Мировоззрение И. Франко формировалось в условиях нараста­ния освободительного движения трудящихся масс против социалъ-

495


(1, VII, стр. 54-55).


кого и национального гнета. Восприняв лучшие традиции передо­ вой русской и украинской революционно-демократической мысли, И. Франко под влиянием рабочего движения и знакомства с мар­ксизмом развивает дальше революционно-демократические и ма­териалистические традиции Т. Г. Шевченко, Н. Г. Чернышевского

и др. И. Франко изучал и по­пуляризировал произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. Ему принадлежит перевод 24-го раздела I тома «Капитала» К. Маркса и раздела ив «Анти-Дюринга» Ф. Энгельса (при жизни И. Франко не удалось осуществить издание этих пе­реводов). Обосновывая идеи материализма и диалектики, И. Франко широко использо­вал новейшие достижения естественных наук. На этой основе он подвергает критике различные идеалистические, агностические концепции..

Социологическим воззре­ ниям И. Франко присущи зна­ чительные элементы материа­ листического понимания исто­ рии. Однако И. Франко не ви­ дел глубокого качественного отличия марксистской филосо­ фии от иных философских, со­ циологических учений. Он не сумел понять сущности рево­люционного переворота, совер­шенного К. Марксом и Ф. Энгельсом в философии.

Настоящая подборка составлена автором данного вступитель­ ного текста В. С. Горским по изданиям: 1) И. Франко. Сочи­нения в 10 томах. М., 1956—1959; 2) I . Франко. Вибрат сус-тлъно-полгтичт i фглософсъкг твори. Кшв, 1956. Перевод фраг­ ментов из работы И. Франко «Наука и ее отношение к трудящимся классам» с украинского языка для данного издания осуществлен В. С. Горским.

EXCELSIOR!» КАМНЕЛОМЫ

Я видел странный сон. Как будто предо мною Простерлись широко пустынные края, А я, прикованный железной цепью злою, Стою под черною гранитною скалою, А дальше — тысячи таких же, как и я. Невзгоды каждому чело избороздили, Но взгляд у каждого горит любви огнем,

496

А цепи руки нам, как змеи, всем обвили И плечи каждого из нас к земле склонили, Ведь все мы на плечах тяжелый груз несем.

У каждого в руках железный тяжкий молот, И, как могучий гром, с высот к нам клич идет: «Ломайте все скалу! Пусть ни жара, ни холод Не остановят вас! Пусть жажда, труд и голод Обрушатся на вас, но пусть скала падет!»

Мы встали как один, и, что б нам ни грозило, В скалу врубались мы и пробивали путь. Летели с воем вниз куски горы сносимой; Отчаянье в те дни нам придавало силы, Стучали молоты о каменную грудь.

Как водопада рев, как гул войны кровавой,

Так наши молоты гремели много раз,

И с каждым шагом мы врубались глубже в скалы,

И хоть друзей в пути теряли мы немало,

Но удержать никто уже не смог бы нас!

И каждый знал из нас, что славы нам не будет, Ни памяти людской за этот страшный труд, Что лишь тогда пройдут дорогой этой люди, Когда пробьем ее и выровняем всюду И кости наши здесь среди камней сгниют.

Но славы этой мы совсем и не желали,

Себя героями никак не назовем.

Нет, добровольно мы свои оковы взяли,

Рабами воли мы, невольниками стали,

Мы камнеломы все — и к правде путь пробьем.

И все мы верили, что нашими руками Скалу повергнем в прах и разобьем гранит: Что кровью нашею и нашими костями Отныне твердый путь проложим, и за нами Придет иная жизнь, иной день прогремит.

И знали твердо мы, что где-то там на свете,

Который нами был покинут ради мук,

О нас грустят отцы, и матери, и дети,

Что всюду лишь хулу порыв и труд наш встретил,

Что недруг нас клянет и ненавидит друг.

Мы знали это всё. Не раз душа болела. И горя злой огонь нам сердце обжигал; Но ни печаль, ни боль израненного тела И ни проклятья нас не отвлекли от дела — И молота никто из рук не выпускал.

И так мы все идем, единой волей слиты,

И молоты несем, пристывшие к рукам.

Так пусть мы прокляты и светом позабыты!

Но к-правде путь пробьем, скала падет, разбита,

И счастье всех придет по нашим лишь костям

497

УВЯДШИЕ ЛИСТЬЯ

Душа бессмертна! Жить ей бесконечно! Вот дикая фантазия, достойна Она Лойолы или Торквемады! Мутится разум, застывает сердце. [...]

Ведь что есть дух? Он создан человеком Из ничего, в любой стране, эпохе, Дал человек ему свое подобье Затем, чтоб сотворить себе тирана.

Одно лишь безначально, бесконечно, Материя — она живет и крепнет: Ее один могущественней атом, Чем боги все, все Ягве 2 и Астарты 3.

В пространства бесконечном океане Встречаются там-сям водовороты, Они кружатся, бьются и клокочут, И все они — планетные системы.

В пучине этой волны — все планеты, В них пузырьков ничтожных миллиарды, И в каждом что-то видится неясно, Меняется, взбухает — до разрыва.

Всё это — наши чувства, наши знанья, Ничтожный шар в материи пучине. С их гибелью водоворот утихнет, Чтоб закружиться снова, в новом месте.

Круговорот бесцелен, безначален Всегда и всюду; звезды и планеты, Вплоть до бактерий или инфузорий, Идут по одинаковой дороге.

Лишь маленькие пузырьки людские, Вобравшие в себя кусок пучины, Мечтают, мучаются и стремятся Вместить в себя вселенной бесконечность.

Они ее себе уподобляют, Дают ей облик, сходный с человечьим, Потом они пугаются, как дети, Созданий своего воображенья.

Я не дитя, я не боюсь видений, Я только узник в этом доме пыток, Душа моя на волю жадно рвется, В материю обратно хочет кануть.

Стремится бедный пузырек взорваться И погасить больную искру — разум И ничего из свойств людских не хочет С собою взять, спасаясь в бесконечность

(1, VII, стр. 285—287). 498

ПИСЬМО К О. РОШКЕВИЧ

Львов, 20 сентября 1878 [г.]

[...] Главные вопросы, от которых может в данном слу­чае зависеть тот или иной поворот в нашей жизни, — это: 1) экономические, 2) политические, 3) религиозные, 4) социальные, 5) сугубо практические, то есть касаю­щиеся повседневной нашей жизнедеятельности. Я хочу тебе здесь вкратце ответить на эти вопросы и дать, так сказать, о каждом из них мое profession de foi4.

1) Я убежден, что в экономическом положении народа заключается главная основа его жизни, развития, про­гресса. Если экономическое положение народа плохое, то говорить о прогрессе, науке — пустая болтовня. Я убеж­ден, что теперешнее экономическое положение всех куль­турных народов во многих отношениях очень плохое, и главным образом по причине имущественного неравен­ства и резкого деления на касту богатых, которые только и пользуются благами культуры и науки, и касту бедня­ков, которых каждый новый шаг вперед только еще боль­ше душит. Такое экономическое положение не может быть ни вечным, ни неизменным. Возникшее в ходе истори­ческого развития, оно обязательно должно умереть, усту­пая место другому, более совершенному и справедливому, более человечному. Я убежден, что великая всемирная ре­волюция постепенно разрушит теперешний порядок и установит новый. Под словом «всемирная революция» я не подразумеваю всемирный бунт бедняков против бога­чей, всемирную резню; так могут понимать революцию только всемирные рутенцы5, плосколобы6 да полицей­ские, которым, например, невдомек, что изобретение па­ровых машин, телеграфа, фонографа, телефона, электри­ческих машин и т. п. произвело в мире, кто знает, едва ли не большую революцию, чем вся кровавая француз­ская революция. Под словом «революция» я понимаю именно большой ряд подобных культурных, научных и политических фактов, будь они кровавые или нет, кото­рые изменяют все основы и прежние понятия и повора­чивают все развитие данного народа совсем на иной • путь. Кто после этого говорит о «будущей социальной революции» — тот предъявляет свидетельство собственно-

499

го убожества, показывая, что не разбирается в самом поня­тии революции. Социальная революция началась уже с того момента, когда французская революция дала власть капиталистам, вырвав ее из рук родовой аристо­кратии. С первой же минуты своего владычества капита­листы борются с новой революцией, против которой блед­неют все факты и битвы, отмеченные когда-либо историей. Однако капиталисты борются подобно тому, как боролся черт с богом в гетевском «Фаусте», — желая творить зло — творил добро; так же точно и капиталисты, несмот­ря на свое упорство, каждым своим словом, делом, по­ступком только помогают осуществлению дела великой революции. Капиталистическая революция 1789 года ока­залась такой кровавой не потому, что каждая революция должна быть такой, а потому, что тирания господствовав­шей аристократии и духовенства не допускала распрост­раняться просвещению, которое только одно и могло смяг­чить страшный взрыв, в то время как другие причины: бедность, эксплуатация и т. д. — ускорили этот взрыв. Я убежден, что последний акт великой социальной рево­люции будет тем мягче, а тем самым и разумнее, глубже проведен, чем больше смогут просвещение и наука объяс­нить массам рабочего люда цель и средства всего дела. Отсюда встает простая задача перед каждым, кто при­знает и принимает душой эту мысль целиком: стараться смягчить последний революционный кризис распростра­нением здоровых и правдивых понятий. Как будет выгля­деть грядущий социальный строй — ныне сказать нельзя, да это и неважно. Наука выдвигает лишь одно основное положение: продуктивный капитал, то есть земля, маши­ны и все орудия производства, сырье и фабрики, должен быть общей, общественной собственностью. Общества со­стоят между собой в тесных, дружеских (федеративных) отношениях, каждое избирает свое управление, которое распоряжается хозяйственными делами. Плоды труда целиком принадлежат трудящимся. Это главные, основ­ные идеи, принятые теперешней экономической наукой за цель, к которой постепенно должна вести экономиче­ская реформа (1, X, стр. 500—502).

500

НАУКА И ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ТРУДЯЩИМСЯ КЛАССАМ

I. ВВЕДЕНИЕ

[...] Таким образом, новейшие исторические исследо­вания совершили огромный переворот во всей историче­ской науке, поскольку 1) вместо признания руководите­лями исторического прогресса человечества отдельных завоевателей и монархов доказали, что этот прогресс и мо­нархи и завоеватели вместе с ним зависят от прошлых и современных экономическо-политических отношений, что, таким образом, все человечество в своем историче­ском развитии подчинено определенным естественным и неизменным законам, а не зависит от причуд и желаний отдельных людей; 2) обратили особое внимание как раз на эту, до сих пор запущенную сторону исторической науки, которая является, собственно, ее основой,— на раз­витие экономических, политических и научных взаимо­отношений отдельных народов. Этот большой, счастливый поворот в исторической науке дал начало новому ее раз­делу — так называемой «истории культуры, или истории развития народов» [...].

В истории человечества мы видим два великих факта, которые удивляют нас своей необычной силою и вместе с тем они такие важные для прогресса, как никакие иные. Факты эти: изобретение письма и изобретение печати. Оба эти факта стоят, как огромные верстовые столбы, на гранях великих исторических эпох [...].

II. ЧТО ТАКОЕ НАУКА?

[...] Уже несколько раз мы упоминали, что только познание законов и сил природы, которые проявляются где-нибудь и как-нибудь, можно назвать наукой. Таким образом, настоящая наука не имеет ничего общего с ка­кими-то надприродными силами, врожденными идеями, с любыми внутренними мирами, которые якобы руково­дят внешним миром. Она имеет дело только с миром выс­шим, с природой, понимая эту природу наиболее широко, то есть включая туда все, что только подлежит нашему познанию, следовательно, и людей с их прогрессом, исто­рией, религиями и все эти неисчислимые миры, которые заполняют Вселенную.

501

Человек является лишь одним из неисчислимых тво­рений этой природы — она лишь поставляет ему средства для жизни, для удовлетворения своих потребностей, для комфорта и счастья; она есть все для него, вне природы нет' познания, нет истины·; следовательно, природа явля­ется этой книгой, которую человек должен постоянно чи­тать, ибо только из нее может выплыть спасительная правда для него.

Но является ли познание, лишь познание законов природы единственной целью науки? Нет. Познание само по себе не может быть ее целью, ибо если бы так было, то вся наука никому не приносила бы ни малейшей пользы, никому не была бы нужна, была бы, так скажу, пятым колесом в телеге человеческого прогресса. Само знание никому есть не даст. Я могу, например, знать, что такие-то величайшие богатства лежат на дне моря или на луне, но, однако, несмотря на этот факт, можно уме­реть с голода. От науки мы требуем не самого бесплод­ного знания. Есть действительно страна, где такие знания, целиком оторванные от жизни и никому не нужные, на­зывают наукой, — эта страна называется Китай. Мы в первую очередь от истинной науки требуем, чтобы она приносила пользу, чтобы давала нам возможность побеж­дать природу без больших потерь в извечной борьбе за наше существование.

Таким образом, двум необходимым условиям должна отвечать истинная наука: учить нас познавать законы природы и учить нас пользоваться этими законами, ис­пользовать их в борьбе с той же самой природой. Следо­вательно, есть две стороны в науке: знание и труд, по­нятно, труд, полезный прежде всего нам, а потом и самому трудящемуся человеку.

Как же это, может кто-нибудь спросить, чтоб труд, хотя бы и наиполезнейший, можно было причислять к на­уке? Ведь наука — это одно, а труд — иное, следовательно, не следует смешивать одно с другим. На такие упреки должен ответить, что сегодня, действительно, и в жизни и в теории большая часть людей отмежевывает труд от науки. Но если ближе присмотримся к тому и другому, то увидим, что именно это разделение очень негативно воз­действовало на обоих, ибо действительно замедлило и за­медляет их развитие; таким образом, труд и наука, раз­деленные в жизни, чахнут, как две половины разрублен-

502

ного растения. Правда, новейшие времена стремятся вновь объединить эти два нераздельных понятия — и действи­тельно, с того времени, как наступил этот поворот в чело­веческих устремлениях, видим огромный прогресс и в на­уке, и в развитии средств, облегчающих человеческий труд. Покамест же этого не было, покамест наука зани­малась исключительно делами, далекими от действитель­ности, оторванными от жизни и человеческого труда, с одной стороны, а с другой стороны, труд, которым пре­небрегали богатые и ученые, плохо кормил работника и его господина, до тех пор нельзя было и думать о про­грессе, который был бы хоть немного подобен современ­ному.

Человек от веков устремлен к одной цели — к счастью. Счастье это он обретет лишь тогда, когда наука и труд сольются для него воедино, когда всякая его наука станет трудом, полезным для общества, а весь труд будет прояв­лением его развитой мысли, разума и науки. А народы только тогда смогут достичь счастья и свободы, когда все будут образованными тружениками, то есть когда каждый будет наиболее всесторонне развит, насколько это воз­можно, и когда каждый сможет использовать свои силы для добра общего и личного. Правда, идеал этот еще да­лек и кое-кому он может показаться недостижимым или фантастичным, но кто внимательно присмотрится к исто­рии, то есть к тому пути, который прошли уже люди, а при этом внимательно присмотрится к современному положению, тот должен прийти к убеждению, что

1) человечество с самого начала своего развития дей­ствительно все движется к этой цели;

2) средства, изобретения, направления, современная борьба подают надежду, что достижение этой цели воз­можно и необходимо, и то не в столь уж далеком буду­щем, как это кажется людям маловерным.

Определив науку как слияние двух понятий — знания и труда — не трудно будет нам сказать, какое положение она должна занимать по отношению к классам трудя­щихся. Правда, она единит и роднит в себе всех людей, но среди всех ближайшими ей есть трудящиеся, как те, что работают физически, так и те, что умственно. Прав­да, несчастливое разделение на труд физический и умст­венный еще задерживает человеческое развитие, разви­тие действительное и необходимое - для человека. Одни

503


воспитываются работниками исключительно физического труда, другие — исключительно научного; понятно, что это идет во вред им самим и всему человечеству. Но наука не обращает внимания на эти позорные, хотя и сильные, классовые перегородки там, где это касается ее положения в отношении людей. Ее цель, несмотря на все препятст­вия, одна — объединить и сделать счастливыми всех лю­дей. Среди рабочих время от времени она выбирает своих самых храбрых борцов, которые тем или иным способом разрушают и уничтожают эти перегородки, стирают раз­личия сословные, вознося низшие и отбирая у высших их привилегии. Все, что наука откроет, мысль породит, все это труд превращает в тело, в действие, в жизнь и дает новым поколениям рабочих в руки как орудия и помощь в дальнейшем труде и в дальнейшей борьбе. Вот каково положение науки. Только в рабочих и через рабочих при­обретает она значение для прогресса; поэтому мы наде­емся, что она быстро устранит эти последние препятст­вия, которые их еще раз­деляют, уничтожит после­дние привилегии, сотрет остатки следов дикости и варварства в мире (2, стр. 115-125).

ПОТЕБНЯ

Александр . Афанасьевич Потебня (1835—1891) закон­ чил Харьковский университет, потом руководил до конца жизни кафедрой русского язы­ка. Выл избран членом-кор­ респондентом Петербургской академии наук. А. А. Потебня колебался между материализ­мом и идеализмом. Главные философские,психологические, эстетические и лингвистиче­ские идеи Потебни разработа­ны в его трудах «О некото­рых символах в славянской народной поэзии» (1860 г.), «Мысль и язык» (1862 г.).