13. Навыки механизма билингвизма

Дата: 2025-05-01; Просмотры: 17

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

1. ПЕРЕВОДЧИК — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО?

В начале октября 1949 года я, старший лейтенант Со­ветской Армии, выпускник Военного института иностран­ных языков, прибыл в штаб Группы советских оккупацион­ных войск в Германии для прохождения дальнейшей служ­бы. Бывшему летчику, сменившему профессию в результате ранения во время штурмовки войск противника, новая спе­циальность далась сравнительно легко, и назначение пере- водчиком-референтом в отдел внешних сношений не вызва­ло огорчения. Первое испытание меня ожидало сразу же пос­ле вступления в должность. Телефонный звонок адъютанта командующего Группы войск вызывал переводчика француз­ского языка срочно в штаб, где с минуты на минуту ожидали приезда начальника французской военной миссии. Прини­мать его должен был заместитель командующего генерал- полковник И. Высокий чин генерала смущал меня в ту пору гораздо больше, чем первая профессиональная проба сил.

И действительно, общение с французским полковником, хорошо воспитанным и образованным человеком, особых трудностей не вызывало. В конце приема он передал генерал- полковнику письмо от командующего французскими окку­пационными силами в Германии, которое, повертев в руках, мой высокий начальник отдал мне со словами: «Читай!». Я вспомнил своих славных учителей с французской кафедры Военного института, которую возглавлял человек большой культуры и большого опыта работы на военно-дипломатиче­ском поприще — полковник Маркович С Б. Его подчинен­ные настойчиво добивались от нас безукоризненного перево­да с листа, одного из труднейших видов устного перевода, при котором переводчик обязан предъявленный ему иностран­ный текст прочесть без запинки на родном языке. Все это вихрем пронеслось в моей голове в то время, как генерал-пол­ковник передавал полученное им письмо, которое он держал

почему-то вверх ногами. Первый взгляд, брошенный на текст письма, придал мне уверенность: текст был печатный и раз­бираться в незнакомом почерке не требовалось. Остальное было делом « техники», письмо было прочитано по-русски без запинки и без спасительных «эканий» и повторов. Француз­ский полковник и его переводчик (в официальных встречах представителя каждой стороны сопровождает свой перевод­чик) переглянулись, а затем я услышал пакет комплимен­тов, обращенных в мой адрес французами. Тут же последо­вала реплика генерала: «А за что я ему деньги плачу?!»

Запомните этот эпизод и сравните с тем, что со мною слу­чилось позже.

В мае 1966 года в моем кабинете начальника кафедры французского языка Военного института иностранных язы­ков раздался телефонный звонок. В трубке зазвучал хорошо поставленный командный голос: «Товарищ полковник, Вы поступаете в распоряжение главкома ракетных войск мар­шала Советского Союза Н.И. Крылова. Завтра Вам надлежит прибыть на военный аэродром для вылета на космодром в Байконур».

На следующий день ситуация прояснилась. В июне в Москву с официальным визитом прибывал президент Фран­ции генерал де Голль. Он был первым иностранным полити­ческим лидером, кому решено было показать наши косми­ческие достижения непосредственно на знаменитом космо­дроме. Это было оглушительно! Впервые перед официальным представителем Запада приоткрывалась завеса советской « сверхсекретности ».

Допуск в святая святых нашей космонавтики был строго ограничен, поэтому и количество лиц, сопровождающих французского президента, было сведено до минимума. Одно­временно решено было обязанности переводчика возложить на военного, имеющего соответствующий допуск. Выбор пал на мою персону.

Наша первая (и, естественно, без французских гостей) поездка в Байконур продолжалась дня три. Проходили бес­численные репетиции будущего приема президента Франции вплоть до парадного обеда в помещении огромного ангара, где продолжалась работа над космическими спутниками для будущих запусков. К сожалению, за обильный и даже изыс­канный обед, с переменой не только блюд, но и вин, с нас взыскали приличные суммы.

Не знаю, как для других лиц из команды приема Шарля де Голля, но для меня дни, проведенные на космодроме, ока­зались полезными. Беглое знакомство с ракетами, стартовы­ми площадками, «космическим сленгом» пополнили мой запас русских терминов, французские эквиваленты которых предстояло, найти в Москве в военных французских журна­лах. Правда, в бытовом плане дни, проведенные на Байкону­ре, оказались тяжелыми. Несмотря на май месяц, космодром представлял собой раскаленную сковородку с температурой воздуха в районе 40°С. При этом ни в гостинице, ни в других помещениях не было кондиционеров, которые бы создавали нормальные условия для работы и отдыха. Местные офице­ры утверждали, что кондиционеры имеются только в поме­щениях, где расположены приборы, требующие постоянных умеренных температур. Я невольно вспоминал свое недавнее посещение Индии, где наша делегация выходила на улицы погреться после прохладных номеров гостиницы.

Вполне понятно, что возвращение в майскую прохладу Москвы было особенно приятным. Но в июне нас ждала уже не репетиция, а рабочая поездка для встречи президента Шарля де Голля. На этот раз южное солнце было более гос­теприимным, и мы ощущали даже утреннюю прохладу в тот момент, когда встречали французского гостя на аэродроме Байконур.

Встречающих было много, но главными лицами были, безусловно, генеральный секретарь ЦК КПСС Л .И. Брежнев, председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин, пред­седатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгор­ный, министр обороны СССР Р.Я. Малиновский и уже упо­мянутый мною 11.И. Крылов. В этой компании оказался и я, как необходимое связующее звено между носителями русско­го и французского языков. Позже, играя в шахматы с мар­

шалом Р.Я. Малиновским в его самолете на обратном пути в Москву, я узнал, что и ему французский язык был не совсем чужд. В годы первой мировой войны он, оказывается, нахо­дился во Франции в составе экспедиционных войск, послан­ных туда Россией в военных целях. Но этого было явно недо­статочно для свободного общения с французами. Вот в таком окружении пришлось мне работать в течение этого необыч­ного дня: в поездках по космодрому, во время запуска оче­редного спутника, в беседах де Голля с руководством СССР. Правда, эти беседы проходили в основном между де Голлем и Л.И. Брежневым, так как Н.В. Подгорный во время этих бесед только подхихикивал, а А.Н. Косыгин сумрачно мол­чал. Что касается Л.И. Брежнева, то он много шутил и вы­глядел веселым радушным хозяином.

Вечером мы провожали генерала де Голля. Последнее ру­копожатие, и я перевожу следующие слова президента Фран­ции: «Уважаемый генеральный секретарь, Франция никогда не забудет, что ее президент был первым иностранцем, посе­тившим центр великих космических достижений советского народа. Позвольте за это принести глубокую благодарность Вам, как руководителю государства, маршалу Крылову, как хозяину космодрома, и полковнику, чье великолепное знание французского языка и космической науки (!?) сделало мое пребывание в Байконуре особенно полезным... »

Дальнейшие подробности можно опустить, поскольку речь идет не о воспоминаниях переводчика, а об отношении должностных лиц нашего государства и Франции к профес­сиональному мастерству своих специалистов. И это просле­живалось на всем моем долгом пути «полупридворного» пе­реводчика. Если для всего цивилизованного человечества в любой профессии главное — компетентность и мастерство, то у нас все еще на первый план выходят чины и должность. И этому можно противопоставить только одно: такую ком­петентность и такое мастерство, которые бы отодвигали на второй план и чины, и должность, и прочие анкетные дан­ные, столь драгоценные для одних и убийственные для дру­гих в условиях разнообразных тоталитарных режимов.

2. КОМПЕТЕНТНОСТЬ И КОМПЕТЕНЦИИ

Итак, компетентность; но что это такое, когда речь идет о переводчике? Компетентность — это сумма знаний и соот­ветственно навыков и умений в профессиональной области. Для переводчика — это языковые знания и речевые навыки и умения во всех основных видах речевой деятельности. А точ­нее, переводчик должен обладать по меньшей мере языковой и речевой (коммуникативной) компетенциями, а также навы­ками и умениями письменного и устного перевода, ораторской речи и, наконец, литературным талантом. Требования нема­лые, не правда ли? Поэтому давайте рассмотрим постепенно все эти компетенции, навыки и умения — короче, все то, что составляет компетентность переводчика.

Начнем с языковой и речевой компетенции. Чаще всего думают, что речь идет просто о знании иностранного языка. Это, конечно, важно, но не менее важно знать не только ино­странный, но и родной язык. Между тем все мы, имея относи­тельно приличную речевую компетенцию, обладаем явно не­достаточной языковой компетенцией в своем родном языке. Вы, не задумываясь, сумеете выразить свою мысль по-русски, но будете испытывать трудности, если от вас потребуют сфор­мулировать правила употребления сослагательного наклоне­ния, обозначения категории определенности/неопред ел ен- ности существительных или найти в тексте относительные ме­стоимения. С другой стороны, многие из вас хорошо знают грамматические или словообразовательные правила иностран­ного языка, но с трудом выражают на нем свои мысли в незна­комой ситуации.

Так вот, знание лексики, грамматики и фонетики и со­ставляет языковую компетенцию, а умение свободно выра­жать свои мысли на том или ином языке — речевую компе­тенцию человека. Напомним вам, что язык — это система, которую сумели открыть, а элементы которой разложить по полочкам ученые-лингвисты, внимательно анализировав­шие речь человека. А речь — это реализация языка как сис­темы в повседневном общении. И тот, кто владеет речью, вла­деет и речевой компетенцией. Поэтому речевую компетенцию в родном языке имеет подавляющее число живущих на зем­ле людей. Они овладели ею, поскольку это заставила сделать их жизнь, языковое окружение.

Когда мы начинаем учить иностранный язык, дело обсто­ит сложнее. Его изучают обычно в своей стране, и у человека нет насущной необходимости изъясняться на иностранном языке. Попытки искусственно создать такую среду особого успеха не имеют. Поэтому преподаватели чаще всего растол­ковывают ученикам правила превращения иностранного языка в речь, которые те и заучивают, а в результате отдель­ные, особенно прилежные школьники приобретают не рече­вую, а языковую компетенцию.

Ну, а если для изучения иностранного языка поехать в страну, где все говорят на этом языке? Тогда можно добить­ся больших успехов, но и при этом важно не общаться с на­ходящимися там соотечественниками. Впрочем, все равно вы будете долго, а может быть и всю жизнь делать грубые ошиб­ки в речи под влиянием родного языка. Такие ошибки вызы­ваются интерференцией (т. е. столкновением) навыков, сфор­мированных ранее, со вновь обретенными.

В свое время мне приходилось неоднократно работать с на­шим замечательным писателем и публицистом Ильёй Григо­рьевичем Эренбургом. Первый раз мы с ним столкнулись на встрече Н.С. Хрущева с делегацией сторонников мира Фран­ции. Имя Н.С. Хрущева в то время было очень популярно, по­тому что он впервые за много лет советской истории открыл страну для иностранцев. В то же время он был незаурядным оратором. В своем выступлении Н.С. Хрущев привел слова В.И. Ленина о том, что при коммунизме люди будут строить из золота нужники. При переводе на французский язык слово «нужник» я перевел как «туалет». После приема И.Г. Эренбург подошел ко мне и упрекнул в неточности перевода. Мы немно­го поспорили по этому поводу, но это не помешало возникшим между нами отношениям доверия.

Позже в Варшаве, где происходило очередное заседание сторонников мира, И.Г. Эренбург пригласил меня поужи­нать в ресторане нашей гостиницы. Коротая свободный ве­чер за столиком, вокруг которого сновали польские офици­анты европейской школы сервиса, И.Г. Эренбург, не жалея злотых, которые он получил за издание своей книги в Польше, рассказал мне, как он выучил французский язык. Оказывается, сразу после окончания гимназии ему взбрело в голову отправиться в Париж, не имея ни сантима (мелкая денежная единица Франции) за душой. В Париже ему ни­чего не оставалось делать, как соглашаться на любую, са­мую малопривлекательную работу, чтобы выжить. В ре­зультате он познал самые сокровенные тонкости француз­ского языка, который понимал всю жизнь, как прирожденный француз. В то же время он допускал во фран­цузском языке элементарные грамматические ошибки в роде существительных, согласовании времен, которые бы никогда не простили своим ученикам строгие экзаменато­ры из наших учебных заведений.

Так вот, И.Г. Эренбург, узнав о моих повседневных по­исках на поприще преподавания французского языка, ска­зал: «Молодой человек, не мудрите, не придумывайте особых методов обучения; для того чтобы выучить иностранный язык, надо очутиться в чужой стране и выжить!». Потом он, улыбаясь, добавил: «В крайнем случае посоветуйте своим студентам найти подружек, говорящих только на француз­ском языке, это тоже может помочь».

Мое знакомство с удивительным человеком И.Г. Эренбур- гом, которое длилось несколько лет в различных команди­ровках, запечатлено в книге, которую я храню в своей биб­лиотеке, с загадочной надписью: «А Monsieur Rurik le Main blanc. Cordialement. I. Erenbourg». Загадочной, потому что артикль мужского рода перед словом женского рода в ней напоминает то ли о несовершенстве языковой компетенции, то ли о высокой речевой компетенции писателя, и уж во вся­ком случае — об их тесной взаимосвязи. И если проститель­ны естественные языковые огрехи в иностранном языке не­

профессионалам, то они вопиют в работе переводчика, зна­ние двух языков и свободное владение ими для которого и определяют его компетентность.

3. ПОЧЕМУ ПЕРЕВОДЧИКУ МАЛО ОДНОЙ КУЛЬТУРЫ?

Как вы уже понимаете, компетентность переводчика не ограничивается языковой и речевой компетенциями. Пере­вод будет полноценным, если переводчику удалось познать глубины культуры того народа, на знание языка которого он претендует. Язык отражает национальное видение окружа­ющего мира, его своеобразие, связанное с географическим положением страны, ее историей, религией, традициями и обычаями. Так, у французов суп едят только вечером, а днем в обеденное время он не значится ни в каких меню. Амери­канские студенты без зазрения совести валяются на полу са­мых престижных университетов, и профессуре, проходя по коридору, приходится перешагивать через их тела. В Бель­гии считается неприличным чихать в городском транспор­те. И т. д., и т. п. И с такими «мелочами» сталкиваешься на каждом шагу, хотя иногда они и ставят иностранца в неудоб­ное положение.

Помню, как в 1980 году нашу небольшую делегацию по­слали во Францию для того, чтобы на встречах с членами Общества дружбы Франция — СССР разъяснять необходи­мость ввода советских войск в Афганистан. Как всегда, де­легация состояла в основном из идеологических работников, знание французского языка для которых считалось второсте­пенным делом. Для их подкрепления в делегацию включи­ли и меня. Не знаю почему, но мне и еще одному члену деле­гации визы вручили с опозданием. В Париже на аэродроме «де Голль» нас специально встречали два местных функцио­нера. Ими я был срочно доставлен на вокзал для отправки поездом в Нант. В чем дело? Оказывается, глава делегации вместе с редактором одного московского журнала уже нахо­дятся в Нанте, обмениваются улыбками со своими хозяева­ми, но «вести разъяснительную работу» среди населения Франции не могут, так как не знают французского языка.

Встретившие меня функционеры покупают мне билет на экспресс «Париж — Нант» и объясняют, что я могу войти в любой вагон и занять любое свободное место. Надо сказать, что для меня это была далеко не первая поездка во Францию. Поэтому я достаточно самоуверенно выбрал вагон в середине состава и уселся на одно из наиболее, с моей точки зрения, удобных мест. За несколько минут до отхода поезда в вагон входит симпатичная француженка и направляется ко мне. Самодовольный от неожиданного успеха, я приподнимаюсь с готовностью внимать ее словам. Ее слова достаточно кате­горичны: она просит, чтобы я освободил кресло, поскольку оно забронировано несколько дней тому назад. Не оказывая симпатичной француженке сопротивления, я все же задаю вопрос, каким образом мне должно было быть об этом извест­но? Ее указующий перст все объясняет. С задней стороны спинки кресла в кармашек вложена небольшая картонка, на которой написано «Reservee», т. е. забронировано. Так была поколеблена моя лингвострановедческая компетенция в об­ласти железнодорожного транспорта Франции.

В любой стране имеются свои достопримечательности, которые могут не знать жители другой страны. Вряд ли все москвичи знают, что такое Елисейские поля, буйабес или мистраль во Франции, Прадо или Гвадалквивир в Испании, Сан-Суси или «мессершмиты» в Германии. Все эти музеи, супы или самолеты представляют собой национальные реа­лии, которые хорошо известны и дороги жителям Франции, Испании и Германии. Они должны быть если не дороги, то хотя бы известны профессионалам, работающим с француз­ским, испанским или немецким языком. В то же время в каждой стране есть национальные реалии, ставшие достоя­нием всего человечества, и любой образованный человек

должен знать Белый дом в США, гениального итальянца Леонардо да Винчи или город Хиросиму в Японии. Совер­шенно очевидно, что их знает и всякий уважающий себя переводчик, независимо от его рабочего языка. Но наш пе­реводчик знает, к сожалению, и кое-что другое. Он знает, что в своей практике ему приходится сталкиваться с сооте­чественниками, которым, несмотря на их высокое положе­ние в обществе, приходится расшифровывать вошедшие в золотой фонд человечества имена. Свидетельством тому может служить эпизод из моей жизни, когда в конце 50-х годов мне выпало счастье впервые попасть в Париж, сопро­вождая крупного специалиста, руководителя одного из ве­дущих медицинских учреждений Москвы.

Приезд в Париж для человека, связавшего свою вторую по времени специальность с французским языком, с Фран­цией, ее литературой, искусством, историей, всегда остает­ся крупным событием. Как завороженный хожу по вечным улицам Парижа и беспрерывно говорю, говорю своему спут­нику о том, что вижу, что узнаю, как невероятно знакомое, пережитое и вдруг осязаемое. Мой спутник слушает меня внимательно и время от времени перебивает мою речь вопро­сами. Вот некоторые из них.

Возле Эйфелевой башни расположено Марсово поле, и я, захлебываясь, рассказываю о том, что раньше здесь проходи­ли военные парады. Вопрос: А при чем тут планета Марс?

Идем дальше по бывшему полю, которое было названо в честь древнеримского бога войны Марса и где сейчас разбит красивый парк с прямыми аллеями. Читаю название одной из таких аллей: Аллея Анатоля Франса. Вопрос: А это что, их военачальник?

Выходим к Лувру по мосту через Сену, и далее возникает памятник Жанне д'Арк. Привлекаю к памятнику внимание своего подопечного. Вопрос: А за что этой бабе памятник по­ставили?

И эти вопросы задавал не просто партократ, а хороший специалист в своей области, который, наверное, помнил до­статочно твердо, когда и где состоялся VI съезд партии боль­

шевиков и какие вопросы на нем рассматривались, но никог­да не знакомился с именами Росси или Бородина, Анатоля Франса или Жанны д'Арк. Без всякого сомнения, существу­ют планетарные реалии, которые обязан знать всякий чело­век, получивший хотя бы среднее образование, и нацио­нальные реалии, особенно дорогие для одного народа, но ко­торые должны знать все те, кто делает язык этого народа своей профессией. Вот почему переводчику не пристало ограничиваться родной культурой, он должен присвоить, сде­лать вторым «я» и культуру того народа, на языке которого ему выпала честь работать. И только тогда с полным основа­нием говорят о лингвострановедческой компетенции пере­водчика.

4. ПЕРЕВОДЧИК - СЛУГА ВСЕХ ГОСПОД?

Моему первому знакомству с Парижем предшествовал обстоятельный визит в Бельгию, где пришлось рядом со сво­им временным «шефом» знакомиться с медицинскими уч­реждениями Брюсселя. Следует сказать, что сопровождал я одного из лучших хирургов Москвы, которого пригласили к себе его бельгийские коллеги. Дома для поездки в Бельгию не нашли ни одного «достойного» медика, свободно владею­щего французским языком, и эту роль возложили на меня, предупредив, что я должен выдавать себя за врача. Поездка проходила вполне благополучно, тем более что мой подопеч­ный понимал медицинские тонкости с полунамека, а мои тер­минологические ляпсусы на французском языке прощались как русскому. Помню свое удивление организацией приема больных в брюссельских клиниках, где врач ни минуты не терял на бесконечные записи в истории болезни, а просто на­говаривал в диктофон все необходимые данные. Это был 1957 год, и я наивно верил, что после визитов наших медицинских

IS

светил в страны Западной Европы то же самое будет заведе­но и в наших поликлиниках. Увы, минуло уже почти полве­ка, а воз и ныне там.

Но вот наступил момент, которого я опасался более все­го. Нашему известному хирургу решили продемонстрировать сложную операцию по удалению опухоли на щитовидной железе. Нас пригласили в предоперационную, где на стуль­ях была выложена спецодежда для присутствия на операции, при этом вежливо предупредив, что брюки переодевать не обязательно. И вот тут я оказался на высоте, догадавшись остановить своего шефа в тот момент, когда он по старой при­вычке решил разоблачиться полностью, чтобы натянуть на себя повешенные на стул серо-зеленые штаны и такую же распашонку, которые напомнили бы сегодня омоновское оде­яние, но которые приняты для хирургических операций во всем мире. А остановил я его потому, что знал, как может шокировать скромных бельгийских медсестер демонстрация советских мужских трусов, получивших печальную славу на Западе после визита Ива Монтана в Москву.

Однако через несколько минут в поддержке нуждался уже я сам. Оперирующий хирург попросил меня встать рядом с ним, так как собирался давать объяснения, естественно на французском языке, которые я должен был переводить. В это время стало особенно ясно, что если бы на моем месте стоял настоящий медик, то он сумел бы извлечь из этой операции гораздо больше полезного, чем специалист во французском языке, которому впервые в жизни демонстрировали наяву кровавые экзекуции над человеком.

Начало было ошеломляющим.

Холеный хирург, с картинно поднятыми руками, стал, подобно отпетому злодею, резать шею милой женщине, как бы стремясь отделить ее голову от туловища. Полилась яр­кая, неправдоподобно красная кровь, которая прикрыла опе­рируемое пространство и вызвала помутнение в моих непод­готовленных мозгах. Хирург тихо вещал по-французски, а я подавленным голосом изрекал что-то неумное и очевидное, вроде «он ее режет», «кровь все заливает» и т. п. Тут мне на

помощь пришел московский хирург. Он сказал: «Не волнуй­ся, говори что-нибудь, мне все понятно и так». Все закончи­лось благополучно, и не только для оперируемой, но и для самозванца-медика.

В профессии переводчика часто приходится переклю­чаться с космических кораблей на скальпель хирурга, с муд­реных сентенций кинодеятелей на отбойный молоток шах­тера, с тонкостей парижской кухни на предродовые схват­ки. И все это сказано не для красного словца, а взято из собственной практики автора этих строк. В1959 году в Вене мне пришлось вытягивать из омута потонувшие в профессио­нальном метаязыке мысли кинорежиссера С. Герасимова, чуть позже защищать в кабине синхронного переводчика интересы французских шахтеров, а потом искать в своем вос­паленном мозгу акушерский термин «родовые схватки», так как нужно было «комментировать» молодым русским вра­чам роды несчастной француженки.

Что же из этого следует? Нужно изучать тибетскую меди­цину, творчество режиссера Годара, квантовую физику, аг­ротехнику топинамбура, заканчивать курсы кулинарных работников? Это невозможно, так же как невозможно подго­товить переводчиков для всех специальностей, зафиксиро­ванных в бюрократических анналах. Возможно и целесооб­разно другое: сообщать переводчикам о тематике его буду­щей работы заранее и снабжать их одновременно соответствующими тематическими материалами. Для переводчиков-профессионалов этого достаточно. Почему? Оста­новимся на этом вопросе несколько подробнее.

Все вы, наверное, замечали, как легко болтать со свои­ми друзьями о делах своей школы, училища, о любимом виде спорта, о своем театральном кружке. Но как трудно поддерживать разговор о лечении артрита или яловом по­головье скота. И это происходит потому, что у вас в голове уже сложились так называемые словники по повседневной тематике, но их нет у вас для проблематики, не входящей в круг ваших интересов. Вы играете в теннис — значит, вы свободно оперируете выражениями: «Чья подача?», «Второй мяч», «У него больше», «Мяч задел сетку» и т. п. Вы каждый день пьете дома чай — следовательно, в вашем рас­поряжении постоянно находятся словосочетания типа «за­варить чай», «слабый/крепкий чай», «долить кипяток», «положить сахар» и т. д. Если у вас созданы словники на родном языке, то ничего не стоит за несколько дней создать соответствующие им словники или семантические поля на иностранном языке, которым вы владеете. Подключение семантического поля одного языка к семантическому полю другого языка происходит у опытного переводчика, если он установит между ними знаковые связи, т. е. найдет ино­язычные эквиваленты или, как их называют в теории пере­вода, соответствия. Следовательно, создание семантическо­го поля в иностранном языке — это не есть просто изучение тематической лексики, а ее изучение в словосочетаниях, т. е. не просто «чай», «сахар», а «налить чай», «заварить чай», «положить сахар», «пить чай без сахара» и т. п. Та­ким образом, создание семантического поля для перевода есть наложение семантического поля на одном языке на се­мантическое поде на другом языке.

При этом важно учитывать, что наложение семантиче­ского поля одного языка на семантическое поле другого язы­ка у неквалифицированного переводчика не произойдет, так как у него не сформирован навык переключения. И еще одно замечание: все сказанное о приобретении «тематической ком­петенции» справедливо лишь для устных переводчиков. Серьезную книгу по специальности без соответствующих зна­ний не переведешь. Вот почему научные книги и статьи чаще всего переводят филологи, искусствоведы, физики, экономи­сты и другие профессионалы, знающие иностранный язык.

Итак, отвечая на вопрос, поставленный в заголовок этой главы, можно сказать, что переводчик может и должен обслу­живать любые специальности и все направления науки и ис­кусства, но до известных пределов. И если он слуга всех гос­под, то есть и у него задачи, где профессионализм господина оказывается ему так же нужен, как и самому господину.

5. ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО В ПЕРЕВОДЕ

Наши разговоры о профессии переводчика не могут пройти мимо ответа на вопрос, что такое перевод и что такое деятельность переводчика? Очевидно, что переводчик — это прежде всего посредник, который нужен всякий раз, когда возникает необходимость передать чьи-то мысли, высказы­вания. Но передача мыслей, высказываний — это функция чуть ли не универсальная. Учитель, который пересказывает школьникам законы физики или биографию Н. Гоголя, ар­тисты, разыгрывающие комедию Бомарше, журналист, на­печатавший интервью с президентом страны, — все они пе­редают чьи-то мысли, но разве называют их переводчиками? Конечно нет, так как переводчик — это не просто носитель чужих идей, а профессионал, передающий сообщение, зако­дированное на одном языке, с помощью другого. Что такое другой язык, понимают все, а что такое сообщение?

Сообщение — это информация, предназначенная для пе­редачи. В квартире возник пожар, ее хозяин выбегает на бал­кон и кричит «пожар»! Ему нужно, чтобы об этом узнали окружающие, так как таким образом может прийти помощь. Какими словами это сообщение будет передано в пожарную часть, ему безразлично.

Поэт написал стихотворение, в котором его настроение передают ритмика, повторяющиеся сочетания звуков: Сидели, галдели, балдели, и лилась и речь, и вино.

И знали — на этой неделе Златое отыщется дно И древний философов камень,

И юный, как бог эликсир...

Казалось, касались руками Орфеевых лютен и лир.

Вадим Крайд. «Октябрь». 1990 г.

Для поэта важно передать свое настроение именно этим поэтическим приемом, другой прием будет характеризовать уже другого поэта. Поэтому для него информацией, предназ­наченной для передачи, будет не столько содержание, сколь­ко структура стихотворения, включающая ритмику, рифму, ассонансы, диссонансы и др.

Писатель написал книгу и сдает ее в издательство. До выхода книги в свет ему предстоит немало встреч с редакто­ром, который будет подвергать сомнению некоторые строч- ки,ллова, а иногда целые главы. Писатель будет бороться не только за свои мысли, переживания, принципы, но и за сло­ва, словосочетания, метафоры и диалектизмы. Для писате­ля важно передать читателю и содержание, и форму своего произведения, это и есть для него сообщение.

Вообще в любом сообщении могут сосуществовать три вида информации: семантическая, ситуационная и инфор­мация о структуре. Семантическую информацию ищут в зна­чении слов. Вам говорят «собака», и вы понимаете, о каком животном идет речь. Но вот вы подходите к калитке чей-либо дачи и читаете полустертую надпись: «Осторожно, злая...» Вы сразу же понимаете, что на участке вас может покусать собака, хотя слово «собака» было стерто на надписи. В дан­ном случае понять полунаписанное предостережение помо­гает ситуационная информация. Всем нам известно, что обычно пишут на воротах дач. В художественном произведе­нии очень часто на первый план выходит структура выска­зывания, которая выступает в качестве стиля речи, подбора метафор, сравнений, эпитетов, архаизмов или неологизмов, ритмики повествования или стиха. В этом случае приходит­ся говорить не о смысловой, а о структурной информации (информации о структуре) текста. Ее значение для перевод­чика гораздо шире, чем просто индивидуальный стиль авто­ра. Ведь с разными структурами в разных языках мы встре­чаемся постоянно. Англичанин скажет: I have a brother — «Я имею брата», у грузина такая же фраза звучит иначе: мкавс дзма — «имею (я) брата», по-русски мы говорим: «У меня есть брат». Существующую эквивалентность структур

нас учат соблюдать с первых шагов изучения языка, нельзя «смешивать французский с нижегородским». Но это ограни­ченное число грамматических структур, их легко заучить и помнить при переводе. А индивидуальную структуру речи каждого писателя или поэта не заучишь. И если автор про­изведения считает необходимым донести до адресата не толь­ко его смысл, но и его структуру, то сообщение будет вклю­чать и этот вид информации.

Уяснение термина «сообщение» позволяет сделать вывод о том, что подготовка переводчика должна включать умение различать границы сообщения в каждом отдельном случае. Это сделать не трудно, и мы вернемся к этому вопросу, когда научимся отличать письменного переводчика от устного. Сейчас же полезно остановиться на экстремальных случаях, в которые попадает переводчик. Вот некоторые из них.

Моя служба в Группе советских оккупационных войск в Германии оставила в памяти один поучительный эпизод, дей­ствующим лицом которого был уже упомянутый полковник, начальник французской военной миссии. В то время совет­ские воины за рубежом были в центре внимания как освобо­дители Европы от гитлеровского фашизма. Многие из лиц, контактирующих с нашими представителями, старались выучить русский язык. Учил русский язык, и небезуспеш­но, и начальник французской военной миссии. И вот однаж­ды, когда вместе с французским полковником мы пересека­ли в машине очередной контрольно-пропускной пункт, со­ветский сержант после проверки документов изрек: «Езжай, старый черт!». Наш француз разволновался и стал выяснять, за что его оскорбил советский сержант? Сидевшая рядом с нами переводчица сделала удивленный вид и сказала: « Что Вы, господин полковник, наоборот, он назвал Вас ласково... старичок!». Инцидент был исчерпан, все были довольны.

Другой случай из моей собственной практики. В 1958 году я был ангажирован вместе с группой московских син­хронистов обслуживать проходящий в Ташкенте съезд пи­сателей Азии и Африки. Работа была трудной главным обра­зом потому, что рабочими языками, кроме русского, были

английский и французский, которыми писатели Азии и Аф­рики не всегда владели в достаточной степени. А переводить выступления следовало синхронно, т. е. сидя в кабине и при­нимая речь выступающего в наушники, произносить парал­лельно перевод в микрофон. К этому времени синхронный перевод прочно вошел в практику общественных форумов, поскольку он позволял сэкономить несколько дней и соответ­ственное количество валюты при проведении таких меро­приятий.

В описываемом мною эпизоде предстояло выступление писателя из Камбоджи. Выступать он хотел только на кхмерском языке, хотя сам прилично говорил по-француз­ски. Приехавший с камбоджийскими писателями перевод­чик на французский язык синхронно переводить не умел. Камбоджийский писатель не без основания считал, что кхмерский язык имеет такие же права звучать на между­народном форуме, как французский или английский, и на­стаивал на своем. Был предложен такой выход: писатель го­ворит по-кхмерски, а в это время в кабине переводчика пе­редо мной лежит французский текст, с которого я перевожу речь с листа на русский язык. При этом переводчик кхмер­ского языка пальцем указывает мне место в тексте, которое соответствует произносимым словам оратора. Это решение понравилось всем.

И вот камбоджийский писатель взобрался на трибуну и начал свою речь. Мой коллега из Камбоджи начинает водить пальцем по французскому тексту, с которого я перевожу на русский язык в микрофон. Оратор продолжает с воодушев­лением говорить, его соотечественник водит своим перстом по французскому тексту, я выдаю русский текст, на осталь­ные рабочие языки с моего текста переводят другие синхро­нисты. Все идет как будто по разработанному сценарию, меня настораживает только появляющееся недоуменное выраже­ние лица оратора в те моменты, когда в зале раздаются апло­дисменты или смех. Я привязан к тексту, вернее к пальцу кхмерского переводчика, и исправить что-либо не в силах. В это время указующий перст моего коллеги подходит к концу текста. Нужно провозглашать пару лозунгов против импе­риализма и за процветание Камбоджи. Но я этого не делаю: в тоне оратора не появляется никаких патетических нот. Па­лец моего помощника исчезает с текста выступления, и он смущенно пожимает плечами. Что делать? Переворачиваю французский текст и начинаю переводить его во второй раз. В зале не чувствуется недоумения. Никто не замечает, что он слушает уже слышанное. (И это естественно, так как в большинстве речей повторялись дежурные фразы о необхо­димости единства писателей мира в борьбе с империализмом и т. п.) Вдруг начинаю улавливать торжественные нотки в речи оратора. Нахожу «мостик» к заключительным лозун­гам и вслед за выступающим заканчиваю перевод его речи. Все довольны, а председательствующий писатель Констан­тин Симонов отмечает в заключительном слове четкую рабо­ту переводчиков.

Наконец, третий эпизод имел место на самом высшем уровне. 1959 год, совещание руководителей коммунистиче­ских партий, прибывших в Москву со всех континентов. Только что выступил Энвер Ходжа, руководитель албанских коммунистов. Он резко критиковал Никиту Сергеевича Хру­щева за то, что компартия Советского Союза сокращает по­мощь Албании в связи с тем, что Албания пытается прокла­дывать в политике самостоятельный курс. Н.С. Хрущев крас­неет, его небольшие глазки становятся все более колючими. В тот момент, когда я сажусь в будку синхронного перевода, он встает и, еле сдерживая себя, начинает тихо говорить. Чув­ствуется, что говорить спокойно ему чрезвычайно трудно. Его речь представляет собой сплошное крещендо, и после пере­числения всех видов помощи, которую КПСС оказывает Ал­бании, происходит взрыв. Хрущев кричит о черной неблаго­дарности, обвиняет Э. Ходжу во всевозможных грехах и в заключение, теряя самообладание, взрывается окончатель­но: «И этот человек обос...л нас с ног до головы, туды его мать!». Я все это обязан переводить, но на последней фразе у меня происходит, естественно, запинка и в микрофоне на французском языке возникает вариант значительно меньшей по резкости тональности: «И этот человек покрыл нас гря­зью с ног до головы». После речи Хрущева объявляется пе­рерыв, и я выхожу из кабины. Меня ждет референт между­народного отдела ЦК КПСС, который курирует французскую службу совещания и который прилично разбирается во французском языке. Он холодно смотрит на меня и спраши­вает: «Кто Вам разрешил поправлять генерального секрета­ря нашей партии?». Я пожимаю плечами и отвечаю: «Реше­ние я принял сам, у меня не было времени для консульта­ций». Референт, с которым у меня были всегда хорошие отношения, пробормотав: «Вам придется за это отвечать», круто поворачивается и уходит. Минут через десять он появ­ляется с Хо Ши Мином, генеральным секретарем компартии Вьетнама, который благодарит французскую бригаду син­хронистов за работу. Цековский референт отводит меня в сто­рону и доверительно шепчет: «Никита Сергеевич велел по­благодарить Вас, он не хотел, чтобы его грубые выражения звучали на всех языках».

Рассмотрим все три случая с точки зрения работы пере­водчика, который, как нам стало известно, призван неписан- ными законами профессии в первую очередь передать сооб­щение. В первом из них слова «старый черт» были переданы как «старичок». Налицо явное искажение, и тем не менее переводчица была права. Слова «старый черт» не были для нее сообщением, так как сержант на контрольно-пропускном пункте не предназначал их французскому полковнику, он был уверен, что француз русского языка не поймет. А это значит, что международный ляпсус при проверке докумен­тов следовало не сохранять, а исправлять.

Во втором случае сообщением для переводчика был не устный текст писателя на кхмерском языке, а его письмен­ный вариант на французском языке. Когда французский текст под управлением дирижерской палочки личного пере­водчика оратора был передан на русском языке, синхронно­му переводчику оставалось либо замолчать и дать какое-либо объяснение в зал, что не послужило бы на пользу камбоджий­ской делегации и устроителей конференции, либо придумать за оратора продолжение речи. Последнее могло привести к искажению сообщения и вызвать серьезные неприятности. По-видимому, наименьшим злом оказался повторный пере­вод части текста, что не выходило за рамки сообщения.

Лишь в третьем случае можно говорить о неточной пере­даче сообщения: в переводе не было грубых ругательств. Ви­ной здесь может быть либо замешательство переводчика, либо его интуиция, поскольку грубость могла быть сказана в экстазе, а потому и не предназначаться в «открытый эфир». В данном случае неточная передача сообщения была вызва­на и замешательством переводчика, и его интуицией. Высо­копоставленные лица недаром предпочитают иметь своих переводчиков, они в этом случае менее напряжены и увере­ны, что переводчик их «подправит». Так, в 60-е годы с пре­зидентами Франции постоянно работал Андроников, потомок российских князей, он блестяще переводил и к тому же под­черкнуто демонстрировал аристократические манеры. Его работа оставляла сильное впечатление, хотя его высокоме­рие и стоило ему некоторых «ляпов» в переводе. Так, он час­то употреблял слово «происшествие» вместо «событие»: «Происходящая в эти дни встреча в верхах представляет со­бой крупное происшествие (!)...» — говорил он самоуверен­но, посматривая на своих коллег с высоты своего величия придворного переводчика, и никто не осмеливался его под­править. Но чаще он умело и вовремя приходил на помощь власть имущим в их беседах с советскими политическими деятелями.

В заключение этой главы можно сказать: даже приведен­ные примеры показывают, что переводчик далеко не всегда раб того сообщения, которое он получает, в практике его ра­боты нередко приходится искать ответ на вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо?».

6. ЧЕЙ ПЕРЕВОДЧИК ЛУЧШЕ?

Мы уже говорили, что в работе переводчика главное — найти в исходном тексте информацию, предназначенную для передачи, и представить ее адресату в доступном для него виде. Причем информацией, предназначенной для передачи, может быть и только семантическая информация, и только ситуационная информация, и только информация о струк­туре. Ею могут быть и различные комбинации из информа­ции и, в том числе, все три информации в целом.

Задача поиска и передачи информации имеет свои слож­ности. Искать информацию приходится не только в пись­менных текстах, сидя в кресле своего рабочего кабинета и имея под рукой набор словарей и справочников. Искать ее приходится и в искаженных звуках наушников со всеми обычными и необычными помехами, и в полуграмотном вы­ступлении делегата бывших колоний, вынужденного гово­рить на чужом языке, и в блиндаже под аккомпанемент ар­тиллерийского огня при допросе военнопленного. Переда­вать информацию можно также различными путями: в микрофон, нашептывая своему соседу на ухо, с трибуны международного конгресса, излагая ее на бумаге. И делать всё перечисленное умеет не такое уж большое число людей, знающих два языка.

Даже среди дипломированных переводчиков есть квали­фикационные ступени. Вот как их различает Женевская школа переводчиков, одно из старейших и лучших учебных заведений такого типа, которая принимает на первый курс только лиц, владеющих двумя иностранными языками (од­ним из них свободно): успешное завершение двухлетнего обу­чения — диплом письменного переводчика, еще год обуче­ния — диплом письменного и устного переводчика, допол­нительный год — переводчик международных конференций.

Что означает диплом письменного переводчика? Не ду­майте, что он дает немедленное право на перевод Шекспира, Лермонтова, Ремарка или стихотворений В. Гюго. Такое пра­во дает только литературный талант, это удел избранных. Диплом письменного переводчика — это право перевода по­вседневной корреспонденции, бюрократических бумаг, пе­ревода и реферирования статей, брошюр, книг по специаль­ности. Всё это, конечно, нужно, и мы еще поговорим по это­му поводу.

Диплом письменного и устного переводчика говорит о том, что его обладатель способен, кроме письменного пере­вода текущих бумаг, сопровождать своих соотечественников за рубежом или иностранцев в своей стране, помогая им об­щаться в иноязычной среде.

Диплом переводчика международных конференций (у нас — переводчик-референт) не ограничивает права его дер­жателя и предполагает владение тайнами как синхронного, так и последовательного перевода с записями.

Есть ли такие возможности в нашей стране? Есть, и в чем- то значительно большие, а в чем-то, увы, меньшие. Об этом сейчас я скажу поподробнее на опыте своей работы не только в отечественных заведениях, но и знакомства с Женевской школой переводчиков, Парижской Сорбонной и Джордж­таунским университетом в Вашингтоне.

Вот то, что делает обучение на переводческих факульте­тах в западных университетах особенно эффективным:

— правила приема, требующие хорошего знания двух иностранных языков до поступления на учебу;

— плата за обучение (от 8000 до 20 000 долларов в год в США в 1990 году), дополнительная плата за каждую пере­сдачу экзамена (Женева) и высокие стипендии талантливым студентам;

— технические средства обучения, безотказно функцио­нирующие в любую минуту дня и ночи, круглый год.

Помню, как в 1960 году меня знакомили с лингафонным кабинетом Женевского университета, в состав которого входит школа переводчиков. Это большая аудитория с оборудованны­ми ларингофонами столами и 6-8 кабинами, в которых распо­ложена необходимая для синхронного перевода аппаратура. В лингафонном кабинете сидят несколько студентов, которые получили на кафедре задания работать с пленками, где записа­ны выступления носителей языка. В лингафонном кабинете не видно лаборанта, нет непременных у нас техников, которые что- то исправляют, клеют, ремонтируют. Сопровождающий меня преподаватель объясняет: все оборудование — дар дома Рок­феллеров — работает безукоризненно, раз в месяц сюда прихо­дит техник из Европейского отделения ООН, все проверяет, проводит смазку и снова исчезает, студенты тренируются са­мостоятельно, раз в неделю проводим здесь учебные конферен­ции с переводом.

В конце 70-х годов в Сорбонне оборудование было еще лучше, а в коридорах на каждом шагу стояли ксероксы, в которые достаточно было опустить мелкую монету, чтобы они выдали необходимое количество отпечатанных копий учеб­ных текстов.

В 1990 году в Вашингтоне технических проблем, каза­лось, не было. У каждого преподавателя на кафедре — лич­ный компьютер, на котором он готовит все необходимые ма­териалы к занятиям, в аудиториях — видеомагнитофоны, которые сразу же при необходимости пускаются в дело. Мое появление на кафедре было тут же использовано: меня по­просили повторить свое выступление на русском языке для записи на видеомагнитофоне в ожидании русской группы в следующем семестре.

Сравним с положением у нас. В 50-е годы появились пер­вые лингафонные кабинеты. В Институте международных отношений впервые такой кабинет приспособили для подго­товки синхронных переводчиков. В 60-е годы лингафонное оборудование стало появляться во многих школах. Кабине­ты синхронного перевода начали функционировать в Инсти­туте иностранных языков на Остоженке, в Военном инсти­туте иностранных языков. Однако техника работала отвра­тительно, преподаватели в институтах, учителя в школах теряли половину времени на попытки заставить магнитофо­ны крутиться. Их пыл постепенно угасал, магнитофонное оборудование устаревало, технические средства обучения в учебных заведениях использовались все менее активно, тем более что обещанное чудо от ЭВМ в наши классы не приходи­ло. Ожидание продолжается.

Значит ли это, что мы готовим переводчиков хуже? Не будем торопиться с выводами. Обратимся к тому, что делает обучение на переводческих факультетах Запада менее эффек­тивным, чем у нас. В зарубежных учебных заведениях пре­подаватели не формируют навыки, будь то навыки перевода или просто речевые навыки. Там учащиеся высших учебных заведений предоставлены сами себе, хотя в их распоряжении и имеются хорошо оборудованные кабинеты устного перево­да, необходимые словари, фоно- и видеозаписи. Конечно, они могут посещать лекции того или иного профессора, ходить на консультации, получать полезные советы для самостоя­тельных упражнений, но никто не «навяжет» им выстрадан­ную многолетней практикой систему упражнений для фор­мирования навыков и умений перевода, никто не организует повседневный контроль. Сами занятия по переводу, как пра­вило, представляют собой сопоставительный анализ текстов двух языков, а остальное аудиторное время предназначено многочисленным лингвистическим дисциплинам, в которых наши столичные или петербургские специалисты выглядят более убедительно.

Ну, а результат? Да, в начале 30-х годов в Лондоне был побит рекорд последовательного перевода, непревзойденный и сейчас. Да, в 1959 году в Женеве Ж.-Ф. Розан выпустил книгу, в которой впервые была зафиксирована идея записей в последовательном переводе, и ее разработка значительно повысила эффективность устного перевода. Да, Эдмон Кари, прежде чем погибнуть в авиационной катастрофе, успел рань­ше всех рассказать о месте перевода в современном мире. Выдающихся одиночек всегда можно найти в любой области знаний. Но посетите международную конференцию, где тру­дятся команды переводчиков разных стран, прислушайтесь к их голосу и вы убедитесь: квалификация наших перевод- чиков-международников ни в чем не уступает квалификации переводчиков других стран, а в чем-то ее и превосходит.

7. ПЕРЕВОДЧИК — РАБ ИЛИ СОПЕРНИК?

Следуя модели, принятой в Женевской школе переводчи­ков, поднимемся на первую ступень, ступень, дарующую дип­лом письменного переводчика. Что же нужно знать и уметь, что­бы стать письменным переводчиком? Сразу же оговоримся, что 1-я ступень Женевской школы переводчиков имеет в виду не литературный перевод, а перевод текущих материалов, т.е. все­го того, что не требует литературного таланта: перевод деловых писем, документации, информативных материалов, публикаций прессы, брошюр и т. п. От такого перевода требуется передача смысла, который находится при сопоставлении семантической информации с ситуационной, в то время как в литературном пе­реводе необходимо сохранить не только смысл, но и структуру речевого произведения.

Рассказывают, что Александр Дюма (отец), один из самых любимых писателей наших школьников, стал, после того как побывал в России, «переводить» русские книги. Русского язы­ка он не знал и этого не скрывал. Более того, в предисловии к переводу первой русской книги он писал: «Я нашел людей, знающих русский язык, и заставил их перевести эти книги... Эти переводы я получил из рук своих переводчиков и переде­лал их так, что они стали понятны читателю. В таком виде, ни­чего не меняя, я их публикую...»¹ Что же было им получено? Действительно перевод книг русских писателей? Нет конечно. Французскому читателю было предложено содержание русских книг, изложенное в стиле писателя Александра Дюма.

Сохранение структуры литературного произведения чрезвы­чайно сложно, а в некоторых случаях это сделать невозможно. Как, например, сохранить стиль А. Платонова в его необыкно­венных книгах? Вот, несколько строк из его «Счастливой Моск­вы» : «Она выпила... Сарториус заметил это и улыбнулся ей своим неточным широким лицом, похожим на сельскую местность. Его отцовская фамилия была не Сарториус, Жуйборода, а мать- крестьянка его выносила в своих внутренностях рядом с теплым пережеванным ржаным хлебом»⁷.

Как донести до француза или итальянца стиль самобытно­го В. Астафьева: «Конец каната когда-то выменяли вычугане на туристском катере, расплели и веревок на всю деревню понаделали. Крепкущих. Вот плотно скрученная веревочка! Мать сказывала, что привязывала ее к люльке, совала ногу в петлю и чистила картошку, готовила пойло корове, пряла, по­чинялась и зыбала ногой люльку с ребенком. "А ты ревливая была. Качаю-качаю, пою-пою: баю-баюшки-баю, не ложися на краю... А ты все ревешь... Плюну я, да чтоб тебя разорвало, за­ору. Ты с испугу зальешься пуще того..."»².

Переводчик художественных произведений должен быть сам мастером слова, глубоко вникающим в стилистические тон­кости каждого настоящего писателя. Чаще всего лучшими пере­водами больших писателей являются их собственные или авто­ризованные переводы (авторизованным переводом называют перевод, одобренный автором произведения). Василя Быкова, с его непревзойденной силы произведениями об Отечественной войне, мы познаем через авторизованные переводы на русский язык, а блистательный Чингиз Айтматов пишет свои книги на двух языках: киргизском и русском.

Еще меньше шансов преуспеть в переводе поэзии. Срав­ним подстрочник стихотворения Мартина Опица (немецкий поэт XVII века) с его переводом, выполненным таким круп­ным мастером, как Лев Гинзбург.

Подстрочник немецкого стихотворения «Пресыщение ученостью»:

Я испытываю ужас

От того, Платон, что сижу и сижу

Над тобою. Пора уже выбраться на природу,

Обновиться у свежих ручьев,

Я тоскую над Платоном Дни и ночи напролет,

Между тем весна поет За моим стеклом оконным.

Говорит она: «Спеши Вместо шелеста бумаги Слушать, как звенят овраги.

Ветром лучше подыши!»

Не занимаясь критическим анализом перевода Л. Гинз­бурга, мы вынуждены всё же констатировать: перед нами поэт Л. Гинзбург, которому подсказал содержание М. Опиц.

Возьмем другой перевод, перевод Анри Абриля с его ред­кой верностью семантике (значениям слов) стихотворения «Чудо» Бориса Пастернака:

Б. Пастернак:

Он шел из Вифании в Ерусалим,

Заранее грустью предчувствий томим.

Колючий кустарник на круче был выжжен,

Над хижиной ближней не двигался дым,

Был воздух горяч и камыш неподвижен,

И Мертвого моря покой недвижим...

А. Абриль:

De Bethanie il allait a Jerusalem,

De lourds pressentiments mettait son ame en peine. Tous les buissons etaient brules sur cette pente,

Et au-dessus d'un toit la fumee suspendue;

Et l'air etait ardent, les roseaux en attente,

La mer Morte dormait dans un calme absolu...

Владеющие французским языком смогут констатировать удивительную преданность содержанию подлинника в пере­воде А. Абриля, но где то, что делает стихотворение Б. Пас­тернака одухотворенным: «грустью... томим», «на круче... выжжен», «над хижиной ближней», «покой недвижим»? Увы, поэзия стихотворения не передана. Почему? Во-первых, потому что во французском языке нет аналогичных поэтем (слов и словосочетаний, возможных только в поэзии и не на­ходящих широкого употребления в обыденной речи). Так, например, слово «томиться» в русском языке в этом значении в повседневной жизни не употребляется. Во французском язы­ке есть подходящий двойник «languir», или «languir de pressentiments» (томиться предчувствием), но оно не вписы­вается в ритмику стиха и не позволяет сохранить рифму. Что касается «выжженной кручи», «недвижимого покоя» или просто «хижины», то французский язык не запасся аналогич­ными поэтемами, и слово «хижина» во французском перево­де будет звучать скорее как «лачуга» (une hutte). Правда, фран­цузский переводчик компенсирует потери французскими поэтемами («la fumee suspendue», «les roseaux en attente»), но это будут уже поэтемы Абриля, а не Пастернака.

А в следующем примере обратите внимание, как М. Цветаева «поэтизирует» французского поэта Шарля Бод­лера поэтемами: «отрок», «в ночи», «за далью», «в памяти очах».

Ш. Бодлер:

Pour l'enfant, amoureux de cartes et d'estampes, L'univers est egal a son vaste appetit.

Ah que le monde est grand a la clarte des lampes!

Aux yeux du souvenir que le monde est petit.

M. Цветаева:

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,

За каждым валом — даль, за каждой далью — вал. Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!

Ах, в памяти очах — как бесконечно мал^.

Этим переводом M. Цветаева венчает лаврами победите­ля в извечном споре автора и переводчика — последнего. И этот перевод подтверждает известное изречение о том, что в прозе переводчик раб, а в поэзии — соперник.

Впрочем, говоря о рабстве переводчика в прозе, нельзя забывать, что проза прозе рознь, что в прозе следует разли­чать переводчика, отстаивающего свой стиль в переводе произведений, стилистические изыски авторов которых не передать средствами другого языка, но подчиняющегося ори­гиналу в случаях тривиальности сочинителя. А из этого следует, что переводчик соперником автору становится по­неволе, но также и то, что его рабство должно быть цивили­зованным. Соперника учить переводу нет смысла, он сам себя научит, а вот сделать рабство письменного переводчика ци­вилизованным — эта задача нам с вами вполне по силам.

8. КАК ОБРЕСТИ СВОБОДУ ОТ ЯЗЫКА ОРИГИНАЛА

Итак, вы хотите уметь письменно переводить, именно уметь, так как письменные литературные шедевры будут создавать только некоторые из вас, а овладеть ремеслом письменного перевода текущих бумаг сможет каждый.

Для начала важно усвоить, что есть всего-навсего два спо­соба перевода, если под способом понимать психологическую операцию, т. е. объективно существующий (природой заготовленный) образ действия для перехода из одного состояния в другое. В переводе начальным состоянием тако­го перехода будет текст, изложенный на одном языке, а ко­нечным — текст на другом (переводном) языке. Первый спо­соб перевода самоочевиден: начинающий переводчик посту­пает обычно самым примитивным образом, он заменяет каждое слово (словосочетание) первого (исходного) языка словом или словосочетанием другого, переводного языка. Что же получается в результате? Судите сами на примере такого перевода маленького текста из «Fiche culturelle» № 1 Septembre/Octobre 1989.

Исходный текст:

«Qui sont les jeunes Franais? Un sondage SOFRES indique... que parmi ce qui leur fait le plus peur pour les annees a venir ils citent: le terrorisme et la violence (54%); la crise economique et le chomage (52%); un conflit nucleaire (4l%); la faim dans le monde (30%); la montee de l'egoisme dans la societe (29%); le Sida (28%); les catastrophes ecologiques (21%); le declin de la France (14%)».

Перевод на русский язык, выполненный первым спосо­бом:

«Кто есть молодые французы? Зондаж СОФРЕС указы­вает... среди того, что их больше всего пугает в годы, кото­рые придут, они цитируют: терроризм и насилие (54%); эко­номический кризис и безработица (52%); ядерный конфликт (41%); голод в мире (30%); подъем эгоизма в обществе (29%); спид (28%); экологические катастрофы (21%); закат Франции (14%)».

Вряд ли вам очень понравился перевод на русский язык, хотя в нем мы постарались сохранить смысл. Действитель­но, не обязательно говорить «ближайшие годы», «опрос, проведенный французским центром социологических иссле­дований показывает», «рост эгоизма» и т. п. Понятны и вы­ражения «годы, которые придут», «подъем эгоизма» и даже «они цитируют». Но чтение такого перевода затрудняет по­нимание, вызывает эстетический дискомфорт, а главное — часто приводит к буквализмам, которые принято называть «ложными друзьями переводчика».

Так, я помню, как в течение многих месяцев войны за независимость вьетнамского народа наши газеты печата­ли сообщения о том, что в результате боевых действий вьетнамские патриоты сумели захватить некоторое коли­чество мушкетов?! Военных людей эти сообщения удив­ляли и настораживали: мушкеты в современной войне? Или это новое оружие? Оказалось, всё проще. По-фран­цузски слово «mousqueton» означает «карабин», однако наши самоуверенные корреспонденты переводили его буквально «мушкет». Французское слово «sondage» озна­чает «зондирование, бурение, исследование, опрос», при­чем последние два значения в переносном смысле. В на­шем тексте представлен буквализм «зондаж». Букваль­но переведена и грамматическая структура первой фразы: «Qui sont les jeunes Fran9ais?», и выражение «les annees a venir», и кое-что другое.

Таким образом можно сделать вывод о том, что знаковый способ перевода, а так называется способ перевода от знака (слова) одного языка к знаку другого языка, приводит не только к неудобоваримому варианту текста, но и к буквализ­мам. Буквализмом же называется неудачное воспроизведе­ние формы подлинника, сохранение одного из признаков языкового знака в ущерб другим.

Появления буквализмов в переводе легче избежать, если знать, где они подстерегают переводчика. Элементарные бук­вализмы таятся в звучании или написании слова. Так, услы­хал начинающий толмач французское слово «journal» и, не задумываясь, изрекает «журнал», а надо «газета», встреча­ется в английской речи слово «magazine» — и тут же следует самоуверенный перевод «магазин», а требуется «журнал», прозвучало польское « uroda» — и появляется «урод», а нуж­но «красота».

Семантические буквализмы рождаются в результате перевода слова или словосочетания по их семантическим составляющим. Так, французское «les annees a venir» пере­водят «годы, которые придут» вместо «ближайшие годы», русское слово «подполковник» переводят по его составляю­щим и получают французское «sous-colonel» вместо «lieutenant-colonel» и немецкое «Unteroberst» вместо «Oberstleutnant».

И наконец, грамматические буквализмы сохраняют чуж­дые языку перевода грамматические структуры и формы, которые демонстрировались в только что представленном переводе на русский язык французского текста.

Все сказанное может вызвать у вас полное неприятие зна­кового способа перевода. Не торопитесь с выводами. К знако­вому способу перевода мы еще вернемся в устном переводе, а пока познакомимся со вторым, смысловым способом перевода.

Смысловой способ перевода свидетельствует уже об опреде­ленном мастерстве переводчика. При смысловом способе тре­буется сначала уяснить мысль, которая заключена в высказы­вании, а потом ее выразить так, как это принято нормами язы­ка перевода. Под нормой языка понимают принятое в речи употребление языковых средств. Так, в русской норме говорят: «Он слесарь», в то время как в большинстве западных языков обязательной является связка «есть»: «Он есть слесарь». По- русски говорят: «я один», а по-английски: «я есть у самого себя» (I am by myself). Примеры можно множить, но главное в смыс­ловом способе не просто норма, а умение уйти из-под диктата языка оригинала. Как показывает практика, начинающие пе­реводчики делать этого не умеют, и опытный редактор легко отличит перевод от оригинала.

Между тем освобождаться от иноязычного гипноза мож­но научиться довольно легко, если воспользоваться своим собственным, так называемым субъективно-зрительным ко­дом. Но для этого надо сначала понять, что же это такое?

Субъективно-зрительным кодом называют образы, появляющиеся во внутренней речи человека. Когда мы ду­маем, знакомимся с чем-нибудь, решаем какой-либо вопрос, в нашей голове мелькают отдельные слова, образы, представ­ления, которые призваны, независимо от грамматических правил, обозначать возникающие мысли. В детстве человек использует для обозначения своих мыслей изображение пред­метов, ситуаций и т. п., с годами, и особенно в связи с полу­чением образования, многие образы заменяются словами. Это обстоятельство давало основание некоторым теоретикам утверждать, что мыслей без слов не бывает. К счастью, они ошиблись, иначе мы бы не имели хороших переводов. Так вот, те знаки (слова, образы, представления), которые воз­никают в голове человека в связи с его мыслями, и называют субъективно-зрительным кодом.

Субъективно-зрительный код способен вывести перевод­чика из-под сурового диктата языка оригинала. Что для этого надо сделать? Перенести субъективно-зрительный код из сво­ей головы на бумагу. С этой целью возьмите любой текст, хотя бы на русском языке, и запишите его так, как вам это нравит­ся при условии полного отказа от слов какого-нибудь языка. Для этого вы можете использовать рисунки, которые прихо­дят в голову в связи с текстом, знаки препинания, геометри­ческие фигуры — все то, что является для вас обозначением мысли, выраженной в подлиннике. Вот как это может выгля­деть на примере следующего текста:

«10 февраля в 37 лет ушел из жизни величайший поэт России. "У кого из русских с его смертью не оторвалось что- то родное от сердца?" — спрашивал В.А. Жуковский. Моск­вичам, жителям города, где поэт родился, 10 февраля, как никогда, хочется пройти по московским улицам, связанным с жизнью Пушкина, зайти в церковь, где он венчался, в Дом- музей на Арбате, куда после венчания он привез Наталью Николаевну и где прожил три счастливых месяца».

Здесь я предложил свою собственную запись, в которой крестом показана смерть поэта, стрелками — прогулки по Мос­кве, буквой X² — жители Москвы, математическим знаком < — рождение. Эти знаки можно оспаривать, но они мои, и именно они вызывают в моей памяти содержание текста. У другого че­ловека с теми или иными реалиями могут быть связаны дру­гие представления, другие рисунки. Но при этом важно фикси­ровать все прецизионные слова, т. е. слова, которые обознача­ют имена собственные, даты, просто цифры — всё то, что требует абсолютной точности в переводе. Прецизионные слова особен­но трудно удерживать в памяти.

Такую запись лучше всего использовать для перевода воз­можно быстрей. Иначе она не подскажет памяти всего содер­жания оригинала. Т олько после этого сверьте свой перевод с пер­воначальным текстом и восполните то существенное, что было вами упущено. Т акая запись выведет вас из-под зависимости кода исходного текста. В вашей записи будут мысли, заключенные в нем, но не будет формы выражения этих мыслей. И пока вы не овладели мастерством перевода, прибегайте к субъективно-зри­тельному коду, как к средству раскованного перехода от пись­менного текста иностранного языка к письменному тексту на родном языке. Всё остальное связано уже не с мастерством пере­вода, а с владением иностранным языком, во-первых, и с владе­нием письменной речью родного языка, во-вторых.

Итак, ваш субъективно-зрительный код и есть тот волшеб­ный ключик, который открывает тайны мастерства письмен­ного перевода и позволяет наилучшим образом воспользовать­ся так называемым смысловым способом перевода.

9. ПЕРЕВОДЧИК — ТУРИСТ ИЛИ НЯНЬКА?

Мы приобщились к первой ступени переводчика- профессионала, если исходить из дипломов Женевской шко­лы переводчиков. Вторая ступень прибавляет письменному переводчику квалификацию устного переводчика, но не до­пускает его еще на международные конференции. Что же предусматривает квалификация устного переводчика?

Рядовой устный переводчик — это переводчик-нянька, который обязан опекать своего или своих подопечных, по­павших в незнакомую языковую среду. Такой переводчик по­ступает в распоряжение иностранного гостя или своего со­отечественника, очутившегося в чужой стране, в тот момент, когда тот изволил проснуться и способен сформулировать свое первое желание. Покинуть же своего «хозяина» можно только после исполнения его последнего в этот день желания, связанного с иностранным для него языком.

Эти желания многообразны и непредсказуемы, но, как правило, переводчик-нянька обязан: поддерживать взаимо­отношения своего клиента с обслуживающим персоналом гостиниц, заказывать ему обед и ужин в ресторане (завтрак, как правило, фиксирован и входит в оплату номера гостини­цы), сопровождать его во всех передвижениях по городу и между городами, выяснять все возможные недоразумения, обеспечивать деловое общение с иностранными партнерами, водить его в театр, кино или на концерты, помогать ему де­лать покупки в магазинах, заказывать телефонные разгово­ры, доставать железнодорожные, авиационные, морские или речные билеты, находить ему нужного врача и лекарства, объяснять все достопримечательности, выступать в качестве эксперта по стране, развлекать его беседами и многое, мно­гое другое. (Хотя при этом переводчик совершенно бесплат­но путешествует, посещает музеи, театры, спортивные пло­щадки разных городов мира, «купается» в языковой среде самых далеких стран.)

Для того чтобы представить вам эту деятельность пере- водчика-профессионала так, как ее воспринимал автор этих строк в сравнительно еще молодые годы, приведу обработан­ные для этой книги записи, сделанные мною в январе-фев­рале 1960 года.

МОСКВА. Мне, кажется, крупно повезло. Завтра я отправляюсь с Белорусского вокзала по маршруту Москва — Вена — Рим — Париж — Лондон — Вена — Москва. Отправ­ляюсь, естественно, не как турист, а как переводчик и сопро­вождающее лицо известного советского драматурга, предсе­дателя Верховного Совета Украины, Александра Евдокимо­вича Корнейчука. Почему такой маршрут? Очень просто, в Риме должна произойти встреча руководителей Движения сторонников мира СССР с руководством Движения сторон­ников мира Италии, а в Лондоне — небольшое заседание ру­ководителей Всемирного движения сторонников мира. Участники этих встреч и заседаний прибудут в Рим и Лон­дон на самолете; что касается А.Е. Корнейчука, то он на са­молетах не летает, а потому совершит всю поездку на поезде,

посетив по дороге Вену, где в то время находилась штаб-квар­тира борцов за мир. А.Е. Корнейчуку нужен сопровождаю­щий, владеющий иностранными языками, и в первую оче­редь французским языком как основным — в то время рабо­чим языком этой международной организации. С целью экономии валюты было решено сделать сопровождающим синхронного переводчика, который мог бы обеспечивать пла­нируемые заседания. Выбор пал на меня.

МОСКВА — ВЕНА. Путешествие в поезде Москва — Вена мало чем отличалось от поездок Москва — Ленинград, Моск­ва — Киев в спальных вагонах прямого сообщения: двухмест­ное купе, достаточно вежливый проводник, предлагающий за рубли чай, вафли, печенье, и даже аккуратно отрезанный ло­моть мыла в туалете. Двухчасовая остановка в Бресте для сме­ны колес у вагонов и знакомства с пограничниками и тамо­женниками, один из которых стал весьма любезным после знакомства с документами А.Е. Корнейчука, имя которого было в те годы широко знакомо по пьесам «Платон Кречет» и «Фронт», которые шли почти во всех театрах огромного Со­ветского Союза. В Варшаве А.Е. Корнейчука встречала его жена, польская писательница Ванда Василевская и ее род­ственники, которые суетились вокруг Александра Евдокимо­вича и спешили уставить наше купе весьма соблазнительны­ми яствами. Он вежливо протестовал и свободно изъяснялся с ними на своем родном украинском языке, на который варша­вяне реагировали по-польски. Украинско-польский диалог оказался доступным для обеих сторон, за исключением пере­водчика. Я, понимая, естественно, украинский, многого не улавливал на польском языке, в котором прекрасно разбирал­ся А.Е. Корнейчук.

Незадолго до Вены мой «шеф» вспомнил, что нам следует расплатиться с проводником за чай, которого мы выпили за всю дорогу стаканов пятнадцать. По тем ценам это стоило при­мерно 1 рубль 50 копеек. Я с широким размахом вытащил де­сятку, но Александр Евдокимович строго посмотрел на меня и достал 100 рублей со словами: « Иди, расплатись! ». Для меня это было бессмысленным расточительством, и я стал убеждать писателя, что нельзя так сорить деньгами. А.Е. Корнейчук искренне удивился и спросил: «Разве это так много?». Оказа­лось, что для популярного драматурга это действительно не­много, поскольку у него, по его словам, был по решению пра­вительства открытый счет в банке.

В Вене нас встречали человек пять во главе с советским представителем в Институте мира — профессором Виктором Михайловичем Чхиквадзе. В целом дорога не была обреме­нительной, тем более что чемоданы председателя Верховно­го Совета Украины в Москве и Вене таскали провожающие и встречающие.

ВЕНА — РИМ. Два дня в Вене в ожидании поезда в Рим я бездельничал, если не считать долгих разговоров за столом у гостеприимного профессора, грузинская кухня русской жены которого доставляла мне огромное удовольствие и на­вевала воспоминания о детских годах, проведенных в Тби­лиси. В Вене мне всё было знакомо, так как недавно на оче­редном фестивале молодежи я уже знакомился с достопри­мечательностями города в компании уже прославленной после ленты Г. Чухрая «Сорок первый* киноактрисы Извиц­кой и еще неизвестной, но уже очаровательной выпускницы хореографического училища Екатерины Максимовой, кото­рых собрал под свое крыло жизнерадостный вождь комсомо­ла С. Павлов.

Поезд Вена — Рим мало чем отличался от наших совет­ских поездов, если не считать явно выраженной тенденции к экономии средств и материалов. Так, миниатюрные по срав­нению с отечественными вагоны, более узкая колея и большая скорость движения приводят к неимоверной тряске, которая мешает спать, в том числе и в редких спальных вагонах. Ино­странцы приучены в поездах сидеть, даже когда предстоит ехать ночью: так можно сэкономить значительную сумму де­нег. Мы, а к нам до Рима примкнул и В.М. Чхиквадзе, ехали в спальном вагоне. С нами был председатель Верховного Совета Украины и, кроме того, за нас платило государство. Купе в спальных вагонах Европы имеют только два спальных места

и, в отличие от наших, предоставляются лицам одного пола (если только это не одна семья). Мне в соседи достался симпа­тичный итальянец, который хорошо изъяснялся по-француз­ски. Он очень был удивлен, что его соседом оказался москвич, и с интересом расспрашивал меня обо мне, о моих спутниках и о жизни в Советском Союзе. Общались мы и на политичес­кие темы, причем он охотно соглашался со мной, что наше равенство, отсутствие безработных, бесплатное образование и здравоохранение — все это впечатляет, особенно на фоне боль­шого количества итальянских безработных, малолетних по­прошаек, которые буквально осаждают (как я позже в этом убедился) прохожих в Риме. В то время, и особенно на фоне хрущевских реформ, советские люди смотрелись достаточно крепко стоящими на ногах в Западной Европе, которая толь­ко начинала обретать экономическую стабильность и в кото­рой коммунистические идеи пользовались определенной по­пулярностью, особенно в Италии.

В этих путевых беседах всё больше проявлялась для меня еще одна грань деятельности переводчика: умение самостоя­тельно отстаивать политические позиции своей делегации. Это умение особенно высоко ценится в рейтинге переводчи- ка-референта. Переводчик может иметь любые политические взгляды, исповедовать самые различные идеи и религии, но в процессе работы с делегацией он обязан помогать ей, а не разрушать ее усилия. Иначе ему не следует соглашаться на сотрудничество с организацией, пригласившей его для со­вместной деятельности.

Рано утром проехали Венецию, этот город-сказку, выплывший из рассвета и оставшийся для меня мечтой за границами ничем не примечательного вокзала. Через пару часов нас ждал Рим.

РИМ. Вечный город встретил наш поезд ласковым теп­лом и веселой солнечной погодой. Представители итальян­ской организации борцов за мир доставили нас в отель «Юнес­ко», находящийся недалеко от вокзала Терминус, на кото­рый мы прибыли. Каждому из нас предоставили отдельный номер, естественно с телефоном, к которому я был привязан всё время нахождения нашей скромной делегации в гости­нице. И А.Е. Корнейчук и В.М. Чхиквадзе были без перевод­чика беспомощны. Конечно, и мне было трудно с итальян­ским, который был мне доступен главным образом с позиций французского языка. Впрочем, в отеле большая часть обслу­живающего персонала изъяснялась на французском и анг­лийском языках.

В Риме к нам присоединился И.Г. Эренбург, который при­сутствовал на встречах с представителями итальянской общественности, а также отметил с нами 69-ю годовщину своей бурной жизни. Но большую часть времени он прово­дил с итальянскими друзьями: писателями, художниками, кинодеятелями. Кстати, благодаря ему мы попали к Ф. Фел­лини, который на своей студии устроил для нас просмотр своего нового фильма «Сладкая жизнь». Я сидел рядом с А-Е. Корнейчуком и время от времени переводил ему шепо­том реплики персонажей картины, которые я понимал с пя­того на десятое. Кинокартина «Сладкая жизнь» в моем пере­воде на «шефа» особого впечатления не производила, и он в середине фильма заявил, что ему надоело, и лишил меня тем самым удовольствия досмотреть шедевр знаменитого италь­янского режиссера.

В Риме мы провели целую неделю, во время которой я заказывал членам делегации обеды и ужины, вел перегово­ры по телефону, сопровождал их по улицам, магазинам и му­зеям Вечного города, вел непрерывный перевод во время за­седаний и встреч с политическими деятелями Италии, зани­мался бесконечными бухгалтерскими расчетами итальянских лир, которые нам выделили отдельно на гости­ницу, отдельно на проезд и суточные, ломал голову, как уло­житься в рамки расписанного бюджета, заказывал машины и железнодорожные билеты, переводил объяснения экскур­соводов, чинил любимые ботинки председателя Верховного Совета Украины, ноги которого не признавали, по его сло­вам, другой обуви, таскал его портфели, бумаги, покупки за неимением другой прислуги.

За эту же неделю мне удалось увидеть своими глазами Ка­питолий — архитектурный ансамбль Микеланджело с древ­ней статуей императора Марка Аврелия на коне, собор свя­того Петра — самый большой христианский храм, построен­ный на могиле апостола, Колизей, возведенный в I веке н. э. и предназначенный для гладиаторских боев, за которыми могли наблюдать 50 тысяч человек, Пантеон, сооруженный в 67 году до Рождества Христова, с могилой великого Рафаэ­ля. Кроме того, я проехал по древней Аппиевой Дороге с ее знаменитыми катакомбами, следуя к подножию Везувия в город Неаполь, расположенный на берегу живописного Неа­политанского залива, осматривал засыпанные пеплом Пом­пеи, побывал в городе-государстве Ватикане с его несметны­ми сокровищами культуры и искусства, на вилле Боргезе, где находится галерея с произведениями Рафаэля, Тициана, Бернини и др., бросил монетку в фонтан Треви и почувство­вал колорит жизни Италии с ее экспансивными и крикли­выми жителями, яркими девушками, мальчишками, окру­жающими вас повсюду в надежде заработать, и с запомина­ющимися на всю жизнь как бы срезанными итальянскими соснами на фоне синего неба.

Таковы итоги недели итало-французско-русского три- лингвизма, бухгалтерских расчетов, апостольских величия и смирения.

РИМ — ЛОНДОН. Наше путешествие продолжается. Мы покидаем Рим, чтобы, сделав пересадку в Париже, на паро­ме из Кале перебраться в Дувр и оттуда попасть в Лондон. На римском вокзале нас провожал Виктор Чхиквадзе. Заказан­ные мною билеты в 1-м классе поезда Рим,— Париж оказа­лись сидячими местами в купированном далеко не заполнен­ном вагоне. И Александр Евдокимович, и Виктор Михайло­вич были в ужасе. Последний свирепо мне выговаривал: «Ты представляешь, что ты наделал? Выдающийся политический и литературный деятель нашей страны будет вынужден всю ночь сидеть! Это неслыханно!». Усевшись в кресло с откид­ной спинкой, Корнейчук смиренно делился с Чхиквадзе сво­ими грустными мыслями: «Ты представляешь, на что меня обрекают?». В это же время я, совершенно уничтоженный, носился по перрону и вокзалу от одного начальника к друго­му с просьбой поменять нам места на спальный вагон. Стара­ния мои были тщетны. Свободных спальных мест в поезде не было и не должно было быть по крайней мере до Пизы. Так мы и «отчалили» от перрона вокзала Терминус, на котором остался со скорбным выражением лица Виктор Михайлович Чхиквадзе, и который покинули вдвоем в купе 1-го класса искренне жалеющий себя Корнейчук и его окончательно при­шибленный переводчик.

Через пару часов было объявлено, что поезд подходит к станции Пиза, и я приготовился еще раз атаковать началь­ника поезда, встав у выхода из вагона. Пиза сделала меня счастливым: освободились два места в спальном вагоне, куда я перетащил весь наш багаж и повеселевшего политического и литературного деятеля. Повеселел и я, не только потому, что сумел решить очередную бытовую задачку, но и потому, что можно было с комфортом провести ночь, проносясь че­рез север Италии, великолепные Альпы, рядом с их главной вершиной — Монбланом, и французскую провинцию Савойя.

Только в вожделенном спальном вагоне, в Пизе, я с ин­тересом туриста взглянул в окно и обомлел: недалеко от по­езда необычно возвышалась башня, которая явно стреми­лась, как и мы, занять горизонтальное положение на ночь глядя. Это была знаменитая Падающая башня в Пизе, по­строенная еще в XII веке и представляющая собой как бы на­низанные друг на друга галереи с миниатюрными колоннами. Тут я понял, что все наши мелкие заботы и неприятности, пере­живания, вызванные недостатком комфорта, необходи­мостью удовлетворять капризы окружающих — все это нич­то рядом с бессмертными творениями человеческого гения, увидеть которые дано далеко не каждому.

На следующий день мы были в Париже, городе, который я хорошо знал и архитектурное совершенство которого мож­но сравнивать только с нашим Санкт-Петербургом. Великий город Рим — это хранитель памятников седой древности, которые впечатляют каждый сам по себе. А Париж являет гармонию архитектуры разных веков, которая переносит тебя из средневековья во времена Наполеона и из узких уло­

чек в центре города, где скрещивали свои шпаги отважные мушкетеры, на площадь Тертр на Монмартре, вошедшем в состав Парижа только в конце прошлого века и ставшим при­бежищем богемы всей Европы.

К вечеру уже другой поезд и уже с самого начала в спаль­ном вагоне уносил нас в Дувр и далее — на пароме — к бере­гам Англии, где нас ждала столица туманного Альбиона — Лондон. Утром следующего дня, перебравшись благополучно через пролив Па-де-Кале, мы въезжали в пригороды: Лондо­на, а я был занят сбалансированием нашего бюджета после расходов на питание, которые мне показались разорительны­ми из-за необходимости пользоваться вагоном-рестораном и попутной забегаловкой в Париже. Я становился финансистом.

ЛОНДОН. Уже неделя, как мы находимся в Лондоне. Город явно неравнодушен к этажам. Нет, речь идет не о не­боскребах, речь идет о жизни в этажном измерении. По улицам столицы Англии ходят двухэтажные автобусы и, как у нас говорят, «гости столицы» имеют редкую возмож­ность рассматривать город со второго этажа. Но двухэтаж­ные автобусы заполняют и местные жители. Московский пассажир отверг двухэтажные троллейбусы в конце 30-х годов. В Лондоне двухэтажные автобусы живут и поныне, доставляя душевный комфорт англичанам своим постоян­ством. Этажи нужны жителям Лондона и дома. Подавля­ющее большинство квартир расположены не горизонталь­но, а вертикально. И у каждой семьи свой выход прямо на улицу. Это обстоятельство позволяет говорить собст­венникам квартир, что у них свой «трехэтажный дом». У нас двух- и более этажных квартир почти нет, и не потому, что россияне не признают этажей, просто таких квартир у нас не строят.

Но в одном русские и англичане сходятся: и те и дру­гие — одноязычны. Попробуйте в Лондоне поговорить на улице, в гостинице, в банке, в туристических конторах, в магазинах на французском, немецком, итальянском, дат­ском или еще каком-либо иностранном языке. В 99 случа­ях из 100 вы потерпите фиаско. Англичане уверены, чтодля их повседневной жизни и бизнеса достаточно одного английского языка.

В плане бытовой лексики у меня с английским языком не все обстояло блестяще, поэтому в дни, свободные от заседа­ний, мне временами приходилось туго, тем более что задача стояла сложная: накормить Корнейчука подешевле с учетом его привычек и склонностей. Если утром наше меню опреде­ляли английские традиции с их любимой овсянкой и куку­рузными хлопьями, и моя забота заключалась в том, чтобы объяснить официанту, что не следует великолепный англий­ский чай портить молоком, то для обеда мы изучали меню многочисленных забегаловок лондонского Сохо, стремясь найти что-либо съедобное. Увы, мои старания были тщетны: более невкусной пищи, чем в Лондоне, мне не приходилось пробовать ни в каких заведениях общественного питания Москвы или других стран. (Речь не идет, конечно, о дорогих ресторанах, куда мы со своими капиталами и не пытались заглядывать. )

Поучительной для меня оказалась встреча А.Е. Корней­чука с нашим послом. По пути в посольство мы проходили, как правило, Гайд-парк, который поразил меня удивительно зеленой и невытоптанной травой в начале февраля месяца и периодически возникающими на ней ораторами, которые вы­ступали с самыми нелицеприятными нападками на англий­ское правительство в присутствии двух-пяти слушателей. Для нас, советских людей, это было непривычно, хотя Александр Евдокимович и сумел в какой-то степени снять во мне многие запреты, укоренившиеся в сознании в 40-е — 50-е годы и усу­губленные многолетней военной службой. Он был большим поклонником Н.С. Хрущева, считая, что либерализация со­ветского общества необходима, что можно смело высказывать­ся по вопросам, непротиворечащим задачам строительства коммунизма, и был искренне удивлен, что я опасаюсь письма из-за границы посылать обычной почтой. Мне он казался че­ловеком очень демократичным, умеющим не подчеркивать ди­станцию, существующую между нами. Каково же было мое удивление, когда в беседе с послом, на которую Александр Евдокимович пригласил меня с тем, чтобы в случае необходи­мости получить нужные справки, он вдруг предложил мне в середине разговора о кознях китайского руководства выйти прогуляться и поискать знакомых в доме посольства. Как го­ворится, всяк сверчок знай свой шесток!

Приближалось время отъезда из Лондона, и снова на по­езде. Меня же вновь угнетал продовольственный вопрос на время нашего переезда к советской границе через Вену и Вар­шаву. Мы по-прежнему были ограничены в финансовом отно­шении и надо было искать дешевые и съедобные для предсе­дателя Верховного Совета Украины продукты. Мои проблемы вызывали остроумные замечания И. Эренбурга, который так­же прибыл, хотя и воздушным путем, в Лондон. Илья Григорь­евич уверял, что я являюсь типичным представителем росси­ян, отправляющихся в поездки со своим чайником и много­численными баулами. Увы, у меня не было ни баула, ни чайника, ни даже способностей заурядного завхоза. Было толь­ко огромное желание оказаться, наконец, на родной земле.

ЛОНДОН - МОСКВА. Мы снова в поезде. На этот раз мор­ской паром доставил нас не в Кале, а в Остенде (Бельгия). Я мыс­ленно подводил итог официальной переводческой работы, ко­торая заключалась и в Риме, и в Лондоне, главным образом, в абзацно-фразовом переводе. Приходилось запоминать выска­зывания, включающие иногда несколько фраз, и только потом переводить их на французский язык. Перевод на русский язык осуществлялся чаще «полусинхронно»: еще в процессе гово­рения оратора я начинал шептать нашим делегатам текст пе­ревода. Это уже был высший пилотаж в области устного пере­вода. Именно это обстоятельство вынуждало директивные ор­ганы использовать в качестве сопровождающих переводчиков высшей квалификации. Так, А.Е. Корнейчука чаще всего сопровождал А.А. Тарасевич, прекрасный и опытный мастер синхронного перевода. Хорошо о нем отзывался и А.Е. Корней­чук, рассказывая при этом эпизод, который был в его представлении курьезным. Пару лет тому назад, по словам Кор­нейчука, он и поэты Н.С. Тихонов и А.А. Сурков ехали в поезде на очередную конференцию в сопровождении А.А. Тарасеви-

49

ча. Последний, будучи заядлым курильщиком, вышел в там­бур покурить, где уже находился пассажир, ехавший в сосед­нем купе. Незнакомый курильщик еще в Москве обратил вни­мание на пышные проводы всей делегации и спросил у Саши (Тарасевича), кто это едет с ним? Тарасевич назвал имена Корнейчука, Тихонова и Суркова, напомнив популярные в то время пьесы «Платон Кречет» и «Фронт». Собеседник Тара- севича на названные имена особенно не реагировал и попро­сил представиться Сашу. Мой коллега вполне резонно отве­чал, что его имя вряд ли кому-нибудь известно, но потом все- таки назвал себя. Собеседник Тарасевича тут же отреагировал по-джентльменски: «Не скромничайте, молодой человек, вот именно Ваше имя наша страна знает».

Рассказав этот эпизод, Корнейчук не подозревал, что и его новый спутник через несколько часов невольно уязвит его самолюбие.

Мы переехали границу ФРГ поздно вечером. А.Е. Корней­чук уже спал, когда в вагон вошел пограничник и на немец­ком языке попросил предъявить ему наши паспорта, что я и сделал. Он внимательно ознакомился с ними и спросил меня: «Ihre profession?»¹. Я в это время преподавал в высшем учеб­ном заведении язык, а потому ответил: «Ich bin professor»². Последовал аналогичный вопрос в отношении Корнейчука. В этот момент у меня вылетело из головы немецкое слово « писа­тель» . Поэтому я сказал: «Er ist mit mir, ег schreibt». «Also, — отвечал пограничник, — das ist Ihr secretarl»³. Через несколь­ко минут поезд тронулся, и тут я обнаружил, что Корнейчук не спит. Он повернулся ко мне и ехидно спросил: «Значит я твой секретарь? Прикажете и дальше Вас обслуживать? ». Мне пришлось долго убеждать Александра Евдокимовича, что это произошло не намеренно, что я не собирался покушаться на его достоинство и т. д. Остается надеяться, что он мне поверил и не рассказывал впоследствии о «коварстве» переводчика Миньяр-Белоручева.

¹ Ваша профессия?

² Я преподаватель высшего учебного заведения.

³ Он со мной, он пишет. — Итак, это Ваш секретарь!

На вторые сутки мы пересекли советскую границу в рай­оне Бреста. Как всегда, чувство радости и умиления родны­ми далями охватило меня. Я поделился своим состоянием с Корнейчуком. «Подожди, — сказал он, — сейчас поезд оста­новится и тебе начнут портить настроение наши сторожа гра­ниц» . Конечно, он оказался прав. Сначала пограничники, по­том таможенники старались вскрыть наши преступные за­мыслы после посещения «неправедных» стран Запада. Их холодные глаза просверливали нас и нашу одежду насквозь, приотворяя с неохотой нам дверь для возвращения домой. Я снова вспомнил пограничника на бельгийско-германской границе.

Так закончилась эта поездка сквозь Европу, где автору этих строк пришлось выйти из будки синхронного перевод­чика и испытать все истинные и неистинные прелести пере- водчика-туриста, переводчика-няньки и переводчика-меж- дународника.

10. НУЖНА ЛИ ПЕРЕВОДЧИКУ СМЫСЛОВАЯ ПАМЯТЬ?

Итак, нам удалось познакомиться с работой переводчи­ка средней квалификации, переводчика, который быстро подготовит письменный перевод корреспонденции, сможет сделать полноценной жизнь своего соотечественника за рубе­жом и эффективными его встречи с иностранцами у себя в стра­не, а в случае необходимости и подскажет деловую информа­цию стареющему или рассеянному начальнику. Вы увидели много привлекательных сторон в работе переводчика-пере- движника и хотите себя готовить к этой профессии. Но как это сделать, не зная заранее, придется ли вам сопровождать драматурга или известного хирурга, работать с партийным боссом или знаменитым композитором?

Готовить себя надо не к многочисленным профессиям, существующим повсеместно, а формируя те психические ме­ханизмы, которые обслуживают деятельность переводчика.

Начнем с очевидного. Вы будете чувствовать себя уверен­нее, если вступите на стезю устного переводчика, обладая хорошей памятью. Память необходима и для того, чтобы дер­жать в голове всю поступающую из окружающего вас дело­вого и неделового мира информацию, и для перевода беско­нечных «сверхфразовых единиц» текста, которыми упива­ются некоторые собеседники, и для запоминания прецизионных слов, способных иногда решать судьбу не только переводчика, но и крупных военных акций. Память нужна всем, нужна постоянно, а переводчику она нужна про­фессионально. Поэтому начинайте с того, чтобы уметь выде­лять и запоминать в речи прецизионные слова — самые слож­ные для памяти и самые нелюбимые памятью слова.

Прецизионными словами называют общеупотребитель­ные (в отличие от терминов), однозначные и точные в упот­реблении слова, не вызывающие конкретных ассоциаций и не создающие для памяти конкретных опор. К прецизион­ным словам прежде всего относятся числительные, назва­ния дней недели и месяцев, имена собственные. Эти слова не вызывают конкретных ассоциаций, не связываются не­посредственно с важными для вас событиями, поэтому бы­стро выветриваются из памяти при восприятии связного текста. Исключение представляют такие прецизионные сло­ва, которые напоминают вам о хорошо известном факте, от­носящемся к вашей повседневной жизни. Вы вряд ли вспом­ните, что делали 21 мая 1988 года, но вы хорошо держите в голове и месяц, и число, и, конечно, год своего рождения, поскольку все это для вас конкретно, осязаемо и пе­риодически необходимо. Вы легко можете запомнить 8 мар­та, так как в этот день вас приучили поздравлять предста­вительниц слабого пола, или такие фамилии, как Коперник, Эйнштейн, Ломоносов, но вам трудно удержать в памяти незнакомые имена вроде Гамкрелидзе, Коробышкин или Туркельтауб.

Значение прецизионных слов в работе переводчиков мож­но проиллюстрировать хорошо известным фактом времен второй мировой войны. Гитлеровцев очень беспокоило то обстоятельство, что наши союзники на Западе могли в лю­бой момент открыть второй фронт. Они внимательно следи­ли за всеми передвижениями американских войск, и десят­ки военных переводчиков сидели на радиоперехвате в поис­ках информации. И вдруг — сенсация, перехвачено сообщение, что на январь 1943 года назначено совещание глав правительств США и Англии с военным командованием в Белом доме для определения даты и места высадки десанта в Европе. Гитлеровская разведка мобилизовала все силы в це­лях проникновения в Белый дом. В Вашингтон были засла­ны самые опытные агенты. А в это время Рузвельт, Черчилль и высшие военные чины изучали все тонкости высадки сво­их войск в Сицилии, собравшись в марокканском городе Ка­сабланка, что в переводе с испанского звучит как «белый дом». Так ошибка в переводе прецизионного слова не позво­лила фашистам своевременно принять необходимые меры на юге Италии.

Отсюда первый вывод: при получении информации, как из письменных, так и из устных текстов, обращайте особое внимание на прецизионные слова, а если возможно, то выде­ляйте их для анализа. Помните, прецизионные слова, как правило, несут ключевую информацию и требуют особой точ­ности при передаче.

Можно работать над прецизионными словами специаль­но. Для этого используйте передачи по радио или телевиде­нию, записывая все названные даты, числа, имена собствен­ные. Еще лучше, если у вас есть возможность фиксировать имена собственные в процессе аудирования иностранных тек­стов, используя для этого радиопередачи или записи на маг­нитной пленке. Все записанные имена собственные ищите немедленно в толковых словарях. Это будут географические названия, имена крупных политических деятелей, ученых, артистов, военачальников и т. п. Сведения, которые вы по­лучите, выписывайте на карточки и расставляйте по алфа­виту в своей картотеке. Вас ждут неожиданные открытия. Оказывается, la Terre-Neuve — это не остров Новая Земля, а Ньюфаундленд, le lac Leman — Женевское озеро, Guill­aume II —немецкий император Вильгельм II, Leonard da Vinci — знаменитый художник, скульптор и ученый Леонар­до да Винчи и т. д. Тогда все эти прецизионные слова обретут для вас конкретное место в истории, на карте, в политике или науке. А это значит, что запоминать их имена в процессе пе­ревода не составит для вас особого труда.

А как же все-таки запомнить новое прецизионное слово, впервые прозвучавшее в тексте для перевода? В этом случае есть смысл прибегнуть к некоторым мнемоническим при­емам. При появлении цифровых данных связывайте их с хорошо известными вам номерами телефонов, квартир, го­дами рождения ваших близких, их возрастом, событиями, вошедшими в историю или в вашу жизнь. Незнакомые име­на собственные ассоциируйте со знакомыми словами. Пом­ню, как в конце 50-х годов мне пришлось переводить текст, где рассказывалось о том, что японское рыболовецкое судно Фукуруи-Мару попало в зону выпадения радиоактивных осадков после американских атомных испытаний на атолле Бикини. Запомнить название японского судна было очень трудно, и я придумал для себя простое изречение на русском языке: «Фу, курю муру!», которое помню до сих пор и кото­рое помогло в то время успешно справиться с переводом.

Развивать свою память можно и через смысловую груп­пировку текста. Психологи утверждают, что смысловая па­мять дает в 20-25 раз лучшие результаты при запоминании, чем механическая. Следовательно, нужно научиться запоми­нать не слова, которые вы воспринимаете, а смысл высказы­вания. Все слова предложения все равно не удастся запомнить, тем более что в любом высказывании много лишних слов. Из­быточность любого языка давно замечена учеными. Она не­обходима человеку для того, чтобы его понимали. При восприятии речи приходится постоянно отвлекаться сопут­ствующими обстоятельствами. Это может быть и шум, и осо­бенности произношения говорящего, и детали его одежды, и просто мысли, внезапно возникающие в голове собеседника, принимающего информацию. Недаром в радиопереговорах летчики и авиадиспетчеры повторяют по нескольку раз одну и ту же фразу, вроде: «Баклан-71, Баклан-71, я Внуково-2, я Внуково-2. Как вы меня слышите? Как вы меня слышите? Перехожу на прием... » и т. п.

Рассмотрим простейшую фразу: «Всё население столицы вышло на улицы убирать свой город». То же самое можно ска­зать гораздо короче: «Столица наводила чистоту». Слова «всё население» явно лишние, так как слово «всё» представляет со­бой обычную гиперболу, кое-кто остался и дома, а слово «насе­ление» новой информации в текст не вносит, так как наводить чистоту могут только люди, проживающие в данном городе. Так же лишними представляются и слова «вышло на улицы», «свой», поскольку заниматься уборкой улиц и дворов, остава­ясь дома, нельзя и убирают обычно именно свой дом, свою ули­цу, свой город. Более того, даже предложенная выше сокращен­ная формулировка может быть сведена к двум словам: «столи­ца чистилась» , что, однако, стилистически небезгрешно. Итак, вместо девяти слов фразы достаточно запомнить два слова: мес­то действия — «столица» и само действие — «уборка». А это для памяти очень важно, потому что известный американский ученый Дж. А. Миллер определил, что человеческая память на­ходится в зависимости от магического числа «семь плюс или минус два». Это значит, что наша память способна удерживать в среднем семь единиц, которые могут быть просто лексичес­кими (т. е. словами) или же смысловыми, представляющими информацию, заключенную в нескольких словах, но содержа­щих один квант (порцию) информации. Научившись сверты­вать поток слов в кванты, или единицы, информации, вы сде­лаете большой шаг в развитии своей смысловой памяти.

Все сказанное приводит к выводу, что память будет рабо­тать гораздо лучше, если научиться выбирать из потока речи те слова, которые несут ключевую, т. е. уникальную, не повторяющуюся в других словах данного высказывания, информацию. Если ключевая информация заключена в не­скольких словах, то их можно заменить синонимом (исполь­зовать синонимическую замену), включающим более корот­кое выражение. Так, в приведенном примере о наводящей на своих улицах блеск столице было отобрано ключевое слово «столица» и использована синонимическая замена «наводи­ла чистоту».

В смысловой группировке текста можно начать трениро­ваться самостоятельно. Для этого достаточно взять неболь­шую газетную заметку и выделить в ней основное содержа­ние в виде ключевых слов и синонимических замен. Если, основываясь на выделенных квантах информации (ключе­вых словах и синонимических заменах), вы сможете полно­стью воспроизвести первоначальный текст, то это значит, что ваша память выходит на профессиональный уровень и вы начинаете опираться не на механическую, а на смысловую память.

11. СОСТАВИТЕЛИ ТОЛКОВЫХ СЛОВАРЕЙ — ПЕРЕВОДЧИКИ?

У вас хорошая память, но вы сталкиваетесь с неприят­ным фактом: вы не можете удержать в голове все слова, кото­рые внесены в англо-русские или немецко-русские словари даже не очень большого объема. Вы не знаете, например, как сказать на иностранном языке слова «батрак», «траулер», «кулебяка». Что делать? Овладеть искусством толкования значений слов. Напомним, что если понятие — это представ­ление о классе предметов, явлений, т. е. о множестве однород­ных объектов, сформированное в сознании, то значение слова есть его способность выделить такой объект из множества дру­гих, окружающих нас объектов. И если в вашем распоряже­нии нет слова, способного выделить нужный вам предмет, то остается только одно — описать его. Отсюда то самое искусст­во толкования, которым великолепно владеют составители толковых словарей и должны владеть переводчики. Описа­тельный перевод представляет собой один из очень распрост­раненных приемов перевода: подмену перевода слова, слово­сочетания описанием их значения с обязательным сохранени­ем смысла оригинала.

Описательный перевод необходим не только в случае не­знания иностранного эквивалента слова родного языка (например, при незнании иностранного соответствия слову «батрак» можно выйти из положения при помощи его тол­кования словосочетанием «сельскохозяйственный рабо­чий»). Описательный перевод необходим и в случаях встре­чи с безэквивалентной лексикой. В каждом языке есть сло­ва, не имеющие своего аналога в другом языке, поскольку там не существует подобного понятия. Так, безэквивалент- ной русской лексикой являются слова: ямщик, щи, прапор­щик, быдло, быт и т. п. Эти слова переводятся на большин­ство языков только описательно, с помощью толкования, что можно сделать лишь в том случае, если ясно представляешь себе, что это такое, во-первых, и умеешь толковать понятия, во-вторых.

А ясно ли мы представляем себе значение слов, с которы­ми постоянно сталкиваемся? Как ни странно, многие слова, которые мы употребляем без какого-либо смущения в речи, остаются для нас малознакомыми. Эксперименты, которые были проведены с молодыми людьми, потратившими много лет на учебу в высших учебных заведениях, были удивитель­ны. Их просили объяснить, что означают слова: коммюнике, тральщик, артрит, империализм и некоторые другие. Боль­шинство испытуемых ответили, что «коммюнике» — это до­кумент, «тральщик» — судно, «артрит» — болезнь, а «импе­риализм» — что-то плохое. Таким образом, можно было кон­статировать информационный запас 2-ой или самой низкой —

1-ой степени у участников эксперимента. В лучшем случае они могли сказать, из какой области знаний взяты эти слова. С таким уровнем информационного запаса о толковании не мог­ло быть и речи. Лишь некоторые из испытуемых ответили, что «коммюнике» —это официальное сообщение, «тральщик» —

судно для траления мин, «артрит» — болезнь суставов, а «им­периализм» — исключительное право на власть. Следователь­но, начинать постигать искусство толкования следует с уяс­нения для себя значения тех слов родного языка, которые мы употребляем в речи. Известно, что с любой лексической еди­ницей у нас связаны самые различные представления. Если мы говорим «лейтенант», то для некоторых это просто воен­ный, для других — это уже младший офицер, для третьих — офицер, на погонах которого один просвет и две маленькие звездочки, для четвертых — это, кроме того, второе офицер­ское звание человека с военным образованием, дисциплиниро­ванного, умеющего постоять за себя, служба которого часто связана с глухими углами на границах нашей Родины и т. д., и т. п. Толкование слова «лейтенант» тем легче, чем больше сведений о значении этого военного термина имеется в нашем распоряжении.

Что касается непосредственно самого толкования, то это умение приходит при надлежащей тренировке достаточно быстро. Попробуйте для начала найти синонимические за­мены для словосочетаний: президент страны, деловые кру­ги, обсуждение доклада, Основной закон государства. Вы сразу почувствуете, что сделать это несложно и для их тол­кования у вас есть даже выбор: « глава государства» или « пер­вое лицо в государстве», «бизнесмены» или «предпринима­тели», «прения» или «дискуссия по выступлению», «Консти­туция» или «свод правил о государственном устройстве, правах и обязанностях граждан». Но чтобы овладеть искус­ством толкования, необходима тренировка, которая может заключаться в следующем: открывая газету, найдите корот­кое сообщение и прочтите его, стараясь избегать тех слов, которые имеются в тексте. Сначала это будет сложно, но пос­ле нескольких десяти-пятнадцатиминутных тренировок дело пойдет на лад, и вы почувствуете себя хозяином слова, спо­собным выражать любую мысль различными языковыми средствами.

Овладевая искусством составителей толковых словарей, а толкование — это функция мышления, вы овладеваете уже

и искусством перевода, которое можно рассматривать как умение совершать трансформации на лексическом уровне (замена одних лексических единиц другими), трансформа­ции на семантическом уровне (замена одной суммы значений другой) и трансформации на информационном уровне, ког­да замена одной информации на другую не только возмож­на, но и целесообразна. Но об этом в следующей главе.

12. ТРАНСФОРМАЦИИ - СУТЬ ПРОФЕССИИ ПЕРЕВОДЧИКА

Наши многословные рассуждения привели к неожидан­ному выводу о том, что искусство перевода заключается в уме­нии совершать трансформации на разных уровнях. Вы знаете уже, что вместо слова «бизнесмен» можно сказать «предприниматель», вместо «метель» — «буран». В этом слу­чае одно слово заменяется другим, имеющим примерно тот же объем значения, т. е. происходит трансформация на лексичес­ком уровне. На этом же уровне может иметь место и транс­формация при переводе с одного языка на другой: «играть в футбол» — «jouer au football» — «FuBball spielen» — «play football».

Лексический уровень трансформаций связан с рядом воп­росов. Как перевести с английского «you go to school» и «you go to Moscow»? По-русски в одном случае мы говорим «ты идешь в школу», а в другом — «ты едешь в Москву». Нетруд­но заметить, что одно и то же слово «go» в различных кон­текстах переводится по-разному, и просто лексическая транс­формация ожидаемого эффекта не дает. Это происходит по­тому, что объем значения английского глагола «to go» не совпадает с объемом значения слов «идти» или «ехать», объем его значения значительно шире, чем каждого русско­

59

го слова в отдельности. Но бывает и другое соотношение: зна­чение русского слова «рука» покрывает значения двух анг­лийских слов — «hand» и «arm». При различном объеме зна­чения слова появляется необходимость переходить на семан­тический уровень трансформации. Причем перевод слова с более широким значением словами с узким значением вы­зывает большие трудности, чем обратный путь от слова с уз­ким значением к слову с более широким значением. Нетрудно заметить, что трансформации на более глубоком (на уровне значения слов, а не просто слов), семантическом уровне, тре­буют от переводчика уже профессионального умения.

Переход с одного уровня трансформаций на другой лежит в основе таких приемов перевода, как конкретизация или генерализация понятий. При конкретизации понятий рус­ское слово «учащийся» может переводиться в зависимости от ситуации как «школьник», «студент», «лицеист», «кур­сант», а французское слово «projectile» — как «снаряд», «бомба», «мина», «ракета». Этот прием можно применять, когда контекст позволяет четко определить, о чем идет речь.

При генерализации понятий, наоборот, вы идете от узко­го значения к широкому, и слова «бомба» или «мина» пере­водятся как «projectile», а слова «лицеист» или «школь­ник» — как «eleve».

В связи с приемами конкретизации или генерализации понятий вспоминается любопытный случай, который произо­шел с автором этой книги в конце 50-х годов на даче предсе­дателя, в то время, Верховного Совета Узбекистана Ш. Ра­шидова, где он устроил прием для делегатов Конгресса писа­телей стран Азии и Африки. Восторженно настроенный после деликатесных вин и великолепной узбекской кухни писатель одной из азиатских стран воскликнул, что приветственные слова хозяина дома он может сравнить только с пением рай­ской птицы.

Его тут же переводили на русский, а мы уже с русского старались донести его восторг на французский и английский языки. В процессе перевода, который мешал мне присоеди­ниться к делегатам и отведать редкие яства, я обнаружил,

что не знаю, как будет по-французски «райская птица», и пошел ва-банк, переведя буквально «oiseau de paradis» («пти­ца рая»). Каково же было мое удивление, когда позже оказа­лось, что этот перевод был верным.

Еще более парадоксально семантический уровень трансформаций проявляется при таком приеме перевода, как антонимический перевод. В некоторых случаях антоними­ческий перевод представляется единственным выходом из трудного положения. Как вы скажете «в полумраке ложи»? Вам могут предложить только один вариант перевода: «dans le demi-jour de la loge», т. е. «в полусвете ложи». Английское «inferiority of our troops» приходится также переводить «от противного»: «превосходство войск противника», как и «he did not die till...» перелагать на русский через « он жил до... ».

К антонимическому переводу прибегают и в случае, ког­да ваша память отказывается выдать вам нужное слово в дан­ный момент. Например, вы забыли, как будет по-немецки «помнить», и тогда русское «я помню» вы переводите через немецкое «ich habe nicht vergessen» или для французского «il avait beaucoup de distractions a Moscou» вы вместо «иметь развлечения» предлагаете «в Москве он не скучал».

Очевидно, что трансформации на семантическом уровне предполагают отказ от знания отдельных слов и словосоче­таний за счет сохранения смысла высказывания.

Но трансформации можно поднять еще на более высокий уровень, на уровень информации, подлежащей передаче адресату.

Представьте себе такую ситуацию. Вы в качестве перевод­чика входите с членами делегации в лифт, в это время в вести­бюле появляется пожилой человек, и пассажиры лифта, естественно, не спешат нажать кнопку нужного им этажа. Между тем появившийся в последний момент человек произ­носит одну из следующих фраз: «Я живу на первом этаже», «Я предпочитаю ходить пешком», «Мне нужно подождать приятеля», «Не ждите меня». В лифте никто русского языка не знает, все смотрят на вас. Оптимальный вариант вашего перевода должен выражать следующий смысл: можно ехать.

Итак, вы не сообщите, что этот пожилой человек живет на пер­вом этаже, или что он предпочитает подниматься пешком на свой этаж, или что ему нужно подождать приятеля. В описан­ной ситуации всё это не имеет никакого значения. Смысл реп­лик старика для стоящих в лифте людей один: можно подни­маться. Таким образом информация, заключенная в репли­ках, естественно заменяется на информацию, необходимую в данной ситуации и определяющую решение пассажиров лиф­та. Без переводчика они оставались в неведении, как посту­пить, благодаря переводчику они получили нужную им ин­формацию, которую он извлек из другой информации, содер­жащейся в реплике пожилого человека. Вполне понятно, что произошла еще одна трансформация, но уже на уровне инфор­мации. Переводчик изменил смысл реплики, но сохранил цель и смысл высказывания, если считать, что высказывание есть фраза или несколько фраз, смысл которых следует искать в соотнесении ситуации с семантикой слов.

Чтобы лучше понять сказанное, полезно знать, что в пе­реводе различают типы высказывания, это позволяет опреде­лять то, что подлежит переводу.

Во-первых, есть высказывания, которые обусловлены ситуацией. Встречаясь с кем-либо, мы говорим: «Как дела? », «Что нового?», «Как Вы себя чувствуете?» и т. п. Все это так называемые ситуационные клише, т. е. застывшие обороты речи, обязательные при встрече старых знакомых. В ответ у нас в запасе другие ситуационные клише: «Спасибо, всё в порядке», «Более или менее», «Потихоньку» и т. п. Они тоже в тех или иных вариантах обязательны в тех или иных ситу­ациях. Происходит, таким образом, обмен ситуационными высказываниями, информация которых определяется усло­виями ситуации, в данном случае — встречи старых знако­мых. В таких условиях от переводчика требуется только одно: иметь запас необходимых ситуационных клише, отве­чающих требованиям стандартной, т.е. многократно повто­ряющейся в жизни ситуации.

Во-вторых, есть высказывания, смысл которых раскры­вается через соотнесение ситуации с семантикой слов и оп­

ределяется целью высказывания. Пример таких высказыва­ний уже приводился в обмене репликами у лифта. Вот еще один пример: к вам обращается прохожий с целью прикурить сигарету. Если у вас нет спичек или зажигалки, вы ему отве­чаете: «Не курю!», «Нет спичек», «Давно перестал портить себе здоровье», «Зажигалку забыл дома» и т. п. При всем наборе перечисленных реплик прохожий извлекает из них одну информацию: прикурить ему у вас не удастся. Такие высказывания называются целевыми, поскольку из них мож­но извлечь строго альтернативную информацию в зависимо­сти от решаемой проблемы: ехать на лифте или нет, есть воз­можность прикурить или нет.

И наконец, в-третьих, речь идет об основной массе высказываний, которые можно назвать информативными и которые необходимо переводить, исходя не из «вкуса» пе­реводчика, а из той информации, которая в них заключена. Вам говорят: «Билет будет стоит 112 долларов туда и обрат­но» . Ничего из сказанного переводчик не имеет права изме­нить, ценность такого высказывания именно в его содержа­нии, в информации, которая заключена в сумме значений слов. Вам говорят: «Переговоры начнутся в среду в 14 ча­сов 30 минут в Белом доме». Опять-таки никаких измене­ний в информации, заключенной в словах, переводчик не может себе позволить. И это происходит во всех информа­тивных высказываниях.

Итак, если отталкиваться от вида высказываний, кото­рые полезно уметь различать, хорошо подготовленный пере­водчик должен держать в своей голове запас ситуационных клише для перевода диалога, соответствующего стандарт­ной ситуации, т. е. для перевода ситуационных высказы­ваний. Хорошо подготовленный переводчик не должен тра­тить время на понимание и передачу второстепенной инфор­мации в целевых высказываниях, а искать в них ответ на возникшую в данной ситуации проблему. Хорошо подготов­ленный переводчик обязан сохранять всю ключевую и важ­ную дополнительную информацию в информативных вы­сказываниях.

Это рассуждение необходимо для того, чтобы чувствовать в переводе каждой единицы текста границы возможного. Трансформации в лексике необходимы и, как правило, по­стоянны. Трансформации в семантике исходного текста в ряде случаев необходимы и помогают переводчику найти выход в сложной ситуации. Трансформации в информации высказываний представляют собой исключение и возможны только при правильной оценке характера высказывания. А сами трансформации представляют собой суть профессио­нального перевода.

13. НАВЫКИ МЕХАНИЗМА БИЛИНГВИЗМА

Билингвизм — само собой разумеющееся условие деятельности переводчика-профессионала. Билингвизм опре­деляется как способность человека использовать в общении два языка. Билингвизм может быть естественным, при этом подразумевается, что человек вырос в двуязычной среде, ког­да ему дома, например, приходилось говорить на немецком, а во дворе, на улице, в школе — на русском языке (что харак­терно для многих русских немцев). Билингвизм считается искусственным, если изучение второго языка шло не парал­лельно с изучением родного, а в более поздние сроки, напри­мер в процессе учебы в школе, институте или частным обра­зом с преподавателем. Если усвоения второго языка не про­изошло, то независимо от времени, потраченного на него, человек билингвом не становится.

Сам по себе билингвизм не означает способности перево­дить. Можно изучить второй язык, изъясняться на нем доста­точно сносно и в то же время не быть переводчиком. Более того, известны многочисленные примеры, когда человек, прекрасно знающий два языка, перевести что-либо с одного языка на другой толком не может. А рядом, его же приятель, знающий иностранный язык значительно хуже, неплохо выполняет функции переводчика. В этом случае можно го­ворить, что у второго из них сформированы навыки механиз­ма билингвизма, а у первого — нет.

Если билингвизм — это просто двуязычие, то механизм билингвизма следует понимать как сформированное умение без каких-либо усилий переходить с одного языка на другой. Истинное умение, в отличие от знания способа действия, ос­новывается на навыках, т. е. на способности совершать автоматизированные действия и даже управлять ими. Меха­низм билингвизма — это тоже умение, которое основывается натаких навыках, как навык переключения и навык деверба­лизации. Эти навыки для переводчика чрезвычайно важны, поэтому на них следует остановиться подробнее.

Начнем с навыка девербализации. Его название непро­стое, но оно станет понятным, если вспомнить о том, что су­ществует вербальная память. Такая память появляется и бурно развивается у школьников, которые вынуждены за­поминать и зазубривать то, что написано в учебниках. До этого времени основной памятью у детей является образная память. Большинство явлений, предметов они запомина­ют в виде представлений, образов. Начало чтения учебни­ков — это начало становления и бурного развития вербаль­ной памяти, когда образы и представления все более заме­щаются печатными словами. А неизбежная зубрежка при изучении иностранного языка по учебникам может только укрепить вербальную память в ее «борьбе» с образной па­мятью. В этом явлении есть свои плюсы и минусы. Плюсы заключаются в том, что вербальная память формирует на­выки орфографии: школьники начинают писать грамотно. Вербальная память, дополняя образную, облегчает запо­минание новых слов и нового материала, а следовательно, и новых знаний. В то же время вербальная память гасит воображение, сдерживает восприятие окружающего мира, сводя новые явления и новые предметы к набору новых слов, значение которых не всегда осознается носителем языка. Люди с приглушенной образной памятью не могут рассчи­тывать на успех в мире искусства.

Итак, вербальная память есть способность человека запоминать преимущественно слова. Следовательно, девер­бализацию нужно понимать как освобождение мышления человека от доминации слов, как восстановление образного мышления, а навык девербализации — как способность не­произвольно переходить к образному мышлению. Для чего же нужен этот навык тем, кто хочет выйти не в сферу ис­кусств, а стать переводчиком? Для того, чтобы освободить­ся от господства одного языка и войти в мир многоязычия, познать не только свою страну, но и другие национальные культуры. И если вы действительно к этому стремитесь, то вот вам несколько советов в рамках «самоподготовки» к про­фессии переводчика.

Первый совет. Записывайте под диктовку числа, даты, решайте примеры из арифметики вслух на иностранном язы­ке. Мир чисел — это мир абстракции; воспринимая числа на иностранном языке, вы в первую очередь стремитесь освобо­диться от их звучания на иностранном языке, конкретизи­ровать воспринимаемые слова. Девербализации способству­ет и. особая запись под диктовку названий дней недели и ме­сяцев. Воспринимая эти слова на слух, вам следует записывать их порядковыми числами. При этом понедель­ник обозначается единицей, вторник — двойкой, среда — тройкой и т. п., а среди месяцев единица заменяет январь, двойка — февраль, тройка — март и т. д.

Второй совет. Возьмите несложный иностранный текст и, читая его глазами, считайте на родном языке вслух. Сна­чала это будет трудно делать, но вскоре вы приспособитесь и сумеете извлекать смысл иностранного текста, понимать его содержание, несмотря на устный счет. После прочтения та­кого текста обязательно расскажите, о чем там написано, а после этого проверьте себя, снова обратившись к тексту.

Третий совет. Выберите интересный рассказ, сообщение в газете, состоящее из нескольких сот слов, и постарайтесь его зафиксировать на бумаге без слов, т. е. с помощью рисун­ков, условных знаков, символов или, иначе говоря, с помо­щью своего субъективно-зрительного кода, о котором мы

упоминали в главе 8. В этом упражнении вам предоставля­ется для изображения на бумаге полный простор: изобретай­те, воображайте, но не прибегайте к словам. На первом этапе работайте с текстами на родном языке, позже переходите к иностранным текстам.

Если вы последуете этим советам, то вскоре заметите, что вам будет всё легче выделять в тексте главное и запоминать его на основе своей восстановленной образной памяти.

Обратимся к навыку переключения. Навык переключе­ния формируется у нас в виде знаковых связей между сло­вами иностранного языка и их эквивалентами в родном язы­ке. Знаковые связи образуются независимо от нашего же­лания. Академик Л. Щерба был абсолютно прав, когда утверждал, что родной язык можно изгнать с уроков иностранного языка, но его нельзя убрать из головы уча­щихся. Однако знаковые связи, если их пустить на само­тек, могут оказаться ложными. Вы слышите французское слово «journal» и невольно устанавливаете связь со словом «журнал» вместо «газета», как уже отмечалось. Английское слово «magazine» стремится связаться с русским словом «ма­газин», а не «журнал» или «склад» и т. п. А это значит, что знаковые связи следует ставить под контроль. При этом надо помнить еще одно обстоятельство: одно и то же слово может обозначать в разных контекстах разные предметы. То же анг­лийское слово «magazine» может быть и «журналом», и «скла­дом», французское слово «balle» — и «мячом», и «пулей», а имеющее ту же звуковую форму «bal» — еще и роскошным «балом».

К сожалению (а может быть, и к счастью), слов, имею­щих несколько значений или различный объем значений в двух языках, очень много. Сравните французское «traduire» и его значения в контекстах: «traduire du russe en fran^ais» (переводить с русского на французский) и «traduire en justice» (предавать суду), или немецкое «Existenz» в словосочетани­ях «keine sichere Existenz haben» (не иметь средств к суще­ствованию) и «eine dunkle Existenz» (темная личность). При­веденные примеры показывают, что нерегулируемые знако­

вые связи могут стать источником ошибок в речи. В то же время, если вы хотите самостоятельно готовить себя к про­фессии переводчика, то рядом с вами не будет никакого «ре­гулировщика». Что же делать? Выход, как всегда, имеется: нужно самостоятельно отрабатывать знаковые связи между словосочетаниями и разговорными клише. Они вас не подве­дут. В словосочетаниях, и особенно устойчивых, эквивален­ты являются действительно устойчивыми: «садиться в авто­бус» всегда будет «prendre un bus» или «den Bus nehmen». Тем более это верно для разговорных клише:

«Comment 9a va?», «Wie geht es Ihnen?», «How are you getting on?»

В этой связи не мешает напомнить (см. главу 4), что такая новая наука, как психосемантика, утверждает, что лекси­ческий запас человека представляет собой не хаотический набор слов и тем более не разложенный по алфавиту словник, а сгруппирован по семантическим полям, в которых темати­чески близкие друг к другу существительные (например, «обед», «вилка», «суп», «ложка», «соль» и т. д.) хранятся в комплексе с сопутствующими им глаголами и прилагатель­ными. Нам не надо конструировать словосочетания заново, они предлагаются долговременной памятью в готовом виде: «заказать обед», «выбрать суп», «взять вилку и ложку», «вкусный или дорогой обед», «горячий или холодный суп» и т. п. А это тоже говорит в пользу того, что знаковые связи луч­ше образовывать не между отдельными словами, а между сло­восочетаниями двух языков.

Вы, наверное, согласны, что знаковые связи действитель­но необходимо устанавливать между словосочетаниями и разговорными клише двух языков и что не следует допускать ложных звуковых связей. Но что же делать самому, без опыт­ных педагогов и учебников устного перевода? Кое-что мож­но сделать и самому.

Во-первых, составляйте личные словарики, но группи­руя не слова, а словосочетания и разговорные клише, и не по алфавиту, а по семантическим полям. Так, например, мож­но выделить семантическое поле «погода». В него войдут та­кие речения, как: «сегодня жарко», «во дворе туман», «на улице мороз», «погода хорошая» («плохая», «морозная», «жаркая», «прохладная»), «солнце греет» («светит», «вос­ходит», «садится») и т. п. В свой словарик вносите иноязыч­ные эквиваленты выделенных словосочетаний, речений, ко­торые периодически просматривайте, проверяя, насколько удалось их запомнить.

Во-вторых, если у вас есть магнитофон, то запишите враз­брос словосочетания и разговорные клише (но только не сло­ва), как на русском, так и на иностранном языке. Между записанными речениями не делайте очевидных пауз и при прослушивании записи старайтесь в естественные паузы между речениями успеть вставлять соответствующие ино­язычные эквиваленты. Это уже будет настоящее становле­ние навыка переключения.

В-третьих, выписывайте себе иностранные слова, совпадающие по написанию или звучанию с русскими, но имеющими другое или другие значения. Речь идет о таких словах, как, например, une lisle (фр.) — список, ведомость; garnir (фр.) — снабжать, украшать, отделывать; der Blitz (нем.) — молния, вспышка, воздушный налет; der Konkurs (нем.) несостоятельность, банкротство; the stall (англ.) — ларек, стойло; the stand (англ.) — место, позиция, останов­ка, пьедестал. Такие слова принято называть «ложными дру­зьями» переводчика. Просматривайте их периодически, а лексемы, аналогично звучащие им на русском языке («лист», «стенд», «конкурс») снабжайте правильным переводом и включайте в упражнение с магнитофоном, но уже в словосо­четаниях. При встречах с этими словами в текстах выделяй­те их как «опасные» слова.

Описанные здесь упражнения, если повторять их систематически, помогут создать вам у себя основы механиз­ма билингвизма. Кое у кого может возникнуть вопрос, а сколько времени нужно возиться с каждым новым словосо­четанием или словом, чтобы их запомнить, и запомнить из­бегая «ложных друзей» в другом языке? На этот вопрос от­вечает правило «эхо», которое утверждает, что наша память

лучше всего усваивает новые лексические единицы, если они повторяются в виде простой арифметической прогрессии, а именно: на другой день после ознакомления с ними, еще че­рез день, еще через два дня, еще через три дня и т. д., а все­го — семь повторений. Как вам уже известно, именно цифра семь считается магическим числом для памяти человека.

Итак, формирование навыков механизма билингвизма зависит полностью от вашего желания стать квалифициро­ванным переводчиком.

14. ЗА ЧТО ПЕРЕВОДЧИКУ- МЕЖДУНАРОДНИКУ ПЛАТЯТ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ?

M ы еще не касались атрибутов рабочей жизни переводчиков высшего класса, переводчиков-международ- ников, переводчиков, владеющих двумя самыми сложны­ми видами устного перевода: последовательным и синхрон­ным. Переводчик-международник в западных странах — это состоятельный человек, выдвигающий свои требования к условиям работы и не очень считающийся с рангом по­литических деятелей, на которых он работает. Перевод­чик-международник в нашей стране — это хотя и не состо­ятельный, но достаточно самостоятельный человек, часто выезжающий за рубеж и во многом дублирующий обя­занности своего шефа. В составе делегации он не только переводит, но и участвует в разработке политических ре­шений вместе с другими референтами, готовит выступле­ния руководителей, а иногда и выступает вместо них. Не­даром в его дипломе в графе «профессия» записано: «пере­водчик-референт» .

В подтверждение сказанного расскажу, как в 1964 году в Алжире на заседании Совета солидарности афро-азиат­ских стран, в присутствии президента Алжира Бен Беллы, глава нашей делегации академик Б. Гафуров, бывший пер­вый секретарь компартии Таджикистана, вынужден был от­вечать на нападки китайского представителя. Ответ зара­нее заготовлен не был, и академик, выйдя на трибуну и ска­зав несколько слов по-русски, предложил мне продолжать его доводы на французском языке. Этот эпизод, кстати, за­фиксирован на фотоснимке еженедельника «Cooperation» от 27 марта 1964 года. Недаром партийная номенклатура проявляла чаще всего уважительное отношение к высоко­квалифицированным переводчикам-референтам. Помню, в том же Алжиресчитал необходимым всё свое свободное вре­мя общаться со мной видный партийный деятель из Эвен­кии. Он оказался довольно симпатичным, хотя и скучнова­тым собеседником, не стеснявшимся свой русский язык перемежать крепкими словами. Бывший преподаватель марксизма-ленинизма, один из доверенных руководителей малых народов Севера, он считал, по-видимому, такое об­щение хорошим тоном.

Но вернемся к профессии переводчика. Переводчик- международник должен блестяще владеть последовательным переводом. Такой перевод на международных конферен­циях — это устный перевод речи оратора, которую последний закончил. Оратор может говорить две, пять, десять и более минут, а переводчик не имеет права его остановить для пере­вода. Решение прервать свою речь принадлежит самому ора­тору. В международных организациях вообще считается не­этичным прервать чье-либо выступление, если оно не нару­шает регламент, а тем более для перевода. По мнению многих политических деятелей, эффект от выступления в таком слу чае будет испорчен. До сих пор на Западе помнят рекорд, ус­тановленный Андре Каминкером, который в конце 20-х го­дов перевел на английский язык речь французского дипло­мата А. Франсуа-Понсе, продолжавшуюся два с половиной часа. О переводчике Антуане Веллемане, который владел английским, французским, испанским и немецким языка­ми, ходили легенды; английская газета «Дейли Телеграф» 12 января 1932 г. писала: «Можно назвать чудом его работу, когда слушаешь перевод с одного из четырех языков на лю­бой из трех других». Так уже в то время был опрокинут те­зис, широко распространенный на Западе, о возможности последовательного или синхронного перевода только на род­ной язык. Впрочем, сегодня, при огромном количестве меж­дународных конференций, которые необходимо обслужи­вать, с ним уже не считаются, и можно наблюдать в некото­рых случаях жалкие попытки претендовать на статус переводчика-международника людей, не владеющих по- настоящему ни иностранным языком, ни хорошо поставлен­ной речью на родном языке.

Наиболее искусные в своей специальности переводчики- международники западных стран не имеют постоянной рабо­ты. Они кочуют с конференции на конференцию, из одной страны в другую. Их называют «free-lance», что-то вроде на­шего «свободный художник», и они за большие деньги едут туда, куда их позовут. Мне приходилось со многими из них встречаться, и я всегда буду помнить имена больших масте­ров своего дела, таких как Эдмонд Кари, Жерар Ильг, Жан Эрбер, Чиликин, воплощающих лучшие традиции европей­ской школы переводчиков-международников.

Профессия переводчика-международника восходит к да­леким историческим временам, когда придворные толмачи нередко были титулованными особами. Так, придворные пе­реводчики фараонов в Древнем Египте носили титул принца. Дворянская династия де Фиеннов выступала в XVIII веке в качестве секретарей-переводчиков французских королей и за­ключала международные договора, как, например, в Трипо­ли в 1 729 году или с Тунисом в 1742 году. Высокий дипломати­ческий ранг советника или посла имели и личные переводчи­ки Сталина (Павлов), Хрущева (Трояновский, Суходрев, Дубинин), Брежнева (Суходрев, Глухов).

В то же время высокопоставленные переводчики посто­янно находились под бдительным оком служб безопасности. Личный переводчик Гитлера П. Шмидт рассказывает, что его коллеги в период Третьего рейха были фактически заперты в отеле « Адлон» и не имели права выходить за его пределы, и даже разговаривать по телефону, аппараты которого были, как правило, выключены.

Что-то вроде этого происходило и у нас. В начале 1950 года я впервые был приглашен обслуживать высокопостав­ленное лицо в советской иерархии. Министр иностранных дел СССР А.Я. Вышинский, находясь проездом в Берлине, давал прием. При нем был только переводчик немецкого языка, а переводчиков английского и французского языков нашли среди офицеров отдела внешних сношений, в том числе и меня. Несмотря на имеющийся, естественно, допуск к секретной работе, нас инструктировали работники соот­ветствующих органов, задавая не самые умные, с. точки зре­ния здравого смысла, вопросы. Меня, например, спраши­вали, почему мой отец родился за границей, имея в виду город Вяла в Польше. Объяснения о том, что в 1874 году (год рождения моего отца) Польша входила в состав Российской Империи, не показались очень убедительными моему собе­седнику, хотя в окружение министра он меня и допустил. На приеме А.Я. Вышинского обслуживало три переводчика и еще несколько лиц неизвестной профессии. Сам Вышин­ский, вопреки своему грозному имиджу, был весьма свет­ским и образованным человеком, находившим любезные слова для нескончаемого потока официальных лиц различ­ных стран и ведомств.

Позже, когда мне пришлось достаточно часто обслуживать первых лиц государств и партий, запреты стали более серьез­ными. Так, в 1971 году, после выхода в свет моей книги «Последовательный перевод. Теория и методы обучения», я получил любезное письмо с отзывом на свою монографию от профессора Парижского университета Д. Селескович. В тот же день меня вызвал работник органов безопасности, потребовав­ший ни в коем случае не отвечать на полученное послание, так как я могу таким образом «предоставить иностранной развед­ке ценную информацию» (?!). До сих пор я чувствую опреде­

ленную неловкость перед французской коллегой, письмо ко­торой осталось без ответа.

Переводчик-международник должен владеть и синхрон­ным переводом. Такой перевод кажется неискушенному лицу чудесным сплавом искусства и техники. Благодаря существующей аппаратуре речь оратора поступает в науш­ники переводчика, который, не переставая слушать эту речь, переводит ее в микрофон на другой язык. И если в последо­вательном переводе первая операция перевода (прием речи источника) предшествует второй операции (оформление пе­ревода речи), то в синхронном переводе обе операции проте­кают одновременно. Однако до окончания второй мировой войны синхронный перевод фактически не использовался в международных организациях, статусу которых соответство­вали два рабочих языка: французский и английский, а иног­да — только один французский. Поэтому последовательный перевод чувствовал себя в международной сфере достаточно прочно. Взрыв произошел после создания Организации Объ­единенных Наций. На международную арену вышел русский язык, язык страны-победительницы. А вскоре рабочими язы­ками ООН стали еще испанский, арабский и китайский язы­ки. Осуществлять последовательный перевод на все рабочие языки было невозможно, заседания продолжались бы до бес­конечности. Тут и занял прочное место на авансцене син­хронный перевод.

В моей карьере первая встреча с синхронным переводом произошла в конце 40-х годов в Военном институте иностран­ных языков. В то время это было учебное заведение, в кото­ром работали лучшие лингвистические силы страны. Объяс­нялось это просто: в Военном институте, кроме зарплаты, выдавался еще паек из продуктов, который не мог не соблаз­нять профессуру в те голодные годы. Во время моей учебы кафедру французского языка возглавлял, как об этом уже говорилось, полковник Маркович СБ., умевший создавать вокруг себя атмосферу благожелательности и товарищества. Преподаватели Военного института погружали нас, слуша­телей, в грассирующие звуки французской речи, песен фран­цузских шансонье и бессмертных творений Бомарше, Раси­на и Мольера. Созданный при кафедре французский театр, во главе которого стояла блестящий переводчик русской классической литературы Алис Оран, влюбленная в театр и систему Станиславского, дополнял наше приобщение к фран­цузской культуре. Во главе института находился генерал Биязи, единственный за всю историю Военного института иностранных языков начальник, владевший иностранными языками. Это было короткое, но замечательное для военного учебного заведения время, когда в учебном процессе главен­ствовал иностранный язык, культура страны изучаемого языка и сложнейшие виды перевода, а не строевая подготов­ка или политические предметы со стандартными формула­ми «Краткого курса КПСС». Именно в эти годы Военный институт выпустил в свет такое созвездие блестящих ученых, как В.Г. Гак, Г.В. Ейгер, Г.В. Колшанский, Б.А. Лапидус,

А.А. Миролюбов, А.А. Швейцер и др.

В это время проходил Нюрнбергский процесс, и военные переводчики, работавшие на нем, донесли до Военного инсти­тута информацию о чудесах синхронного перевода. Что-то по­хожее было создано и для нас, слушателей. Но уже до этого на занятиях специалистов поразительной квалификации — К.К. Парчевского, Я.И. Рецкера, Шрайбера— шла кро­потливая работа по созданию у их подопечных механизма билингвизма. Это обстоятельство и позволило Военному ин­ституту подготовить целую плеяду переводчиков-междуна- родников, ворвавшихся в 50-е годы в ряды синхронистов-са- мородков. Среди последних были люди, отлично знавшие иностранный язык и обладавшие прекрасной реакцией и смелостью, что позволило им без специальной подготовки войти в ряды малочисленной переводческой гвардии и занять места в кабинах синхронистов на съездах, конгрессах и дру­гих форумах, количество которых множилось в дни хрущев­ской оттепели. Первыми нашими асами-синхронистами были: Фактор, Тарасевич, Гофман, Белицкий, Владов, Сезе- ман, Велле, Лангеман, Цвилинг, Туровер,

памяти. Я в это время работал в Институте международных отношений на военной кафедре, умудренный практикой в устном переводе в штабе Группы советских оккупационных войск в Германии. Очевидно, это обстоятельство привело к тому, что в конце 1953 года мне предложили за несколько месяцев подготовить специалистов-международников со зна­нием французского языка к работе в качестве синхронных переводчиков. В то время в Институте международных от­ношений был оборудован первый лингафонный кабинет, ко­торый и был использован в качестве учебной базы. Через не­сколько месяцев впервые в нашей стране появились дипломированные переводчики-синхронисты, вместе с кото­рыми познавал искусство синхронного перевода и их учи­тель. Его ученики, вступив на стезю профессионалов, созда­ли рекламу своему наставнику, который таким образом был допущен в малочисленную группу синхронистов, определяв­ших в то время высокий уровень организации международ­ных форумов в нашей стране.

Сегодня международные встречи происходят практичес­ки ежедневно во всех важнейших точках земного шара. Они необходимы для урегулирования спорных вопросов, заклю­чения торговых сделок, а кроме того — для даровых поездок (за счет налогоплательщиков) делегаций всех уровней и мас­тей. Переводчики тоже охотно совершают туристические поездки за чужой счет, но, в отличие от членов делегаций, их ждут не только живописные достопримечательности, но и изнурительная работа.

К сожалению, репутация наших синхронистов стала в последнее время снижаться. В будки синхронного перевода нередко попадают самонадеянные юнцы, готовые вместе с делегатами решать любые вопросы нашей жизни — от созда­ния современных космических кораблей до канализацион­ного обеспечения жителей джунглей. Многие из них не вла­деют элементарной техникой устной речи, и их «эканье», «забалтывание» слов и ударения в родном языке шокируют даже нетребовательных депутатов различных уровней. А между тем еще основатели знаменитой Женевской школы переводчиков наставляли своих студентов: «На международ­ных конференциях переводчику платят не за то, как он пе­реводит, а за то, как он говорит».

15. С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ УСПЕХ ОРАТОРА

Слово — великое средство воздействия на человеческие умы и души. Оно поднимает в страшный бой самые робкие натуры, увлекает скептиков, направляет разъяренную тол­пу на беззащитных людей. До сих пор живут мифы об ора­торском искусстве Плевако, Троцкого, Луначарского. В на­шей печати эталоном безупречного оратора долго считался

В.И. Ленин. Теперь полезно познакомиться с более объектив­ным образом Ленина как оратора. Вот что пишет о нем Вик­тор Серж, профессиональный революционер, потомок Ки­бальчичей, много лет живший в эмиграции и написавший несколько интересных книг о революции, к сожалению, до сих пор не переведенных с французского на русский язык: «Ленин не был ни великим оратором, ни выдающимся лек­тором. Он не использовал никаких риторических приемов и не прибегал к внешним эффектам трибуна. Он, скорее, вел разговор, повторяя в различных вариациях одну и ту же мысль, как бы вбивая гвоздь. Слушать его, однако, было не скучно и прежде всего из-за исходящей от него убежденно­сти, подкрепленной уверенной жестикуляцией. Обычная для него манера подкреплять свои слова заключалась сначала в поднятой руке, а затем — в наклоне своего тела к аудитории, на которую он смотрел с улыбкой, оставаясь при этом серь­езным и как бы говоря разведенными ладонями: не правда ли, все это очевидно? С вами разговаривал простой и чест­ный человек, апеллируя к вашему разуму, к фактам, к не­умолимому порядку вещей. "Факты упрямая вещь", — лю­бил он повторять. Он являл собой как бы здравый смысл без каких-либо прикрас, разочаровывая часто французских де­легатов, привыкших к парламентским схваткам в красноре­чии. "Вблизи Ленин многое теряет", — говорил мне один из них» (Victor Serge. Memoires d'un revolutionnaire 1901-1941. — Edition du Seuil, 1951. — P 113).

Разумеется, ораторов эпохи Октябрьской революции мне не пришлось слушать. Но я слушал другого выдающегося оратора, оратора эпохи мирного сосуществования социализ­ма и капитализма — Фиделя Кастро. Его воздействие на тол­пу соплеменников впечатляло.

Наша делегация прилетела на Конгресс миролюбивых сил стран Азии, Африки и Латинской Америки в последних числах декабря 1965 года. Куба нас встретила ласковой лет­ней погодой. Как и всех делегатов, нас поместили в роскош­ном отеле «Гавана», который на всё время конгресса был за­крыт для посторонних. Сам отель был превращен в малень­кий коммунистический рай будущего. Все мыслимые и немыслимые услуги были предоставлены в распоряжение делегатов — от шикарных номеров и бассейна для плавания вплоть до изысканнейших блюд и напитков в ресторане или у себя в номере. И все это бесплатно и «по потребностям».

Как сейчас помню первый обед и своего соотечествен­ника в ресторане, с аппетитом уничтожавшего обжаренный в сухарях кусок мяса. Я присел рядом, и мгновенно возник­ший официант предложил красочпое меню на испанском языке. Названия блюд в ресторанах часто приводят в тупик, даже если они написаны на родном языке. Хорошо ли вы знаете, что такое консоме, котлеты по-министерски, рыба в кляре, хаши или манты? Меню, составленное на испанском языке в Гаване, представляло загадку и для испаноговоря­щих делегатов, а не только для меня, воспринимавшего ис­панский во многом через французский. Пришлось принять наиболее простое решение и попросить принести мне блю­до, над которым с наслаждением завершал расправу мой со­отечественник. Впрочем, через несколько минут я делал то же самое. Мясо оказалось невероятно нежным и больше все­го походило на цыпленка. В конце концов, с помощью пе­реводчиков испанского языка, мне удалось выяснить, что наслаждение у нас вызывали лягушки. На другой день, за­казав это блюдо специально, я не смог его доесть... Конеч­но, этот эпизод не мог испортить общего впечатления от оте­ля, его кухни, обслуживания. Впечатление портилось от ма­газинов, в которых ничего нельзя было купить без карточек, нельзя было что-либо купить и на базаре, они были разо­гнаны как «рассадники империализма». Хозяин Кубы бо­ролся с капитализмом еще более прямолинейно, чем рос­сийские большевики.

Его методы правления постепенно распространялись и на нас, гостей Кубы. Глава нашей делегации, председатель Вер­ховного Совета Узбекистана Ш. Рашидов, на очередном сове­щании информировал делегацию о том, что Ф. Кастро требует принятия именно его текста резолюции, в противном случае, по его словам, ни один самолет с делегатами конгресса не под­нимется в воздух. Несмотря на ласковый кубинский воздух и великолепные пляжи, это известие нас не порадовало. В на­шей многочисленной делегации были разные люди. Очень милый и интеллигентный Ш. Рашидов с женой ничем нас не стеснял. Поэтесса Р. Казакова наслаждалась жизнью, а ее кол­лега — главный редактор журнала «Огонек» — кубинскими напитками, после которых мы с трудом укладывали его на кровать. Нашу делегацию курировали работники посольства, которые рассказывали о крутости фиделевского нрава, о за­ключенных, многие из которых были соратниками Кастро по революции. Тем не менее большинство населения обожало своего вождя и считало, что аресты и репрессии вынужден­ны. Это обожание периодически поддерживалось выступле­ниями Фиделя. Два из них пришлось наблюдать и мне. Одно началось около полуночи 31 декабря, проходило на открытом воздухе и продолжалось часа полтора. Кастро говорил медлен­но, четко произнося слова, делая паузы в выигрышных мес­тах и обильно, по-латиноамерикански, жестикулировал. Он умел подбирать те слова, которые хотела от пего услышать толпа. Он делал людей счастливыми, говорил об. их особой миссии в мире угнетенных, о борьбе с теми, кто не хотел те­рять свое богатство, а потому пытался испортить им жизнь и беспощадно их эксплуатировал. Новогодняя ночь была седь­мой годовщиной победы кубинской революции, и выступле­ние вождя сопровождалось буйной музыкой, зажигательны­ми танцами и опьяняло потомков кубинских индейцев, афри­канских негров и белых завоевателей.

Второе выступление проходило в зале и предназнача­лось съехавшимся со всех концов земли делегатам. И здесь Ф. Кастро нашел слова, которые не могли оставить равно­душными представителей стран Азии, Африки и Латинской Америки. И здесь он сохранял умеренный темп речи, вели­колепную дикцию и впечатляющий фейерверк интонем, ко­торые передавали смысл не хуже, чем слова. И здесь он до­бился своего: его резолюция была принята, а мы получили свободу передвижения. Можно было покидать красивую, но, как оказалось, обманутую Кубу. Перед отъездом Фидель лич­но принимал всю нашу делегацию. Он был радушным хозя­ином и каждому вручил по коробке знаменитых кубинских сигар и по маленькому барабану, на котором в свое время с удовольствием барабанили мои внуки.

Все это рассказано не для того, чтобы лишний раз остано­виться на политических метаморфозах XX века. Это расска­зано для того, чтобы показать огромную силу такого средства политической борьбы, как ораторская речь. Переводчику не нужна политическая власть, но ему нужна репутация спе­циалиста высокой квалификации. И наиболее очевидным признаком его высокой квалификации является та же речь. Её и надо формировать, отрабатывать, доводить до совершен­ства. И к совершенству можно прийти, если этим заняться еще в школьные годы.

Итак, техника речи. Техника речи составляет лишь часть ораторского искусства, но именно ту часть, которая важна для переводчика и которая позволяет облечь информацию, предназначенную для передачи, в доступную и привлекатель­ную форму.

Что же при этом имеется в виду? Прежде всего темп речи. Известно, что люди говорят по-разному: некоторые —

скороговоркой, другие — черепашьим шагом. И то и другое затрудняет восприятие и понимание устного текста. Темп из­меряется количеством слогов в минуту. Именно количеством слогов, а не слов, так как слова могут быть длинные и корот­кие, односложные и содержащие много слогов, и замедление темпа речи происходит именно благодаря удлинению пауз между слогами, а не между фонемами. Ученые подсчитали, что темп русской речи колеблется от 120 до 400 слогов в мину­ту, а ее средний темп — 250 слогов в минуту. Средний темп ораторской речи во французском языке — 212 слогов, а в не­мецком — 222 слога в минуту.

Итак, начинайте с родного языка. Замерьте свой темп речи и заученные стихотворения повторяйте в несколько замедленном, по сравнению со средним, темпе, если говори­те слишком быстро, и наоборот. Кроме того, контролируйте себя в повседневной болтовне и просите, чтобы вас одергива­ли дома, когда скорость вашей речи не соответствует норме.

Кроме темпа речи, большую роль играет дикция. Надо уметь произносить все звуки, и прежде всего в родном язы­ке, не сползая, например, с русского «ш» на «с» или с «л» на «в». Вашу дикцию можно поправить или совершенствовать с помощью скороговорок. Вот некоторые из них: «Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпа­ком», «Рапортовал да не дорапортовал, дорапортовал да зарапортовался», «Нд дворе трава, на траве дрова». Упраж­няться в скороговорках следует сначала медленно, артику­лируя каждое слово, подчеркивая интонацию предложения. Потом наращивайте темп, но особенно подчеркивайте все звуки; запомните: чем быстрее вы говорите, тем точнее сле­дует произносить слова.

Впечатление от речи создает и ее тональность. У некото­рых говорящих складывается привычка не менять в речи вы­соту тона голоса. Такую речь весьма тоскливо слушать: ниг­де не расставляются акценты, ничто в ней не выделяется, важное не отличишь от второстепенного. Кроме того, неко­торые говорят на высоких тонах, а другие — на низких. Но постоянный крик, как и бормотание про себя, раздражает и утомляет, слушающие постепенно отключаются от монотон­ного потока звуков, с нетерпением ожидая его окончания. Учитесь уже сейчас говорить достаточно громко, но не кри­чать, а главное — владеть своим голосом: уметь понижать и повышать тон, выделять существенное и расставлять акцен­ты. Помните: вы хозяева своего голоса и в молодые годы мо­жете его «создать», как это сделал великий оратор Древней Греции Демосфен. Картавый и слабый от природы голос он превратил в мощный инструмент политической борьбы и довел свое ораторское искусство до совершенства. Его совре­менники рассказывают, что он выходил на берег моря, клал в рот камешки (конечно, чистые) и читал стихи, добиваясь ясного и красивого звучания голоса, который укреплял бе­гом, закаливанием. Хронические простуды, курение (к сча­стью, во времена Демосфена табака в Греции не было) отри­цательно сказываются на голосовых связках, появляется сухость в горле, спазмы мускулатуры, голос садится, стано­вится хриплым, а то и совсем пропадает. А с голосом пропа­дает и переводчик-международник.

Ваша речь будет привлекательной, если она будет свобод­ной от звуков и слов-паразитов. К ним относят всякое эканье, мычание и, особенно, ничего не значащие речения типа «так сказать», «собственно говоря», «значит», «вообще», «как го­ворят» и т. п. Журналист А. Сухонцев как-то писал о своем друге, который побывал на лекции одного специалиста и при­нес оттуда листок бумаги, испещренный одними крестиками и кружочками. Крестиками он отмечал слово «значит», а кру­жочками — «так сказать». На его листке оказалось сто восем­надцать крестиков и сто восемьдесят четыре кружочка. Это было всё, что вынес он из полуторачасовой лекции.

Со словами-паразитами, эканьем, мычанием борьба будет успешней, если у вас есть возможность записывать свою речь на магнитофон. Магнитофонная запись лучше самого строго­го учителя может вам испортить настроение, поскольку бес­страстно предъявит результаты вашего собственного слово­творчества. А чтобы за него не краснеть на людях, контроли­руйте себя повседневно и отрешайтесь от вредных привычек.

Умеренный темп речи, четкая дикция, приятная тональ­ность, отсутствие слов-паразитов — все это составляет ту ос­нову, с которой можно выходить на подлинное владение речью на любом языке и которая может быть, а скорее, дол­жна быть подготовлена в школьные годы. Она не требует осо­бых знаний и талантов, она зависит от вас самих, и ее шли­фовка — в вашем упорстве.

16. НЕСКОЛЬКО ШТРИХОВ К КУЛЬТУРЕ РЕЧИ

Выступает оратор. У него приятный тембр голоса, умеренный темп речи, отличная дикция, он не злоупотреб­ляет словами-паразитами, и тем не менее что-то в его речи раздражает. Прислушаемся. Очень может быть, что впечат­ление от его выступления портят «споткнувшиеся» предло­жения — предложения, которые оратор не сумел, не захотел закончить или закончил, нарушая элементарные нормы речи. Спотыкается же говорящий, главным образом, по двум причинам: либо у него не сформировано умение завершать предложение после первых неудачно подобранных слов, либо у него нет в запасе необходимых в той или иной ситуации языковых средств.

С таким недостатком сталкиваешься не только в речи лю­дей, получивших трибуну парламента после тяжелой рабо­ты на ферме или в шахте. Его можно наблюдать порой и у людей, имя которых пользуется заслуженной популяр­ностью. Так, я был несказанно удивлен манерой говорить М.А. Шолохова, которого мне пришлось переводить в нача­ле 60-х годов в Стокгольме. Его фразы были оборванными, с незавершенным смыслом, иногда непонятными, да и сама речь, обращенная к сторонникам мира, рождалась скупо и обрывалась на полуслове. В тот раз переводчикам спасти эту речь не удалось. Недаром советский классик редко появлял­ся на трибуне. Переводить было трудно и выдающегося ком­позитора Дм. Дм. Шостаковича. Он вообще неохотно выез­жал на форумы и конгрессы, оставляя впечатление нервно­го, задерганного человека.

Но то, что простительно корифеям литературы или му­зыки, недопустимо для профессионалов устного слова. Пе­реводчикам, не умеющим предлагать аудитории грамотно построенных фраз, дорога на международный олимп заказа­на. И эту дорогу нужно готовить себе в школьные годы.

Вот несколько упражнений, которые доступны всякому школьнику.

Первое упражнение имеет своей целью научить грамотно заканчивать любое предложение, даже если оно было начато не с самого удачного слова (что в работе переводчика встреча­ется достаточно часто). Это упражнение можно практиковать на любой вырванной из контекста фразе, хотя предпочтитель­ней выбирать не литературные произведения, а газетные ста­тьи. Суть упражнения заключается в том, что одно и то же предложение строится, начиная поочередно с разных состав­ляющих его слов. Вот конкретный пример.

Фраза из газетной статьи: «Депутаты Национального собрания Франции внесли законопроект, предусматрива­ющий установление права голоса с 18 лет».

Первый вариант переформулировки, начиная со второго слова предложения: «Национальное собрание Франции предполагает рассматривать внесенный депутатами законо­проект, предусматривающий...» и далее — как в первона­чальном тексте.

Второй вариант (он начинается с четвертого слова, так как третье представляет со вторым словом одну лексическую единицу— «Национальное собрание»): «Франция собирает­ся рассмотреть в Национальном собрании по предложению депутатов законопроект, предусматривающий... »

Третий вариант: «Внесен в Национальное собрание Фран­ции его депутатами законопроект, предусматривающий...»

Четвертый вариант: «Законопроект, предусматрива­ющий установление права голоса с 18 лет, внесен в Нацио­нальное собрание Франции его депутатами».

Пятый вариант: «Предусматривает установление права голоса с 18 лет законопроект, внесенный в Национальное соб­рание Франции его депутатами».

Шестой вариант: «Установление права голоса с 18 лет предусматривает законопроект, внесенный депутатами в Национальное собрание Франции».

Остановимся после шестого варианта, поскольку суть упражнения уже ясна. Нетрудно убедиться, что упражнение развивает умение владеть устной речью и полезно не только будущим переводчикам. Такое же упражнение целесообраз­но делать и на иностранном языке при достаточном уровне владения им, который оно может только поднять.

Второй тип упражнения вырабатывает умение пользовать­ся нейтральными речениями при образовании лакун в воспринимаемом тексте. В работе переводчика нередко встре­чаются случаи, когда отдельные слова или словосочетания остаются недопонятыми или недослышанными из-за шума и неожиданных помех. Необходимость в нейтральных речени­ях может встретиться и в речи просто оратора, но уже по дру­гой причине. Так, тот или иной факт оказался недостаточно точным, или память отказывается восстановить его детали в процессе речи. Остается одно — сказать таким образом, что­бы сказанное ни к чему не обязывало. Вот несколько приме­ров (недослышанное или непонятое выделено курсивом):

а) «С 5 по 12 мая в России находилась группа бизнесме­нов Италии». — Перевод: «Как вам известно, не так давно Россию посетила группа бизнесменов Италии» ;

б) «В австрийской столице начался фестиваль искусств, в котором будут принимать участие лучшие музыкальные коллективы и солисты Австрии, Великобритании, России, Румынии, Украины, Франции». — Перевод: «В австрийской столице происходит знаменательное событие, которое озна­менуется выступлениями лучших музыкальных коллекти­вов и солистов Австрии, Великобритании, России и других стран»;

в) «Нижняя палата Филиппинского парламента приня­ла резолюцию, требующую, чтобы правительство вступило

85

в переговоры с Соединенными Штатами по вопросу о возвра­щении земель, занятых под американские военные базы». — Перевод: «Нижняя палата парламента Филиппин потребо­вала от правительства начать переговоры с Соединенными Штатами по вопросу, который дебатируется между двумя странами давно».

И наконец, не столько упражнение, сколько повседнев­ная работа по накоплению языкового материала для свобод­ного владения речью, по следующим признакам:

— накопление эпитетов, например: известный, знамени­тый, выдающийся, прославленный, крупный, признанный, великий, замечательный, блестящий, большой...;

— накопление речений для стандартных ситуаций в рабо­те переводчика, каковыми являются: обращения, привет­ствия, пожелания, выражения радости, благодарности, ува­жения, поддержки, соболезнования, признания заслуг (вот, например, как выглядят речения для выражения пожеланий: желать здоровья, долгих лет жизни, процветания, новых ус­пехов, укрепления добрых отношений, плодотворной работы, счастливого пути, провозглашать тост за здоровье, добро по­жаловать, трудиться на благо Родины и т. п.);

— накопление синонимов, например: выступление, речь, спич, доклад, сообщение, заявление, слово.

Накопление языкового материала следует производить в тетрадке, куда выписываются отдельно эпитеты, отдельно синонимы, отдельно речения для стандартных ситуаций. Записанный языковой материал повторяется всякий раз, когда у вас появляется возможность пополнить его. Тем са­мым вы поможете себе закрепить его в памяти.

Если вы уже прилично владеете иностранным языком, то все перечисленные упражнения начинайте делать и на иностранном языке, но только после того, как упражнения на русском языке не будут вызывать у вас затруднений. На­копление языкового материала можно вести параллельно на родном и иностранном языках, он обязательно пригодится в вашей будущей деятельности, и не только как переводчика. Так готовят себя артисты и кандидаты в вожди народа, аги­таторы и профессора университетов, журналисты радио и телевидения и дипломаты. Хорошая речь создает имидж до­стойного человека.