О причине, начале и едином

Дата: 2025-04-30; Просмотры: 10

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

ДЖОРДАНО НОЛАНСКИЙ К НАЧАЛАМ ВСЕЛЕННОЙ

[...] Хоры блуждающих звезд, я к вам свой полет

. направляю,

К вам поднимусь, если вы верный уквжете путь. Ввысь увлекая меня, ваши смены и чередованья Пусть вдохновляют мой- взлет в бездны далеких миров.

То, _что так долго от нас время скупое скрывало, Я обнаружить хочу в темных его тайниках. [...]

К СВОЕМУ ДУХУ

[...]Смело стремись в высоту, в отдаленные сферы

природы, Ибо вблизи божества ты запылаешь огнем.

Единое, начало и причина, Откуда бытие, жизнь и движенье, Земли, небес и ада порожденья, Все, что уходит вдаль и вширь, в глубины.

Для чувства, разума, ума — картина: Нет действия, числа и измеренья Для той громады, мощи, устремленья,

Что вечно превышает все вершины [...]

ДИАЛОГ ВТОРОЙ

Теофил. [...] Мы называем бога первым началом, по­скольку все вещи ниже его и следуют согласно извест­ному порядку прежде или позже или же сообразно своей природе, длительности и достоинству. Мы назы­ваем бога первой причиной, поскольку все вещи от­личны от него, как действие от деятеля, произведенная вещь от производящей [...].

Диксон. Скажите же, какова разница между причи­ной и началом в предметах природы?

Теофил. Хотя одно выражение иногда употребляет­ся вместо другого, тем не менее, говоря в собственном смысле слова, не всякая вещь, являющаяся началом, есть причина, ибо точка — это начало линии, но не ее причина; мгновение есть начало действия, terminus a quo, следовательно, есть начало движения.

[...] Всеобщий ум — это внутренняя, реальнейшая и специальная способность и потенциальная часть души

156

мира. Это есть единое тождественное, что наполняет все, освещает Вселенную и побуждает природу произ­водить как следует свои виды и, таким образом, имеет отношение к произведению природных вещей, подобно тому как наш ум соответственно производит разумные образы. Это он, ум, называется пифагорейцами двига­телем и возбудителем Вселенной [...]. Плотин называет его отцом и прародителем, ибо он распределяет семена на поле природы и является ближайшим распредели­телем форм. Нами она называется внутренним худож­ником, потому что формирует материю и фигуру из­нутри, как изнутри семени или корня выводит и офор­мляет ствол, изнутри ствола гонит суки, изнутри су­ков — оформленные ветви, изнутри этих распускает почки, изнутри почек образует, оформляет, слагает, как из нервов, листву, цветы, плоды и изнутри в опре­деленное время вызывает соки из листвы и плоды на ветвях, из ветвей в суки, из суков в ствол, из ствола в корень. Развивая подобным же образом свою деятель­ность в животных сначала из семени и из центра серд­ца к внешним членам и стягивая потом из последних к сердцу распространенные способности, он этим дей­ствием как бы соединяет уже протянутые нити. Итак, если мы полагаем, что не без размышления и интел­лекта сделаны те, как бы мертвые, произведения, какие мы умеем измышлять в известном порядке и уподобле­нии на поверхности материи, когда, обработав и выре­зав дерево, производим изображение лошади, то не дол­жны ли мы более великим считать тот художественный интеллект, который изнутри семенной материи спла­чивает кости, протягивает хрящи, выдалбливает арте­рии, вздувает поры, сплетает фибры, разветвляет нервы и со столь великим мастерством располагает целое? Более великим художником не является ли тот, говорю я, кто не связан с одной какой-либо частью материи, но непрерывно совершает все во всем? Имеется три рода интеллекта: божественный, который есть всё, этот ми­ровой, который делает всё, остальные — частные, кото­рые становятся всем; потому что необходимо, чтобы между крайними находился этот средний, который есть истинная действующая причина всех природных вещей,

157

имеющая не только внешний, но и внутренний харак­тер.

[...] Душа находится в теле, как кормчий на ко­рабле. [...] Душа Вселенной, поскольку она одушевля­ет и оформляет, является ее внутренней и формаль­ной частью; но в качестве того^ что движет и уп­равляет, не является частью, имеет смысл не нача­ла, но причины. В этом с нами согласен сам Аристо­тель [...].

Диксон. Я согласен с тем, что вы говорите, ибо если интеллектуальная потенция нашей души может быть бытием, отделенным от тела, и если она имеет смысл действующей причины, то тем более это необходимо утверждать относительно мировой души; ибо Плотин говорит в писаниях против гностиков, что с большей легкостью мировая душа господствует над Вселенной, чем наша душа над нашим телом, потому что большое различие есть между тем способом, каким управляет одна и другая. Одна, не будучи скованной, управляет миром таким образом, что сама не становится связан­ной теми вещами, над которыми господствует. [...] При­мер совершенного писателя и кифариста приводит [...] Аристотель; из того факта, что природа не рассуждает и не думает, полагает он, нельзя сделать вывод, что она действует без интеллекта и конечного намерения, по­тому что превосходные музыканты и писатели меньше размышляют о том, что делают, и, однако^ не оши­баются, подобно людям более грубым и косным, кото­рые хотя и более об этом думают и размышляют, однако создают произведения менее совершенные и, кроме того, не без ошибок.

Теофил. Вы правильно понимаете. Обратимся же к более частному. Мне кажется, что преуменьшают бо­жественную доброту и превосходство этого великого одушевленного подобия первого начала те, кто не хочет понять и утверждать, что мир одушевлен вместе с его членами [...].

Диксон. [...] Ни один более или менее известный фи­лософ, также и среди перипатетиков, не станет отри­цать, что мир и его сферы известным образом одушев­лены [...].

158

Теофил. [...] Я утверждаю, что ни стол как стол не одушевлен, ни одежда, ни кожа как кожа, ни стекло как стекло; но как вещи природные и составные они имеют в себе материю и форму. Сколь бы незначитель­ной и малейшей ни была вещь, она имеет в себе части духовной субстанции, каковая, если находит подходя­щий субъект, стремится стать растением, стать живот­ным и получает члены любого тела, каковое обычно на­зывается одушевленным, потому что дух находится во всех вещах и нет ни малейшего тельца, которое бы не заключало в себе возможности стать одушевленным

[...]-

Диксон. Итак, вы известным образом согласны с мне­нием Анаксагора, называющего частные формы при­роды скрытыми, отчасти с мнением Платона, выводя­щего их из идей, отчасти с мнением Эмпедокла, для которого они происходят из разума, и известным обра­зом с мнением Аристотеля, для которого они как бы исходят из потенции материи?

Теофил. Да, ибо, как мы уже сказали, где есть фор­ма, там есть известным образом все; где есть душа, дух, жизнь, там есть все.

[...] Итак, вкратце вы должны знать, что душа мира и божество не целиком присутствуют во всем и во вся­кой части таким же образом, каким какая-либо мате­риальная вещь может там быть, так как это невоз­можно для любого тела и любого духа; они присутст­вуют таким образом, который нелегко вам объяснить иначе, чем так: вы должны заметить, что если о душе мира и о всеобщей форме говорят, что они суть во всем, то при этом не понимается — телесно и простран­ственно, так как таковыми они не являются и таким образом они не могут быть ни в какой части; но они суть целиком во всем духовным образом [...].

• ДИАЛОГ ТРЕТИЙ

[...] Теофил. Итак, Демокрит и эпикурейцы, которые все нетелесное принимают за ничто, считают в соот­ветствии с этим, что одна только материя является субстанцией вещей, а также божественной природой,

159

как говорит некий араб, по прозванию Авицеброн, что он показывает в книге под названием Источник жизни. Эти же самые, вместе с киренаиками, киниками и стои­ками, считают, что формы являются не чем иным, как известными случайными расположениями материи. И я долгое время примыкал к этому мнению единственно потому, что они имеют основания, более соответствую­щие природе, чем доводы Аристотеля. Но, поразмыслив более зрелым образом, рассмотрев больше вещей, мы находим, что необходимо признать в природе два рода субстанций: один — форма и другой — материя; ибо необходимо должна быть субстанциальнейшая дейст­вительность, в которой заключается активная потенция всего, а также наивысшая потенция и субстрат, в кото­рой содержится пассивная потенция всего: в первой имеется возможность делать, во второй — возможность быть сделанным.

[...] Никто не может помешать вам пользоваться на­званием материи по вашему способу, как, равным обра­зом, у многих школ она имела разнообразные значения.

[...] Итак, подобно тому как в искусстве, при беско­нечном изменении (если бы это было возможно) форм, под ними всегда сохраняется одна и та же материя, — как, например, форма дерева — это форма ствола, за­тем — бревна, затем — доски, затем — сиденья, затем — скамеечки, затем — рамки, затем — гребенки и т. д., но дерево всегда остается тем же самым, — так же и в при­роде, при бесконечном изменении и следовании друг за другом различных форм, всегда имеется одна и та же материя.

Гервазий. Как можно подкрепить это уподобление?

Теофил. Разве вы не видите, что то, что было се­менем, становится стеблем, из того, что было стеблем, возникает колос, из того, что было колосом, возникает хлеб, из хлеба — желудочный сок, из него — кровь, из нее — семя, из него — зародыш, из него — человек, из него — труп, из него — земля, из нее — камень или дру­гая вещь, и так можно прийти ко всем природным формам.

[...] Ноланец утверждает следующее: имеется интел­лект, дающий бытие всякой вещи, названный пифаго-

160

рейдами и Тимеем ' подателем форм; душа — формаль­ное начало, создающая в себе и формирующая всякую вещь, названная ими же источником форм; материя, из которой делается и формируется всякая вещь, назван­ная всеми приемником форм.

Диксон. [...] Формы не имеют бытия без материи, в которой они порождаются и разрушаются, из лона которой они исходят и в которое возвращаются. По­этому материя, которая всегда остается той же самой и плодоносной, должна иметь главное преимущество быть познаваемой как субстанциальное начало, в каче­стве того, что есть и вечно пребывает. Все же формы в совокупности следует рассматривать лишь как раз­личные расположения материи, которые уходят и при­ходят [...]. [Материя], по их мнению, есть начало, необ­ходимое, вечное и божественное, как полагает мавр Авицеброн², называющий ее богом, находящимся во всех вещах [...].

Теофил. [...] В самом теле природы следует отличать материю от души, и в последней отличать этот разум от его видов. Поэтому мы называем в этом теле три вещи: во-первых, всеобщий интеллект, выраженный в вещах; во-вторых, животворящую душу всего; в-тре­тьих, предмет. Но на этом основании мы не будем от­рицать, что философом является тот, кто в своей фило­софии приемлет это оформленное тело, или, как я пред­почел бы сказать, это разумное животное, и начинает с того, что берет за первые начала некоторым образом члены этого тела, каковы воздух, земля, огонь; далее — эфирная область и звезды; далее — дух и тело; или же — пустое и полное [...].

Диксон. Итак, [...] Вы утверждаете, что, не совер­шая ошибки и не приходя к противоречию, можно дать различные определения материи.

Теофил. Верно, как об одном и том же предмете мо­гут судить различные чувства и одна и та же вещь мо­жет рассматриваться различным образом. Кроме того, как уже было отмечено, рассуждение о вещи может производиться различными головами. Много хорошего высказали эпикурейцы, хотя они и не поднялись выше материального качества. Много превосходного дал для

161

познания Гераклит, хотя он и не вышел за пределы души. Анаксагор сделал успехи в познании природы, ибо он не только внутри ее, но, быть может, и вне и над нею стремился познать тот самый ум, который Сократом, Платоном, Трисмегистом³ и нашими бого­словами назван богом [...].

[...] Имеется первое начало Вселенной, которое рав­ным образом должно быть понято как такое, в кото­ром уже не различаются больше материальное и фор­мальное и о котором из уподобления ранее сказанному можно заключить, что оно есть абсолютная возмож­ность и действительность. Отсюда не трудно и не тя­жело прийти к тому выводу, что всё, сообразно субстан­ ции, едино, как это, быть может, понимал Парменид, недостойным образом рассматриваемый Аристотелем.

Диксон. Итак, вы утверждаете, что, хотя и спуска­ясь по этой лестнице природы, мы обнаруживаем двой­ную субстанцию — одну духовную, другую телесную, но в последнем счете и та и другая сводятся к одному бытию и одному корню [...].

ДИАЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ

Теофил. [...] Вы можете подняться к понятию... души мира, каким образом она является действительностью всего и возможностью всего и есть вся во всем; по­этому, в конце концов, раз дано, что имеются бесчис­ленные индивидуумы, то всякая вещь есть единое, и познание этого единства является целью и пределом всех философий и естественных созерцаний, причем в своих пределах остается наивысшее созерцание, ко­торое подымается над природой и которое для не ве­рующего в него невозможно и есть ничто.

Диксон. Это верно. Ибо там подымаются при по­мощи сверхъестественного, а не естественного света.

Теофил. Его не имеют те, кто считает всякую вещь телом, или простым, как эфир, или сложным, как звезды и звездные вещи, и не ищет божества вне бесконечного мира и бесконечных вещей, но внутри его и в них.

Диксон. В одном только этом, мне кажется, отли­чается верующий богослов от истинного философа.

162

Теофил. Так думаю также и я [...].

Диксон. [...] Природа [...] делает все из материи пу­тем выделения, рождения, истечения, как полагали пи­фагорейцы, поняли Анаксагор и Демокрит, подтвер­дили мудрецы Вавилона. К ним присоединился также и Моисей, который, описывая порождение вещей по воле всеобщей действующей причины, пользуется сле­дующим способом выражения: да произведет земля своих животных, да произведут воды живые души, как бы говоря: производит их материя. Ибо, по его мнению, материальным началом вещей является вода; поэтому он говорит, что производящий интеллект, названный им духом, пребывал на водах, т. е. сообщил им производи­тельную способность и из нее произвел естественные виды, которые впоследствии все были названы им, со­гласно своей субстанции, водами [...].

ДИАЛОГ ПЯТЫЙ

Теофил. Итак, Вселенная едина, бесконечна, непод-, вижна. Едина, говорю я, абсолютная возможность, едина действительность,- едина форма или душа, едина материя или тело, едина вещь, едино сущее, едино ве­личайшее и наилучшее. Она никоим образом не может быть охвачена и поэтому неисчислима и беспредельна, а тем самым бесконечна и безгранична и, следова­тельно, неподвижна. Она не движется в пространстве, ибо ничего не имеет вне себя, куда бы могла переме­ститься, ввиду того что она является всем. Она не рож­дается, ибо нет другого бытия, которого она могла бы желать и ожидать, так как она обладает всем бытием. Она не уничтожается, ибо нет другой вещи, в кото­рую она могла бы превратиться, так как она является всякой вещью. Она не может уменьшиться или уве­личиться, так как она бесконечна. Как ничего нельзя к ней прибавить, так ничего нельзя от нее отнять, по­тому что бесконечное не имеет частей с чем-либо со­измеримых.

[...] Если точка не отличается от тела, центр от окружности, конечное от бесконечного, величайшее от малейшего, мы наверняка можем утверждать, что вся

6* 163

Вселенная есть целиком центр или что центр Вселен­ной повсюду и что окружность не имеется ни в какой части, поскольку она отличается от центра; или же что окружность повсюду, но центр нигде не находится, по­скольку он от нее отличен. Вот почему не только не невозможно, но необходимо, чтобы наилучшее, вели­чайшее, неохватываемое было всем, повсюду, во всем, ибо, как простое и неделимое, оно может быть всем, по­всюду и во всем. Итак, не напрасно сказано, что Зевс наполняет все вещи, обитает во всех частях Вселенной, является центром того, что обладает бытием, единое во всем, для чего единое есть все. Будучи всеми вещами и охватывая все бытие в себе, он делает то, что всякая вещь имеется во всякой вещи [...].

Диксон. [...] Порожденное и порождающее [...] всегда принадлежат к одной и той же субстанции. Благодаря этому для ва'с не звучит странно изречение Гераклита, утверждающего, что все вещи суть единое, благодаря изменчивости все в себе заключающее. И так как все формы находятся в нем, то, следовательно, к.нему при-ложимы все определения, и благодаря этому противоре-, чащие суждения оказываются истинными. И то, что об­разует множественность в вещах, — это не сущее, не вещь, но то, что является, что представляется чувству и находится на поверхности вещи.

Теофил. Это так ... Природа нисходит к произведе­нию вещей, а интеллект восходит к их познанию по одной и той же лестнице [...].

Поверь мне, что опытнейшим и совершеннейшим геометром был бы тот, кто сумел бы свести к одному-единственному положению все положения, рассеянные в началах Эвклида; превосходнейшим логиком тот, кто все мысли свел бы к одной. Здесь заключается степень умов, ибо низшие из них могут понять много вещей лишь при помощи многих видов, уподоблений и форм, более высокие понимают лучше при помощи немногих, наивысшие совершенно при помощи весьма немногих. Первый ум в одной мысли наисовершеннейшим образом охватывает все; божественный ум, абсолютное един­ство, без какого-либо представления сам есть то, что понимает, и то, что понято. Так, следовательно, мы, ПО'

164

дымаясь к совершенному познанию, подвигаемся, сво­рачиваем множественность, как при нисхождении к произведению вещей разворачивается единство. Ни­схождение происходит от единого сущего к бесконеч­ным индивидуумам, подъем — от последних к первому.

[...] Когда мы стремимся и устремляемся к началу и субстанции вещей, мы продвигаемся по направлению к неделимости; и мы никогда не думаем, что достигли первого сущего и всеобщей субстанции, если не дошли до этого единого неделимого, в котором охвачено все. Благодаря этому лишь в той мере мы полагаем, что достигли понимания субстанции и сущности, поскольку сумели достигнуть понимания неделимости.

[...] Отсюда следует, что мы необходимо должны го­ворить, что субстанция по своей сущности не имеет числа и меры, а поэтому едина и неделима во всех ча­стных вещах; последние же получают свое частное зна­чение от числа, т. е. от вещей, которые лишь относятся к субстанции.

[...] Противоположности совпадают в едином; от­сюда нетрудно вывести в конечном итоге, что все вещи суть единое, как всякое число, в равной мере четное и нечетное, конечное и бесконечное, сводится к единице.

[...] Скажите мне, какая вещь более несходна с пря­мой линией, чем окружность? Какая вещь более проти­воположна прямой, чем кривая? Однако в начале и наименьшем они совпадают; так что, какое различие найдешь ты между наименьшей дугой и наимень­шей хордой — как это божественно отметил Кузанский, изобретатель прекраснейших тайн геометрии. Далее, в наибольшем, какое различие найдешь ты между беско­нечной окружностью и прямой линией? Разве вы не видите, что, чем больше окружность, тем более она своим действием приближается к прямоте?

[...] Если мы хорошо обдумаем, то увидим, что уни­чтожение есть не что иное, как возникновение, и воз­никновение есть не что иное, как уничтожение; любовь есть ненависть; ненависть есть любовь [...]. Что служит для врача более удобным противоядием, чем яд? Кто доставляет лучший териак, чем гадюка? В сильней­ших ядах — лучшие целительные снадобья,

160

[...] Шарообразное имеет предел в ровном, вогнутое успокаивается и пребывает в выпуклом, гневный жи­вет вместе с уравновешенным, наиболее гордому всего более нравится скромный, скупому — щедрый.

Подведем итоги. Кто хочет познать наибольшие тайны природы, пусть рассматривает и наблюдает ми­нимумы и максимумы противоречий и противополож­ностей. Глубокая магия заключается в умении вывести противоположность, предварительно найдя точку объ­единения (стр. 163—291).

О БЕСКОНЕЧНОСТИ, ВСЕЛЕННОЙ И МИРАХ

ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ

[...] Филотей. Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бес­конечное не может быть объектом чувства^ и поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредством чувств, подобен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность [...]. Интеллекту подобает су­дить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отда­ленных от нас как по времени, так и по простран­ству [...].

Элъпин. К чему же нам служат чувства? Ска­жите.

Филотей. Только для того, чтобы возбуждать ра­зум; они могут обвинять, доносить, а отчасти и свиде­тельствовать перед ним, но они не могут быть полно­ценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение. Ибо чувства, какими бы совершенными они ни были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истина проис­ходит от чувств только в малой части, как от слабого начала, но она не заключается в них.

Элъпин. А в чем же?

Филотей. Истина заключается в чувственном объ­екте, как в зеркале, в разуме — посредством аргумен­тов и рассуждений, в интеллекте — посредством прин­ципов и заключений, в духе — в собственной и живой форме.

166

[...] Ввиду бесчисленных степеней совершенства, в которых разворачивается в телесном виде божествен­ное бестелесное превосходство, должны быть бесчис­ленные индивидуумы, каковыми являются эти гро­мадные живые существа (одно из которых эта земля, божественная мать, которая родила и питает нас и при­мет нас обратно), и для содержания этих бесчислен­ных миров требуется бесконечное пространство.

[...] Я говорю о пределе без границ, для того чтобы отметить разницу между бесконечностью бога и беско­нечностью Вселенной; ибо он весь бесконечен в свер­нутом виде и целиком, Вселенная же есть все во всем (если можно говорить обо всем там, где нет ни частей, ни конца) в развернутом виде и не целиком [...]. Бес­конечность, имеющая измерения, не может быть цело-купно бесконечной.

[...] Я называю Вселенную «целым бесконечным», ибо она не имеет края, предела и поверхности; но я говорю, что Вселенная не «целокупно бесконечна», ибо каждая часть ее, которую мы можем взять, конеч­на и из бесчисленных миров, которые она содержит, каждый конечен. Я называю бога «целым бесконеч­ным», ибо он исключает из себя всякие пределы и вся­кий его атрибут един и бесконечен; и я называю бога «целокупно бесконечным», ибо.он существует весь во всем мире и во всякой своей части бесконечным обра­зом и целокупно в противоположность бесконечности Вселенной, которая существует целокупно во всем, но не в тех частях (если их, относя к бесконечному, мо­жно называть частями), которые мы можем постиг­нуть, в ней [...].

Фракасторий. [...] Никогда не было философа, уче­ного и честного человека, который под каким-либо по­водом и предлогом пожелал бы доказать на основании такого предложения необходимость человеческих дей­ствий и . уничтожить свободу выбора. Так, среди дру­гих Платон и Аристотель, полагая необходимость и не­изменность бога, тем не менее полагают моральную свободу и нашу способность выбора; ибо они хорошо знают и могут понять, каким образом могут совместно существовать эта необходимость и эта свобода. Однако

167

некоторые истинные отцы и пастыри народов отрица­ют это положение и другие, подобные им, может быть для того, чтобы не дать повода преступникам и совра­тителям, врагам гражданственности и общей пользы выводить вредные заключения, злоупотребляя просто­той и невежеством тех, которые с трудом могут понять истину и скорее всего склонны к злу. Они легко прос­тят нам употребление истинных предложений, из ко­торых мы не хотим извлечь ничего иного, кроме исти­ны относительно природы и превосходства творца ее; и они излагаются нами не простому народу, а только мудрецам, которые способны понять наши рассужде­ния. Вот почему теологи, не менее ученые, чем благо­честивые, никогда не осуждали свободы философов, а истинные, вежливые и благонравные философы всегда благоприятствовали религии; ибо и те и другие знают, что вера требуется для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы, а доказательства— для созерцающих истину, которые умеют управлять собой и другими [...].

Филотей. [...] Поскольку Вселенная бесконечна и неподвижна, не нужно искать ее двигателя, [.г.] Бес­конечные миры, содержащиеся в ней, каковы земли, огни и другие виды тел, называемые звездами, все дви­жутся вследствие внутреннего начала, которое есть их собственная душа [...], и вследствие этого напрасно разыскивать их внешний двигатель. [...] Эти мировые тела движутся в эфирной области, не прикрепленные или пригвожденные к какому-либо телу в большей степени, чем прикреплена эта земля, которая есть од­но из этих тел; а о ней мы доказываем, что она дви­жется несколькими способами вокруг своего собствен­ного центра и солнца вследствие внутреннего жизнен­ного инстинкта [...].

ДИАЛОГ ВТОРОЙ

[...] Филотей. [...] Существует бесконечное, то есть безмерная эфирная область, в которой находятся бес­численные и бесконечные тела вроде земли, луны, солнца, называемые нами мирами, и которые состоят

168

из полного и пустого; ибо этот дух, этот воздух, этот эфир не только находится вокруг этих тел, но и про­никает внутрь всех тел, имеется внутри каждой вещи

[...] Тяжестью мы называем стремление частей к це­лому и стремление движущегося к своему месту [...].

[...] Существуют бесконечные земли, бесконечные солнца и бесконечный эфир, или, говоря словами Де­мокрита и Эпикура, существуют бесконечные полное и пустое, одно внедренное в другое... Если, следова­тельно, эта земля вечна и непрерывно существует, то она такова не потому, что состоит из тех же самых частей и тех же самых индивидуумов (атомов), а лишь потому, что в ней происходит постоянная смена час­тей, из которых одни отделяются, а другие заменяют их место; таким образом, сохраняя ту же самую душу и ум, тело постоянно меняется и возобновляет свои части. Это видно также и на животных, которые сохра­няют себя только таким образом, что принимают пищу и выделяют экскременты [...]. Мы непрерывно меняем­ся, и это влечет за собою то, что к нам постоянно при­текают новые атомы и что из нас истекают принятые уже раньше.

[...] Утверждение, что Вселенная находит свои пре­делы там, где прекращается действие наших чувств, противоречит всякому разуму, ибо чувственное вос­приятие является причиной того, что мы заключаем о присутствии тел; но его отсутствие, которое может быть следствием слабости наших чувств, а не отсутст­вия чувственного объекта, недостаточно для того, что­бы дать повод хотя бы для малейшего подозрения в том, что тела не существуют. Ибо если бы истина за­висела от подобной чувственности, то все тела должны были быть такими и столь же близкими к нам и друг к другу, 'какими они нам кажутся. Но наша способ­ность суждения показывает нам, что некоторые звезды нам кажутся меньшими на небе, и мы их относим к звездам четвертой и пятой величины, хотя они на са­мом деле гораздо крупнее тех звезд, которые мы от­носим ко второй или первой величине. Чувство не

169

способно оценить взаимоотношение между громадными расстояниями [...].

Элыгин. [...] Вы хотите сказать, что нет надобности принимать существование духовного тела за предела­ми восьмой или девятой сферы, но что тот же самый воздух, который окружает землю, луну и солнце, со­держа их, распространяется до бесконечности и охва­тывает другие бесконечные созвездия и жизненные'су­щества; что этот воздух является общим универсаль­ным местом, бесконечное и обширное лоно которого содержит в себе всю бесконечную Вселенную, подобно тому как видимое нами пространство содержит громад­ные и многочисленные светила [...].

Филотей. [...] Мир является одушевленным телом, в нем имеются бесконечная двигательная сила и бес­конечные предметы, на которые направлена эта сила, которые существуют дискретно, как мы это объясни­ли; ибо целое непрерывное неподвижно; в нем нет ни кругового движения, для которого необходим центр, ни прямолинейного движения, которое направлялось бы от одной точки к другой, так как в нем нет ни сере­дины, ни конца [...].

ДИАЛОГ ТРЕТИЙ

[...] Филотей. [...] Кто понял движение этой мировой звезды, на которой мы обитаем, которая, не будучи прикреплена ни к какой орбите, вследствие внутрен­него принципа, собственной души и своей собственной природы пробегает обширное поле вокруг солнца или вращается вокруг своего собственного центра, тот осво­бодится от [...] заблуждения. Пред ним откроются врата понимания истинных принципов естественных вещей, и он будет шагать гигантскими шагами по пути ис­тины. [...]

Покоя нет — все движется, вращаясь,

На небе иль под небом обретаясь.

И всякой вещи свойственно движенье...

Так море бурное колеблется волненьем,

То опускаясь вниз, то вверх идя горой,

Но остается все ж самим собой.

Один и тот же вихрь своим вращеньем

Всех наделяет тою же судьбой.

170

[...] Не противоречит разуму также, чтобы вокруг этого солнца кружились еще другие земли, которые незаметны для нас или вследствие большой отдален­ности их, или вследствие их небольшой величины, или вследствие отсутствия у них больших водных поверх­ностей, или же вследствие того, что эти поверхности не могут быть обращены одновременно к нам и проти­воположно к солнцу, в каком случае солнечные лучи, отражаясь как бы в кристальном зеркале, сделали бы их видимыми для нас. [...]

Буркий. Другие миры, следовательно, так же оби­таемы, как и этот?

Фракасторий. Если не так и не лучше, то во всяком случае не меньше и не хуже. Ибо разумному и живо­му уму невозможно вообразить себе, чтобы все эти бесчисленные миры, которые столь же великолепны, как наш, или даже лучше его, были лишены обитате­лей, подобных нашим или даже лучших; эти миры суть солнца или же тела, которым солнце посылает свои божественные и живительные лучи [...].

[...] Миры составлены из противоположностей, и од­ни противоположности, вроде земель и вод, живут и питаются другими противоположностями, а именно солнцами и огнями. Это, думаю, подразумевал тот муд­рец, который говорил, что бог творит согласие среди возвышенных противоположностей, и другой мудрец, который говорил, что все существует благодаря спору согласных между собой и любви спорящих⁴.

Буркий. Подобного рода утверждениями вы хотите перевернуть мир вверх дном.

Фракасторий. Тебе кажется, что было бы плохо, если бы кто-нибудь захотел перевернуть вверх дном перевернутый мир?

Буркий. Так вы желаете считать тщетными все эти усилия, труды, написанные в поте лица трактаты «о физических вопросах», «о небе и мирах», относитель­но которых ломали себе голову столько великих ком­ментаторов, толкователей, глоссаторов, составителей компендиев и сумм, схолиастов, переводчиков, соста­вителей вопросов и теорем, на которых построили свои

171

основы глубокие, тонкие, златоустые, великие, непобе­димые, неопровержимые, ангельские, серафические, хе­рувимские и божественные ученые? ⁵

[...] Вы думаете, что Платон — невежда и Аристо­тель — осёл и что их последователи — глупцы, дураки и фанатики?

Фракасторий. Я не говорю, что эти жеребцы, а те ослы, что эти малые, а те большие обезьяны, что вы приписываете мне; но, как я вам говорил сначала, я их считаю героями земли. Однако я не хочу им верить без доказательств и соглашаться с их положениями, неверность которых доказана ясно и отчетливо, как вы могли сами убедиться, если только вы не слепы и не глухи.

Буркии. Но кто же будет судьей?

Фракасторий. Каждый регулированный опыт и жи­вое суждение, каждая порядочная и менее упрямая личность [...].

ДИАЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ

[...] Филотей. [...] Если одно тело имеет более родст­венную природу с [...] камнем и более соответствует его стремлению к самосохранению, то он решится спус­титься к нему кратчайшим путем. Ибо основным мо­тивом является не собственная сфера и не собствен­ный состав, а стремление к самосохранению [...].

Внутренний основной импульс происходит не от отношений, которые тело имеет к определенному мес­ту, определенной точке и своей сфере, но от естествен­ного импульса искать то место, где оно может лучше и легче сохранить себя и поддержать свое настоящее существование; ибо к этому одному стремятся все есте­ственные вещи, каким бы неблагородным ни было это стремление [...].

ДИАЛОГ ПЯТЫЙ

[...] Филотей. [...] Тяжесть или легкость суть не что иное, как стремление частей тел к собственному месту, содержащему и сохраняющему их, где бы оно ни бы-

172

ло, и что они перемещаются не вследствие различий в местоположении, но вследствие стремления к самосо­хранению, каковое в качестве внутреннего принципа толкает каждую вещь и ведет ее, если нет внешних препятствий, туда, где она лучше всего избегает про­тивоположного и присоединяется к подходящему.

[...] Если, таким образом, тяжесть или легкость есть стремление к сохраняющему месту и бегство от про­тивоположного, то ничто, помещенное в своем месте, не бывает тяжелым или легким; также ничто, удален­ное от своего сохраняющего места или от противопо­ложного ему, не становится тяжелым или легким до тех пор, пока не почувствует пользы от одного или отвращения к другому [...].

Вы видите еще, что не противоречит разуму наша философия, которая все сводит к одному принципу и к одной цели и заставляет совпадать противоположно­сти таким образом, что существует общий носитель обеих [...].

[...] На этих мирах обитают живые существа, кото­рые возделывают их, сами же эти миры — самые пер­вые и наиболее божественные живые существа Все­ленной; и каждый из них точно так же составлен из четырех элементов, как и тот мир, в котором мы на­ходимся, с тем только отличием, что в одних преобла­дает одно активное качество, в других же — другое, почему одни чувствительны к воде, другие же к огню. Кроме четырех элементов, из которых составлены ми­ры, существует еще эфирная область [...], безмерная, в которой все движется, живет и прозябает. Этот эфир содержит всякую вещь и проникает в нее [...], он назы­вается обычно воздухом, который есть этот пар вокруг вод и внутри земли, заключенный между высочайши­ми горами, способный образовать густые тучи и бур­ные южные и северные ветры. Поскольку же он чист и не составляет части сложного, но есть то место, в ко­тором содержатся и движутся мировые тела, он назы­вается эфиром в собственном смысле слова (стр. 295— 442).

173

ДОКУМЕНТЫ ВЕНЕЦИАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

ТРЕТИЙ ДОПРОС ДЖОРДАНО БРУНО 2 ИЮНЯ 1592 г.

[...] Добавил к вопросу: — Предметом всех этих книг^в, говоря вообще, являются предметы философии, — раз­личные соответственно названию каждой отдельной книги, как это можно видеть из них. Во всех этих книгах я давал опреде­ления философским образом, в соответствии с принципами и с естественным светом, не выдвигая на первый план положения, которых надо придерживаться соответственно требованиям веры.

Я убежден, что в этих книгах не найдется таких мнений, на основании которых можно было бы заключить, что моим намерением было скорее опровергнуть религию, чем возвели­чить философию, хотя я объяснял в них много враждебных вере взглядов, основанных на моем естественном свете.

Спрошенный: — Преподавал ли, признавал и обсуждал публично или частным образом в своих чтениях в различных городах, как сообщил в других своих показаниях, положения, противоречащие и враждебные католической вере и установ­лениям святой римской церкви?

Ответил: — Непосредственно я не учил тому, что проти­воречит христианской религии, хотя косвенным образом высту­пал против, как полагали в Париже, где мне [...] было признано допустимым защищать их, [тезисы], согласно естественным на­чалам, но так, чтобы они не противоречили истине, согласно свету веры. На основании этого было разрешено излагать и объяснять книги Платона и Аристотеля, которые .косвенно про­тиворечат вере, но гораздо больше, чем положения, выставлен­ные мною и защищавшиеся философским образом.

Со всеми этими тезисами можно ознакомиться на основании того, что напечатано в последних моих латинских книгах, из­данных во Франкфурте под заглавиями: «О минимуме», «О мо­наде», «О безмерном и бесчисленном» и частично—ч«0 построе­нии образов». По каждой из этих книг можно ознакомиться с взглядами, которых я придерживаюсь.

В целом мои взгляды следующие. Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества бежества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, другой и другие бесконечные миры, создало конечный мир.

Итак, я провозглашаю существование бесчисленных отдель­ных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным Луне, другим планетам, дру­гим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Все­ленную в бесконечном пространстве. Это называется бесконеч­ной Вселенной, в которой находятся бесчисленные миры. Таким образом, есть двоякого рода бесконечность — бесконечная вели-

174

чина Вселенной и бесконечное множество миров, и отсюда кос­венным образом вытекает отрицание истины, основанной на вере.

Далее, в этой Вселенной я предполагаю универсальное про­видение, в силу которого все существующее живет, развивается, движется и достигает своего совершенства.

Я толкую его двумя способами. Первый способ — сравнение с душой в теле; она — вся во всем и вся в каждой любой части. Это, как я называю, есть природа, тень и след божества.

Другой способ толкования — непостижимый образ, посред­ством которого бог, по сущности своей, присутствию и могу­ществу, существует во всем и над всем не как часть, не как душа, но необъяснимым образом.

Далее, я полагаю, вместе с богословами и величайшими философами, что в божестве все его атрибуты составляют одно и то же. Я принимаю три атрибута: могущество, мудрость и благость, иначе говоря, — ум, интеллект и любовь, ^благодаря которым вещи имеют, во-первых, существование (действие ра­зума) , далее — упорядоченное и обособленное существование (действие интеллекта) и, в-третьих, согласие и симметрию (действие любви). Я полагаю, что оно находится во всем и над всем. Подобно тому как ни одна вещь не может существовать без того, чтобы не быть причастной бытия, а бытие не может существовать без сущности и ни один предмет не может быть прекрасным без присутствия красоты, точно так же ни одна вещь не может быть обособлена от божественного присутст­вия.

[..·.] Что же касается духа божия в третьем .лице, то я не мог понять его в согласии с тем, как в него надлежит веровать, но принимал согласно пифагорейскому взгляду, находящемуся в соответствии с тем, как понимал его Соломон. А именно, я толкую его как душу Вселенной, или присутствующую во Вселенной, как сказано в Премудрости Соломона: «Дух госпо­день наполнил круг земной и то, что объемлет все». Это согла­суется с пифагорейским учением [...].

От этого духа, называемого жизнью Вселенной, происходит, далее, согласно моей философии, жизнь и душа всякой вещи, которая имеет душу и жизнь, которая поэтому, как я полагаю, бессмертна, подобно тому как бессмертны по своей субстанции все тела, ибо смерть есть не что иное, как разъединение и со­единение. Это учение изложено, по-видимому, в Екклезиасте, там, где говорится: «Нет ничего нового под солнцем. Что такое то, что есть? — То, что было.:.» (стр. 342—344).

ЧЕТВЕРТЫЙ ДОПРОС ДЖОРДАНО БРУНО 2 ИЮНЯ 1592 г.

[...] Ему сказано:— Убеждены ли вы в том, что души бессмертны и fie переходят из одного тела в другое, как, по имеющимся сведениям, вы говорили?

175

Ответил:—Я держался и держусь мнения, что души бес­смертны, представляют собой подлинные существа, самостоя­тельные субстанции, т. е. интеллектуальные души. Говоря по-католически, они не переходят из одного тела в другое, но идут в рай, чистилище или ад. Однако я обдумывал это учение с точки зрения философии и защищал тот взгляд, что если ду­ша может существовать без тела или находиться в одном теле, то она может находиться в другом теле так же, как в этом, и переходить из одного тела в другое. Если это неверно, то, во всяком случае, весьма правдоподобно и соответствует взгляду Пифагора (стр. 350).

ПЯТЫЙ ДОПРОС ДЖОРДАНО БРУНО 3 ИЮНЯ 1592 г.

[...] Спрошенный: — Держался ли обвиняемый некото­рого мнения относительно сотворения души и происхождения людей? Какого именно?

Ответил: — В этом частном вопросе я держался того взгляда, который соответствует католической вере.

Ему сказано: — Не припоминаете ли вы, что говорили, думали или верили, будто люди рождаются в разврате, как все остальные животные, и что это состояние началось еще со вре­мени потопа?

Ответил: — Я полагаю, что таково мнение Лукреция. Я читал об этом взгляде и слышал, как его излагают, но не выдавал за свой собственный взгляд, не держался его и не при­знавал. Когда же я обсуждал этот взгляд в своих чтениях, то излагал мнение Лукреция, Эпикура и подобных им. Это мнение не согласуется с моей философией и не может быть выведено из ее оснований и заключений, как в этом легко может убе­диться тот, кто читал ее. [...]

Спрошенный: — Думал ли и говорил, будто деятель­ность мира управляется судьбой, отрицая провидение божье?

Ответил: — Этого нельзя найти в моих словах, ни тем
менее в моих книгах. Я не говорил и не писал, будто деятель­
ность мира управляется судьбой, а не провидением божьим.
Вы найдете, наоборот, в моих книгах взгляд, что я признаю
провидение и свободную волю. Само собой разумеется, что при­
знание свободной воли несовместимо с признанием судьбы⁷
(стр. 359-360). ^У

БЁМЕ

Якоб Бёме (1575—1624) — немецкий философ, мистический пантеист. Родился в зажиточной крестьянской семье. По про­фессии сапожник. Систематического образования не получил. Написал по-немецки ряд философских произведений, среди них t Аврора, или Утренняя ааря в восхождении...» (1612), «Теософ-

m

ские вопросы» (1624), «О трех принципах божественной сущ­ности» (впервые издано в 1660 г.).