21. Система записей в последовательном переводе

Дата: 2025-05-01; Просмотры: 21

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Человеку, хорошо понимающему иностранную речь, переводить мешает иностранный текст. Он видит или слы­шит знакомые слова, заменяет их на слова родного языка и получает косноязычную, а иногда и невразумительную фра­зу, которую и представляет как вариант перевода. Для того чтобы этого не получалось, необходимо семантическую ин­формацию (значения слов), заключенную во фразе, сопоста­вить с ситуацией, в которой она произнесена или написана, и определить таким образом смысл сказанного. После это­го — осознанный смысл выразить на языке перевода по за­конам, существующим для этого языка. В процессе воспри­ятия на слух исходного текста можно выполнить только пер­вое действие, а именно: определить смысл высказанного. Выразить письменно смысл воспринятого на другом языке сообразно норме этого языка в условиях острейшего дефи­цита времени — невозможно. Однако можно найти и по­экономней записать смысловые вехи высказывания, т. е. сло­ва, словосочетания или их эквиваленты, в которых заклю­чен смысл, заключена информация, предназначенная для передачи. Для этого и существует смысловой анализ как пер­вое действие в последовательном переводе.

Итак, смысловой анализ. Какие приемы смыслового ана­лиза существуют, чтобы их рекомендовать начинающим переводчикам? Прежде всего — выделение слов и словосоче­таний, концентрирующих смысл высказывания. Вот как это выглядит практически. Предлагается для смыслового ана­лиза следующее высказывание: «В работе конгресса прини­мают участие 2476 делегатов и наблюдателей, кроме того, техничрский аппарат конгресса включает 322 человека». Смысл этого высказывания сосредоточен в данных количественного состава конгресса, все остальное переводчик зна­ет. Он знает, что идет конгресс и что на всяком конгрессе, кроме делегатов, находятся переводчики, машинистки, сек­ретари, референты и другой обслуживающий персонал. По­этому важными для него словами являются: 2476 — делега­ты, наблюдатели, 322 — аппарат. Так, вместо 16 слов он вы­деляет только пять. Но это еще не все. Можно использовать и еще один прием — синонимическую замену. Слова «деле­гаты и наблюдатели» легко выражаются одним словом — «участники», тем более что количественный показатель (2476) их объединяет.

Кроме выделения ключевых слов и синонимических за­мен, опытные переводчики прибегают и к приему выделения в тексте рельефных слов. Обратимся еще к одному примеру. Необходимо записать кратко следующую фразу: «Нам достав­ляет большое удовольствие принимать сегодня президента дружественного нам государства, его супругу, а также всех тех, кто оказал нам честь, как говорится по-русски, разделить с нами хлеб-соль». Записанные опорные пункты могли бы выглядеть так: «рады президенту», «супруге», «всех», «хлеб- соль». Обращает внимание запись второстепенного по смыс­лу выражения «хлеб-соль». Дело в том, что конец произнесен­ной фразы составляет большой причастный оборот, смысл которого заключается в необходимости подчеркнуть радушие и воспитанность хозяев. Конечно, об этом могло бы напомнить слово «всех», но тогда произошло бы стилистическое обедне­ние фразы, в которой выражение «разделить хлеб-соль» под­черкивает не только гостеприимство, но и экспрессивность приветственной речи. Экспрессивного выхолащивания речи опытный переводчик позволить себе не может.

Выделение ключевых слов или рельефных и синонимичес­кие замены и составляют основу смыслового анализа как пер­вого шага в записях при последовательном переводе.

Второй шаг заключается в записи выделенных слов и сло­восочетаний или их субститутов (заместителей). В этой связи возникает мысль о возможности прибегнуть к сокращенной буквенной записи, поскольку во многих словах можно найти значительное число «лишних» букв. Ученые, занимающиеся теорией информации, считают, что первоначальный текст может быть легко восстановлен, если число пропущенных букв составляет 25 % от их общего числа. Опыт ведущих пере­водчиков подтверждает такую возможность, и на этой основе Ж.-Ф. Розан в своей книге предлагает записывать только две- три первые и столько же последних букв каждого слова. К со­жалению, этот совет никак не подходит к русскому языку. Если взять «Словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова, то окажется, что в нем около 5000 слов начи- наютсясбукв «пр-» и 140 слов — с «прод-». Причем около 2500 слов, начинающихся с «пр», имеют всего четыре окончания: «-ый», «-ие», «-ка», «-ик». Следовало искать другие пути. Анализ русской буквенной и фонетической систем показал, что в русском языке второстепенную смыслоразличительную роль в слове играют гласные, а потому именно они и могут не записываться, если только не стоят в начале, а часто и в конце слова. Запись первых букв в слове резко повышает вероятность понимания сокращенной буквенной записи. Отказ от записи гласных в середине слова и сдвоенной согласной сокращает буквенную запись на 38-40%, если исходить из таблиц час­тот букв русского языка, которые предлагаются в научных изданиях. Записанные без гласных слова легко прочитывают­ся, особенно в известном контексте, как это имеет место в по­следовательном переводе. Вот пример такой записи: прмшлнсть и сльск. хзство ндвплнли план прв. плгдия.

До сих пор мы говорили о буквенной записи выделенных слов и словосочетаний, но есть и более экономный прием: за­писывать выделенные смысловые опоры не буквами, а с по­мощью символов. Что такое символ? Символ в системе записей выступает как носитель признака, присущего группе близких друг к другу понятий. Так, если взять обычные кавычки «, то они в письменном тексте призваны обозначать прямую речь. Следовательно, кавычки могут быть использованы для обоз­начения большого количества слов, связанных с речью, таких как, например, речь, выступление, тост, доклад, оратор, разговор, газета, журнал, книга, говорить, писать, беседо­вать и т. п. В случаях, когда переводчик владеет ситуацией, т. е. хорошо понимает, о чем говорит оратор, которого он дол­жен переводить, использование кавычек для замещения лю­бого из перечисленных, а также и некоторых других слов, вполне оправдано.

Символы имеют ряд преимуществ перед буквенной запи­сью. Во-первых, они экономичны: изобразить кавычки зна­чительно быстрее, чем слова «доклад», «беседовать», «газе­та» и др. Во-вторых, их отличает наглядность. Записанные буквами слова часто бывают неразборчивыми, тем более если они даны в сокращенной буквенной записи. В-третьих, сим­волы универсальны. Они связаны не со словами какого-либо языка, а со значениями слов, и не зависят от языка-источни­ка. Все это и определяет популярность символов у опытных переводчиков. Тем более что символы выбирает сам перевод­чик и чаще не просто выбирает, а придумывает в зависимо­сти от своего видения тех или иных понятий. Так, одни обо­значают все связанное с войной, армией через изображение орудия, другие — через огни фейерверка, третьи — через скрещенные шпаги, нарисованные в виде печатной буквы «X». Вот почему символы в процессе обучения не навязыва­ются учащимся. Впрочем, некоторые рекомендации могут быть полезны. Вот в чем они заключаются.

— Имейте всегда в своем распоряжении так называемые предикативные символы, с помощью которых легко обозна­чать отношения между подлежащим (объектом) и различно­го рода дополнениями. С этой целью можно использовать обычные стрелки. Так, стрелка, направленная слева напра­во, призвана обозначать движение, направление, обращение, результат и т. п., т. е. заменять слова уехать, прилететь, достичь, отправить, посетить, передать и т. п. Стрелка, направленная справа налево, несет обратный смысл и может заменять слова получать, присоединять, принимать, при­влекать, обретать, импортировать и т. п. Стрелка, направ­ленная под углом снизу вверх, заменяет слова улучшать, повышать, поднимать, наращивать, усиливать, умно­жать, увеличивать и т. п. Стрелка, направленная под углом сверху вниз, означает уменьшать, снизить, смягчить, сокра­щать, ухудшать, терять и пр. К предикативным символам относят и знак равенства из математики, который заменяет слова быть, являться, составлять, равняться, представ­лять собой и пр.

— В записях постоянно требуются временные показате­ли, для которых чаще всего употребляют ту же стрелку, но в других вариациях. Стрелка, направленная перпендикулярно вниз, показывает настоящее время, т. е. значение таких слов и словосочетаний, как сегодня, в этом месяце, в этом году, в настоящее время, теперь, в переживаемый нами период и т. д. Стрелка, направленная перпендикулярно вниз, а потом под углом в 90° назад, обозначает прошедшее время, а именно: вче­ра, в прошлом месяце, в старые времена, несколько лет на­зад и др. Стрелка, направленная перпендикулярно вниз, а потом под углом 90° вперед, подсказывает будущее время, как, например, завтра, через неделю или год, в перспективе, в бли­жайшее время и т. д. Кроме того, следует предусмотреть сим­волы начала действия (начальная скобка) и конца действия (конечная скобка), а также периода времени (ограниченная с двух сторон горизонтальная линия, величина которой зави­сит от периода времени).

— Переводчику важно учитывать и модальность выска­зывания, т. е. отношение говорящего к содержанию речи, что всегда сопутствует ораторским выступлениям. И эту мо­дальность чаще всего необходимо сохранить в переводе. Для этого нужны модальные символы, а именно: «да», которое означает положительное отношение к рассматриваемым воп­росам, латинское «m», передающее возможность, латинское «d» для выражения необходимости, сослагательное «бы», способное передать желательность, и математический знак «я?» для обозначения неопределенности. Отрицательное от­ношение к предмету дискуссии может быть выражено через перечеркивание записанного.

— Имейте всегда в запасе символы качества, чтобы пере­дать оттенки значения зафиксированных смыслов. В этом случае прибегают к подчеркиванию записанного одной чертой, когда нужно усилить значение слова ( Q — важная кон­ференция), к подчеркиванию двумя чертами в случае усиле­ния в превосходной степени ( О — исторический съезд) и к подчеркиванию пунктиром, если то или иное событие, тот или иной объект выполняют скромную роль ( ? — второсте­пенный вопрос).

Итак, вы уяснили, что такое смысловые опорные пунк­ты, вы знаете, что их обозначают либо через сокращенную буквенную запись, либо с помощью символов. Теперь полез­но познакомиться с тем, как размещать сокращенные слова и символы на бумаге. Для их размещения на бумаге исполь­зуют правило вертикализма.

Уже первые переводчики, начинавшие записывать уст­ные выступления, подлежащие переводу, заметили, что раз­мещение записанных смысловых опорных пунктов в линию доставляет некоторые неудобства. Во-первых, уходит время на перенос руки от одного края листа бумаги к другому. Во- вторых, такая запись затрудняет ее расшифровку, так как обозначения расположены рядом друг с другом, непонятна связь между ними, не определены границы между высказы­ваниями. Именно поэтому было предложено вести записи на узкой полосе бумаги, располагая их ступенчато и начиная каждую фразу с края листа бумаги. Дальнейшие исследова­ния показали, что правило вертикализма обретает особую ценность, если вертикальная запись ведется в соответствии с прямым порядком слов в предложении. При этом на пер­вое место с левого края бумаги ставится группа подлежаще­го, на второе место, т. е. на ступеньку ниже и отступив не­много от левого края бумаги, пишется группа сказуемого с дополнениями и обстоятельствами, расположенными друг под другом и правее слова, которое они дополняют или пояс­няют. Вот как будет выглядеть фраза, приведенная в начале этой главы, в которой говорится об участниках и аппарате конгресса и которая записана в соответствии с правилом вер- тикализма:

115

2476 УЧСТНКВ + 322 АПРТ

> О

Вы уже поняли, что предикативный символ стрелка показывает участие в конгрессе, который обозначен симво­лом, передающим признак круглого стола.

Иногда задают вопрос, а не осложняет ли работу перевод­чика переконструирование предложений, которые начина­лись не с подлежащего? Нет, не осложняет, и вот почему. Во- первых, переводчик начинает выполнять свои записи, толь­ко прослушав значительную часть предложения, во-вторых, большинство европейских языков имеют прямой порядок слов в предложении, и, наконец, самое главное заключается в том, что искать подлежащее в прослушанной фразе не тре­буется, подлежащее в виде субъекта появляется в голове пе­реводчика в процессе осмысления воспринятой на слух речи, и оно не обязательно совпадает с подлежащим фразы, полу­ченной от источника. Короче говоря, переводчик записыва­ет не предложенный ему порядок слов, а порядок слов пред­ложения, передающего осознанный им смысл.

Такая запись дает дополнительный выигрыш и при оформ­лении перевода, поскольку построить фразу на одном из ев­ропейских языков гораздо проще, начиная с подлежащего, чем с другого члена предложения.

"Правило вертикализма позволяет создать четкое представление о связях между обозначениями смыслов пред­ложения, а также обозначениями смыслов смежных предло­жений. Вот некоторые из них.

« Ответ наш ясен — мы говорим войне решительное нет ».

Ответ:

Две точки отделяют вводную часть предложения от глав­ного сообщения.

«Когда между двумя соседними государствами сущест­вуют хорошие отношения, от этого выигрывают обе стра­ны».

Наклонная черта показывает причинно-следственные и временные отношения как внутри предложения, так и меж­ду предложениями.

« Некоторые явления международной жизни оценивают­ся различными государствами по-разному. Это не долж­но служить препятствием к сотрудничеству между эти­ми государствами».

оцнвтся по-разному

прптствие—>—о— 2 стран

Горизонтальная черта выражает относительное подчине­ние между двумя предложениями.

«Промышленная продукция снизилась на 12% по срав­нению с тем же периодом 1989 года».

« Христианские демократы потерпели серьезное пораже­ние на выборах 1980 года, в то же время социал-демокра­ты одержали убедительную победу».

Дип²

=²ПРМШЛНСТИ

т\\т&

Две параллельные линии используются для выражения сопоставления в широком плане, в том числе и одновремен­ности действий.

« Государственный секретарь США посетил ряд арабских стран с тем, чтобы урегулировать существующие между ними разногласия».

Гос скртрьСША

Арб

Длинная стрелка, направленная вперед, служит указанию цели, заменяя слова: чтобы, лишь бы, для,ради и т. п.

«Первое место в турнире занял молодой шахматист, хотя среди участников были опытные гроссмейстеры ».

Для выражения уступительности наклонная черта дваж­ды перечеркивается, показывая несостоявшиеся причинно­следственные отношения.

Ну что же, теперь у молодого читателя появилось общее впечатление о структуре и правилах системы записей в последовательном переводе. Кое-кто захочет ею овладеть, тем более что она может оказаться полезной не только в профессиональной деятельности переводчика. Так, мои кол­леги, преподаватели смежных дисциплин в высших учебных заведениях, не раз обращали мое внимание на то, что некото­рые студенты конспектируют их лекции (и не только лекции, но и что «кощунственно» — первоисточники!?) каким-то «сек­ретным кодом » ! На мой взгляд, даже такое конспектирование лекций ничего кроме пользы им не принесет, так как в этом случае учащиеся не имеют возможности отвлекаться, зани­маться посторонними делами в то время, когда довольные са­мими собой солидные профессора вещают с кафедр, предла­гая слушателям полезную и не очень полезную информацию. Запись лекции требует постоянного анализа прослушанного, выбора для себя действительно нового и полезного, того, что ищет в аудиториях институтов и университетов молодое по­

коление. Вот почему нам представляется полезным дать не­сколько практических советов молодым, желающим овладеть переводческой скорописью.

22. ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ УПРАЖНЕНИЯ К ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ СКОРОПИСИ

Юноша, решивший изучить систему записей в последовательном переводе и сделать ее вспомогательным средством своей будущей деятельности, и не только перевод­ческой, но и референтской, и коммерческой, и журналист­ской, да и просто познавательной, может уже сейчас присту­пить к ее практическому усвоению.

Начинать лучше всего со смыслового анализа. Для этого при каждом удобном случае старайтесь выделять в письмен­ных или устных сообщениях смысловые опорные пункты. Так, предположим, вычитаете: «По статистическим данным, численность населения города на Неве упала ниже пятимил­лионной отметки, хотя в начале нынешнего года в Санкт- Петербурге проживало свыше пяти миллионов человек». Сразу же записывайте: С.-Птрбрг I 5 < года Т 5 (подчерки­вая цифры, мы избавляемся от нулей). ~

Так вы себя тренируете не только в выделении ключевых слов, но уже и в некоторых правилах скорописи (сокращен­ная буквенная запись, предикативные стрелки, подчеркива­ния). В этих записях показано, как при помощи двух под­черкиваний, т. е. использования символа качества, можно обозначить миллионы. Тысячи представлены одним подчер­киванием, а миллиарды — тремя. Вы заметили, наверное, и два предикативных символа (стрелки), обозначающие слова «ниже» и «выше».

Такие упражнения с текстами из газет делайте почаще, а потом переходите на выделение смысловых опорных пунк­тов из устных сообщений, прибегая к передачам радио или телевидения.

Для смыслового анализа важны и синонимические заме­ны, т. е. нахождение эквивалентов к выражениям, а потом и к целым фразам во время чтения тех же газетных или жур­нальных текстов. Как правило, такие замены должны быть короче исходных, как, например: оказывать дружескую поддержку — помогать, широкий обмен мнениями — дискус­сия, не скрывать своего намерения — открыто, взаимное стремление к сотрудничеству — взаимопонимание.

Если вы уже достаточно грамотно пишете по-русски, то можете по 5-10 минут переписывать небольшие тексты, выбрасывая гласные в середине слова. При этом более вни­мательное чтение слов, подлежащих сокращению, может даже улучшить вашу грамотность.

Текст в сокращенном буквенном выражении обязатель­но перечитывайте. Во-первых, нужно уметь читать записан­ные таким образом слова, а во-вторых — это дополнитель­ная тренировка в расшифровке своих записей. Если у вас есть вредная привычка писать своеобразно или просто неразбор­чиво некоторые буквы, то такая тренировка может привести и еще к одному результату: вы начнете писать более четко и по правилам правописания. А это высоко ценит начальство, которое по долгу службы вынуждено иногда разбирать кара­кули своих подчиненных. Ну, а для начала попробуйте про­честь следующий текст:

«Мэр С.-Птрбрга издл рспржние првсти кнкрс пргрм по оздрвлнию эклгчской обстнвки в Неве и Нвскй губе. Нбхдмо ршть 2 прблмы. Обспчть длншее сущствние экосстмы Нвскй губы и встнвть спсбнсть ее к очщнию. А во-втрх, зщтть грд от нвднний».

В данной зашифровке текста есть одно нарушение прави­ла сокращенной буквенной записи. Имя собственное Санкт- Петербург записано сокращенно. Имена собственные рекомен­дуется записывать полностью, иначе могут быть серьезные трудности при расшифровке записей. В данном случае специ­фика названия города Санкт-Петербург и контекст (река Нева) позволяют пойти на нарушение правила. Если же вы все же не знаете, что Санкт-Петербург стоит на Неве (вряд ли это воз­можно), то сокращенную запись не производите.

Начните подыскивать для себя символы, т. е. знаки, изоб­ражения, рисунки, которые возникают в вашем сознании в связи с тем или иным словом. Как мы уже говорили, симво­лы должны отвечать особенностям мышления каждого ин­дивидуума. Возникшее представление сразу же распростра­няйте на смежные понятия, имеющие тот же признак, что и ваше представление. Например, директор вашего учебного заведения — строгий и умный руководитель, который в ва­шем воображении на голову выше своих подчиненных. Так может возникнуть образ головы, которую можно изобразить через кружок на палочке /р» . Не ограничивайтесь использо­ванием этого символа для обозначения своего начальника, он несет признак любого начальника, руководителя, главы. В результате этот символ будет использоваться для обозна­чения главы государства, президента, премьер-министра, председателя парламента, министра, директора школы, и даже классной руководительницы, тренера команды, вож­дя племени, лидера партии, мэра города, руководителя де­легации, Папы Римского, главы концерна, председателя со­брания, вожатого, экскурсовода и т. п.

Широко используйте общепринятые знаки. Возьмем вопросительный знак. Он легко превращается в символ, если начинает обозначать такие понятия, как вопрос, задача, про­блема, головоломка, азартная игра, состязание, конкурс, по­знание, загадка, шарада, трудность, препятствие и кое-что другое. Может возникнуть вопрос, а как при прочтении запи­сей вспомнить, какое именно слово обозначает вопроситель­ный знак? В той редкой ситуации, когда возможна ошибка или когда записи придется расшифровывать через продолжитель­ный отрезок времени, к символу в помощь памяти может быть прибавлена буква, например, к символу «вопрос» прибавьте букву «к», и вам станет ясно, что речь идет о конкурсе.

Умейте шире использовать уже имеющиеся в вашем распоряжении символы, и не только за счет нахождения но­вых слов — носителей признака, закодированного в вашем символе.

Символы способны порождать новые символы. Часто ис­пользуют, например, квадрат в его графическом изображе­нии в качестве символа территории, страны, государства, республики, округа и т. п. Если переосмыслить обычный тре­угольник, то его можно рассматривать как часть квадрата, а значит — и как символ слов представитель, делегат, посол, консул, анклав, поместье, ферма, концессия и т. д. Идя по этому пути, временной символ — начальную скобку, обозна­чающую начало, открытие, первый день работы, новый год и т. п., легко переделать в восстановление,реконструкцию, воспроизведение,реставрацию, ремонт, прибавляя к ней еще одну скобку. И таких примеров много.

Есть еще одна возможность расширения зоны действия символа. Назовем её обобщением. Для обобщения символа его следует заключить в круг. Так, заключенный в круг квад­рат обозначает уже не страну или ограниченную территорию, а земной шар, планету, мир, вселенную. Символ «кружок на палочке», напоминающий руководителя, главу, заключен­ный в круг, становится правительством, парламентом, прав­лением, президиумом, командованием. Думайте, как мож­но обобщить найденные вами символы, и у вас окажутся но­вые возможности сократить свои записи, сделать свой код более экономным.

Ваши символы смогут расширить ваш арсенал и благо­даря конкретизации символа. Конкретизация символа до­стигается путем возведения его в квадрат. Так, если знак ра­венства заменял слова быть, являться, результат, то воз­ведение его в квадрат превращает знак равенства в товары, различные виды продукции, итоги. Модальный символ «d» (долженствовать) в квадрате обозначает требования, претен­зии, запросы...

Символы обретают новое значение и антонимическим путем, т. е. через отрицание того признака, который они не­сут. Так, если символ в виде большой буквы «X» («скрещен­ные шпаги » ) обозначает вооружение, войну, а латинская бук­ва «V» — победу, независимость, то перечеркнутые они на­чинают обозначать: первый — разоружение, отказ от приме­нения оружия или силы, а второй — поражение, потерю независимости и др.

Не забудьте, что у вас есть возможность комбинировать символы. Так, если кружок — символ, обозначающий сове­щание, конгресс, встречу, — соединить со стрелкой, направ­ленной вверх, то можно получить понятие «встреча на выс­шем уровне». Соединение стрелки, направленной слева на­право, с буквой «Ж» будет обозначать «проводить в жизнь», а подчеркнутые одной чертой кавычки — «приказ», «поста­новление», «указ»...

Итак, займитесь изобразительным искусством. Выра­жайте рисунками, условными знаками свои представления, находите к ним синонимы, антонимы, расширяйте или кон­кретизируйте их значение, сочетайте символы в различных комбинациях — все эти умственные игры не только обогатят ваш собственный код для записей, но и разовьют логическое мышление, умение вычленять в окружающих предметах су­щественные и второстепенные признаки, анализировать по­ступающую информацию и выходить тем самым на более высокую ступень мышления.

Кроме смыслового анализа, сокращенной буквенной запи­си и различных манипуляций с символами, практикуйтесь в вертикальном расположении записей. Для этого выбирайте в тексте любые предложения и записывайте их в узком прост­ранстве бумаги (ширина не более 10 см) по правилу прямого порядка слов. Вот самый простой пример.

Текст: «Выступление генерального секретаря ООН в свя­зи с предстоящей сессией Генеральной Ассамблеи широко комментирует печать».

Запись: Пчать:

При вертикальной записи слов используйте и те дополни­тельные средства, которые показывают причинно-следствен­ные, временные, сопоставительные и другие связи, существую­щие как внутри предложения, так и между предложениями. Скорее всего, вы найдете еще и другие возможности повыше­ния эффективности своего личного кода, но в любом случае углубление в тайны синтаксиса, познание средств выражения своих и чужих мыслей ничего кроме пользы вам не принесут. Если же вы сумеете найти книгу «Записи в последовательном переводе» (М., 1997) того же автора, что и эта книга, то у вас появится самоучитель, который способен на протяжении 20 уроков заменять преподавателя и помочь познать прилежному ученику переводческую скоропись.

Настало время подробно поговорить о поражающем воображение и, одновременно, в чем-то примитивном виде переводческой деятельности — синхронном переводе. О синхронном переводе слышали все. Все знают, что синхрон­ным называется такой перевод, который осуществляют од­новременно с речью оратора, что синхронный перевод — обя­зательный атрибут всех солидных международных конфе­ренций, что синхронно могут переводить только « избранные» переводчики и что они получают за свою работу солидные гонорары. Все это верно и в то же время не совсем так. Поста­раемся прояснить в юношеских головах эти и справедливые, и далекие от истины положения. Начнем с истории появле­ния синхронного перевода.

23. БЛЕСК И НИЩЕТА СИНХРОННОГО ПЕРЕВОДА

В 1926 или 1927 году (различные источники сообщают разные даты) на имя бостонского радиоинженера Гордона Финли и президента фирмы «ИБМ» Томаса Уатсона был вы­дан патент на синхронный перевод. Им удалось создать уста­новку, в которой была воплощена идея владельца магазина в Бостоне Эдуарда Филена об одновременном с речью орато­ра переводе. В 1928 году на VI конгрессе Коминтерна в Со­ветском Союзе впервые переводчики переводили синхронно, используя только микрофон. Об этом пишет один из первых асов синхронного перевода в нашей стране Е.А. Гофман, ссы­лаясь на журнал «Красная нива». Вот его слова: «В журнале "Красная нива" за этот год можно увидеть переводчиков, си­дящих в креслах перед трибуной. На шее у них громоздкое приспособление, поддерживающее микрофон. Телефонов (наушников) нет. Звук воспринимается непосредственно с трибуны»¹. Рассматривая фотографии, понимаешь, что та­кая организация перевода не вызывала особого восторга ни у переводчиков, ни у их слушателей. Ловить содержание речи оратора или переводчика в котле постоянных помех (хожде­ние и разговоры делегатов и членов президиума, шум прохо­дящего транспорта и многое другое) слишком утомительное и малоэффективное занятие как для переводчиков, так и для присутствующих в зале. Поэтому синхронный перевод кос­нулся своим крылом нашей страны следующий раз только в 1933 году на XIII пленуме Исполкома Коминтерна, когда переводчикам были предложены наушники. Затем синхрон­ный перевод использовался эпизодически: в 1935 году — на XV Международном физиологическом конгрессе в Ленин­граде, в 1936 году — на заседаниях бельгийского парламен­та (в Бельгии два государственных языка), в 1938 году —в Голландии и т. д.

По-настоящему, как профессиональный вид деятельно­сти, синхронный перевод заявил о себе на Нюрнбергском процессе во время суда над нацистскими военными преступ­никами. Именно там была предложена современная амери­канская установка, которая впервые показала преимущества синхронного перевода в многоязычной аудитории, и именно там были представлены впервые две профессиональные команды синхронных переводчиков: одна — советская, дру­гая — американская. Только после этого, несмотря на ожес­точенное сопротивление переводчиков ООН, которые не хо­тели признавать преимущество синхронного перевода над последовательным, синхронный перевод с 1951 года прочно утвердился не только в ООН, но и на многочисленных меж­дународных форумах.

Почему же синхронный перевод вытеснил последователь­ный с наиболее важных международных конгрессов и кон­ференции? Только по одной причине. Потому что после вто­рой мировой войны возросло в несколько раз количество ра­бочих языков в залах встреч представителей различных стран. На авансцену международной жизни вышли и Совет­ский Союз, и Китай, и Латинская Америка. Если до второй мировой войны международные организации в своей работе ограничивались двумя языками (французским и англий­ским), то после победы союзников над фашистами рабочими языками стали и русский, и китайский, и испанский. Совер­шенно очевидно, что в таких условиях последовательный перевод потребовал бы в пять раз больше времени для засе­даний (пять официальных рабочих языков), чем синхронный перевод. Что касается качества перевода, то, без всякого со­мнения, при наличии квалифицированных переводчиков последовательный перевод даст значительно более высокие результаты с точки зрения точности, полноты, экспрессии выражения и нормативности текста перевода.

В нашей стране, бедной на международные контакты вплоть до хрущевской оттепели, знакомство с международ­ными форумами и совещаниями совпало с приобщением их участников к синхронному переводу. Классического после­довательного перевода с записями у нас многие так и не уви­дели. Абзацно-фразовый же перевод, при котором перебива­ют даже в середине высказывания, ломая и стилистику и экспрессию речи, ничего общего с работой переводчика-про- фессионала с большой буквы не имеет. Скорее всего, по этой причине устного переводчика высшей квалификации у нас называют синхронным переводчиком. Во французском и анг­лийском языках принято другое наименование — «перевод­чик конференций».

Остановимся еще на одном преимуществе синхронного перевода. Синхронного переводчика для его эффективной работы требовалось изолировать от шума зала заседаний, а его речь сделать доступной каждому реципиенту (слушаю­щему). Так возникли кабины синхронистов и встроенные в кресла делегатов телефонные установки, позволяющие вы­бирать им тот язык, который они лучше всего понимают. Как правило, такие установки предусматривают 5-6 рабочих языков. Впрочем, и здесь мы оказались впереди планеты всей. Если на XX съезде в 1956 году зал Кремлевского Двор­ца съездов был оборудован с учетом семи рабочих языков, то уже к концу 60-х годов он позволял использовать на конфе­ренциях и съездах тридцать(!) рабочих языков. Конечно, все 30 языков никогда не использовались, тем более что первые кабины синхронного перевода оборудовались полностью за­крытыми из боязни террористических актов. Герметичность кабин угнетала переводчиков, которые были лишены воз­можности наблюдать за оратором, а следовательно, и лучше его понимать. Позже эти кабины были оснащены телевизо­рами, а нивые уже строились с застекленной стороной, кото­рая позволяла переводчику наблюдать за тем, что делалось в зале, в президиуме и как произносит свою речь оратор. Имен­но через стекло кабины переводчика нашей команде синхро­нистов пришлось наблюдать и старческий плач одного из руководителей Советского государства К.Е. Ворошилова, когда Н.С. Хрущев поносил его за пособничество группе ста­линистов в Политбюро, и триумф первого космонавта пла­неты Ю. Гагарина, и полуграмотное чтение написанных рефе­рентами речей Л.И. Брежнева. А до кабин Кремлевского Дворца съездов мы находились вообще далеко от зала засе­даний, на другом этаже, в закупоренном пространстве под наблюдением работников госбезопасности и не имели досту­па в зал.

Одновременно за рубежом был создан и радиовариант для синхронного перевода. Он функционировал следующим

образом: при входе в зал все участники заседания получали небольшие радиоприемники, которые можно было повесить на шею; они имели свои собственные телефоны в виде пластмассовых пробочек, которые вставлялись в уши и кото­рые были связаны с приемником проводом; на самом прием­нике был переключатель, позволяющий выбрать один из рабочих языков. Такие радиоприемники ловили речь ора­тора не только в зале, но и в соседних помещениях. Это об­стоятельство очень нравилось делегатам, особенно запад­ным. Они предпочитали проводить большую часть времени не в зале заседаний, а в буфете, болтая со своими коллегами и появляясь на своих местах только тогда, когда объявля­ли о выступлении интересующего их оратора. Через стекла кабин синхронистов нередко можно было наблюдать стран­ную картину: выступает оратор, в зале сидит пара делега­тов и только места, отведенные для советской делегации, всегда оставались заполненными. Наши люди демонстри­ровали редкую для залов заседаний Парижа или Брюсселя дисциплину, прекрасно понимая, что иначе в делегацию советской общественности или профсоюзных активистов не попадешь. Но если в составе наших делегаций можно было часто встретить «лишних» людей, которых возили в каче­стве доказательства того, что государством у нас управля­ют простые люди (кухарки), то деловые представители «им­периализма» быстро оценили преимущества радиовариан­та синхронного перевода и не теряли драгоценного времени на сидение в зале заседаний. Естественно, именно они и вы­сказались за синхронный перевод.

Кроме того, синхронный перевод стал быстро «устраи­вать» и ораторов, и переводчиков. Ораторов, поскольку он выдворил с трибуны переводчика, который своим профессио­нализмом нередко подчеркивал неграмотность и косноязы­чие выступающего, отодвигая его на второй план и уязвляя его самолюбие. Переводчиков, поскольку их затворничество и речевое жонглирование двумя языками придавало им оре­ол исключительности и дарило известную независимость. К тому же, ляпнув какую-нибудь глупость, оратор мог свалить всю вину на переводчика, так как ошибки в сложных усло­виях одновременного слушания и говорения всегда более простительны.

К сказанному нельзя не присовокупить то действитель­но сложное, что существует в профессии синхронного пере­водчика.

Во-первых, работа переводчика в режиме синхронности требует постоянной мобилизации внимания и непрерывного говорения. А это приводит к тому, что через 20-30 минут перевода у синхрониста появляется усталость артикулярно- го аппарата, язык становится «ватным», снижается самокон­троль и в тексте перевода возникают серьезные ошибки. Именно по этой причине режим работы синхронных перевод­чиков предполагает, как минимум, сорокаминутный отдых после двадцати минут работы, а следовательно, и создание групп или команд в составе 3-4 человек для каждой каби­ны. К сожалению, эти условия работы часто нарушаются. Иногда по вине переводчиков, которые, стремясь больше за­работать, предпочитают переводить вдвоем по очереди, а чаще по вине работодателей, стремящихся сэкономить валю­ту или послать в командировку вместо полного комплекта переводчиков комплект чиновников. Иногда это происходит и по другим причинам.

В 1959 году меня направляли в командировку в Сток­гольм в качестве синхронного переводчика на очередную Конференцию сторонников мира. Мне было поручено вмес­те с Н.В. Алейниковой, опытной переводчицей, великолеп­но владеющей французским языком, обеспечить француз­скую кабину. Два человека на кабину — это уже работа на износ. Каково же было мое удивление, когда на аэродроме стало известно, что соответствующие органы не дали добро на ее поездку за рубеж. И это при том, что и до этого и после она не раз выезжала за границу. Конечно, пути ведомства госбезопасности неисповедимы, но факт остается фактом — в Стокгольме оказался только один синхронный переводчик с французским языком — языком, господствовавшим в то время в Движении сторонников мира. Это была, пожалуй, самая изнурительная международная конференция в моей жизни. С 10 часов утра и до 2 часов дня я сидел без подмены в кабине и переводил с французского на русский и наобо­рот. Во время обеда приходилось отвлекаться на перевод разговоров наших руководителей с франкофонами. С 4 ча­сов дня до 6-7 часов вечера — снова работа конференции, а после ужина нескончаемые переговоры в номерах гостини­цы, где решались основные спорные вопросы и редактиро­вались резолюции. Только после полуночи измученный, не способный более открыть рот и шевельнуть языком, я воз­вращался в свой номер и погружался в беспокойный сон, наполненный натиском «происков империализма», «гонки вооружений», «поджигателей войны» и других штампов, ничего кроме набора звуков для меня более не значащих. Как я завидовал своим коллегам по английской будке, где О.Н. Быков, в будущем доктор наук и заместитель директо­ра ведущего академического института, и А.В. Коллонтай, тоже будущий доктор наук и уже тогда внук знаменитой соратницы В.И. Ленина, блаженствовали, на мой взгляд, имея возможность постоянной подмены, хотя и им прихо­дилось трудиться основательно. На фоне беспросветной ус­талости меркли интересные люди с их интересными судь­бами, лишенные из-за отсутствия переводчиков контактов со своими знаменитыми коллегами из других стран. А их было много. Именно видные деятели литературы и искус­ства составляли «имидж» своих делегаций. В советскую делегацию, например, входили на этот раз и Дм. Шостако­вич, великий композитор XX века, и Григорий Александ­ров, известный режиссер, автор лучших кинокомедий эпо­хи сталинизма, и поэт Н. Тихонов, возглавлявший в то вре­мя Советский комитет сторонников мира, и еще один поэт — бурный, политизированный А. Сурков, и уже упоминавшие­ся мною А. Корнейчук и И. Эренбург. Эта командировка длилась 10 дней, но вернулся я в Москву выжатый как ли­мон, замученный и уже неспособный к словоизлияниям, которых ждали от меня мои приятели и сослуживцы после «интересной» командировки. Синхронный перевод своей непрерывностью и напряжением действительно в состоянии замучить даже опытного переводчика.

Вторая трудность синхронного перевода связана с реак­цией переводчика, а точнее, с его реактивностью. Синхронист вынужден ежесекундно мгновенно реагировать на восприни­маемые на слух слова, а точнее, словосочетания. Именно по­этому синхронный перевод отпугивает медлительных людей, хотя и превосходно владеющих иностранным языком. Хоро­шее знание двух или нескольких языков не является непре­менным условием успехов синхронного переводчика. Таким условием, скорее, является наличие у него непременного за­паса эквивалентных пар лексических единиц, связанных между собой знаковой связью, позволяющих переводить не через анализ и синтез, а в плане модели «стимул-реакция», т. е. не через мышление, а через условные рефлексы. Имен­но в этом направлении должна происходить и подготовка синхронных переводчиков, о чем мы будем еще говорить бо­лее подробно.

Перечисленные трудности синхронного перевода иску­паются его невидимым преимуществом, о котором далеко не всегда любят говорить переводчики. Для работы в каче­стве синхронного переводчика не обязательно безукоризнен­но владеть узуальным, обычным набором разговорных стан­дартов иностранного языка. А именно эта сторона речи ино­странца вместе с произношением выдает его «чужеродность» при общении с носителями языка. И если произношение при желании можно отработать в скучнейших фонетических уп­ражнениях, то запомнить и правильно употребить род су­ществительных, спряжение неправильных глаголов, а глав­ное — бесконечное количество исключений из правил, для человека даже с выдающейся памятью в условиях оторван­ности от соответствующего языкового окружения, — зада­ча чрезвычайной трудности. Где-нибудь он обязательно до­пустит ляпсус. Я уже говорил о потомке князей Андрони­ковых, личном переводчике французских президентов. Прекрасно владея русским языком, который он усвоил в детские годы, князь самоуверенно вещал в последователь­ном переводе: «Встречу руководителей Франции и Совет­ского Союза следует рассматривать как происшествие (!) ог­ромной важности...» Поправить князя его русские колле­ги, в том числе и ваш покорный слуга, так и не решились. Так вот, в отношении ляпсусов в синхронном переводе: их допускают даже при переводе на родной язык, а не только в дебрях иноязычной грамматики. И это воспринимается, если только ляпсус не следует за ляпсусом, как закономер­ное явление в работе синхронистов, в которой решающим становится не оформление перевода, а четкое и быстрое по­нимание воспринимаемого устного текста, понимание, по­зволяющее в то же время прогнозировать появление по­следующих лексических единиц.

Правда, такое прогнозирование при работе с немецким языком способно преподносить сюрпризы из-за провокацион­ных конструкций с глаголом-сказуемым на последнем месте. Вот как об этом рассказывает наш коллега из Германии: «Ора­тор... говорит с ударением, обстоятельно... и бесконечно на­ращивая цепочку придаточных конструкций. С чем-то они что-то сделали. Не могу понять, что они сделали: закончили, подготовили, отклонили или пересмотрели. Напряженно пы­таюсь представить, что он хочет сказать, и безнадежно забы­ваю все сказанное. Запоминать не имеет смысла — он уже влез в следующий придаточный оборот. Замолкаю. Оратор сбавляет темп и смотрит на меня. Молчу. Я мог бы сказать, что они осу­ществили, выполнили или реализовали, а потом сделать за­мысловатый боевой разворот и пристроить конкретизацию — завершение, подготовку, отклонение или пересмотр. Не могу. Молчу. Он смотрит выразительно. Набираюсь нахальства и сообщаю, что мне нужен глагол... Публика ехидно улыбает­ся». (Б. Штайер. О механизме синхронного перевода // Тет­ради переводчика. — 1975. — № 12. — С. 10.)

Впрочем, в отношении решающего значения аудирова­ния в синхронном переводе наши западные коллеги долго придерживались обратной точки зрения. Именно частое по­явление речевых ляпсусов в тексте перевода определило при­нятую ими систему синхронных установок, согласно кото­рым переводили только на родной язык и во все кабины по­ступала только речь выступавшего оратора. В результате пе­реводчики французской кабины, а следовательно, предлагав­шие исключительно французский вариант текста, должны были уметь переводить с английского, немецкого, испанско­го, русского и других рабочих языков, если таковые имеют­ся. Переводчики английской кабины переводили только на английский, испанской — на испанский, и т. п. Такая систе­ма ставит в основу успеха в переводе не аудирование, а оформ­ление перевода, что вполне удовлетворяет слушателей, ко­торые, не зная языка исходного текста, реагируют лишь на неудачные выражения переводчика, а не на искажения речи оратора. Эти искажения они замечают позже, когда сталки­ваются с документами или с информацией, которая проти­воречит полученной от переводчика.

При создании установок синхронного перевода в нашей стране исходили из другого постулата. В условиях Советско­го Союза, где на огромных просторах достаточно было знать один русский язык, многоязычных переводчиков иметь было трудно. В наших учебных заведениях выпускали, главным образом, специалистов, знающих в совершенстве только один иностранный язык и весьма туманно — второй. Это обстоя­тельство и предопределило гораздо более, на наш взгляд, эф­фективную установку для синхронного перевода, предусмат­ривающую поступление в кабину переводчика не только речи оратора, но и его перевода на другие языки, в том числе и на русский. Таким образом, каждая кабина предназначалась на выдачу текстов не одного, а — как минимум — двух языков (родного и иностранного). Та же французская кабина в на­ших условиях предлагала вариант перевода на русский язык, если выступающий говорил по-французски, и на француз­ский — при использовании оратором других языков. Так до­вольно прочно утвердился двухступенчатый перевод: оратор говорит на английском языке, английская кабина переводит на русский, все остальные кабины переводят на свой, закреп­ленный за ними язык. Если же в этих кабинах есть перевод­чики, предпочитающие переводить непосредственно оратоpa, то они могут это сделать при помощи переключателя ка­налов поступающей к ним речи. Такая система позволяет использовать в синхронном переводе не только многоязыч­ных, но и двуязычных переводчиков — во-первых, а во-вто­рых, она отдает приоритет аудированию. Синхронист, сво­бодно принимающий и понимающий текст, предназначен­ный для перевода, способен избежать тех искажений, которые встречаются у переводчика, получающего в телефо­ны плохо понимаемую иностранную речь.

Итак, наступила пора подвести итоги с позиций обще­принятых положений о синхронном переводе. Синхрон­ный перевод действительно осуществляется одновременно с речью оратора, что дает значительный выигрыш времени и изгоняет из залов конференций минуты и часы нескончае­мого томления, которое охватывало присутствующих, ожидающих перевода речи, произносимой на неизвестном им языке. Именно поэтому синхронный перевод стал обя­зательным атрибутом солидных международных конферен­ций. В то же время синхронный перевод дает продукцию более низкого качества, чем последовательный перевод, и оставляет впечатление плохо дублированного кинофильма. Для работы в режиме синхронного перевода требуется из­вестная выносливость и соответствующая подготовка, способная выработать речевую реактивность у переводчи­ка. Синхронный перевод легче и лучше осуществляется при переводе с родного языка на иностранный, а не наоборот, как это многие считают. Учитывая все это, можно конста­тировать, что «избранность» синхронного переводчика зак­лючается всего-навсего в соответствующей профессиональ­ной подготовке, которая, как известно, необходима для любого специалиста. И последнее: оплата труда синхронных переводчиков на Западе действительно всегда была высо­кой. Что касается наших синхронистов, то об этом лучше -расскажет следующий эпизод из практики советского син­хронного переводчика.

Где-то в начале 60-х годов я попал в команду синхрон­ных переводчиков во Дворце Наций в Женеве. Наша коман­да занимала русскую кабину, т. е. по западному варианту переводила все речи, независимо от языка, на котором они произносились, на русский язык. Мы и подобраны были со­ответственно: переводчик с английского, переводчик с ис­панского и я — переводчик с французского языка. Есте­ственно, при таком раскладе кто-то сидел несколько смен под­ряд в кабине (если ораторы, сменявшие друг друга, говорили на одном языке), а кто-то в это время прохлаждался в коридо­рах Дворца Наций. Спасал нас от перегрузок точный регла­мент, при котором в заранее определенное время все синхро­нисты замолкали и выходили на перерыв, заставляя подчи­няться установленному порядку и многоречивых делегатов из развивающихся стран. В перерывах или во время ожидания «своего» оратора мы с удовольствием общались с синхронны­ми переводчиками ООН. И вот угораздило меня на вопрос за­падного коллеги, который поинтересовался, сколько нам пла­тят за день работы, ляпнуть — 9 долларов. В действительно­сти же нас привезли в Женеву, разместили в приличной гостинице, кормили и еще выдавали в день 9 долларов так на­зываемых суточных. Нам эти условия казались хорошими, так как позволяли не только беззаботно путешествовать, но и привозить кое-какие сувениры домой. По-другому взглянул на наше положение мой собеседник. Такой ответ его возмутил. «Но вас же эксплуатируют! — воскликнул он. — На питание вполне достаточно 10 долларов в день, тем более что утренняя еда входит в счет гостиницы. Так что пусть они не ссылаются на расходы на питание! Вы просто не знаете, что гонорар син­хронного переводчика составляет 48 долларов в день! Мы не потерпим дискриминации! Или вам платят по международ­ным расценкам, или мы объявляем забастовку». Мне стоило немалых усилий погасить вспыхнувшее у него чувство соли­дарности, и то лишь после того, как удалось его убедить, что нам произведут доплату в рублях у себя дома. В начале 60-х годов 48 долларов — это были большие деньги, в настоящее время гонорар рядовых синхронистов превышает 250 долла­ров в день, а если речь идет о признанных асах своего дела, то эту сумму можно удвоить или утроить.

К сказанному следует добавить, что мы живем не в 60-е годы, изменилось многое и у нас. Во всяком случае сегодня и наши ведущие синхронные переводчики получают солидные деньги на многочисленных международных мероприятиях, моду на которые никто остановить не в состоянии.

24. « СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ » СИНХРОНИСТА

Настало время приоткрыть «тайну» подготовки син­хронного переводчика, его «секретное оружие», которое по­зволяет справляться со стрессовой ситуацией раздвоения внимания, сопоставления двух языков, переключения с од­ного кода на другой и функционирования самоконтроля в условиях приема речи. Таким «секретным оружием», как это ни странно, является знаковый способ перевода, подальше от которого стремятся увести обучаемого большинство пре­подавателей перевода.

В главе 8 уже говорилось, что объективно существует только два способа перевода: смысловой и знаковый. И если смысловой способ заключается в том, чтобы, осознав смысл произнесенной фразы, сформулировать его на другом язы­ке, то знаковый способ предполагает переход от знака (слова или словосочетания) одного языка к знаку другого. Знако­вый способ легко приводит на практике к буквализмам, и текст перевода может принять уродливую форму «смеси французского с нижегородским». Именно поэтому знаковый способ признан варварским как в письменном, так и в после­довательном переводах, но он в состоянии сыграть роль па­лочки-выручалочки в синхронном переводе.

Действительно, синхронный переводчик не имеет ни времени, ни полноценной возможности для того, чтобы осо­знать и оценить смысл полученного в наушники высказы­вания. Он работает постоянно в диапазоне двух-семи слов плюс еще нескольких лексических единиц или смысловых опорных точек, возникающих в его голове в результате ра­боты механизма вероятностного прогнозирования. Дальней­шее отставание от оратора грозит ему окончательным сры­вом. Поэтому большинство синхронистов работают в режи­ме перевода словосочетаний (хуже, если кто-то скатывается при этом на уровень слов). Получая словосочетание на ис­ходном языке, они тут же используют вынырнувший из дол­говременной памяти эквивалент на языке перевода, встав­ляя его с учетом грамматических законов в поток текста перевода. И если тематика речи переводчику хорошо зна­кома и у него уже создано двуязычное семантическое поле в русле этой тематики, то синхронный перевод складывает­ся в непрерывную нить, связывающую между собой экви­валентные словосочетания. С практикой приходит из­вестный автоматизм, который создает иногда удивительную картину в кабине синхрониста. Переводчик сидит в каби­не, переводит, не пропуская ни одного смыслового сегмен­та в речи оратора, а сам в это время просматривает газету или даже пишет записку для передачи своему напарнику. Это происходит, когда в речи оратора не возникает чего-либо неожиданного, взламывающего рутинные атрибуты речи. В противном случае в своей деятельности переводчик вы­нужден переходить из режима автоматической работы на уровне навыков в режим осмысления со всеми сопутствую­щими явлениями в виде отставания от речи оратора, про­пусков второстепенных деталей, речевых сбоев.

Из сказанного можно сделать вывод, что синхронным переводчик становится только в том случае, если в его голо­ве два языка сосуществуют не дистанцированно, а в едином семантическом поле рабочих ситуаций, предполагаемых контекстов, заданной тематики. Синхронного переводчика, готового к манипулированию устойчивыми словосочетания­ми и терминами по любой специальности, не существует. Однако опытный синхронист может за пару дней подгото­вить себя к выполнению своих функций по малознакомым для него проблемам. Он обычно дает согласие на работу при условии предоставления ему за несколько дней до конфе­ренции основного доклада на родном и иностранном язы­ках в письменном виде (такой доклад готовится на рабочих языках заблаговременно). Из текстов доклада выписывают­ся все незнакомые термины и речевые обороты с их эквива­лентами в другом языке, которые и заучиваются в оставшие­ся до конференции дни. Так в его арсенале появляются иног­да малознакомые словосочетания вроде «яловый скот», «импортная квота», «гранулированный суперфосфат». Что касается типичной для конференций лексики, как напри­мер: запрашивать заключение экспертов, выступать по порядку ведения заседания, констатировать нарушение правил процедуры, желатьукрепления добрых отношений и других, то ее он обязан знать постоянно в виде двуязыч­ных эквивалентов.

Итак, всякий, желающий готовить себя к будке син­хрониста, должен выработать у себя условный «знаковый» рефлекс, т. е. мгновенную реакцию на воспринятое слово­сочетание его эквивалентом на другом языке. Причем та­кая реакция будет полноценной, если она носит двусто­ронний характер, т. е. не только в направлении «родной язык — иностранный», но и наоборот. Практически выра­ботать «знаковый» рефлекс можно, упражняясь в созда­нии семантического поля (см. главу 13), т. е. выписать эк­вивалентные пары словосочетаний двух языков, записать их на пленку магнитофона вразброс, а именно: два-три русских словосочетания, пара их иностранных эквивален­тов, еще несколько русских речений, в том числе и уже предъявленных, затем иностранные словосочетания и т. д. Записанное прокручивать несколько раз на магнитофоне с переводом на слух в высоком темпе каждого фразеоло­гизма. Паузы между словосочетаниями, записанными на пленке, следует постепенно уменьшать, пока ответы не достигнут подлинного автоматизма. Такие упражнения де­лаются неоднократно, следуя известному правилу «эхо», которое заключается в простой арифметической прогрес­сии повторений.

A это значит, что если вы упражнялись первый раз пер­вого числа какого-либо месяца, то повторять упражнение с теми же словосочетаниями следует второго, потом четверто­го, седьмого, одиннадцатого, шестнадцатого и т. д., в зави­симости от вашей памяти. Это необходимо для становления прочных знаковых связей, или, что то же самое, для ста­новления навыка переключения. Автоматическое извлече­ние из долговременной памяти слова или словосочетания представляет собой лексический навык, если же речь идет об извлечении такого слова или словосочетания в результате предъявления их эквивалента на другом языке, то лексичес­кий навык трансформируется в навык переключения. Таким образом, навык переключения является как бы одним из проявлений лексического навыка. Конечно, лексический навык, как и всякий другой, теряется без периодических подкреплений, но он и быстро восстанавливается при его по­вторном включении в деятельность.

В подготовку синхронного переводчика включается так­же дистанцированное синхронное повторение воспринимае­мого на слух текста. Мы уже говорили в главе 12 об упраж­нениях в проговаривании текста в процессе аудирования. Они очень важны при подготовке к синхронному переводу, и особенно при дистанцированном повторении, т. е. с отста­ванием на несколько слов, что заставляет повторять воспри­нятое не автоматически, а с осмыслением поступающей в наушники речи. В этом случае отрабатывается навык не про­сто синхронизации слушания и говорения, а именно ауди­рования и говорения, т. е. говорения с осмыслением воспри­нимаемой речи.

Также необходимо усложнить уже предложенные чита­телю упражнения в управлении своим вниманием при одно­временном чтении про себя и счете вслух. Для синхронного перевода важно не чтение, а аудирование. Поэтому наденьте наушники и начните слушать незнакомый текст сначала на родном, а потом — на иностранном языке. Сосчитав, напри­мер, до ста, остановитесь и расскажите содержание прослу­шанного. В первые дни это будет очень трудно сделать, но постепенно вы приспособитесь и уже недели через две заме­тите, что стали полноценным синхронистом, т.е. человеком, способным и слушать, и говорить.

Закончить свою подготовку к синхронному переводу можно синхронным переводом текста, с которым вы имели возможность предварительно ознакомиться. Причем такое знакомство должно становиться все более беглым, постепен­но выводящим будущего синхрониста на самостоятельную практическую работу с незнакомыми текстами.

Завершить эту главу хотелось бы восстановлением в еди­ной системе тех этапов подготовки переводчика к его слож­ной деятельности, о которых говорилось на предыдущих страницах этой книги.

Напомним, что начинать следует с общей подготовки к про­фессии переводчика. Она заключается в совершенствовании владения иностранным языком, глубокого изучения его лек­сики во всем многообразии ее связей, обретении языковой, ре­чевой и лингвострановедческой компетенции. Не познав вто­рую культуру, культуру народа изучаемого языка, нельзя в достаточной степени понимать речь этого народа.

Затем начинается основной этап подготовки переводчика. Этот этап называется основным, потому что он создает базу для билингвистической деятельности, каковой является деятель­ность переводчика. На этом этапе механизм билингвизма по­лучает свое завершение, и прежде всего в виде навыка пере­ключения и сложного умения девербализации, освобождаю­щего человека от цепких структур языка исходного текста. Это также время совершенствования техники речи и овладе­ния основами ораторского искусства.

Только после этого можно переходить к этапу работы над последовательным переводом с его оригинальной переводче­ской скорописью, которая сделает вас независимыми от ора­торских длиннот и освободит вашу память от перегрузок. Основной этап подготовки переводчика и этап работы над последовательным переводом более подробно изложены в моей книге «Последовательный перевод. Теория и методы обучения» (М.: Воениздат, 1969).

Последний этап своей подготовки посвятите синхронно­му переводу, и прежде всего овладению знаковым способом перевода и навыком синхронизации аудирования и речи. Мно­гие упражнения к синхронному переводу вы уже узнали из этой книги. Если же вы решили серьезно заняться этой дея­тельностью, то обратитесь к книге А. Ф. Ширяева «Пособие по синхронному переводу. Французский язык» (М., 1982).

Итак, в добрый путь, молодые люди, которые действитель­но поняли, что язык это не только более широкое общение и познание новых культур, но и одна из наиболее увлекатель­ных профессий современного, все более тесного и взаимо­действующего, несмотря на расстояния, мира людей.

25. ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА?

Нам многое удалось узнать о жизни, работе и заботах переводчиков различных рангов, но до сих пор мы остерега­лись вторгаться в теоретическую область перевода, область, в которой делается попытка объяснить, что происходит в го­лове человека, когда он переходит от одного кода (языка) к другому и выбирает и старается сохранить то, что является существенным в речи источника. Однако без этого не обой­тись, и начнем с того, что уясним, что такое теория и для чего она нужна.

Любая теория возникает при необходимости понять и объяснить происходящие вокруг нас явления, окружающие нас предметы, существующие между ними взаимосвязи. Понять и объяснить все это можно только путем вниматель­ного изучения этих явлений, предметов (объектов). Иссле­дование (изучение) того или иного объекта и лежит у исто­ков любой науки.

Объект науки носит, как правило, конкретный характер, хотя его конкретные проявления и не всегда доступны исследователю. Но если сам объект отличается достаточной конкретностью, то его понимание бывает различным. Каж­дый человек (субъект) имеет свое видение окружающей дей­ствительности, свое понимание ее фактов. И когда это виде­ние, это понимание он начинает излагать, аргументируя свою точку зрения, то на свет появляется еще одна теория, кото­рая может в чем-то совпадать с другими теориями, а в чем-то отличаться от них. Такие теории и составляют предмет на­уки. Их изложение вы можете найти в ваших учебниках.

Из сказанного ясно, что теория перевода включает различные точки зрения на процесс передачи сообщения в случаях, когда коды (языки), которыми пользуются источ­ник и получатель, не совпадают. Различие точек зрения при этом объясняется не только различием в осмыслении воспри­нятых явлений, но и в закрытости самой сущности перево­да. Исследователь процесса перевода имеет в своем распоря­жении обычно два текста: исходный и переводной. А как происходит переход от одного языка к другому, этого иссле­дователь не видит, он может только делать выводы из наблю­дения за своими действиями при переводе или использовать так называемый метод «черного ящика». Метод «черного ящика» представляет собой сопоставление данных на входе и выходе, т. е. данных исходного текста с данными выходно­го текста.

Итак, существует несколько теорий перевода, несколь­ко осмыслений того, что делает переводчик, что в его деятель­ности способствует передаче сообщения, а что представляет­ся малоэффективным. Расскажем в нескольких словах об этих теориях, а вам, как будущим практикам, а может быть, и теоретикам перевода, — выбирать одну из них в качестве исходной.

Первая теория перевода, с которой полезно ознакомить­ся, называется теорией закономерных соответствий. Наибо­лее полно эта теория разработана в трудах Я.И. Рецкера. В них перевод рассматривается как комплексное сопоставле­ние структурно-семантических узлов, составляющих единое понятийное целое. Под структурно-семантическими узлами

понимаются единицы речи двух языков, выполняющие в основном совпадающие функции. Такими единицами речи могут быть и отдельные слова, и словосочетания и предло­жения.

При этом выделяются эквивалентные соответствия или постоянные эквиваленты, т. е. речевые единицы двух язы­ков, которые независимо от контекста всегда обозначают одно и то же. К таким соответствиям относятся, например: Орга­низация Объединенных Наций — Organisation des Nations Unies и т. п.; заседание при закрытых дверях — Riunione a porte shiuse, meeting in camera; Черное море — Black Sea, Mer Noire и т. п.

Кроме эквивалентных соответствий Я.И. Рецкер выделя­ет вариантные и контекстуальные соответствия, т. е. такие соответствия речевых единиц в двух языках, которые опре­деляются контекстом, ситуацией. Так, английское прилага­тельное academic в зависимости от контекста может иметь несколько соответствий: academic year — учебный год, academic question — теоретический вопрос, academic institute — академический институт.

И, наконец, третьей категорией соответствий считаются все виды переводческих трансформаций, когда соответствие создает переводчик, исходя из смысла речевой единицы. В этом случае на помощь может прийти и описательный пере­вод (батрак — наемный рабочий в сельском хозяйстве), и различные приемы логического мышления в виде конкрети­зации значения (зелень — петрушка, сельдерей, укроп и т. д.), генерализации значения (ехать — aller, go), антоними­ческого перевода (остаться в Москве — не уехать из Моск­вы) и др. Таким образом, теория закономерных соответствий объясняет процесс перевода как процесс поиска и нахожде­ния различных видов соответствий. В рамках этой теории перевод выступает, с одной стороны, как ремесло (знание эквивалентных и контекстуальных соответствий), а с дру­гой — как высокое искусство языковых трансформаций.

Значительный интерес представляет и другая теория — ситуационная. Ее приверженцы, и прежде всего такой круп­ный лингвист, как В.Г. Гак, утверждают, что наилучшие результаты в переводе достигаются тогда, когда переводчик, воспринимая текст оригинала, уясняет себе, какую ситуацию он описывает или какая речевая ситуация этот текст поро­дила, а после этого находит единицы ррчи, которые исполь­зуются в аналогичной ситуации на языке перевода. Так, на­пример, если отъезд французской делегации домой на рус­ском языке (французская делегация вылетела на родину) обозначают с помощью слов, выражающих способ передви­жения + недостаточно конкретное место назначения, то по- французски на первое место выходит сема (смысловая час­тица слова) «возвращение», а место назначения конкретизи­руется: La delegation fran^aise regagne Paris. В ситуации пересылки груза, содержащего бьющиеся материалы, рус­ский отправитель указывает материал («Осторожно, стек­ло!»), а английский — его качество («Fragile»). Таким обра­зом, ситуационная теория отталкивается от смысла выска­зывания, как объективной данности, отождествляя смысл с ситуацией. В рамках этой теории переводчик действует как высококвалифицированный лингвист, владеющий теорией и практикой двух языков.

Нельзя пройти мимо и трансформационной теории пере­вода, которую разрабатывали И.И. Ревзин и В.Ю. Розенцвейг в нашей стране и Ю. Найда — за рубежом. Их теория, в двух словах, исходит из того положения, что существует язык-по­средник или так называемые ядерные структуры, в которые трансформируется (преобразуется) воспринимаемый текст. Для передачи этого текста на языке перевода его необходимо снова трансформировать, т. е. развернуть в речь по законам этого языка. Нетрудно заметить, что трансформационная те­ория исходит из признания субъективного смыслового кода, описанного в трудах наших ведущих психологов, и прежде всего Н.И. Жинкина, хотя и сводит этот код к лингвистиче­ским ядерным структурам. Другими словами, в трансформа­ционной теории наметился отход с чисто лингвистических позиций в сторону литературоведческих, что превращает пе­реводчика в литератора и признает за ним творческое начало.

Более подробно нам хотелось бы остановиться на инфор­мационной теории перевода, которая, на наш взгляд, ближе всего подошла к ответу на вопрос, что такое перевод? Но прежде чем излагать информационную теорию перевода, уясним себе некоторые термины, которыми нам предстоит оперировать.

Начнем с термина «сообщение». Это слово часто исполь­зуется в обиходной речи в смысле «какой-либо текст, пред­назначенный для слушателя или читателя». В теории пере­вода термин «сообщение» совпадает не с текстом вообще, а с той информацией, которая предназначена для передачи. Если вы попросили у своего приятеля, студента, одолжить некоторую сумму денег, а он вам отвечает, что только завтра получит стипендию, то сообщение в этом случае будет за­ключаться не в дне выдачи стипендии, а просто в том факте, что у него нет сейчас денег, которые он мог бы вам дать. И это при том, что в высказывании «Нам только завтра выдадут стипендию» нет ни слова об отказе помочь. Таким образом, термин «сообщение» не есть текст, воспринятый вами, а ин­формация, которую может извлечь только конкретный ад­ресат, знакомый с создавшейся ситуацией.

Еще один термин, важный для теории перевода — «инва­риант». В математике этим термином обозначают выраже­ние, остающееся неизменным при определенном преобразо­вании переменных, связанных с этим выражением. В пере­воде инвариантом также называют то, что должно быть выражено в обоих высказываниях: исходном и переводном. Но если учесть, что высказывание — это всегда не только со­вокупность слов, но и ситуация или контекст, в которых эти слова прозвучали, то становится очевидным, что искать ин­вариант в тексте, независимо от ситуации или контекста, со­вершенно бесперспективно. Вот почему термин «инвариант» в переводе должен означать именно ту информацию в выска­зывании, которая должна быть передана.

Полезно уточнить то, что мы понимаем под термином «ин­формация» . В теории перевода информацией называют сведе­ния, которые несет речевое произведение в той или иной кон­кретной ситуации. При этом под ситуацией понимают совокупность элементов реальной действительности, суще­ствующих в момент общения или описываемых в тексте. Ре­чевым произведением является любой текст, а информация, которую несет речевое произведение, может быть семанти­ческой, т. е. заключенной в совокупности значений слов, и информацией о структуре речевого произведения. Под струк­турой речевого произведения понимается его организация, так как речевые произведения отличаются своим синтакси­сом и стилем, а в поэзии еще размером и рифмой.

Итак, в процессе коммуникации (общения) переводчик сталкивается с семантической, ситуационной информация­ми и информацией о структуре. Исходя из взаимодействия семантической и ситуационной информации, переводчик (как и любой другой адресат) делает вывод о смысле выска­зывания.

Из сказанного напрашивается интересный вывод. По­скольку семантическая и ситуационная информации у различ­ных адресатов редко совпадают, значит и смысл одной и той же фразы может различаться у адресатов. Увы, это так. Смысл воспринятого высказывания весьма индивидуален, и перевод­чик должен суметь подойти как можно ближе к тому смыслу, который вложил в свое высказывание источник речи.

Но и этого мало. Из ситуации общения переводчик дол­жен еще уяснить, а как хочет быть понятым источник, фор­мулирующий высказывание. Это необходимо для того, что­бы не просто «перелицевать» исходный текст, а найти и соответствующим образом передать сообщение, т. е. ту ин­формацию, которая предназначена для получателя.

Какая же информация предназначена для передачи? Если речь идет о художественном переводе, о переводе лите­ратурных произведений, то для передачи предназначены все три вида информации: и информация семантическая в сово­купности с ситуационной в виде смысла, и информация о структуре текста. Другими словами, переводчик должен не просто сохранить содержание произведения, но и стиль, эс­тетику автора, жанровый характер произведения, средства художественного выражения, в том числе и формы стихо­сложения. В этом случае переводчик должен быть литерато­ром. Не всегда это возможно, поэтому и остаются до сих пор непознанными представителями других народов такие вели­кие поэты, как А.С. Пушкин, Дж. Байрон или В. Гюго, но к этому следует стремиться.

Если речь идет об устном переводе, то здесь информацию, предназначенную для передачи, составляет чаще всего смысл, т. е. совокупность семантической и ситуационной информа­ции, а иногда только семантическая или ситуационная инфор­мация, впрочем, об этом уже говорилось в главе 5.

В целом информационная теория перевода констатирует, что перевод не всегда есть верное и полное выражение сред­ствами одного языка того, что выражено средствами другого языка (см., например, А.В. Федоров «Основы общей теории перевода», М., 1968,с. 15), а что его целью является передача сообщения или инвариантной информации. И в этом плане переводчик — профессия многоликая и не всегда совмещае­мая в одном лице. Не каждый может быть и литератором, и оратором, и лингвистом, и художником.

Кроме того, информационная теория перевода утвержда­ет, что процесс перевода есть не межъязыковая трансформа­ция, а поиск и передача информации, что переход от одного языка к другому осуществляется на информационном уров­не, хотя это и не исключает лексических или семантических трансформаций в деятельности переводчика (подробнее об информационной теории перевода см. в книге Р.К. Миньяр- Белоручева «Теория и методы перевода». М., 1996).

Теперь, когда вам удалось узнать, как представляют себе процесс перевода представители теории закономерных соот­ветствий, ситуативной, трансформационной и информацион­ной теорий перевода, попробуем выяснить, а для чего все эти теории нужны? Может быть, все эти споры вокруг различных теорий оставить ученым, а переводчикам просто переводить? Что ж попробуйте, но не забывайте, что в любом осмыслении происходящего существуют драгоценные крупицы истины, которые освещают путь практиков.

Так, благодаря теории закономерных соответствий мож­но искать и находить постоянные эквиваленты и их заучи­вать, не торопиться переводить, не зная контекста, исполь­зовать в своей практике такие приемы, как конкретизация или генерализация значения, описательный или антоними­ческий перевод и некоторое другое. Вот сколько полезных ре­комендаций таится в одной теории закономерных соответ­ствий.

Ситуационная теория обращает наше внимание на имею­щиеся языковые стандарты в каждом языке и предлагает их искать и сопоставлять в аналогичных ситуациях, как при их описании, так и в тех ситуационных клише, которые для них существуют и являются первым признакрм аутентичности речи, речи, свободной от влияния родного языка переводчика.

Трансформационная теория как бы предопределяет тех­нику перевода при смысловом способе, утверждая су­ществование языка-посредника или ядерных структур. Она в значительной степени обосновывает роль переводческой скорописи, и не только в последовательном переводе, но и в учебном процессе.

И наконец, информационная теория перевода преодоле­вает границы письменного перевода и понимания перевода вообще как полной передачи средствами другого языка со­держания и формы подлинника, выделяя такое понятие, как информация, предназначенная для передачи, или сообще­ние. Она впервые вычленила из практики два способа перево­да, как объективно существующие закономерности перехода от одного языка к другому, и описала их. Она вскрыла пути определения информативности текста и вариативность ин­формационного запаса субъекта в зависимости от лексиче­ских единиц. Именно информационная теория послужила основой создания системы обучения различным видам пере­вода. Она предложила, наконец, теорию несоответствий, по­зволяющую оценивать сделанный перевод с помощью точных и простых для повседневной практики методов измерения информации при сравнении оригинального и переводного текстов. Об этом следует рассказать поподробнее.