Нулевой уровень. Психоэнергетическая доминанта в области копчика, заднего прохода и половых органов (иначе говоря, низ живота) олицетворяет собой инстинкт самосохранения.

Мировоззрение "обитателей" этого уровня в той или иной степени эгоцентрично. Из четырёх видов мышления преобладает абстрактно-дробное[225].Мир представляется им враждебным, поэтому они проявляют к нему недоверчивость. Близкие и доверительные отношения на этом уровне встречаются крайне редко. Про таких сказано: "беда обманщика не в том, что его могут обмануть, а в том, что он сам не сможет хоть кому-то поверить". Мышление тут самое смутное, "пятнистое". Речь изобилует расхожими штампами ("Не обманешь, не продашь", "Работа не волк, в лес не убежит", "надо взять от жизни всё – один раз живём" и т.п.), словами-сорняками ("блин", "короче", "как говорится") и обсценной лексикой ("бля", "шалава", "пидор" и пр. под.). В основе их отношения к Миру лежит обида, так как ко времени их появления в Мире, ничего не было приготовлено, поэтому они бывают социально опасны. Эта обида даёт им право брать у Мира всё, что они посчитают нужным. А это уже криминал.

Обижаться, ревновать, завидовать, хитрить, мстить тут считается нормой жизни. В особом почёте оказывается насилие. Принуждая кого-нибудь делать то, что ему не хочется, насильники получают удовольствие. Они активно ищут слабых для того, чтобы над ними поиздеваться. От социально опасных действий их удерживает только боязнь наказания. Стоит им заметить хоть какое-то ослабление внешней сдерживающей силы, насильники сразу же распускаются, наглеют. Посмотрите на этих казалось бы вполне приличных граждан, которые просто ходят рядом с вами по улицам городов и деревень, что-то покупают, о чём-то беседуют, где-то работают. Но откуда берутся мародёры в дни общественных беспорядков? Откуда берутся современные рабовладельцы? Кто подпитывает деньгами нашпигованные насилием фильмы и книги? Кто сделал бандита героем нашего времени?

Поэтическое творчество на этом уровне самое примитивное и косноязычное. Каких-либо технических изысков в нём нет. Выразительные средства минимальные. Очень много речевых штампов и необязательностей. Словарный состав очень беден, насыщен жаргонизмами. Тематика преимущественно бытовая. В стихотворных произведениях описывается всё то, что происходит в жизни авторов. Характерно для этого уровня признание достойным воспетия в стихах любого явления действительности.

Первый уровень. Доминанта в области живота над половыми органами олицетворяет инстинкт самообеспечения. Тут уже некий небольшой участок действительности освоен и обжит, можно чуточку успокоиться и оглядеться. Насельники этого уровня принимают мир как данность и терпят всевозможные неудобства и притеснения, приговаривая "что ж поделаешь". Обитатели этого уровня представляют из себя мирных простодырых хуторян. Это трудяги да работяги. Притязания их невелики и вполне удовлетворимы при помощи собственного труда. Почти всё их время тратится на обустройство и поддержание приемлемого уровня достатка. Главная их ценность – хорошо отлаженный быт: в комнатах чисто и уютно, погреб полон и кладовка доверху забита. После напряжённого трудового дня они не прочь спеть песню, разгадать кроссворд или поиграть в нарды. Юмор их незатейлив и в значительной части заимствован у кого-нибудь. Это основные потребители и хранители фольклора. Знания им нужны сугубо прикладные, чтоб сразу же применить их в быту. На них нацелены всевозможные журналы "для семейного чтения". Т.н. "застольные" песни особо ими почитаемы. Это тот самый "народ", который создаёт "народное творчество".

Второй уровень. Доминанта в области живота чуть ниже и выше пупка олицетворяет стадный инстинкт. Представителям этого уровня очень свойственно стремиться к поддержанию устойчивых отношений с членами своего сообщества. Для этого придумываются (а чаще стихийно складываются) особые ритуалы и метки, с помощью которых легко можно отличить "своих". Моду подхватывают и продвигают в основном представители этой доминанты. Тут процветает растительная жизнь под девизом: "Если мы вместе, то что же ещё желать?" Людям этого уровня присущи подражательность, коллективизм, уступчивость и доверчивость в пределах "своего" сообщества. "Чужие" ценности в худшем случае активно отвергаются, а в лучшем случае подвергаются осмеянию. Им свойственны совместные балдежи, тусовки и массовки, поэтому главные участники всевозможных развлечений и зрелищ – именно они. Творчество второго уровня порождает поп-культуру.

Поэтическое творчество "обитателей" этого уровня очень часто представляет из себя песни с преимущественно танцевальными мотивами. Словарный состав чуток побогаче, чем у текстов предыдущего уровня, при этом в них существенно меньше доля жаргонизмов. Зато тематика существенно уже. В основном это любовная лирика, бедная выразительными средствами, зачастую подражательная. Поскольку почти всё творится по готовым образцам, то удаётся избежать явного косноязычия.

Третий уровень. Доминанта в области солнечного сплетения. Порождает стремление к власти (инстинкт доминирования). Это уровень вождей. Люди с такой доминантой стремятся к лидерству, общественному признанию, известности, славе[226]. Их творчество больше проявляется в организаторской деятельности, в рекламе, в продвижении всевозможных "проектов". Поскольку "короля делает свита", то люди с этой доминантой большое внимание уделяют именно созданию своих свит. А затем уже эти свиты порождают волны шумихи и прочих броских действий, предназначенных для привлечения внимания общественности. "Обитатели" этого уровня обычно считаются с мнением общественности и не делают шагов, которые бы сильно шли вразрез с общественным мнением. Их бунтарские выходки при внимательном рассмотрении оказываются выражением мнения в чём-то ущемлённых общественных слоёв, лидерство в которых они таким способом намерены получить. Значительная часть песен в стиле "рок" создана в таком состоянии. Например, песни "Битлз" и "Машины времени" стабильно порождают отклик именно в области солнечного сплетения.

В поэтическом творчестве на этом уровне уже заметны оригинальные мысли, ирония, высказывания не столь прямолинейны и одномерны как на предыдущих уровнях. Заметна работа над формой, богаче арсенал выразительных средств. Тематика разнообразная, но сквозь это разнообразие часто проглядывает мотив преодоления, противостояния – в общем, нечто романтическое, боевое.

Четвёртый уровень. Доминанта в середине груди связана с материнским инстинктом. Чувства заботы, сочувствия и сострадания находят отклик именно здесь. Люди этого уровня уже способны на искреннюю самоотдачу, добровольное служение людям ли, стране ли, идее ли. Они внимательны к нуждам других живых существ, способны оказать им действенную помощь. Их жизнь проникнута пафосом бережения всего незрелого, неопытного. Они скорее защитники и заступники, нежели учителя. Поэтому часто им бывает легче сделать что-то самим, чем учить других самостоятельности.

Характерной особенностью этого и более высоких уровней является эмоция, которую я называю "досадой". Чтобы не возникло неверного понимания постараюсь объяснить что это такое. Представьте себе обстоятельства, которые вам хорошо известны и вы достоверно знаете, что и как надо в таких обстоятельствах делать. И вот некто предпринимает заведомо ошибочные действия. Вы спешите его переубедить, предлагаете другие способы действий, но ваш собеседник упорно гнёт свою линию и всё больше увязает в трудностях. И, хотя вы искренне хотите ему помочь, вы также хорошо понимаете, что всю меру неуместности его упрямства он должен осознать сам, на собственном опыте. Ему собственная неэффективность пока неочевидна. И вам досадно всё эти его барахтанья наблюдать. Приходится сдерживать свои сочувственные порывы, поскольку они не дадут вашему незадачливому собеседнику осознать забавность его барахтаний. Когда он признает свою неправоту, вы не станете с торжественным злорадством выговаривать "Я же предупреждал!", так как из-за его упрямства было упущено время, которое нечем восполнить. Теперь приходится утраивать усилия для того, чтобы вернуться хотя бы к начальным условиям. И всякая такая встреча с иллюзорной уверенностью людей в том, что они являются хозяевами положения и вольны куролесить по своему произволу, привычно будет вызывать эмоцию "досады".

Поэтическое творчество представителей этого уровня характерно стремлением передать в словах душевные порывы, всевозможные оттенки чувств и отношений. Поэтому и к выбору тематики своих произведений относятся избирательно – для того, чтобы начать творить, надо сначала самому пережить то, о чём хочешь поведать другим. И написать так, чтобы и в читателях пробудить такие же душевные порывы. Потому и арсенал средств применяется более экспрессивный, более действенный.

Пятый уровень. Доминанта в области от межключичной ямки до основания черепа. Тут проявляется отцовский инстинкт – стремление передать свой опыт, знания, навыки. Представители этого уровня стремятся не только проявлять заботу о других, но и обучить их самостоятельной жизни. Это учителя, наставники. Они стремятся найти достойных учеников, которым можно было бы без искажений передать свой опыт. Их жизненный принцип можно назвать "требовательным служением". Иначе говоря, они если и служат своим ученикам, то служат строго, создавая для них порой очень трудные жизненные обстоятельства, чтобы ученики смогли приобрести действительные навыки жизнестойкости. Так как передаче опыта предшествует его накопление, то нетрудно догадаться, что представители этого уровня не упускают возможности чему-то новому научиться. Они сознают себя встроенными в цепочку преемственности передачи опыта, и обучая других, учатся сами.

Для поэтического творчества представителей этого уровня свойствен ответственный подход к выбору тематики произведений. Достойным поводом для написания стихов бывают только какие-то очень важные события. Создаются произведения с целью не только донести до читателя свои прозрения, открытия, чтобы в читателе возник соответствующий душевный отклик, но и для того, чтобы направить их действия в правильном направлении. Произведения часто имеют иносказательный, притчевый характер. Содержание почти всегда преобладает над формой. Для столь сильного влияния на читателей требуется и соответствующий набор выразительных средств, который постоянно совершенствуется и пополняется.

Шестой уровень. Доминанта в области головы. На этом уровне особенно сильно проявляется познавательная потребность. Люди с этой доминантой отличаются сильно развитыми умственными способностями. Они наблюдательны, сообразительны, остроумны, изобретательны, проницательны. Принимая решения и осуществляя их, они учитывают множество существенных обстоятельств, от чего их действия кажутся представителям нижних уровней чуть ли не чудесными, но чаще странными и пугающими.

Их поэтическое творчество разнообразно по тематике и жанрам, хотя даже самые обыденные явления оказываются поданными так, что заставляют читателей задуматься о первоосновах бытия. Творят они раскрепощённо, смело, азартно. Они пребывают в непрестанном творческом поиске и склонны изобретать для себя всевозможные формальные ограничения, преодолевая которые творчески растут.

Седьмой уровень. Доминанта в области темени и выше. Представители этого уровня движимы прежде всего потребностью в самоопределении. Им очень нужно точно осознать своё жизненное предназначение. У представителей этого уровня обострённое чувство гармонии. Мир, в котором они живут, очень многомерен. Подобно тому как стрелка компаса поддаётся воздействию магнитного поля, так и представители седьмого уровня духовного развития поддаются воздействию "поля гармонии". Они очень экономны и эффективны в той деятельности, за которую берутся, поскольку умеют непротиворечиво сочетать множество обстоятельств с пользой для своего дела. Они каким-то способом ухитряются двигаться по равнодействующей всех "измерений" того Мира, в котором живут.

Поэтическое творчество представителей этого уровня отличается масштабностью тематики, так как для них интересны только самые глубинные первоосновы бытия. Любое, самое пустяковое событие, они воспринимают в масштабах Мирозданья. Арсенал выразительных средств у них велик и постоянно пополняется, хотя они нередко сетуют, что многое из пережитого ими в слова не вмещается.

Восьмой уровень. Доминанта над головой. Пока затрудняюсь сказать какой потребности он соответствует. Это уровень вечности. Тут есть всё сразу и всегда. Поэтому трудно куда-то и к чему-то стремиться. Это Мир неохватного простора и незыблемости жизни, Мир торжественной радости и глубины понимания причин всего сущего.

Исходя из этих соображений можно и кое-что ещё решить. Этот расклад на уровни, на мой взгляд, является самым надёжным критерием оценки любых людей и их произведений.

Вот вам критерий гениальностигениально всё, что сотворено на седьмом уровне.

Если бы я был самонадеянным, то и в этот раз сказал бы, что ВОПРОС ЗАКРЫТ. Только есть БОЛЬШАЯ проблема – мои наблюдения показывают, что представители первого уровня уровней не различают. Им кажется, что их собственные произведения ничем не хуже всех, созданных представителями более высоких уровней. Представители всех остальных уровней хорошо различают уровни, расположенные ниже своего, а уровни, расположенные выше кажутся им слипшимися. Объяснение очевидно – всё зависит от разрешающей способности органов восприятия. Так, люди с сильной близорукостью видят только то, что расположено ближе 10 см от глаз. Чем острее зренье, тем дальше и чётче видно. Поэтому, чтобы достоверно различать все уровни духовного развития, надо самому достичь хотя бы шестого уровня. Причём не достигать его от случая к случаю под воздействием внешних обстоятельств, а стабильно на нём пребывать. Тогда и способности окажется возможным подтянуть до уровня потребностей. Это очень важно! Ведь обычно люди кичатся своими способностями, объясняя свои стремления к их обретению какими-нибудь общественно приемлемыми мотивами, а свои истинные потребности стараются не афишировать. Чаще всего обладание способностями стремятся использовать для обретения превосходства, которое проявляется в стремлении к богатству, власти, славе. Иначе говоря, для удовлетворения "низовых" потребностей. Поинтересуйтесь данными этологии[227] и обнаружите, что в этих своих стремлениях люди ничем не отличаются от прочих животных. Впрочем и альтруистическое поведение, такое как забота о потомстве, животным тоже свойственно. Так что в проявлении душевных потребностей люди не оригинальны. Есть у животных и познавательная потребность, а раз так, то приходится признать, что и тут люди – те же животные, только более способные и – самое главное – обладающие культурой – преемственностью опыта между поколениями. Это позволяет многим обыкновенным людям пользоваться достижениями отдельных выдающихся представителей человечества. История человечества имеет немало примеров общественного упадка в случаях утраты такой преемственности между поколениями. Так, монгольские завоевания в 13 веке привели в упадок цивилизации, которые ко времени завоевания их монголами находились на более высоком уровне культурного развития. Современная глобальная цивилизация людей, не смотря на многие несомненные технологические достижения, движима в основном всё теми же плотскими потребностями. Если вдруг люди перестанут (допустим с завтрашнего дня) стремится к наживе, то развалится весь мировой рынок. Если люди перестанут вдруг стремится к власти, то развалятся государства. А если люди перестанут ещё и к славе стремиться, то рухнет весь зрелищный бизнес, который больше похож на мясорубку, чем на воплощение мечты о счастье[228] (это прежде всего эстрада, кинематограф и спорт). Обратите внимание на пристрастие людей к всевозможным рекордам. Соревнуются в разбивании арбузов лбом; в поднимании груза, привязанного к бороде; в жонглировании бензопилами; в поедании спагетти стоя на голове; не говоря уже об обычном спорте. Так и слышится за всем этим валом достижений звонкий голосок пятилетнего человечка: "Вот как я умею!"

Уж так повелось: исполненье желаний
С приправой призов и подарков на блюдце
Всё сущее жаждет. Но между делами
Не многих отвлечь удаётся словами:
Откуда желания ваши берутся?

 

В желаниях конкретизируются наши потребности. И пока не пресытятся твои низшие потребности, ты не обратишь внимания на любые самые великие духовные ценности, потому что они для тебя ценностями пока не стали. Показательны в этом отношении многочисленные притчи о "цветике семицветике", "шагреневой коже", "волшебном горшочке", "золотой рыбке", "волшебной лампе" и прочих средствах исполнения желаний. Представители первого уровня духовного развития заполучив "палочку выручалочку" сразу же попытаются заполучить огромную дубину, чтоб было чем крушить врагов. Потом подумают про "клёвый прикид", кучу денег и возможность их бесцельно прожигать. Если представитель второго уровня духовного развития получает доступ к такому средству, он будет с его помощью удовлетворять свои второуровневые потребности, а на удовлетворение прочих более высоких потребностей не замахнётся, ибо они в нём ещё не развились. Они охотней прочитают книгу Джуди Курьянской "Как найти мужчину своей мечты" или книги Маргарет Кент "Как выйти замуж" и "Как победить соперницу", чем "Хроники российской саньясы" Владислава Лебедько или
"Алхимию человеческого духа" Крайона.

К настоящему времени сложилось целое направление в литературе[229], создатели которого в своих книгах разглашают обывателям страшенный секрет древних магов – силу намерения. Вполне допускаю, что в этих книгах есть много здравых суждений и многие из их советов действительно действенны. НО. Это ещё один вариант "золотой рыбки". Хотя в этих книгах и провозглашается, что сначала надо стать добрей, научиться позитивно мыслить, а потом уже проявлять силу намерения, но народ, с детства привыкший к подобным увещеваниям, сразу стремится осуществлять свои сокровенные чаяния, перескакивая через ступеньки ученичества и прочие мелочи. Провозгласить-то люди могут что угодно, но осуществляться будут только их действительные намерения, которые определяются уровнем их духовного развития.

И они будут бормотать аффирмации и заклинания для того, чтобы стать богаче, знаменитее, влиятельней, поскольку в их понимании это и есть успех. Стремление иметь не более, чем тебе действительно необходимо для жизни, представители трёх нижних уровней всегда будут считать признаком умственной неполноценности. Стремление с помощью произведений искусства передать людям весть о существовании Иного Мира тоже не найдёт у них понимания.

Полагаю, это может помочь понять и ситуацию с вручением Нобелевских премий. Вадим
Кожинов проделав ряд сравнений сетует в своей книге "Нобелевский миф", что Шведская Академия лишь в одном случае из трёх присуждала премии писателям, которые и после присуждения оставались читаемыми. Вот что он пишет: "Исходя из очерченных выше фактов, едва ли возможно всерьёз спорить с тем, что решения шведской академии в 1901-1945 годах не соответствовали реальному положению в литературе, притом речь идёт о литературе на европейских языках (о литературе других континентов, а также России не приходится и говорить). Многие наиболее значительные писатели остались за бортом, а не менее половины лауреатов того периода к нашему времени уже прочно – и вполне заслуженно – забыты".

Мне думается, дело в том, что не все эксперты из Шведской Академии достигли шестого уровня духовного развития. Потому они не в состоянии различить действительно гениальные произведения от посредственных. Это если даже допустить, что они предельно честно и объективно пытаются оценить весомость и значимость того или иного произведения художественной литературы.

Предлагаемая здесь шкала, на мой взгляд, как раз и характеризует духовное развитие от самого зачаточного на первом уровне до полностью раскрывшегося на седьмом уровне. Духовный рост проявляется в самоопределении индивида в мире. На начальном уровне индивид чрезвычайно эгоистичен и эгоцентричен, недоверчив ко всему новому и незнакомому. Он полагает, что жизнь даётся только раз и надо за этот единственный раз побольше у мира урвать. Но чем дальше развивается его дух, тем больше других индивидов он признаёт "своими", тем больше доверия и приязни к другим индивидам в нём возникает. Если для индивида с неразвитым духом мир представляется враждебным и его собственный участок в этом мире очень мал, да и на него так и норовят посягнуть всякие враждебные силы, то индивид с развитым духом воспринимает весь мир как свой дом. Он обжил мир и принял его со всеми его противоречиями. Он уже не стремится у этого мира что-нибудь урвать, потому что это бы означало урвать что-то у себя самого. Если на нижних уровнях более заметно стремление к поглощению, захвату, порабощению окружающего, то на верхних уровнях духовного развития всё больше заметно стремление к излучению, к отдаче. По мере духовного роста в индивиде всё заметнее становится переход от разрушительных порывов к созидательным.

Встреча представителей разных духовных уровней хорошо показана в притче Тимура
Зульфикарова "Мудрость": "...Великий мудрец Омар Хайям совершал хадж в Мекку.

В пути он заблудился. Одинокий.

Ночь пришла – чужая ночь чужбины. Одинокая.

И тут великий шейх увидел огни и вошёл в убогий забытый Богом неказистый безвестный нищий тощий кишлак Хуш-Дора.

Навстречу Омару Хайяму вышел староста кишлака Хамид-Муйсафедд.

Он сказал:

– Ты цыган с белой пляшущей медведицей?.. А где медведица?..

Шейх сказал:

— Я Омар Хайям.

Тогда староста узнал шейха, упал на колени перед ним и взмолился:

– Великий шейх! Мудрец! Аллах привёл тебя в наш убогий безвестный кишлак! Все жители моего кишлака поклоняются тебе и знают наизусть твои вечные рубайяты!

О, как они будут поражены и рады, когда узнают, что сам шейх посетил их!

О, как рады будут мои бедные односельчане! Само солнце ислама средь ночи вошло в наш кишлак! О, велика милость Аллаха!

Тогда усталый сонный старый умирающий шейх сказал:

– Я рад, что меня знают и почитают в таком глухом кишлаке. Зови людей. Я скажу им о вечной мудрости скоротечного нашего мира.

Тогда Хамид-Муйсафедд радостно слепо сказал:

– Мы ждём цыгана с белой пляшущей медведицей. Сегодня свадьба у старшего моего сына Мастона Шерали и все жители кишлака там яро пьют едят смеются пляшут. И они не
смогут прийти к тебе, шейх. Может быть, ты пойдешь на свадьбу сына моего, шейх?

Тогда Омар Хайям сказал:

– Хамид-Муйсафедд, блаженный отец блаженного сына Мастона Шерали. Вы ждете цыгана с белой медведицей, а пришёл мудрец с божьим словом... Жаль!..

Но свадеб и похорон и цыган с медведицами много было и много будет в твоем богозабытом кишлаке. А мудрец уж никогда не забредёт в кишлак твой, блажен­ный Хамид-Муйсафедд.

Прощай. Пусть будет много сыновей у сына твоего. Дай Ал­лах. Прощай.

И шейх ушел в ночь навек.

...Цыган с белой пляшущей медведицей – это кромешная ночь с падучей звездой?.. А?..

Зачем мудрость безвестному кишлаку иль кишащему много­людному граду?

И без мудрости рождаются радуются совокупляются и уми­рают люди.

А с мудростью приходит печаль как с осенью жёлтый груст­ный лист.

Зачем печаль человекам? Если есть цыган с белой пляшу­щей гулливой медведицей?

И шейх шёл в ночи печальным бездомным сиротой ибо нет дома отчины гнезда у мудреца как нет дома гнезда отчины у ветра. Да!..

И лишь Аллах был с ним.

И ночь.

И падучая рассыпчатая звезда."[230]

 

Этот пример убедительно показывает почему "читаемость" не может применяться как надёжный показатель качества литературных произведений. – А не среагируют, не срезонируют читательские массы на приход "мудреца с божьим словом"(!) ведь рядом есть куда более понятные и доступные "пляшущие медведицы". Поэтому чрезвычайно велика вероятность того, что самыми читаемыми будут не самые гениальные произведения, а самые созвучные публике.

Думается, что Борис Стругацкий слишком оптимистически оценивает людей, утверждая, что "есть одно обстоятельство – правда, очень важное: существует сколько угодно почитателей Пруста, в детстве упивавшихся Луи Буссенаром, но не существует совсем людей, вкусивших от Великой Литературы и перешедших вдруг (в здравом уме и трезвой памяти) на низкопробное чтиво. Возможно, это единственное ОБЪЕКТИВНОЕ доказательство существования высокой и низкой литературы".[231] Ведь неразвитые духовно читатели вкушая Великую Литературу не замечают её великости. Они запросто могут вкушать Великую Литературу вперемежку с Невеликой. И вероятность того, что Невеликой будет отдано предпочтение, очень велика. Всё как в басне И. Крылова "Осёл и соловей".

Теперь мне представляется уместным чуть отступить от литературной темы и предоставить слово Раймонду Халлу: "Как литератор, журналист, я имел неограниченные возможности изучать пружины действия цивилизованного общества. Работая над своими статьями и очерками, я исследовал механизм государственного аппарата, промышленности, торговли, образования, искусства. Я беседовал с представителями многих профессий и специальностей, стоящими на самых различных ступенях общественной лестницы, и внимательно выслушивал их мнения.

Я обнаружил, что, за малым исключением, люди выполняют свою работу кое-как. Повсюду неистовствует и торжествует некомпетентность.

Я был свидетелем того, как архитекторы-планировщики руководили строительством города в пойме большой реки, где он был обречён на периодические затопления.

Совсем недавно мне довелось прочитать о том, как на одной английской электростанции рухнули три гигантские башни-градирни: каждая обошлась в миллион долларов, но не могла выдержать хорошего порыва ветра.

Я с интересом узнал, что по окончании сооружения закрытого бейсбольного стадиона в Хьюстоне (штат Техас) было обнаружено, что как раз в бейсбол играть там нельзя: в солнечные дни блеск стеклянной крыши слепит игроков.

Я заметил, что изготовители бытовых приборов, как правило, рядом с магазинами открывают ремонтные пункты в предвидении того (и это подтверждается практикой), что многие из их изделий выйдут из строя ещё до истечения гарантийного срока.

Наслушавшись жалоб бесчисленных автомобилистов на неисправности в новых машинах, я не удивился, узнав, что примерно у каждой пятой автомашины, выпущенной за последние годы крупнейшими автомобильными фирмами, были обнаружены серьёзные производственные дефекты.

Пожалуйста, не считайте меня желчным ультраконсерватором, который поносит современных людей и современные вещи только за то, что они современны. Для некомпетентности нет границ ни в пространстве, ни во времени"[232].

Лоуренс Питер в своей книге "Принцип Питера" после рассмотрения многочисленных фактов отмечает: "Со временем я заметил, что все эти случаи имеют одну общую черту. В результате повышения компетентный работник становился некомпетентным. И я понял, что рано или поздно это может произойти с каждым служащим в любой иерархии"[233]. В итоге получился такой вот Принцип Питера: В иерархии каждый служащий стремится достичь своего уровня некомпетентности. Иначе говоря, если работник хорошо что-то делает, его повышают в служебной иерархии до тех пор, пока он не достигнет предельного уровня, на котором уже окончательно перестаёт понимать что и как надо делать. Тут-то он и застревает до скончанья дней. Л. Питер назвал его "уровень конечной остановки".

Не открою секрета, если скажу, что каждый карьерист стремится подняться на самый высокий пост в иерархии невзирая на уровень собственной компетентности. Да и безо всяких иерархий – люди запросто берутся решать дела, в которых мало что смыслят. Рассуждают, например, о любви, о Боге, о поэзии, создают семьи, рожают детей, выбирают правителей с жутковатой уверенностью в своей компетентности, каковую совсем нечем подтвердить.

"Естественно, на практике редко встречаются системы, в которых каждый служащий достиг своего уровня некомпетентности. В большинстве случаев что-то всё же делается для достижения официально провозглашённых целей данной иерархии. Так вот: Выполняют работу те служащие, которые ещё не достигли своего уровня некомпетентности"[234].

Л. Питер обнаружил, что "для большинства иерархий сверхкомпетентность гораздо вреднее некомпетентности. Обычная некомпетентность, как мы уже видели, не служит причиной увольнения, она лишь преграда для повышения. Сверхкомпетентность часто приводит к увольнению, поскольку она подрывает иерархию и, таким образом, нарушает первую заповедь всякой иерархической системы – иерархия должна быть сохранена любой ценой.

<>Служащие, принадлежащие к двум крайним группам – сверхкомпетентным и сверхнекомпетентным, в равной степени подвергаются изгнанию. Таких обычно увольняют вскоре после того, как их наняли, и по одной и той же причине: их деятельность подрывает иерархию. Отбрасывание крайностей называется иерархической прополкой"[235]. (Тут на память приходят сталинские репрессии.)

Давайте-ка теперь прикинем в уме: представителям каких уровней духовного развития так важно занимать высокое место в служебной иерархии? – Такая карьерная гонка может увлечь только тех, в ком есть сильное стремление к власти. Стремящиеся к славе и богатству вполне могут использовать власть для личного обогащения и прославления. Показываю пальцем – это представители первых трёх уровней. Понятно почему им ненавистны сверхкомпетентные сотрудники – ведь на их фоне заслуги некомпетентных карьеристов выглядят очень блёклыми, смехотворными ("Ты виноват уж тем, что слишком ярко сияешь!" – подобные выталкивают неподобных). Господа стихотворцы и госпожи стихотворицы, руку на сердце положа, признайтесь: неужто вас сильно обрадует сосуществование в вашем ЛТО или творческом союзе с людьми, которые играючи делают то, на что вы тратите годы упорного труда?

Но Л. Питер обнаружил и аномалии, которые назвал "уклонением Питера": некоторые сотрудники изобретательно прикидываются простачками и ведут себя так, будто уже достигли своего "уровня конечной остановки". Они всячески избегают повышения, которое потребовало бы от них переучивания и больших затрат времени и нервов при выполнении обязанностей на более высокой должности. Прямой отказ от перехода на более высокий в иерархии пост очень часто воспринимается руководителями как бунт и влечёт за собой какое-нибудь наказание в отношении строптивого сотрудника. И "эти служащие избегали продвижения, не отказываясь от него, <> а сумев поставить себя так, что им вообще не предлагают повышения. Таков верный способ предотвращения повышения, в нём залог здоровья и счастья на работе и дома. Название ему – симулируемая некомпетентность"[236]. (Последователи Карлоса Кастанеды наверняка усмотрят в "симулируемой некомпетентности" проявление "контролируемой глупости".)

Вопрос: представителям каких уровней духовного развития так не важно занимать высокое место в служебной иерархии? –Представителям уровней с четвёртого и выше. Но это не означает, что им безразлична собственная компетентность. Просто они чётко различают иерархию формальную, должностную и иерархию неформальную, профессиональную. Можно самостоятельно освоить компьютерную грамотность или верховую езду и не получить за это ни дипломов, ни сертификатов, которые бы документально подтвердили твои умения. А можно подкупить преподавателей и экзаменаторов, которые выдадут тебе и диплом, и сертификат, но так и не овладеть указанными в документах умениями. Формальный подход делает упор на компетенции, а неформальный – на компетентности. Компетенция – это круг полномочий, описываемый в должностной инструкции. Компетентность – это уровень умений и знаний, уровень профессионализма. В формальных иерархиях важно официальное признание, погоны, мундиры, должности, дипломы и прочие знаки отличия. В иерархиях неформальных главное – действительный уровень мастерства проявляемый в деле. И тут очень важный вопрос возникает – вопрос о МЕРЕ: как можно измерить уровень мастерства?

Представители верхних уровней духовного развития (от четвёртого и выше) отдают предпочтение неформальной иерархии, в которой учитываются действительные, измеримые достижения. Представителям нижних уровней духовного развития милей формальные иерархии, в которых за каждой должностью уже закреплены права и обязанности. В идеале компетенция должна совпадать с компетентностью. Это значит, что на всех должностях в формальной иерархии должны пребывать специалисты, которые и в неформальной иерархии занимают места, соответствующие местам формальной иерархии: ученик должен уметь учиться, учитель должен уметь учить, мастер должен уметь мастерить, управленец должен уметь управлять, музыкант – музицировать, поэт – поэтизировать.

На примере превращения духовных учений в религии попытаюсь показать как неформальные иерархии превращаются в формальные. Поначалу есть всего-то один человек, имеющий ЧТО сказать людям. Потом у него появляются ученики, последователи. Их отношения очень неформальны, обусловлены наличными обстоятельствами. И всякий раз в изменяющихся условиях действия Учителя оказываются соответствующими этим условиям, подстраиваются под них. С простолюдинами он общается иначе, нежели со жрецами или вельможами. Учитель неизменно помнит только о цели общения, остальное изменчиво. Он создаёт обстоятельства, в которых ученики получают собственный опыт – вот и всё обучение. Нет ещё ни должностей и ритуалов, ни учебников, ни храмов, ни священных писаний. Всё очень непосредственно и живо.

Но вот уже кто-то пытается запомнить и запечатлеть деяния Учителя. Возникают предания, писания, догматы. Ученики, не успевшие в полном объёме воспринять новое Знание, истолковывают его неточно, усечённо. Через тексты тем паче трудно передать сокровенную суть Учения. Зато быть приверженцем Учения становится всё более выгодно. Возникает формальная иерархия, должности, ритуалы, храмы и т.п. Учение – простое и ясное в прямой передаче – передаваемое через посредство текстов, обрядов, преданий и п.п. – всё более искажается и вырождается. Так Учение всё больше социализируется, врастает в плоть общества и превращается в Религию.

Учитель в религиозном изложении утрачивает человеческие черты, обожествляется, превращается в некую безжизненную схему. Его образ канонизируется. Его учение догматизируется. Теперь к нему просто так не подступишься – между обычным человеком и древним Учителем оказывается посредник – огромный паразитический нарост в виде формально-бюрократической иерархической религиозной организации. Искажённое Учение является орудием этой организации, обеспечивающим ей средства к существованию и росту. Вербовка новых приверженцев заменила духовное совершенствование. Оголтелое миссионерство пришло на смену терпеливому взращиванию в учениках их собственного духовного опыта. Появление новых Учителей, способных отвлечь паству от религиозных догматов, воспринимается формальной иерархией очень опасливо. Возникают газаваты, крестовые походы, инквизиции. Мечты о светлом будущем воплощаясь порождают кровавые диктатуры.

Но всякий раз появляется кто-то напоминающий о единственном пути – Пути духовного совершенствования. От ислама отпочковывается суфизм, от христианства – розенкрейцеры, от индуизма –йога, от буддизма – дзен. Вместо стремления к безотлагательному удовлетворению своих мимолётных желаний возникает стремление понять причины возникновения желаний. Вместо "КАК?" всё чаще звучит "ПОЧЕМУ?" Вместо овладения технологией удовлетворения желаний некоторые люди стремятся понять природу желаний вообще и своих желаний в частности. Я ЕСТЬ ТО, ЧТО Я ХОЧУ.

Вернёмся к поэзии. Тут тоже вполне различимы формальные и неформальные иерархии – союзы писателей, литературно-творческие объединения, звания "народных" и "заслуженных" деятелей искусств. Есть регалии в виде лауреатских званий и государственных премий. В советский период при оценке мастерства писателя обязательно учитывалось членство в КПСС. Но народ невзирая на формальные иерархические погоны тянется почему-то не к стихам члена КПСС с 1950 г. Андрея Деменьтева, а к песням официально опального Владимира Высоцкого. Потому что в неофициальной народной иерархии официальная опала – это знак признания. Зная это, особо сообразительные конъюнктурщики нарочно обостряют отношения с официальной властью для того, чтобы заслужить сочувствие народа.

Формальные иерархии догматичны и негибки. В них вообще не предусмотрены процедуры концептуальных обновлений. Открытия и изобретения тут считаются невозможными. Поэтому новым знаниям так трудно прорастать сквозь затвердевшие глыбы инструкций, предписаний и постановлений. Ведь зачастую эти новые знания ведут к созданию новых способов работы, намного более производительных, чем те, что утверждены предписаниями и инструкциями. Появится такой обновляльщик и своими действиями покажет неэффективность и бесполезность всей формальной иерархической махины. А это уже претензия на сверхкомпетентность. И защищающаяся от такой угрозы формальная иерархия включает механизм "иерархической прополки".

Если кого и устраивает отсутствие чётких признаков для различения "хороших" и "плохих" стихов, так это тех, кто уже "хорошо устроился", тех, кто уже "попал в обоймы". Если обозреть бытиё русской поэзии за последние 300 лет, то с течением времени вполне заметен становится уклон в сторону разрушения и формы и содержания. А "выдающесть" таких творений оценивается как раз по признакам изничтоженности содержания и формы, которые определяются, разумеется, только интуитивно! – налицо признаки вырождения.

Под влиянием европейской поэзии нынче в русскую поэзию особо активно проникает мода на бесформицу и бессмыслицу. Пока эта мода затрагивает только малый краешек массива русскопишущих стихотворцев, в основном кучкующихся вокруг "толстых журналов", часть из которых явно нацелена на "авангардизацию" русской поэзии. И я в этом вижу их очевидную реакционную и деградационную роль. "Толстые журналы" – кто пассивно, кто активно – убивают русскую поэзию. Хотя, они, конечно же, искренне ратуют за прогресс. Только понимают его своеобразно. А, поскольку у них нету сколько бы то ни было осознанных признаков "хороших" и "плохих" стихов, то наряду со стихами вполне приличными по качеству, публикуют и всяческую порубленную на строки словесную "шелуху".

Чтобы не быть голословным, приведу ряд примеров (кое-где в скобках снабжённых моими примечаниями):

Распну пиджак посреди крыльца.
Поиграю углами лица.

В ком ни души — два угодья в том:
теплынь, чабрец, чернозём.

Уснула кошка — мордочка в паутине.
Сизым колером по холстине

ночь прошлась. Вполоконца свет.
Пиджака-то у меня нет.

(Олег Завязкин "Арион" 2007, № 1)

Здравствуй, племя!

— Ты, такая нежно­молодая,
Тоненькая, стройная такая,
Ты скажи, в детали не вникая:
Где взяла словечко прохоря?

— Я­то? Откровенно говоря,
Вычитала у Бродского.

— Так и думал.
Ну хорошо, чего стоишь, пошла вон.

(Дмитрий Сухарев "Где цвёл Чимган" Стихи "Знамя" 2002, № 3)

Бомбистка из темницы
выходит не одна.
С нею две косицы,
седющие. Бледна

косица та, что слева
свисает с головы.
А правая, как Ева
румянее травы,

косматной подле входа
в темницын углегаз.
Бомбистка с огорода
двинулась в Кузбасс.

(Олег Асиновский "ЛИМБ - журнал современной поэзии", 2002 №12)

Хобби

Развожу солнечных зайчиков,
собираю белых мух;
меняю белых мух
на солнечных зайчиков.
На мелочи не размениваюсь.

(Наталья Никулина "Новая Юность" 2009, № 2(89))

Троллейбус Сапгира

троллейбус в котором умер Сапгир
всё бегает по Долгоруковской и Кольцу

на коричневом сиденье где он упал подбородком на грудь
юная парочка склеилась поцелуем

распаренная толстая баба с кошёлкой
косится на молодых

круглолицый с кроссвордом
дремлет как и тогда у окошка

обернулась: ах какие глаза у девчонки!
стеклянный барак на колесах катит в будущее

“оплачивайте за проезд”
“приготовьте билетики”

(Алексей Алёхин "Новый Мир" 2005, № 10)

(Поскольку моя книга рассчитана не только на корифеев грамотности, считаю нужным пояснить. Тут есть фраза “оплачивайте за проезд”, которая не соответствует литературной норме. По-русски будет либо "оплачивайте проезд", либо "платите за проезд". Разумеется, люди, грамоте учёные, сразу улавливают что к чему в этом тексте. Зато неграмотные могут принять всё за чистую монету, и в дальнейшем так и будут говорить, ссылаясь на солидный журнал – мол, “оплачивайте за проезд”.)

Но если поёт Хворостовский – в зале
ликует и льётся русская речь,
та, что Анна велела сберечь, (тут так неуклюже смотрится это "что", где надо бы вставить "которую")
та, что искала путей на вокзале,
та, что топила горе в бокале,
и выживала в аккордах рояля,
и в звуках волшебных флейт,
и лейтмотива – “Ты помнишь, Алёша...”
О, драгоценная ноша –
под небоскрёбами русская речь.
2007
(Год русского языка)

(Валентина Синкевич "Новый Журнал" 2007, № 248)

 

Ну, вот – без малейшего усилия насобирал этих поделок. В которых – хоть тресни! –
поэзии не нахожу. Это – игра в поэзию, игра в литературу. Конечно же, попадаются и хорошие выразительные стихи (Такие как "Ты не пишешь день" Виталия Владимировича Дмитриева ("Сибирские огни" 2009, № 8)), но такой разнобой в уровнях печатаемых стихотворений отчётливо указывает на отсутствие сколько-нибудь продуманной и выверенной системы критериев у редакций "толстых" журналов. Планки-то практически никакой и нет!

Вся вышеприведённая продукция запросто попадает в разряд "нуичтошной". Ну, пустышки же это! Чтение подобных текстов уж точно читательский вкус не разовьёт. Но случаются и исключения, которые оправдывают хоть как-то существование оных журналов. С удовольствием привожу стихотворение Ирины Сурниной ("Сибирские огни" 2008, № 2), в котором рельефно, выпукло, зримо выписаны и пейзажи, и люди, и характеры. Причём сделано это очень лаконично, чётко и в то же время прочувствованно:

Ленточный Бор
Я играю на скрипке.
Зимой. Под проломленной крышей.
На меня осыпаются
Известь и снежная пыль.
Коченею. Сижу,
Не пытаясь заглядывать выше.
А внутри прорастает
Алтайский забытый ковыль.
Наливается солнцем,
От зноя звенит облепиха.
И приклеенный к небу
Распластанный кобчик плывёт.
И в озёрной воде, в камышах
Оглушительно тихо.
И дорога горячим песком
Никуда не зовёт.
А распаренный бор
Истекает смолою и светом.
Сыроежки червивы —
Давно не хватает дождей.
— Дядь Серёж! Поделись
Ты своим промысловым секретом!
Где находишь грибы?
Столько белых в ведре и груздей!
Но Серёга молчит.
Лишь угрюмые брови отпустит,
И не то чтоб улыбка,
А хитрое что-то мелькнёт.
Он в своих сапожищах
Идёт, не задевши и кустик.
А немного пройдя,
Нам на землю волнистую ткнёт.
И разрыв бугорки,
В земляной перегнойной прохладе
Торопливо срезаем,
И мама ко мне их кладёт.
А Серёга, как лось,
Продирается первым в отряде.
Пот щекочет. Устали.
Но он всё упрямо идёт.
А под вечер ушицы поев
И махнув самогонки,
Тощий дядька сидит у костра и
Туды-т твою вошь!
— Эй вы, курицы! Спите? —
Блеснут из металла коронки.
Тётка буркнет спросонья:
— Ведь сердце! Напьёшься — помрёшь!
Бор гудит корабельною
Тёмною, жуткою качкой,
И вслепую, тревожно шумя,
Подступает. Боюсь.
Тот ко мне:
— Ты, Ирок,
Так и будешь ходить холостячкой?
Двадцать лет!
— Дядь Серёж!
Я сама, если надо, женюсь!
А тяжёлые искры
Взлетают до кряжистых веток
Двух сосновых старух,
Что насеяли здесь молодняк.
И в рассаднике звёзд
Ни на что не отыщешь ответа.
Поскорее бы завтра
В обычном обличии дня!
Только ночью луна
За собою потянет в дорогу.
Выхожу я одна
На холодный песок голубой.
Но меня потеряли.
И я возвращаюсь в берлогу,
И влезаю в палатку
Туманной своей головой.
В ней пасутся на звёздах
Хрустальные лёгкие кони
И лоснится луною
Озёрная, жирная гладь.
Чьи-то тёплые ноги,
Бока задеваю, ладони.
Наконец добралась,
Хоть и тесно, но всё-таки — спать.
А под утро поёт
Одинокий солист комариный.
Но неравные силы:
Прихлопнешь — вступает другой.
И холодное солнце
Цветёт золотою малиной.
Ледяная роса,
И родители здесь под рукой.
Что случится потом?
Двадцать лет — пустяковые сроки.
От пожара однажды
Обуглился ленточный бор.
Загулял дядь Серёжа,
И сердце устало у тётки.
Попивала — и приступ.
Теперь на Песчаном бугор.
Только я всё играю.
Стареет на холоде скрипка.
Протираются струны
И волос редеет в смычке.
А хрустальные кони
Проносятся вечером зыбко
И за озером тают
В счастливом своём далеке.

Но кроме, в общем-то безвредных, балластных, "нуичтношных" стихотворений есть ещё и куда более опасные, целенаправленно разрушительные. На читателей, привыкших доискиваться смысла в предлагаемых им писателями текстах, совершается нападение. Заключается оно в том, что смысл им как бы обещается, в каких-то строках вроде бы ясен, но в дальнейшем куда-то девается. Смысл в таких произведениях как бы "мерцает". Как тут:

Горизонт

Что-то отпущено. Конец,
его же конец
в тщании реального предгрозья. Пелози,
дальше никто не может смотреть.
В кишлаках или в Червиньяно-дель-Фриули
зов не сходит с нулевой отметки.
Логос изменил одного мужчину, который
не изменил мир, – логос не изменил мир.
Снятие с креста в большом селении,
поощрённое солнцем, и матери на задней сцене
даётся романский приют с Грациэллой. Корабль
подплывает к дыханью,
но всё прощает всё:
это пальма (слова Ибн Умара)
или невод для грядущей неги.

(Шамшад Абдуллаев)

 

На мой взгляд, дело в том, что авторы подобных текстов и не пытаются что-то важное сообщить читателям. Они не пытаются приобщить читателей к своим открытиям. Они стремятся читателей победить. Нечто подобное пытаются проделать со зрителями фильмы Федерико Феллини. Его фильмы кусковаты, лоскутны, мозаичны. Такое диссоциативное мышление, несвязность картины мира являются признаками шизофрении. Кто-то и впрямь бредит, галлюцинирует, а кто-то целенаправленно, сознательно имитирует и то и другое. В обоих случаях читателю если и удаётся выловить смысл таких продуктов творческой деятельности, то заключается он в том, что авторы и не ставили себе задачи что-то осмысленное передать читателям. Но есть и ещё один вывод, который может сделать читатель: "я, наверно, недостаточно умён для того, чтобы это понять". Вслед за таким выводом следует ожидать в лучшем случае снижения самооценки, в худшем – разрушение целостности личности. Стремятся победить читателей и авторы детективных романов, в которых от читателей утаиваются какие-то важные обстоятельства, а они-то, простаки, полагают, что с ними играют честно. В итоге главным злодеем оказывается (по прихоти автора) то действующее лицо, которое было трудно в чём-либо заподозрить. Действия участников литературных событий зачастую никак не мотивированы, подвержены причудливым авторским прихотям. Столь же нечестно играют и создатели фильмов, которые прямо-таки дразнят незадачливых зрителей загадками, всевозможными ложными сюжетными ходами, цель которых в итоге сводится к одному – доказать зрителю, что он дурак. Это и означает "победу". Поскольку игру затеял автор, то он и оставляет за собой право по ходу дела менять правила игры, не оповещая других игроков (читателей, зрителей) об этих изменениях. Читатели-то думают, что вот, мол, игровая площадка, вот – правила, вот – игроки, не подозревая, что правила игры другие, что цель игры не разгадка запутанной интриги, а унижение его, читателя, человеческого достоинства ("А вот и не догадался – бе-бе-бе!").

После знакомства с такими произведениями складывается впечатление о психической ущербности их авторов. Главный мотив всех этих, претендующих на элитарность, творений чрезвычайно примитивен – я докажу, что ты хуже меня.

Напомню тираду возмущённого А. Пушкина из переписки с П. Вяземским: "Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе"[237].

Полагаю уместным вставить тут пояснение о "чувстве зависти".

Чёрная зависть Белая зависть
Обидно от того, что кто-то меня в чём-то превосходит. Хочется опустить его до моего уровня, а ещё лучше на самое дно. Хочется доказать ему, что он такой же как я или хуже меня. Хочется насладиться созерцанием его унижений. Вызывает восхищение умение других делать что-то лучше меня. Хочется подняться до их уровня, перенять у них умения, научиться у них мастерству. После обретения мастерства остаётся чувство благодарности к своим учителям и предшественникам.

Думается, что именно о людях, обуреваемых чувством чёрной зависти, и писал А. Пушкин в цитированном письме. Читатели наверно уже догадались, что чёрная зависть – чувство низовое. Представителям трёх первых уровней оно очень свойственно.

Есть такой розыгрыш: на обочине дороги лежит картонная коробка. Так и просит, чтоб её кто-нибудь пнул. А в коробке булыжник. Пнувший взвизгнув от боли начинает ругаться на придумщиков такого розыгрыша, а потом, слегка покумекав, возвращает булыжник в коробку, позволяя тем самым испытать кому-нибудь ещё эти, только что пережитые им самим, эмоции. Вот люди осуждают терроризм, призывают власти ещё шибче вести с ним борьбу, а сами-то себя небось паиньками считают? Но ведь подобного рода розыгрыши мало чем от терроризма по сути отличаются. Мине всё равно кто на ней подорвётся – свой или чужой. И коробку эту может пнуть и враг, и друг того, кто её на обочину положил. А может и просто о неё в темноте споткнуться. Авангардное искусство столь же террористично. Творец соорудит гирлянду из консервных банок, из экзотических слов, из цветовых пятен, не обременяя себя вкладыванием в своё творение хоть какого-то смысла, передоверяя потребителям своего искусства эту трудоёмкую работу. Это они – потребители – должны поднапрячься и углядеть – домыслить – какую-нибудь содержательность в нагромождениях бессвязных элементов, оказавшихся рядом единственно по прихоти творца. Пусть их – потребителей – психика плавится от натуги, пусть их мозги подрываются на этой бессмысленной мине.

А если у потребителя что-то не получится, то автор его же и обвинит. В словах о том, что "в Адаме все согрешили" и, стало быть, все люди грешны и, следовательно, виноваты – тоже содержится нападение. Ребёнок ещё не родился, а он уже виноват. Нападение содержится в словах "подобное притягивает подобное". Во внедрении этой мысли особенно преуспел Валерий Владимирович Синельников:

"Подобное притягивает подобное. Если наша мысль агрессивна, то и события создаются неприятные и болезненные. Если мысли созидательные и несут в себе добро и любовь, то они воплощаются в реальность, которая приносит нам только приятные переживания". <> "Если вам что-то не нравится в других людях, то это обязательно есть внутри вас, в вашем подсознании"[238]. В одном из своих длинных стихотворений я попытался эту мысль прояснить. Вот кусочек текста, связанный с обсуждаемой темой:

Что льнёт подобное к подобному,
Вам всякий сплетник разъяснит:
Коль вас ругают не по-доброму,
То приглядитесь поподробнее
К себе – отыщите магнит!

Коль окружён хмырями хмурыми –
В тебе такая же черта.
Раз дураки пристали с дурами,
То, значит, с ними ты на уровне,
То и в тебе есть чернота.

Неужто зайцы с куропатками
Столь нашпигованы враждой,
Что злых охотников с собаками
Влекут они, чтоб пав десятками,
Стать для убийц своих едой?

Но что-то слабо в это верится…
Не убедителен укор.
Другая к фактам ближе версия:
Коль зверь какой-то рядом вертится,
То просто зверя манит корм.

"Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать". Хищники охотнее нападают как раз на тех, от кого меньше всего ожидают агрессивной защитной реакции. Слабые и беззащитные притягивают их гораздо сильней, чем столь же свирепые и опасные, как сами нападающие. И чернушники очерняют жизнь мирных граждан не потому, что она такая чёрная, а именно потому, что светлая. И вот от того, что у кого-то жизнь удалась, а у чернушников не удалась, оным чернушникам становится невмоготу. Зависть чёрная мучает. И хочется этим счастливчикам житуху-то попортить. Особенно много скопилось таких завистников на первом уровне духовного развития. Многие из мировоззренческих идеалов представителей этого уровня заявлены в песне Ивана Кучина "Сосед".

Сосед мой – дрянь,
Мне зла не хватит,
такая рань,
а он горбатит.
И в рот зимой
кидает сливы,
почто не в мой?
Несправедливо!

Всё б ничего,
но давит жаба,
ведь у него
такая баба!
Вся из себя,
как кружка пива,
И не моя,
несправедливо!

Припев:

А джаз играет, не кончается,
А жизнь ведь только начинается.
И мне пожить ведь тоже хочется,
Ну а сосед? Сосед допросится!

В большой избе
сосед жирует,
Живёт себе
и в ус не дует,
И джаз-музон
врубает вшивый,
Что ж не шансон?
Несправедливо!

И как-то днём,
хлебнув компота,
Подпёр я лбом
его ворота.
И говорю –
"Живёшь красиво,
А я гнию!
Несправедливо!"

Он от души
ругнулся матом,
Сказал – "пошли",
и дал лопату.
"Нароешь ей
сокровищ – дива,
И всё окей,
всё справедливо!"

И как пигмей
её держу я,
И вижу в ней
мурло буржуя.
Неужто ль я за ваши сливы,
Продам, что в жизни справедливо!

Нетрудно заметить, что персонаж, от имени которого ведётся повествование НЕПОДОБЕН "соседу". Не смотря на это он настойчиво притягивается к трудолюбивому зажиточному "соседу". Именно из-за того, что "сосед" очень уже выделяется. Если кому-то и такого объяснения мало, то давайте уж доведём эту мысль до логического конца: следуя синельниковской логике надо признать Иисуса Христа отъявленным мерзавцем, раз столько злобы к нему притянулось и такой жестокой казнью закончилась его земная жизнь.

Против таких обвинений есть простое средство: НЕ НАДО ПЕРЕКЛАДЫВАТЬ С БОЛЬНОЙ ГОЛОВЫ НА ЗДОРОВУЮ!

Чувство вины действует очень эффективно: достаточно убедить человека в том, что он виноват, и он сам себя разрушит. И если ваши "мысли созидательные и несут в себе добро и любовь", то из этого, к сожалению, никак не вытекает, что жизнь ваша сразу сделается лёгкой и беззаботной принося "только приятные переживания". В некоторых случаях подобное и впрямь притягивает подобное, а в некоторых – не притягивает. А ещё бывает, что к слабым притягиваются сильные, к вкусным – голодные, к добрым – злые, и говно воняет даже в тех случаях, когда его не трогаешь. Посему остаётся только одно – в каждом конкретном случае разбираться отдельно и не торопиться с обобщениями.

Ну не виноват читатель в том, что автору нечего сказать! Ведь бывают и впрямь сложные мысли и образы, даже если не пытаешься их затемнять, а изо всех сил проясняешь, то и в этом случае читателям потрудиться придётся. Но зачем же на ровном месте создавать для читателей затруднения? Если сказать нечего, ведь можно и помолчать.

Так что авторам, ступившим на созидательную стезю, обольщаться не стоит. Я вот и эту книгу пишу в значительной мере для того, чтобы с её помощью "притянуть" людей, которые подобны мне в жизненных устремлениях. Но я ничуть не сомневаюсь, что попутно притянутся и те, кому "Признаки" помешают привычно морочить людям голову, сочиняя всякую околесицу и выдавая её за поэзию.

Что же мы нынче наблюдаем? Не смотря на попытки экспериментаторов обновить формы русских стихов, перенять какие-то свойства иноязычных просодий, в основном в русской поэзии продолжается господство рифмованного силлабо-тонического стихосложения. "Поэтическая глубинка" теориями не заморочивается. В значительной степени для неё образцами являются стихотворения из школьных учебников. Так и пишут: "закатилося", "расходилося", "младость", "хладость". Как будто век 20-ый и не начинался, не говоря уже о веке 21-ом.

Мне же думается, что форма не столь важна, если она позволяет полностью раскрыться содержанию, ей сопутствующему. А вот содержание чрезвычайно важно! Но если и форма хороша, и содержание глубоко, то можно уже будет признать поэзию полностью состоявшейся.

В широких окнах сельский вид,
У синих стен простые кресла,
И пол некрашеный скрипит,
И радость тихая воскресла.

Вновь одиночество со мной...
Поэзии раскрылись соты,
Пленяют милой стариной
Потёртой кожи переплёты.

Шагаю тихо взад, вперёд,
Гляжу на светлый луч заката.
Мне улыбается Эрот
С фарфорового циферблата.

Струится сумрак голубой,
И наступает вечер длинный:
Тускнеет Наварринский бой
На литографии старинной.

Легки оковы бытия...
Так, не томясь и не скучая,
Всю жизнь свою провёл бы я
За Пушкиным и чашкой чая.

(Георгий Иванов)

 

Это стихотворение, на мой взгляд почти безукоризненно. Я бы только заменил "Вновь одиночество со мной..". на "Уединенье вновь со мной", поскольку само содержание этого стихотворения свидетельствует о том, что у лирического героя одиночества нет. Ведь он заявляет:

Всю жизнь свою провёл бы я
За Пушкиным и чашкой чая.

 

Т.е. ему и так хорошо! "Уединенье" и "одиночество" часто путают. Однако одиночество можно переживать и пребывая в толпе, поскольку эта толпа состоит из индивидов чуждых данному индивиду. А пребывая в уединении можно заниматься интересным тебе делом и просто знать, что где-то есть у тебя друзья и, следовательно, ты не одинок.

Взаимное соответствие формы и содержания очень важно для передачи смысла произведения. Если что-то одно выпирает, высовывается, торчит, то оно отвлекает внимание от чего-то другого, быть может, более важного. Скажем, в следующем стихотворении яркие вычурные рифмы могли бы испортить общее впечатление от задушевной интонации, с которой они бы наверняка диссонировали. Тут рифмы выполняют свою скромную роль, задают ритм, но совершенно незаметны.

Очень грустно, друзья, вот что вам я скажу.
Мать свою из деревни в Москву увожу.
Увожу от дверей, от крыльца, от ворот,
От знакомой тропинки в сарай, в огород,
От высоких – до неба – пяти тополей,
Увожу от реки, от лугов, от полей,
От могилы отца, от родного всего...
Очень тяжко, друзья. Ну а ей каково?

(Егор Исаев)

В приведённых стихотворениях Виталия Дмитриева, Ирины Сурниной, Егора Исаева и Георгия Иванова созидательность представлена, можно сказать, в чистом виде. Но далеко не всегда так бывает. У одного и того же автора в разные периоды его жизни случаются разные порывы, как созидательные, так и разрушительные. Часто в сочинения, которые можно в целом признать созидательными, вкрапляются разрушительные "примеси". За примером обратимся к творчеству Алексея Константиновича Толстого, творчество коего высоко оценено Даниилом Леонидовичем Андреевым в "Розе мира".

Посвятив ряд строк описанию преломлений истин высшей реальности в человеческом восприятии, он пишет: "Если на человека возложена миссия проповедничества этих истин и их преломлений, долг их проповедничества языком художественных образов, если к художнику послан ради этого даймон[239] – художник не сможет не чувствовать (с той или другой степенью отчётливости) его инспирирующего воздействия. Характер этого чувства и способы его выражения могут видоизменяться как угодно, но в основе всегда будет обнаруживаться одно и то же: переживание некоторой вне личности художника пребывающей силы, в него вторгающейся и в его творческом процессе себя выражающей. Бывает, что такое переживание оказывается знакомо и людям с меньшей силой одарённости, относить которых к разряду гениев мы не можем. В пример можно привести такого превосходного, хотя и не гениального поэта, как А.К. Толстой. Мало кто из гениальных поэтов сумел выразить это чувство с такой ясностью и определённостью, как Алексей Толстой в своём изумительном стихотворении: "Тщетно, художник, ты мнишь, что своих ты творений создатель". Одного этого стихотворения было бы, вероятно, достаточно, чтобы для нас сделался ясным и бесспорным дар вестничества, которым обладал этот поэт".[240]

Давайте присмотримся к упомянутому стихотворению.

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землёю, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гёте великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде глубокой, вселенской,
С образом сходен предвечным своим от слова до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадёжную бездну хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.
Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нём есть сочетаний и слова и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивлённый.
O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака всё ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье...
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолётное помни виденье!

(А.К. Толстой, Октябрь 1856)

Шестистопный дактиль в русской поэзии соответствует древнегреческому гекзаметру. Но мне не нравится, что в 8-ой и 21-ой строках сбивается стихотворный размер (строки выделены цветом). Это воспринимается как авторская неряшливость. Наиболее цельными, крепко сработанными представляются мне строки:

Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нём есть сочетаний и слова и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивлённый.

 

А мысль о том, что писатели, художники, ваятели, зодчие и прочие творцы творят по наущению свыше, как мы уже успели убедиться в предыдущих главах настоящей книги, очень даже охотно принимается начинающими стихотворцами за истину. Нынче это стало чуть ли не банальностью. Но, вот, настораживают строки:

O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен.

 

Если самому А.К. Толстому не понадобилось слепнуть и глохнуть, чтобы уловить эти горние веяния и написать данное стихотворение, то, пожалуй, для повышения восприимчивости остальных творцов можно обойтись и не столь крайними средствами. Эти-то строки я и называю "примесью". Они выбиваются из общего созидательного пафоса стихотворения и несут в себе разрушительный заряд. Поэтическое творчество самого Даниила Андреева тоже неоднородно, но – в целом – созидательно. Вот пример:

В нелюдимом углу долины,
Где все папоротники – в росе,
Мальчуганом собор из глины
Строил я на речной косе.

Душно-приторная медуница
По болотам вокруг цвела,
И стрекозы – синие птицы –
Опускались на купола.

Речка, вьющаяся по затонам,
Океаном казалась мне
Рядом с гордым его фронтоном,
Отражаемым в быстрине.

Обратясь к небесам просторным,
Я молился горячим днём
С детской дерзостью и восторгом
И с не детским уже огнём.

И в грядущем покое устья,
На вечерней своей заре,
Как от Бога, не отрекусь я,
От того, что познал в игре.

(Даниил Андреев)

Обобщу напоследок всё сказанное в этой главе. Поэтическое творчество имеет две важных составляющих: формальную (техническую, версификационную) и содержательную (идейную, смысловую). Пренебрегая какой-то из них трудно сочинить хорошее стихотворение. Упор на стихотворную технику в ущерб содержанию приводит к словесной эквилибристике, поскольку есть чем выразить, но нечего выражать. Упор на содержательности, сопровождаемый пренебрежением к форме, приводит к косноязычию, так как хоть и есть что сказать, да нечем. Обе эти составляющих надлежит одинаково развивать для того, чтобы гармонично выразить свои замыслы. А уровень поэтического мастерства зависит от уровня духовного развития. Чем выше уровень духовного развития автора, тем глубже его понимание причин явлений, тем масштабней тематика его произведений, тем более требователен он к продуктам своего творчества и тем естественней для него выбор созидательного направления творческой деятельности. Вопрос закрыт?