Не имеет значения, о чем мы говорили. Важно было только то, что он согласился помочь мне, что он и сделал.
Той ночью я вернулась в дом бабушки обновленной, мой дух воспрял. Я наконец нашла, ради чего жить – ни ради Эллиота, ни вины выжившей, ни бесконечных пустынных равнин, которые душили меня каждый раз, когда я смотрела в окно.
Месть, простая и понятная. Я решила уничтожить клуб Дорнана и поочередно уничтожить всех членов его семьи, и я точно знала, как забраться ему под кожу.
Бабушка была удивлена, увидев меня.
– Я думала, ты украла мою машину, – сказала она, и ее лицо расплылось в улыбке.
– Да, – бодро сказал я, бросая ключи на стол. – Но я заправила бензобак.
Она всегда была проницательной женщиной, умной и наблюдательной, как и ее внук.
– Ты выглядишь по-другому, – сказала она, ее южный акцент заставлял меня ловить каждое ее слово. – Счастливой.
Я улыбнулась, мое сердце возбужденно забилось в груди.
– Я решила, что жизнь слишком коротка, чтобы продолжать хандрить, – ответила я, сжимая дрожащие руки в кулаки, чтобы скрыть трепет. – Пора снова начать жить.
– Я так рада это слышать, – сказала бабушка, сокращая разрыв между нами и обнимая меня тонкими руками. –Тебе следует позвонить Эллиоту, – продолжила она, похлопывая меня по спине. Я замерла. Бабушка отступила и взъерошила мои светлые волосы. – Он вернется за тобой, девочка, – мягко сказала она.
Но он этого не сделал.
– Что ты собираешься с этим делать? – спрашивает Эллиот, резко меняя тему разговора.
Я расплываюсь в злой ухмылке, которая достигает и моих глаз.
– Это сюрприз, – отвечаю я.
Он просто качает головой, но ухмылка играет на его губах, угрожая превратиться в полноценную улыбку.
– Ты самый сильный человек, которого я когда-либо знал. – Что-то в этих словах меня сильно расстраивает, мои глаза наполняются слезами. Я отворачиваюсь, раздраженная тем, что он видит меня такой. – Я сказал что-то не то? – спрашивает он, касаясь пальцем моей щеки.
Я качаю головой.
– Ничего, это глупо. Это не имеет значения.
Он поступил мудро, решив не давить на меня; он знает, когда я не хочу говорить.
Это действительно глупо.
«Ты самый сильный человек, которого я когда-либо знал».
Но все это ложь. Я делаю это не потому, что я сильная. Я делаю это потому, что боюсь монстра в своей голове.
Монстра в моей постели, того, кто убил моего отца.
Монстра, уничтожившего меня.
Я делаю это, потому что просто хочу спать по ночам, не видя его лица.
Это не сила. Это отчаяние.
Эллиот отбрасывает гнев, его лицо трансформируется в озабоченное. А это еще хуже. Он снова притягивает меня к себе, его руки – самое безопасное место, которое я когда-либо знала, и я веду битву внутри себя.
– Мне не нужна твоя жалость, – говорю я, цепляясь за него, мои слезы пропитывают его куртку.
– Это не жалость, – бормочет он, поглаживая мои распущенные волосы одной рукой, а другой крепко сжимая мои плечи. – Это любовь. – Он притягивает меня ближе, мягко говоря мне в волосы. – Возможно, мы не работали над этим вместе, но никогда не думай, что я откажусь от тебя, девочка. Этого никогда не случится.
Мое сердце только что, бл*ть, разбилось.
Словно кто-то взял ледоруб и воткнул его мне прямо в грудную клетку. Мою грудь обжигает болью безответной любви. Печально то, что я действительно любила Эллиота, а может быть, это совсем не печально. И я все еще люблю. Я люблю его за то, что он спас меня. Я люблю его за то, что сохранил мою жизнь. Люблю его за то, что он был поблизости все эти три адских года.
Но я не могу, не умею любить его так, как он того заслуживает. Как вы любите кого-то, когда он – весь ваш мир. Я любила его за все, но, затерявшаяся в этом искусственном существовании, где он был всем для меня, я все еще не могла полностью отдаться ему.
В конце концов, мое сердце принадлежало кому-то другому. Кому-то, от кого у меня перехватывало дыхание. Кого-то, кого я так сильно любила с того самого момента, когда впервые увидела его, что мне было почти больно. Кого-то, кто осветил весь мой мир, хотя он и считает, что я погибла от рук его семьи.
– У меня есть подарок, – говорит Эллиот, отрываясь от меня и снова копаясь в кармане.
Он достает совершенно новый ярко-розовый iPhone с наушниками-вкладышами.
– Не стоило, – говорю я, осторожно теребя телефон.
Мне нравится.
– Я записан как татуировщик, – говорит он, указывая на экран. – На всякий случай, чтобы было непонятно.
Я смеюсь, просматривая музыку, которую он уже загрузил в телефон. Там целая куча разных вещей.
– Что это за плейлист? – спрашиваю я, нажимая кнопку, когда читаю название каждой песни.
– У Дженни есть пистолет? Красная правая рука? Что, черт возьми, это за музыкальная коллекция?
– Ну, разве это не очевидно? - игриво спрашивает Эллиот. – Это твой «мстительный» плейлист. Если ты действительно настроена сделать это, тебе нужен саундтрек.
Я просто качаю головой и улыбаюсь.
– Теперь я начинаю вспоминать, почему ты мне так нравишься, – говорю я, сияя, когда кладу телефон в карман.
– Из-за моего чрезвычайно большого пениса? – Эллиот шутит, когда мы возвращаемся к забору.
Я игриво подталкиваю его.
– Потому что, что бы ни случилось, ты всегда можешь меня рассмешить.
– Дорнан, – мягко говорю я, проводя кончиком пальца по глубоким морщинкам под его глазами. – Нам пора одеваться. Служба скоро начнется.
Сейчас начало девятого, а через несколько часов начнется похоронная процессия и мотокортеж в честь Чада. Я в равной степени взволнована и напугана, вновь обретенная решимость довести это дело до конца поселилась в моем животе, как слой бетона: тяжелый, давящий и всегда рядом, чтобы напомнить мне, что нужно делать.
Я теряю терпение. Мне нужно убить шестерых человек, и я здесь уже почти месяц. Убивать их одного за другим в какой-то момент, в самом ближайшем будущем, станет неэффективным, но пока я придерживаюсь имеющихся у меня методов, и это лучшее, что я могу сделать.
Дорнан открывает глаза, окидывая меня взглядом.
–Ты в спортивной одежде собралась на гребаные похороны? – спрашивает он меня, его хрипловатый голос царапает мою кожу изнутри.
– Я была на пробежке, – объясняю я. – Сейчас заскочу в душ.
Он хватает меня за запястье, притягивая к своему лицу.
– Я не говорил, что ты можешь выходить.
Я кладу руку ему на щеку.
– Я просто пробежала вокруг квартала несколько кругов, – говорю я, ненадолго прижимаясь губами к его лбу. – Я никогда не отстранялась более чем на сотню футов от тебя. Мальчики считали за меня мои круги.
Это ложь, но он ведется. Он ослабляет хватку и закрывает глаза, снова погружаясь в подушку. Я не знаю, что мне теперь делать. Я терпеть не могу находиться рядом с ним, но я должна играть свою роль.
Я должна покончить с этим.
И мне все еще нужно найти эту гребаную видеокассету, которая гарантирует, что мир узнает, что Дорнан Росс и его сыновья сделали со мной и с людьми, которых я любила.
Я раздеваюсь и иду голышом в ванную комнату, оглядываясь назад. Именно в этот момент Дорнан обычно затаскивал меня обратно в кровать, но сегодня утром все по-другому. Я стою в дверном проеме, прислонившись к раме, и молча смотрю, как Дорнан натягивает джинсы и рубашку.
Он почти у двери, когда я беру его кожаную куртку.
– Дорнан, – тихо говорю я.
Он медленно, устало поворачивается, и легкая дрожь пробегает по моей спине, когда я вижу полное опустошение, запечатлевшееся на его лице.
Я делаю шаг вперед и протягиваю куртку перед своей обнаженной фигурой.
– Там холодно, – говорю я. Он берет куртку и устало улыбается мне. Это самый нежный жест, который он когда-либо проявлял при мне. – Прости, – вру я сквозь зубы. – Хотела бы я сделать что-нибудь, чтобы тебе стало легче.
Он кивает, медленно облизывая губы. Он закидывает куртку через плечо и открывает дверь в коридор.
– Ты и я, вместе, малышка.
Он закрывает за собой дверь, и я возвращаюсь в ванную, на мгновение прислонившись к стойке. Солнечный свет струится через маленькое окошко, высоко в стене ванной, и попадает мне прямо в глаза, ослепляя. Я закрываю глаза, эти первые лучи дневного солнца целуют мои скулы, и я делаю глубокий вдох, наслаждаясь коротким моментом покоя и тем, как утренний ветерок ласкает мое лицо. В этом месте практически невозможно найти свежий воздух и уединение, но здесь, сегодня, я ощущаю чувство покоя и тишины, от которых все кажется правильным.
В конце концов, солнце поднимается выше, воздух становится холоднее, и я ступаю под душ, позволяя горячей воде обрушиться на меня. Я не торопясь втираю мыльную пену в волосы, прежде чем позволить устойчивой струе горячей воды течь по моей голове и лицу, словно очищая меня от моих грехов.
Одеваюсь медленно, наслаждаясь каждым моментом. Простое черное платье по колено и поясом на талии, короткими рукавами и скромным вырезом. Черные лакированные туфли. Мазок красной помады и немного туши, я готова.
Готова к выступлению всей моей жизни.
Звук Харлеев разорвал воздух, как залп из автоматов, запущенных в воздух.
Венис-Бич, Калифорния. Семья Росс – католики, поэтому, естественно, перед похоронами они устроят церемонию открытого гроба. Я не участвую в этом, слава богу. Я не хочу видеть, насколько распухло лицо Чада, как гример решил попытаться скрыть ужасающие красные пятна от наркотиков на его лице, которые он невольно выпил. Итак, я выхожу за пределы похоронного бюро, борясь с желанием постучать ногой от нетерпения, в то время как Дорнан и остальные ближайшие родственники проводят время с пустым сосудом Чада.
Я изо всех сил стараюсь сохранять нейтральное лицо, когда вспоминаю, как Дорнан нашел Чада.
Мы с Джейсом допили пиво, которое делили, и спустились вниз в большую общую комнату, которая находилась в конце коридора, рядом с гаражом, для игры в бильярд. Я была в равной степени взволнована и нервничала… В конце концов, я только что убила другого человека.
Мое первое убийство.
Я с трудом сдерживала улыбку на лице.