"Общение не начинается, если мы не привлечём внимание собеседника.
После того, как внимание его привлечено, наш собеседник, если только у него не слишком много времени и он не самоотверженно вежлив, поинтересуется целью беседы. Он не станет слушать дальше, не узнав, что его ожидает, что ему даст беседа. Он скорее всего спросит, о чём в конечном счёте речь, и станет слушать в той мере, в какой ему интересно. Зато, если удалось вызвать интерес, — успех общения в известной мере обеспечен.
Если мы хотим, чтобы наш собеседник предпринял какие-то действия в результате беседы, то надо построить рассказ так, чтобы привести к определенным выводам"[158].
"Если бы психологию восприятия произведений изложили – как геометрию – в форме теорем, закон: внимание à интерес à решение (формирование взглядов) à действие, наверно, отнесли б к аксиомам. Так в нём всё наглядно и само собой разумеется. Пришлось бы сделать только одну оговорку. Содержание произведения складывается из того, что есть в его тексте, с одной стороны, и в сознании читателя – с другой. Отпадает необходимость активно привлекать читательское внимание, если оно и так сосредоточено на предмете произведения. Нет нужды вызывать интерес, если он есть у читателя. Наконец, сам призыв может оказаться излишним, если читатель уже и так настроен действовать"[159].
Как-то так повелось, что в любом литературном произведении сколько-нибудь существенного размера, непременно есть начало, конец и середина. Начало, оно начало и есть. Оно служит введением в произведение. Это может быть какая-нибудь сентенция, которая в остальных строках будет проиллюстрирована и либо подтверждена, либо опровергнута. Стихотворение может начинаться какими-нибудь совсем уж незатейливыми словами, глубокий смысл которых прояснится только в конце произведения. Начало может удивлять, озадачивать, вводить в недоумение, но оно должно непременно иметь связь с последующими строками стихотворения.
В середине произведения предмет или событие, только обозначенное в начале, развивается, усложняется, видоизменяется, подводя читателя к эффектной концовке.
Конечно же, столь ограниченный порядок действий многим новаторам пришёлся не по вкусу. Они пытались начинать с середины, а то и с конца, всячески изощрялись в поисках новых форм, композиционных построений, но как ни изворачивайся, а то, что в начале, так началом и будет.
Разберём следующее стихотворение, которое является 14-ым сонетом в венке сонетов. Сонет этот сделан с отклонениями от канонических требований, но не это важно для нас в данном случае. Попытаемся выяснить где тут начинается начало, где оно заканчивается, где начинается середина, где начинается конец и т.п.
| Он согревает в декабре – Бег по застывшему ансамблю… Пусть капля будущего камня Замрет слезою на коре, Возможность преступить порог Начертанного, пусть без толку, Шанс удивительный, поскольку Не деться никуда от строк, Внесенных в магистрал венка… И так пронзительно тонка, На милосердии играя, Нежнейшая на свете сеть К тем, кто способен улететь, Вкусив земного каравая. | Вот автор огорошил! Это что ж такое?! Ух ты! Тут с предыдущим никакой связи нету... Ничего не понятно... Опять что-то новое начинает... А это, наверно, уже середина началась... ...ну и намудрил тут автор... |
Хотя, как мне кажется, этот "Бег по застывшему ансамблю" придуман для рифмы, рифма тоже получилась слабенькая "ансамблю – камня". После "слезою на коре" напрашивается точка. После "без толку" надо бы тире взгромоздить. Теперь вдумаемся в глубокий смысл следующего предложения: "Возможность преступить порог Начертанного" – это "Шанс удивительный поскольку Не деться никуда от строк, Внесенных в магистрал венка". Если допустить, что эти строки просто для, опять же, рифмы вставлены ("без толку – поскольку"), то и их существование какой-то смысл обретает. Для большей понятности следующего предложения изменим порядок слов: "Нежнейшая на свете сеть, На милосердии играя, так пронзительно тонка К тем, кто способен улететь, Вкусив земного каравая". Эти штуковины можно смело предложить буддистам заместо их коанов[160]. Пусть пробуждаются. Или опять виной всему рифмы? – Вынудили столь мудрёно слова подбирать.
И где же тут что? Где начало, где конец?
Но то – сама поэзия! Искрящийся вихрь образности. А вот сочинение попрозаичнее – басня:
| Журавлиная месть Собрался лес однажды на большой шашлык – Отбился от отары то ль баран, а может овцебык. Варили, жарили – стоял душистый смачный чад. Нашлась работа всем, и каждый отличиться рад. Такой жратвы давно не ел лесной голодный люд, Не избалован он ни качеством, ни ассортиментом блюд. Хватило всем – и лысому ежу и "голубой" мартышке, Затруханой Лисе, и с бодуна проснувшемуся Мишке. Что волки жадны, давно и все из басен знают, От жадности своей в жратве костей не разбирают. Волк целое ребро захавал, не жуя, при всем народе И кость застряла то ли в горле, то ли в пищеводе. Не может жадина ни охнуть, ни вздохнуть, Когтями лезет в пасть свою и разрывает грудь. А пьяное зверье, не зная как и чем помочь, От Волка разбежалось в диком страхе прочь. По счастью близко тут Журавль случился, Клыкастый знаками спасти его взмолился. Носатый врач не смог достать кость через рот, Пришлось использовать известный всем проход. За честь фамилии Журавль тот отомстил – При всем народе Волка дважды опустил. | Название предвещает журавлиную месть. Вообще-то экзотическим делом занялся "лес" – собрата своего съесть. "душистый смачный чад" – кровожадно как-то звучит "люд" – это ж про людей! Лучше уж сказать "лесной народ" или что-то подобное. Уроды какие-то в этом лесу обитают. Экспозиция на этом заканчивается. Надёжный источник информации! Вот и подводка началась! Скоро бабахнет! Ага! Вот и порок! Это "для рифмы". Вообще-то, насколько мне известно, сия присказка звучит несколько иначе: ни пёрднуть, ни вздохнуть. Автор проявил тут явно не свойственную ему застенчивость. Скудость знаков препинания существенно затрудняет восприятие сего предложения. А это уж совсем неубедительно звучит! Явная подтасовка! Так как раз труднее! Вот те на! Разве Волк посягал на "честь"? Вообще-то, для акта "опускания" применяется не лицо, и не клюв (как часть лица), а несколько иной выступ тела. Тут же ковыряющийся клювом в волчьей заднице (да ещё дважды!) журавль преподносится как герой. |
Да простят меня начинающие стихотворцы, но мне, почему-то, кажется, что лексических и синтаксических корявостей в этой басне они не узрели, не говоря уже о корявостях стилистических. Зато сколько иносказаний!: "Волк" – "Клыкастый", "жадина"; "Журавль" – "Носатый врач"! А ещё такие термины как "известный всем проход", "дважды опустил", "затруханная Лиса", "с бодуна проснувшийся Мишка"! Однако, перейдём к рассмотрению композиции.
8 строк из 22-ух выделены на вступление. Хотя речь идёт в басне о зверях, но упоминание о "шашлыке" и прочих огневых процедурах "Варили, жарили – стоял душистый смачный чад" как-то больше на мысли о людях наводит. Вообще, для того, чтобы преподнести подавившегося костью Волка, такое длинное вступление не нужно. Попробуйте прочитать басню сразу с третьей строфы. Тут только слова "при всем народе" наводят на мысль о каком-то фоне. А так – всё гладко. Эффектней было бы преподнести жадность в чистом виде, без всякого "народа". Допустим, что никого вокруг нет, а Волк, наткнувшись на пищевое изобилие, торопится всё поглотить: ест, ест, ест. Слово "жадность" заранее лучше не употреблять, иначе сразу становится понятно: "Ну, вот, сейчас начнут жадность бичевать…"
Грубых эпитетов лучше тоже избегать, иначе авторское отношение к описываемому Волку станет сразу известно – интрига исчезает. К тому же, давно замечено, что злыдни и прочие грубияны изрыгают много злых и грубых слов. Следовательно, если кто-то о ком-то высказывается грубо, то определённо можно сделать только один вывод: источник высказываний – грубиян. Про объект столь предвзятого высказывания ничего определённого сказать нельзя. Он может оказаться как плохим, так и очень даже хорошим. Лучше всего просто описать событие, а в конце намекнуть читателю на бичуемый порок, чтоб он, в основном, сам догадался: что к чему.
Смысловой стержень басни довольно-таки примитивен: жадный до пищи Волк так увлёкся едой, что подавился. Вывод: жадины, ешьте помедленней! Так что участие Журавля тут совсем не обязательно. Тем более, что в сюжет басни надо ещё вводить какую-то ссору Журавля с Волком, в которой бы Волк Журавля обидел, чтобы потом показать торжество хорошего Журавля над плохим Волком. Только тогда покажутся обоснованными слова "За честь фамилии Журавль тот отомстил". Честно говоря, можно и без Волка обойтись. Ну, застряла кость – не очень уж это жадность характеризует. Можно ведь и что-то помасштабней придумать. Тогда может получиться басня "Когда имеешь один зад" того же автора, приведённая в главе "Банальность тематики".
В каком-то смысле композиционную рыхлость можно объяснить незнанием об упоминавшейся ранее "коммуникационной модели". Я уже говорил, что читая собственные тексты, начинающие авторы ориентируются не на них (тексты), а на образы, стоящие перед их собственным мысленным взором. Они не заботятся о том, чтобы "выдвинуть" из области воображения в область текста всё существенное, что предстало перед их мысленным взором. Однако, вполне можно предположить, что у части авторов и сами образы плохо сработаны. И если бы они даже полностью их "выдвинули" в текст, то лучше от такой акции произведение не сделалось бы. Просто – складывается впечатление, что начинающие стихотворцы не сильно про композиционные требования задумываются.
Обратимся теперь к "Сонету" Александра Сумарокова (отметим, что по моде 18 века звук "ё" в рифмующихся словах часто произносили как "е"):
Сонет
О существа состав, без образа смешенный,
Младенчик, что мою утробу бременил,
И, не родясь ещё, смерть жалостно вкусил
К закрытию стыда девичества лишенной!
О ты, несчастный плод, любовью сотворенный!
Тебя посеял грех, и грех и погубил.
Вещь бедная, что жар любви производил!
Дар чести, горестно на жертву принесенный!
Я вижу в жалобах тебя и во слезах.
Не вображайся ты толь живо мне в глазах,
Чтоб меньше беспокойств я, плачуща, имела.
То два мучителя старались учинить:
Любовь, сразивши честь, тебе дать жизнь велела,
А честь, сразив любовь, велела умертвить.
(А. Сумароков, 1755)
Конечно, стихотворение А. Сумарокова, написанное 250 лет назад, имеет на себе отпечатки архаичности. Нынче не принято говорить "Не вображайся", "плачуща", "толь живо". Теперь бы сказали: "не воображайся", "плачущая", "столь живо". Тут из семи рифмующихся пар одна принадлежит к банальным рифмам, а остальные – к грамматическим. По современным меркам – сущее безобразие!
Но давайте устремим свои, жаждущие простоты и ясности, взоры на композиционное построение сего творения.
Повествование ведётся от лица женщины и обращено оно к её абортированному ребёнку ("И, не родясь ещё, смерть жалостно вкусил"). Далее сообщается, что зачатие произошло вне брака ("К закрытию стыда девичества лишенной"). Это по обычаям того времени навлекает на женщину гораздо больший позор, чем на мужчину, участвовавшего в сём событии. Надо отметить, что уже первая строфа довольно-таки информативна. Хотя её первая строка звучит невнятно и, по большому счёту, не нужна. Во второй строфе сообщаются две причины, приведшие к столь мрачному решению. Первая причина – любовь женщины к мужчине, которому она добровольно отдалась, не задумываясь о последствиях. Когда же последствия произошли, можно догадаться, что мужчина не захотел вступать в брак. Такое его решение поставило женщину перед тяжкой дилеммой: либо родить ребёнка вне брака и в дальнейшем оказаться порицаемой обществом за распутный нрав; либо прибегнуть к выкидышу и лишиться ребёнка, зато сохранить пресловутую "честь". В следующем трёхстишии предстают муки женщины непосредственно после того, как решение было осуществлено ("Не вображайся ты толь живо мне в глазах"). Особо хочется отметить афористичность концовки, достойно венчающую это произведение. Сравнив композиции "Сонета" и "Журавлиной мести" нетрудно заметить насколько первая выгодно отличается от второй своей ясностью, экономностью и последовательностью.
А как же быть с пейзажной лирикой? Неужто по той же схеме: с началом, серединой, и концом? Давайте посмотрим такие вот пейзажные стихотворения:
Март
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.
Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.
Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!
Настежь всё, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник –
Пахнет свежим воздухом навоз.
(Борис Пастернак)
Как светит солнце, бликами играя,
И зайчики пестрят – то там, то тут…
Ты расскажи, тропинка луговая,
Какие травы вдоль тебя растут?
И бабочки, что так легко летают,
С каких цветов пьют по утрам росу,
И говорливых птиц какие стаи
Слетаются к ручьям, в каком часу?
И лето плавится в привычном раже,
Цветами воздух в глубину пропах…
Нет, мне про луг никто так не расскажет,
Как эта, чуть заметная тропа.
(Михаил Беркович)
Как видите, сюжет тут тоже почти не прослеживается как и в Сумароковском "Сонете", зато вполне различима подводка от начальных строк к завершающим. В "Марте", насыщенном образными сравнениями, кульминационной оказывается последняя строка. Она звучит наиболее ярко и веско. Стихотворение М. Берковича попроще. Оно начинается вполне стандартно для пейзажной лирики. И вопрошание тропы какое-то декоративное. Но вот натыкаешься на строчку "Цветами воздух в глубину пропах", и понимаешь, что ради неё стоило читать всё стихотворение. В остальном же, хотя композиционно оно построено правильно, но содержание его весьма банально и не интересно.
Следующее стихотворение тоже, вроде бы, пейзажное, только какое-то уж очень отвлечённое.
Раздвинув занавес, встревоженный Сентябрь
Прологом Осени спешит на авансцену,
И Август, как в отставке секретарь,
Уже постиг свершившегося цену.
Правленье Осени "в приятных попыхах"
Подсчитывает прибыль с бенефиса,
Лишь Август, ныне на вторых ролях,
Сидит в углу, как старая актриса.
Попробуйте прочитать каждую строфу как отдельное стихотворение. Не правда ли, первая строфа уж точно вполне самодостаточна? Строфы построены симметрично. В каждой из них две последние строки посвящены мытарствам Августа. А это – полстихотворения! И непонятно какой "занавес" раздвигает "Сентябрь". И почему это он – "встревоженный"? Театральный антураж внезапно сменяется конторским. И какую же "цену" "постиг" "Август"? Слово "правленье" поначалу воспринимается в процессуальном смысле, как, например, "правленье Петра Первого", но прочитав, что оно "подсчитывает прибыль", оказываешься перед необходимостью внести поправки в первоначально складывающийся образ. Теперь уже "правленье" обретает вид конторы. Уж очень много тут необязательностей и надуманностей. Для логичности повествования хотя бы августовские двустишия местами в строфах поменять, чтоб конторская и театральная темы цельней смотрелись.
Ознакомимся с композиционным строением стихотворения Николая Грибачёва, написанным в 1943 г.
И на дыхании последнем…
При взятии Ворошиловграда
Не день, не два, а трое суток,
Страшнее наказаний всех,
Мороз, почти затмив рассудок,
Нас молча втаптывает в снег.
И в поле, всем ветрам открытом,
Окостеневший, чуть живой,
Я позавидовал убитым,
Теплу могилы снеговой.
И на дыхании последнем
На склоне мартовского дня
Не страхом смерти, а спасеньем
Была атака для меня!
Информативное название. Чёткая вводная первая строфа. Состояние гнетущего отчаяния – во второй строфе ("Я позавидовал убитым"). И неожиданная, хотя и подготовляемая предыдущими строфами, завершающая строфа с парадоксальной концовкой.
Вполне допускаю мысль о том, что какое-то стихотворение сразу может быть создано с безукоризненной композицией. Но в процессе работы над стихами бывает так, что те строки, какие поначалу казались завершающими, в итоговом варианте могут начинать стихотворение. В общем, композиция – вещь серьёзная и про неё не надо забывать.
Необязательность
Для того, чтобы художественное произведение возбуждало в созерцающих его ценителях эстетические чувства, оно не должно содержать в себе чего-либо лишнего, необязательного.
Применительно к поэзии мы назовём "обязательными" слова, которые точно соответствуют художественному образу, который автор задумал воплотить. Если без каких-то слов можно обойтись, то они уже "не обязательны". Вполне подойдёт и математическая формулировка – необходимо и достаточно. Если в неком тексте или высказывании все слова необходимы и достаточны для точного и полного выражения авторского замысла, значит, они обязательны.
Этот признак может показаться чем-то похожим на "неточное выражение мысли". Но "необязательность" является, так сказать, более "объёмным" признаком. Если при "неточном выражении мысли" слова-то для мыслей подобраны, только не совсем "те" и им не так-то просто найти замену, то при "необязательности" самые разные слова можно признать "теми" и их легко заменить, а то и совсем от них отказаться, ведь это мало влияет на передачу смысла стихотворения. Т. е. о том же самом можно сказать множеством похожих способов, достаточно уловить общую схему построения стихотворения.
Рассмотрим следующий пример:
Ностальгия
Где-то белая Сибирь,
там метели плачут...
Забываю, как снегирь
по рябине скачет,
как лисы петляет бег
по пороше чистой,
и кружится белый снег
на дороге мглистой.
Корабельных сосен ряд,
звезд нахальных точки...
Забываю строгий взгляд
волка-одиночки,
вкус колодезной воды,
лошадь на опушке,
и предчувствие беды
в брошенной избушке.
Над рекой горбатый мост,
нет перил местами...
Забываю про погост
с ветхими крестами,
встречных вежливый поклон,
"тары-растабары"
под малиновый трезвон
колокольни старой.
Едкий дым, костра огонь
у сосны упавшей...
Забываю про гармонь
с кнопкою запавшей,
как об стол стакан разбил
с самогонкой синей...
Только имя не забыл
светлое –
Россия.
(Владимир Баграмов)
Во-первых, заметно, что автор – в поэзии не новичок и пишет довольно-таки бойко. Получилось четыре восьмистишия – 32 строчки. Что же этими строчками автор хотел поведать читателю? – Пожалуй, об этом красноречиво свидетельствует само название стихотворения. И то, что рефреном звучит "забываю", "забываю", читателя в заблуждение не вводит. Говорит, что "забывает", а сам так подробно всё перечисляет. Когда "забывают" – это не "ностальгия", а "амнезия" называется. Давайте приглядимся к композиции данного произведения: перечисляются приметы чего-то такого, о чём с тоской вспоминаешь, затем всё это сужается воронкой к последнему в стихотворении слову "Россия", которое тут одно и является обязательным. Много ли можно по такой схеме написать стихотворений? Мне думается, что несметное множество. Я пока попробовал написать одно:
Амнезия
Что-то стало холодать,
Зябнут кости в теле,
А в Палермо благодать
Целые недели.
Я почти уж позабыл
Как гогочут чайки,
Как однажды я забил
В сите обечайки.
Позабыл когда бывал
Весел и беспечен,
Как волны коварный вал
Стукнул мне под печень,
Как сардин лихих косяк
Щекотал мне пятки,
Как с соседкой на сносях
Мы играли в прятки.
Позабыл как начинал
В школе заниматься,
Как колбасы начинял
Стыдно чем признаться.
Позабыл про шум воды
В ванне у разини,
И предчувствие беды
В брошенной корзине.
Что-то нет на небе звёзд –
Даром, что местами,
Позабыл горбатый мост
С ветхими крестами;
Позабыл как смог нарвать
Маковой росы я,
Чтоб тебя зарифмовать,
Всё-таки, Россия.
Дело в том, что практически всё стихотворение "Ностальгия" состоит из "необязательных" слов, поэтому и напрашивается на пародирование. Эта "детская болезнь" часто становится хронической и очень многие уже, казалось бы, опытные стихотворцы, позволяют себе насочинять горы необязательностей!
По такой же схеме написан текст песни Андрея Макаревича "Однажды мир прогнётся под нас":