3. Что понимается под органической политической культурой?
4. Назовите основные ее принципы, ценности и установки.
5. При каких условиях демократия способна выжить в незападном мире?
6. Какое значение имеет расширение демократии для геополитического развития современного мира?
12. ЗАПАД В НОВОЙ КОНФИГУРАЦИИ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ
12.1. Что такое двухполюсный миропорядок?
В целом вторую половину ХХ столетия в международно-политическом плане условно можно разделить на два крупных периода: двухполюсного миропорядка, или холодной войны (вторая половина 40-х–70-е годы) и утверждения нового многополюсного миропорядка после окончания холодной войны (80–90-е годы).
Как выше отмечалось, вторая половина ХХ в. ознаменовалась тенденциями и процессами, которые в совокупности привели к окончательному завершению господства евроцентристского мира. На протяжении всего послевоенного периода они вносили существенные изменения в характер как самого международного сообщества, так и взаимоотношений между отдельными государствами.
В евроцентристском раскладе геополитических сил основополагающие вопросы международной политики по сути дела решались «концертом» нескольких великих держав Европы. Примерно с испано-американской войны 1898 г. в число этих держав вошли США, а в период между двумя мировыми войнами — Япония. Первая мировая война изменила характер системы баланса сил. В ходе и по окончании войны европейцы вынуждены были признать де-факто законность притязаний США и Японии на роль великих держав и вершителей судеб современного мира. Кардинальные изменения в расклад европейских и мировых сил были внесены постепенным восхождением в 30-х годах Советского Союза.
Особенно далеко идущие изменения в эту систему были внесены второй мировой войной. Мир разделился на две противоборствующие общественно-политические системы — капитализм и социализм. Установилась двухполюсная структура международных отношений в виде противостояния двух военно-политических блоков — НАТО и Варшавского пакта во главе с США и СССР соответственно. О сущности этого конфликта более подробно говорилось выше. Практическим воплощением этого конфликта стала холодная война между СССР и США, Востоком и Западом. Она привела к окончательному расколу Европы и мира в целом на две противоположные системы. Наиболее наглядными результатами холодной войны стали сначала раскол Германии на два государства — Федеративную Республику Германии (ФРГ) и Германскую Демократическую Республику (ГДР)— и Корейская война 1950–1953 гг., которая также привела к образованию на Корейском полуострове двух враждебных друг другу государств — Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) на севере и Республики Корея на юге. В результате начавшейся в 50-х годах национально-освободительной войны против французских колонизаторов Вьетнам тоже оказался разделенным на два государства.
Холодная война характеризовалась усилением недоверия между великими державами, форсированием гонки вооружений, созданием военных блоков, использованием силы или угрозы ее применения в международных отношениях, отказом от регулирования спорных вопросов путем переговоров и т.д. Конфронтационность в отношениях друг с другом обеспечивала как СССР, так и США основу глобальной внешнеполитической стратегии. Такое положение держало в постоянном напряжении весь мир, который был разделен на сферы интересов двух сверхдержав. В этой игре войны и конфликты в любом регионе земного шара рассматривались как составная часть глобальной борьбы двух сторон друг против друга. В их глазах каждая из таких войн (или конфликтов) имела значимость не только и не столько с точки зрения решения той или иной конкретной проблемы, сколько с точки зрения выигрыша или проигрыша Востока или Запада. Любой выигрыш одной из сторон в каком-либо регионе планеты или отдельно взятой стране рассматривался как проигрыш другой стороны и наоборот.
Главными движущими факторами поведения обеих сверхдержав и блоков были взаимный страх и озабоченность своей безопасностью. Соответственно в центре внимания и той и другой стороны стояло стремление к наращиванию военной мощи. В итоге сформировалась двухполюсная иерархическая структура мирового сообщества, в которой две супердержавы занимали вершину пирамиды, за ними шли великие державы, далее страны, менее значимые по весу и влиянию в решении международных проблем.
Однако мировые реальности в целом не укладывались в прокрустово ложе двухполюсного миропорядка. Немаловажное значение имели развернувшиеся после второй мировой войны процессы распада колониальных империй и образование множества новых независимых государств, которые придерживались разных идеологических и политических ориентаций. Более того, мир, как выше отмечалось, оказался разделенным на три разных мира — капиталистический, социалистический и развивающийся, которые отличались друг от друга по степени экономического развития, образу жизни, мировоззрения.
Заметные трещины в фундаменте двухполюсного миропорядка появились уже в конце 50-х годов после ухудшения, а затем и разрыва советско-китайских отношений. С данной точки зрения большое значение имело вступление на арену мировой политики движения неприсоединения, внесшего существенный вклад в укрепление мира и добрососедских отношений между государствами.
Немаловажные поправки в двухполюсную схему были внесены постепенным превращением Японии и ФРГ в могущественные экономические державы, Китая в ядерную державу, а также восхождением ОПЕК — организации нефтедобывающих стран, которые поставили своей целью освободиться от экономического диктата индустриально развитых стран.
Двухполюсность подрывалась с возрождением национализма. В Европе генерал Ш. де Голль, успешно использовав идею величия Франции, сумел значительно укрепить самостоятельность свой страны в рамках западного союза. В середине 60-х годов Франция вышла из военной организации НАТО, а американские войска покинули ее территорию.
На Востоке же Китай порвал с Советским Союзом и стал проводить курс, полностью независимый от Москвы. С этой точки зрения немаловажное значение имело также образование Европейского экономического сообщества (ЕЭС), которое постепенно превращалось в самостоятельный центр принятия экономических и политических решений.
Брешь в идеологию двухполюсного миропорядка внесло осознание противостояния между Югом и Севером. Не случайно выступление министра обороны США Р.Макнамары 18 мая 1966 г., в котором говорилось о глобальном расколе мира между развитыми и развивающимися странами, между Севером и Югом, привело тогдашнего президента США Л.Джонсона в бешенство. Характерно, что Макнамара обосновывал необходимость «создания структуры мира ( peace ), которая включила бы развивающиеся страны, союзников Америки и коммунистические государства».
Шестидневная война ослабила роль ООН на Ближнем Востоке. Последовавшие друг за другом кризисы в Доминиканской Республике, на Ближнем Востоке, в Чехословакии, войны во Вьетнаме и Йемене, гражданская война в Биафре показали, что сдержанность государств в отношениях друг с другом — весьма относительная вещь. Одновременно стала давать сбои мировая валютная система, что в конечном итоге привело к отмене Бреттон-Вудской системы и золотого стандарта. На внешнюю политику супердержав все большее влияние оказывали такие факторы, как постепенное приглушение биполярного конфликта, растущая гетерогенность мира, охваченного неподдающимися контролю конфликтами, приобретение как бы второго дыхания принципом национального суверенитета и т.д.
Важным фактором, способствовавшим «разжижению» двухполюсности, можно назвать, в частности, постоянное взаимное «истощение» СССР и США в непрекращающихся фронтальных военном, экономическом, политическом и идеологическом противостояниях. Непрерывное наращивание военных потенциалов сверхдержав вело к замедлению темпов их экономического роста, стагнации научно-технического прогресса в гражданских областях и т.д.
Одновременно имела место тенденция к возрастанию экономического и военного потенциалов, а также международного политического веса союзников СССР и США и ряда «нейтральных» стран. К тому же в реальностях достигнутого к 70-м годам ядерно-стратегического паритета две сверхдержавы вынуждены были отказаться от тотального противоборства и строить отношения, в которых элементы соперничества органически сочетаются с элементами сотрудничества, особенно в сфере обеспечения военной безопасности.
На внешнюю политику сверхдержав все большее влияние оказывали растущее многообразие мира, охваченного неподдающимися контролю конфликтами, приобретение второго дыхания принципом национального суверенитета и другие процессы. Учитывая эти реальности, Г.Киссинджер в книге «Трудное партнерство» снова вернулся к теории баланса сил. Его воззрения имели тем большую значимость, что при президенте Р.Никсоне он стал государственным секретарем и сыграл заметную роль в разработке и реализации внешнеполитического курса Вашингтона. Киссинджер, в частности, утверждал, что все более доминирующие позиции в мире занимают пять великих держав — США, Советский Союз, Западная Европа, Китай и Япония. Исходя из этого он призывал построить мировой баланс государств по модели европейского баланса, существовавшего до первой мировой войны.
Новая дипломатия, сформулированная Киссинджером, предусматривала возвращение ведущих участников мировой политики к отношениям, учитывающим взаимопереплетающиеся интересы. Несовместимые позиции по одним вопросам не должны были мешать достижению временных соглашений по другим вопросам. Внутриполитические неурядицы не должны приводить к международной нестабильности и, что еще важнее, снова должна установиться «международная иерархия: дипломатия снова должна стать достоянием великих держав». Предполагалось, что мелкие страны найдут стабильность в самом этом равновесии сил. Изменения в международной системе должны быть результатом дипломатической игры, а не войн или внутренних восстаний. Естественно, при этом отнюдь не забывали и об интересах США, которым Киссинджер отводил роль главного арбитра в международных спорах. Но при всем том оставалось фактом, что основополагающие вопросы мировой политики продолжали решаться в рамках двухполюсного миропорядка.
12.2. Распад СССР и его последствия для остального мира
В 80–90-х годах эпицентром широкомасштабных событий и процессов, имеющих всемирно-историческое значение, стали Восточная Европа и СССР. Речь идет об антитоталитарных революциях в восточноевропейских социалистических странах и распаде Советского Союза и советского военно-политического блока. Эти события по времени совпали с началом качественных изменений не только в геостратегической структуре, сложившейся в послевоенные десятилетия, но также в общественно-политической жизни развитой зоны мира.
Можно сказать, что распад СССР стал одновременно и последним мощным стимулом, и следствием процессов и явлений, приведших к таким изменениям. Радикальное изменение геополитической ситуации во всепланетарных масштабах произошло практически без единого выстрела. Самым впечатляющим его следствием стал конец холодной войны и состояния фронтальной системной конфронтации двух мощных военно-политических блоков.
Но возникает вопрос: какая из сторон и какие именно факторы сыграли в этом решающую роль? Данный вопрос весьма сложный — на него нельзя дать однозначный ответ. В отечественных и зарубежных материалах СМИ и публицистической литературе в настоящее время преобладает тезис, согласно которому Америка и возглавляемый ею свободный мир одержали сокрушительную победу в холодной войне над могущественным противником в лице советской тоталитарной империи. Для правильного понимания тенденций развития постбиполярного мира этот тезис нуждается в немаловажных оговорках, поскольку реальное положение значительно сложнее. Нельзя отрицать, что Америка и Запад в целом вышли победителями в историческом соревновании с СССР и коммунистической системой. Но тем не менее попытаемся разобраться в этом вопросе.
Большую значимость с рассматриваемой точки зрения приобретает наблюдавшаяся с середины 70-х годов тенденция к пересмотру роли государства в экономической и социальной сферах почти во всех индустриально развитых странах. Это объясняется тем, что конец 70-х–начало 80-х годов стали тем рубежом, когда система государственного вмешательства в том виде, в каком она утвердилась и функционировала на Западе в течение всего XX в., достигла своего апогея и, в определенных аспектах исчерпав себя, очутилась в глубочайшем кризисе.
Показателем этого явилась так называемая неоконсервативная волна 70–80-х годов, в ходе которой левые политические партии и движения были отодвинуты на задний план и во многих странах победу одержали правые и консервативные силы. Центральное место в их программах занимали установки на сокращение роли государства в экономике, децентрализацию, разгосударствление, денационализацию, приватизацию, возрождение частной инициативы, конкуренции, рыночных принципов в экономической и социальной сферах. Лозунгом дня стала формула «меньше — это лучше». Защита прав человека приобрела статус одной из основополагающих проблем государственной и международной политики.
Приход в 1980 г. к власти в США Р.Рейгана и его выбор на второй срок в 1984 г., победа три раза подряд консервативной партии во главе с М.Тэтчер в Великобритании, результаты парламентских и местных выборов в ФРГ, Италии, Франции показали, что идеи и лозунги, выдвигавшиеся этими силами, оказались созвучными настроениям довольно широких слоев населения, что речь идет о глубоком, не ограниченном национальными рамками явлении. Эти идеи и лозунги рано или поздно были подхвачены, по сути дела, всеми остальными ведущими социально-политическими силами, в том числе социал-демократическими и социалистическими партиями. Показательно, что в 80–90-х годах социал-демократические партии, находившиеся у власти, осуществляли фактически неоконсервативную экономическую политику денационализации, разгосударствления, децентрализации.
Кризис государственной централизовано-плановой экономики СССР и других социалистических стран стал одним из проявлений кризиса левизны вообще, охватившего все страны и регионы современного мира. Последние два–три десятилетия характеризовались неуклонным падением влияния левых движений и партий, в особенности коммунистов, в политической жизни развитых капиталистических стран. Среди факторов, оказавших негативное влияние на этот процесс, по-видимому, немалую роль сыграла ставшая к тому времени очевидной неудача социалистического эксперимента в СССР и других странах этого лагеря.
В 30-е годы успехи СССР в ликвидации безработицы и нищеты, введение социального законодательства, решение производственных задач на фоне экономического кризиса на Западе производили огромное впечатление на трудящихся. Однако в 70-е годы лозунги планирования, обобществления, централизации утратили привлекательность в свете очевидных трудностей, возникших в ходе строительства социализма. Напомним в данной связи, что так называемый реальный социализм во всех его национальных формах представлял собой воплощение в жизнь основополагающих идей и принципов левого полюса идейно-политического спектра, доведенных, так сказать, до логического конца. Если в либерально-демократических странах Запада они были довольно успешно уравновешены под влиянием консервативных и либеральных социально-политических сил, то в СССР и других социалистических странах, наоборот, прилагались все силы для того, чтобы «очистить» их от ненужных, «чуждых» напластований и свести к некому единому «изму» в лице марксизма-ленинизма.
В результате на Западе утвердилась смешанная экономика, органически сочетающая в себе различные элементы левизны, консерватизма и либерализма. В силу этого она приобрела открытость, гибкость и способность приспосабливаться к разным условиям. В странах же восточного блока левый проект был реализован в «чистом» виде. Сама логика утверждения и сохранения этой «чистоты» диктовала постоянный крен в сторону централизации и огосударствления системы, ее унификации и закрытия. Поэтому естественно, что на рубеже 70–80-х годов, когда левизна и ее детище — система государственного вмешательства на Западе — достигли предела своего развития и очутились в кризисе, на повестку дня встал вопрос об их ревизии и приспособлении к новым условиям.
На Востоке же сама постановка вопроса о ревизии или изменении системы не могла не расшатать ее основополагающие принципы, поскольку любое изменение могло быть осуществлено лишь в направлении, обратном огосударствлению, централизации и планированию. А последовательное движение в этом направлении в конечном итоге должно было привести к открытости, плюрализму форм собственности и хозяйствования, децентрализации, разгосударствлению, приватизации, абсолютно несовместимым с самой природой тоталитарной, государственно-плановой экономики. Иначе говоря, если на Западе кризис предусматривал просто оздоровление, отсечение устаревших, изживших себя узлов, то на Востоке речь могла идти уже о нечто большем — если не о немедленном крахе, то во всяком случае о ползучей агонии.
Немаловажную роль в рассматриваемом контексте играла и природа советской политической системы, которая носила тоталитарный характер. По многим признакам она представляла собой по-своему совершенную конструкцию, где каждый кирпичик, каждый элемент был строго подогнан друг к другу. Но совершенство это было во многом иллюзорным и эфемерным. Стоило вынуть из нее только один единственный кирпичик, как она могла — что собственно и случилось — рухнуть в одночасье. Образно говоря, она не терпела возмущений как изнутри, так и извне. Идеальное состояние для ее нормальной жизнедеятельности и функционирования — это изолированность от внешних влияний.
Другими словами, опыт СССР и других социалистических стран показал, что тоталитарная система может существовать лишь в условиях более или менее полной экономической, политической и идеологической автаркии, т.е. фактической изоляции подавляющего большинства населения от процессов, разворачивающихся в остальном мире. Не случайно, что тоталитарная система переживала пору своего наивысшего восхождения именно в период, когда она достигла состояния более или менее полной закрытости. Это в целом 30–50-е и с некоторыми оговорками 60-егоды. Хотя надо иметь в виду, что в современном мире немыслимо полностью изолировать такую гигантскую страну, какой был СССР.
Далеко идущие последствия для судеб тоталитарной системы имела информационно-телекоммуникационная революция, которая начала развертываться во второй половине 70-х годов. Уже примерно со второй половины 60-х годов, несмотря на впечатляющие успехи, достигнутые страной в освоении космоса, достижении военно-стратегического равенства (или паритета) с США, начало все явственнее ощущаться, что главным препятствием на пути технологического и социально-экономического прорыва страны становится ее закрытость в отношении внешнего мира.
Информационно-телекоммуникационная революция с каждым годом увеличивала проницаемость государственных границ для потоков информации и идей. Глушение западных радиовещательных компаний становилось все более дорогостоящим и к тому же малоэффективным делом. Дальнейшее стремительное развитие радиотелекоммуникационных средств и множительных аппаратов неумолимо ставило под сомнение саму возможность сохранения в перспективе границ на замке. Становилось все более очевидным, что окостеневший и догматизированный марксизм-ленинизм не в состоянии сколько-нибудь серьезно сопротивляться мощному информационно-идеологическому наступлению Запада.
В результате на идеологическом и пропагандистском фронтах советская система начала сдавать одну позицию за другой. С подрывом идеологии оказалась подорванной и государствено-политическая система. Сначала военный разгром гитлеровской Германии, а теперь уже ставшая очевидной неудача социалистического эксперимента в СССР и других социалистических странах продемонстрировали, что тоталитаризм представляет собой тупиковый путь развития человечества.
Распад СССР, советского блока и социалистического содружества имели своим результатом конец разделения современного международного сообщества на три самостоятельных и нередко противостоящих друг другу мира. Развалилась сама идеолого-политическая ось двухполюсного миропорядка. Потеряло смысл само идеолого-политическое понятие «Запад». Япония и другие новые индустриальные страны АТР как бы снова «вернулись» в Азию и стали азиатскими государствами, способными строить свои отношения со всеми другими странами и регионами вне зависимости от тех или иных идеолого-политических соображений. Отпала также необходимость разделения мирового сообщества по идеолого-политическим или системным критериям на три отдельных мира.
12.3. Конец холодной войны
В сущности холодная война пришла к своему естественному концу в реальностях, которые сделали устаревшими основополагающие условия, ее породившие, когда изменилась геополитическая конфигурация сил, осознавших невозможность действовать по правилам и императивам холодной войны. Поэтому было бы не совсем корректно и легкомысленно рассуждать о том, что СССР сдался на милость своего противника в результате его военного устрашения. Как отмечал Р.Гартхоф, «холодная война была выиграна не предпринятым Р.Рейганом наращиванием вооружений, не выдвинутой им доктрины, как полагали некоторые». Победа «пришла к Западу, когда новое поколение советских руководителей поняло, насколько плоха их внутренняя система и что их внешняя политика провалилась».
Советский Союз, по сути дела, совершил самоубийство, вызванное внутренней несостоятельностью империи. По удачному выражению одного корреспондента газеты «Монд», падение берлинской стены — это «заочная победа капитализма над коммунизмом». Именно заочная, так как неизвестно, сколько еще потребовалось бы сил и ресурсов, если бы руководители самого Советского Союза, встав на путь реформирования, не подписали ей смертный приговор. Все великие империи и державы распадались не только и не столько в силу давления извне, сколько в силу нарастания их внутренней несостоятельности.
Очевидно, что «заслуга» в развязывании холодной войны после второй мировой войны принадлежит как США, так и СССР. Очевидно и то, что обе стороны внесли свой вклад и в завершение холодной войны. С этой точки зрения немаловажное значение имели осознание и учет обеими противоборствующими сторонами реальностей ядерно-космического века. Стало очевидно, что в этих реальностях сосуществование государств, прежде всего сверхдержав, означает не некую «передышку» в их борьбе за гегемонию, а состояние их совместного сосуществования, при котором параллели во всевозрастающей степени пересекаются, создавая между ними все большую взаимозависимость. Более того, эта взаимозависимость приобрела глобальный характер. Скажем, такие «традиционные» болезни, как холера, тиф и даже чума при принятии соответствующих мер можно было локализовать национально-государственными границами, а «чуму ХХ века» СПИД — нет. Радиация, убивающая безмолвно, также не знает национально-государственных границ или иных преград. Эти и другие феномены настоятельно требуют осознания сущностного единства человечества. Окончание холодной войны стало в некотором роде кульминационным пунктом того комплекса сдвигов, которые в мировом сообществе наметились уже с начала 60-х годов.
Важнейшим фактором, обусловившим такое развитие событий, явилось то, что ядерно-космический век, как и всякая другая историческая эпоха, также имеет специфические для него закономерности и тенденции. Их суть состоит в том, что соревнование и противоборство стран и народов сочетаются с нарастающей тенденцией к их взаимозависимости. Экономические, национальные или иные интересы всех без исключения народов оказались сплетенными в единый узел с общечеловеческими интересами.
Как выше указывалось, научно-технический прогресс послевоенных десятилетий имел своим результатом качественное изменение географических факторов бытования большинства стран и народов планеты. Он внес существенные поправки в традиционное понимание национально-государственной безопасности. Немаловажное значение имело осознание реальностей «закрытого» мира, к тому же нашпигованного ядерным оружием. По-видимому, ракетный кризис, разразившийся осенью 1962 г. между СССР и США после размещения на Кубе нашей страной своих ракет, можно считать поворотным пунктом в истории современного мира. Он способствовал осознанию обеими противоборствующими сторонами возможных катастрофических последствий применения ядерного оружия и необходимости предотвращения всемирной катастрофы. Поэтому с значительной долей уверенности можно сказать, что именно этот кризис положил начало тем процессам, которые стали известны под названием разрядки международной напряженности и в конечном счете привели к окончанию холодной войны.
12.4. Позиции руководства США в изменившихся геополитических реальностях
Конец холодной войны, совпавший, как выше говорилось, с окончанием евроцентристского мира, поставил на повестку дня вопрос о новой конфигурации геополитических сил, призванной заменить биполярную структуру мирового порядка.
Очевидно, что с распадом СССР — подрывом одного из полюсов двухполюсного мира — со всей настоятельностью выдвигается вопрос о том, какую именно форму примет конфигурация геополитических сил в мировом сообществе. Поскольку речь идет об уходе с авансцены одной из двух сверхдержав, то напрашивается вывод о единополярном мировом порядке, где в гордом одиночестве господствует одна единственная сверхдержава— США.
Однако нельзя забывать, что с окончанием холодной войны и биполярного миропорядка существенно меняется геополитический статус не только России, но и США, геополитический и геоэкономический контекст отношений этой страны с ведущими странами и регионами мира.
Привычные мерки, вполне нормальные для геополитических реальностей периода холодной войны, не подходят к новым условиям. И для России непригодны те мерки, которые применялись для единой империи, частью которой она была. Новые реальности требуют адекватного их содержанию и характеру нового осмысления, поисков новых ориентиров, установок, ориентаций. Каждому государству, в том числе и России, и США, придется искать место и роль, соответствующие их новому положению в мировом геополитическом пространстве, сформулировать новую повестку дня и новые цели, заново определить свои интересы в области национальной безопасности. Однако с сожалением приходится констатировать, что в создавшихся условиях как на Западе, так и на Востоке еще не выработали ориентиров, адекватных ситуации.
Обращает на себя внимание неоднозначность позиций политических руководителей, интеллектуальной элиты и внешнеполитического истеблишмента Америки по данному вопросу. С одной стороны, очевидно осознание этими кругами того, что в формирующемся многополюсном мировом порядке США уже не способны — да им это и не нужно — играть роль единственной сверхдержавы, призванной единолично определять положение в мире. Об этом свидетельствует, в частности, появление в 80-х годах целой серии работ, в которых в разных формах и аспектах обосновывался тезис об упадке влияния США на мировой арене как экономической, политической и военной сверхдержавы. Немалый интерес представляют работы Р.Мида, Д.Каллео, П.Кеннеди, в которых в той или иной форме обосновывается тезис об относительном упадке веса и влияния США в современном мире в пользу других стран и регионов, прежде всего Западной Европы, Японии и АТР в целом.
Осознание этих реальностей ощущается и во властных структурах, в том числе и в высших эшелонах власти в Вашингтоне. «Мы, американцы, — говорил, например, Л.Иглбергер вскоре после вступления на пост государственного секретаря США,— должны понять, что не можем продолжать стоять у руля мировых событий, как это делали до недавнего времени, — либо мобилизуя все ресурсы на решение какой-то проблемы, либо просто в силу уверенности, что мы являемся доминирующей нацией, по крайней мере в рамках Запада, и можем заказывать любую музыку».
Очевидно, что Соединенные Штаты при желании могут использовать свой первоклассный экономический, военный и политический потенциал для поддержания порядка и стабильности в мире, характеризующемся многообразием отличающихся друг от друга стран и народов. Однако для США проблема состоит в том, что они заняли статус сверхдержавы, не пройдя должных сроков школы великой военно-политической державы, способной сосуществовать и на равных взаимодействовать с другими великими державами. Поэтому Вашингтону весьма трудно учиться на уроках истории и делать адекватные создавшейся ситуации выводы. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что раздаются голоса, требующие принять срочные меры, чтобы закрепить за США лидирующие позиции и статус единственной сверхдержавы в единополярном мире. Так, бывший президент США Дж.Буш по мере распада СССР не переставал повторять, что «и сегодня в быстро меняющемся мире лидерство Америки незаменимо».
Многие американские политики и теоретики склонны видеть в создавшейся ситуации шанс на установление слегка подправленного варианта старого Рax Americana. Так, известный обозреватель Ч.Краутемер писал, например, в журнале «Форин афферс» об установлении единополярного мира и необходимости осознания Соединенными Штатами своей новой роли — навязывания миру собственного видения.
О популярности идеи миропорядка, руководимого Вашингтоном, свидетельствуют высказывания как лидеров нынешней американской администрации, так и конгресса США. Стоя на пороге нового столетия, утверждал, например, бывший государственный секретарь США У.Кристофер, дальновидная приверженность принципу американского лидерства и вовлеченности в мировые дела должна служить руководством внешней политики США. «Если мы не будем руководить, то никто не будет»,— утверждал он.
Еще более определенно эту мысль выразил бывший лидер республиканского большинства в сенате Р.Доул, который, в частности, сказал, что никогда раньше «Америка не была в таком одиночестве на вершине глобального лидерства».
12.5. Об идее американского века
С рассматриваемой точки зрения интерес представляют дискуссии относительно судеб и перспектив «американского века». Так, рассматривая Японию как наиболее вероятную соперницу США в борьбе за статус державы №1, К.Престовиц писал: «Американскому веку пришел конец. Самым крупным событием конца столетия является восхождение Японии в качестве великой супердержавы». Однако другой американский политолог С.Хантингтон привел массу доводов, которые опровергают возможность подобной альтернативы. По его мнению, анализ реального положения показывает обоснованность позиции не американца К.Престовица, а японца С.Сато, который писал: «Двадцатый век был американским веком. Двадцать первый век тоже будет американским веком».
Разумеется, для такого соблазна у американцев есть, на первый взгляд, веские и достаточные основания материального, идеологического, психологического и геополитического характера. Былой главный противник потерпел крах и пребывает на пепелище истории, а сама Америка, возглавив могущественную коалицию индустриально развитых стран в ходе операции «Буря в пустыне», утихомирила возмутителя спокойствия на Ближнем Востоке.
Но все же здесь не место анализировать пространные, порой не лишенные оснований аргументы и контраргументы С.Хантингтона и других приверженцев идеи американского века. С уходом в прошлое эры господства в биполярной структуре мирового порядка двух сверхдержав слабеет убеждение, что одна или две державы вообще способны руководить сложным, многообразным и полным проблем миром. К тому же, в сущности, ни XX век в целом, ни его вторая половина в строгом смысле слова не были американским веком.
Само выражение Pax Americana, пущенное в обиход газетным магнатом Г.Льюсом в разгар второй мировой войны, было скорее журналистской метафорой, нежели зеркальным отражением реального положения в послевоенном мире. Верно — Америка вышла из второй мировой войны самой могущественной экономической и военно-политической державой. Важнейшие составляющие и параметры этого могущества общеизвестны, поэтому здесь не будем их касаться. Но необходимо отметить, что если вообще говорить о Рax Americana как о сколько-нибудь реальном феномене, то его можно применять, причем с определенными оговорками, в отношении сравнительно короткого периода, охватывавшего примерно полтора–два десятилетия после второй мировой войны. Об американском веке в строгом смысле как о реальности можно было бы говорить лишь в том случае, если бы Америка действительно единолично вершила судьбы всех стран и народов земного шара.
На глобальном уровне США, как выше говорилось, приходилось считаться с существованием другой сверхдержавы, которая не допускала в зону своего влияния какого бы то ни было постороннего вмешательства. В этом плане Рax Americana по меньшей мере разделял пространство и власть с Рax Sovietica. Поэтому миропорядок и назывался биполярным, или двухполюсным.
Эти и множество других фактов свидетельствуют о том, что в последние десятилетия возможности США единолично контролировать события в мире все больше уменьшаются. Этот момент приобрел особую актуальность с окончанием холодной войны. Верно, Америка и поныне остается мощнейшей экономической и военно-политической державой мира, таковой она останется и в обозримом будущем. Касаясь вопроса о ее лидирующей роли, необходимо учесть следующее обстоятельство. Американская идея формировалась и реализовывалась в специфических условиях евроцентристского (или, точнее, евроамериканоцентристского) мира. Америка с самого начала была одновременно и результатом, и инструментом, и мощным стимулятором расширения и утверждения западной рационалистической цивилизации. Более того, как бы встав на ее острие, она вобрала в себя и довела до логического завершения важнейшие системообразующие компоненты, ценности, нормы и мировоззренческие установки этой цивилизации.
Не случайно, что для многих поколений людей во всех уголках земного шара Америка служила в качестве притягательного маяка, указывающего путь к освобождению от материальных тягот и политической несвободы. С самого начала она была задумана как «град на холме», призванный служить примером для подражания всем другим народам. Быстрые успехи в освоении громадного североамериканского континента, стремительное развитие передовой индустрии и сельского хозяйства, невиданное в истории повышение материального благосостояния большинства населения, быстрое достижение статуса мировой державы усиливали убеждение в особой судьбе Америки, отличной от судеб других стран и народов.
Сформировалась идея об особой миссии, «предназначении судьбы» (manifest destiny) Америки, главное содержание которой состояло в обещании свободы, демократии, материального достатка и т.д. не только самим американцам, но и представителям других народов в самых отдаленных уголках земного шара, если только они согласны принять американские ценности. Сама мысль о том, что Америка рано или поздно может разделить судьбу прежних великих держав и стать равной среди других наций, для нее была неприемлема.
В течение длительного времени Америка более или менее успешно выполняла эту миссию. Однако, как и всякая идея в форме то ли идеала, то ли миссии, американская идея также имеет свои периоды восхождения и апогея (или звездного часа), после прохождения которых она не может не клониться к закату. Таким звездным часом для нее стал период холодной войны.
В биполярном мире США приобрели значимость своего рода фирменного знака качества западного мира. Более того, в условиях непрекращавшейся военно-политической конфронтации, не раз достигавшей грани перехода в горячую войну, знаменитая статуя свободы в Нью-Йоркской гавани служила как бы символом свободного мира. Чем плотнее сгущались тучи холодной войны на небосклоне двухполюсного мира, тем ярче становилось сияние этого символа.
Следует отметить, что в реальностях широкомасштабных идеологического и системного конфликтов, ставших одними из осевых компонентов биполярности, американская идея и американская миссия приобрели новые параметры: почти все важнейшие их составляющие были переосмыслены и переориентированы через призму антисоветизма и антикоммунизма.
12.6. Действительно ли наступил единополярный миропорядок?
Как писал известный обозреватель Н.Орнстайн, «Победа, одержанная в холодной войне, означала, что движущее чувство цели, которое пронизывало американское общество и политику начиная с конца 40-х годов, внезапно исчезло, оставляя на своем месте вакуум и неопределенность». И действительно, в течение почти полувека антикоммунизм служил в качестве осевой установки не только во внешнеполитической стратегии Вашингтона, но и в сфере внутриполитической борьбы.
Антикоммунизм представлял собой нечто большее, чем просто ответную реакцию на угрозу извне. В глазах американцев он превратился в такую же многоплановую и системообразующую ценность, как, например, идея американской исключительности. Как ценность и установка антикоммунизм имел негативный аспект — в смысле противостояния общему врагу, и позитивный— в смысле утверждения собственно американских ценностей свободы и демократии, противопоставляемых ценностям коммунизма. Он служил стимулирующим, мобилизующим фактором консолидации.
Исчезновение же антикоммунизма лишило американцев одного из важнейших стимулов, формировавших чувство общей цели как в негативном, так и позитивных аспектах. Если Америка перестанет быть защитницей свободы в борьбе с тоталитаризмом, то что будет с идей американской миссии и особой ролью в мировой истории? Очевидно, что это затруднило для Америки достижение согласия среди ее союзников относительно общих целей, выявление стимулов к самодисциплине и т.д. Фактом остается то, что при отсутствии неудачной советской модели недостатки американской модели и самой американской идеи обнаруживаются с большей очевидностью.
Наметившиеся в идейно-политической и идеологической сферах неопределенность и дезориентированность часть американцев попытается компенсировать поисками нового достойного их «главного противника», способного заменить в этом качестве распавшийся Советский Союз. Какая именно страна или группа стран может или способна выдвинуться на такую роль? Для многих — это уже Япония. Не случайной, по-видимому, была антияпонская риторика ряда политических деятелей во время президентской предвыборной кампании 1992 г.— риторика, которая находила живой отклик среди значительной части населения США. Всвязи с этим интерес представляют материалы слушаний в сенате США в феврале 1997 г. на тему «Настоящие и будущие угрозы национальной безопасности Соединенных Штатов». На слушаниях выступили директор ЦРУ Дж.Тенет, директор военной разведки США П.Хьюз и руководитель бюро разведки и исследований госдепартамента Т.Гати.
Красной нитью в выступлениях участников прослеживалась мысль о многочисленных угрозах безопасности США, исходящих из различных регионов земного шара. Это угрозы, связанные: с продолжающейся трансформацией России и Китая; политикой Северной Кореи, Ирана и Ирака, якобы подрывающих стабильность международного сообщества; транснациональными проблемами, такими как терроризм, распространение оружия массового уничтожения; «горячими точками» на Ближнем Востоке, в Южной Азии, на Эгейском море и в других регионах; «гуманитарными катастрофами» типа гражданских войн, межэтнических конфликтов, эпидемий, голода и т.д.
Конец биполярного мира и исчезновение одного из сверхдержавных полюсов отнюдь не означает пришествия единополярного мира, управляемого одной единственной сверхдержавой в лице Соединенных Штатов. Как будет показано ниже, мы имеем дело фактически с исчезновением самого феномена сверхдержавности с мировой экономической и геополитической авансцены в традиционном его понимании. Можно сказать, что советская империя увлекла с собой в архив истории не только коммунистическую идею, но вместе с ней, возможно, и еще одну идею— идею Рax Americana.
В реальностях плюралистической всепланетарной цивилизации альтернативой двухполюсности и монополюсности не может стать и треугольная конфигурация геополитических сил, опирающаяся, как полагают многие аналитики, на три центра силы. Канцлер ФРГ Г.Коль как-то сказал: «Мы знаем, кто выиграет медали в экономической олимпиаде 2000 г., но мы не знаем, какие именно страны привезут домой золото, серебро и бронзу».
Но названное количество медалей отнюдь не означает, что некогда двухполюсный мир приобретает конфигурацию треугольника, образуемого тремя центрами экономической силы — США, Западной Европой и Японией. Экономические или иные противоречия и конфликты между этими центрами индустриального мира нельзя назвать новым явлением. Но с окончанием холодной войны они приобретают новые измерение и качество. Это обусловлено прежде всего формированием нового миропорядка на началах реального полицентризма, который качественно отличается от того «концерта» держав, который был характерен для XIX–начала ХХ в.
Сказанное не следует воспринимать как стремление преуменьшить действительный вес и влияние США в мировых делах в обозримой перспективе. От стратегии Вашингтона в значительной степени будут зависеть перспективы обеспечения мира и безопасности как на региональном, так и на глобальном уровне. Но все же США суждено стать не единственной, а одной из нескольких несущих опор нового миропорядка.
12.7. Европа как еще одна несущая конструкция нового миропорядка
По-видимому, в новых реальностях Америка, равно как и другие акторы на мировой арене, претендующие на великодержавность, в глобально-стратегическом плане столкнется не столько с военно-политическими, сколько с экономическими, социальными, научно-техническими вызовами. Симптоматично, что именно в этих сферах она нередко проигрывает гонки в состязании с наиболее динамичными акторами мирового сообщества. Здесь вряд ли надо приводить общеизвестные факты восхождения новых экономических гигантов, которые не только наступают на пятки американской экономике, но в ряде областей опережают ее. В области экономики и научно-технического прогресса вперед стремительно выходят ЕЭС, Германия, Япония, Китай.
Американская модель рыночной экономики оказывается для стран с органической социокультурной традицией менее привлекательной, чем западноевропейские модели (шведская, германская, французская и т.д.), для которых более сильны коммунитаристские, солидаристские, патерналистские элементы, бульшая роль государства в определении социальной и экономической стратегий. В сущности, как будет показано ниже, новая модель развития осуществляется в странах Восточной Азии, где государственное вмешательство настолько велико, что некоторые исследователи говорят об «управляемом» рынке.
Американской идее сегодня бросают вызов переживающая второе рождение европейская идея, японская модель, модель новых индустриальных стран, а также другие конкурирующие модели, оказывающие немалое влияние на характер взаимоотношений между различными региональными центрами экономической, социокультурной и политической мощи.
П. Валери как-то заметил, что Европа является всего лишь «маленьким мысом Азии». Не наступает ли время, когда эта вольная географическая метафора может стать реальным геополитическим фактором? Как показывают приводимые в данной работе материалы, на этот вопрос однозначно можно ответить отрицательно.
Как не без оснований отмечал бывший генеральный секретарь НАТО лорд Каррингтон, в период между битвой при Ватерлоо и началом первой мировой войны «Европа не только играла роль в мировой политике, но и сама в значительной степени олицетворяла эту мировую политику». И действительно, как указывалось выше, до второй мировой войны Европа являлась главным центром мировой политики. Но из второй мировой войны она вышла крайне ослабленной и в первые полтора— два послевоенных десятилетия ей была отведена роль своего рода поля противоборства между двумя сверхдержавами. Комментируя такое положение, польский историк О.Халецкий не без некоторого преувеличения писал в 1950 г., что история Европы завершилась и замещается отныне историей Атлантического сообщества.
Однако дальнейшее развитие событий показало, что для старого континента еще не наступил вечер. Наиболее дальновидные представители европейских народов выступили за единую Европу, объединенную для оптимальной реализации целей и чаяний всех ее наций и народов. «Единство Европы, — говорил в 1954г. К.Аденауэр, — было мечтой немногих. Оно стало надеждой для многих. Сегодня оно — необходимость для нас всех. Оно необходимо для нашей безопасности, для нашей свободы, для нашего существования как нации и как духовно-творческого содружества народов».
Нельзя забывать также то, что после второй мировой войны в силу известных причин образ Европы, сама европейская идея несколько потускнели. Если в конце XIX в. казалось, что Европа господствует над всем миром, то теперь, писал К.Ясперс в 1949г., «она отступила перед Америкой и Россией; от их политики зависит теперь судьба Европы — разве только Европа сумеет в последнюю минуту объединиться и окажется достаточно сильной, чтобы сохранять нейтралитет, когда разрушительные бури новой мировой войны разразятся над нашей планетой».
В этом контексте в послевоенное десятилетие много говорилось о том, что Европа уже потеряла самосознание, волю к сохранению своей идентичности, что Европа больна и ее болезнь носит «невротический» и, следовательно, «моральный» характер. Заговорили о «евросклерозе» и «европессимизме». Комментируя эти настроения, главный редактор журнала «Нойе гезелльшафт» Глотц писал в 1985 г., что если Европа в ближайшее время не соберется, «если технические и политико-экономические изменения 70-х годов не будут приняты во внимание, тогда понятие “Европа” утратит свое духовное содержание и Европа будет представлять собой только небольшой кусок земли на западной окраине Азии». При таком положении, говорил он, к пятидесятилетию Ялты Европа превратится в некий музей для американских, русских, японских и, возможно, даже китайских туристов.
Однако в том же году бывший министр внешних сношений Франции Р.Дюма опубликовал статью с характерным названием «Покончить с европессимизмом», в которой затрагивались некоторые политические и экономические проблемы Западной Европы. Он считает, что нет оснований для пессимистичекого взгляда на ее развитие, и обосновывает мысль о том, что нельзя считать США абсолютной моделью, поскольку «европейская модель мягкого реагирования» на возникающие проблемы имеет свои достоинства по сравнению с «американской грубостью и непредсказуемостью».
Об обоснованности позиции Р.Дюма свидетельствовало то, что уже в тот период зримо обозначились симптомы возрождения оптимистической веры европейцев в свое предназначение и судьбу, укрепления самостоятельности и все более настойчиво заявляющей о себе идентичности Европы. Сохраняя свой особый умонастрой и присущий ей дух, Европа играет важную роль в современном мире. Несмотря на очевидные различия между регионами, странами, народами Европы, их объединяет нечто общее — это прежде всего общность исторических судеб, системы ценностей, культурного наследия и т.д. Именно эти феномены, как справедливо подчеркивалось в книге «Метаморфозы Европы», «позволяют трактовать Европу как культурно-историческую общность с единым культурно-генетическим кодом, с характерным самоощущением и самопознанием европейцев». Парадокс состоит в том, что деятельность ЕС, с одной стороны, уменьшает масштабы суверенитета входящих в него национальных государств, а с другой стороны, делает этот суверенитет более прочным, поскольку формально-юридические ограничения, налагаемые им, компенсируются политическими аспектами, в частности установлением уз взаимной ответственности.
В период холодной войны, особенно в первые десятилетия после второй мировой войны, Западная Европа ценила США в качестве политического и военного противовеса Советскому Союзу, при этом отнюдь не желая превратиться в инструмент глобальной политики Вашингтона. Она выступала против глобализации деятельности НАТО, смешивания его интересов как регионального союза с интересами США как мировой сверхдержавы. В последние два–три десятилетия Европа по мере наращивания экономического и научно-технологического потенциала, а также расширения и углубления интеграционных процессов в ЕЭС приобретала все больший вес и независимость. Это особенно проявлялось в том, что на протяжении 70–80-х годов в отношениях с США Европа все увереннее переходила от отношений, характерных, как говорят, для взаимосвязей между «старшим» и «младшим братьями», к отношениям равновеликих партнеров. Европеизация европейской политики время от времени проявлялась в некотором противостоянии стран Европы жесткому курсу американцев в отношении Советского Союза, в расширении собственной линии диалога с ним.
Ведущие деятели европейской политики постепенно сознавали, что, восстановив свою экономическую и военно-политическую мощь в 60–70-х годах, Европа в современном мире будет играть роль одного из нескольких центров мировой политики. Причем в многоцентричном мире существующих ныне (США, Япония, Китай) и могущих возникнуть в недалеком будущем гигантов Европа может отстаивать свои интересы, будучи единой в важнейших сферах: экономической, технологической, безопасности и т.д.
Исходя из понимания этой реальности европейские страны разработали и планомерно осуществили стратегию восстановления европейских приоритетов и статуса Европы, соответствующего ее весу и влиянию в мировом сообществе. В этой связи интерес представляют размышления бывшего канцлера ФРГ Г.Шмидта. По его словам, он начал свою государственную деятельность как почитатель Англии — англофил, но в дальнейшем убедился в том, что «англичанам Америка ближе, чем Европа» и под сильным влиянием личности Дж.Кеннеди стал американофилом. «Однако, — продолжал Шмидт, — не из-за того, что я разочаровался в нашем атлантическом американском партнере, а скорее из-за растущего понимания геополитического положения моей страны, я стал в последние 15–18 лет франкофилом, убежденным приверженцем приоритета франко-западногерманской дружбы».
Тенденция к возрождению Европы стала особенно очевидна с развертыванием процессов распада Советского Союза и окончания холодной войны. Уже в 1990 г. Европейское сообщество с населением 344,6 млн человек произвело товаров и услуг на 5,53трлн долл., т.е. больше чем США (5,47 трлн долл.). Если совсем недавно, в 70-е годы, в интеллектуальных кругах Запада широко муссировался тезис об упадке и закате Европы, американском вызове и т.д., то с начала 80-х годов все увереннее стали говорить о возрождении Европы, новой европейской идентичности, новом европейском динамизме и т.д.
Многие ведущие деятели европейских стран стали все настойчивее ратовать за дальнейшую политическую интеграцию и, следовательно, придание наднациональным органам государственных полномочий и функций. Так, выступая в Европейском парламенте в Страсбурге 23 октября 1985 г. Р.фон Вайцзеккер сетовал на недостаточность полномочий Европейского парламента. Усиление его роли, говорил фон Вайцзеккер, необходимо потому, что Европейское сообщество «должно быть не только объединением демократических государств, но и сообществом граждан, т.е. демократическим сообществом». А «демократия легитимизируется через парламент». Поэтому, утверждал он, Европейское сообщество должно иметь такой же парламент, какие существуют в отдельно взятых странах—членах ЕЭС. Накануне встречи в верхах стран—членов ЕС в Маастрихте в декабре 1991 г. почти все политические партии ФРГ приветствовали инициативы в вопросах, связанных с намерениями по формированию общей внешней политики и политической безопасности для будущего Европейского союза. Причем конечную цель такого курса они усматривали в создании Соединенных Штатов Европы.
Усиление крена в сторону европеизации европейской политики все отчетливее проявляется в наращивании так называемого «европейского измерения» обороны как в недрах НАТО, так и вне ее. Европейцы все откровеннее высказывают желание выйти из-под единоначалия Вашингтона. Они выражают готовность нести большую нагрузку и ответственность при урегулировании конфликтов и соответственно увеличить свою роль в блоке и на международной арене. Высказываются соображения относительно целесообразности демонтажа старых структур альянса времен холодной войны с целью избежать недовольства России в случае его расширения на Восток. Эта линия отчетливо проявилась, в частности, на форуме стран—членов альянса в Берлине в июне 1996 г.
Все большая роль в данном контексте отводится Западноевропейскому союзу (ЗЕС), являющемуся военно-политическим альянсом стран Западной Европы и рассматриваемому в качестве «европейской опоры НАТО». В этом качестве он играет роль своего рода связующего звена между НАТО и Европейским союзом. После Маастрихтских соглашений 1991 г. ЗЕС превратился как бы в составную часть ЕС, его оборонную структуру. В декабре 1994г. НАТО официально одобрила деятельность ЗЕС по формированию европейской идентичности в сфере безопасности. Вынашиваются планы образования командной структуры ЗЕС. Сейчас ведутся работы над созданием региональной системы тактической противоракетной обороны (ПРО), призванной защищать европейские страны Североатлантического союза от возможного ракетного нападения со стороны третьих стран. При таком развитии событий НАТО предписывается роль не единственной, а одной из двух опор европейской безопасности.
Формирование и функционирование института совместной внешней политики и политики безопасности в рамках ЗЕС способствуют уменьшению возможностей проведения отдельным государством, входящим в состав ЕС/ЗЕС, сепаратной политики, противоречащей интересам безопасности всех членов союза. Такое положение служит помимо всего прочего фактором «приручения» и определенной нейтрализации возможных негативных последствий возрастающих мощи и влияния Германии.
В этом же контексте следует рассматривать и шаги влиятельных сил региона в направлении создания общих западноевропейских ядерных сил, не зависимых от США. Так, еще в 1959г. Ф.Маллей, который занимал пост государственного секретаря по вопросам обороны в лейбористском правительстве Великобритании, предлагал создать объединенные европейские стратегические ядерные силы, чтобы преодолеть очевидные опасности ядерной анархии. Главные цели предполагаемой структуры состояли, во-первых, в том, чтобы дать возможность всем странам — членам ЗЕС участвовать в разработке ядерной политики и, во-вторых, предотвратить опасность распространения ядерного оружия и связанной с этим нерациональной растраты ресурсов.
Подобные призывы стали особенно часты после окончания холодной войны и развала Советского Союза. Так, бывший председатель ЕС Ж.Делор в январе 1991 г. заявил: «Я не могу избавиться от мысли, что если в один прекрасный день ЕС станет очень сильным политическим союзом, ядерные вооружения могут быть переданы этой политической власти. Ясно, что ядерная солидарность лежит в конце пути европейской солидарности».
Эти тенденции приобретали все большую определенность и убедительность с приближением января 1993 г., ознаменовавшего качественно новый этап с точки зрения европейской интеграции. Симптоматично замечание одного из последовательных приверженцев идеи американского века С.Хантингтона о том, что хотя во всем мире люди толкаются в очередях у дверей американских консульств в надежде получить иммиграционную визу, в Брюсселе целые страны выстроились в очереди за дверями ЕС, добиваясь вступления в него. «Федерация демократических, богатых, социально разнообразных стран со смешанной экономикой, — писал он, — может превратиться в могущественную силу на мировой арене. Если следующий век — не американский век, то больше всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который перешел в направлении Запада через Атлантический океан в начале двадцатого века, может двинуться обратно в восточном направлении столетие спустя».
Одним словом, Европа, как говорится, стара, но не устарела. Думается, что с этой точки зрения помыслы тех народов и стран, которые после краха восточного блока и тоталитаризма устремились «в Европу», диктовались не только географической ее близостью, но не в меньшей степени и тем, что для многих из них она становится «градом на холме», на роль которого в течение многих поколений единолично претендовали Соединенные Штаты. К этому следует добавить, что окончание холодной войны положило конец такому аномальному явлению, как разделение Европы железным занавесом на два враждебных лагеря. По сути дела, страны Центральной и Восточной Европы в буквальном смысле слова воссоединились с Европой. Сами понятия «Восточная Европа» и «Центральная Европа» снова приобрели свои первоначальные политико-географическое и геополитическое значения.
Контрольные вопросы
1. Что такое двухполюсный миропорядок?
2. Когда и в силу каких причин он сформировался?
3. Когда и в силу каких причин он распался?
4. Каковы последствия распада СССР для геополитических перспектив современного мира?
5. Каковы последствия окончания холодной войны для Запада в целом и США в частности?
6. Можно ли рассматривать Европу в качестве равновеликой США несущей конструкции нового миропорядка?
13. БУДЕТ ЛИ XXI ВЕК ВЕКОМ АЗИИ?
13.1. Восточная Азия на марше
Еще в конце XIX в. Дж.Хей — государственный секретарь США утверждал: «Средиземное море — океан прошлого, Атлантический океан — океан настоящего, Тихий океан — океан будущего». И действительно, как бы подтверждая предсказание Дж.Хея, ныне Азиатско-Тихоокеанский регион превратился в мощную мировую силу. Восходящая Азия охватывает громадный треугольник, простирающийся от российского Дальнего Востока и Кореи на северо-востоке до Австралии на юге и Пакистана на западе. В этом треугольнике проживает примерно половина населения планеты и находятся многие из ведущих индустриально развитых стран современного мира — Япония, Китай, Австралия, Новая Зеландия, Тайвань, Южная Корея, Гонконг, Сингапур, для которых характерны наиболее быстрые темпы развития экономики. Он располагает мощным финансовым, технологическим и производственным потенциалом, кадрами, необходимым опытом и навыками в области организации, маркетинга и сферы услуг, разветвленной сетью коммуникаций, а также громадными земельными, природными и трудовыми ресурсами.
Можно сказать, что Восточноазиатский регион стал самым динамичным в современном мире. Темпы роста каждой из национальных экономик региона превосходят аналогичные темпы в США и странах ЕС. По существующим данным, если в 1960 г. суммарный валовой национальный продукт (ВНП) стран данного региона, за исключением Соединенных Штатов, составлял 7,8% мирового ВНП, то к 1982 г. он удвоился, достигнув 16,4%.
Более того, П.Кеннеди приводил мнение другого эксперта, согласно которому АТР, который в 80-х годах располагает 43% мирового ВНП, к XXI в. способен довести свою долю до 50% и превратиться в «один из главных центров мировой экономической мощи», равный по силе остальным центрам. По параметрам покупательной способности валовой внутренний продукт (ВВП) Восточной Азии уже больше, чем и США, и Европейского союза, а по существующим расчетам в 2005 г. он превысит их суммарный ВВП. Беспрецедентно возросли торговые и инвестиционные потоки. Фактически экономическая значимость региона настолько увеличилась, что глобальный экономический баланс сделал заметный крен от североатлантических экономик в пользу Восточной Азии.
В рассматриваемом плане немаловажное значение имеет факт прогрессирующего сокращения периода, необходимого для удвоения объема национального дохода в расчете на душу населения: Великобритании на это понадобилось 58 лет (с 1780г.), США — 47 лет (с 1939г.), Японии — 33 года (с 1880-х годов), Индонезии — 17, Южной Корее — 11, Китаю — 10 лет. Такое экономическое процветание является результатом не просто введения свободно-рыночных отношений, но также правильного социального и экономического выбора.
К окончанию холодной войны Япония превратилась в экономическую супердержаву, превосходящую любую европейскую страну и способную на равных соперничать в сфере экономики с США. По существующим данным, в настоящее время Япония с населением 120млн сможет производить товаров и услуг на сумму всего лишь на 15% меньше по сравнению с Соединенными Штатами. Показательно, что ее заграничные капиталы вскоре превысят 1 трлн долл., т.е. значительно превосходят аналогичные показатели США. По данным журнала «Уолл-стрит джорнл», в сентябре 1991г. из 100 самых крупных банков мира 29 были японскими, 12 германскими, 10 французскими, 9 американскими и 9 итальянскими. Причем 4 из 5 самых крупных мировых страховых компаний также были японскими.
С этой точки зрения большой интерес представляют возможные пути развития взаимоотношений Японии с США и Западом в целом. Признавая взаимозависимость Америки и Японии, директор Центра восточноазиатских исследований при Пенсильванском университете Дж.К.Херст III вынужден отметить, что «под внешним лоском взаимозависимости лежит неприятная реальность. Некогда в Японии Америку глубоко уважали, и американцы считались образцами добродетели. Но сегодня в Японии Америку поносят. Такой автор, как Исихара Синтаро, который говорит, что американцы переполнены “высокомерием и самодовольством”, возможно, является крайним примером. Но и другие критики рутинно характеризуют американцев как “ленивых”, “малообразованных“ и “надменных”. Многие японцы считают Америку державой, клонящейся к упадку, пораженной преступностью, наркоманией, p асточительностью и жаждающей обвинить в своих экономических проблемах Японию, вместо того чтобы заниматься проблемами собственного упадка». Разумеется, и американцы не остаются в долгу, обвиняя японцев в несоблюдении общепринятых правил игры.
В данной связи показательно, что в настоящее время японцы поровну делятся на тех, кто выступает за сохранение американских войск на своей территории, и тех, кто высказывается за их вывод. А примерно 80% японских бизнесменов поддерживают сокращение численности американских войск на Окинаве. Росту подобных настроений помимо всего прочего способствует поведение американских военнослужащих, которые нередко попадают на скамью подсудимых за грабежи, изнасилования, убийства и другие преступления, что, естественно, подрывает авторитет американских войск.
США и Япония останутся торгово-экономическими соперниками, причем не только в сфере двусторонней торговли, но и как конкуренты за большую долю в быстро растущей экономике Азии. Конечно, обе стороны стремятся к тому, чтобы эта конкуренция не вышла за недопустимые рамки. Но нет гарантий того, что она не приобретет враждебный характер.
Хотя первоначальный мотив японо-американского договора о безопасности и исчез, обе стороны заинтересованы в поддержании мира в Северо-Восточной Азии. До тех пор, пока не будет разрешен внутрикорейский вопрос и не станут ясны перспективы Китая, военное присутствие Америки в Японии и Корее остается лучшей гарантией сохранения мира в регионе.
При оценке перспектив Японии необходимо учитывать, что для нее характерно социокультурное и расовое единство. В течение довольно длительного периода своей истории она оставалась изолированной от остального мира. Японцы реже, чем представители других народов, вступают в смешанные браки. Им присуще сильное чувство национальной идентичности и культурной специфики. В этой стране предпринимаются все возможные меры для достижения социальной гармонии и национального консенсуса и подчинения индивидуальных интересов интересам всего общества. Здесь всячески поощряется коллективистский, командный дух.
Но при всем том преимущества в таких традиционных областях, как технология, производство и финансы, могут оказаться недостаточны для обеспечения благополучия. Япония, возможно, как никакая другая крупная держава, зависит от энергетических и сырьевых ресурсов, ввозимых извне. Исследователи приводят множество доводов, указывающих на то, что уже прослеживаются признаки грядущего отставания Японии в своем экономическом развитии, что в свою очередь в долговременной перспективе может служить фактором подрыва других опор благополучия этой страны. К ним, в частности, относятся тенденции к старению населения, рост потребительских расходов, туризма, сокращение относительных объемов сбережений, рост импорта, перенос производства в другие страны, постепенный структурный сдвиг от промышленного производства к сфере услуг, рост неустойчивости фондового рынка и др. Что не менее важно, японцы как бы то ни было, по многим параметрам становятся похожими на всех остальных. Возможен дальнейший рост зависимости Японии от экспорта пищевых продуктов. Продолжающееся потепление климата чревато для этой страны увеличением частоты и масштабов природных катаклизмов. Но тем не менее пока что позитивные тенденции преобладают над негативными.
Япония — асимметричная великая держава, поскольку ее экономическая мощь не соответствует ее военному и политическому весу и влиянию. Но она располагает возможностями для существенного увеличения военных расходов. О растущих политических амбициях Страны восходящего солнца свидетельствуют ее претензии на место в Совете Безопасности ООН в качестве постоянного члена. Если же существующая ныне асимметричность будет ликвидирована и Япония приведет свой военный и политический статус в соответствие с собственным экономическим весом, то это может вызвать революционные изменения в регионе, да и во всем мире.
Вслед за Японией на авансцену казалось бы неожиданно выступили новые индустриальные страны, которые претендуют на свое место на мировых рынках и в этом плане уже добились впечатляющих успехов. По мере восхождения НИС и дальнейшего продвижения Японии на ведущие роли в мировой экономике представляется неизбежным (по крайней мере в глазах развивающихся стран Азии и Латинской Америки) определенное потускнение американской модели капитализма. Очевидно, что во многих своих важнейших аспектах она значительно отличается от японской, а в более широком смысле восточноазиатской модели, которая более приемлема и привлекательна для многих народов и стран обширных регионов земного шара. В этом качестве Япония определенно приобретает статус еще одного «града на холме», успешно конкурирующего с американским и европейским.
Первые результаты экономические реформы в Китае заставили говорить об этой стране как о серьезной экономической и политической силе. Ставки в игре с Китаем весьма велики. Это самая крупная в Азии страна, теснейшим образом связанная со своими соседями на всех уровнях — от экономики до безопасности. Она обладает достаточными людскими, природными и экономическими ресурсами, технологическим и военно-стратегическим потенциалом, чтобы стать самостоятельным центром силы, который не может не притянуть к себе целый ряд родственных стран и народов Восточной и Юго-Восточной Азии. В этом качестве Китай уже играет важную роль в формировании облика и контуров не только АТР, но и мирового сообщества в целом.
Наполеон Бонапарт как-то сказал о Китае: «Там лежит гигант. Пусть спит! Когда он проснется, он сотрясет мир». В конце же XIX в. упомянутый выше Дж.Хей высказал аналогичную мысль: «Мир на земле опирается на Китай. Кто понимает Китай с точки зрения социальной, политической, экономической, религиозной, тот держит ключ к мировой политике на последующие пять столетий».
Как бы подтверждая эту мысль, Китай быстро превращается в один из главных полюсов мировой экономики. Он занимает первое место в мире по численности населения и третье место по объему ВНП, обладая при этом третьим по мощности ядерным потенциалом. В последние 10–15 лет укрепились его позиции в системе международных отношений. Согласно данным исследования «Рэнд корпорейшн», к 2015 г. по объему ВНП Китай сравняется с США, а его военный потенциал составит почти половину американского, намного превосходя по этому показателю другие развитые страны.
Идет довольно интенсивный процесс образования так называемого Большого Китая, включающего собственно континентальный Китай, Гонконг, Макао, Тайвань, Сингапур. Их совместный экспортный потенциал уже сейчас составляет 474 млрд долл., что превышает японский. Согласно прогнозу Мирового банка, в 2002 г. частный импорт Китая вместе с Гонконгом и Тайванем составит 639 млрд долл. против 521 млрд Японии. Предполагается, что в том же году ВВП этой тройки достигнет 9,8 трлн долл. по сравнению с 9,7 трлн долл. ВВП Америки.
Ощутимого прогресса Китай добился также в военной сфере. Уже сейчас только Синьцзянская группировка войск по боевому потенциалу и мобилизационным возможностям превосходит казахстанские вооруженные силы. Вполне вероятно, что Китай в ближайшей перспективе превратится в ядерную сверхдержаву с достаточно мощным экономическим и военным потенциалом, а также практически неограниченными людскими ресурсами.
Если осуществятся эти тенденции, Китай будет не просто еще одним экономическим полюсом, а самым крупным полюсом. Сами китайцы отнюдь не скрывают, что они стремятся именно к этой цели. «Восточный дракон поразит мир и удивит человечество», — писал китайский поэт Лун Биде. О серьезности подобных установок, в частности, свидетельствует появление в начале 1994 г. в официальном издательстве «Женьминь Чубаньше» книги под претенциозным названием «ХХI век — век китайской цивилизации». В ней говорится, что китайская цивилизация по своим сущностным характеристикам, в первую очередь гуманистическим, превосходит другие цивилизации, что обеспечит торжество Китая в XXI в.
Необходимо учитывать и то, что Китай преодолевает множество трудно разрешимых проблем. В Китае проживает около 1/5 населения земного шара, но в то же время эта страна располагает лишь 7% пригодных к сельскохозяйственному производству земель. Так, только по официальным данным от 15 до 35% всего городского населения страны составляют избыточную рабочую силу.
Как писал китайский исследователь З.Йи, «в расчете на душу населения территория составляет лишь 1/3 от среднемирового, земля, пригодная для сельскохозяйственного производства — 1/3, пастбища — 1/4, леса — 1/9, а водные ресурсы — 1/4. По сравнению с Соединенными Штатами они еще ниже. Среднедушевая площадь обрабатываемых земель в Китае составляет лишь 1/8 от уровня США, а лесов — только 1/10. При нынешнем уровне производительности и технологии чрезмерный рост численности населения неизбежно приведет к усилению давления на среду и ресурсы». Нестабильность в Китае, вызванная какими бы то ни было причинами, может распространиться на соседей и привести к ужасным последствиям для всего региона.
По существующим данным, число безработных в стране в настоящее время превышает 250 млн человек. Поэтому неудивительно, что в стране весьма сильны настроения эмиграции, в том числе и нелегальной. Считается, что синдикаты, занимающиеся вывозом людей за границу, осуществляют свои операции в 72странах. Сегодня Китай, по сути дела, переживает серьезный энергетический голод. Он стал чистым импортером нефти.
Следует отметить также наблюдающуюся в последнее время тенденцию к ускорению темпов развития экономики Индии, Индонезии и ряда других неконфуцианских стран. Численность населения Китая и Индии в совокупности составляет примерно 37% общей численности земного шара. При сохранении нынешних темпов роста населения каждая из этих стран к 2025 г. будет насчитывать по 1,5 млрд человек или примерно 35% всего населения земного шара. Очевидно, что это существенным образом скажется на глобальных потребностях в пищевых продуктах и энергии, на охране окружающей среды и т.д., что в свою очередь приведет к усилению парникового эффекта в пределах всей планеты.
Вместе с тем увеличение численности населения этих двух стран может иметь своим следствием рост их экономик, повышение уровня жизни людей, а следовательно, новые рынки для Японии и новых индустриальных стран по мере сокращения спроса в развитой зоне мира. Китай и Индия важны также с военной точки зрения. Уже в обозримой перспективе они способны оказать далеко идущее влияние не только на региональный баланс сил, но и на всю мировую военно-политическую ситуацию.
В обозримой перспективе Азия останется одним из самых динамично развивающихся регионов земного шара. Четыре из 10самых экономически развитых стран будут азиатскими — Япония, Корея, Китай и Индонезия. Но необходимо учитывать, что особенность экономик всей Восточной Азии и ее место в глобальной экономике делают страны этого региона довольно уязвимыми перед возможными протекционистскими мерами со стороны ведущих мировых экономических держав.
Несмотря на свою экономическую жизнеспособность, Восточная Азия пока продолжает оставаться в большой зависимости от внешних рынков сбыта своей продукции, а также от обеспечения энергетическими ресурсами, которые находятся, как правило, за пределами самого региона. Это создает определенные проблемы для поддержания в течение длительного периода высоких темпов роста экономики. Фактом остается и то, что Восточная Азия продолжает зависеть от Северной Америки и Европы в области технологических инноваций. Страны, не располагающие собственной базой инноваций, неизбежно столкнутся с проблемой растущего технологического отставания.
Существует также ряд других проблем регионального и глобального характера, которые при определенных условиях могут создать трудности для социального и экономического развития стран АТР, но все же, по-видимому, не станут фактором, способным блокировать восхождение и утверждение этого региона в качестве одного из основных несущих конструкций нового мирового порядка.
13.2. Новая азиатская идея
На протяжении всего последнего столетия отношения стран в бассейне Тихого океана носили как бы одномерный характер: бедные и отсталые азиатские народы смотрели в сторону Запада, особенно США, в поисках идей, моделей развития и руководства. Поэтому неудивительно, что на Западе глубоко укоренилось убеждение, будто его миссия в Азии состоит в том, чтобы учить, руководить, повелевать. Для выявления сущности рассматриваемой проблемы необходимо прежде всего разобраться в устоявшихся представлениях о Востоке и факторах его традиционной отсталости. Об этом написаны горы книг и статей, и здесь, разумеется, не место подробно останавливаться на данном вопросе. Но все же нельзя не отметить, что Запад имел о Востоке в основном мифологические и легендарные представления. Такой подход органически сочетался с формированием негативного отношения к Востоку и Азии.
Само понятие, выражаемое в русском языке словом «азиатщина», имело уничижительный, откровенно негативный оттенок. С одной стороны, такой подход проявлялся в знаменитой максиме, постулировавшей «бремя белого человека», миссию которого усматривали в вызволении народов Азии и Африки из предполагаемого царства невежества и летаргии к свету евроамериканской цивилизации. С другой стороны, он проявлялся в различных теориях и концепциях полурасистского и откровенно расистского толка, рассматривавших азиатского или восточного человека как более низкое существо в сравнении с европейским человеком.
К сожалению, такая оценка не была чужда и отдельным крупным представителям европейской общественной и религиозной мысли. Так, полемизируя с концепцией культурно-исторических типов Н.Данилевского, В.С.Соловьев писал: «Огромная Китайская империя ... не одарила и, наверное, не одарит мир никакою высокою идеей и никаким великим подвигом; она не внесла и не внесет никакого вековечного вклада в общее достояние человеческого духа». Хотя при этом он признавал, что китайцы— оригинальный и изобретательный народ. «Вообще, — утверждал Соловьев, — китайская оригинальность обнаруживается более всего отрицательным или дефективным образом. Как оригинальная китайская живопись отличается от европейской отсутствием перспективы, так оригинальность китайского книгопечатания, сравнительно с европейским, выражалась лишь в отсутствии подвижного шрифта. Впрочем, и это несовершенное книгопечатение было, пожалуй, излишним, так как кроме загадочных метафизических изречений Лаотзе, вероятно, навеянных извне индийскою теософией, китайский ум не произвел ничего достаточного быть увековеченною. Та «громадная литература», о которой говорит Данилевский, громадна лишь в количественном отношении».
Примерно в таком же духе рассуждал известный французский историк и социолог Г.Лебон, который, в частности, писал: «Можно легко сделать бакалавра или адвоката из негра или из японца, но этим ему дают чисто внешний лоск, без всякого воздействия на его психическую природу, из которой он не может извлекать никакой пользы... Этот негр или этот японец могут получать сколько угодно дипломов, но никогда им не подняться до уровня обыкновенного европейца». Чтобы достичь этой цели, как считал Лебон, понадобится как минимум тысяча лет.
Несмотря на ставшую в наши дни очевидной несостоятельность и даже абсурдность таких оценок, нельзя сказать, что они в полной мере изжиты и сегодня. Во всяком случае Восток зачастую продолжает восприниматься в киплинговском духе: «Восток есть Восток. Запад есть Запад. Этим двум близнецам никогда не сойтись». В таком понимании Восток есть нечто абстрактное, монолитное, объединяющее всю небелую, а отчасти и белую ойкумену. В течение длительного периода в США, да и на всем Западе, Азия рассматривалась как отрицательная сущность или, говоря словами К.Огуры, как «символ деспотизма и повиновения, противостояния европейским свободе и равенству», желтой угрозы, которая якобы набирает силу с возрождением Японии.
Нельзя забывать, что сама Западная Европа некогда не только в сугубо пространственно-географическом, но и в геополитическом плане представляла собой сравнительно маленький мыс громадного евразийского континента. Большую часть истории именно Запад заимствовал энергию, идеи, принципы у Востока, а не наоборот. Только в XV в. начали формироваться та парадигмальная система, те мировоззренческие и ценностно-нормативные установки, формы хозяйствования и т.д., которые вывели Запад вперед и в конечном счете определили контуры мирового сообщества в XIX–XX вв. При этом, как правило, забывают и тот факт, что именно политика западных стран всячески способствовала расколу Азии прежде всего по идеологической, экономической, политической, военно-политической и иным линиям. В период холодной войны марионеточные войны, которые велись при поддержке США, Советского Союза и Китая на Корейском полуострове, во Вьетнаме и Камбодже, раскололи Азию на враждующие группировки. Существовавшие региональные организации, вроде СЕАТО, придавали большее значение приверженности идеологии холодной войны, нежели делу единства азиатских народов.
В течение нескольких последних десятилетий в восточноазиатских странах произошла подлинная социально-психологическая революция, в ходе которой народы этого региона в значительной мере преодолели своеобразный комплекс неполноценности в отношении Запада. Почувствовав наступление своего момента истины, они на собственном опыте убедились, что способны делать почти все, если не все, причем не хуже, если не лучше, чем западные народы, и на равных конкурировать с ними в важнейших сферах жизни. Разумеется, факт этой революции трудно должным образом освоить западному сознанию, одержимому убеждением в универсальности и превосходстве западной модели. По-видимому, не все на Западе пока способны осознать, что в нынешнем многообразном, многополярном мире и иные культуры способны приобрести равновеликую значимость (здесь я имею в виду сугубо экономические и политические аспекты, что касается основополагающих аспектов пригодности к истории и жизнеустойчивости — это особый вопрос).
Я отнюдь не ставлю перед собой цель противопоставить друг другу ставшие традиционными идеи Востока и Запада как особые и несовместимые сущности или развенчать какую-либо одну из них, чтобы показать правоту другой. Моя задача значительно скромнее — показать, что существует комплекс идей и ценностей, которые в совокупности составляют так называемую «азиатскую модель» или «азиатскую идею», которая лежит в основе того бурного экономического восхождения ряда азиатских стран, свидетелями которого в последние два–три десятилетия мы являемся.
Об обоснованности этого тезиса говорит тот факт, что мы являемся свидетелями возрождения азиатского самосознания, зримым показателем которого выступает использование самого понятия «Азия» в позитивном смысле. Более того, многие политические деятели, политические обозреватели, ученые заговорили о формирующейся азиатской цивилизации, способной на равных конкурировать с западной цивилизацией. Так, министр информации и культуры Сингапура Дж. Йо считает, что в современный период «мягкого национализма» формируется четко обозначенная азиатская цивилизация, которая базируется на конфуцианстве, даосизме и буддизме Махаяна.
Существует много версий относительно того, что именно понимать под азиатскими ценностями. Это неудивительно, если учесть многоликость и неоднозначность самой Азии или в более широком смысле — Востока. Предпринимались попытки квалифицировать и систематизировать их.
Родовое фундаментальное противоречие современного западного общества состоит скорее не в выборе, а в конфликте между коллективным и частным интересами. Азиатский вариант строится на стремлении интегрировать их в единую систему. Перечень основных идей и ценностей, относящихся к этой модели, уже приводился в гл. 11 и 12. Здесь назовем самые главные из них.
1. Семья, рассматриваемая как оптимальная модель организации системы власти и ответственности в рамках политической системы.
2. Приоритет групповых интересов над индивидуальными, в силу чего индивидуальные права и свободы человека занимают подчиненное положение по отношению к его обязанностям перед обществом.
3. Органическое понимание общества, в котором государство выступает как главный гарант его основополагающих интересов.