Природа в системе искусства североамериканских индейцев
Сборник ::: Экология американских индейцев и эскимосов. Проблемы индеанистики ::: Ващенко А. В.
Экологический опыт, накопленный коренным населением Северной Америки, значителен сам по себе уже потому только, что он принадлежит огромной массе разнообразных этносов, разбросанных по всему континенту, протянувшемуся на дальние расстояния по всем четырем странам света и охватившему самые различные географические пояса. Этот опыт всего убедительнее выявляется в конкретном анализе жизнедеятельности того или иного племени; однако не менее интересно и то, что при всем многообразии отдельных преломлений практика взаимодействия североамериканских индейцев с окружающей природой обнаруживает разительную общность черт. Сегодня эта общность проявляет себя в идеологии и системе мировосприятия, в художественном мышлении, и оказывается, что коренное население Америки проявило особую последовательность своего «экологизма», с необыкновенной яркостью реализовав его в различных видах искусства.
И в самом деле, «экологические» по своему характеру образность и символика придают самобытность искусству североамериканских индейцев на всем историческом пути его развития — от фольклора племен к современной индивидуально-творческой стадии. И, разумеется, примечателен тот факт, что многочисленные и высокие образцы живописи, литературы, музыки американских индейцев красноречиво говорят: «экологизм» художественного мышления индейцев поднялся до уровня цельной и самобытной поэтики, он стал необходимым языком, с помощью которого и может индейский художник — в широком смысле этого слова — выразить сегодня духовный мир своих собратьев.
С 1960-х годов, когда ряд этнических групп США (негров, мексикано-американцев и др.) пробудился к активной общественно-политической и культурной деятельности, традиционный «экологизм» индейцев проявился в единстве идеологических формулировок (раскрывающих смысл движения коренных американцев за гражданские права, за сохранение охотничьих, рыболовецких угодий, пастбищ и вообще резервационпых земель) и эстетических понятий, определивших облик их литературы и других видов искусства.
На волне встречного иптереса, вспыхнувшего в научном мире ж феноменам культур развивающихся стран и родственным им явлениям, по отношению к индейскому фольклору все чаще стал употребляться термин «экология духа». Обычно речь шла при этом о функциональном значении обрядового фольклора: песни и заклинания, как и некоторые другие его формы, служили средством духовного и физического выживания общины/индивида в условиях враждебного внешнего мира, полного неожиданных опасностей. При этом, правда, авторы мало писали о том, каким образом виды народного творчества, рожденные на основе тесного взаимодействия с природой, обнаруживали на себе ее отчетливую печать. «Экономика» в данном случае неразрывно связывалась с экологией, что в подобном контексте было не подменой понятий, а закономерностью.
В эссе «Человек, сотворенный словом» известный индейский писатель Н. Скотт Момадэй связывает воедино понятия экологии, «этики американской земли», «сказительства и воображения». Он приводит прекрасный пример того, как именно природные явления, завладевая сознанием социума, оказывают обратное воздействие на окружение уже в новом качестве — в виде творческого акта пересоздания действительности. Речь идет о переломном моменте в истории племени кайова, наступившем в период первых контактов с американскими поселенцами и совпавшем со звездопадом 1833 г.: «Видите, что получается, когда воображение накладывается на историческое событие? Так возникает предание... Когда потрясенные люди племени кайова оправились от испуга, они вообразили, что звездопад имел символическое значение для всей их жизни, что он предрек им горькую участь...
Только благодаря этому смогли они вынести все, что обрушилось на них в дальнейшем. Не было такого поражения, такого унижения, таких страданий, которых они не смогли бы вынести, ибо в каждом из них усматривали определенный смысл. Они могли сказать себе: «Да, это неизбежно должно было произойти в свой черед. Существовавший в мире порядок нарушился, тут сомнений быть не может. Ведь даже звезды сорвались со своих мест»1.
Здесь собственно, описан «механизм» того, каким образом природное явление вошло в пиктографические календарные летописи многих прерийных племен, став частью их духовного мира. И была глубокая закономерность в том, что спустя столетие с лишним первый писатель из племени кайова создал литературную хронику истории своего народа, сделав этот эпизод в ней (да и во всем своем творчестве) одним из принципиально важных.
Именно этот аспект проблемы экологических связей — вопрос о том, каким образом элементы естественной природы и опыт взаимодействия с ней, претворяясь в сознании индейского этноса, становятся достоянием поэтики художественного творчества,— и является предметом рассмотрения данной статьи. Он особенно важен, так как касается всей истории коренного населения Северной Америки на всех ее этапах.
*
Я учиться пойду, если буду жив,
Учиться у Солнца, если буду я жив...
Племя осейдж
В доколониальный период, на стадии культуры племени, опыт взаимодействия аборигенов с природой находил отражение в особенностях уклада жизни, опиравшихся на систему мифологических представлений. Они в свою очередь получали реализацию в фольклоре, в значительной мере «задавая» характер его поэтики.
Конечно, конкретные эстетические эталоны и художественные средства определялись традицией, но ее составляющие зависели во многом от опыта взаимодействия человека и природы. Здесь существовала, таким образом, прочная, постоянная связь. Естественно, в пределах разных регионов и от племени к племени характер поэтики мог значительно меняться, но все же не настолько, чтобы утрачивать типологические черты, позволяющие нам отвлечься от конкретных различий в пользу общих закономерностей, определяющих творчество индейцев в целом.
Наглядным примером интересующего нас процесса может служить обрядовая поэзия, в частности у навахо и осейджей. Известно, какое широкое распространение имеют в Северной Америке представления о четырх странах света. Каждое из направлений ассоциировалось у индейцев с определенным растением, животным, цветом, элементом неживой природы, группами божеств (см. рис. 27). Обрядовая поэзия призвана была воздействовать на могучие силы, воплощенные в этих мифологемах, в интересах племени или индивида; и в контексте песнопений мифологическая символика объективно становилась средством художественной организации тех или иных заклинаний, «поэм» и др. Вследствие этого у навахо культ четырех стран света превращался в четырехкратный повтор с приращением — иначе говоря, в художественный прием, влияющий на внешний облик песен, их общий композиционный рисунок и ритмику. Вот как это выглядело в одной из наиболее известных песен, вошедших в многодневный обряд «Ночного песнопения»:
Дом, сотканный из рассвета,
Дом, сотканный из заката,
Дом, сотканный из туч,
Дом, сотканный из ливней,
Дом, сотканный из туманов,
Дом, сотканный из дождей,
Дом, сотканный из пыльцы,
Дом, сотканный из кузнечиков.
Вход темная туча скрывает.
Туча темная выход скрывает.
Молнии зигзаги его венчают...
Счастливо, в тучах обильных пройду,
Счастливо, в ливнях обильных пройду,
Счастливо, средь всходов обильных пройду,
Счастливо, тропою пыльцы я пройду,
Счастливо я пройду...2
Подбор элементов естественной природы, упоминаемых обычно в такого рода песнях навахо: туч, ливней, злаков, цветов в др., воспроизводит понятия, сопутствующие определенному способу хозяйственной деятельности, но выступает внутри песни как слаженная система художественных средств. И сам по себе каждый художественный образ служил принципиально важной цели обрядового называния (номинации). Рожденный миром внешним — как, например, деление на дождь-мужчину (ливень, гроза) и дождь-женщину (моросящий дождик), характерное для поэзии навахо,— такой образ призван был вернуться в мир природы с целью ее трансформации, восстановления равновесия между индивидом и окружением. Известно, что распространенная финальная формула песнопений навахо — «в красе завершаю» — в дословном виде звучит несколько иначе: «Состояние мировой гармонии для меня ныне восстановлено».
То же сложное соответствие мифологических персонажей, культурных растений, стран света в сочетании со сложной цветовой символикой — только в виде готовой идеальной картины — можно увидеть на знаменитых песчаных рисунках навахо, являющих собой, может быть, наиболее разительный пример «естественной» доколумбовой поэтики (рис. 19).
