваются в своды указов, прецедентов и в конституции. Несомненно, все законы были и остаются мандатами удачливой воюющей стороны или скорее мандатами нескольких искусных личностей, которые вдохновили их.

Равенство перед законом — это противоречие терминов, потому что сам по себе закон есть воплощение неравенства. Это верно только в субъективном смысле, потому что все, кто подчиняются закону, являются в равной степени слугами тех, кто создали его или мотивировали его создать.

Военные суды под бой барабанов — на самом деле зародыши законных судов. Конгрессы и парламенты — обыкновенные комитеты ненасытных сборщиков податей. Законодатели могут определять себя «уполномоченными народа», но это только коварный маскарад. Их главное призвание — усиливать «закон», поддерживать «конституцию», принимать ежегодные «ассигнования» и разрабатывать пути и средства эксплуатации нации или допущения быть ей систематически разграбляемой их сообщниками, или — их хозяевами.

Принципы, которые управляют «обдираловкой», — это совершенно те же принципы, которыми управляется правительство. Ни одно правительство на земле не покоится на согласии подданных.

Следовательно, для конфедерации искусных бандитов логично ставить себя в положение абсолютного равенства перед своими намеченными жертвами. Идея же эта абсурдна с первого взгляда. Бандитизм неизбежно влечёт за собой неравенство: а каждое правительство на земле — это организованный и коронованный разбой.[131]

Лас Касас,[132] испанский иезуит, был первым в Америке, кто начал распространять слово лживой, разрушительной и позорной теории «равных человеческих прав», но с того времени она продолжала хвастливо приниматься всеми сторонами, многочисленными ордами безмозглых личностей, которых в любой стороне численное большинство. «Раса дураков, — как дальновидно отметил Платон, — неисчислима», — и даже в этой — «стране свободных».

И хотя равенство (в любой форме) никогда не было научно доказано или логически обосновано, тем не менее в современных дискуссиях на предмет «евангельской истины» оно переходит из уст в уста, из мозга в мозг — точно так же, как фальшивые монеты передаются из рук в руки.

Предрассудок равенства принимается ясно мыслящими людьми лишь по одной причине. Он помогает им управлять мыслями, и, через управление мыслями, эксплуатировать имущество, энергию и трудовую силу своих мягкодушных, добрых соседей, которые действительно верят, что это правда, которые думают, что это прекрасные вести великого счастья.

Узрите! как лживое евангелие «равенства естественных прав» медоточиво изливается на рынках обходительными охотниками за долларами — юристами — или полуобразованными подмастерьями, как даже эти степенные граждане (вся жизнь которых есть прямое опровержение этого евангелия) возглавляют ревущую, рычащую, вопящую толпу в её маниакальном блеянье.

Взгляните! Ангел Безумия разбил лагерь в их душах!

8

Каждый атом органической материи имеет свою собственную жизненную специфичность. Каждое животное существо отличается своей костной структурой и химическим составом. Этнология, биология, история — все провозглашают равенство мифом. Даже великие сказания античности — всё есть прославления неравенства: неравенства разума — неравенства рождения, мужества или условий. Может ли равенство тела, равенство разума, равенство происхождения, равенство перед законом или любой другой тип «равенства» быть продемонстрирован хотя бы одним фактом?

Ментально и морально, каждое дышащее существо — самоуравновешенная монада,[133] дифференцированное эго. Никакие две бактерии, две планеты, два солнца или две звезды не являются одинаковыми. В особенности это проявляется среди высших позвоночных, и, следовательно, только одному закону должны подчиняться люди, только один закон они должны уважать — это закон, который создаёт и находит своё финальное утверждение в них самих — в их собственных сознаниях.

Неравенство резюмируется в научной аксиоме Дарвина: «низшие организмы погибают, чтобы высшие организмы могли выживать, распространяться и овладевать». Другими словами, правильное место для Лазаря — гнить среди собак. И правильное место для Цезаря — быть во главе своих несокрушимых легионов.

От ступней ног до макушки головы — кости, кожа и плоть его тела — и даже серое вещество мозга — электрические нервы и ткани — нервные ганглии и внутренние органы человека, принадлежащего к африканской, монгольской, семитской или негроидной расе, фундаментально отличаются по структуре, конституции и признакам от соответствующих анатомических отделов людей арийского племени. Точки несходства могут быть поверхностно неразличимы, но органическая сущность этого несходства имеет глубокие корни.

Вопреки ловким сочинителям стратегических фабул, шлак есть шлак, золото есть золото, и какие-то люди лучше, благороднее и храбрее других по рождению.

Прирождённая аристократичность покоится на неизменном научном базисе наследственности и отбора, но аристократичность денег основывается главным образом на засовах и решётках, то есть на законах, которые могут быть отвергнуты по сиюминутным требованиям.

Не будучи способными доказать в логической последовательности их наследственное отвращение к социальному и расовому равенству, большинство людей инстинктивно ненавидит его — на практике.

Какой, к примеру, белый отец поощрит свадьбу неуклюжего тупоголового негра и своей красивой благовоспитанной дочери? «Дарует» ли он её с энтузиазмом в брачные объятия китайца, кули[134] или в прокажённые руки грязного «полубелого»? Наберётся ли десяток подобных граждан в Северной Америке, где о равенстве рождения и условий так много разглагольствуют, и где — никогда его не видели? Может, пяток наберётся? Может, есть хотя бы один, кто совершенно не желал бы увидеть дочь своих чресл застывшей, окостеневшей и холодной, обёрнутой в саван? Если этот один (человек здравого ума) существует, пусть он заговорит. Тогда и только тогда это дьявольское евангелие внутреннего равенства может быть пересмотрено.

Между тем, без обиняков практичные граждане утвердились относительно него, что это не самоочевидная истина, но наглая, злобная и отвратительная ложь — ложь, которая будет навечно искоренена кровью и огнём.

Вам нужно только взглянуть на некоторых людей, чтобы узнать, что они принадлежат к низшему племени. Возьмём, к примеру, негра. Узкое развитие его черепа, его прогнатическая[135] нижняя челюсть, его выпирающие губы, его широкие ноздри, его обезьяноподобные позиции, его желание попечения, его умственные и самобытные способности: все эти специфики явно низшие. Сходный разговор может быть применён к китайцу, кули, канаку,[136] еврею и к прогнившим до костей городским дегенератам англо-саксонских земель, к богатым и к бедным. Несомненно, отвратительны обитатели этих гибельных краалей:[137] Лондона, Ливерпуля, Нью-Йорка, Чикаго, Нового Орлеана; и к тому же в этих местах провоцируется грабёж богатств мира.

Этнографы с самым высоким авторитетом утверждают, что более тысячи лет назад чёрные, белые и жёлтые типы человеческих животных были так же чётко выражены, и так же выглядели, как сегодня. Иероглифы и надписи на древних могилах и монументах, надписи клинописью, антикварные исследования и систематическое изучение доисторических черепов и скелетов — все несут одни и те же свидетельства.

Неравенство рождения и положения никогда не исчезнет с лица Земли. Никогда! И почему это должно произойти? Кто сможет наполнить долины и завалить горы?[138]

9

Даже тот легкомысленный доктринёр,[139] который так ловко состряпал напыщенно-страстные фикции Декларации,[140] не мог верить в них сам. Не был ли он рабовладельцем (жившим среди рабовладельцев), который покупал и выставлял на аукцион человеческий скот за доллары и центы каждый божий день своей жизни? Без сомнения, он сплёл свою философскую преамбулу прочной лжи для успеха искусства управления государством и искусства войны. Возможно, он был относительно честен и даже искренен, но среди соблазняющих священников бессмысленности самый опасный — фанатичный пропагандист.

Когда Джефферсон диктовал свои фатальные и несостоятельные абстракции, он не говорил ничего своего, но занимался плагиатом Зенона Стоика, Джека Кейда, Савонаролы, Мильтона, Платона, Джона Болла[141] и т. д. Зенон сказал: «Все люди по природе равны», но осторожно отказался от попытки продемонстрировать это. Мильтон защищал это в своих прозаических эссе, Платон озвучил это в своей «Республике», Джон Болл проповедовал это же в средневековой Англии, Савонарола погиб, пытаясь установить это во Флоренции. Джек Кэйд, Робеспьер[142] и Христос также были неудачниками, ужасными неудачниками.

«Если человеческий опыт доказывает что-нибудь вообще, — писал Джеймс Фицджеймс Стефенс,[143] — то он доказывает, что, если все ограничения будут минимизированы, и если максимально возможное количество свободы будет предоставлено всем человеческим существам, то результатом этого будет не равенство, но неравенство, воспроизводящееся в геометрической прогрессии». Уберите ограничения и вы увидите, как быстро аристократия, основанная на заслугах, подавит аристократию, основанную на доверии.

В реальной жизни тот, кто утверждает о своём равенстве с другим, обычно призывается доказать своё утверждение не гротескной абракадаброй глупых фраз, повторённых за антикварными философами или покрытыми синей плесенью документами, но реальными делами — то есть предъявлением своего мандата. Конституционные теории очень хороши для надувательства лопочущих рабов, но в доме свободного человека или в делах они не являются «законным платёжным средством». Среди людей дела, естественного эгалитаризма,[144] они принимаются как забавный вздор, не более, чем ура-патриотизм, годный лишь для публичных митингов. Деловые умы вполне понимают (они осознали это на горьком опыте), что одним людям ещё за тысячу лет до их рождения природой было предначертано издавать команды, а другим — подчиняться им.

Никто не может рассматривать работников на ферме, рабочих в большом литейном цеху или на фабрике, моряков в крупном морском порту, кочевых наёмников, работающих бригадой на строительстве дороги, или клерков и продавцов на городском складе, без осознания с первого же взгляда, что подавляющее большинство из них — крайне убогие человеческие особи.

Идеальный тип мужественности или женственности (то есть вы, «Чистокровные») не может быть найден среди этих пленных стад — ибо они действительно созданы для пленения. Их головы имеют сильную асимметрию, их черты искажены, обезьяноподобны, неинтеллигентны. Их тела лишены каких бы то ни было пропорций, они карликовые, чахлые, больные, недоразвитые, кретинские.

Их движения скованны, неестественны, неуклюжи, а их умы (вне рутины) — это совершенный вакуум. Если их сравнивать с традиционной идеей силы, красоты, мужества и благородства личности, то видно, что они есть в высшей степени грубое стадо скота: демонстрирующее все психологические стигматы[145] наследственного гниения мозга и физического упадка. «Терновый венец на каждом челе есть то возмездие, что сегодня они зарабатывают себе».[146]

Посмотрите на них: девять из десяти просто омерзительны своим языком, ментальностью и общим внешним видом. Они равно демонстрируют экстраординарно низкие животные качества, и после малейшего внешнего воздействия погибают, как овцы, поражённые лёгочным червём. Отапливаемые комнаты, шерстяная одежда и стимулирующие напитки — вот средства, посредством которых их водянистая кровь поддерживается в вялой циркуляции. Каждое новое поколение ещё чахлее и ещё испорченнее, чем его предшественник. Все научные свидетельства ментальной, моральной и телесной порчи заметно акцентированы в них, и их робость стала нарицательной[147] — тяжёлый, продолжительный, методический труд уничтожает отвагу, иссушает жизненные силы и деморализует характер. Он приручает и подчиняет людей так же, как он приручает и подчиняет дикого молодого бычка. Люди, которые работают долго и тяжело, не имеют сил думать. Поддержание мускулов в постоянной готовности отнимает всю их жизненную силу.

Несомненно, работающий мужчина и работающая женщина цивилизованного города являют собой самый низкий и скверный тип животных, когда-либо созданных из пыли, слизи и кислорода.

Они буквально поклоняются работе и склоняются перед законом, подобно стаду волов, что сгибается и напрягается до последнего мускула. Посмотрите на их сморщенные щёки, на их тонкие губы, их узкие, скошенные, неуверенные нижние челюсти, их распадающиеся зубы, острые маленькие носы, маленькие водянистые глазки, желтушные бескровные комплекции, кривые плечи, сухие волосы, обычно выпадающие, заострённые жидкие бородки; женщины с ущемлёнными чертами, осиными тонкими талиями, недостаточно развитой грудью, чахоточные, невротичные, искусственно бесплодные, изнурённые, голодные, карликовые, истеричные.

Разум среднего рабочего или средней рабочей либо является абсолютным вакуумом, либо набит до краёв всеми постижимыми видами лжи, предрассудков, подделок и притворства. Действительно, как бы могли они оставаться в подобных условиях низкого омерзительного наймитства, если бы они не были дефектны по всем первичным признакам — во всём, что мужественно и женственно?

Узрите! — на их лбах выжжено (раскаленным докрасна клеймом для скота) слово «проклят». Вечно терзаемы они в чистилище, изобретённом политиками. Как бы то ни было, их невзгоды могут быть только замаскированной прогрессией, потому что их постыдная деградация в конце концов должна завершиться их полным истреблением. Безнадёжно запутались они в ловушке — безнадёжно побеждены. Для них нет выхода — нет! — даже через поля, залитые кровью.

Бедные дрожащие ничтожества! — омывают свои руки в своих собственных рыданиях! — нет, в крови своих собственных сердец! Прирождённые рабы они — или прирождённые безумцы!

Их дни лишены надежды, а их годы сведены к нулю. Когда их хозяин говорит с ними, они трепещут всеми своими суставами.

Они тратят свои жизни на преследование теней и строят по найму собственные могилы. Их сознания ниже точки замерзания, — нет! — ниже нуля! Они — искалеченные души.

Они замешивают свою плоть в каждодневный хлеб и превращают свои «кающиеся сердца» в миски с жидкой кашей.

Они взирают на идолов в ожидании избавления,[148] непрестанно кроша свои сухие кости в корзины с углём. От мыслей о битве они уклоняются с ужасом, а от вида обнажённых штыков они убегают как хлёстнутые псы.

Стало быть, сила залегла перед ними, как пантера затаивается перед своей добычей. И в урочный час они будут искоренены.

Моя душа отворачивается от них как от мерзости. Моя рука протягивается, чтобы вцепиться им в горло.

10

Наследственность всегда имела гораздо больше отношения к социальным условиям, чем большинство современных людей желает это признавать. Судя по сегодняшней ситуации, нации, игнорирующие рождение и воспитание, находятся в опасности, потому что как есть благородные животные, так есть и благородные люди. Если заводчик скота снесёт свои разграничивающие изгороди и позволит всему своему скоту беспорядочно спариваться, что за стадо он будет иметь, скажем, через одну декаду? Ничего, кроме сорняков, гибридов и дворняжек!

И это именно то, что нации пытаются проделать, когда они стараются установить равенство привилегий и счастливые, мирные условия. Тесная психологическая взаимосвязь, существующая между предками и дегенеративностью, преступностью, гениальностью, безумием и проч., и проч., теперь повсеместно известна благодаря исследованиям Гальтона, Ломброзо, Моссо, Отто Аммона, Ферри, Крафта-Эбинга и других.[149]

Если преступники являются преступниками по наследственности или по рождению, то не столь же вероятно, что рабы являются рабами по факту своего воспитания и наследственности? Не следует ли также из этого, что герои и сильные, могущественные, решительные личности получили свою цельную стойкость от своих отцов? Несомненно, вся история и вся генеалогия доказывает это как математический факт. Великие люди — всегда потомки великих воинов и завоевателей, что равносильно сказать — сильных животных.

Отто Аммон приводит замечательный пример, который доказывает отборочные и этические достоинства войны. Он утверждает, что все германские дети, родившиеся в течение франко-прусской кампании 1871 года (а также в течение нескольких лет, последовавших сразу за ней), показывают поразительное совершенство как тела, так и духа.

Обратное также показательно. Покажите мне человеческое стадо, которое было недокормлено и ишачило целыми днями с ранней молодости, и я покажу вам стадо скота, чьи предки также были не имевшими собственности вассалами и рабами, побитыми в прошлом дипломатией или войной. (Возьмите в качестве примера ирландское крестьянство или египетских феллахов[150]). Это утверждение не принимает никаких оговорок, потому что если будет открыто одно исключение, оно послужит доказательством общего правила. Человек, полностью владеющий всеми своими правами, львиной наследственностью, благородно рождённый, самодостаточный, лучше перережет себе горло от уха до уха железным напильником, чем проживёт среднюю жизнь наёмного рабочего любого цивилизованного «ада» на земле.

Связь между господством над самим собой и племенем имеет огромное значение. В этом и состоит утраченный секрет.

Вне всяких сомнений, новорожденные ежедневно приходят плачущими в этот мир со словами «чиновник», «проститутка», «бродяга», «беспризорник», «воин», «священник», «философ», «бандит», «вор», «король», «раб» или «трус» — незримо для глаза выжженными над их бровями, в их сердцах и в их разумах.

Наши таланты, наши добродетели и наши пороки внутренне зависят от нашего индивидуального механизма; и этот механизм есть результат бесчисленных химических трансформаций, длящихся годами, в большой степени корректируемых климатом и почвой. «То, что родилось в кости, никогда не выйдет из плоти», — написал Пилпай тысячи лет назад.[151] Полная смысла этническая философия содержится в четырёх строках (цитата из «Глины»):

Эта глина, хорошо перемешанная с землёй и песком,

Подчиняется движению моих рук;

Кто-то должен быть слугой, кто-то — повелевать:

Хотя все из глины сотворены.[152]

Хотя в поэтическом смысле все могут быть сотворены из глины, никогда нельзя забывать того, что сама глина состоит из различных элементов. Глина, что в чёрном или китайце — это не та глина, что в Шекспире или Бисмарке.[153] Какая-то «глина» будет хорошо растить пшеницу, но кирпичи из неё будут получаться плохими, равно как одни виды животных рождаются, чтобы охотиться, а другие — чтобы охотились на них. Одна глина вырастит великолепный урожай даже из скверного семени, а другая никогда ничего не произведёт (в независимости от того, как хорошо она работала), кроме колючек и сорняков, крапивы и яда. Существо людей почти полностью формируется природой почвы, из которой они выросли. Человек — это ходящий туда-сюда урожай. В одних местах он вырастает до высшей ступени, в других же местах он может вовсе не вырасти и оказаться неспособным дать семена. В Индии англо-сакс мельчает и вырождается, но в Канаде и в Северных Штатах он развивается даже до впечатляющей твёрдости.

Вся наука, вся история, и весь опыт единогласны в опровержении естественных равных прав для всех людей (этой крикливой доктрины дурака), тем не менее высокопарные, бездоказательные суждения Зенона, Джефферсона, Джека Кэйда, Робеспьера или еврейского плотника (прихотливо написанные гигантскими буквами, поставленные в рамочку или переплетённые) пассивно принимаются интеллектуальными рабами этого дегенеративного девятнадцатого века, и прославляются до всех краёв земли как высшее и святое откровение. Проповеди равенства проходят в публичных речах, почти не вызывая возражений, потому что открыто вопрошать об их достоверности — непопулярно, а для подлых лидеров общественного мнения во всех демократиях популярность — это всё, это альфа и омега, начало и конец. Результат этого в англо-саксонских землях просто отвратителен.

Молодые люди ментально изуродованы, методично «образовываясь» школами, прессой и литературой, построенных на фундаменте из галлюцинаций, пиротехнических подделок и сверкающих иллюзий — иллюзий, которые являются неиссякаемым источником бесплодных рабских мятежей, социальных недовольств, междоусобных распрей и неопределённого количества других вторичных симптомов социального рака.

Наши государственные образовательные системы находятся под абсолютным контролем политиков. Эти священнослужители государства выбирают и дрессируют учителей, устанавливают зарплаты и диктуют, какие истины и лжи должны содержать учебники. Несомненно, наши национальные школы построены по тому же иезуитскому плану, согласно которому монахи и прелаты[154] прошлого успешно работали на всемирную церковь. «Придите прямо сейчас, и мы подправим ваш разум совершенно бесплатно», — вкрадчиво говорят высшие священники этого нового идолопоклонства — этого всепожирающего дракона — безликого государства. Так что чистосердечные, розовощёкие маленькие дети приходят, ничего не подозревая. Мало-помалу, по мере того, как они «подчиняются воздействию», серая мякоть их мозгов изымается из пластичного молодого черепа, и ложь, милая симпатичная поэтическая ложь (смешанная с неоспоримыми фактами и извращёнными истинами) мастерски туда помещается. Видели ли вы когда-нибудь, как студенты-медики вынимают мозг у лягушки и затем заполняют пустоту какой-нибудь мякотью? Лягушка не умирает, она живёт, прыгает весьма жизнерадостно, и кажется, будто она обладает своим обычным осознанием и жизненными силами, — но это всё иллюзия. Что экспериментирующие вивисекторы делают с лягушкой, то жрецы культа государства делают с человеческими детьми.

Капля за каплей, эпохами, реестрами и выхолощенными событиями прогрессирует чудовищный дьяволизм, разрушающий мозг. Когда процесс завершается, мужчины и женщины выходят во враждебный мир с протухшими мозгами — неумелые, полуимбецилы, неспособные защищать и отстаивать себя — футбольные мячики судьбы, готовые служить кому угодно. Не печально ли известны неуместность, механическая имитация и отсутствие инициативы, демонстрируемые образованными государством молодыми людьми? Вместо того, что побуждать их думать и действовать самостоятельно, их учат, как хорошенько выпоротых рабов, верить и покоряться. Их даже тренируют прославлять и поклоняться идолам, с пронзительными криками и вымеренными по тональности духовными песнями — не почтенным идолам из дерева и камня, но идолам овец, обязательных инструкций, разноцветного тряпья и фальшивой славы мёртвых мерзавцев, то есть государственных деятелей.

Требуется прочная верёвка, крепкая палка и крепкие мужчины, чтобы сдерживать необъезженного жеребца. Но когда однажды он был подчинён силой и лаской, то есть одомашнен, образован, осёдлан, взнуздан, его можно вести куда угодно, даже при помощи одного лишь обрывка бечёвки в руках маленького ребёнка. О вы, государственные священники, как вы находчивы, как красноречивы! Вы вкрадчивые демоны! Вы волки в овечьей шкуре! Вы совратители молодёжи! Вы поколение гадюк! Разве можете вы однажды избегнуть того, что будете «подвешены за язык на раскалённом докрасна крюке реального ада жизни»?

Тридцать лет назад[155] Соединённые Штаты по-донкихотски решили продемонстрировать расовое равенство винтовочными пулями и бомбёжками, но более чем недостойно провалились. Южные долины были усеяны северными и южными костями, и миллионы налоговых сокровищ были выброшены из жерл пушек без всякого ощутимого результата, кроме как демонстрации перед заинтересованным миром полного поражения и бренности принципов равенства.

Люди, которые сознательно вступают в чудовищную войну, чтобы твёрдо установить централизованный деспотизм, и в то же время низводят себя до социального уровня негра, русского еврея, кули, китайца и европейского раба, должны, несомненно, (используя говорящий намёками диалектизм) иметь «колёсики в голове».

Ложь о «человеке и брате», несомненно, преуспела во вписывании себя в «конституционные поправки», но в реальности она так же далека от осуществления, как это всегда и было. «Свободный» негр из Нового Орлеана или Чарльстона представляет собой ещё более деградировавшее, ничтожное существо, и своим владельцам теперь он обходится в меньшую сумму на фондовой бирже, нежели раньше, когда было привычно покупать и продавать его на аукционе.

Что последняя гражданская война действительно довела до конца, так это деградацию белого раба до низшего уровня негра с плантации, и в этом смысле это был триумф изобретательности. Белые дрались, действительно дрались друг с другом, чтобы обесценить себя. Равенство! Равенство! Какие замечательные дела были «свершены» твоим именем? Тем не менее — Линкольн! — не был ли он великим «государственным деятелем»? Решительно так! Не знал ли он наилучшим образом, как «затабунить» стадо чарующими фразами?

Слушайте! Слышите ли вы этих пьяных рабов, дико орущих на улице? Смотрите! Это ночь выборов! «Ура! Ура! — поют они, — Мы празднуем юбилей! Слава Линкольну, человеку, что сделал нас свободными». В Марокко евнухи и прочие лакеи благословляли свою судьбу и государя в том момент, когда он снисходил до того, чтобы перерезать их горла своими руками. Американцы, однако, свободно рожденные люди, и их не одурачишь таким способом.

Во всех отношениях, одинаково в Северных и Южных штатах, социальная пропасть между высшими и низшими человеческими организмами (белыми ли, чёрными, или обслуживающими-чёрных-и-белых) сейчас гораздо более очевидна, чем раньше. К примеру, хотя негры составляют большинство во многих штатах, им никогда не позволялось достичь реальной административной власти — и никогда не позволится.

Вы не сможете выкрасить негра белым законами и конституциями, даже если вы напишете их в огне и дыме войн и революций.

11

Официально провозглашать, что «все люди созданы равными» — так же глупо и антинаучно, как утверждать, будто все собаки, коровы, обезьяны и деревья созданы равными.

Не так ли много разнообразных видов собак, рогатого скота, обезьян и деревьев, как людей, планет, бактерий, звёзд и солнц? Где же тогда присущее равенство между дубовым деревом и смородинным кустом — между диким волком и тявкающей уличной дворняжкой — между бизоном и кормящимся с рук бычком — между неприручаемой гориллой из леса и кастрированной обезьянкой шарманщика — между всеобъемлющим умом Бисмарка и этим знаменитым христианином, «славным молодым человеком, что умер»? Не может ли кровожадный бульдог победить приличное число худосочных недокормленных уличных полукровок? И, согласно тому же принципу, немногочисленная группка храбрых, рассчитывающих только на самих себя умных людей — более чем соперники по зубам (при любых обстоятельствах) для 10 000, нет, для 100 000 000 подобострастных ремесленников. Что есть ремесленник, как не специально обученный раб? И нужно было бы взять дух 1000 американских рабов, чтобы создать дух одного живого человека. Теоретически все эти организмы «принадлежат к одному виду», но в беспощадной гонке за хлебом, любовью, пространством и жизнью между ними существует множество функциональных различий, как между королевским бенгальским тигром и «маленьким ягнёнком Мэри».[156] Ягнёнок был создан, чтобы быть съеденным, а тигр был создан, чтобы съесть его; и человек был рождён бороться — так, чтобы искры летели во все стороны.

Необходимости среды делают из каждого человека врага или конкурента для другого человека, в особенности для тех, с кем он вступает в прямой личный конфликт. Где же тогда появляется равенство? Оно не «появляется» вовсе. Это идиотский миф. Всегда должен существовать субстрат из жертвенных организмов. Как бы мог жить тигр, если бы не было ягнят, которых он пожирает? Как бы могли существовать герои, если бы не было рабов? Как бы могли существовать великие нации, если бы не существовало презренных?

Сопоставьте благородные качества, врождённые у некоторых собак, с раболепными «добродетелями», которые отличают девять человек из десяти. Теперь дайте представителю семейства псовых или человеку равную свободу действий — равные возможности — равные «права», и каков тогда будет результат? Не должен ли самый свирепый боец откормиться, в то время как скелеты измождённых слабаков будут просвечивать сквозь их золотушную кожу? Какая сила, родившаяся среди них, может повелевать и побуждать — равенство возможностей?

Социализм, христианство, демократия, равенство являются на самом деле хныкающим тявканьем презренного большинства дворняжек. Они кричат во весь голос о государственном вмешательстве — о «защите страдающего человечества» — отрегулированной мельнице, которой оно и является; одновременно, чтобы государство было их высшим идолом, их богом и повелителем, их всем во всём, их великой «шишкой». Бедные одураченные низкие духом «сорняки». Истинно, «проклятие Божье» в самом их костном мозге — в каждом ударе их умирающих сердец.

Человек, который молится, чтобы быть «защищённым» политиками, охраняемым вооружёнными янычарами, спасённым священниками-идолопоклонниками, и освобождённым государственной регламентацией — несомненно, презренный грешник — отвратительный, презренный, лишённый человечности слизняк.

12

Никакой патерналистский правительственный механизм (даже теоретически совершенный) не может удержать низкорожденных и высокорождённых, гибридов и породистых в состоянии постоянного равновесия. С таким же успехом вы можете попытаться связать землетрясение железной петлёй, как править сильным человеком посредством «настоящим постановляется». «Настоящим постановляется» было изобретено только для запугивания пленников.

Какая сила на Земле может постоянно поддерживать негра в равенстве с англо-саксом?

Сильные должны идти своим путём, назло всем пуританским объявлениям вне закона, всем издевательским морализмам, всем деградировавшим приверженностям букве закона, всем конституционным соглашениям. Ни механизмы, ни сырой материал равенства никогда не существовали; только сон, только идея о них. Равенство! Равенство! В этом слове суммируется аккумулированное слабоумие двух тысячелетий! Мысль о нём была рождена в мозге низшего организма: и мозги низших организмов лелеют её до сих пор.

Как могут особи, которые веками рождались и воспитывались для тяжёлого труда и подчинения, постигнуть чувства тех, кто были рождены свободными, тех, кто имеет благородное происхождение — тех, кто понимает космический закон, что сила есть — хозяин?

Вы не можете надеть на бурю намордник из паутины, обуздать вулкан шнурком от ботинка, закупорить циклон в коробочке для пудры или поймать приливную волну отпорным крюком. И также вы не сможете поместить песчинку между зубами сильного. Они увидят вас — в Шеоле[157] первыми.

Никакой искусственный план общества — никакие набожные заклинания, какими бы искренними и доброжелательными они ни были, не предотвратят того, что чашка из металла разобьет и разотрёт чашку из глины — и почему они должны? Если бы социальное равенство было осуществимо, то оно было бы установлено века и века назад. Оно никогда не было установлено — и никогда не будет.[158]

Что тогда хорошего в вечном мечтании, теоретизировании и конструировании призрачных воздушных замков, городов Бога, садов наслаждений на фундаментах преднамеренной неточности? Позвольте нам быть людьми — совершенными людьми — не крикливыми, плаксивыми маленькими детьми, по-младенчески выпрашивающими кусочек сахара. Позвольте нам так храбро встретить яростно взывающие факты существования, как это делали наши отцы до того, как «христианское успокоение и утешение» было представлено им нелюдем — а не как заискивающие, низкопоклонные, запуганные среднеазиатские парии. Позвольте нам не быть заманенными в полное уничтожение высокопарными азиатскими евангелизмами, которые сами собой доказали, что они никчёмны и неподходящи для нашего темперамента, нашего климата и нашего воспитания. Позвольте нам быть здравомыслящими, храбрыми, практичными; как однажды язвительно рекомендовал Вирхов:[159]«Принимайте вещи такими, какие они есть, а не такими, какими мы хотим воображать их», — или скорее такими, какими их воображают впавшие в детство философы, полоумные поэты и кастрированные духовные лица.

13

Проблема, которую мы призваны разрешить или быть съеденными, состоит не в том, как сделать жизнь «счастливой и равной», ибо счастье есть зыбкий мираж, а равенство — невозможность, но в том, как люди могут завоевать свои шансы, превзойти своих соперников, искоренить своих гонителей.

Раса всё ещё существует для быстрых и битва — для сильных. Красота и награбленная добыча[160] есть всегдашние привилегии победоносной отваги. Горе перехитрённым!

Это есть битва ради хлеба, любви и дыханья,

Это есть гонка за жизнь до самой пасти смерти.[161]

На острове Ява есть знаменитая долина смерти. Она в буквальном смысле усеяна костями, черепами и скелетами бесчисленных мёртвых животных и пресмыкающихся существ. В определённый сезон гигантские черепахи, пять на три фута, идут через неё от моря, чтобы отложить свои яйца. По пути они подвергаются нападению стай диких собак — эти собаки переворачивают черепах на спины и пожирают их заживо, вырывая их незащищённые внутренности. Когда собаки пресытятся, они, в свою очередь, становятся лёгкой добычей для затаившихся в засаде тигров. Затем охотники убивают этих тигров ради их полосатых шкур. Буйная трава поднимается в сезон дождей, прорастая через черепа и кости, замусорившие эту тропическую голгофу, и стада скота собираются на ней, чтобы отъесться. И вновь на скот охотятся ради его шкур, рогов и плоти, и их кости тоже остаются там, где упадут, чтобы удобрить долину и подготовить её для новых поколений охотников и жертв. Это картина ежедневного мира в миниатюре, какой он есть на самом деле. Все живые существа преследуют жертвы и — бывают преследуемы.

Горе тем, кто спотыкается! Горе вам, кто пали!

Те, кто принимают идеал «Равенства, Веры, Надежды и Милосердия» в любом очертании и в любой форме, интерпретируют факты смертной жизни так, какими они не являются — какими они никогда не были и какими они никогда не будут. Несомненно, когда животный мир станет «нравственным» или «уравнённым», он угаснет. Нет сомнений в том, что, созерцая тёмную сторону всего этого, Паскаль[162] был вынужден написать со звучностью средневековой суеверности: «Я испуган, как человек, которого во сне перенесли на ужасный пустынный остров, и, проснувшись, он не знает, ни где он, ни как ему выбраться».

Лишь дегенераты те, кто так напуганы трагическим величием окружающего их.

Если эта борьба предначертана нам, почему не вступить в неё с королевской отвагой, с неустрашимым восторгом? Почему не идти вперёд, отваживаясь на всё, чтобы завоевать или умереть?

Не лучше ли пасть, чем служить? «Свобода или смерть» — это не бессмысленная фраза. Нет! В ней содержится великий смысл для тех, кто осознаёт его.

Что такое смерть, почему она должна делать из всех нас трусов? Что есть жизнь, почему она должна цениться так высоко? Есть вещи хуже смерти, и среди них — жизнь в бесчестии. Все люди, которые служат господину верой и правдой, проживают жизни в бесчестии.

Жизнь сама по себе есть ничто, кроме как искра во мраке, что вспыхнет и исчезнет. Почему тогда не сделать максимум из неё здесь и сейчас — здесь и сейчас!

Нет никакого «рая сияющей славы», и нет ада, где жарятся грешники. Нет правильного, нет неправильного, нет ни Бога — ни Сына — ни Святого Духа.

Смерть всё прервёт для каждого,

Для каждого «сына грома»:

Так будь же Львом на своём пути;

И не будь затоптан стадом.

Для нас нет отдыха — никакого Королевства Праздности, ни на этой земле, ни за небесами — ни Островов Блаженства — ни Елисейских Полей — ни сада Гесперид.[163] Нет! Нет! Все эти магические легенды есть не что иное, как причудливые мечтания — «выдумка смертных былого».

Здесь и сейчас день нашей пытки! Здесь и сейчас день нашего веселья! Здесь и сейчас наш шанс — съесть или быть съеденным — быть львом или ягнёнком! Здесь и сейчас война на ножах — нет выхода — нет пути к отступлению. Выбирай же в этот день, в этот час, ибо никакого спасителя нет!

Каждая попытка, осуществлённая с целью организовать будущее должна неизбежно потерпеть крах. Настоящее есть наше владение, и поэтому наш первейший долг — немедленно овладеть жёсткими деловыми принципами.

Следовательно, борись против тех, кто борется против тебя, и воюй против тех, кто воюет против тебя. Берись за щит, баклер[164] или что-то равноценное им, встань! Внушай ужас, обороняясь. Подними сжатые кулаки и останови их на пути, когда они преследуют тебя. Скажи их сердцам и душам: «Я и только я есть мой личный спаситель».

Пусть будут они брошены в поражение и бесчестие, те, кто замышлял твою погибель. Пусть будут они как солома перед циклоном, и Ангел Смерти растерзает их, да, и заберёт их. В западне они скрыли капкан для твоих ног: пусть падут они туда же. Затем ликуй, пусть «громко гремит тамбурин». Радуйся! Радуйся! — своему спасению. И затем все твои кости скажут гордо: «Кто равен мне? Не освободил ли я себя сам, своим собственным разумом? Не был ли я слишком силён для моих соперников? Не разгромил ли я тех, кто собирался разгромить меня?»

14

Этот вращающийся шар планеты — не созерцающая свой пуп Нирвана, но скорее дико вертящаяся, озарённая светом звёзд Вальхалла,[165] где одержавшие победу воины залпом пьют пенящуюся кровь сердец своих разбитых врагов из бокалов — выскобленных черепов убитых в бесконечной войне.

И узри, что это хорошо![166] Это хорошо! Это очень хорошо!

Смешавшись в кровавой схватке,

Горло к горлу — жизнь за жизнь;

Всё ещё борются люди.

И в этой воодушевляющей борьбе сила пополняется. Достойность править, размножаться и овладевать может быть испытана с математической точностью (в величественном зале суда природы), то есть на полях брани, где враг смотрит в глаза врагу, и где за каждым кустом затаилась смерть, словно ненасытный леопард.

Те, кто утверждают владычество на иной основе, кроме завоевания, покорения и узурпации, те должны быть низложены без сожаления, без сострадания, согласно космическому декрету этнического перераспределения. Смерть! — говорю я, — Смерть!

Жизнь есть дуэль, и лишь наиболее приспособленный может надеяться на успех. Если ты выживешь, о читатель! — (в высшем значении этого слова) то иди и осени величием свои деяния. Остерегайся лживых философов, которые уравнивают тебя с рабами и презренными трусами! Остерегайся разжиревших священников и собирающих налоги чиновников!

Остерегайся языка, что хорошо подвешен, и никогда ни на миг не забывай, что твои величайшие враги на Земле — искусные льстецы, которые вкрадчиво и красноречиво подлизываются к тебе для того, чтобы сначала завоевать твоё сердце, а затем заживо освежевать тебя. Современный Мефистофель — это мягкоголосый проповедник за своей кафедрой, софист-редактор в своей сети лжи, политический крокодил на своих «помостах» и «трибунах».

Они троица адских псов! О! Если бы они имели лишь одну шею, а я был — судьёй в суде Линча![167]

Америка! Америка! Несмотря на все тайные оковы, что во время твоего сна были наложены на тебя, беременно твоё чрево человеком стойкости — человеком славы — человеком силы. И вдруг! В урочный час в ужасных родовых муках родишь ты поражающих громом и разящих молнией, чтобы управлять ими.

Зри грядущий день! Нет, он уже настаёт! Но это не будет временем совершенного восторга. Нет! Нет! Это будет день гнева, ужасный день — день правосудия, горя, победы.

И Демократия! Демократия! Твоя проказа! — Твоя омерзительная болезнь! — Твой податливый демон! — Твой человекоубийца! Многие нации были согнуты твоей инфекцией и исчезли с лица земли, но Америка! Америка! — ты изничтожишь её — твою губительную лихорадку — твою человеческую скотскую чуму!

Истинно! Истинно! Новое благородство будет рождено в тебе, о Америка! — племя наводящих ужас правителей! — беспощадных разрушителей — благородство, не продающееся за чеканные символы менял — благородство гордости, власти и силы — благородство честное, проницательное, безгрешное, НЕПОБЕДИМОЕ.

Из будущего сияет солнце величественной борьбы. Героические натуры правят там, как они правили в Илионе.[168] Естественный человек вновь выступает во всём своём дерзающем величии, разбивая нечистых идолов, открыто бросая вызов богам, законам и творящим рабов моралям.

Философия силы

(кратко)

Как возникло правление одного человека над другим?

Силой рук. Победители становились правителями.

Но среди нас правление посредством силы упразднено?

Это распространённое заблуждение. Нынче оно сильнее, чем когда бы то ни было.

Как получается, что мы не видим этого ясно?

Нет надобности в принуждении низших, в любое время жаждущих подчиняться.

Как может быть уничтожено господство человека?

Оно никогда не может быть уничтожено. В нём суть.

Но ведь для одного человека править другим неправильно?

Что есть «неправильно»? Сильные делают то, что хотят.

Кто есть «Сильные»?

Те, кто завоёвывают, те, кто забирают добычу и непринуждённо живут на поле битвы. Вся жизнь есть поле битвы.

Как возникло подчинение?

Первый раб был побеждённым бойцом, впоследствии прирученный голодом и побоями. Его потомки, рождавшиеся и дрессировавшиеся для подчинения, были более покорны. Все служащие классы есть потомство побеждённых воинов.

Так вассалитет процветает, как встарь?

Конечно. В безжалостной схватке за существование все слабые и малодушные заслуженно подчиняются.

Но нас учили, что «все люди созданы равными»!

Вас учили многой дипломатической лжи.

Как может раб вернуть свою свободу?

Порабощением своего поработителя. Если он чувствует, что он не достаточно человек, тогда он ДОЛЖЕН подчиниться, перерезать своё собственное горло, или он должен умереть непокорённым, сражаясь.

Но свобода может быть дарована ему?

«Свобода не может быть дарована, она должна быть завоёвана».[169]

Тогда Битва постоянна, неминуема, более того — восхитительна?

Да! Она предначертана как тяжёлое испытание, испытание сражением. Она безошибочно отделяет виновных от невиновных.

Но ведь это жёсткая философия!

Природа жестока, беспощадна, безжалостна ко всем неприятным существам. Её улыбка лишь для Отважных, для Сильных, для Красивых и Дерзких. Никакого успокоения для «бедных и низких», для «невинных», для «забитых». Слабые и низкие есть пресмыкающаяся чума — нет никаких невинных, а забитые справедливо прокляты — грешники в аду, который они же и создали.

Ты прославляешь Сильных, ты воспеваешь Могучих?

Да. Они аристократы Природы. Ими она наслаждается: Всепобеждающими! Неустрашимыми!

Глава IV

Человек плотоядный

Понадобились бесчисленные века эволюции, чтобы сделать человека тем, кем он сейчас является — самым свирепым чудовищем, знающим своё дело охотником на жертв, обитающим в пещерах и джунглях земли.

Могут ли его костный механизм и патологические инстинкты разом быть угашены или изменены одним лишь опутыванием электрическими проводами, проложенными по сточным канавам Рима к немощным генераторам Вифлеема и Тарса?[170] Может ли его структурная анатомия, предназначенная для сражения и убийства, быть трансформирована за день, за год, или даже за «миллион миллионов солнц»?

Жажда покорить и пожрать своего соседа в обоснованной попытке получить еду, трофеи, землю, любовь, славу и золото, вросла в самый костный мозг человека. Следовательно, все усилия реформаторов и мессий по его превращению в «ягнёнка» обречены на позорный провал. Несомненно, для них гораздо более разумно было бы попытаться превратить медведя гризли в салонного пуделя или предложить трансформацию белоголового орла в мирно воркующего голубя.

Почти все пророчествовавшие полубоги демократии, от Павла и Исайи до Карлейля и Раскина,[171] неизменно безумно визжали у обочины дороги, тщетно пытаясь остановить мировой марш! — марш! марш! — идущих под знамёнами армий, сражающихся угрюмо и сурово. Что есть эти орущие пророки зла, как не собаки, с упоением лающие на луну? «Эй, там, право руля! Право руля! Поворачивайте назад! Поворачивайте назад! Вы идёте к дьяволу!» — вот их повторяющийся, режущий ухо припев. Но человеческий поток сметает их тихо, презрительно, уверенно, вдохновлённый неким всепокоряющим инстинктом. «Мы можем идти к дьяволу», — невысказанное возражение этих грохочущих легионеров — этих наций, — «Даже если это так! Разве не честен дьявол — разрушитель обмана! — непокорный?»

Можешь ли ты заарканить звёзды при помощи лассо? Можешь ли ты остановить марш силы величественными завываниями напыщенной безнадёжности? Нет! Нет! На небеса или в ад, человек движется вперёд и вперёд. Если на его пути баррикады, он должен преодолеть их или разнести их в клочья. Если дикие звери готовы наброситься на него, он должен уничтожить их — или они уничтожат его. Если дорога ведёт через ад, то эти инферналии должны быть осаждены, атакованы и захвачены — да, даже если при этом их теперешние монархи должны быть вырваны с корнем при помощи оружия столь же демонического и смертоносного, как и их собственное.

Этот мир слишком мирный, слишком уступчивый, слишком прирученный. Это обрезанный мир. Нет! — кастрированный мир! Он должен стать более жестоким, прежде чем он станет величественнее, лучше и — естественнее.

Глупцы, несомненно, те, кто хотят задержать разворачивающийся процесс «гуманитарным» калиостроизмом[172] и маскарадом «Спаси погибающих».[173] Безумцы те, кто захотят извлечь сияющие лучи солнца из увядших душ или губительные морозы зимы из сердец, что уже разбиты. Ибо, я не сомневаюсь в этом, через века пролегает одна высшая цель; и зреющий урожай доходит под солнцем — чтобы быть собранным, обмолоченным и убранным.

2

Несомненно, чёрная магия мифа о Христе, объединённая с тайными чарами средневекового священничества, уже частично одержала успех не только в разложении индивидуальной инициативы, но также и в подавлении в нашей расе многих её львиных наследственных свойств и высших варварских добродетелей. Но пока она ещё не полностью восторжествовала в своей выхолащивающей некромантии. Нет! Она ещё не превратила всех нас в стада удовлетворённых скотов и кучки овец с заклейменными ушами, несмотря на то, что это её последняя надежда. От былого величия всё же остались немногие. Мало их, однако, среди мира рабов и свиней.

Лев[174] всё ещё лев, хотя его зубы были самым основательным образом сточены отвратительными моральными кодексами, его шкура стала чахлой от действия парши и лепры заточающей в клеть смирности, его лапы скованы цепями законов, за которые голосовали рабы, и железный воротник государственного чиновничества обернулся вокруг его царственной шеи.

Когда-нибудь, в один прекрасный день, ему предначертано разбить мерзкие путы, что были коварно наложены на него, уйти от разлагающего упадка, что происходит из неестественного заключения, и вновь получить изначальную свободу действия. Изменнические законодатели и прославленные государственные деятели, которые теперь так жаждут научить его методам выращивания шерсти, словно он овца, и тому, как примерять на его покрытые в боях шрамами плечи лошадиную упряжь, будут вскоре раскаиваться и отчаиваться (если у них будет на это время) — потому что он, возможно, проглотит их.

Великие и сильные правительства, господствующий покой, пришли к существованию только в век декаданса, когда нации пришли в упадок. Если человеческое животное живёт естественной, чистой жизнью на воле — на полях и в лесах, там, где океанские волны разбиваются о берег, и на порогах бурлящих рек, — то ему не нужны никакие полицейские силы, чтобы «защищать» его — никакие евреи-ростовщики, чтобы грабить его урожай — никакие собирающие подати законодатели, чтобы отнимать его собственность, и никакие «священники идола», чтобы «спасти» его душу.

Это всё фальшивые стандарты морали, которые унижают и ослабляют личности, племена и нации. Сначала, покорные какому-нибудь верховному кодексу, они теряют свою дерзость и увеличивают свою численность. Затем, чтобы все могли жить, они становятся трудящимися, подчинёнными правилам, и в конце концов — со священником, выставляющим смерть ужасным кошмаром, всё их личное достоинство пропадает. Так производятся нации спаниелей.

х Ненормальный человек — это тот, кто тяжело трудится на хозяина, влачит полуголодное существование и «думает» — это христианская собака. Первый — совершенное животное, второй — совершенный монстр.

Каждая вера, которая делает долгом смиренность — которая вдохновляет людей лишь «моральной» отвагой, ослабляет их стойкость, делает лживым их дух и готовит их сначала к рабству, а затем — к удушению.

Невозможно постичь великую жизнь без непрерывного соперничества, без постоянной войны и без безжалостной охоты человека на человека.

Террор, пытки, агония и полное уничтожение слабых и изнурённых особей должны, как это было в прошлом, отмечать в будущем каждый шаг вперёд или назад — в эволюции, человеческой культуре и расовом перераспределении.

Почва каждой нации есть арена, отмеченная земля, где только самые жестокие животные могут надеяться удержать своё. Что есть вся история, как ни эпос колоссальной кампании, окончательный Армагеддон тех, кто никогда, возможно, не сражался: потому что, когда люди перестают драться — они перестают быть — людьми.

Эта древняя земля усеяна до самых вершин гор лишёнными плоти черепами и выбеленными дождями костями бесчисленных мириадов погибших бойцов.

Каждый квадратный фут, каждый дюйм почвы содержит своего — человека.

3

Эволюция (или деволюция) человечества требует постоянной трансформации одного человека в другого, продолжающейся реинкарнации,[175] постоянного перерождения и реконструкции. Научно доказано, что «воскрешение из мёртвых» — не иллюзия. Каждый живой организм формируется из разложившихся экстрактов существовавших до него организмов. «Человек» сегодняшнего дня действительно выстроен из могильной массы своих предшественников, возможно, из давно забытых веков. Следовательно, без смерти не было бы материала для рождения, и без конфликта, ярости и смерти не было бы перехода на новый уровень.

Но организмам, бездумно обученным оплакивать свою судьбу, все эти привычные факты причиняют мучения.

«Когда мы вдумчиво смотрим на этот постоянный конфликт, — пишет Шеллинг[176] с истинно теократическим пессимизмом, — он наполняет нас бросающей в дрожь печалью и несдерживаемой тревогой — но как можем мы противостоять этому? Отсюда вуаль печали, раскинувшаяся над всей природой, и глубокая неразрушимая меланхолия всей жизни».

Как многие другие философы, обманутые внешностью, Шеллинг воображает диким и ужасающим то, что чисто, вредным то, что безобидно, и пагубным то, что источает милость.

Поток разрушения так же естественен и так же необходим, как и поток воды. Никакая человеческая изобретательность не способна ни искоренить жертвоприношение человека, ни предотвратить пролитие крови — и почему она должна?

Величавая природа продолжает свой трагический путь невозмутимо, не обращая внимания на вопли агонизирующих и ударившихся в панику и на несогласия с поражением, но улыбается грустно, гордо (хотя несколько презрительно в своём стремительном прохождении мимо) свирепым крикам «Ура!» победителей. Она любит взмахи клинков — разрывание обычаев, хруст костей и хлопки изодранных в лоскутья, пробитых пулями знамён, взметнувшихся дико (ночью и днём) над изнурёнными битвой, над искромсанными умирающими и раздувшимися мертвецами. Иисусы могут приходить и уходить, но Цезарь живёт вечно.

Глубок, постоянен и неизменен стихийный антагонизм между социологией и «человеком из Назарета», и неотъемлемы законы природы. Они — как огонь и вода друг для друга — несовместимы. Несомненно, наша планетарная система расплавится в пылающем жаре, прежде чем победит философия галлилейца.

Никакое человеческое существо не может надеяться получить «совершенство, что заключено в Христе». Поскольку мы остаёмся животными, над нами будут доминировать животные желания, животные страсти и животная конкуренция.

Несомненно, идеал мессии недостижим, безнадёжен, и особенно со своей исправительной стороны. Как бы то ни было, мир любит быть обманутым какими-нибудь зловещими иллюзиями, и это, возможно, причина того, что он принял в глубину своей души эту деревенскую басню, это евангелие бесплодности, это евангелие тьмы, этот сон израильского раба. «Когда ассирийцы и после них мидийцы и персы, — пишет Тацит,[177] — были хозяевами азиатского мира, все еврейские племена, находясь в подневольности, считались самыми презренными». Иисус был еврейским парией.[178]

Среди мужественных покоряющих племён, образцовым человеком созидающего гения всегда был решающийся на всё Юпитер, великолепный Аполлон, самоуверенный Ахиллес.[179] И только в века старческого слабоумия — в века раковой деградации и нервной болезни, этим образцовым человеком стал Христос. Образцовым человеком наших предков был Один, бог войны,[180] но наш образцовый человек — слабый, избитый кнутом еврей.[181] Еврей в качестве Бога!

Боги греков и викингов, готов и римлян, все были (изначально) могучими отважными мужчинами или храбрыми прекрасными женщинами, впоследствии принятыми (их воинственным потомством) в качестве великолепных примеров естественного благородства, сознательной силы, дерзкой отваги, проницательности, сексуальной мощи и неукротимой силы характера. Боги и герои античности тратили свои жизненные силы на уничтожение монстров, на захват новых охотничьих угодий, на убийства тиранов и на выращивание непобедимых сыновей.

Но Христос! Христианский бог! Божественный экземпляр! «Эта величавая фигура»! Какие же божественные дела он совершил? Каких непобедимых сыновей он оставил?

Если посредством непредвиденного чуда «первым принципам христианства» суждено восторжествовать в природном конфликте, который сейчас обсуждается, то, несомненно, англо-саксы проиграли, дни их сочтены, их доминирование окончено, их погребение приготовлено. Многократному увеличению недостойных миллионов (потомков ничтожных полуидиотов) придётся затем проходить через однообразные, пустынные, парализующие разум столетия, пульсируя, возможно, во взрыве чумы — Чёрной Смерти.

Затем условия «мёртвых и живых» «Поднебесной Империи»[182] будут применены в нашем западном мире, и под слабой маскировкой «преимущества», «прогресса» и «цивилизации» будет искусственно создана атмосфера мучительной пытки, враждебная ко всем, кроме сил разложения, как в Китае. Именем «божественности», «праведности» и «морали» горе выльется на наше потомство, как оно уже вылилось на разложившиеся толпы Азии.

Врождённое одряхление тела вместе с органической дегенеративностью разума будут затем всё развиваться и развиваться в ускоряющемся темпе, пока наше потомство не иссякнет (мы начали, как Дарвин и представлял), превратившись в щебечущих обезьянок, не обладающих достаточным разумом для того, чтобы разжечь огонь, разбить кокосовый орех или даже раскачиваться на своих хвостах.

Узри современного человека, этого «наследника всех времён — на передовых линиях времени»! Его зрение, вкус, обоняние и слух — всё это, как известно, ущербно. Он может приспосабливать в своих целях бури, но непогрешимый инстинкт почтового голубя выше его. Его мозг превратился в перегретый мыслительный двигатель, но он не может читать без очков «Ежедневного утреннего лжеца».[183] Он «понимает» множество вещей (или полагает, что понимает), но если его неожиданно вырвать из его искусственной среды, он беспомощно погибнет, как наивный дурачок. Он может измерять звуковые волны, фотографировать сломанные кости, конструировать гигантских железных монстров, переговариваться через мили медного провода, но когда охотничья собака чует спрятавшегося вдалеке фазана, этот образованный комок нервов впадает в полное изумление. Явный факт того, что цивилизованный человек постепенно «теряет свои чувства». Если он продолжит «прогрессировать» в существующем темпе, через сравнительно недолгое время он не будет иметь ни обоняния, ни зрения, ни слуха.

Жуткие видения, вселяющие дурные предчувствия,

Сверкают надо мною сквозь туман!

Облако смога опускается, всё разъедая

На европейскую землю, в зловонной копоти; …

…Изливается, как дождь из пепла,

На города Божий страшный суд…

…Суетные самодовольные глупцы, свора пигмеев,

Вырывают своих жертв из объятий славы;

И с искривлёнными душами и спинами

Сверкают будто гномы жадными глазами,

На золотую блестящую ложь.[184]

Лучше деградировавшим людям быть полностью истреблёнными.

4

На кафедре естественной истории аксиоматичным считается то, что все типы живых существ, от простейших до человека, существуют и разводятся через и посредством разрушения более слабых соперников, принадлежащих к тому же или к родственному виду.

Так, большие рыбы поедают маленьких рыб — большие деревья (впитывая и монополизируя питательные вещества) «поедают» маленькие деревья — сильные животные поедают слабых животных и так далее — до бесконечности.

Человек — не исключение. Воинственные и властные народы всегда были ненасытными пожирателями мяса, и большинство из них были также пожирателями людей. Бойни христианского мира смердят от миллионов и миллионов забитых животных, этот человек — царь зверей — может день за днём пожирать плоть, пить кровь и глодать кости.

Каннибализм ещё не истреблён в далёких землях и известен в центрах наших горделивых цивилизаций. С первым великим революционным катаклизмом его возрождение в гигантских масштабах не является таким уж невозможным.

В течение одиннадцатого века человеческая плоть была приготовляема, продаваема и поедаема в Англии, и англичане могут вновь возвратиться к антропофагии, если импортирование съестных припасов будет внезапно полностью прекращено вследствие природных потрясений или же военных действий. Экипажи потерпевших кораблекрушение кораблей неоднократно спасались лишь тем, что бросали жребий и пожирали некоторых из своего состава, а потерпевшие кораблекрушение нации (нагруженные до самых люков бурлящими грузами гниющих никчёмных неопределённостей) могут быть также принуждены к этому.

Бесчисленны фольклорные легенды, связанные с древними и современными пожирателями людей. Церемониальные человеческие жертвоприношения на алтарях перед идолами вполне распространены. В Мексике и в Древней Британии прелаты разделывали своих жертв (обычно молодых девственниц) публично под аккомпанемент музыкальных инструментов, под распевания прекрасных литургий и под выкрикиваемую чернью «осанну».[185]

Современный прелат не работает неотделанным закопчённым тесаком, но использует другие виды оружия, в десять раз более острые и более разрушительные. Вместо каждого «приносимого» в старые времена человеческого жертвоприношения сегодня совершаются миллионы.

5

Профессор Гексли[186] красочно описывает лавку африканского мясника, где в розницу постоянно продавались человеческие бифштексы, куски для жаркого и филейные части.

Йозеф[187] рассказывает нам о матерях, которые съели собственных детей во время осады Иерусалима. Человеческая плоть также поглощалась и во многих недавних осадах.

Восточные предания о короле Ричарде Львиное Сердце[188] свидетельствуют, что однажды, присутствуя на пиру мусульманских глав, он мрачно отметил реальную действительность: «Один поджаренный сарацин[189] был бы хорошим угощением для девяти из десяти моих добрых христиан». Английский рифмоплёт, участник крестового похода, даже гордится этим:

«Король Ричард поручится,

Что нет плоти питательнее

Для англичанина;

Не куропатка это, не ржанка, не цапля и не лебедь,

Не корова, не бык, не овца и не свинья,

Но (поджаренная) голова сарацина».

Всё ещё могут быть обнаружены весьма смышлёные аборигены Новой Зеландии, которые с явным смаком описывают, как (в сравнительно недавние времена) они утоляли свой ненасытный голод, пируя всю ночь напролёт жареной плотью врагов, которых они поразили своими томагавками днём. Также не в редкость послушать старых бывалых татуированных воинов, рассказывающих, как они сгоняли подобно скоту военнопленных и откармливали их, пока те не становились подходящими для племенной печи (созданной раскаляемыми докрасна камнями, которыми выстилалось овальное углубление в земле), как затем выбирались самые упитанные, как выводили одного за другим, методично пускали им кровь, потрошили и подвешивали за пятки на растущие по соседству деревья — прямо как на наших скотобойнях и в мясных магазинах выставляются на продажу овцы, свиньи и телята. У маори[190] также было поверье, что если человек убивает и поедает своего врага, то этим самым он впитывает жизненную энергию убитого, его силу и отвагу.

В зарождающейся колонии Новой Зеландии миссионеры, солдаты, китобои и пионеры были часто приготавливаемы и съедаемы, но по эпикурейскому мнению, согласно распространившемуся соглашению, «плоть Пакеха»[191] была признана дурной, в основном потому, что она была «слишком жёсткой и слишком солёной».

Во время войны за выход одиннадцати южных штатов из Союза несколько северных пехотинцев, случайно попавших в заточение в рудниках Виргинии, время от времени поедали одного из своих товарищей, и последний из них (Джон Эвинг), умирая от голода, оставил описание произошедшего, запечатав его во фляжке.

История Соуни Бина хорошо известна, как и античные легенды о циклопах, о гигантах, о быке Фалариса, о бойнях Молоха и о Полифеме Гомера.[192]

Антропофагия практиковалась в Австралии, в равной степени белыми и чёрными. В Новой Гвинее и в некоторых частях Африки поедание людей до сих пор является вполне заурядным обычаем. Маркус Кларк[193] описывает, как англичанин Гоббет, каторжанин из Ботани,[194] подбил своих товарищей сбежать вместе в ним (в буш[195]) для того только, чтобы использовать их для праздничного пира, грызя их сочные кости и высасывая из них костный мозг.

По всему европейскому континенту распространён популярный религиозный предрассудок, что еврейские раввины похищают христианских мальчиков и девушек, чтобы использовать их кровь для обмазывания притолок и косяков дверей во время пасхи и для других церемоний.[196]

Сходное обвинение предъявлялось ранним христианам, и оно, судя по вердиктам, было даже доказано императорским законодательным судом.

Человеческий жир регулярно поступает в продажу в современных аптеках, а человеческие головы даже сегодня остаются ходовым товаром в Южных Морях. В тумане нашего прошлого существовали мистические братства, чьи инициатические обеты верности и клятвы хранения тайны до самой смерти заключались в питье крови из черепа под эмблемами безжалостной смерти, с приставленными к горлу кинжалами.

Камни фундамента многих знаменитых строений, дворцов, замков и монументов были символически заложены на живое человеческое тело — например, камни фундамента Кремля.

Разве божественная литургия — не аллегория антропофагии? Разве это не периодический благочестивый каннибальский пир в большей степени, чем что бы то ни было? Разве вино не символизирует человеческую кровь, а облатка не олицетворяет человеческую плоть? Метафорически говоря, каждое занимающееся торговой деятельностью христианское государство есть мясная ярмарка, где плоть, кости и кровь не только мужчин, но также женщин и маленьких детей продаются и покупаются ежедневно — плоть, кости и кровь номинально «принесённых в жертву» ради «любви к Богу», но на самом деле ради любви к доллару.

Самые отвратительные зверства ежедневно, ежечасно происходят не только в Турции и в Сиаме, но и в Нью-Йорке и Чикаго, не только на Кубе и в Порт-Артуре, но и в Лондоне, Мадриде и Париже, не только в Машоналанде[197] и Конго, но и в Санкт-Петербурге и Берлине. Повсюду мужчины, женщины и маленькие дети влачат голодное существование, работают до изнеможения, сходят с ума от действия законодательства и даже доводятся медленными пытками до смерти.

Великие финансовые корпорации (за которыми стоит государство), управляемые в основном евреями, буквально вычеканивают великие империи в золотые дивиденды. В списках акционеров кредитных банков и вообще любых пожирающих людей институтов могут быть найдены тысячи имён епископов, попов, проповедников, генералов, губернаторов, государственных чиновников и других плотоядных. Тот, кто сомневается, должен просмотреть официальные списки акционеров и узреть длинные ряды содержащихся в них прославленных имён, принадлежащих священникам высших рангов, филантропам и правителям.

Каннибализм практиковался в Древней Греции в период расцвета её культуры. Геродот[198] описывает азиатские пиры, на которых человеческая плоть была главным блюдом, а тибетцы до конца тринадцатого столетия имели привычку варить из своих родителей мясной бульон.

Всё ещё существуют братства, в которых новичок не признаётся до тех пор, пока он не убьет человека. Среди дауков[199] (как и среди наших собственных предков) юноша никогда не считается достигшей зрелости личностью, способной основать семью, пока он не убьёт по крайней мере одного врага в бою. Индийские таги (религиозная секта)[200] довели согласно стратегии жестокости науку священного убийства до такого уровня совершенства, что их никто так и не превзошёл — даже Грант или Мольтке.[201]

Киндеравы в Индии ввели в регулярную практику поедание своих больных, старых, дряхлых и ненужных родственников, точно так же, как волки нападают на любого из своей стаи, если во время охоты он был серьёзно ранен.

В землях Суматры нарушители закона никогда не заключаются в тюрьму и не сажаются на электрический стул, а разделываются и поедаются заживо — кусок за куском. Капанагуги в Южной Америке делают свои желудки могилами умерших родственников. Похороны для них — это банкет, закусывание трупом. Жители Огненной Земли перерезают горло всем старым женщинам и пожирают их.

Монбутты в Центральной Африке ведут жестокие войны, чтобы добыть плоть. Они также сушат человеческое мясо на солнце и коптят его на экспорт.

Во время тайпинского восстания китайские солдаты (подчинявшиеся генералу Гордону)[202] имели обыкновение вырезать и пожирать сердца своих погибших врагов (на поле боя), как маори и бритты.

Древние богатые перуанцы специально содержали любовниц, чтобы те выращивали грудных младенцев — для стола. Когда эти женщины становились слишком стары для выкармливания детей, они также отправлялись в кастрюли, как бесполезные иждивенцы. В 1782 году более сорока цыган были казнены в Австрии после доказанных обвинений в каннибализме. Дело пастуха Голдсмита также не должно быть забыто, как и жуткие лондонские легенды о том, что сосиски изготавливаются из мёртвых кошек, собак, нищих и убитых моряков.

Древние скандинавы, тевтоны, кельты (смотри Св. Иеронима[203]), сирийцы, монголы, сарматы, кананиты,[204] готы и гунны — все были антропофагами.

Несомненно, детальные описания того, как люди пытали друг друга ради удовольствия, мести или выгоды, заполнили бы 10 000 томов. Ни один человек за свою жизнь не может прочитать и осознать все ужасы, которые совершались, скажем, в Лондонском Тауэре, в Парижской Бастилии, в подвалах Испанской Инквизиции или в казематах тюрем на Рейне, на Мосту Плача, Босфоре или в аду тюрем Чикаго, Ньюгейта, Мазаса, Сибири, Синг-Синга, Новой Каледонии, Ботанического Залива или Земли Ван-Димена. Хладнокровная жестокость человека к человеку, словно вырвавшаяся из ада, превосходит всё, что могут вообразить себе поэты-оригиналы. Каннибализм, несомненно, появился среди перенаселённых народов в каком-то доисторическом веке. Среди современных народов (цивилизованных и диких) он существует единственно как пережиток социальных условий, давным-давно истёкших. В какую-то давнюю эру крайне загадочной истории мира человеческие животные размножались кишащими мириадами, как они это делают и сейчас, пока, наконец, на поверхности земли стало едва хватать места на всех. Затем воздух наполнился зловонными испарениями их немытых тел, породил истребляющую чуму, холеру, оспу, проказу, отравляя колодцы и реки, и превращая вавилоны в склепы и могилы. В таких условиях разведение домашнего скота для употребления в пищу, возможно, стало слишком дорогим и обременительным. Может быть, даже рогатый скот был унесён какой-нибудь порчей или чумой. При таких ужасных обстоятельствах оставшиеся в живых могли из необходимости обратиться к антропофагии. Постепенно новая привычка нравилась им всё больше, и в конце концов она стала устоявшейся традицией.

Дошедшие до наших дней осколки доисторических цивилизаций — это дикари-каннибалы сегодняшнего дня, дикари, которых мы переселяем, заточаем в резервации, чтобы поработить их и вновь повторить всё тот же скучный цикл роста, силы и упадка.

Останки погибших солдат, вырытых на полях битв, обладают стабильной коммерческой ценностью. Их импортируют в Англию, чтобы химически обработать и произвести из них удобрения, дабы обогатить истощённые пшеничные поля. Человеческие волосы постоянно имеются в продаже, а «кадавры» для вскрытия могут быть приобретены в любом большом городе наложенным платежом.

Дубление человеческой кожи для изготовления перчаток и переплёта книг (Мёдон![205]) является старинным укоренившимся производством.

Переливание больным крови животных и здоровых людей (за определённую плату) регулярно практикуется медиками. Была также успешно проведена и прививка плоти, костей и кожи.

Американские шерифы и детективы ловят бродяг и бандитов при помощи специально натренированных блодхаундов, точно так же русские охотятся на волков, а разводящие овец фермеры — на койотов и динго. Никоим образом не странно то, что негров ловили, привязывали к столбу, свежевали заживо, вымачивали в керосине и сжигали под ликующие вопли корибантского[206] наслаждения.

Римские сенаторы откармливали своих миног и угрей истерзанными телами старых отслуживших своё рабов, а жёны патрициев и матроны (оттопыренным большим пальцем) отправили к праотцам множество гладиаторов. Ибо по врождённой жестокости деяний ни одно животное не может превзойти женщину.

В магометанской Европе[207] мальчиков кастрировали ланцетом, чтобы их можно было совершенно безопасно использовать в качестве служителей гаремов, а в христианской Европе «евнухи делались, обучались и оценивались, дабы петь гимны воскресшему Христу».

Молодых девушек продавали и покупали по ночам за наличные, как собак и лошадей на городских перекрёстках, и на прибыли вольного многомужества «столпы церкви» становись миллионерами. Даже зарплаты мечущих громы и молнии евангелистов выплачивались из ренты Рахаб.[208]

Купания в человеческой крови хорошо известны изучающим историю; Джек Потрошитель со своими письмами начальнику полиции Лондона, написанными кровью проституток, к которым прилагались куски их поджаренной печени, несомненно, не является выдуманной древней легендой.[209]

Это ли летопись рода «дорогих возлюбленных братьев»? Что за лживая насмешка все эти святые фразы, не так ли? — братство человеческое! Ха-ха! Скорее, братство дьяволов!

Аллегорически говоря, те одежды, которые мы носим, дома, в которых мы живём, книги, которые мы читаем, были вырезаны (насильно) из костей и плоти других людей. Все эти вещи в прямом смысле являются шкурами, сухожилиями, плотью, пульпой и шерстяным покровом пленённых животных, переработанными человеческим рабством в одеяния, пиломатериалы, инструменты, мысли, ботинки и ежедневные обеды. Несомненно, клыки человека направлены против всех других живых существ, а их клыки — в свою очередь против него. Это продолжается, и продолжается, и продолжается так же весело, как звенят свадебные колокольчики. Vо; victus![210] И узрите, что это хорошо!

Этот мир — не нирвана, где струится тихое блаженство.

Это ужасная лавка мясника, где рядами висят тела убитых людей.

6

С научной точки зрения от поедания пленённых быков, лошадей, овец, кроликов, оленей, свиней и так деле до поедания пленённых людей — всего лишь один шаг.

Это может быть игрой на расшатанных нервах — напрямую жёстко произнести все эти ужасные факты. Как бы то ни было, невозмутимые и рассудительные читатели должны признать, что человек — это не милый безобидный маленький херувим, и даже не «ягнёнок», но свирепейший, самый лютый, самый коварный и самый кровожадный из всех позвоночных. Он есть сражающееся, странствующее, мародёрствующее, похотливое, каннибальское животное, по большому счёту — король искусной плотоядности. Когда он держит свой путь от своего жилища, «дикие звери» суши и птицы небес, даже самые отважные из них, затихают в безмолвии. Дрожа, удирают они от его тени (или от его распространяющегося по ветру запаха), прячутся, содрогаясь и трепеща от ужаса.

Это разрушительная энергия человека, а вовсе не его альтруизм делает его абсолютным монархом всех просторов, и, тем не менее, как слаб он в сравнении с силами природы, что подарили ему существование! Но ни один другой зверь не встанет с ним лицом к лицу, если он может убежать — ни змея, ни тигр, ни волк.

Конструктивно люди разработаны для причинения боли и для страдания от боли. Анатомия каждого человека есть тщательно продуманная инфернальная машина из нервов и костей — что-то вроде дышащего, передвигающегося Джагернаута[211] — эдакий величественный двигатель беспощадного жертвоприношения, который автоматически поддерживает горение своей топки новыми жертвами.

Люди преследуют друг друга (или свою добычу) с исступлёнными воинственными криками и налитыми кровью глазами, как делают рыскающие в поисках добычи звери пустынь и джунглей. Человек пирует своей добычей с жадностью, крича и рыча со свидетельствующим о его жестокости торжествующим восторгом, прямо как волк, но он любит лицемерить — закатывать протестующие глаза к «небесам», проливать крокодильи слёзы над изрубленной, истекающей кровью, пульсирующей мертвечиной. Как экзальтированно он исполняет свои «Te Deum», «Kyrie Eleison», «Et in terra pax», «Glorias» и все свои аллилуйи,[212] когда с окровавленной пастью и раздутым брюхом зализывает зияющие раны!

Как гимны разукрашенных краснокожих звучат его мстительные, посвящённые умершим песни, — столь яростно выкрикивает бледнолицый текст с раскрытой партитуры. Как голодный лев непроглядной ночью ревёт на полупустынных плато в Южной Африке или в гималайских джунглях, так пират англо-тевтон ревёт свой «Боевой гимн республики», свою «Правь, Британия, правь над волнами» или свой «Дозор на Рейне».[213] Точно так же, как мусульманский фанатик вопит «Аллах акбар!», когда режет ненавистных «христианских собак», жестокий англичанин кричит «гип-гип, ура!», направляя свой заточенный штык-нож во внутренности «нечестивых язычников», чью собственность он затем присваивает, потому что «бизнес есть бизнес, разве ты не знаешь».

Человеческая анатомия, внутренняя и наружная, его глаза, его зубы, его мускулы, его кровь, его мозг, его позвоночник — всё говорит о битве, страсти, агрессии, жестокости и гордом эгоизме.

Даже сами по себе компоненты человеческого тела находятся в постоянном состоянии междоусобной войны. Наш костный остов и пульсирующие ткани — это широкие арены кампаний, где микроскопические организмы в неисчислимых мириадах дерутся за свои эфемерные жизни, как мы делаем сами — зубами и когтями. Когда один рой микробов, бактерий или спор побеждает (в борьбе за питание), то может случиться, что болезнь или даже смерть нападает нас. Когда же вражеские толпы истреблены, тогда наша плоть, нервы и кровь становятся своими собственными счастливыми охотничьими угодьями, и наше здоровье возвращается — по крайней мере, пока бацилловые баталии не пожирают нас окончательно, или пока они сами не побеждаются и не истребляются более свирепыми роями микроорганизмов.

Не так уж и невероятно, что сама эта земля — живой дышащий организм, и что племена людей — микробы и сосущие кровь паразиты (на её внешней поверхности), воображающие себя «полноценными». Как чесоточные паразиты зарываются в нашу собственную шкуру, так (в свою очередь) мы можем быть неприятными паразитами, зарывающимися в шкуру какого-то более благородного и крупного существа.

7

С молодости и до седых волос, мужчина получает инстинктивное наслаждение от всего, что относится к войне и охоте.

Мальчиком он посылает свои стрелы в воробьёв, катает и заряжает свою игрушечную пушку, командует своими оловянными солдатами, угрожающе размахивает своим деревянным мечом, играет в «войнушку», строит фортификации из снега на игровой площадке; и самый знаменательный день в его жизни — это тот, когда он становится обладателем «настоящего ружья».

Как зрелый гражданин он практикует убийства, стреляя из винтовки по движущимся целям — забивая ручных голубей из чокбора[214] — охотится на лис, волков, медведей, пум в горах и на озёрах — переходит вброд болота, погрузившись по самое горло, чтобы убить чирка — и путешествует в далёкие земли в поисках крупного зверя[215] или ради отстрела негров.

Сражающиеся с индейцами в Северной Америке испытывают высшее наслаждение, убивая красных дьяволов; а в Квинсленде, сидя вокруг костров под эвкалиптами, похваляются, что «подстрелить черномазого» было «великолепной забавой».[216]

Мыс Доброй Надежды, Австралия, Новая Зеландия, Северная и Южная Америка на памяти людей среднего возраста были превращены в настоящие человеческие бойни и забрызганные кровью охотничьи угодья. Несомненно, сам по себе неукротимый восторг, который получают люди, убивая диких животных, сравним с экзальтацией, которую они испытывают, охотясь, заманивая в ловушки и убивая друг друга.

Охота на людей систематически устраивалась в Лакедемоне,[217] когда рабы становись слишком многочисленными и слишком упрямыми. Не так уж и невероятно, что, когда наши собственные избыточные «погрязшие в нищете десятины[218]» увеличатся в числе, они будут сокращены схожими облавами.

На каждой трапезе мы поглощаем плоть, глодаем кости, высасываем костный мозг и со вкусом пьём кровь, как делали это наши волосатые предки-троглодиты. Запасы продовольствия всех христианских наций состоят из тел и крови — шкур и мякоти равно человеческих толп и огромных стад низших организмов, — живых, умирающих, мёртвых. Жизни бесчисленных орд наёмников ежедневно превращаются в сочные бифштексы и филеи, чтобы те, у кого есть деньги, могли покупать и есть их. Мы жестоко боремся не только за жертв и за выживание, но мы также буквально пожираем друг друга с жадностью, наслаждением — и с обоюдного согласия. Как из этого можно понять, дарвинизм — не самая комфортная доктрина для толстых людей.

Общественные здания и суровые крепости, капитолии и тюрьмы, «храмы свободы» и увенчанные крестами соборы были возведены на точно таких же базовых принципах, на которых были построены пирамиды Она и дворцы Ниневии[219] — каждая заклёпанная балка, каждый железный поперечный брус, каждый бетонный блок, каждый цельный, обтёсанный и отполированный камень был в буквальном смысле возложен под предсмертный стон руками обесчеловеченных и порабощённых декадентов, неодушевлённых — «пустота рассудка, полнота поклонения».

Нет ничего аморального, ничего ненормального в этих мрачных фактах. Всё в совершенной гармонии с космическим законом — выживание сильнейших.

На гордом языке германского барда:

Поток живой чрез воздух вверх стремится,

Живые благословенья, взгляни, как изгибаются они,

Миры спокойные от перемен хранят,

И нескончаемая гармония рассеянна повсюду.

Инстинктивно мы понимаем, что борьба за выживание абсолютно необходима. Мы чувствуем, что природа не совершает ошибок, и мы принимаем её диктатуру, потому что мы должны, а не потому что она была красноречиво сформулирована возвышенными мистиками, или снова и снова повторена тысячами человеческих микрофонов.

8

Любой неискажённый поддельными выдумками аргумент, который провозглашает природа, является — правильным. Чем больше человек отдаляется от природы, тем дальше он уходит от правильного. Быть правильным значит быть естественным, и быть естественным — значит быть правым. Солнце сияет, значит, это правильно, что оно должно сиять — дождь проливается, значит, это правильно, что он должен проливаться — волны наступают и отступают, значит, это правильно, что они должны отступать и наступать.[220]

Законы Дарвина существуют — и могут быть увидены в действии — они практикуются — и ежедневно демонстрируются — значит, они также правильны. Это не мечта вроде «религии», это не изобретение вроде «моралей»; это не притворство типа «бога». Это космический факт, такой же, как сияние солнца, как дождь, как прилив и отлив! Природа не устанавливает идолов, не утверждает суеверий, не изобретает Десяти заповедей. Эти игрушки и оковы были воздвигнуты человеком для собственного вечного — проклятия.

Ни морали, ни законы, ни кредо не являются первичными принципами, но они могут (наверное) иметь своё назначение, равно как гильотины и мотыги садовников имеют свои назначения. Они могут быть удобными инструментами для вычёркивания из жизни низших организмов, для уничтожения особей с младенческим интеллектом. Несомненно, тайная цель всех идолоплонничеств есть обеспечение внерациональной поддержки лживым стандартам правильного и неправильного.

Основывать ложь на мифе, конечно, гораздо безопаснее, чем основывать её на реальности, потому что ты не можешь приложить линейку к мифу и всё проверить.

Христианство, как социальное умиротворение, никогда не принималось людьми выдающейся силы, отваги и мудрости. Такие люди всегда расценивали идеал Христа как модель только для рабских душ — приспособленную для стратегических целей, но никогда не практиковавшуюся властителями, воителями, королями. «Не поступай так, как поступаю я, но делай так, как я говорю», — всегда было наставлением высших священников и правителей — послушному большинству.

Эволюция независимости удовлетворительно демонстрирует это этическое диктаторство как историческую банальность. Моральные кодексы (всегда и везде навязываемые обычным людям «аморальными» комбинациями совокупной лжи) никогда не подчиняли себе правящие касты.

9

Если руководителей христианских стран судить моральными кодексами, всеобщим законом, или евангельскими предписаниями, то среди них не окажется ни одной «моральной» личности. Измеренные религиозно-этическими догмами, они все как один являются разношерстной мафией, состоящей из шантажистов, мошенников, воров, убийц и безбожников. Насколько кодексы вообще применимы, то честность, несомненно, нужно искать среди отбросов общества, нежели среди элиты. Но совершенно несправедливо мерить завоевателей человечества лживыми христианскими стандартами. Христос вместе со своей моральной измерительной палкой является их подчинённым агентом — эффективным инструментом государства.

Несомненно, «моральные принципы» — это один из трюков игры «человек человеку волк», в которую играют все. Те, кто воображает себя «защищёнными в руках Иисуса»,[221] действительно усыплены и выведены из дела.

Никогда, однако, не существовало христианского короля, христианского президента, христианского конгресса или христианского синода. Конечно, многие знаменитости исповедовали христианство, например: Иуда Искариот, Св. Пётр, Торквемада, Кромвель, Авраам Линкольн, Наполеон, Гладстон и Джейбез Спенсер Бальфур:[222] но только умы паралитиков судят людей по роду их занятий. Христианин и властитель — прямые противоположности.

Возмутительная неэффективность всех евангельских теорий показывает, что все они были изобретены как кампания лжи.

Христос недвусмысленно порицает использование силы, однако все (без исключения) существовавшие нации основывались на разнузданном перерезании глоток и пиратстве. Правители мира, обладатели собранной воедино cилы не являются сейчас и никогда не были спасителями с грустными глазами — скорбными, непорочными богами-бродягами — но мастерами величественной жестокости. Говоря языком Исаии, не только Сион, но каждая нация на земле была «построена на крови».[223] Нации не могут строиться иначе.

Римляне впервые появляются в истории как свора бандитов — англичане как шайка пиратов — германцы как орды свирепых грабителей — русские как банды конокрадов — американцы как борющиеся за справедливость анархисты и похитители негров — австралийцы как ссыльные воры — турки как караваны бедуинов.

Везде символы королевства, племенные тотемы и эмблемы государства говорят о жестокости, вызове и войне.

Фасции, которые несли перед римским претором, состояли из топора для отрубания голов и связок розог для сечения спин. Жезл английской парламентской организации, чьим имитативным ответвлением является американская система («погремушка Кромвеля»), а также королевские скипетры являются не чем иным, как резными и позолоченными дубинками. Изначально как жезл, так и скипетр ежедневно использовались для разбивания непокорных голов. И они до сих пор являются эмблемами законодательной власти — и наступающей жестокости — так же, как сучковатая дубинка, зазубренное копьё, или каменный дробитель черепов традиционного вождя каннибалов.

Национальные гербы изображают не голубей, ягнят, коз, сорок и зайцев; но львов, тигров, волчиц, змей, драконов, орлов и сражающегося человека.

В центрах «нашей высшей цивилизации» сила признаётся лежащей в основе принципов власти. Между нациями как основа любой дипломатии существует неизменное условие, и между противоборствующими фракциями (внутри нации) оно часто эффективно применяется. Утяжелённая дубинка полицейского, рубящая сабля гусара и артиллерийское орудие на поле битвы всё ещё остаются ultimo ratio[224] порядка, свободы, мира. Пулемёт «Максим»[225] есть развитый и улучшенный вариант дубинки старых времён, особенно когда он имеет дело со взбесившимися революционными массами. Одно из этих прекрасных изобретений и полдюжины тренированных мужчин, снабжённых необходимой амуницией, могут уничтожить за полдня самую большую, которую Лондон, Париж или Чикаго когда-либо видели, толпу черни, возомнившей себя повстанцами. «В большинстве случаев мы заметили, что один полк регулярной пехоты вполне способен справиться с самой большой и самой дикой толпой черни», — пишет миллионер-редактор Кольсаат в «Chicago Times Herald» (13.11.1896).

Когда граждане не подчиняются узаконенным «правилам», с ними сначала проводит беседу одетый в синее «защитник общественного порядка» с официальным ордером и лакированной дубинкой, который уводит их в государственную тюрьму или же предъявляет им обвинение в правонарушении в присутствии государственного инквизитора. За вооружённой полицией и учтивым судьёй угрожающим строем стоят все сухопутные и морские силы правительства и закона.

Законодательные суды и престолы (de facto[226]) построены на штыках. Как и все статуты, конституции и моральные кодексы написаны мечом. Материальная сила сейчас есть, всегда была и всегда должна быть истинной основой, на которой покоятся все политические институты. Ни одно другое основание неосуществимо.

То, что установил меч, меч должен и свергнуть. Символично, что каждый император и президент, каждый султан, король, шах или вождь дикарей провозглашается перед выстроенными легионами и охрипшими толпами, среди фанфар боевых горнов, обнажённых боевых мечей и громогласного рёва боевых пушек. Два примера, с двух континентов — из двух разных систем правительства, — могут быть приведены как достаточное доказательство этого:

Сэр Эдвин Арнольд описывает недавнюю коронацию Императора России,[227] наследного абсолютного монарха: «Сзади, среди монарших мест, стоял новый Главнокомандующий армией, увенчанной серебряными орлами, его сабля была обнажена и сверкала». Когда пушечные залпы прогремели над двумя континентами, от Риги до Владивостока, провозглашая окончание коронации их государя, 2 000 000 славянских воинов обнажили головы в почтении, забряцали своим оружием в знак гордости и поклялись в вечной преданности.

«Губернатор Джон Р. Таннер (штат Иллинойс), восседая на чёрной лошади, в широкополой фетровой шляпе, с золотыми галунами и кисточками (а также с кавалерийской саблей), проедет по Пенсильвания-Авеню (Вашингтон) во главе Первого Полка… Национальная гвардия на президентской инаугурации… великолепные солдаты Иллинойса пройдут маршем… Затем личный эскорт президента… Отряд 8-й пехотной армии… Вместе с полком пройдёт ружейный корпус со своими винтовками Гатлинга, который действовал… во время восстания Дебса[228]». Президент Соединённых Штатов, избранный монарх, является главнокомандующим федеральными вооружёнными силами и обладает большей исполнительной властью, чем любой азиатский деспот.

Каждый сухопутный и морской офицер в Англии получает свои полномочия непосредственно от королевы. До недавнего времени на церемонии коронации по традиции было обязательным, чтобы наследник (вооружённый с головы до ног) въезжал на двор и там, перед собравшимися мещанами, рыцарями, дворянами, полководцами, официально вызывал на поединок каждого, кто осмеливался хотя бы усомниться в его праве на королевский титул.

Европейские акты на право обладания землёй могут (в каждом случае) восходить к военной и королевской власти. Во всех английских колониях опустошённые земли бывают присвоены только по «королевскому дарованию». Тот же принцип главенствует и в этой республике,[229] и среди всех диких племён.

10

Силой все существующие вещи развиваются, поддерживаются и увековечиваются. Сила собирает и разделяет атомы, которые составляют космическую Вселенную духа и материи. Она придаёт им формы, органические и неорганические. Она вновь и вновь разделяет их на составляющие элементы. Она строит и сносит без малейшего уважения к человеческим желаниям или страстям. Она теоретизирует, создаёт, конструирует, уничтожает, атакует и отражает. Она буквально во всём, через всё и над всем.

Даже волнообразная миграция рас, которая продолжает сейчас распространяться (через моря и континенты) великими живыми потоками, как это было в дни Акбара и Тамерлана,[230] также является вибрацией силы, действующей через человеческих посредников. Это внутренние пульсации силы.

Археологические раскопки в Америке, Европе, Африке, Азии и на морских островах подтверждают письменные анналы, фольклор и легенды племён и народов. Прошлое этого болтающегося шара есть одна долгая, вдохновлённая благоговейным трепетом хроника каннибализма, вторжений, ярости, катаклизмов, «битвы, убийства и скоропостижной смерти».[231]

Поверхность этой земли есть камера смертников, а дно моря — кладбище. И то, и другое от конца до края усеяно руинами забытых «цивилизаций», которые были уничтожены людьми и природой. Везде и всегда слабаки погибали, везде и всегда сильнейшие побеждали. Как это было в начале, так есть и теперь, и будет всегда: сила и рабство, боль и радость — на разных сторонах.

В расах рабов никогда не нуждаются! Увидьте это, о люди, что вы растите бойцов! Увидьте, что вы и обучаете их! «Арфист не создаётся иначе, как игрой на арфе», — так же и воин не создаётся иначе, чем войной. Пусть сила мускулов будет направлена против силы мускулов, сила разума — против силы разума, и пусть победители носят лавры, а проигравшие — жалкие лохмотья. Пусть не будет компромиссов — никакого нерешительного заигрывания — никакого поворота назад, но, как повелевает Дарвин, пусть сильнейший живёт, а слабейший погибнет.

Черны, яростны и трагичны кровавые анналы человеческой эволюции, и нет никакого рационального свидетельства, из которого можно бы было заключить, что должно быть иначе — или что для нас было бы мудро попытаться сделать так, чтобы было иначе.

Почему же тогда нужно быть недовольными тем, что мы не можем изменить, даже осмелившись на это? Лучше, в конце концов, пятьдесят лет в Европе, чем целый период в Китае. Пусть будет так, как было всегда — как мрачный северный скальд пел, когда наша раса начала погружаться в туман Сумерек Богов:

Век колунов — век мечей,

Век бурь — век волков.

Будь это среди низших организмов, бабочек или моллюсков, птиц в воздухе или зверей на полях, рыб в море, планет, солнц, звёзд или солнечных систем — сила правит неизменно, непреклонно, неумолимо.

Когда благодушный римский император представлял, что над древним миром раз и навсегда установится мир и порядок,[232] уже тогда убийца (лицемеря при этом) натачивал кинжал для его горла; и теперь, когда низшие организмы мечтают о «мире любящих» — где царствуют арбитражные суды вместо военных действий — или примирение соперничающих плотоядных — механизм уничтожения тихо создаётся, и когда он будет доведён до конца, он сотрёт их с лица земли.

Сильнейшие организмы всегда являются определяющими. Они держат в своих руках (безусловно) судьбы более слабых организмов. Далее, во всех переплетённых видоизменениях материи и духа равенство, милосердие и сожаление — в совершенном недостатке, за исключением разве что семейных отношений. (Семья мужчины — его собственность — это часть его самого. Следовательно, это естественная вещь — защищать её, как бы он защищал собственную жизнь. Женщины и дети принадлежат мужчине, который должен охотиться для них так же, как для себя. Он — их повелитель и хозяин в теории и по факту).

В естественных условиях нет никакого рая для несчастных, никакой надежды для слабых, никакого отдыха для утомлённых, никакой доли для побитых. Природа ненавидит немощных. Каждый организм, каждое человеческое существо должно завоёвывать или служить. Это ультиматум.

Жизнь есть борьба за власть до самой пасти смерти, и «ад забирает последнего».[233]

Ад забирает последнего! Нет! Это не так! Христос забирает последнего! Именно! Так правильно! В реальной жизни он есть истинный Князь Зла. Ласково говорит он: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые»,[234] — и те, кто подчиняются ему, отправляются в ад. Нет, они уже в нём! «И дым мучения их будет восходить во веки веков».[235]

В древние времена немощных оставляли погибать без всяких суждений, но сейчас у нас всё иначе.

Раздача милостыни, сначала монастырями, а теперь государством, заботливо оберегала их и их прокажённое семя до тех пор, пока современные нации не стали кишеть мужчинами и женщинами (богатыми и бедными), совершенно бесполезными и совершенно гнусными. Выбирающие воздействия, которые работают в естественных условиях, были приостановлены религиями и морализмами, вплоть до того, что вся человеческая раса пропиталась наследственными психическими заболеваниями и гнилью в самых костях. Наша христианская цивилизация есть парник для слабейших существ. Естественные условия — камера смертников для них. Но подходящий дом для неизлечимых — могила.

Соперничество должно продолжаться до смерти. Замедленное каким-либо путём, оно не приносит положительных результатов. Главное намерение лживых религий и фальшивых морализмов — остановить состязание на полпути, чтобы защитить дегенератов в обладании тем, что они никогда не сумели бы ни захватить, ни отстоять, если бы борьба ничем не сдерживалась. Гуманитарные институты были изобретены для устроения препятствий и для уничтожения элиты человечества — безрезультатно, тем не менее.

Для нормального человека одно удовольствие сражаться, проводить время в борьбе, и нет ничего слаще для него, чем конфисковать у своего же конфискатора и превзойти превзошедшего его — чтобы, как это было, перебить своему врагу бедро и голень[236] и отнять у него то, что он отнял у других.

Для ненормального человека всё наоборот. Он из черни — он по-овечьи подчиняется общественному мнению — он один из стада. Этого мирового стада! Разве не постулирует оно существования пастухов, чтобы «сгонять» и гнать стадо — специалистов, чтобы кастрировать — стригальщиков, чтобы стричь — торговцев скотом, чтобы покупать — мясников, чтобы забивать — кожевенных заводов — заборов из колючей проволоки — загонов для скота — скотобоен, и, в конце концов, «поджаренного ягнёнка под ментоловым соусом» с откормленными хищниками, сидящими вокруг, лакающими кровь и умиротворённо мурлычущими?

11

Герберт Спенсер (касаясь происхождения обычаев, традиций и политических институтов), говорит: «Воля победившего вождя, сильнейшего, была нормой любого управления. Когда он проводил суд частных раздоров, его решения служили источником закона. Смесь уважения и ужаса, наводимых его личностью и его несравненными качествами, затем почиталась сверхъестественной невежественными умами, которые едва ли осознавали силы и ограничения человеческой натуры, в итоге из неё происходили религии, и его убеждения были первыми догмами. Знаки послушания, которыми оставленные им в живых побеждённые вознаграждали его милосердие, и были первыми примерами тех знаков уважения, которые теперь называются хорошими манерами и формами этикета».

Почему человеческая история повторяет саму себя снова и снова? Так она вращается в нескончаемой панораме.

Где бы ни накапливались человеческие стада, там по-прежнему правит «победивший вождь», однако, не без завистливой и немощной оппозиции. Везде он повелевает под той или иной маской, но это вынуждает его заботиться и о том, чтобы его сила не подтачивалась древоточцами благословенного утопизма — основанного на многочисленных голосах гнусных, вульгарных и испорченных созданий. Тирания коллективного гуманизма действительно только вредит.

«Прописной политический предрассудок современности» (также пишет Спенсер) заключается в «божественном праве парламентов и подразумеваемом божественном праве большинства».

Превосходство жизненной храбрости над набожным сном, над литературой, догмами, законами и традицией должно быть отважно провозглашено и агрессивно поддержано, как было это во время оно. Горе вам, сильные, если попадёте вы под копыта топочущей, блеющей, обезумевшей черни. Ха! — «Вероломство и смертельные западни вы должны встретить с боем, неся разрушение».

«Горе сражённому», — сказал он, и клинок

Тяжелей на весы, чем римский выкуп, лёг.

И горю на полях, где битва жертвы множит,

Власть победителя одна предел положит.[237]

«Выживание сильнейших» — научный перевод «viо; victus» героического века. Ужасным и жестоким может показаться это робким душам, но это соответствует природе. Ни законодательные постановления, ни богомольные заклинания не могут исказить или отменить его. Оно может быть искривлено в сторону или отметено на время, но лишь на время, равно как река может быть перепружена построенной плотиной. Вода не будет течь дальше, пока дамба не наполнится до краёв, а затем с оглушительным грохотом и рёвом она перехлестнёт через край и в конце концов сметёт препятствие.

Десять заповедей и «да будет так» — бастионы из грязи, которые на протяжении веков упадка напрасно возводятся против неодолимого потока естественных событий. Рано или поздно эти слабые барьеры падут или будут просто преодолены, как река преодолевает дамбу. Кардинал Ньюман[238] метафорически описывает церковь в Англии как «прочную плотину», и на самом деле он говорит с проницательностью. Все клерикальные идеи есть «прочные плотины». Они могут продержаться одно столетие или двадцать, но в конце концов они рухнут. Искусственные препятствия не могут существовать вечно, потому что если бы они могли, то разъедаемые язвой древние цивилизации никогда бы не были побеждены, потому что у них тоже были свои прочные плотины, то есть боги и храмы, политика черни, этика черни, философия черни.

Законные и духовные баррикады не способны надёжно защитить вырожденцев от суда, который они сами на себя навлекают, и которого они в высшей степени заслуживают.

Каждый народ, который был низложен, был низложен справедливо. Какой ужасной кучей червей была бы эта земля, если бы «цивилизованные» народы прошлого не погибли? Если бы природа позволила им жить, размножаться и продолжать свой «прогресс», проще говоря, свою греховность, то какой зловонной клоакой она бы стала? Каким бы стало ближайшее будущее, если бы войны и чума не приходили, сжигая современные инфернализмы и очищая воздух?

Следовательно, полное уничтожение слабых родов находится в полном соответствии с высшей мудростью, и, независимо от того, принимаем мы это лично или нет, оно должно упорно продолжаться. Нет ничего несправедливого, ничего сверхприродного, ничего дьявольского в уничтожении мерзости — чтобы создать пространство для «здоровых телом и духом».

Из этого ясно, что в любой области жизни меньшая сила должна быть свергнута большей, что (в интерпретации) значит: сила есть право, абсолютное, несдерживаемое. Этот первостепенный вывод может быть полностью доказан документами истории, жизненными фактами и научными открытиями. «Закон жизни, — как пишет Бенджамин Кидд,[239] — всегда был одним и тем же с самого начала, это непрерывная и неотвратимая борьба, непрерывный и неотвратимый отбор и подавление». То, что утверждение «сила есть хозяин» требует демонстрации, уже само по себе является доказательством ментальной и моральной извращённости, которая распространилась по миру. Как бы то ни было, «век, в котором мы живём», не является «веком просвещения и прогресса», но — веком тьмы, замершего развития и психического паралича. Возможно, теологии и интеллектуализмы нашего времени есть не что иное, как магический обман. Мы можем (к примеру), исступлённо представляя себе «прогресс и просвещение», на самом деле быть опутанными чарами на нисходящем пути, который ведёт нас к окончательному вырождению. Также воображаемый процесс может быть частью сложного механизма, который облегчает падение — падение в преисподнюю. Официальная статистика показывает, что расовое вырождение (начавшееся века назад как следствие ультранатурализма) продолжается сейчас в потрясающих масштабах.

Доктор Хайкрафт,[240] член Королевского научного общества Эдинбурга, в своей книге «Дарвинизм и расовый прогресс» утверждает: «Существуют серьёзные основания верить в то, что в течение последних тридцати лет раса явно дегенерировала». Упадок личности несомненен даже для самого тупого понимания, особенно на этой земле свободы и света, на которой ты можешь купить государственного чиновника за понюшку табака — редакторов за доллар — и женщин за безделушки.

Несомненно, дегенеративные силы господствуют в нашей социальной жизни, к тому же нам внушалось с самой юности, что «великий свет снизошёл на землю, и все концы земли увидели спасение Бога нашего»,[241] что спасение несомненно! Что за бред!

Так большинство уходит, словно цветок и сорняк,

Что вянет, дабы другие пышно цвести могли —

Так большинство приходит, лишь чтобы мы заметили;

Повторить оно хочет тот сказ, что был сказан уже много раз.[242]

Вести себя, как страус, на которого охотятся на африканских плато — прятать наши головы от космического возмездия в горячий песок, — так же бессмысленно, как возмутительно и низко. Ни эмпирическая реорганизация социальной системы — ни скалы времени — ни законодательные учения о совершенствовании мира — ни мерзкие добродетели — ни проекты спасения дураков — ни запатентованный экономический план — ни израильские кодексы «делай» и «не делай»[243] — не смогут спасти хнычущих недоделков от гнева, который воздастся им по заслугам. Раньше или позже их «День Страшного Суда» придёт, принеся с собой опустошение, возрождение и громогласный рок.

Даже когда я пишу — бесстрастный и удручённый, окружённый ничтожными цивилизациями — возмущённая природа готовит свои вихри крупномасштабной мести. Европа — громадный пороховой погреб с визжащим маньяком в самом центре, размахивающим зажжённым факелом, и из Азии ветер доносит гадкую вонь поражённых чумой миллионов.

В любой день, в любой час «цивилизация» может быть вырвана из своего гипнотического транса, чтобы погрузиться в самую чудовищную драму, которая когда либо разыгрывалась, когда «бури поднимают своё красное знамя из молний»,[244] а великие нации стонут, и шатаются, и волнуются, и колеблются; бегут прочь от внушающей ужас поступи шагающих легионов, натасканных на нанесение беспощадных ударов. Боевые арсеналы заготовлены в каждом городе, и вызывающе плывут по морям убранные сталью крепости противоборствующих сил.

Глупы и слепы (или безумны) те, кто думают, что борьба за существование закончилась. Она только началась. Эта планета находится ещё в младенчестве, а не в старости. «Конец всего» ещё далёк. Небесное царство не наступает. Соперничество за верховную власть среди людей непрестанно, и у него множество метаморфоз. Ни на один час, ни на одну секунду не наступает перемирие. Ночью и днём свирепствует бой, с вновь пробуждённой ядовитостью по воскресениям.[245] Когда мы засыпаем и когда мы просыпаемся, клацанье оружия и скрежет костей звучит в наших ушах. Везде «меч занесён над человеком». Везде дубинка Каина разбивает черепа, и американцы охотятся друг на друга с блодхаундами. Руки участников «собраний верующих» испачканы кровью невинных, но как же они хвастаются, что вымылись в крови их брата — агнца.

Вечная битва есть основное условие того, чтобы человек сохранял своё обладание жизнью. Когда меч ломается в его руке, это означает смерть или рабство. Когда его враги у него под пятой — это жизнь, честь, успех. Несомненно, борьба между людьми ещё более безжалостна и более бессострадательна, чем между животными.

Дикие звери не порабощают, но дают возможность недостойным вымирать. Человек же порабощает своего «брата человека» из деловых соображений и превращает в топливо вдов и сирот. «Неудачники жизни» могут быть исчислены миллионами, и каждый знает их ужасную судьбу — умирание заживо. Узрите, как их швыряют в пылающую пасть огромных железных топок.

Открытое действие не всегда необходимо для радикального уничтожения низших организмов. Очень часто, оставленные в одиночестве, дегенераты кремируют себя сами. Если им дать контроль над государственным механизмом, они немедленно начнут перемалывать друг друга в мясной фарш (то есть в дивиденды), крича: свят! свят! свят! Ментально, физически, морально они не спасутся. Обречённые души — ничтожные грешники!

Семьдесят пять процентов обитателей государственных сиротских приютов (к примеру) — дети родителей, которые умерли от хронического алкоголизма. Бедность, рабство — вот результаты голосования. Алкоголизм и политика — подходящие разрушители — крематории, где слабые духом «стада» могут уничтожать сами себя с превосходными результатами.

Природа уже обрекла их, они кормят друг друга аппетитным ядом — для медленного, но уверенного самоубийства. Они строят геенну огненную и бросаются вперёд головами в языки пламени.

Социология есть биологическая проблема, а нации — стада скота. Сколько бы демагогического мычания и блеяния стихло, перейдя в серьёзное саморасспрашивание, если бы этот беспощадный основополагающий факт был ясно осознан.

Будь как лев на пути!

Ненависть за ненависть — и милосердие за милосердие,

Глаз за глаз — и зуб за зуб,

Презрение за презрение — и улыбка за улыбку,

Любовь за любовь — и обман за обман,

Война за войну — и горе за горе,

Кровь за кровь — и удар за удар.

Ты слишком долго слушал дьявольскую философию «божественного» калеки!

«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас».

Но я говорю тебе: люби своих родственников, люби своих друзей, люби себя и ненавидь своих врагов всем сердцем.

Будь врагом для врага своего друга — другом для друга своего друга, и превыше всего — не позволяй ничему дурному, направленному против них или тебя, совершиться и остаться не призванным к ответу, не возданным, не отмщённым.

Пусть твоим девизом будет: «Не давите на меня».

Ибо тот, кто послушно подчиняется оскорблениям и ранениям, хуже собаки, он презренный трус, прирождённый раб, христианин.

Я друг всем храбрым людям,

Всем трусам недруг,

Я призываю высшую дерзость,

И отбрасываю прочь отчаяние.

Злой Дух внушил нашей расе лживое евангелие подчинения, дегенерации:

«Не противиться злому», — заявляет оно, — «Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую».

Но я говорю тебе: «Если человек ударил тебя по одной щеке, ударь его по другой».

Противься всему злому! Будь как лев на пути!

Будь опасен даже в поражении!

Отвага, говорю я! Отвага! И ещё больше отваги! Даже звёзды на своём пути сражаются за храбрых.

Глава V