Глаза с надеждою глядят На утренний рассвет. И этот вечности обряд Поддерживает всех.

3

Закон дуализма в природе
Вторичен в познанье его,
Рожденье всегда будет в моде,
А смерть — продолженье всего.

4

Так ли уж бесспорно
Житие богов?
На вершинах горных
Властвует покров
.

 

Тут выделены всякие несообразности и корявости. Такое складывается впечатление, что авторы этих строк то ли иноземцы, то ли иностранцы, которые пытаются сочинять стихи на неродном для них языке. Или это переводы с каких-то иных языков на русский. Ну, и наконец, остаётся предположить, что это русскоязычные люди сочиняют, которые мысли ясно выражать по-русски не умеют.

В первом примере два существительных в переносном значении стоят в одном ряду с вполне прямой конкретной "пургой". Во втором примере не согласованы предложения. И кроме того, нешто "рассветы" какие-то ещё кроме "утренних" бывают? Третий пример содержит... даже, точнее сказать, как раз не содержит сколько-нибудь заметного смысла. Это какие-то бессвязные выкрики. Главное, чтоб рифмы были. И в четвёртом примере смысла не намного больше, зато рифмы, опять же, имеются в наличии.

На третье и четвёртое четверостишия я написал пародии:

Сказать что-то умное вроде,
А, в общем, сказать ничего –
Похоже, всегда будет в моде –
И это страшнее всего.

 

Так ли это нужно –
Выдоить быка?
Он мычит натужно,
А в глазах тоска.

Писать пародии на такие стихи очень трудно, потому что они и так уже смешно сделаны. А тут нужно извернуться и в якобы корявые строки смысл вложить.

Однако, продолжим. Особое умиление вызвало у меня следующее сочинение в самодельной книжице (сохранена авторская разбивка на строки и даже "к" в седьмой строке после "приведёт") :

Наш город Ташкент становится
большим произведением искусства…
В нём парк Диснейленд, множество
мест для ума и для чувства.
А дружбы людской свет
создал города новый портрет,
Вновь приведёт к нас к миру, богатству,
процветанию и братству.
Наполним его Добротой,
Правдой, Чистотой.
В нём пассажиром праздным не стой!

 

Полагаю, это произведение можно принять за эталон косноязычия и с его помощью проводить проверки стихотворцев на профпригодность. Если человеку его впервые прочитавшему оно понравится, в особенности "множество мест для ума и для чувства", то с большой долей вероятности можно предположить, что его "ум" и "чувства" уже оставлены в каком-то из упомянутых мест.

В идеале должно быть примерно так: "Квалифицированный пишущий, руководствуясь известными ему стилистическими ограничениями, замечает, что то или иное сконструированное им предложение (его сегмент) "укладывается" в соответствующую, предусмотренную стилистическим правилом-запретом типичную ситуацию, и, произведя такое отождествление (вольно или невольно), осознаёт, что так, как сделано, писать нельзя. Поэтому пишущий отказывается от сконструированного варианта и, удерживая положительное, старается избавиться от недостатка, о наличии которого сигнализирует стилистическое правило-запрет. Мысль пишущего, отталкиваясь от забракованного варианта, получает нужное направление поисков и в конце концов приводит к конструированию нового варианта, удовлетворяющего всем заранее поставленным требованиям (ограничениям), не нарушающего правил стилистики".[100]

Хорошо бы, конечно, но для великого большинства начинающих стихотворцев такая саморефлексия явно не по силам.

Основываясь на приведённых примерах, мы уже можем выделить два важных признака. Итак, первый признак: грамотность. Можно построить примерную шкалу: полная безграмотность, частичная грамотность, просто грамотность, полная грамотность, выдающаяся грамотность. Читатели, как и писатели, бывают в разной степени грамотными. Это подсказывает обыденный жизненный опыт, поэтому никаких цифр с процентами приводить не буду.

Грамотные писатели, иногда, с каким-либо умыслом (для большей выразительности образов, хотя бы) пишут как бы безграмотно. И грамотные читатели эти их шалости улавливают. Это позволяет им испытывать соответствующее эстетическое удовольствие, которое неведомо читателям безграмотным. Для безграмотных же читателей различий между грамотно написанным произведением и безграмотно написанным – нету. Если грамотные писатели могут писать при желании и так, и эдак, то безграмотным писателям остаётся только одно – писать безграмотно. Если они за собой такое свойство знают и нанимают кого-нибудь для правки их безграмотных творений, то в итоге получается пресный вполне грамотный текст, который только с большой натяжкой можно назвать художественным. Чтобы писать играючи, живо, свежо, озорно, надо обладать не просто грамотностью, а неким трудно описуемым "чувством языка". Это чувство подсказывает уместность и даже необходимость нарушения грамматических правил. И читатели, обладающие чувством языка, читая произведения авторов, обладающих тем же чувством, испытывают вполне определённое эстетическое переживание, неведомое тем, кто таким чувством обделён. Чувство языка я бы поставил на положительный край шкалы – это та самая выдающаяся грамотность, некий доступ к правилам нарушения правил. Да, надо быть талантливым читателем, чтобы такие, тщательно продуманные и выверенные, небрежности в тексте уловить. Для остальных же не шибко сведущих читателей – всё едино.

Писатели, чувством языка не обладающие, могут вполне искренне полагать, что пишут ничуть не хуже остальных писателей. Иногда они могут быть даже очень высокого мнения о своих произведениях, полагая, опять же, искренне, что очень даже разбираются в сути дела. Иногда они удивляются высоким оценкам каких-либо произведений, которые на их взгляд написаны с теми же ошибками, что свойственны им самим (чем же они лучше меня?). Увы, сим господам и госпожам, приходится часто недоумевать. Если же они берутся за труд критика, то запросто ставят на одну доску произведения откровенно безграмотные и произведения изощрённо грамотные. А всё потому, что различия находятся за пределами разрешающей способности их критической лупы.

"Чувство языка" – вот тот хребет, что разделяет писателей грамотных и неграмотных.

Граждан безграмотных можно сравнить с дальтониками. Как те не различают красного и зелёного цветов, так эти не различают грамотных и безграмотных текстов. Но это же всё до очевидности вопиющая элементарщина! Неужели эти азбучные истины необходимо ещё как-то доказывать?!

Оказывается – надо. И я догадываюсь – почему. А это потому, что дальтонику совершенно не понятно где красное, а где – зелёное. Различение красного и зелёного цветов кажется элементарным только для людей с нормальным зрением. С "литературными дальтониками" – та же проблема. Их собственная безграмотность для них НЕОЧЕВИДНА! А если они её и признают, то только под напором грамотных сограждан. Признать-то они её могут, но это совсем не означает, что они понимают о чём же идёт речь и чего от них хотят.

Теперь о втором признаке. Очень кратко можно дать такие определения:

ЧУВСТВО ЮМОРА – это способность различать смешное и не смешное.

ОСТРОУМИЕ – способность создавать смешное.

В чём-то эти способности близки, обе имеют отношение к смеху. Чувство юмора – это, как бы, пассивная сторона смеховой стихии, а остроумие – её активная сторона.

Бывают люди в разной степени наделённые этими способностями. Люди остроумные часто многие дела делают как бы всерьёз (прикидываются простаками, например), а люди, лишённые этой способности, что называется, всё принимают за чистую монету.

Любому литератору необходимо чувство юмора, чтобы не сочинять снотворных опусов. А редактору? Как же он отличит ироническую прозу от юмористической, не обладаючи сей способностью? А читатель? А критик? И как же обозначить другой полюс? С одной стороны – остроумие…, с другой – тупоумие, что ли? Полная неспособность находить в обстоятельствах жизни что-либо смешное. В обиходе слово "тупоумие" считается довольно обидным и обозначает нечто другое, но для данного случая, я полагаю, сойдёт. Просто будем помнить что мы в данном конкретном случае договорились под этим словом подразумевать. В качестве примера остроумия приведу ряд коротеньких стихотворений Гавриила Державина (Прошу обратить внимание на ударения в глаголах! В 18 веке "ё" частенько заменяли на "е". Рифма "погребен – тлен") :

 

На птичку Поймали птичку голосисту И ну сжимать её рукой. Пищит бедняжка вместо свисту, А ей твердят: "Пой, птичка, пой!"   НА СМЕРТЬ СОБАЧКИ МИЛУШКИ, которая при получении известия о смерти Людовика XVI упала с колен хозяйки и убилась до смерти Увы! Сей день с колен Милушка И с трона Людвиг пал. – Смотри, О, смертный! Не всё ль судеб игрушка – Собачка и цари?
Правило жить Утешь поклоном горделивца, Уйми пощёчиной сварливца, Засаль подмазкой скрып ворот, Заткни собаке хлебом рот, – Я бьюся об заклад, Что все четыре замолчат. На гроб вельможи и героя В сём мавзолее погребен Пример сияния людского, Пример ничтожества мирского: Герой — и тлен.

 

Особенно мне симпатично "На смерть собачки Милушки", в котором название стихотворения сопоставимо по размерам с самим стихотворением. Хотя здоровенная пауза после "О, смертный!" сильно портит впечатление.

"В основе всякого искусства лежит ремесло, и только тот, кому не стать мастером, не хочет этого признать и не хочет ремеслу учиться"[101]. Тем не менее, для некоторой части начинающих авторов их собственное невежество и прочие целинные свойства, даже представляется немалым достоинством, так как позволяют не подпасть под чьё-либо нежелательное влияние. тем самым они сохраняют свою самобытность. "Встречаются писа­тели, которые книг остерегаются. Это те, кто является врагом книги или же слишком сильно её любит. Сколько есть посредственных писателей, пишущих так называе­мые увлекательные романы или театральные пьесы, о которых принято говорить, что они "хорошо сделаны", лишённые всякой интеллектуальной культуры. Они по­хваляются тем, что будто бы их единственная книга — это сама жизнь, хотя чаще всего она проходит в кафе, кабаке или игорном клубе. Эти писатели убеждены, буд­то бы книги лишают их воображение полета и свежести, иначе они не смогли бы объяснить, почему книги для них так скучны"[102].

Наиболее самонадеянные, написав пару сотен рифмованных строк, даже берутся создавать теории. При этом продолжают совершенно непринуждённо гроздьями рассыпать орфографические ошибки в своих стихах и трактатах. Приведу пример одной такой самохарактеристики, опубликованной в Интернете:

"Творческая биография.

Писать начал очень рано в 7 лет. К 20 годам около 10 публикаций в разных журналах, в основном поэзия. Сразу же стал развиваться как теоретик стихосложения в 14 лет начал менять ритм в известных и описанных структурах, затем в 15 вышел самостоятельно на белый стих , далее в 17 на акцентный, а в 18 открыл скользящий ритм . К 20 годам у меня было уже свыше 30 собственных разработок в теории стихосложения (проверенных мною).

Литературный стиль символизм. Проштудировал таких поэтов, как В. Хлебников, О. Мандельштам, А. Белый, вообще всех, до кого смог дотянутся. В настоящее время написал более 20 статей по теории стихосложения и истории литературы (шесть в настоящее время опубликованы в интернете). Всегда был противником консерватизма в литературе (мой принцип: чем сложнее, тем лучше и интересней ).

Год назад (ноябрь 2001-го), вернулся в литературу, и написал цикл Песни нашего времени , после чего ещё два цикла: Первая тетрадь и Блуждания , чем воскресил в нашей стране, символизм в его классической трактовке.

О себе: Считаю самым главным в литературе непрерывный творческий поиск. Не люблю переписывать , не стремлюсь подражать . Найти новое, – значит найти себя. Это и составляет цель моего творчества. Люблю хорошую поэзию, ту, что запоминается и оставляет чувство красивого при прочтении . Символизм исповедую буквально как религию . Люблю дискутировать с классиками, в частности писать тексты в стеле опровержения, или дополнения к текстам великих. Пишу всегда очень быстро, всегда на идеально чистую голову, в абсолютной тишине. Ни разу в жизни, не употреблял ни каких стимуляторов, кроме чая или кофе. Вообще не считаю, что наркотики могут как-то расширить сознание , можно хорошо улететь и без всяких наркотиков, так что, даже любопытства ни разу не возникло. Вернулся в литературу, как сам считаю всерьёз и надолго . Главной своей целью, в литературе считаю разбудить сонное царство и победить чернуху".

Конец цитаты. Не правда ли, прямо-таки колосс предстаёт перед мысленным взором, во время чтения сей биографии. Пожалуй, корифею русской словесности позволительно писать вместо "в стиле" – "в стеле", вместо "никаких" – "ни каких", забывать поставить то запятую, то тире, то точку, то двоеточие в своих непревзойдённых шедеврах. Особенно восхищает определение хорошей поэзии: "Люблю хорошую поэзию, ту, что запоминается и оставляет чувство красивого при прочтении".

Вот пара стихотворений этого автора. Из цикла "Блуждания":

Похороны листа бумаги.

Я убил лист бумаги!
Я написал плохое стихотворение…
Долго пыжился, мысли тратил…
Потом всё порвал, без напряженья.
Бедный лист бумаги, как мне жалко тебя,
Я плачу самыми горькими слезами…
Лучше бы я отрезал руку себе,
Чем замучил тебя тухлыми словами!