Однажды мир прогнётся под нас
Вот море молодых колышут супербасы,
Мне триста лет, я выполз из тьмы,
Они торчат под рэйв и чем-то пудрят носы,
Они не такие как мы.
И я не горю желаньем лезть в чужой монастырь,
Я видел эту жизнь без прикрас.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас.
Однажды он прогнётся под нас.
Один мой друг, он стоил двух, он ждать не привык,
Был каждый день – последним из дней.
Он пробовал на прочность этот мир каждый миг –
Мир оказался прочней.
Ну что же, спи спокойно, позабытый кумир,
Ты брал свои вершины не раз.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас,
Однажды он прогнётся под нас.
Другой держался русла и теченье ловил
Подальше от крутых берегов.
Он был как все, и плыл как все, и вот он приплыл –
Ни дома, ни друзей, ни врагов.
И жизнь его похожа на фруктовый кефир,
Видал я и такое не раз.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас,
Однажды он прогнётся под нас.
Пусть старая джинса давно затёрта до дыр,
Пускай хрипит раздолбанный бас.
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнётся под нас,
Однажды мир прогнётся под нас.
Однажды он прогнётся под нас.
Однажды он прогнётся под нас.
В данном случае обязательно нужно зарифмовать слова "мир" и "нас", чтобы рефреном звучали ключевые для этого текста строки "Не стоит прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнётся под нас". Всё остальное оказывается необязательным. А, поскольку, к слову "мир" полнозвучных рифм в природе существует немного (Об этом мы подробно сетовали в главе "Подбор слов ради рифмы в ущерб смыслу".), то особенно и не разгуляешься. Касательно содержания этого текста хочется возразить, что держась "Подальше от крутых берегов", совсем необязательно так плохо кончать. Скорей даже наоборот, связи между конформностью и благополучием неплохо просматриваются. А "фруктовый кефир" чем же плох? Ведь он должен, судя по контексту, олицетворять собой нечто плохое. И вообще, что это такое – "фруктовый кефир"? Йогурт, что ли? Неужели он только для рифмы придуман? И то что, "друг", который "стоил двух", называется "позабытым кумиром", тоже из контекста никак не следует. Значит, опять только для рифмы? И при чём тут "триста лет"? Чем, предположим, "двести" хуже? И неужели, "они" так-таки "пудрят носы"? – Или и "носы" – для рифмы?
Вот неплохое по замыслу, с пронзительной концовкой, стихотворение Михаила Дудина:
Д. Хренкову
Я жизнь свою в деревне встретил,
Среди её простых людей.
Но больше всех на белом свете
Любил мальчишкой лошадей.
Всё дело в том, что в мире голом
Слепых страстей, обидных слёз
Я не за мамкиным подолом,
А без семьи на свете рос.
Я не погиб в людской остуде,
Что зимней лютости лютей.
Меня в тепле согрели люди,
Добрей крестьянских лошадей.
Я им до гроба благодарен
Всей жизнью на своем пути.
Я рос. Настало время, парень,
Солдатом в армию идти.
Как на коне рождённый вроде,
Крещён присягой боевой,
Я начал службу в конном взводе
Связным в разведке полковой.
И конь – огонь! Стоит – ни с места.
Или галопом – без удил.
Я Дульцинею, как невесту,
В полку на выводку водил.
Я отдавал ей хлеб и сахар,
Я был ей верного верней.
Сам командир стоял и ахал
И удивлялся перед ней.
Но трубы подняли тревогу,
Полночный обрывая сон.
На север, в дальнюю дорогу,
Ушёл армейский эшелон.
А там, в сугробах цепенея,
Мороз скрипел, как паровоз.
И – что поделать! – Дульцинея
Ожеребилась в тот мороз.
Заржала скорбно, тонко-тонко
Под грохот пушек и мортир.
И мне – "Не мучай жеребёнка…" –
Сказал, не глядя, командир.
Я жеребёнка свел за пойму
Через бревенчатый настил
И прямо целую обойму,
Как в свою душу, запустил.
Стучали зубы костью о кость.
Была в испарине спина.
Был первый бой. Была жестокость.
Тупая ночь души. Война.
Но в чёткой памяти запались:
Мороз, заснеженный лесок
И жеребёнок, что за палец
Тянул меня, как за сосок.
В чём тут суть? – А вся она в последней строфе. Всё остальное – только подводка к ней. Не правда ли, длинноватая получилась подводка? И это очень типично для Михаила Дудина. Он хронически ленится "утрамбовывать" свои стихи. И так и оставляет их сырыми, заготовочными. Поскольку его уже нет в живых и все его тексты уже стали каноническими, затвердевшими, не подлежащими изменению и прочей редакторской правке, то мы их примем как есть. Но в учебных целях тщательно изучим.
Много ли мы потеряем, если отбросим первые четыре четверостишия? К тому же они коряво написаны. В пятом катрене странно звучит строка "Крещён присягой боевой". Присяга – это воинская клятва. Не понятно почему она названа "боевой". "Вроде" тут явно для рифмы вставлено, поскольку без этого слова смысл только ясней становится. Похоже, что и "боевой" тут только для рифмы. "Конь-огонь" – так называют очень подвижных коней. Здесь же странное продолжение – "Стоит – ни с места". Казалось бы "огонь" бушевать должен. Тут вместо "Конь-огонь" нужно, скорей всего, что-то про послушание коня вставить. Поскольку стихотворение написано четырёхстопным ямбом, то надо бы поточнее слова подбирать, чтоб стопному делению строк соответствовали. В шестой строфе есть стих "Или галопом – без удил". В слове "или" ударение на второй слог падает. В 11-ой строфе есть стих "Через бревенчатый настил". Тут "через" приходится произносить с ударением на втором слоге. Там же есть стих "Как в свою душу, запустил", где в слове "свою" приходится делать ударение на первом слоге. В 8-ой строфе есть элементы декоративности:
Но трубы подняли тревогу,
Полночный обрывая сон.
На север, в дальнюю дорогу,
Ушёл армейский эшелон.
При чём здесь "трубы"? Чтоб отправить эшелон проводится много подготовительной работы, трубами тут не отделаешься. И почему эшелон "ушёл"? Так обычно высказываются в тех случаях, когда некто убыл, а рассказчик остался. Далее же выясняется, что этот рассказчик тоже "ушёл". Тогда лучше сказать, что рассказчик со своей кобылой уехали в эшелоне в место боевых действий.
Забавное сравнение попадается в 9-ой строфе:
А там, в сугробах цепенея,
Мороз скрипел, как паровоз.
Трудновато представить "цепенеющий в сугробах мороз"! Так он ещё и скрипит "как паровоз"! Далее не менее смешно:
И – что поделать! – Дульцинея
Ожеребилась в тот мороз.
Будто бы "мороз" – это некое вместилище, в которое кобыла и ожеребилась.
Заржала скорбно, тонко-тонко
Под грохот пушек и мортир.
И мне – "Не мучай жеребёнка…" –
Сказал, не глядя, командир.
Грубо говоря, "мортира" – это тоже пушка. И в стихотворении про кобылу и её новорождённого жеребёнка такая подробность кажется неуместной. Во всяком случае явно избыточной. Если не предположить, что оная "мортира" понадобилась для того, чтоб зарифмовать её с "командиром". И столь подробное уточнение о кобыльем ржании "тонко-тонко" тоже для рифмы вставлено.
Я жеребёнка свел за пойму
Через бревенчатый настил
И прямо целую обойму,
Как в свою душу, запустил.
Ну и зачем "целую обойму" убабахивать в этого милого жеребёнка? Зверство какое-то. Война ж как-никак – для врага бы боеприпасы поберёг. Тут, понятное дело, "пойма" для рифмы с "обоймой" вставлена.
Стучали зубы костью о кость.
Была в испарине спина.
Был первый бой. Была жестокость.
Тупая ночь души. Война.
Тут настолько очевидно для рифмы и "спина" и "костью о кость" установлены, что даже как-то неловко за автора. Уж очень небрежно и нетерпеливо он сочиняет.
Обратимся к следующему примеру:
Половинчатость
Смертельна половинчатость порывов,
Когда, узду от ужас грызя,
Мы прядаем, все в пене, у обрывов,
Но полуперепрыгнуть их нельзя.
Тот слеп, кто пропасть лишь полуувидел.
Не полупяться, в трёх соснах кружа –
Полумятежник, полуподавитель
Родившегося полумятежа.
При каждой полумере полугодной
Полународ остатный полурад.
Кто полусытый – тот полуголодный,
Полусвободный – это полураб.
Полубоимся, полубезобразим...
Немного тот, а всё же полу-тот –
Партийный слабовольный Стенька Разин
Полу-идёт на полу-эшафот.
Определённость фронда потеряла –
Нельзя, шпажонкой попусту коля,
Быть и в полугвардейцах кардинала,
И полумушкетёрах короля.
Неужто полу-Родина возможна?
И полусовесть может быть в чести?
Свобода половинная – острожна,
И Родину нельзя полу-спасти.
(Евгений Евтушенко)
Протяжённость этого стихотворения можно объяснить только тем, что стихотворцам платят за количество строк. Уже и первой строфы достаточно для выражения мысли автора, всё остальное – необязательно! А автор занялся перечислением всего, к чему можно пристроить приставку "полу-". Но чтобы эту мысль выразить поярче, надо было постараться.
Хотя бы так:
Вполсилы напрягшись иную работу не сделать –
Провалишься в пропасть чуть-чуть её не одолев.
И пусть на писателе шапка неровно сидела,
И пусть шевелюра под шапкой давно поседела,
Вполсилы стараясь, за ним не угонится лев.
Приходится признать, что и стихотворениям Е. Евтушенко тоже свойственно обилие необязательностей. Очень уж они растекучие.
У Вероники Тушновой есть такое стихотворение:
Я желаю тебе добра!
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали.
Вот и старость вдали маячит,
и о многом забыть пора...
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Значит, как мне тебя покинуть,
как мне память из сердца вынуть,
как не греть твоих рук озябших,
непосильную ношу взявших?
Кто же скажет, моя отрада,
что нам надо,
а что не надо,
посоветует, как же быть?
Нам никто об этом не скажет,
и никто пути не укажет,
и никто узла не развяжет...
Кто сказал, что легко любить?
Тут есть монументальная формула:
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Все прочие строки в этом стихотворении меркнут рядом с этими строками. Сама формула коротковата и вполне понятно желание стихотворца её как-то словесно обрамить. Но тут опять же надо было постараться и обязательно найти слова столь же "формульные" как и эти. Первые две строки написаны явно для рифмы и более не для чего. Остальные тоже можно назвать заполнителями. Особенно дикой после всего вышеизложенного выглядит последняя строка стихотворения "Кто сказал, что легко любить?".
Вот те на! Остаётся только сушить вёсла и тушить свет. Столь унылая и невразумительная концовка сводит на нет весь пафос "формулы любви". А ведь она перекликается с эпиграфом из Льва Толстого, приведённым в начале этой книги. Стало быть, не один человек так думает. Наверно, что-то существенное уловлено? Но дело осталось незавершённым. В общем, читатели могут поупражняться в написании чеканных строк, ёмко и кратко выражающих эту формулу.
У Гуарик Багдасаровой есть такое стихотворение:
Воспоминания о лете (посвящение сыну)
Зелёный мяч летает в облаках.
И волны пенятся у берега беспечно.
Песочные часы в босых ногах
Отмеривают знаки Вечности.
Новорождённый день безмерно щедр.
И мы познали все его знаменья:
Лучистость глаз, и лучезарность сфер,
И силу неземного притяженья.
Зелёный мяч летает в облаках.
И волны пенятся у берега беспечно.
И мчимся мы сюда на всех парах,
Чтоб снова окунуться в детство.
Мне посчастливилось лично спросить у автора обо всём, что меня в этом стихотворении насторожило и смутило. Мне не понятно почему мяч обязательно "зелёный". Что означает "Песочные часы в босых ногах Отмеривают знаки Вечности"? Вот лесничий в кирзовых сапогах – это понято, а как это "часы в босых ногах"? Вторая строфа вся назывная и какая-то растопыренная: "глаза", "сферы", "сила". Что это такое? "Мчатся на всех парах" комично воспринимается. А ведь похоже на то, что стихотворение это о любви. В разговоре выяснилось, что действительно был такой случай и Гуарик Багдасарова на берегу реки играла со своим сыном в волейбол, а мяч, которым они играли, тоже на самом деле был зелёный.
На мой взгляд, при создании стихотворения, в котором хочется запечатлеть и передать другим какие-то мысли и/или чувства, тобой испытанные, необходимо создать такой художественный образ, который был бы очищен от несущественных подробностей. В данном случае цвет мяча несуществен. Да и не "в облаках" же он "летает"! Несущественны все эти "глаза" и "сферы". Потому что абстрактные они, за душу не трогают. Я попытался раскрыть эту тему своими средствами:
На руинах часов песочных
На берегу реки играем в волейбол
И хоть в песке порой встречаются осколки,
Они ступням босым не причиняют боль –
Часов разбитых нам не жаль с тобой нисколько.
Вот-вот рассветный луч разбавит неба синь
Над зеленью лесов оттенком перламутра,
И вечно буду я играть с тобою, сын,
На берегу реки в то памятное утро.
Полагаю, что мне в этом стихотворении удалось избежать необязательностей, и кратко и ёмко запечатлеть проявление родительского чувства. И название получилось весьма информативное, содержащее намёк на источник пляжного песка – разбитые песочные часы.
В среде стихотворцев довольно часто применяется термин "провисать". Означает он множество необязательных строк в стихотворении, соединяющих строки обязательные. Обязательные строки высятся как скалы или столбы, а необязательные как бы между ними вяленько так натянуты и провисают. Обилие необязательностей порождает жуткое многословие.
Поскольку тут приведено много примеров необязательности в поэзии, читатель вправе потребовать ещё примеров обязательности, чтоб убедиться в реальности этого явления. Вот миниатюры
Валентина Берестова:
Удивление
Без удивленья холодно уму.
Оно его живит и утепляет,
Пусть даже удивишься ты тому,
Что ничего тебя не удивляет.
Если верить Пушкину
Важен опыт невесёлый.
Но, быть может, прав поэт:
Горе – жизненная школа,
Счастье – университет.