2. Психотерапия как консультирование по проблемам жизни.
3. Психотерапия как духовная практика.
Что в этой классификации для меня главное? То, что в каждый конкретный момент терапевтической сессии психотерапевт выступает в одной из трех (или сразу во всех) ипостасях. Врача, эксперта по устройству реальной жизни, и духовного наставника (или эксперта мистической жизни). Наверное, последняя роль требует некоторого объяснения.
Как я понимаю мистику? Встретил в одной из книг определение. «Мистика - это практический путь постижения духа». (Бога, Пути, Вечности, Дао и.т.п.)
Еще одно определение. По-моему Роберта Дилца. «Духовность - это ощущение себя частью более высоко (иерархически) организованной системы».
Тогда роль духовного наставника приводит нас к объяснению Мироздания, внутренних законов его устройства, и обучению выполнения этих законов.
Соответственно классификации, результатом психотерапии будет выздоровление, гармоничная жизнь, или Новый путь. Или другое, более высокое качество жизни.
Хотя в медицинской модели это может быть просто возвращение к доболезнненой жизни.
Во всяком случае, больные хотят именно этого.
Эти модели есть не только классификация, но и внутренние представления психотерапевта, осознаваемые или неосознаваемые. Причем эффективность работы никак не зависит от модели, но зависит от самого психотерапевта. И, прежде всего, от его веры в эффективность модели. И каком-то особом умении повести к этой вере собеседника.
Я употребил здесь слово «собеседник» предполагая, что в райхианских и последующих телесных практиках значительная часть процесса происходит в разговорном жанре, вербальном и невербальном.
Немного пофилософствую.
Чтобы ответить на вопрос - как работает психотерапия, когда она работает? - наверное, сначала надо ответить на вопрос - что она делает, когда работает? И ответить как-нибудь целостно.
Чего мы хотим от психотерапии, и чего хотят от нас психотерапевты?
Психотерапия исторически появилась как медицинская профессия.
Еще античные медики (как в прочем и до сих пор шаманы, колдуны и.т.п.), занимаясь психотерапией, боролись за жизнь. Точнее за ее продолжительность. Зная при этом, что больная душа неотделима от больного тела. Что болезнь души может физически убить жизнь. И что в мертвом теле душа не живет. Что живое тело - это домик для души.
Иногда у них не получалось, и люди умирали, не достигнув средней продолжительности жизни (разумеется, средней для той природной и социальной среды, в которой они жили).
И феномен ранней смерти никого не оставлял равнодушным. Да и смерти вообще. Большинство из нас не хочет умирать. А приходится. И нужно что-то придумать, чтобы было не так страшно. Тело точно, каким ни будь образом, хоронили. Или сохраняли как в Египте. А душа куда-нибудь отправлялась. Или на всегда, или на время. И там где она жила были человеческие (придуманные по методу аналогии с человеческой жизнью) законы. Это называется антропоцентризм. И там где жила душа, она могла мучиться или быть счастливой. И естественно мучение или счастье находилось в прямой зависимости от того, как человек прожил телесную жизнь. Я написал телесную, а не земную, потому что во многих верованиях душа остается жить на земле. В буддизме, например. И тогда к медицинской психотерапии добавилась психотерапия как духовная практика. И заниматься ею стали не только врачи, но и «духовники» в широком смысле этого слова.
Вечная счастливая жизнь — это достойная цель.
А консультирование по проблемам жизни - это уже позднее изобретение. Мне кажется, что эта модель впрямую связана с торжеством демократии, как социального устройства.
И признание ценности телесной жизни как одной из самых приоритетных. Помните — «Каждый человек от Бога наделен неотъемлемыми правами - правом на Жизнь, правом на Свободу и правом на стремление к Счастью».
Что же делает психотерапия, когда она работает?
Мне кажется, что увеличивает продолжительность биологической жизни. Так же, как, кстати, организационное консультирование увеличивает продолжительность жизни организации. Мне вообще кажется, что это понятная и достойная цель.
На одном из семинаров по семейной терапии который проводила замечательный психотерапевт из Австрии, Герда Мехта, я задал простой вопрос.
Для чего вообще нужна семья? Энгельса начитался в свое время. Получил ответ - все люди хотят семьи. Непонятно. Зачем? Видовая потребность в продолжении рода? А может быть эротическая функция? Экономическая? После 55 лет для обоих супругов это становится не актуальным. А количество разводов в этой возрастной группе по статистике резко падает. А вот если принять, что семья увеличивает продолжительность биологической жизни каждого из ее членов, даже тогда, когда она не совсем гармоничная, для меня все становится более менее понятным. Будь здоров, для меня означает - живи долго.
Определение здоровья, данное ВОЗ выглядит следующим образом. «Здоровье это - состояние полного физического, умственного и социального благополучия, а не только отсутствие болезни или дефектов». Вот бы так до поздней смерти!
Наверное, никто не будет спорить с тем, что биологическая жизнь это процесс.
То есть Жизнь - это движение. Некоторые говорят развитие. Можно и так, хотя обычно в обыденном смысле под развитием понимают увеличение и усложнение каких-то свойств. А индивидуальная жизнь в какой-то период на самом деле как-бы упрощается и угасает. Движение есть, а вот усложнения нет. Поэтому, наверное, надо говорить не только об увеличении продолжительности жизни, как интегративном показателе социальных условий, но и об увеличении продолжительности активной жизни, когда она, индивидуальная жизнь, действительно создает больше социально полезной продукции.
Производство социально полезной продукции для меня - объективный критерий.
Производит ее человек - есть развитие. Становится ее потребителем - остановился. Затормозил. Конечно, мы все потребители социальной продукции, но в тот момент, когда мы начинаем потреблять ее больше, чем производить, развитие останавливается.
Болезнь, пенсия по старости или инвалидности, увольнение с работы с последующей безработицей, безбрачие, развод, бездетность, смерть кормильца, после которого дети начинают получать какое-нибудь социальное пособие - это все объективные социальные тормоза. Для социума - невыгодно. Для человека - больно. Причем сам человек способен почувствовать это на самых ранних стадиях начало этого торможения, может быть еще задолго до того, как начнет возникать отрицательный баланс в производстве социальной продукции.
Чаще всего начало торможения ощущается как душевная боль. И тут на сцену выходит душевная терапия. И снимает человека с тормоза. Возвращает ему возможность развития.
Когда я читал «Стратегическую терапию» Милтона Эриксона (почему-то в нашей стране
эта книга еще называется «Необычайная психотерапия» Джея Хейли), меня поразила крестьянская (по ихнему - фермерская) здравомысленность и простота понимания человеческого развития. Человек, по Милтону Эриксону, рождается, получает счастливое детство с обоими родителями, братьями и сестрами, затем получает образование, потом работу, наслаждается любовью, создает семью, наслаждается родительской любовью, помогает детям получить образование, отпускает детей от себя, и опять наслаждается любовью и уважением своего партнера по браку, помогая ему и себе достойно прожить долгую оставшуюся жизнь, в которой обязательно должно быть место для наслаждения любовью к внукам и внучкам. И все.
Любое нарушение в этой последовательности — остановка в развитии. Тормоз, который воспринимается как душевная боль. Работая с человеком, Эриксон всегда учитывал стадии его развития на этом пути и снимал тормоза.
Я употребляю слово «тормоза» не случайно. У каждой науки свой язык, но язык этой науки либо создан из специальных слов рожденных в головах ее основателей и адептов,
либо использует метафоры из других наук. В психотерапии, как области знания, тоже самое. Например «энергия». В физике энергия - это работа в единицу времени. А употребление этого слова в психотерапии может быть и работой и работой в единицу времени, и еще многим другим. Или «личностный рост». Чем он измеряется? Герой Великой Отечественной войны Александр Матросов был детдомовцем с восьмилеткой. Если он сейчас устраивался бы на работу, его бы продавцом в приличный магазин не взяли. Какого он был «личностного роста»?
Однако коллеги, когда мы говорим в своей среде на своем языке, мы друг друга понимаем. Наш язык развивается. Я надеюсь обогатить его словом «тормоза», хотя надо признаться, что слово «торможение» я встречал у Ивана Петровича Павлова.
Еще одно слово, которым хотелось бы обогатить язык психотерапии - это «психотерапевтическая мишень». На английском языке «aim». Не «target» — цель, а именно «aim». Можно даже термин ввести aim - psychotherapy — психотерапия, направленная на снятие личностных тормозов. Хотим мы или не хотим, та психотерапия, которой мы занимаемся, как раз это и делает. Только не у всех психотерапевтов получается так быстро, как им бы хотелось (и клиентам кстати тоже), потому что путаница в представлениях. Путаница между словами «цель» и «мишень».
Разговаривая с одним из своих приятелей, замечательным психиатром Андреем Евгеньевичем Былевым, я узнал от него, что астенический невроз можно и нужно, оказывается, лечить не только традиционным психиатрическим арсеналом средств, но и препаратами, усиливающими активность печени. Цель терапии — лечение астении. Мишень для действия лекарственных средств — печень. Только по-моему не мишень, а псевдомишень. Потому что настоящей мишенью должно быть нечто, что привело, и возможно до сих пор приводит, к дисфункции печени. А можно уменьшить масштаб и перейти на клеточный уровень, и попытаться выяснить причину дисфункции тех или иных клеточных структур. А можно и на субклеточный уровень. На уровень биохимии клетки. А можно воспользоваться модным ныне системным подходом и искать нарушенные кибернетические связи. Это как спортивная стрельба. Начинающий стремиться попасть в мишень, а для чемпиона мишень - десятка в мишени. А для самого чемпионного чемпиона - точка, куда он положил предыдущую пулю. Цель - победа. А если увеличить масштаб, то целью станет самореализация по Маслоу. А плохое умение стрелять - тормоз на пути самореализации. И можно потом заняться с эти чемпионом психоанализом, чтобы выяснить источники его агрессивности, а можно гештальтом, чтобы он вспомнил в кого он на самом деле стреляет, и стал осведомленным в своей целостности.
Тренер же этого чемпиона снимет его процесс стрельбы на видео, сядет потом, посмотрит внимательно видеозапись, и увидит недостатки позы, неточность в движениях, недостаточную способность остановить все непроизвольные движения во время прицеливания, экспрессивное поведение, неумение придти в состояние спокойной сосредоточенности и многое другое. Затем сядет с ним в буфете после тренировки, попьет чайку, поговорит откровенно, подскажет, как помириться с девушкой, где найти хорошие книги по медитации или по даосской философии, и предложит систему биомеханических упражнений направленных на повышение тренированности разных групп мышц. Заодно и расскажет, сколько платят за победу на Олимпийских играх. Мотивацию усилит по-нашему. И еще расскажет замечательную историю о своем предыдущем ученике, который ухитрился стать чемпионом со зрением минус двенадцать.
Вот вам и все три модели психотерапии. Только направлены они на устранение тормозов в развитии.
Марк Евгеньевич Бурно так работает. Повезло мне, я его работу видел. Признанный во всем мире, очень эффективный психотерапевт, который умеет работать с тяжелыми личностными расстройствами.
Итак, я думаю, что психотерапия тогда эффективна, когда работает с тормозами в естественном развитии человека.
И что за тормоза эти тормоза? Построение фразы я взял из «чистого языка» Девида Гроува.
Несколько лет я проработал в суицидологической службе созданной в нашем городе благодаря Айне Григорьевне Амбрумовой. Служба состояла из телефона экстренной психологической помощи («телефон доверия») и кабинетов социально-психологической помощи, созданных во всех районах города, которые принимали людей анонимно и бесплатно, и кризисного стационара, куда люди могли лечь по направлениям из кабинетов или телефона доверия. «Лечь» - не совсем точное слово. Скорее укрыться от тяжелых жизненных обстоятельств из которых, по их мнению, был только один выход - самоубийство. Тяжелая была работа, но очень интересная, творческая. Я был телефонным консультантом и подрабатывал ведением терапевтических групп в кризисном стационаре.
А стационар, надо сказать, был не чисто кризисным, а еще и дневным стационаром, входящим в состав городской психиатрической помощи. И поэтому вместе там были и практически здоровые люди, которые не смогли конструктивно справиться с кризисными ситуациями в своей жизни, пациенты с пограничными психическими расстройствами и процессуальные больные с благоприятным развитием патологического процесса (последний термин у меня до сих пор вызывает вопросы).
У здоровых кризисы были вызваны субъективной оценкой жизненных обстоятельств, а настоящие психиатрические пациенты эти кризисы сами постоянно создавали. И несмотря на колоссальные индивидуальные различия, структура кризисов была очень похожа, и структура реагирования была тоже очень похожа. Объединение фактов из своей жизни по случайным необъективным признакам, на основе этого объединения построение неблагоприятного или катастрофического прогноза. А далее когнитивная, эмоциональная и поведенческая реакция на свой собственный прогноз как будто это уже реальность. Да простят меня психиатры, настоящая паранойя. И надо было наших пациентов из этой паранойи вытаскивать.
Ведущих психотерапевтические группы было трое. Я - истовый роджерианец, Людмила Николаевна Колокольцева — тогда такой же истовый транзактный аналитик, и Сергей Лаврентьевич Ульяницкий — классический психоаналитик до мозга костей. Работали мы по очереди, доказывая друг другу эффективность наших методов. И пациентам, естественно. И главное тогда для нас было - полностью погрузиться в методологию, побольше о ней узнать и получше применить. А результаты были примерно одинаковые.
Я представляю, какая каша была в головах наших пациентов. Но что самое удивительное - это не мешало им, хочется сказать «выздоравливать», на самом деле - изменять - свое состояние на более адаптивное. Единственное что нас, психотерапевтов, тогда объединяло, так это наше искренняя эмпатия и истовая вера во всемогущество своего метода. Вера в то, что с помощью клиент-центрированного (трансакционного или классического психоаналитического) метода наши пациенты обязательно выздоровеют совсем. И знаете - получалось. Не так часто, как хотелось бы, но получалось. Сейчас мне кажется, я понимаю, что тогда было главным позитивным терапевтическим фактором. Для нас тогда главной была модель психотерапии как духовной практики. С помощью нашей веры мы ломали неблагоприятные прогнозы на будущее, снимали пациентов с тормозов развития. А дальше просто менялась ситуация — ведь в жизни всегда, что-нибудь меняется, и эти изменения субъективно оценивались ими как благоприятные. Как в анекдоте про окурочек.
Анекдот с «бородой», но хорошая терапевтическая метафора.
Бомжа избили и выгнали с того места, где он побирался. Пошел он на свое место жительства, в свой любимый подвал, а там канализацию прорвало. И пожитки в дерьме, и жить негде. Решил он с горя повеситься, нашел обрывок веревки, зашел с глаз подальше в грязный общественный сортир, привязал веревку к ржавой трубе, засунул голову в петлю, посмотрел вниз, а там окурочек лежит. Покурю, думает напоследок, нагнулся за окурочком, глядь, а у соседней кабинки бутылочка стоит. Подошел, взял, понюхал — настоящий денатурат, почти полная бутылка. Присел, хлебнул, окурочек закурил… А жизнь то налаживается…
Верили нам больные. Верили в то, что мы поможем им наладить их жизнь, и что она обязательно наладится. И в спасение с помощью нас и наших теорий верили.
Вот весь секрет эффективности. Той эффективности.
Основной моей работой тогда были дежурства на телефоне доверия и, следовательно, экстренная психотерапия. Конечно, не каждый звонок был, что называется острым суицидальным, но каждый звонок я рассматривал как суицидологичекую профилактику. И, не смотря на множество различных жизненных ситуаций, вызывающих у моих абонентов желание обратиться за консультацией, структура жизненных затруднений была в общем сходной. То же самое объединение фактов из своей жизни по случайным необъективным признакам, на основе этого объединения построение неблагоприятного или катастрофического прогноза. А далее когнитивная, эмоциональная и поведенческая реакция на свой собственный прогноз, как будто это уже реальность. Все это было еще усиленно аффектом. В общем, если второй муж бьет по морде — дело не в муже, а в морде. И как жить после этого?
Запомнилось несколько очень показательных с точки зрения обсуждаемой темы звонков.
Под вечер позвонил мальчик, не назвался, сказал, что ему тринадцать лет, и сказал, что у него очень болит живот. Я спросил, где родители, он ответил, что их дома нет. Я спросил, как давно болит, он ответил, что уже несколько дней. Я спросил, почему он не обращается к врачу или к родителям и он, очень стесняясь, ответил, что периодически занимается онанизмом. Я спросил его: «Ты думаешь, что живот болит из-за этого?». Он сказал: «Да». Я сказал, что боли в животе, скорее всего с эти не связаны. Он спросил: «А могут быть связаны?». Я ответил что, скорее всего, нет, но что точно можно, так это никому об этом не рассказывать, даже врачу, и что его вылечат и так, без его признания. «Точно?», - спросил он? «Точно, точно!», - ответил я. В его «Спасибо!» была такая отчаянная радость, что я подумал, что случай был суицидоопасный.
Что было целью терапии? Изменение аутодеструктивного поведения. А мишенью? Связь двух факторов по случайному признаку, который существовал в постоянно действующем контексте созданном чувством стыда за якобы аморальное поведение.
Взрослому я бы сказал, что любые формы полового поведения включая мастурбацию в нашей культурной традиции не являются предметом всеобщего обсуждения, дело это скорее интимное, тайное и что боли в животе предмет гастроэнтеролога, а мастурбация — сексолога и то если только мастурбация абоненту мешает. И еще, что гастроэнтеролог сам разберется, что к чему, и что на самый худой конец есть понятие врачебной тайны, и что если врач ее разгласит - можно и диплома лишиться.
То есть в любом случае создал бы другой, самосохраняющий, контекст. Цель - та же. Мишень - та же. Только язык другой, для взрослого более авторитетный и, следовательно, более внушающий.
О внушении мы еще поговорим, а сейчас хотелось разобрать еще одну возможную мишень.
В этом случае — чувстве стыда за якобы аморальное поведение. И так есть нормальная сексуальная потребность, есть вполне допустимая, индивидуальная форма ее удовлетворения (во всяком случае, более социально приемлемая, чем поиски полового партнера в подростковом возрасте), и есть внушенный, то есть принятый без критики, оценочный, иерархически высокоценный признак, социально одобряемой нормы, предполагающий ограниченные формы поведения. Проблема в том, что есть субъективно непреодолимые противоречия между потребностью и ложно понимаемой социальной нормой. Такое классическое начала двадцатого века психоаналитическое противоречие между «Ид» и «Суперэго», которые борются на территории «Эго» разрушая его. Что было бы хорошей мишенью для терапевтической интервенции? Разрушение противоречия или поиски объединяющего контекста? Можно конечно и усилить что-нибудь одно, чтобы оно победило. Например, предложить пациенту во всем признаться родителям и получить достойное наказание, а потом прощенным пойти к врачу. Или предложить принять свою мастурбацию как истинную норму и рассказать, что на самом деле процентов восемьдесят мальчиков этим занимаются, хотя их родители это не одобряют. Прийти к врачу и сказать, что я как все этим занимаюсь, это норма, а почему живот болит только у меня одного из всего моего класса, я не знаю. Наверное, я заболел не из этого. Можно и так.
Только, дорогой читатель, мне как-то это все не нравится. Во-первых, придется долго-долго бороться против какой-то части личности, и победа может быть временной. А во-вторых, в борьбе с самим собой обязательно будет проигравший. А если в себе кого-то убить, то в себе останется труп. И даже если этот труп похоронить, то придется его достойно оплакать и продолжать жить, имея в себе кладбище.
Так что, хотелось бы как-нибудь по экологичнее. Как разрушить противоречие, я уже рассказал. Надо просто объявить связь случайной. Это в стиле рационально-эмоциональной поведенческой терапии по Эллису и Беку. Потруднее создать объединяющий контекст. Что-нибудь вроде объяснения гегелевского закона единства и борьбы противоположностей как способа движения материи. Только на подростковом языке. Например, в метафоре о том, что вода тушит огонь в газовой печке, а огонь разрушает воду, превращая ее в пар. И, тем не менее, огонь и вода очень нам нужны. Они просто живут рядом. И когда мама с ними договаривается, они превращают сырую картошку в вареную. И что он тоже может научиться договариваться. Со своей естественной потребностью в сексе и родителями, которые хотят, чтобы он занимался сексом полноценно, с женщиной, и от этого у него тоже были бы дети. Как у них он.
И если они и будут его сейчас ругать, то только потому, что думают, что это ему повредит. Но на самом деле пока никто не знает, вредит онанизм или нет. Знают только, что если и вредит, то не очень. Но точно знают, что полноценный секс, когда есть мужчина и женщина вкуснее. Можно конечно есть и сырую картошку, но вареная лучше. И можно научиться договориться с огнем и водой. И что доктора все про онанизм знают, и многие из них тоже в подростковом возрасте этим занимались.
Примерно так, только конечно поточнее и покрасивее работал бы великий Милтон Эриксон.
Я не знаю, как бы работал в этом случае Фриц Перлз, но думаю, что он тоже бы взялся за создание объединяющего контекста, просто делал бы это по-другому. Да простит меня дух великого Фрица, мне кажется, это было бы примерно так. «Когда ты в этом переживании как оно происходит?», - спросил бы он мальчика. И после того как мальчик погрузится в легкий транс, спросил бы, что он ощущает сейчас в своем теле, попросил бы мальчика разрешить этим переживаниям привести его к настоящему началу этого, к его истории, и вел бы его по этому пути, до какого ни будь самого первого воспоминания о своем страхе перед родительским наказанием или ощущением своего позора. И когда мальчик что-нибудь вспомнил, попросил бы сейчас ощутить, или каким ни будь другим образом узнать, что хорошего, что важного дает ему возможность помнить это и ощущать все это сейчас в себе. И может быть, спросил бы, что важного для него хочет сообщить его боль в животе. И с кем бы он сейчас хотел поговорить, что бы ему стало легче. И поставил бы пустой стул и попросил бы поговорить с тем, кто сейчас сидит на этом стуле и узнать, что важного этот человек для него делает, когда так себя ведет. И чтобы он мог ему сказать, чтобы завтра спокойно отправиться к врачу и рассказать врачу, что сказала ему боль, но как-нибудь так, чтобы врач не подумал, что он сошел с ума. И конечно предложил бы поговорить со своим сексуальным желанием и способом его удовлетворения, и попросить их быть более безопасными для него, и попробовать ощутить их ответ. И когда он проживает этот ответ, что в это время как бы на заднем фоне? И что тоже хочет каким-нибудь образом высказаться?
А, может быть, великий Фриц спросил бы о том, прощали ли его родители когда-нибудь, и как это происходило, и что он мог бы сделать прямо сейчас, чтобы его родители его простили и отвели бы его к самому лучшему врачу. А, может быть, Фриц спросил бы его, болел ли он раньше, и как случалось, что он выздоравливал. Кто принимал участие в его выздоровлении, и как участники его выздоровления к нему тогда относились, и что он чувствовал, когда это происходило? В любом случае мне кажется, что Фриц включил бы переживаемый мальчиком страх смерти в общую картину его жизни, показал бы ему, что это только часть опыта, и что у него уже есть подобный опыт, и он справлялся с подобными переживаниями, и может справиться сейчас. Создал бы целостность переживания жизни, и помог мальчику преодолеть разрушительные чувства и найти конструктивное решение. И снял бы тормоза. А терапевтической мишенью для Фрица была бы изолированность страха смерти, отсутствие включенности его в общую картину жизни. Итак, цель-страх смерти, а мишень — изолированность этого чувства.
Думаю, что дорогой читатель уже кое - что понимает.
В любой психотерапии есть свой процессуальный контекст. Занимаясь педагогической деятельностью, я более ли менее представляю, как проходит процесс обучения в психотерапии. Первое что хотят понять ученики — внутренние правила процесса. Как он проходит, что нужно делать, если клиент говорит это, как работать с похожими проблемами или одинаковой нозологией в психосоматике, например. Клиент для начинающего психотерапевта, на самом деле, это его, клиента, проблема, также как иногда для врача больной - это его болезнь. А он психотерапевт, носитель знаний о лекарствах. В общем, система обучения так настроена. У медиков во всяком случае. Поможет препарат или нет - одному Богу известно, а вот за неправильный диагноз сначала двойки ставят, а потом, когда работать начнешь, в прокуратуру вызывают. Как только психотерапевт научился переводить проблему пациента из сферы его отношений с другими людьми на интрапсихический уровень, как только его клиент начал говорить, что отсутствие умений построить отношения это функция каких-то внутрипсихических процессов, начинается поиск этих процессов. И тут мы переходим в область теорий личности (или теорий семейной терапии) и начинаем строить психологический диагноз на основе своей веры в ту или иную теорию. Причем, если у медицины есть инструментальный аппарат, и он более менее объективен (анализы и инструментальные исследования типа электрокардиографии), то в психологии такого относительно объективного инструментария нет, разве что в патопсихологии, и то с натяжкой. А инструментарий патопсихологии, мне кажется, в психотерапии годится если только она работает в поле медицины, и то, если главный в процессе — врач-психиатр, а целью работы является получение ремиссии (исчезновение или послабление симптомов и синдромов).
Итак, есть психологический диагноз, построенный на основе какой-нибудь теории личности, или теории семьи, и далее начинается подбор техник, имеющихся в распоряжении метода. А в каждом более менее разработанном методе всегда есть медицинская модель, консультирование по проблемам жизни, и духовная практика.
Отсюда следующий этап в освоении психотерапевтических умений — жадное поглощение информации обо всех возможных техниках, созданных внутри теории и моделей и обучение этим техникам. Причем виртуозное владение техникой, или техниками, часто превращается в синоним успеха. И, между прочим, клиентам часто помогает. Разве может не помочь такой замечательный человек, который так много знает и умеет, и к которому так сложно попасть? И который так дорого берет за свои услуги (или совсем ничего не берет, как святой). Что помогает клиенту в этом случае? Его собственная вера. Очень хочется написать, плацебо или внушение, просто боюсь, что такое обращение с этими великими для меня феноменами, может их обесценить в глазах читателя. Знаете, я как-то случайно подслушал разговор двух продавцов Гербалайфа. Один говорит другому: «Что-то продажи не идут, не покупают у меня…». А другой ему отвечает: «Сам видимо мало продукта (Гербалайфа) съел». Почему психотерапия не идет? Потому что сам как терапевт - не проработанный. Веры в метод нет!
Я много читал Милтона Эриксона и о Милтоне Эриксоне, и нигде не нашел упоминаний о его психотерапевте с которым бы он прорабатывался. Может, он самогипнозом занимался? Хочу быть правильно понятым. Все что я написал, совершенно не касается учебной терапии. Без неё этой профессии научиться нельзя.
Итак, вера обладает способностью лечить и помогать в решении человеческих проблем. А психотерапия как духовная практика помогает эту веру создать. Я думаю, что с этим особенно не поспоришь. Примеров сотни тысяч.
Надо разбираться с верой.
Сразу хочу сказать, что религиозность я оставляю в стороне. И когда я пишу о вере, то не имею в виду веру в Бога и чудеса, которые при этом происходят. Фрейд был воинствующим атеистом, но это не мешало ему в каком то смысле создавать чудеса. На пророка, для нас, коллеги, он точно тянет. Считается автором психотерапии, только непонятно, куда возникший за сто пятьдесят лет до этого медицинский гипноз девать.
Я не философ. И не ученый. По этому могу не придерживаться строгой научной методологии. Просто мысли на бумаге. Строго научная критика не принимается. Принимается дружеская.
И так, как вера в психотерапии, и в психотерапию снимает тормоза в развитии?
Когда я начинал учиться в университете, отделение психологии было частью философского факультета и существовало на тот момент всего два года. Это было начало семидесятых.
Отделение наше было четвертым в стране после Москвы, Ленинграда и Тарту, и чему нас учить толком никто не знал. Психотерапия была тогда частью медицины, и ей точно не учили. Конечно, можно было взять программу МГУ, но для ее осуществления у нас просто не было специалистов. Поэтому учили всему что знали, а знали тогда лучше всего философию и психиатрию. Общую психологию нам два года преподавала замечательный опытный психиатр Имма Васильевна Мохина, и естественно, при первой возможности, общая психология превращалась в общую психопатологию.
А вот философы были настоящие, большинство - доктора наук, которые кандидатами стали в период оттепели. И поэтому философия часто была условно марксистко-ленинская.
Большое спасибо им за это, к сожалению, никого не помню по фамилии. Одну только женщину по фамилии Матяш.
Две им большие благодарности. Во-первых, за то, что я субъективно — объективный идеалист. Или субъективный материалист. Вообще, с моей точки зрения мир познаваем лишь частично и субъективно. А во-вторых, за то, что они так упоенно критиковали буржуазные, империалистические направления в современной философии, что в ленинизм я не поверил. В марксизм частично, и потому, что Маркс все содрал у Гегеля. В философии конечно. Говорят еще у Фейербаха, но мне кажется, что Фейербах уже принадлежит скорее истории философии, а вот Гегель еще философ. И про прагматизм, позитивизм, и конечно экзистенциализм, я узнал еще тогда, в семидесятых. И еще в это время открылось для меня имя Алексея Федоровича Лосева, гегельянца и историка культуры. О Лосеве мы поговорим чуть попозже, а сейчас о базовом мировоззрении, которое самым естественным образом вошло в меня, которое сформировало мои взгляды. Причем я сам о них не знал, пока уже в зрелом возрасте не задумался. И так философия, мать наук (для тех, кто не знает греческого, переводится как любовь к мудрости, а мудрость я люблю) должна ответить на свой основной вопрос. Как относится мышление к бытию? А у этого вопроса есть две стороны. Первая - познаваем ли мир и что мы познаем, когда его познаём. И конечно как познаём. И вторая — что первично материя или сознание. Если в мире еще что-нибудь кроме движущейся материи. Она по своим законам движется или по нашим? Социализм, который мы строили это закономерность или ленинский наказ? Вопросы, между прочим, которые к теориям личности имеют прямое отношение.
Гегель был объективный идеалист. То есть материя, правда есть, говорил он, но создал ее бог (абсолютная идея в первоисточнике). И теперь она развивается, и бог понимает, чего он наделал. А раз бог понимает, и мы божьи дети можем понять. Но конечно после него. И он, Гегель может понять и нам объяснить законы развития. Диалектику то есть. А еще есть диалектическая гносеология — способ познания мира (или теория познания) и диалектическая логика — наука о законах развития мышления. И еще что диалектика, гносеология и логика, совпадают.
Последняя мысль может и Марксова, не помню, но если это так - спасибо ему большое.
Что для меня это значит? Что если живет человек в племени, и видит, что дождь пошел после того, как колдун в барабан постучал и с духом тотемным поговорил, так это и есть настоящая правда. И если про мир чего надо узнать, так надо в барабан постучать и с духами поговорить. Он не просто в это верит, он это знает точно. А я родился и живу в квартире, где горячая вода из крана течет и каждый месяц за неё платить надо, а то отключат, и точно знаю, что за удобства (например, горячую воду) надо платить. И за все надо платить, потому что кругом все продается. И я если чего хорошего сделаю, так это продать надо. Я не просто в это верю, я это точно знаю. Поэтому если я в племя попаду, я скажу что колдун — придурок, потому что за свои гадания даже леопардовыми шкурами не берет. А сколько денег мог бы нажить! А тот человек из племени у нас в городе в зоопарке охотиться будет, и никто его не убедит, что его добыча незаконна. А когда его посадят, он будет барабан делать, и с духами разговаривать, чтобы они ему сбежать помогли. И никогда не догадается, что людям, которые его стерегут, какие то странные бумажки нужны, которые даже кушать нельзя. А живем мы в одном времени и на одной планете.
И это не различия в культуре и знаниях, это просто две разные правды. А еще наш «примитивный» человек, если заболеет к колдуну пойдет и попросит в барабан постучать, потому, что он видел, как на прошлой неделе другой больной так выздоровел. И он точно знает, что по-другому выздоравливать бесполезно. Только время терять и боль испытывать. А мы мечтаем к академику Чазову попасть, потому что если вождь (извините — главный руководитель), ему свою жизнь доверяет, значит, лучше него не никто не вылечит. При этом лет через двести, студент-медик будет знать, что то, что Чазов делал - полное варварство и издевательство над людьми, и что он от примитивного колдуна не сильно отличался. И это тоже, правда.
Вернемся к нашей психотерапии любимой. Если я увидел, как к моему знакомому психоаналитику человек с неврозом пришел и через некоторое время (пускай даже длительное) без невроза ушел, догадайтесь с трех раз, что я подумаю, если я студент, психологию изучаю. И не просто подумаю, а точно знать буду.
Естественно, это может произойти в любом психотерапевтическом методе. Просто я должен увидеть чудо, которое на моих глазах сделал человек с таким же, как у меня базовым образованием. А для больного это чудо приходит в образе знакомого знакомых, которых походил к психотерапевту, и его жизнь наладилась. Господа, поверьте, мы не жулики. Мы, правда, по-честному работаем. Чудо - продукт нашего труда, и нашего долгого и дорогого образования.
Но не будем забывать, что для великого Карла Роджерса совершенно верным логическим заключением из длительного терапевтического и педагогического опыта было: «Интеллектуальные тренинг и усвоение информации приводят, я уверен, ко многим ценным результатам, но превращение в терапевта в число этих результатов не входит».
Это, увы, неприятно. Многие из нас зря учатся.
Есть, и еще один факт. Тоже не из приятных для психотерапевта.
«Наблюдения за пациентами, стоящими в очереди на лечение, показали, что от 40 до 60% из них избавились от своих симптомов, даже еще не попав к психотерапевту. Одновременные наблюдения за семьями пациентов позволяют предположить, что спонтанные изменения могли бы быть еще более значительными».
Это из выступления Джея Хейли на первом всемирном конгрессе по психотерапии. Джей Хейли имеет степень магистра Стэндфордского университета (1953 год), возглавляет Институт семейной терапии в Вашингтоне. Он один из ведущих представителей стратегического подхода в семейной терапии.
Но на самом деле ничего страшного. Это ничего, что столько людей до нас не дошло. Для нас оставшиеся сорок процентов это все сто процентов. И с ними надо быть эффективным терапевтом. Но факт выздоровления в очереди требует своего объяснения.
Об этом чуть позже. Пока уясним простую истину.
У каждого - своя правда. Наверняка слышали эту фразу много много раз. Только не укладывается она в нашем сознании. Как же так? Разве может быть две истины? А как же наука?
Оказывается, может быть.
Может быть две истины, и три истины и вообще сколько угодно. Помните у Мольера в комедии «Мещанин во дворянстве» господин Журден, после того как начал учиться, узнал, что говорит прозой. Прозой он говорил и раньше, только этого не знал. Так и мы с вами не знали, что начиная с первого класса были поклонниками аристотелевской логики, а не гегелевской, и тем более не современной квантовой. Может аристотелевская логика это логика здравого смысла и поэтому она для нас естественна? Нет, просто с помощью этой логики написаны все учебники, по которым мы учились. И очень может быть, что авторы этих учебников тоже не читали Аристотеля, но они в свою очередь, учились по учебникам, в которых именно эта логика есть. И так вглубь до седых, как говорится, корней.
А что же в квантовой? А в квантовой, на которую уже перешла современная физика, а за ней потихоньку другие науки, вот так.
«Раньше было принято считать, что физика описывает вселенную. Теперь мы знаем, что физика описывает лишь то, что мы можем сказать о вселенной».
Нильс Бор
«Доктор фон Нейман, один из ведущих защитников мнения Бора о том, что наука не в состоянии найти «одну глубокую реальность», лежащую в основе всех относительных инструментальных реальностей, продвинулся даже на шаг дальше, чем Бор. Поскольку квантовый мир просто не вписывается в аристотелевскую логику «либо-либо», фон Нейман изобрел трехзначную логику, которая лучше подходит к квантовому миру».
«Аристотель оставил нам всего два варианта для выбора: «истинно» и «ложно». Фон Нейман добавил к ним «может быть».
«Транзакционная психология показывает, что восприятие всегда начинается в подобном состоянии «может быть». Вот пример. Я иду по улице и вижу впереди своего друга Джо. Если я никогда не изучал науку о мозге, я уверен в том, что тот Джо, которого я вижу, «на самом деле» находится там. И я очень удивляюсь, когда, подойдя ближе, замечаю, что этот человек лишь похож на моего старого доброго Джо. Мое восприятие содержало в себе «может быть», но, обусловленный аристотелевской логикой, я игнорировал это, и мое представление совершило скачок к преждевременной уверенности. (Мы несколько упростили описание этого процесса. На практике, петля обратной связи от восприятия к представлению и снова к восприятию работает невероятно быстро. В результате, мы «видим» то, что, по нашему мнению, мы должны видеть, а логическое значение «может быть» практически никогда не регистрируется — пока мы не научим себя регистрировать его.)»
«Нечто подобное продемонстрировал Эймс в области психологии восприятия: мы не воспринимаем, «реальность», но лишь принимаем сигналы из окружающей среды, которые мы организуем в форме предположений — причем так быстро, что даже не замечаем, что это предположения».
«Для ученого идея является бессмысленной, если мы не можем, даже теоретически, представить себе способ ее проверки. Например, большинство ученых могло бы отнести к разряду бессмысленных следующие три утверждения:
1. Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.
2. Каждое живое существо обладает душой, которую нельзя увидеть или измерить.
3. Бог повелел мне сказать вам, чтобы вы не ели мяса.
Попробуйте представить себе, как бы вы могли доказать или опровергнуть эти утверждения на уровне личного опыта или эксперимента. Прежде всего вам пришлось бы найти шорьков, наву, душу и «Бога» и доставить их в лабораторию; затем вам нужно было бы прикинуть, как их измерять или как регистрировать сигналы от них — словом, как вообще убедиться, что у вас «правильные» шорьки и «правильный» Бог, и т.д.».
Все что в кавычках цитаты из книги Р. А. Уилсона «Квантовая психология»
Так что теперь мы с вами имеем четыре варианта: истинно, ложно, не определено, и никогда не может быть определено (или бессмысленно определять).
Эйнштейновский «принцип относительности» утверждает, что невозможно узнать «истинную» длину прута, но лишь различные длины (множественные), измеренные различными инструментами в различных инерционных системах наблюдателями, которые могут находиться в одной инерционной системе с прутом или измерять его из перспективы другой инерционной системы. Точно так же мы не можем знать «истинный» интервал времени между двумя событиями, но лишь различные — множественные — интервалы, измеренные из различных инерционных систем.
То есть большинство явлений, о которых мы с вами говорим, с точки зрения науки, относятся к классу «не определено», и поэтому может быть. Так что истина и мои представления о мире и мое мышление — это только мое.
А у моего клиента — только его. И когда мы встречаемся в кабинете психотерапевта, я для него - эксперт, который знает, как ему помочь. Это же ему плохо. И пока он страдает, он готов все что угодно слушать, но только из своей истины. И делать тоже. И если моя истина близка ему, он, может быть, и сделает ее своей. А если не близка — уйдет, уверенный в том, что я ему помочь не могу, потому что его не понимаю. У него живот, болит, язва, а говорю о его отношениях с мамой, которая пять лет как умерла. Как же мне поверить? Кормила плохо в детстве, что ли? Травила? Мамочка родная?
Он мне только тогда поверит, когда у меня, или у моего метода, слава есть или харизма. Слава – от его предыдущих знаний. От наблюдений за чудесными изменениями у значимых других. Может быть, еще и от культурного и социального контекста. От моды. От нормативности своего социального класса.
А харизма, от меня идущая - она от моей веры. Особенно сильной моей веры, тогда, когда метод или технику я сам создал. Или этим методом излечился. Или бабушка моя, знахарка, умирая, подозвала меня, и что-то непонятное прошептала. И это, правда, имело место быть.
Про мошенничество мы сейчас не говорим.
Иногда харизма идет от моего внешнего вида. От возраста. От дипломов на стене в кабинете. Или от чучела совы и «магического кристалла».
И чтобы клиенту помочь, я его своей верой как бы заражаю и заряжаю. Потом делаю ряд магических ритуалов (для него кушетка для психоанализа, или гипнотическая индукция — самая настоящая магия) и ему становиться легче. Вот секрет эффективности. Вот так часто работает психотерапия. Как там, у Фуллер Торрейя – разделяемый общий взгляд на мир, личность терапевта, ожидания клиента и…
Но, к сожалению, так получается не всегда. И поэтому надо ответить на два вопроса.
Почему так иногда получается, и почему так иногда не получается.
Я не очень большой знаток классического гипноза и не очень помню, где я это прочитал, но помню, что в классическом гипнозе есть стандартные тесты на внушаемость, целью которых является предварительный отбор пациентов, с которыми этот метод будет успешным. И, безусловно, предпринимались попытки статистического подсчета процентного соотношения людей способных погрузиться в глубокий или сомнамбулический транс. Для классического гипноза это очень важно, потому что на протяжении почти двухсот лет считалось, что именно сомнамбулический транс является необходимым условием для эффективных терапевтических интервенций. Сейчас ясно, что это не так, но подсчеты делались и согласно этим подсчетам таких людей примерно 25%.
И еще примерно столько же людей, которых можно погрузить в сомнамбулический транс путем обучения через некоторое время. С этими людьми гипнотерапия и работала, создавая у них условия для мощного терапевтического внушения и самовнушения.
То есть в наличии есть примерно четверть пациентов, которые готовы принять довольно быстро все, что я говорю.
Принять без критики, если только я создал условия для возникновения, пусть кратковременного, но сомнамбулизма, и если я совершенно уверен в смысле и ценности того, что говорю. Тут надо бы добавить, что согласно сегодняшним представлениям о гипнозе, кратковременные сомнамбулические состояния можно вызвать достаточно просто, если знаешь некоторые правила.
Причем даже не важно, говорю ли я по-русски, или по-якутски. Чем непонятнее, тем трансовее. Никого же не пугает китайское название точек акупунктуры.
Почему я верю, в то, что я говорю - вопрос, который мы уже разобрали. Теперь с сомнамбулизмом разберемся.
Классические приемы наведения глубокого или сомнамбулического транса - это перегрузка сознания или конфузия (важная для личности неожиданность). И еще сосредоточенное внимание, направленное вовнутрь. В память, в воображение и в телесные ощущения. Конечно же, и высокая степень доверия (рапорт).
Знаете, как транс на кур наводят? Быстро и неожиданно переворачивают вниз головой.
Как часто мы сознание клиента перегружаем? А как часто стремимся его представления о жизни «вниз головой» перевернуть? Используя при этом его память и воображение, и телесные ощущения. При этом, совершенно ответственно утверждая, что именно это ему и поможет!
Может это и не так, но цифры подозрительно совпадают. Про 20% процентов средней эффективности у психотерапевтов и у оккультистов. Это было во введении написано. И 25% внушаемых тут тоже как то не противоречат.
Хочу быть правильно понятым. Я не против оккультистов. И если у клиента и колдуна есть общий разделяемый взгляд на мир, то помогает именно это. Это люди одной культуры и одной веры. Такой клиент сначала пойдет к колдуну, а потом уж к врачу, если колдун не поможет. Но очень часто обращение к оккультизму есть последствие некачественной медицинской помощи, или вообще отказ в продуктивной помощи. Нарушение врачами принципов медицинской этики и деонтологии. Если помог оккультист, значит был невежда врач. Может быть, очень хороший узкий специалист в своей области, но не знакомый с основами деонтологии. А может просто хапуга, сознательно занимающийся преувеличением тяжести заболевания. Гипердиагностикой. А может, уставший от маленькой зарплаты и большого количества стонущих и ноющих людей.
Но в любом случае обращение к оккультизму после обращения к врачу, или дипломированному психологу, есть наша недоработка. Оккультисты часто работают на нашем поле. И жульничают тоже довольно часто.
По этому коллеги радостная новость. Чтобы помочь четверти обратившихся достаточно иметь кабинет и статус. И дальше хоть молчать час. Все равно поможет.
В доказательство этого можно привести наблюдение группы ученых из Университета Джона Хопкинса под руководством доктора Джерома Франка. В 1978 году Франк и его коллеги сообщили о наблюдении за программой лечебной поддержки пациентов, которые были разделены на три группы. Первая получала индивидуальную психотерапию один час в неделю. Вторая - групповую терапию по полтора часа в неделю, и третья, которая находилась на «минимальном контакте» - по полчаса раз в две недели, в течение шести месяцев. При оценке результатов программы через пять, десять и двадцать лет, «улучшение от этой программы не зависело от применявшихся терапевтических процедур, будь то индивидуальная терапия, групповая терапия, или терапия с минимальным контактом.... Единственным объяснением, которое может быть предложено, является то, что действующие составляющие ингредиенты, общие для всех видов терапии, привели к изменениям в поведении пациентов. Эти изменения затем дали возможность пациентам взаимодействовать со своим окружением таким образом, что это привело к прогрессирующему улучшению состояния». Цитирую из Фуллер Торрея.
Итак, примерно с 25% пациентов можно делать все что угодно, при условии соблюдения общих принципов психотерапии, о которых мы уже говорили. И с еще, как минимум, четвертью обратившихся можно работать вашим любимым методом. Нужно только как-то убедить их, что ваш сценарий их выздоровления, лучше, чем их собственный.
Мысль о необходимости согласования сценариев выздоровления высказал Рашид Джаудатович Тукаев, известный московский психотерапевт, доктор медицинских наук. Но согласовывать сценарии нужно только с самыми упорствующими посетителями.
Я написал посетителями, потому что к нам в кабинет часто заходят именно они.
Уже упомянутая мной, Герда Мехта, известный австрийский психотерапевт, сказала как то, что на психотерапию приходят люди в трех, так сказать, ипостасях: посетители, жалобщики и собственно клиенты. Это на самом деле о трех уровнях сопротивления или об уровнях мотивации на непосредственное проведение терапевтических процедур. Высоком сопротивлении и низкой готовности (посетители), среднем (жалобщики), и естественном личностном сопротивлении изменениям при достаточно высоком уровне готовности к принятию терапевтического воздействия (клиенты). Заранее предполагая критику этой мысли, говорю, что это просто метафора для обыденного психотерапевтического сознания. Для меня это просто уровень знаний человека о возможностях психотерапии и уровень готовности клиента прямо с сегодняшнего дня начинать работу. Причем уровень не только личностный, но еще и материальный. И еще уровень доверия ко мне. И вера в возможности улучшения своей жизни. И стереотипы защит. И что самое важное для меня как терапевта – ипостась, в которой пришел клиент, что дает мне знание о начальной точке, о том с чего начинать работу. И еще, конечно первое и очень грубое пока, представление о личностных тормозах.
Для меня самое главное, что человек зашел, потратил время на расспросы про меня, и у меня. Я понимаю, что в дорогой бутик захотят не из любопытства, а с надеждой и мечтами. Есть надежда и мечты - возможна хорошая работа. И будем мы с ним вместе потихоньку делать из него, пока — посетителя - сначала жалобщика, потом клиента, а потом союзника в трудной работе. Потом сотрудника. Именно сотрудника, а не соратника. Воевать ни против кого не будем.
Хотя надо признаться, что в психотерапии уже давно существует стандартная процедура начального этапа работы (и отсева) — контракт. А потом — терапевтический альянс. Выглядит это примерно так.
Этап первый. «Посетитель».
Заходит женщина и спрашивает:
«Можно ли вылечить алкоголизм?»
«У кого?»
«У мужа».
«А он хочет?»
«Говорит что да».
«А он что у вас не ходит? Ноги больные?»
«Да нет, он работает?»
«Наверное, если вы пришли, Вы тоже в том заинтересованы».
«Конечно».
Этап второй. «Жалобщик».
«А что происходит в вашей семье?»
«Ужас!»
«Кому ужасно?»
«Как кому, мне и детям конечно».
И.т.д. Вплоть до вопроса: «Правильно ли я понимаю, что у вас есть свои тяжелые переживания, свои обоснованные страхи за свое будущее, и за будущее своих детей, и за будущее вашего мужа, и для Вас очень важно сохранить эту семью?».
«Да, конечно».
Этап третий «Клиент».
«Правильно ли я Вас понимаю, что в Вас есть мужество и терпение переносить эту тяжелую ситуацию и есть надежда что-либо изменить, и что этого мужества почему-то сейчас меньше чем обычно. А страхов больше?».
«Да».
«Может, мы попробуем что-нибудь сделать лично для Вас и вместе с Вами, что бы как-то помочь Вам пережить то, что с Вами происходит. Может укрепить Ваше мужество, а может усилить Ваше терпение, или что-нибудь другое. По-моему, Вы заслужили, чтобы кто-нибудь о Вас позаботился. Может быть, наши встречи как-то помогут Вам сделать Вашу, именно Вашу, жизнь другой, более спокойной и более радостной. Чего бы Вам хотелось изменить, в Вашей жизни? Это должно быть нечто такое, что зависит только от Вас».
«А разве это может зависеть только от меня?».
«Сейчас пока Ваш муж болеет, а дети еще не выросли, видимо да?».
«Да он просто не хочет бросать пить».
«Да Вы правы, не хочет и может никогда не захотеть - это болезнь такая тяжелая. Может так случиться, что он просто не сможет изменить свою жизнь. В Вас сейчас достаточно сил чтобы это вытерпеть?».
«Мои силы на исходе».
«Давайте попробуем их укрепить».
«А это возможно?»
«Уверен, что да. Вы же черпали, откуда-то изнутри силы столько времени быть терпеливой и заботливой. Неужели Ваш внутренний источник иссяк навсегда? Я в это не верю. По-моему он только временно исчерпался, потому что из него слишком много черпали».
«Наверное, Вы правы, мне просто надо немного отдохнуть».
«Точно сказано. Вам нужно просто взять отпуск от своих проблем».
«Но я не умею отдыхать, я всю жизнь только и знала что работала».
«А научиться хотите?»
«Хочу, да, наверное, не получится».
«Да, видимо вера ваша тоже временно исчерпалась и сейчас нуждается в отдыхе. А когда Вы последний раз были сильны в своей вере, что у Вас все будет хорошо?»
И пошел процесс. Далее в рамках любимого терапевтического метода.
А конце встречи - контракт.
А терапевтический альянс - это что такое? - спросят некоторые. Как я и предупреждал, строгих определений не даю. По-моему, это объединение усилий психотерапевта и клиента в их совместной работе над решением проблемы. Разделяемый общий взгляд на мир и на способы решения его, клиента, проблемы. Заключенный письменный, или устный, Договор на основе этого объединения. Договор не на бумаге, а в душе. Объединение при активном и сознательном участии клиента в изменениях к лучшему.
Процесс создания альянса очень сложен, часто длителен и полон подводных камней.
Всех подводных камней перечислять не буду, перечислю, только те, которые, до сих пор для меня опасны, и с которыми мне очень трудно справиться.
Для меня (впрочем, как и для многих моих коллег) это ощущение бедности, (моей разумеется), и всемогущества. Именно эти подводные камни толкают меня на взваливание на себя нереалистичных обязательств или на прямой обман.
Приходит клиент, рассказывает о своей проблеме и мне очень хочется, чтобы он заключил контракт на длительную психотерапию. А ему очень хочется немедленного чуда. И чудо это должно прийти в виде чудесного совета о том, что ему клиенту надо делать. И он согласен, что проблема в нем, и что она давно, и что все, что он до этого делал, ему не помогает, что надо действительно выбрать и делать что-нибудь другое. Вот он и пришел к умному человеку, к психологу, который сейчас во всем разберется и скажет, почему это все происходит, и что ему делать. Прямо сейчас. Ну, в общем, может быть, конечно, с первого раза и не получится.
И тогда он придет еще раз, через пару месяцев или позвонит по телефону и попросит еще совета, наполненного конкретикой (а что делать, если она сказала…)
Это ему так хочется. Что поделать, такова наша культурная традиция, основанная на сказках про щуку, которая все может, и надо только один раз вовремя подойти к реке… И еще наша традиция наполнена мудрыми старцами-монахами. Которые святостью своей и именем Господа чудеса творят, бесплатно и ежедневно.
И вообще докторов, которые словами лечат, не бывает. Доктора лечат таблетками и уколами. Словами колдуны лечат и старцы. А раз колдун, значит Чудо. И сразу. Если нет - плохой колдун. Мой клиент - нормальный русский человек.
А мне хочется, чтобы он ходил долго, регулярно, работал над собой, веря так же, как и я, во всемогущество моего метода. И с какой-то периодичностью менял проблематику с частной, на более общую, и так давал мне понять, что процесс изменений его чувств, мыслей и поведения идет хорошо и достаточно быстро. Так я буду обретать самоуважение. Он свою проблему решает, а я свою. У него жизнь налаживается, а я удачно самореализуюсь. И еще, я регулярно получаю от него достойную оплату своего качественного труда. Я так думаю, потому что мой учитель — нормальный европейский учитель. И учит меня европейской науке. И по европейской программе. Я же хочу научиться работать и жить так, как европейцы. Моя мечта — русским европейцем стать. (Учитель у меня может быть китаец, индус, якут, и тогда - все рамки их системы взглядов на мир).
Как говорится, сбываются мечты. Такую именно картину я клиенту и рисую, предлагая ему контракт. А он соглашается. Из вежливости. А общего разделяемого взгляда на мир нет. И психотерапии никакой не будет.
Что дорогой читатель, разве так не бывает? Еще как бывает. И когда клиент после первой встречи больше не появляется, я злюсь на него, на страну, в которой так трудно создавать терапевтический контекст, потому что все хотят халявы, и никто не хочет много работать и много платить за качественные услуги; на себя, за то, что я не сумел его убедить в необходимости его, клиента, активной работы над собой и т.п.…
Нет, конечно, процентов двадцать пять - тридцать народу остается, и мы работаем, и получается, но про это я уже рассказывал.
Особенно мне неприятно, что некоторые мои коллеги научились создавать себе финансовые потоки, пугая своих клиентов ухудшением их состояния, если они сейчас не пройдут курс психотерапии, или если они его бросят до окончания контракта.
Но, как говорится, это жизнь, и все события в ней понятны только в историческом контексте.
А как можно создавать терапевтический альянс сознательно, целенаправленно бережно, и эффективно? Первое, что, по-моему, нужно - это оправдать доверие, с которым пришел клиент.
Не создать, а именно оправдать. Если человек нашел время, деньги, силы чтобы прийти к психотерапевту, доверие уже есть, и создал его другой человек, у которого клиент про меня узнал. Я обязательно спрашиваю, кто этот человек и прошу передать ему, если это возможно большое спасибо за доверие. Если такого человека нет, а есть место работы (поликлиника, например) я, обязательно спрашиваю, как и каким образом, клиент пришел к мысли что ему может помочь психотерапия? Как именно она может ему помочь, за какое время, и что должно произойти в процессе этой психотерапии. В общем как можно больше подробностей.
Таким образом, можно получить, его, клиента сценарий выздоровления.
После этого остается, опираясь на сценарий клиента, предложить ему несколько вариантов вашего сценария его выздоровления, по возможности разделенных на ряд этапов.
И плести интригу переговоров до тех пор, пока клиенту не станет ясно, что в этой жизни нет лучше эксперта по его проблемам, чем он сам, а мы все только его помощники в достижении целей его жизни. Мудрые помощники. Настолько мудрые, что можем индуцировать у него мысль о контроле и господстве. И будем помогать ему ровно столько и только так, как ему удобно. Все что нам с ним нужно - это честная информация. И даже, если что и будет болезненно, то только он сам может сказать, насколько ему больно, и тем самым помочь мне, и другим быть с ним наиболее бережным.
И что наиболее важно в контексте этой книги, терапевт должен помочь клиенту определить, что конкретно, мешает ему, клиенту, достичь своей цели самостоятельно.
И как бы он мог обрести возможность самостоятельного управления своей жизнью.
И что может в этом процессе сделать он сам, и в чем ему нужна помощь?
И когда мы договоримся о первом этапе, и определим критерии его продолжительности и критерии его результативности, мы и можем заключить контракт.
И так психотерапия (психотерапевт) сначала создает условия для своей работы, а потом работает. Так что же она психотерапия, делает, когда работает?
Думаю что, читатель предполагает всю сложность ответа на этот вопрос.
То, что я буду писать дальше есть мое маленькое интуитивное прозрение, мой миф, и поэтому я не претендую ни на какую, ни будь строгую научность, ни на провидческо - пророческую, догматическую (как у Берта Хеллингера) убежденность, основанную на каком-то мистическом опыте.
Это так, частное мнение. Поэтому хотите, верьте, хотите, нет.
Психотерапия создает для человека новый миф о его жизни, и в этом мифе самореализующееся пророчество о его новой жизни и вероятности обретения новых возможностей. Психотерапия создает новый, абсолютный, личностно-окрашенный, историчный, целостный множественный, наполненный смыслом, миф об утверждении личности в вечном бытии.
Сложно, да? Множество слов вызывает желание не согласиться с ними и бросится в атаку.
Понимаю вас дорогие читатели. В начале двадцать первого века говорить о мифе, а не о науке, по меньшей мере, глупо. Наука и ее достижения правят миром. По этому попробую вместе с А. Ф. Лосевым, о котором я уже упоминал, мифологичность обосновать.
Делать это буду, имея в виду прикладное значение этого обоснования. Мне на самом деле нужно не столько убедить вас дорогие коллеги в мифологичности нашей жизни, сколько вывести вас на поиск уже упоминавшихся мною пресловутых личностных тормозов, которые и есть психотерапевтическая мишень для наших интервенций.
И, что очень важно, перестать верить в недостаточность своих знаний, и искать все ответы в новых, уточненных, инструкциях по эксплуатации того или иного метода.
И разбудить творчество, креативность. Создать возможности для нашего с вами профессионального развития и высокой эффективности. Снять наши с вами личностные тормоза, основанные на нашей догматической вере в какой-нибудь научно-обоснованный, единственно правильный, психотерапевтический метод.
Догадываюсь, что изменить убеждения (веру), особенно у здоровых людей, которые свой профессиональный кризис еще не переживали, чрезвычайно трудно. Такие попытки всегда вызывают сильные эмоции. Что ж, это нам психологам полезно. Ведь, правда же, что сильные эмоции не самый научный способ доказательства. А, тем не менее, борьба научных школ ведется часто не на жизнь, а на смерть. И для многих честь (вера) дороже жизни. И они готовы умереть за свои убеждения. Я, честно говоря, на стороне Галилея, который отрекся. Поверил в возможность ошибочности своих доказательств, и тем самым получил возможность их проверки, и дальнейших изысканий. А многие думают, что он просто трус.
Умение принять мифологичность того, что я называю знанием мира, поверить в его множественность, часто спасает жизнь. Известный российский психотерапевт, автор множества книг, создатель российской школы трансактного анализа, создавший эту школу тогда, в те времена, когда само упоминание о психоанализе каралось отлучением от медицины, Михаил Ефимович Литвак, был обычным хорошим психиатром, свято верившим в возможности медицины, которой его учили. Его обращение к психотерапии началось с переживания личной трагедии, когда стал вопрос о его собственной неизлечимости. Результат как говориться на лицо. Жив, здоров, дай бог ему творческих успехов. Доктором наук стал «бывший неизлечимый».
Что же, пора переходить собственно к наследию А. Ф. Лосева.
Алексей Федорович Лосев крупный российский философ и историк двадцатого века.
Его работа «Диалектика мифа», на которую я ссылаюсь, была написана в 1929 г. и стала причиной его ареста и заключения в сталинские лагеря. Слава богу, не погиб он там и еще много сделал для философии. Садясь за написание этой книги, я «Диалектику мифа» еще раз перечитал (чего и вам советую) и сделал конспект, выписав самое главное. Получилось тридцать шесть страниц. Понимаю, что в рамках этой книги невозможно процитировать и половины из этого. Постараюсь не мучить вас, дорогие коллеги, философией, и буду опираться только на выводы. Всякий, кто хочет получить стройную систему доказательств нижеизложенного, да прочитает самого А. Ф. Лосева.
Итак, что такое миф?
«Миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная действительность».
«Он — не выдумка, а содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и есть логически, т.е. прежде всего диалектически необходимая категория сознания и бытия вообще».
Для большинства людей слово миф - синоним сказки. Только греческой. Так уж повелось, таковы были наши школьные знания. А после школы большинство людей с мифом не сталкивались.
Так вот, сказка и сказание - это разные вещи. Сказание - это скорее история, чем сказка. И мало кто задумывается, что для нас сказание о старых временах, например об истории даже восемнадцатого века оставшейся в виде книг (рассказок) уважаемых людей, и других бумажных документов, по сути, ничем не отличается от «Илиады» и «Одиссеи» для греков начала нашей эры. Если конечно они, те греки, их читали. Но для какого-то количества из них это - реальная история. А вплоть до открытия Шлиманом города Трои, все это ничем не отличалось, для его Шлимана современников, от «Подвигов Геракла».
А сам Геракл для грека, все равно, что Илья — Муромец для русского. А для Вас Муромец - миф?
«Уже Вундт хорошо показал, что в основе мифа лежит аффективный корень, так как он всегда есть выражение тех или других жизненных и насущных потребностей и стремлений. Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия».
«Переводя цельные мифические образы на язык их абстрактного смысла, понимают цельные мифически-психологические переживания как некие идеальные сущности, не внимая к бесконечной сложности и противоречивости реального переживания, которое, как мы увидим впоследствии, всегда мифично. Так, чувство обиды, вскрываемое в наших учебниках психологии, всегда трактуется как противоположность чувству удовольствия. Насколько условна и неверна такая психология, далекая от мифизма живого человеческого сознания, можно было бы показать на массе примеров. Многие, например, любят обижаться. Я всегда вспоминаю в этих случаях Ф. Карамазова: "Именно, именно приятно обидеться. Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал еще. Именно, именно я — то всю жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не только приятно, да и красиво иной раз обиженным быть»
Слышите коллеги дух Зигмунда Фрейда и еще бегающего маленьким мальчиком Эрика Берна.
«Совершенно абстрактно наше обычное отношение к пище. Вернее, абстрактно не самое отношение (оно волей-неволей всегда мифично и конкретно), а нежизненно наше желание относиться к ней, испорченное предрассудками ложной науки и унылой, серой, повседневной мысли. Думают, что пища и есть пища и что об ее химическом составе и физиологическом значении можно узнать в соответствующих научных руководствах. Но это-то и есть засилье абстрактной мысли, которая вместо живой пищи видит голые идеальные понятия. Это — убожество мысли и жизненного опыта. Я же категорически утверждаю, что тот, кто ест мясо, имеет совершенно особое мироощущение и мировоззрение, резко отличное от тех, кто его не ест. И дело не в химии мяса, которая, при известных условиях, может быть одинаковой с химией растительных веществ, а именно в мифе».
Что пишут на своих плакатах вегетарианцы? Они пишут: «Я никого не ем»! Чем они объясняют свое вегетарианство? Йогой, буддизмом, и прочая. Вредным воздействием души покойного животного, или чем ни будь навроде этого. В общем, каким ни будь мировым злом. Извините, недоказано. Доказано только, что продолжительность жизни у вегетарианцев и мясоедов одинакова. А по поводу продолжительности загробной жизни исследований пока нет. А, сколько, мягко говоря, странных людей есть среди вегетарианцев? Вегетарианцем был Гитлер. Жалко только, что немцев на капустную диету не посадил. Может быть, мы бы тогда быстрее победили.
Зато сколько мифов о вреде и пользе множества продуктов мое поколение наслушалось в телевизионной передаче «Здоровье» и начиталось в одноименном журнале времен СССР. И что интересно, самыми вредными продуктами почему-то всегда оказывались те, которые к тому времени исчезали с прилавков по так называемым объективным причинам. Я два года своего ребенка клубникой не кормил, потому что она была главным аллергеном страны.
Это иногда даже как проявление заботы государства трактовалось.
«Миф — не идеальное понятие, и также не идея и не понятие. Это есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь, со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть бытие идеальное, но — жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность».
Мой дед был репрессирован в 1937, и это поменяло всю историю моей семьи, поменяло кардинально. Трудно сейчас сказать, верили ли тогдашние следователи НКВД в целесообразность своих поступков или просто боялись. Верили они в то что, чем больше революции лет, тем злее враги народа? Логика, честно говоря, странная. Из серии: «чем больше я травлю тараканов, тем злее оставшиеся». А может «трусливее» - это более точно? Одно ясно, что для энкаведешников «враги народа» были как «вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность».
«И вот, несмотря на всю абстрактную логичность науки, почти все наивно убеждены, что мифология и первобытная наука — одно и то же. Как бороться с этими застарелыми предрассудками? Миф всегда чрезвычайно практичен, насущен, всегда эмоционален, аффективен, жизненен».
«Миф насыщен эмоциями и реальными жизненными переживаниями; он, например, олицетворяет, обоготворяет, чтит или ненавидит, злобствует. Может ли быть наука таковой?».
Наша недавняя история говорит что может. История академиков Лысенко и Вавилова. История, в которой не быть марксистом, означало не быть ученым. Мичуринцы физически уничтожили вейсманистов-морганистов. И обеспечили тем самым себе замечательные лаборатории и кафедры, а сельскохозяйственной стране - серьезное отставание от мирового производства продуктов питания.
Есть и другой пример. Работы людей, специально обученных подведению под все на свете идеологической (мифологической) базы. Если кому попадались изданные в двадцатых годах уже прошлого двадцатого века работы Фрейда с марксистским предисловием, знают, что Фрейд в психологии был прямым наследником Маркса в философии.
Я не виноват. Там так было написано.
«Мифическое сознание совершенно непосредственно и наивно, общепонятно; научное сознание необходимо обладает выводным, логическим характером; оно — не непосредственно, трудно усвояемо, требует длительной выучки и абстрактных навыков. Миф всегда синтетически-жизненен и состоит из живых личностей, судьба которых освещена эмоционально и интимно ощутительно; наука всегда превращает жизнь в формулу, давая вместо живых личностей их отвлеченные схемы и формулы; и реализм, объективизм науки заключается не в красочном живописании жизни, но — в правильности соответствия отвлеченного закона и формулы с эмпирической текучестью явлений, вне всякой картинности, живописности или эмоциональности».
Коллеги, когда мы с вами рассказываем свою жизненную историю, мы ее как рассказываем - как ученые, или как просто люди? Клиенты, между прочим, тоже люди. Рассказывают свою историю как люди, а требуют от нас интерпретации как от ученых.
«Науку интересует не самое бытие, но теория этого бытия, формулы и законы такого неоднородного пространства. Миф же есть само бытие, сама реальность, сама конкретность бытия».
Как меня, так и моего клиента, когда нам кушать хочется, не очень интересует, какими рецепторами мы с ним чувство голода ощущаем, и от каких рецепторов пойдет чувство сытости. В теории все знают, что муж может к другой уйти. Когда это, не дай бог, происходит, все хотят узнать практику возврата любимого супруга с точки зрения «правильной теории возврата», вплоть до привораживания специальным приворотным зельем.
«Декарт есть подлинный основатель философского позитивизма. И вот оказывается, что под этим позитивизмом лежит своя определенная мифология. Декарт начинает свою философию с всеобщего сомнения. Даже относительно Бога он сомневается, не является ли и Он также обманщиком. И где же он находит опору для своей философии, свое уже несомненное основание? Он находит его в "я", в субъекте, в мышлении, в сознании, в "ego", в "cogito". Почему это так? Почему вещи менее реальны? Почему менее реален Бог, о котором Декарт сам говорит, что это яснейшая и очевиднейшая, простейшая идея? Почему не что-нибудь еще иное? Только потому, что таково его собственное бессознательное вероучение, такова его собственная мифология, такова вообще индивидуалистическая и субъективистическая мифология, лежащая в основе новоевропейской культуры и философии. Декарт — мифолог, несмотря на весь свой рационализм, механизм и позитивизм. Больше того, эти последние его черты только и объяснимы его мифологией; они только и питаются ею».
Почему я привел эту цитату? Потому что большинство из нас - картезианцы (последователи Декарта). Ведь именно с него началось фактическое разделение человека на человеческую (не божественную) душу и человеческое тело. И до сих пор медицина трагическую любовь пытается вылечить ингибиторами обратного захвата серотонина. Как будто кто-то точно знает, что любовь – это определенные рефлексы головного мозга, и поэтому к ней вполне применимы психотропные препараты. Может и так, тем более что помогает.
Может и так, но не точно так.
«Мне могут возразить: как же наука может быть мифологичной и как современная наука может основываться на мифологии, когда целью и мечтой всякой науки почти всегда было ниспровержение мифологии? На это я должен ответить так. Когда "наука" разрушает "миф", то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией».
Это трудно принять, но это правда. История науки изобилует примерами. До сих пор современная физика не знает что такое электрический ток. Известно только одно — он бьет, а его не видно.
«Миф — не гипотетическая, но фактическая реальность, не функция, но результат, вещь, не возможность, но действительность, и притом жизненно и конкретно ощущаемая, творимая и существующая».
Да коллеги именно так. Все мои действия подчиняются какой-то неизвестной мне целесообразности. То, что я творю – конечно же, реальность. А объяснения, поиски смысла действий? Увы, то, как я это объясняю – миф. Моя, уникальная, правда. И целые скопища наук, которые за меня пытаются меня объяснить. Начиная от экзистенциальной философии, заканчивая этологией, которая социальное поведение животных исследует. Я своей добротой горжусь, а мне говорят, что это один из способов выживания в социально организованном биологическом сообществе.
«Миф не есть сказка. Для кого — сказка? Для того, кто сам является мифическим субъектом, и сам живет этим мифом? Ничуть не бывало. Для мифического сознания как такового миф вовсе не есть ни сказочное бытие. Это — самое реальное и живое, самое непосредственное и даже чувственное бытие. Характеризуя миф как потустороннюю сказочную действительность, мы не вскрываем существа мифа, а лишь выражаем свое отношение к нему, т.е. характеризуем самих себя, а не миф».
Что пишет Алексей Федорович? Что - «верю - не верю» - не наука, а миф. Наука проверяет и доказывает. Даже если на книжке написано «Сказки», это еще не повод считать все там написанное неправдой. Потому что это - частное мнение того, кто это писал. А потом помните «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» А некоторые из нас, чтобы сделать быль — сказкой. Трудный это процесс - не верить, а проверять.
С небес Африканское солнце печёт,
Река, под названием Конго, течёт.
Подходит к реке пионерский отряд.
Ребята Фоме у реки говорят.
Купаться нельзя Аллигаторов тьма.
Неправда! — друзьям отвечает Фома.
Близка Аллигатора хищная пасть.
Спасайся, несчастный, ты можешь пропасть.
Но слышен ребятам знакомый ответ:
Прошу не учить, Мне одиннадцать лет!
Уже крокодил у Фомы за спиной.
Уже крокодил поперхнулся Фомой:
Из пасти у зверя торчит голова.
До берега ветер доносит слова
Непра... Я не ее... - Аллигатор вздохнул. И, сытый,
В зелёную воду нырнул.
Из очень любимого мной в детстве, Сергея Михалкова.
Цитирую по памяти
Одного случая на самом деле мало. Нужно было повторить эксперимент по исследованию реки Конго на наличие аллигаторов.
«Можно сказать, что миф, если выключить из него всякое поэтическое содержание, есть не что иное, как только общее, простейшее, до-рефлективное, интуитивное взаимоотношение человека с вещами».
«Вот человек плачет или смеется. Как мы это воспринимаем? Взглянувши на лицо человека, мы сразу, без всякого вывода, можно сказать, почти мгновенно схватываем это страдание или этот смех. В нас еще нет мысли о страдании, но мы уже точнейшим образом констатировали страдание этого человека. И не только констатировали, но уже и особенным образом отнеслись к нему, оценили его. Мысль же о страдании появляется уже в дальнейшем. Из этого можно видеть, как уродливы мифологические теории, кладущие в основу мифа то или иное интеллектуальное построение. И не только кратковременные и очень яркие явления так воспринимаются нами. Таково же наше восприятие и вообще всей и всякой чужой индивидуальности. Различное по глубине и широте прозрение в чужую психику и даже в ее судьбы всякий человек не раз встречал в жизни и в литературе, как бы ни старались некоторые уродливые теории отрицать непосредственность восприятия чужой психики. Но точно таково же и мифическое воззрение и прозрение в вещи. Миф тоже вырывает вещи из их обычного течения, когда они, то несоединимы, то непонятны, то не изучены в смысле их возможного дальнейшего существования, и погружает их, не лишая реальности и вещественности, в новую сферу, где выявляется вдруг их интимная связь, делается понятным место каждой из них и становится ясной их дальнейшая судьба».
Эта цитата очень важна для психотерапевта. Клиент ищет целостности, законченности события в таком виде, что бы ему была понятна его суть. Соединяет факты, по каким то своим правилам, которые для него выглядят как абсолютные законы бытия. «Меня нельзя обижать - это неправильно». «Со мной не может произойти ничего страшного, и если это произошло, значит, я чем-то провинился перед богами (космосом, мировым разумом, и.т.п.). И теперь надо просто увидеть знаки, которые подает мне мир и все исправить». «Я - особый человек столь важный для всех, что все всегда на меня смотрят. И поэтому когда у меня возникает паническая атака, это ужасно страшно и ужасно стыдно». Человеку плохо стало в метро, ему на помощь кинулись, а ему стыдно. Почему столь очевидный факт сочувствия вызывает желание от этого сочувствия спрятаться? И почему этот же самый человек жалуется на то, что никто ему не сочувствует, и никто его не понимает?
Есть и другая сторона в описании особого, мифического миропонимания.
Мы часто сталкиваемся с той или иной нашей попыткой рассказать клиенту, что он ошибается в оценке события. Когда это происходит, хотелось бы, чтобы терапевт понимал, что, наша оценка - точно такой же миф.
А нам кажется что это - наука. Точное наше знание. И только наш авторитет может на некоторое время поколебать его мифические построения, но не может изменить его личный способ построения внутренней мифической структуры события. Закономерности его мифологического мышления. И через некоторое время его личностная структура создает новый миф, который может быть столь же аффективно насыщенным и болезненным.
Особенно наглядно это видно у душевнобольных. Сверхценную идею можно на некоторое время поколебать, и никак иначе. Все вернется на свои места, с еще более аффективно насыщенной аргументацией.
«То, что мы называем обычным течением вещей, есть тоже результат некоего нашего мифического взгляда, так как и здесь вещи все же не даны в своих изолированных функциях и не даны как отвлеченные понятия, но мы видим некую их подчиненность тем или другим идеям, пусть не очень ярким и не очень глубоким».
И добавлю, часто неосознаваемым. Привычным. Подумаешь, снег пошел. Так зима же. А если зимнее пальто не модное? Тогда зима- источник серьезной тревоги, а снег этой тревоги неизбежный спутник. А дальше можно уже и о своей никчемности вывод сделать, и тихо спрыгнуть с девятого этажа на первый пушистый снег.
Резюме предыдущего
1. Миф не есть выдумка или фикция, не есть фантастический вымысел, но логически, т.е., прежде всего, диалектически необходимая категория сознания и бытия вообще.