Болезненное реагирование на критику
Будет больно – поплачь,
Если невмоготу, –
Намекнул мне палач.
– Хорошо, я учту.
Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил –
Помнят тех, кто казнён,
А не тех, кто казнил.
(Владимир Высоцкий)
Надеюсь, что строки из эпиграфа поспособствуют заживлению ран сочинителей, подвергшихся суровым критическим разборам. К сожалению, попадается не так уж много начинающих стихотворцев, желающих получить объективное представление о плодах своего творчества. Тут, конечно, очень важно, чтобы оценки критиков были сугубо конструктивными, деловыми, не уязвляющими личности автора. Даже если произведения и впрямь низкого качества, то это не должно становиться поводом для окончательного приговора. Торопиться в таком деле опасно. Тут критик должен выполнять работу, скорее, повитухи, чем судьи, и уж, тем более, палача. Однако критики не вмешиваются в текст рукописи. Они имеют дело обычно с уже опубликованными текстами. Ещё более строги требования к редакторам: "Прежде чем начать исправлять рукопись, нужно поучиться её читать. Редактор должен обладать искусством профессионального чтения, уметь сопоставлять прочитанные страницы, усвоить систему литературно-критического мышления, развить в себе умение понимать достоинства рукописи, а также улавливать смысловые, фактические и стилистические ошибки в тексте, чтобы их устранять."[93]
Так что редактор – ни в коем случае не враг писателя! Ведь в чём состоит "суть редактирования?
В самом общем виде она — в своеобразной прогностической проверке произведения с точки зрения того, как оно будет служить читателю.
Прогнозируется воздействие произведения на читателя (зрителя, слушателя), чтобы узнать, в какой степени оно сможет удовлетворить общественно необходимые потребности читателя (зрителя, слушателя). На основе прогноза произведение оценивается и вырабатывается программа его совершенствования, цель которой — добиться наибольшего эффекта воздействия произведения на читателя."[94]
Но и от сочинителя требуется умение отделять здравые суждения критиков от тона, в котором они произносятся. Пусть даже какие-то суждения высказаны в резкой, а то и совсем уж грубой форме, но если в них есть что-то здравое, не взирая на тон высказывания, надо воспользоваться его содержимым.
Одно очевидно, для достижения творческих вершин в поэзии теоретические знания необходимы. Изучение опыта предшественников позволит начинающему стихотворцу разобраться в стилях, методах и направлениях, чётко осознать своё место в исторической перспективе, избежать употребления в своих произведениях литературных штампов, обустроить свой технический арсенал. А если и придётся подпасть под чьё-то влияние, то его вполне возможно использовать, опять же, для роста собственного поэтического мастерства. Надо только это влияние хорошо осознавать. Ведь собственный стиль, своя тематика сложатся у писателя только тогда, когда он накопит достаточно впечатлений для того, чтобы выразить себя. Если ему ЕСТЬ ЧТО СКАЗАТЬ, то никакие влияния творчеству не помешают, а только его обогатят.
К тому же, как отмечает Лев Адольфович Озеров, "далеко не всегда первые книги поэтов определяют характер и дальнейшее направление их творчества, не всегда с достаточной полнотой и внятностью выявляют их манеру самовыражения и индивидуальность. Николай Гумилев может быть в этом смысле определен по первым трём книгам ("Путь конквистадоров", 1905; "Романтические цветы", 1908; "Жемчуга", 1910), вышедшим на протяжении приблизительно пяти лет. Существует весомое мнение, что первые две книги предварительные, а подлинно первой следует считать третью – "Жемчуга". Нечто схожее – у Бориса Пастернака ("Близнец в тучах", "Поверх барьеров", 1917; "Сестра моя – жизнь", 1917-1922). От первой автор отрёкся, вторую считал первой, третью – второй"[95].
Зачастую первые сборники стихов оказываются творчески неуклюжими. Но этого авторы поначалу не замечают. Они приятно оглушены невесть откуда взявшейся своей способностью сочинять стихи. Только восприняв отзывы читателей, порой весьма резкие, начинающие стихотворцы постепенно начинают трезветь. Упоение творчеством сменяется растерянностью, а то и отчаянием. Так и хочется все экземпляры своего сборника собрать и поскорей уничтожить, чтоб затереть в истории сам факт его существования. И ведь – уничтожают! Так поступил, например, молодой Николай Некрасов со своим первым сборником "Мечты и звуки": "...Прихожу в магазин через неделю, – рассказывал позднее Некрасов, – ни одного экземпляра не продано, через другую – то же, через два месяца – то же. В огорчении собрал все экземпляры и большую часть уничтожил. Отказался писать лирические и вообще нежные произведения в стихах"[96].
Критика – необходимое условие творческого роста. Если хватает умения самому заниматься разбором собственных творческих продуктов, то какое-то время можно продержаться и без критики извне. Однако, в таком случае очень велик риск выработать искажённое представление об этих самых продуктах. Как в сторону преувеличения, так и в сторону приуменьшения их достоинств. Разумеется, первый попавшийся автору ценитель искусства может сам оказаться не очень-то разборчивым и наговорить множество восторженных банальностей по поводу только что прочитанного им образца живительной поэзии или искусно скомпонованной драматургии. Одного мнения явно не достаточно! К тому же, начинающему стихотворцу хорошо бы понять великую разницу между мнением и критикой. Неплохо было бы понять заодно, что критика – не обязательно ругань. Прежде всего критика – это тщательный разбор произведения. Где КРИТика, там и КРИТерии. Критический разбор не может поэтому быть произвольным умствованием. Критический разбор только тогда имеет какую-то ценность, когда опирается на чёткие критерии. Если автору скажут, что в его стихах много слабых рифм, и покажут где они находятся, если автору укажут на обилие литературных штампов в его произведениях конкретно тут и тут, а так же там и там, то великой нелепостью со стороны автора было бы обидеться на критика за такие указания. Ну, вот, хотя бы, как тут:
"Пушкин в мае 1825 г. упрекнул Рылеева в письме из Михайловского:
"Ты напрасно не поправил в "Олеге" герба России. Древний герб, святой Георгий, не мог находиться на щите язычника Олега; новейший двуглавый орел есть герб византийский и принят у нас во время Иоанна III, не прежде. Летописец просто говорит: "Также повеси щит свой на вратех на показание победы"".[97]
К сожалению, большинство начинающих авторов, почему-то, предпочитают обижаться, даже на вполне обоснованную критику. Или отмахиваться от неё, уподобляясь Рылееву. Поскольку авторы начинающие, то для них очень естественно быть неумелыми. Если это так, то первоначально критика, в основном, будет касаться недостатков, изредка отмечая кое-какие достоинства. Ведь это очень естественно! Разумеется, приятней слушать похвалу, но она хоть чуточку должна же быть заслуженной! Поскольку сначала автор слышит в основном отрицательные оценки разных сторон своих произведений, то у него складывается впечатление о том, что критика является чем-то назойливо назидательным, подавляющим полёт его неуёмного творческого воображения. Проиллюстрирую эти рассуждения словесным демаршем на одном из сетевых форумов (текст оставил в целинной неприкосновенности):
"ps. так как мои стихи вечно попадают в хорошие переделки и никада никому ненравятся, я прекращаю писать! это был мой последний стих... и сранский Инквизитор может писать дальше, мне пофиг... пишите наздоровье... а мне надоело что мои стихи читаю только я... 
ни кто не понимает, ни кому ненада... нафиг тогда творить?
*обиделась и ушла в депрессию*
ваша Энн.
pps а если вам нужны стихи, лежат в творчестве на сайте... найдете если нада..."
Болезненно самолюбивые начинающие авторы потому и стараются избегать сколько-нибудь серьёзных разборов плодов их самобытного творчества. Они предпочитают кучковаться со столь же неумелыми творцами, как они сами. Стоит, всё же, отметить, что тусовки, в которых ограничиваются чтением по очереди своих произведений перемежаемым хлопаньем в ладоши, хоть и приятны для самооценки, но бесполезны для повышения уровня мастерства участников таких мероприятий. Зато застой они вполне могут гарантировать.
Только не лучше ли отодвинуть засовы, открыть ставни, распахнуть объятья и, не чураясь действительности, каковой бы она ни была, принять всё, что она преподнесёт? – И похвалу, и ругань, и все эти, столь часто упоминаемые в "начинающих" стихах, "невзгоды" и "ненастья"? Если есть способности, если есть этот пресловутый талант, то уж найдётся, после всего пережитого, ЧТО сказать, и ТАК сказать, чтобы в читателях и слушателях всколыхнулось ответное чувство.
Думается, уместно привести здесь стихотворение Беллы Ахатовны Ахмадулиной о высокой требовательности писателя к плодам своего творчества:
Ночь
Андрею Смирнову
Уже рассвет темнеет с трёх сторон,
а всё руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он всё ж не счёл достоинством своим.
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость –
нарушить этой ночи безымянность
и всё, что в ней, по имени назвать.
Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.
Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет её предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.
Какая боль – под пыткой немоты
всё ж не признаться ни единым словом
в красе всего, на что зрачком суровым
любовь моя глядит из темноты!
Чего стыжусь? Зачем я не вольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо –
про дом, про снег, про синеву окна?
Не дай мне бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.
(Белла Ахмадулина)
Хочется закончить эту главу строками Расула Гамзатова:
Не имел ни кола, ни двора – ничего,
Тот, кто ныне лежит вот под этим холмом.
Слышишь, песни поют? – Это песни его.
Слышишь, песни поют? – Это песни о нём.