На горах был оставлен Парыгин с китайским дивизионом. Это погубило все и привело к жестокому разгрому Азиатской дивизии.
Было пять часов утра 8 июня. Большая часть унгерновцев уже спала, некоторые еще укладывались на землю. Остальные сидели, курили и делились впечатлениями боевого дня...
Часть красных, бросившихся от города в сторону, вышла на сопку, наткнулась на китайцев, крикнула — Ура!! — и китайцы в панике побежали с гор. В один момент красные были уже на вершине, поставили пулеметы и открыли ураганный огонь по узкому ущелью. Пули сыпались как дождь, рыли землю, с жалобным визгом отскакивали от камней и их зловещие завывания дополняли разрывы гранат. Гранатами красные забрасывали ущелье...
«Унгерновцы не ожидали нападения. Они лежали на земле вповалку, кто, где и как повалился спать. Части были не собраны. Огонь был внезапный и среди них началась паника. Люди, которые видели многое, прошли огненное горнило германской и Гражданской войн, окончательно растерялись и стали бросаться из стороны в сторону. Паника становилась стихийною! Везде сыпался свинцовый град; яростно и жалобно ржали лошади, свистели осколки, и в предутренней мгле место узкого ущелья казалось адом...».
* * *
По советским источникам, барон Унгерн вышел из-под огненного кольца красных в бою под Троицкосавском всего только с 500 бойцами.
Кажется, эта цифра значительно преуменьшена. Вероятно, с ним остались еще силы, вдвое, втрое большие, чем указано. Весьма пострадал обоз отряда Унгерна: последний, можно сказать, был уничтожен.
Неудача под Троицкосавском сильно расстроила барона и он стал зол и раздражителен. Его очень огорчали также начавшиеся нелады между ним и его ближайшим помощником, генералом Резухиным.
Отойдя от Троицкосавска в юго-западном направлении, к реке Селенге и ее притоку Орхону, барон Унгерн простоял здесь десять дней, привел в порядок свои силы и снова двинулся в пределы советского Забайкалья, вдоль реки Селенги, по направлению к Гусиному озеру, где стоял значительный красный заслон.
За свой разгром под Троицкосавском Унгерн жестоко отплатил красным, почти полностью уничтожив выставленный против него заслон и захватив пушки, пулеметы, винтовки. Пленных в этом бою унгерновцы не брали, а уничтожали. Окрыленный этим успехом, Унгерн решил ударить на Верхнеудинск, столицу Дальневосточной Республики, наспех сколоченной большевиками в виде буфера между Советскою Россией и Японией.
К Верхнеудинску дивизия барона продвигалась с ожесточенными боями. В одном из таких боев она потеряла более ста человек убитыми и ранеными.
Зная, что впереди еще ждут его многочисленные части советских войск и получив сведения, что он не может рассчитывать на поддержку со стороны атамана Семенова, Унгерн отменил свой марш на Верхнеудинск и решил броситься в Урянхайский край, где надеялся встретиться и соединиться с белыми отрядами, оперировавшими в Западной Монголии.
Дивизия двинулась теперь обратно в Монголию, к озеру Косоголу, где Унгерна уже поджидали отборные части красного партизана Щетинкина.
«Унгерн стал зол, как лютый цербер, смотрел на всех зверем, и говорить с ним было опасно, — вспоминает об этом времени один из офицеров его дивизии. — Каждую минуту вместо ответа можно было получить удар ташуром по голове или быть тут же выпоротым».
Экзекуции над офицерами стали эпидемическим явлением. Шла ежедневная порка, избиения и страх обуял всю дивизию. Никто не был уверен за свой следующий час, и офицеры стали бояться барона как чумы, черной оспы, как сатаны...
«На него боялись смотреть. И, когда он приказал одному из обозных чиновников приехать дать справку, последний был настолько перепуган предстоящим свиданьем, что заседлал коня, сбежал в тайгу и пропал.
Обстановка становилась невыносимой, и уже поговаривали, что барон потому зверствует, что хочет перейти к красным...»
Дивизию одолевали мрачные думы и настроения, и при таком ее моральном состоянии поход в Урянхайский край никому не улыбался. Всем, кроме барона, казался единственным спасительным выходом из создавшегося положения поход в Маньчжурию, где можно было укрыться от натиска красных.
При такой обстановке среди чинов Азиатской дивизии созрели заговоры, поставившие целью убийство барона Унгерна, ген. Резухина, а также их ближайших сподвижников.
Бригада генерала Резухина в обратном походе в Монголию шла отдельно, так как генерал крупно поссорился с бароном и следовал за главной колонной в некотором отдалении. Заговор в бригаде Резухина возник самостоятельно, вне всякой связи с колонной Унгерна. В один из дней в палатку Резухина ввалилась толпа офицеров во главе с Хоботовым, который заявил генералу, что бригада дальше не пойдет, а возвратится на восток, и предложил ему присоединиться к решению его офицеров и вести бригаду в Маньчжурию.
Генерал спокойно ответил отказом и получил пулю в грудь...
«Момент был жуткий, — рассказывает один из унгерновцев: — Генерал покачнулся, но гордо встал, прижав руку к простреленному месту, и вышел из палатки. Он пошел в палатку к младшим офицерам, веря, что там найдет спасение. Он глубоко ошибся: когда он вошел к этим офицерам, то один прапорщик-оренбуржец выхватил из кобуры револьвер и несколькими выстрелами в упор убил боевого и любимого всеми генерала...»
Покончив с генералом Резухиным, бригада выступила на восток, но не прошло и несколько дней, как среди ее чинов началось разложение, и они рассыпались по лесам и степям Забайкалья и Монголии маленькими кучками. Одни из них были перебиты красными, другие сами сдались последним или перешли на их сторону; и только некоторые, очень немногие, группы сумели выйти в Маньчжурию, к станциям Маньчжурия и Хайлар на Китайской Восточной железной дороге. Позже некоторые из солдат и офицеров бригады Резухина добрались до русского Приморья, некоторые осели в полосе отчуждения названной дороги.
Восстание в другой бригаде Азиатской дивизии, где находился сам Унгерн, произошло в ночь на 17 июля, т.е. через десять дней после того, как революционное временное правительство Монголии с монгольскими и советскими войсками уже вступило в Ургу, которая получила теперь название Улан-Батор-Хото — город Красного Богатыря.
Заговорщики в условленный день обстреляли палатку Унгерна, но ему удалось спастись. Сев на свою быстроногую лошадь, барон под покровом вечернего сумрака скрылся в соседней лесной чаще.
Весь лагерь Унгерна, оставшийся без командования, снялся с места и, словно повинуясь инстинкту, подсознательному стремлению к безопасности, медленно двинулся на восток, в противоположную сторону от Урянхайского края. Настроение у всех было тревожное, напряженное... Заговорщики еще не были уверены в успехе переворота и теперь скакали вдоль движущейся колонны, выискивая наиболее ретивых палачей Унгерна. Один из таковых, Бурдуковский, был найден ими и беспощадно зарублен. Инициаторов переворота все еще пугала мысль: а вдруг барон еще явится и сумеет увлечь за собою солдат и казаков!.. как жестоко он расправится тогда с теми, кто осмелился поднять руку на него!.. Наступившая ночь казалась страшною и полною таинственной жути...
Где же барон теперь?
Пока он жив, еще рано думать об удаче переворота.
Вдруг знакомый зычный голос потряс тишину летней ночи: перед дивизией внезапно появился верхом на коне сам барон и громко вызывал к себе Бурдуковского и других близких своих сподвижников, на верность которых он хотел опереться теперь. Услышав голос Унгерна, который так часто заставлял трепетать многих, дивизия как бы вздрогнула и, замерев, остановилась...
Невольный страх овладел всеми, и даже самые храбрые из унгерновских бойцов теперь растерялись... Но присутствие духа, однако, не покинуло еще участников заговора, и, когда барон, вызывая отдельных начальников колонны, пытался остановить движение последней, он был обстрелян заговорщиками и под свист пуль снова исчез в темноте ночи...
Надо заметить, что в самом начале бунта заговорщики обстреляли Монгольский полк и заставили его рассеяться по ближним лесным трущобам, так как боялись возможной поддержки барона со стороны монгол в критический момент.
В своих скитаниях, вдали от дивизии, барон наткнулся на этих монгольских солдат и обратился к находившемуся при их отряде монгольскому князю Бишерельту-Сундуйгуну с приказанием, чтобы монголы немедленно отправились вместе с ним, бароном Унгерном, на усмирение взбунтовавшихся офицеров его дивизии...
Сундуй-гун согласился и вместе с тем предупредил цириков, чтобы они были наготове и по его зову помогли ему справиться с бароном и связать его...
Отряд выступил. Впереди его, рядом с Сундуй-гуном, ехал барон. Князь попросил у барона спичек закурить трубку, и, когда тот полез в карман за спичками, Сундуй-гун обхватил барона обеими руками сзади, выше локтей, и повалился вместе с ним на землю... Подскакавшие цирики схватили Унгерна, связали его по рукам и ногам и затем, под сильною охраною, доставили его в стоящий неподалеку один из отрядов красного партизана Щетинкина. Отсюда он был препровожден в Алтан-Булак и сдан большевикам, своим заклятым врагам...
Барон Унгерн был далее отправлен в столицу большевистской Сибири, Новосибирск, где и был после суда казнен.
После пленения Унгерна его бригада под командованием сначала есаула Макеева, потом полковника Островского, начала продвижение на восток. В начале отхода она еще раз жестоко потрепала красных, вздумавших преследовать отступавших унгерновцев. В пути от бригады отсеялись монголы и буряты, пожелавшие разойтись по домам.
И к Маньчжурии подошли наконец остатки Азиатской конной дивизии барона Унгерна в количестве всего лишь нескольких сотен бойцов. Сдав оружие китайским властям, они затем частью рассеялись по Трехречью в Барге, частью были перевезены по Китайской Восточной железной дороге в русское Приморье.
Так, осенью 1921 года Азиатская конная дивизия барона Унгерна кончила свое бурное существование...