Приглашение одновременно является портключом, инструкции приведены на обороте.
Название: Никак иначе (Needs Must)
Автор: Aurette
Переводчик: ewige
Бета / Гамма: Jay S
Пейринг : Северус/Гермиона, в анамнезе Северус/ОЖП и Гермиона/Виктор
Рейтинг: NC-17
Жанр: роман, ангст, драма
Дисклаймер : прибыли не извлекаю, все принадлежит Маме Ро
Саммари : Как долго сможет томимый жаждой мужчина смотреть на стакан воды, прежде чем позволит себе первый глоток? Как долго сможет женщина ставить чужие желания на первое место и не взбунтоваться? Снейп уполз
Предупреждение: нарушение супружеской верности
Посвящение: Моей бете - лучшему помпономахателю в мире
Примечания переводчика: Я перевела эту историю практически на одном дыхании, потому что в ней нет ни одного лишнего слова... Недаром Ауретта считается классиком англоязычного снейджера
Размер: макси
Статус: закончен
Отношение к критике: рада всем тапкам и помидорам
Ссылка на оригинал: https://www.fanfiction.net/s/6346173/1/Needs-Must
Разрешение на перевод: получено
Замечательная обложка от талантливой Ollgala:
Глава 1
Директор Снейп дописал последний отчет и потушил сигарету. Он выровнял стопку пергаментов, затем избавился заклинанием от трансфигурированной пепельницы и сигаретного дыма. Бросил в камин щепотку порошка и отправил несколько записок, которые заспешили к адресатам. Сунув в рот мятный леденец, Снейп пожелал портретам спокойной ночи и взобрался по ступенькам, которые скрывались за гобеленом. Затем прошел в спальню и улегся рядом со своей спящей женой, Леонорой. Леденец был, очевидно, потрачен впустую. Опять. Снейп наложил на нее Силенцио, но распространять заклинание на себя не стал, хотя из-за искривления перегородки носа легко заглушал синусит Леоноры, как бы громко та ни храпела.
Снейп больше не обращал внимания на эти вспышки пассивной агрессивности. В первый раз он, конечно, пришел в шок от своего незначительного мятежа. Тогда он даже уснуть не мог, раздумывая о том, как странно чувство удовольствия может сочетаться с чувством вины. Обращаться так с женщиной, одарившей его своим вниманием, казалось неправильным. Но с тех пор прошли годы. Сегодня Снейп просто затушил свечу и повернулся к Леоноре спиной. Он уснул, думая о бланках для заявок.
Снейп знал, что она разбудит его среди ночи тычком в ребра и требованием прекратить храпеть. Это было мелочным способом заставить Леонору заметить его присутствие.
***
– Мы все еще собираемся на ужин к Малфоям? – спросил Снейп жену, не отрываясь от газеты.
– Нет, Цисси сожалеет, но ей пришлось отменить. Я еще позавчера вам об этом сказала, неужели не помните?
– Прошу меня извинить. Я всю неделю занимался заявками от учителей. Должно быть, поэтому и забыл.
– Не могли бы вы подать мне мармелад? – попросила Леонора тем особым тоном, который довела до совершенства за второй год супружества. Однако за надменностью, раздражительностью и каким-то мстительным мученичеством все еще слышалась внутренняя опустошенность.
Снейп поставил свою чашку на блюдечко и сложил газету, перед тем как подать мармелад.
– Какие у вас на сегодня планы? – спросил он с неизменной вежливостью.
Она расписала в ответ, каких матрон сегодня навестит, и озвучила обычный список «хороших дел» для разнообразных благотворительных организаций. Леонора Снейп, урожденная Гиббон, просто из кожи вон лезла ради своих хороших дел. Во время войны она волею судеб оказалась в неправильном лагере просто потому, что родилась сестрой Пожирателя Смерти. Целеустремленность и непосильный труд помогли ей перебраться после войны на другую сторону, и Северус однозначно был частью ее плана. То, что ее муж был героем и человеком немалой важности, скрашивало недостатки новой фамилии. За семь прошедших лет Леонора ни разу не преминула напомнить об этом на каждую годовщину свадьбы, когда преподносила ему новый шейный платок и очередную причину, почему надо подождать с наследниками.
Несмотря ни на что, Снейп был по большей части доволен жизнью. Ведь все могло закончиться совсем по-другому. Он мог погибнуть или сгнить в Азкабане. Снейп недооценил, какое впечатление его отчаянное послание Поттеру произведет на мальчишку. Даже мельком не подумал, что будет спасен, отомщен и станет уважаем, и все из-за свидетельских показаний одного ребенка. Того самого ребенка, чье элементарное существование уже доказывало, что Северусу Снейпу было не суждено стать счастливым.
Судьба была холодной тварью, как и его жена. Гладкий каскад черных волос оттенял грифельно-серые глаза Леоноры; от такой красоты веяло сдержанностью. Она была настолько практичным человеком, что своей деловой хваткой напоминала хищника, однако посвящала себя обделенным от чистого сердца и без остатка. Другие, например, Нарцисса Малфой, устраивали благотворительные ужины и позировали для фотографий, надеясь улучшить свое положение в обществе. Леонора же работала не покладая рук, будто искупая вину, и упоминания в газетах были для нее лишь побочным эффектом. Известность ее не интересовала, и Снейпа тянуло к такой искренности как магнитом. В течение первых месяцев ухаживания он, возможно, надеялся на любовь, но смог удовольствоваться обоюдным уважением. Он и сам был практичным человеком и научился не желать невозможного после горьких уроков своей юности.
Снейп делал все, чтобы порадовать свою жену, однако та была нетребовательной. Он коротко постригся на свадьбу, но опять отрастил волосы, когда она увидела негативные отзывы в прессе. Стоило Леоноре записать его на консультацию насчет кожи головы, как он покорно пошел, хотя такие вещи казались ему крайне незначительными. Единственного замечания хватило, чтобы он отрастил волосы до пояса. По ее совету он закалывал их чуть ниже плеч. Такая прическа всегда напоминала Снейпу бороду Дамблдора, но Леоноре она нравилась, и он не возражал.
А в обмен – что ж, в обмен она была его женой, и он не был вправе рассчитывать на что-то большее.
– Не пора ли вам присоединиться к остальным? – спросила Леонора, отодвигая тарелку.
Снейп посмотрел на часы и аккуратно поставил чашку на стол.
– Действительно. С вашего позволения, мадам.
Он поднялся и расправил свою темно-синюю мантию, которая была очередной уступкой жене.
– Северус, – вдруг позвала Леонора. Он остановился и повернулся к ней со слегка наклоненной головой, вопросительно изогнутой бровью и проблеском чахлой надежды в глазах. – Мне не нравится просыпаться в кровати, воняющей сигаретами. Вы знаете, что это вредно для моего здоровья.
– Прошу меня извинить, Леонора. Этого больше не повторится.
– Будем надеяться.
Снейп кивнул и вышел из гостиной. Спустившись по лестнице, он прошел через свой кабинет, кратко поздоровался с портретами, кивнул, как обычно, Дамблдору и вышел в коридор, чтобы присоединиться к коллективу и студентам за завтраком в Большом зале.
***
– Виктор! Виктор, подвинься! Мы опаздываем! – Гермиона Крам вылезла из-под вспотевшей ноги своего мужа и легко шлепнула его по обнаженному торсу. Он заворчал и откатился, когда она побежала в ванную. Через некоторое время Гермиона вернулась, но он так и не пошевелился.
– Я серьезно, Виктор! Вставай! – Паника в ее голосе сменилась на раздражение. Он поднял на нее мутные глаза и нахмурился.
– Сегодня же воскресенье, Моня.
– Ты так каждый раз говоришь, хотя это ничего не меняет. Ты прекрасно знаешь правила.
Виктор раздраженно сбросил с себя одеяло.
– После этого семестра надо будет обсудить наши плани* на будущее, – угрюмо сказал он и прокосолапил в душ.
Гермиона проводила обнаженного мужа взглядом до самой двери ванной.
– И это ты каждый раз говоришь, – тихо сказала она.
Чета Крамов начала работать в Хогвартсе всего лишь несколько месяцев назад. Виктора пригласили вести ЗОТИ, когда мадам Рестринджер уволилась в конце прошлого учебного года. Его заверили, что должность будет постоянной, если он решит остаться. Гермиону нанял в спешке директор Снейп через месяц после начала занятий. Профессор Биннс вдруг заметил, что вообще-то мертв, выплыл посередине урока из кабинета и растворился в воздухе. Вопрос о продлении контракта Гермионы должен был решиться Попечительским советом в зависимости от ее успехов.
Первые недели были неожиданно трудными. Целые поколения знали Биннса как зануду, выжимающего последние капли интересного из своего предмета до того, как преподнести его ученикам. Поэтому Гермиона подумала, что улучшить качество преподавания будет нетрудно, и взялась за дело с энтузиазмом. Однако Министерство решило внести изменения в расписание, поэтому первые два месяца Гермиона боролась с тихим ужасом, а не блистала знаниями.
Минерва Макгонагалл и Филиус Флитвик не дали Гермионе сойти с ума, а неизменная уверенность директора Снейпа в том, что она со всем справится, помогла ей обрести веру в себя. Она не слышала от него ни слова похвалы; он просто обращался с ней так, будто Гермиона уже отлично справляется, и она смогла подтянуться, чтобы так оно и было.
После рождественских каникул она наконец-то прижилась и начала наслаждаться своей работой, но замечала все чаще, что Виктор хандрит. Принудительные завтраки были всего лишь одной из проблем. Гермиона не сомневалась, что он решит уйти в конце года и заберет ее с собой.
Она прошла в гостиную и увидела две записки на ковре перед камином. В одной из них говорилось, что ее заявку на обновление заклинаний на доске в кабинете истории одобрили. Третью заявку Виктора на новые мишени для тренировок в его кабинете отклонили. Гермиона поспешно скомкала свою записку и бросила в огонь, вернула записку Виктора на ковер перед камином и вышла из комнаты.
***
– Я понимаю, Виктор, что это очень важно. Разумеется. Но и ты должен понять, что бюджет не резиновый. Некоторые вещи сейчас просто нельзя достать. Попечительский совет обещал, что внесет изменения, если ты останешься на этой работе.
– Это просто оскорбительно! Они не хотят меня здесь видеть. Он не хочет меня здесь видеть! – Виктор махнул рукой в сторону учительского стола, когда они вошли в шумный зал.
Оба начали, как обычно, улыбаться и приветствовать учеников, но Гермиона наклонилась поближе к мужу и зашептала на ухо:
– Директор? Не смеши меня. Он никогда ничего такого не говорил. И не кричи так.
– Он не должен ничего говорить. Я и так чувствую. Он постоянно такой… отчужденний.
– Он со всеми отчужденный. Всегда был таким.
– Неудивительно, что его жена выглядит такой несчастной, – пробормотал Виктор, – хотя ее даже не заставляют здесь торчать во время еди.
– Мадам Снейп не несчастна, просто она тоже замкнутая. И ей не нужно быть здесь, потому что она не в преподавательском составе. Ну, довольно. Потом договорим.
Они разошлись по своим местам. Гермиона улыбнулась Хагриду и поздоровалась с Минервой, перед тем как усесться рядом с Помоной Стебль.
– О, Гермиона, доброе утро! Есть на сегодня планы?
– Доброе утро, Помона. Я, честно говоря, не знаю. Виктор должен проверять домашние задания и не хочет, чтобы я его отвлекала. Наверное, свернусь калачиком где-нибудь с хорошей книгой. А у тебя?
– Надо рассадить партию свистящего чертополоха в теплице номер три. Можешь мне помочь, если хочешь. Я была бы благодарна: Филиус сегодня занят.
– А что нужно делать?
– Надо рассортировать их по тональности, а мой слух уже не тот, что раньше.
– Боюсь, что сгожусь только для грязной работы, – улыбнулась Гермиона. – Виктор уверен, что у меня совершенно нет музыкального слуха и что мне при людях даже себе под нос напевать нельзя.
Помона усмехнулась.
– Грязной работы будет тоже достаточно. Тем более, я уже нашла кое-кого с идеальным слухом. Вопрос только в том, чем его подкупить, – Стебль кивнула в сторону директора, и Гермиона последовала за ее взглядом. Снейп хмурился в чашку чая.
Мысли о нем сбивали Гермиону с толку. Она ничуть не сомневалась, что он великолепный директор, но даже за несколько месяцев не смогла к нему привыкнуть. Просто он был таким… другим. Его манера вести себя намного улучшилась по сравнению с его учительскими днями. Гермиона приписала улучшение тому, что больше не было психопата, пытающегося завоевать мир. Снейп казался каким-то завораживающим, и она не могла не думать о нем. Он был далеко не любезен, хотя больше не внушал страх, как раньше, если на это не было причины. Он все еще мог довести учеников до слез, но делал это лишь тогда, когда они того действительно заслуживали.
Гермиона поморщилась: он и ее незаслуженно до слез доводил, когда она еще у него училась. Тогда все было по-другому: ученики и учителя, Пожиратели Смерти и члены Ордена Феникса – все они будто варились в огромном котле, который мог взорваться от одной искры.
Война, однако, закончилась, погибших похоронили, и волшебное сообщество сосредоточилось на том, чтобы жить «долго и счастливо». Даже профессор Снейп остепенился и нашел кого-то.
Гермиона была приятно удивлена, когда услышала о его помолвке и последующей женитьбе. То, что Снейп наконец-то нашел любовь, казалось Гермионе завершающим штрихом на новой картине мира и делало перемены более осязаемыми. Все знали, как преданность Снейпа Лили направляла его все эти годы; то, что он нашел другую, было верным признаком перемен.
За все это время Гермиона видела мадам Снейп лишь пару раз на различных мемориальных приемах; та показалась ей необыкновенно прекрасной, хотя и чуточку прохладной. Она держалась царственно и была слишком худой, как и все представительницы высшего класса. У остальных девяноста девяти процентов женщин такая внешность вызывала зависть перед зеркалом и жалость перед тарелкой макарон. Несмотря на насмешливые замечания Виктора и Рона насчет Красавицы и Чудовища, Гермионе казалось, что Снейп и его жена очень хорошо смотрятся вместе.
Однако за несколько месяцев работы рядом с ним стало очевидно, что Гермиона ошиблась в своих предположениях. Директор Снейп явно не был счастлив. При близком рассмотрении оказалось, что от него исходит все та же печальная обреченность, как и в учительские годы. Просто он больше не злился. Гермиона этого не понимала.
Она вспомнила язвительные слова Виктора о том, что мадам Снейп была несчастна, и подумала, не именно ли это является всему причиной. Жена Снейпа была с ним несчастна? Может, и Снейп был несчастен со своей женой? А может, происходило что-то совсем другое? Гермиона редко видела их вдвоем, кроме как на официальных приемах, но знала, что по виду судить нельзя. Снейпы были замкнутыми и не склонялись к демонстрации чувств. Тут было невозможно догадаться.
Гермиона глубоко вздохнула и покачала головой. От бесполезных, безрезультатных гаданий о личной жизни других людей она себя всегда глуповато чувствовала. Что бы ни беспокоило директора, ей об этом никогда не узнать. Не так-то много изменилось со времен ее ученичества: он все еще был таким же скрытным и терпеть не мог, когда люди совались не в свои дела.
Вздрогнув, Гермиона вернулась к реальности, когда Помона поднялась из-за стола под гул учеников, покидающих зал.
– Во сколько мне прийти? – спросила Гермиона.
– Хм, как насчет десяти?
– Отлично.
Гермиона улыбнулась и помахала удаляющейся коллеге. Когда ее взгляд вернулся к столу, сидеть оставался только директор. Он смотрел на выходящих учеников с выражением, полным тоски.
Она наскоро доела, пожелала директору хорошего дня и поспешила к выходу, не дожидаясь ответа.
***
Гермиона пришла в теплицу ровно в десять в такой магловской одежде, которую было не жалко. Из открытой двери потянуло, и чертополох зазвенел на сквозняке.
– Спасибо за помощь, дорогуша, – сказала Стебль, когда Гермиона закрыла за собой дверь. – Я их пока в горшки посадила, теперь нужно только дождаться нашего одаренного с идеальным слухом. Сортировать будем по тональности. Вот что ты будешь делать…
Гермиона внимательно слушала объяснения Помоны: та планировала рассадить чертополох так, чтобы все тональности росли отдельно. Филиус сможет сыграть на них мелодию, когда будет видно, какие тональности присутствуют в этом импровизированном оркестре.
Они начали готовиться к пересадке. Гермиона как раз успела закончить с ярлычками, когда чертополох опять зазвенел. Она посмотрела на вход – в двери стоял директор. Он надел свою старую черную мантию со множеством пуговиц и забрал волосы назад, чтобы не лезли в лицо. Он выглядел совсем непривычно. Поговорить с директором случалось редко, и Гермиона не сказала бы, что хорошо его знает, но была уверена, что таким его никогда не видела. Из-за своей мантии он казался давно знакомым мастером зельеварения, но стоял так свободно, с блеском в глазах, что весь его вид просто шокировал новизной. Снейп казался… простым смертным.
– Дорогая Помона, тот саженец Гремучей ивы, который вы прислали с просьбой о встрече, мог быть либо подкупом, либо приглашением наконец-то вступить в тайную любовную связь. Неизвестность меня просто душила, поэтому я решил все-таки заглянуть. Должен сообщить, что я только что из душа, – на всякий случай.
Вдруг Снейп заметил Гермиону, сидящую на полу среди горшков чертополоха, и его черные глаза моментально стали непроницаемыми.
– Поднимите челюсть с пола, профессор Крам. Из вас получается на редкость непривлекательная гуппи.
Было видно, как напряглось его тело, как исчезла расслабленная фамильярность. Гермионе показалось, будто только что умерло редкое животное.
Она закрыла рот и повернулась к профессору Стебль, которая сияла и с гордостью показывала на чертополох. Они, очевидно, зачастую так друг над другом подшучивали. Гермиона почувствовала себя посторонней, и ей так захотелось быть принятой в их круг. Хотелось, чтобы Снейп вел себя с ней так же непринужденно, как и со старшими профессорами. Гермиона подхватила два горшка чертополоха и поднялась.
– Так это был все-таки подкуп. А я столько воды напрасно потратил, – проговорил Снейп с напускной надменностью.
Стебль хохотнула, а Гермиона робко взглянула на него, когда он подошел, чтобы рассмотреть растения.
– Превосходные образчики, профессор Стебль. Можете гордиться.
– Спасибо, директор. Окажете нам честь?
– Разумеется. Вы готовы?
– А как же.
Директор подошел к первому растению и повел над ним рукой. Колючее фиолетовое соцветие зазвенело.
– Ми, – определил он.
Гермиона не успела моргнуть, как Помона нашлепнула ярлычок на горшочек. Директор подошел к следующему цветку, проделал те же манипуляции и объявил, что это си. Гермиона убрала уже обозначенные горшочки и пододвинула поближе новые, но он предложил выстроить их по краю стола. А потом Снейп пошел вокруг большого рабочего стола, жестом заставляя каждое растение звенеть и называя после этого ноту. Он так разогнался, что Гермиона заторопилась с новыми горшочками. Она заставила край первого стола и перешла ко второму. План Помоны забросили, но она не была против: директор определял тональности быстрее, чем перед ним появлялись новые горшки, и этим приводил Гермиону в восхищение.
– До. Си. Си. Ре. Ми. Ля. Ля. Соль. Ля. Си. До. Соль. Фа. Ля. Грейнджер. Берегитесь. Капусты. Ля. Ре. Ми. Соль. До. Си. Ре. Фа. Соль. Ми…
От удивления, что Снейп назвал ее по девичьему имени, Гермиона только через секунду подумала обернуться и увидела за плечом китайскую кусачую капусту. С визгом отпрыгнув и рассмеявшись, она заторопилась отодвинуть растения с ярлычками и поставить новые на край стола.
Гермиона и Помона танцевали вокруг столов, в то время как директор методично определял тональности. Дважды женщины столкнулись и разразились таким смехом, что не заметили ноту. Глядя на его сверкающие весельем глаза и ухмылку, которая на самом деле была замаскированной улыбкой, Гермионе показалась, что она была принята в тайное общество людей, которых директор Снейп считал достойными своего времени, и раскраснелась от удовольствия.
На весь чертополох ушло всего тридцать минут. Когда директор закончил, обе женщины совершенно сбили дыхание от беготни и смеха. Они упали на скамейку, и Снейп стоял над ними со сложенными на груди руками и самой великолепной улыбкой, которую Гермионе доводилось видеть.
– Поздравляю, Помона. Набралась хорошая пятиступенная гамма, достаточно тональностей даже для похоронного марша. Жду не дождусь представления. А сейчас прошу меня извинить: школа не ждет.
Он повернулся к Гермионе, и его лицо окаменело:
– Профессор Крам, можно вас на минутку?
– Разумеется, директор, – сказала она и поднялась со скамьи. – Сейчас вернусь, Помона.
– Ах, не беспокойся, – махнула рукой Стебль, – мы уже все закончили. Я только еще приберусь немного и сама пойду. Большое спасибо, директор, за оказанную честь, – она уважительно кивнула в его сторону и вдруг игриво подмигнула. – Очень жаль, что совсем не осталось времени на наш знойный роман, но я не забыла, не переживайте.
Уголки его рта поползли вверх, и он кивнул, направляясь к двери. Гермиона поспешила вслед.
– Вы были великолепны! – выпалила она, когда догнала его. – Честно говоря, я бы не заметила, если бы вы чепуху мололи, но выглядело все просто захватывающе. На каком инструменте вы играете? – спросила Гермиона, идя перед ним спиной вперед и подпрыгивая. Она споткнулась, когда лицо директора омрачилось.
– Ни на каком не играю. Это просто бесполезный фокус.
Он вдруг остановился, и Гермионе пришлось вернуться к нему на пару шагов.
– Профессор Крам, даже ученикам непростительно сплетничать о моей жене, а от моего коллектива я такого просто не потерплю. Я понятно выражаюсь?
Гермиона нахмурилась в замешательстве, и ее улыбка сама по себе завяла.
– Вы флирт с Помоной имеете в виду? Я знаю, что это было в шутку, дире…
– Я не о профессоре Стебль, – отрезал он, пренебрежительно махнув рукой с сторону теплиц. – Этой шутке уже двадцать лет. Я говорю о той сцене, которую вы с мужем сегодня за завтраком устроили.
Казалось, что его слова сочились ядом, и Гермиона в шоке отступила назад.
– Я не… Ой, мне так жаль, директор. Мы с Виктором не сплетничали. Просто он… он не высыпается и тоскует по тем временам, когда мог спать вволю, вот и все. Он не хотел показаться неуважительным к мадам Снейп, ни в коем случае.
Гермиона старалась все объяснить, не выставляя себя с мужем в еще худшем свете в глазах своего разозленного работодателя.
– Я глубоко уважаю вас и вашу жену, директор, и понимаю, что вы оберегаете свою частную жизнь, уверяю вас.
– Может, вы не в курсе, профессор, но я в свое время был шпионом, – прошипел он с ранящей усмешкой, – и рано научился читать по губам. Я прекрасно знаю, к кому именно он проявил неуважение. Думаю, вопрос исчерпан. Если мой брак еще раз окажется темой прилюдного спора между вами и вашим мужем, это будет означать немедленное увольнение, понятно?
– Да, сэр! – Она протянула руку в просящем жесте: – Но поймите…
Слова встали ей поперек горла, когда он просто отвернулся и направился к замку. Гермиона попыталась остановить внезапные слезы. Было трудно глотать, и рот казался полным пепла.
***
Директор налил себе второй стакан огденского. Полный контрастов день не выходил у него из головы.
Играть с чертополохом понравилось и оказалось кульминацией всего дня. Сначала он подозрительно косился на новую учительницу истории, но ее с Помоной смех оказался заразительным. Снейп так давно не предавался этому нехитрому удовольствию.
Директор поморщился и сильнее сжал стакан. Немного времени потребовалось, чтобы все испортить. Когда перезвон последних соцветий стих, привычное бремя ответственности опустилось на его плечи. Непривычным было то, что он так не хотел возвращаться в свою башню. Не хотел возвращаться к одиночеству. Он даже собирался пригласить обеих дам на прогулку в Хогсмид, чтобы чуть-чуть подольше насладиться дружеской атмосферой, но решил не навязываться. Если быть честным – а он практически всегда был честен сам с собой, – он быстро разозлился на обеих женщин за их беззаботность. Особенно на ту, которую не ожидал встретить в теплице. Снейп недолюбливал Крамов и ничего не мог с собой поделать. Они казались такими счастливыми вместе, и у них была впереди вся жизнь, чтобы наслаждаться этим счастьем. Из-за них он чувствовал себя старым, что плохо сочеталось с и так уже израненным чувством собственного достоинства. Он набросился на Грейнджер, хотя прекрасно знал, что только ее муж сплетничал о мадам Снейп. В результате, все хорошее настроение было испорчено.
У Снейпа сжало внутренности, когда он вспомнил, как побледнела Грейнджер. Улыбка сначала окаменела, потом сползла с ее лица, уступая место тревоге. Тогда он почувствовал себя громилой, запугивающим малолеток. Сейчас он чувствовал себя просто идиотом. В свою защиту он подумал, что нельзя было оставить критику невысказанной. Как поддерживать порядок, если коллектив его не уважает?
Снейп закрыл глаза. Тепло спиртного растекалось по телу. Вдруг активизировалась каминная связь, и он поднял голову, как раз когда его жена прохлюпала в гостиную, оставляя за собой след из пепла и грязного снега.
– Вы припозднились, – сказал он. – Успели где-нибудь отужинать, или заказать вам что-нибудь на кухне?
– Уже поела, – ответила она, снимая перчатки и устало вздыхая. – Мы с Петунией Зиммингс обошли все улицы в поисках ее отца. Вернули его домой, довели до кровати, а потом я приготовила ужин для сестер и уложила их спать. Поела сама в «Дырявом котле». Вы включили их в список стипендиатов на следующий год? Их нужно непременно спасти от этого гнусного человека.
– Да, дорогая. Уже обо всем позаботился: книги, форма – все, что требуется. Остается надеяться, что Хогвартс и в самом деле окажется их спасением. Хорошо, что они близнецы и могут положиться друг на друга.
Снейп поднялся и помог ей снять плащ, мимолетом коснувшись ее шеи.
– Вы поразительная женщина. Заботиться об этих детях так благородно.
Она вздрогнула и отступила.
– Вы… выпили?
– Все еще выпиваю, – Снейп махнул рукой в сторону полупустого стакана на столе. – Этот всего лишь второй. Вы же знаете, что я не злоупотреблял уже много лет. Разве я пойду против ваших желаний.
Леонора прищурилась и, казалось, была довольна увиденным. Чопорно усевшись на диван, она сказала:
– Чашечка чая не повредит.
Снейп подошел к камину, бросил в него горсть летучего порошка и продиктовал заказ для кухни. Когда он вернулся в свое кресло, то только молча посмотрел на жену.
Чайный сервиз показался на столе. Леонора налила себе чашечку под пристальным взглядом мужа, потом повернулась к нему, громыхнув чайником о поднос.
– На что вы так смотрите? Может, у меня в волосах что-то запуталось?
Снейп мельком глянул на волосы, но сразу же вернулся к ее лицу.
– Разве грех смотреть на свою супругу? Вы все еще прекрасны.
Она нахмурилась от привычной подозрительности, которая не уменьшилась за все эти годы. Леонора была такой хрупкой: титанически сильной снаружи, но разбитой на столько кусочков внутри.
– Вы несчастны, Леонора? Здесь, со мной?
Она нахмурилась сильнее и оценивающе посмотрела на мужа.
– В чем дело, Северус? Не рановато ли для кризиса среднего возраста? Или дело в чем-то другом? Семь лет брака, и вдруг вы полны сомнений?
Снейп медленно покачал головой.
– Напротив. Я доволен, – проговорил он, смахивая пылинку со своей мантии. – Я сегодня случайно услышал, что говорил обо мне один из учителей. «Неудивительно, что его жена несчастна». Весь день не мог выбросить это из головы. Вы несчастны, Леонора?
Она расправила плечи.
– Куда важнее узнать, почему вы позволяете коллективу о себе шушукаться. Страшно подумать, что случится, если такое попадет в газеты.
Снейп рассерженно отвернулся.
– С виновными была проведена воспитательная беседа. А насчет газет… они публикуют все, что хотят, и такие новости печатаются постоянно. Никто не обращает внимания на эти сплетни.
Снейп поднял стакан и пригубил виски.
– Вы уклоняетесь от ответа. К каким выводам это должно меня привести?
– А теперь вы ударились в сентиментальность, хотя прекрасно знаете, что я терпеть не могу сентиментальных мужчин. У меня был тяжелый день, Северус. Неужели вы действительно должны придираться, стоит только перешагнуть через порог?
С закрытыми глазами он сделал еще один глоток и поддался растекающемуся чувству теплоты.
– Я не собирался придираться. Напротив, я дожидался вас, чтобы узнать, как сделать вас счастливой.
– Единственный несчастный здесь это вы. Чего вам от меня нужно, Северус? Чтобы я глупо улыбалась на ваши шутки? Ловила каждое ваше слово, угадывала каждое желание? Или вырез должен быть поглубже? Хотите, чтобы я вела себя как шлюшка Пожирателей Смерти?
Снейп подскочил из кресла.
– Как вы смеете! – рявкнул он. – Это вы мне не пришьете! Вы знаете, что я этого никогда не хотел! Прекрасно знаете, что мне это не нужно!
– Именно поэтому я и вышла за вас! – огрызнулась Леонора в ответ. – Потому что вы этого не хотели. Что за внезапные требования? Почему вы не можете довольствоваться тем, какая я есть!
– Так я и довольствуюсь! Мог бы довольствоваться… Мне просто нужно… просто нужно услышать, что вы рады своему выбору. А не прочитать это на открытке, которую помогла выбрать Нарцисса в подарок на годовщину свадьбы.
Леонора побледнела. Он провел ладонью по лицу и вздохнул.
– Неужели это непростительно – желать, чтобы собственная жена вас любила? – уныло спросил он.
Леонора поднялась с дивана. Она сжала кулаки так сильно, что те побелели, как и ее лицо.
– Да. Да, непростительно. Любовь ранит, Северус. С этим мы ведь в первую очередь согласились.
– Ну а что же со страстью, Леонора? Неужели вы не чувствуете, как ее недостает? Может, чувства должны нас немного ранить, чтобы мы вообще могли что-то ощущать.
Она отошла от дивана и направилась к спальне.
– На свете столько боли, Северус, которую я могу предотвратить, приложив усилия. Вид девочек, которые не могут себе даже еду позволить, меня достаточно ранит. Вашей боли мне вдобавок не стерпеть. Справляйтесь с ней сами, если вы хоть на каплю заботитесь о приличиях.
Он подавленно вздохнул и допил огневиски. Потом поднялся и собрал остатки своей гордости.
– Если уж мы о приличиях говорим, дорогая супруга, то прилагайте побольше усилий, чтобы притворяться счастливой, дабы коллектив не шушукался. Вы ведь так хорошо умеете притворяться.
Он грохнул стаканом об стол и вылетел из покоев в водовороте мантии.
***
Снейп крался по темным коридорам, охотясь на учеников-нарушителей. По движению воздуха и еле различимому шелесту ткани он почувствовал кого-то впереди. Повернул за угол и как раз заметил подол мантии, исчезающий за следующим поворотом. Снейп прибавил шаг, свернул и увидел бегущую девушку. Седьмой курс, ну или высокая шестикурсница, если по росту судить. В полутьме трудно было сказать наверняка. Он мог различить только невообразимую копну волос и длинную красную мантию. Какая-то гриффиндорка направлялась на кухню.
Северус приложил все усилия, чтобы забыть старые предрассудки. Теперь он был директором, а они все – его учениками, но в глубине души он был не более беспристрастен, чем Дамблдор в свое время. Хотя в отличие от Дамблдора он не заводил любимчиков со своего старого факультета. Снейп просто старался не так тяжело наказывать тот факультет, который люто ненавидел в молодости. Но сегодня это не имело значения. Когда он поймает нарушительницу, они смогут помахать Кубку Хогвартса ручкой.
Снейп поднажал, догнал ее и схватил за предплечье.
Он и слова не успел сказать, как девушка развернулась и заехала ему в челюсть.
– Как ты смеешь поднимать на меня руку! – прозвучал знакомый голос. – Я же сказала, что хочу побыть одной!
Быстрое заклинание, и кончик его волшебной палочки ярко засветился. Он увидел, что профессор Крам вытаращила от удивления глаза, а потом мертвенно побледнела.
– Ох, матерь божья… Мне так жаль, директор! Я подумала, что вы были… кем-то другим.
Ее голос затих, и слезы покатились по щекам. Ее глаза и так уже были красными и опухшими.
– С кем вы меня перепутали? – спросил Снейп, не прилагая никаких усилий, чтобы сдержать гнев.
Гермиона промолчала и только понурила голову.
– Вы подумали, что это ваш муж?
Когда она не ответила, Снейп слегка встряхнул ее руку:
– Он вам что-то сделал, Грейнджер?
Она посмотрела на него с удивлением.
– Крам. Меня теперь зовут Крам. Вы уже второй раз меня сегодня Грейнджер назвали.
Снейп был ошарашен.
– Я… прошу меня извинить. Не знаю, как только мог оговориться.
Он заметил, что все еще держит ее за руку, и сразу отпустил.
– Но я должен повторить вопрос. Он вам что-то сделал?
– Нет. Не то, что вы имеете в виду.
Она потерла предплечье, и Снейп понадеялся, что его пальцы не оставили синяков. Надо будет послать ей мазь от ушибов, на всякий случай. Для его лица эта мазь точно понадобится.
– Что за беготня в темноте? Я вас с ученицей перепутал.
Профессор Крам провела дрожащей рукой по своей одичавшей гриве. Она действительно была ученицей, когда Снейп в последний раз видел ее такой взъерошенной, хотя теперь казалось, будто она уже всю жизнь волосы в пучок забирала.
– Я на кухню шла, за чаем, – ответила Гермиона. – Услышала шаги и подумала…
– Что это ваш муж решил закончить спор?
– В общем, да, сэр. Мне действительно жаль, что так получилось.
Снейп отмахнулся от извинений.
– Женщины способны на гораздо большее, чем удар с разворота в потемках, – сказал он, глубоко вздыхая. – Убедите меня, пожалуйста, что мой профессор ЗОТИ не поднимает руку на моего профессора истории.
– Конечно, не поднимает, сэр.
– А мой профессор истории не поднимает руку на моего профессора ЗОТИ?
– Если не считать, что я его регулярно душу в моем воображении?
Снейп понимающе хмыкнул.
– Профессор, вы не возражаете, если я к вам присоединюсь? Нам обоим не помешает успокаивающая чашечка чая.
– А вы уверены, что ваш профессор истории не лишится работы из-за того, что ударила директора школы?
– Только если вы об этом кому-нибудь расскажете, пока я все еще директор.
– Надо быть невероятно глупой, чтобы хвастаться такими вещами.
Снейп улыбнулся уголком рта и направился ко входу на кухню.
– Знаете, вы можете гордиться, – сказал он. – Вот уже несколько десятилетий, как я ни одного удара не пропустил. Не считая заклинаний, разумеется.
– Не буду спрашивать о подробностях, – сказала Гермиона со смешком.
– Вы бы о них все равно не услышали, – заверил Снейп.
Они добрались до кухни в компанейском молчании. Домовики так и рвались услужить посетителям, и простой чай превратился в пир со множеством десертов.
– Расскажите, почему вы поссорились? – спросил Снейп, махнув навиленным кусочком пирога.
– Как другу или как работодателю? – ответила Гермиона уклончиво.
– Давайте пойдем на компромисс. Представьте, что рассказываете своему бывшему учителю.
Она криво усмехнулась и сказала:
– Будто вы располагали к доверительным беседам, когда были моим учителем…
– И правда, – поморщился он. – Хотя должен сказать в свою защиту, что провел много времени, утешая не в меру впечатлительных слизеринцев. Может, представите тогда, что я член Ордена Феникса?
– Должно сработать, – кивнула Гермиона и заправила выбившийся локон за ухо. – Все началось из-за сцены за завтраком, которую вы уже упомянули, и просто ухудшилось в течение дня. Если вкратце, то Виктор решил, что мы не продлим наши договоры на следующий год и уедем в конце семестра.
Снейп сдвинул брови.
– И вы были против этого решения? Или в первую очередь против того, что он решил за вас обоих?
Гермиона нахмурилась.
– А что, обязательно выбрать один из этих вариантов? Нельзя возмущаться и тем, и другим? Я так устала везде за ним таскаться. Я вообще не хочу отсюда уезжать, после того как до изнеможения работала, чтобы стать хорошим учителем за такой короткий срок. Я горжусь своими успехами, и мне нравится моя работа. Я тут, понимаете ли, постоянно переживаю, наймет меня Министерство в следующем году или нет, а он с контрактом в кармане сопли пускает, потому что десять месяцев в году нужно каждый день рано вставать. Избалованный он. Вы ведь знаете, что он не должен работать, потому что нажил состояние игрой в квиддич. Ему нравится преподавать, но он терпеть не может, когда его заставляют что-то делать, что, по сути, не является необходимостью.
– Предполагаю, что он не понимает, зачем вам работа, раз он сам работать не должен, – сказал Снейп.
– Именно. Так и было до того, как на Биннса снизошло озарение и вы предложили мне его должность. Когда Виктор все еще играл в квиддич, мы жили на чемоданах. Потом он два года в Дурмстранге преподавал, а я изнывала от безделья. Он говорил, что я могу все время на исследования тратить, но по-настоящему все оказалось не так-то просто, не так плодотворно без заданного направления. Исследовательская деятельность хороша при наличии опыта, но если человек даже не в курсе, что чего-то не знает, то без наставника никогда до этого не додумается. Все закончилось тем, что я принялась собирать схемы для вязания крючком. Чувствовалось, как потихоньку начинала ехать крыша.
Вернуться в Хогвартс было таким облегчением. Когда пришло первое письмо из Министерства, я не отстала от Виктора до тех пор, пока он не ответил. В Дурмстранге он все равно больше не хотел работать: там были слишком строгие устои. Не удивительно, что он так плохо переносит кем-то навязанные правила. Нам обоим казалось, что здесь ему будет лучше. Так и получилось. Я тоже была счастлива. Будто домой вернулась, да и Рон с Гарри были всего лишь на расстоянии шага до камина. Когда Биннс исчез, было стыдно чувствовать себя такой счастливой, но мне казалось, будто мои сны чудесным образом стали явью.
Снейп фыркнул, и Гермиона раздраженно посмотрела на него.
– Гриффиндорцы. Слепы как кроты, если захотят.
– Что вы имеете в виду? – с подозрением спросила она.
Он откинулся на спинку стула и провел рукой по волосам, вынимая заколку и давая им свободно лечь на плечи, потом потер лоб.
– Филиус, Хагрид и Минерва мне покоя не давали. Каждый день жужжали над ухом о том, какой талант, сидя дома, пропадает.
– Не говорите ли вы, что…
– …что Биннсу помогли наконец-то смириться со своей смертью? Разумеется. Можно было потерять либо учителя, внушившего восьми поколениям отвращение к истории, либо Филиуса или Минерву. Они оба грозились уйти на пенсию, чтобы освободить вам место. А вы лучше всех понимаете, почему так важно научить молодежь не повторять ошибок своих отцов.
– Но как же вы…
– В этом не было ничего трудного. Я якобы организовал маховик времени, чтобы он мог вернуться в средневековье и увидеть восстания гоблинов своими глазами. Сказал, что надо воспользоваться маховиком, как только его пришлют. В последний день Биннса я появился в дверном проеме и показал ему карманные часы на цепочке. Он вышел из кабинета, взял их и растворился в воздухе.
– Откуда вы знали, что это сработает?
– Биннс застрял в нашем мире. Только его самое сокровенное желание могло помочь ему выбраться.
– Вы для этого волшебные часы достали?
– Нет, самые обычные. Кажется, есть традиция такая – дарить часы уходящим на пенсию?
– Я себя просто ужасно чувствую! – воскликнула Гермиона, расплескав чай по всему столу.
Снейп нахмурился.
– Ради всего земного, почему?
– Почему? Вы его обманули – и он умер! И все для того, чтобы я могла занять его место!
– Он уже до этого умер, Грейнджер. Да и откуда вам знать, может, он действительно наблюдает за восстаниями гоблинов? Внушение – великая сила.
Она убрала лужицы чая волшебной палочкой и глубоко вздохнула.
– Хочется на это надеяться. Как бы было хорошо, если бы он получил возможность увидеть события, которыми так увлекался.
Выражение ее лица сменилось с тревоги на любопытство за одну секунду.
– Почему вы меня постоянно Грейнджер называете?
Снейп осекся и уставился на нее.
– Не знаю. Наверное, вы навсегда останетесь для меня Грейнджер. Если Поттер сменит фамилию, я почти уверен, что и его всегда Поттером буду называть.
Тут она улыбнулась:
– Логичное объяснение. Называйте меня как хотите, директор. Я не против.
Он хмыкнул и отпил чая.
– Так как же вы теперь поступите? Контракт на следующий год у вас в кармане, если захотите. Проблемы с Министерством Филиус придумал, чтобы вам казалось, будто все не так просто. Он сказал, что у вас слишком долго не было четкой цели и что трудная задача вам не помешает.
Гермиона посмотрела вниз на свои руки.
– Трудно сказать. Я теперь знаю, чего мое назначение стоило всем вам, да и жертва Биннса веса добавляет… Нужно будет время, чтобы все обдумать. Так хочется остаться, но я не готова из-за этого ставить под угрозу мой брак. Это, наверное, совсем по-пуффендуйски звучит?
Взгляд Снейпа был долгим и непроницаемым.
– Напротив. Брак должен стоить самопожертвования, – сказал он с чувством. Когда Гермиона посмотрела на него с любопытством, Снейп отвернулся, чтобы она не заметила слишком многого.
– У вас скула воспаляется, – неловко сказала Гермиона, чтобы сменить тему.
Снейп с облегчением закрыл глаза и осторожно потрогал синяк.
– Да уж, бьете не в бровь, а в глаз, – мрачно ответил он, а потом позвал, обращаясь куда-то в сторону: – Гибби! – и под его локтем показался эльф-домовик. – Будь добр, принеси мне немного мази от ушибов из больничного крыла.
Домовик исчез, не сказав ни слова.
– Гибби немой, поэтому он мне больше всех нравится, – объяснил Снейп, опять забирая волосы и закалывая их за плечами.
Приглушенный хлопок – и на столе появилась небольшая баночка.
– А еще он довольно-таки необщительный, – добавил Снейп, снимая крышку.
– Сплошные преимущества?
– И правда.
Он взял немного мази и начал втирать в щеку.
– Можете раздумывать так долго, как хотите, Гре… Крам. Черт. Вы в курсе, что «Крам» – довольно-таки занудная фамилия?
Она рассмеялась, и Снейп сдвинул брови:
– Не пристало смеяться над своим работодателем.
– Что вы, я всего лишь над моим коллегой по Ордену смеюсь. Может, было бы проще называть меня Гермионой?
– Слишком фамильярно. Нужно соблюдать дистанцию, разве вы не знали? Так говорится в руководстве для директоров.
– Что, правда руководство есть?
– Разумеется, и каждая глава висит в рамочке на стене, чтобы непрестанно трещать, если вы делаете что-то неправильно.
– А, это вы про портреты, – сказала она со смешком. – Но вы не против фамильярностей с Помоной, Минервой и Филиусом…
Снейп криво усмехнулся:
– Во-первых, мы были коллегами много лет. А до этого каждый из них поймал меня за каким-нибудь постыдным занятием, когда я был их учеником. Трудно поддерживать дистанцию с кем-то, кто зашел в мужской туалет и застал меня за выдавливанием прыщиков.
Он непринужденно махнул рукой и продолжил:
– Кроме того, все они знакомы с протоколом и достаточно тактичны, чтобы обращаться ко мне как подобает в зависимости от ситуации. В вашем случае я не могу быть уверен, тем более что припоминаю за вами любовь к нарушению правил по поводу и без повода. Лучше не напрашиваться на неприятности. Я прослежу за тем, чтобы вы знали свое место, вот увидите.
– Разумеется, директор, – дерзко ответила она. – Знаете, вы постоянно пропускаете одно и то же место.
Гермиона поддела немножко мази на палец и аккуратно втерла ее в висок Снейпа. Он отстраненно заметил, что ее пальцы были такими же уверенными и в то же время мягкими, как у мадам Помфри.
– А насчет нас с Виктором… я обязательно сообщу вам о моем решении. Как же иначе после того, что вы все для меня сделали. Ну вот. Скоро будете как новенький.
– Благодарю вас. Буду признателен, если вы будете держать меня в курсе, и обещаю на этот счет не распространяться.
Снейп закрыл баночку и протянул ей:
– Для вашей руки. Я, возможно, слишком грубо вас схватил, – сказал он. – Мои извинения.
– Спасибо. И вы, конечно же, прощены.
Гермиона взяла баночку и посмотрела Снейпу прямо в глаза.
– Может, вы хотите рассказать, почему неслись по замку в таком плохом настроении? Я хорошо умею слушать. На самом деле я вам намного большим обязана. И, вы знаете, я отлично храню секреты.
Он одарил ее вежливой тенью улыбки и отказался:
– Если вы не против, Грейнджер, я уже за ночь достаточно наговорился. Сами знаете: протокол, дистанция, и прочее, и прочее.
– Понимаю. Нелегка доля венценосца**?
– Именно так, – ответил Снейп. – Идите спать, профессор. И поговорите с мужем, когда оба остынете. Чувства все могут только испортить.
Она посмотрела на него со странным, удивленным выражением, но в конце концов пожелала спокойной ночи и выбралась через дверь за картиной.
Снейп остался сидеть, погрузившись в раздумья и смотря невидящими глазами на то место, которое занимала Грейнджер. Вскоре домовики принялись готовить завтрак. Потирая щетину на подбородке, Снейп глубоко вздохнул и поднялся из-за стола.
Прим. пер.:
* Из-за нескольких предложенных исправлений должна сказать, что Виктор не выговаривает "ы". Это не ошибки, это иностранец :)
** «Да, нелегка ты, доля венценосца!» (Шекспир, "Генрих IV ").
Глава 2
Директор Снейп шагал по коридору, то и дело распугивая расшумевшихся учеников. Сегодня они совсем не могли угомониться: Пуффендуй в пух и прах разгромил команду Слизерина. Такого позорного матча директор еще никогда не видел.
Некоторые учителя проиграли коллегам небывалые суммы – выше любых на памяти Снейпа, если не считать его собственного проигрыша Минерве после первой игры Поттера. Тогда ему пришлось расстаться с сотней галлеонов. Но на новой должности он не позволял себе так меркантильно наслаждаться спортом: приятная атмосфера недолго продержится, если директор начнет обирать коллектив.
Лестничным пролетом ниже послышался смех, и Снейп, желая быть в курсе событий, подошел к перилам. Стебль и Грейнджер улыбались Терренсу Хиггсу, который был просто не в состоянии смириться с поражением своего факультета. По окончании матча профессор нумерологии потребовал проверить мячи. Он был уверен, что только заговор мог привести к счету двести тридцать – двадцать в игре, которая длилась всего десять минут.
Немногим позже Снейп поговорил со своим бывшим учеником с глазу на глаз, что, очевидно, возымело должный эффект. Теперь Хиггс застенчиво улыбался в ответ на добродушное поддразнивание Помоны. Директор направился к ним вниз по ступенькам.
Стебль заметила его первой.
– Директор! Не хотите ли пойти с нами?
– Куда же вы направляетесь?
– Нашего Терри нужно немного развеселить. Я его в «Три метлы» пригласила. Он сегодня так проигрался, что хоть вешайся.
Снейп вопросительно повернулся к Хиггсу. Тот сначала напустил на себя плачевный вид:
– Не в бровь, а в глаз, – но потом улыбнулся и покачал головой, – хотя все не так страшно, директор.
Снейп не мог мельком не посмотреть на Грейнджер. Казалось, она тоже уловила отклик их предыдущего разговора и, взглянув на Снейпа смеющимися глазами, отвернулась и начала надевать плащ.
– Ну что, директор? – надавила Помона. – Аврора, Минерва и Филиус остаются за главных. Трюк и Виктор уже пошли в бар, чтобы нам места занять. Давайте, решайтесь.
– У меня как раз есть немного свободного времени, – ответил Снейп.
Он позвал Гибби и вскоре получил свой плащ.
– Я присоединюсь к вам, но ненадолго.
Распахнув двери, Грейнджер увидела, что Трюк и Виктор все еще стоят на ступеньках, разбирая каждый гол. Ее вздох донесся до Снейпа, когда она наложила на обоих обогревающее заклинание.
– Давно они вышли? – спросил Снейп Хиггса.
– Двадцать минут назад.
Желтые глаза Трюк округлились, когда она увидела директора в дверном проеме.
– Ладненько, я тогда вперед полечу и займу нам стол, – выпалила она, достала из кармана уменьшенную метлу и уже через секунду ракетой неслась в деревню.
Все остальные пошли гуськом к воротам.
В то время как Стебль и Хиггс спорили о новом ловце Пуффендуя, Снейп наблюдал за Грейнджер и ее мужем.
Шаги Крама казались семимильными, несмотря на его косолапие. На каждый шаг приходилось почти два шажка Грейнджер. Супруги улыбались друг другу, но теперь Снейп знал, на что смотреть, и несостыковки стали очевидными. Крам совсем не замечал, что жена за ним еле поспевает, а Грейнджер, странным образом, и не собиралась обращать на это его внимание. Она просто семенила рядышком, как полоумный терьер.
Все уселись за стол в углу, и Розмерта принесла любимый виски Снейпа, не дожидаясь заказа. Он сам сел рядом с Хиггсом, хотя такие проявления солидарности между слизеринцами были редкостью. Присутствующие обсудили матч, сделали ставки на следующий – Слизерин против Гриффиндора, – и директор объявил, что первый круг напитков за его счет.
Ему нравилась дружеская атмосфера, хотя он не принимал особого участия в беседе и старался не расслабляться. Коллективу нельзя было чувствовать себя слишком уютно в его присутствии. До авторитета Дамблдора Снейпу было еще далеко; того, разумеется, с давних пор уважали, несмотря на любые чудачества. Стебль и Трюк были в порядке, но с молодняком надо было построже.
Снейп с самого начала не особо жаловал Виктора Крама из-за высокомерности, с которой тот принялся за работу, и мнение директора только ухудшилось после разговора с Грейнджер несколько дней назад. Снейп откровенно не хотел продлевать контракт Крама, но из-за профессора истории другого выхода не было. Его мнение о самой Грейнджер, признаться, изменилось. В начале ее учительской карьеры Снейп не уделял ей особого внимания, списав Грейнджер как неизбежный, отпочковавшийся от Поттера раздражитель. Однако она оказалась хорошей коллегой, исполняющей свои обязанности с поразительным рвением. Если Снейп раньше и думал о ней, как об ученице, этому пришел решительный конец из-за невеселых подробностей личной жизни Грейнджер, которыми она поделилась во время их ночного разговора. Ее тревоги и печали были слишком приземленными, слишком зрелыми; когда глупые дети играют во взрослых, то не придумывают такие сценарии.
С Терренсом была такая же история, когда он пришел на смену Вектор пять лет назад. Снейп не сразу перестал видеть в нем хнычущего первокурсника, просящегося домой, или блестящего ловца команды Слизерина на старших курсах. Только со временем директор начал принимать нового коллегу всерьез как одаренного нумеролога и возможного главу факультета. Энжи Фосили, мастер зельеварения из Бельгии, была как создана для своей должности, но Снейпу не приходилось знавать ее раньше. Как, впрочем, и Ллойда Чалмерза, профессора магловедения из Новой Зеландии. У Снейпа никогда не было трудностей с тем, чтобы относиться к этим троим с уважением, одновременно держа их на определенной дистанции.
Грейнджер, однако, стала проблемой. Их недавняя ночная беседа на кухне казалась безобидной, но Снейп почувствовал себя после нее странно уязвимым. Беззащитным. Он несколько раз прокрутил в голове весь разговор и был уверен, что не вышел из роли умудренного наставника, хранящего чужие тайны, но все-таки что-то было не так. Их беседа казалась слишком фамильярной. Может, потому что он без возражений разрешил позаботиться о своей саднящей щеке? Позволил до себя дотронуться? Ее прикосновение не показалось ничем особенным: и Поппи Помфри, и даже иногда Минерва так до него дотрагивались. Или, может, потому что Грейнджер подметила больше о состоянии его личных дел, чем он облачил в слова? Однозначного ответа у Снейпа не было. Но какое-то странное чувство дискомфорта оставалось, и он не мог это себе объяснить.
Разговоры вокруг него вернулись к обычным темам – маленьким радостям и каждодневным проблемам на работе, и Снейп знал, что настало время откланяться. Он прекрасно помнил, что присутствие директора никогда не давало учителям побрюзжать вволю. Кроме того, Леонора должна была скоро вернуться, а он всегда старался быть дома к ее приходу, чтобы расспросить, как прошел день.
Снейп поднялся среди не особо настойчивых протестов против такого раннего ухода и кивнул каждому на прощанье. Он вернулся в Хогвартс пешком, пытаясь понять то искреннее разочарование, которое он, уходя, заметил в глазах Грейнджер.
***
На выходе из своего кабинета Гермиона потушила свет и наложила чары на дверь. Она несла стопку непроверенных пергаментов в свои комнаты, надеясь закончить работу в уютной обстановке. Было поздно, и она так устала. Неудивительно, что она забыла про ступеньку-ловушку. Перепрыгнуть не удалось, но Гермиона хотя бы не провалилась по колено. Тяжело вздыхая, она вернулась вниз по лестнице, по пути поднимая свертки пергамента. Вдруг почувствовался порыв магии, и свертки сами собой поднялись в воздух и полетели к ней в руки.
– Столько лет прошло, а вы все еще забываете о своих магических способностях? – прозвучал низкий, неторопливый голос, в котором чувствовалась смешинка.
Гермиона повернулась и несколько раз моргнула, увидев директора, стоящего на самом верху лестницы.
– Кажется, да, – сказала она с невольной улыбкой, удивляясь его появлению. Потом протянула руку и собрала порхающие свитки. – Спасибо, сэр.
Он изящно поклонился с вежливым «приятного вам вечера, профессор», и удалился, мелькнув развевающейся мантией.
«Как это ему только удается?» – не в первый раз удивлялась Гермиона, опять поднимаясь по лестнице. – «Как только у него получается внезапно появляться, становиться абсолютным центром происходящего и потом просто-напросто исчезать?»
Было нетрудно припомнить, что он в какой-то мере всегда был таким. О его таланте появляться в самый подходящий – или неподходящий – момент ходили легенды задолго до ее первого курса. Он заполнял своим присутствием классную комнату еще до того, как заходил в нее, что всегда приводило учеников в ужас.
Только в этом году, работая под его руководством, Гермиона могла наблюдать без сопутствующего страха за тем эффектом, который производил директор. Если честно, то в первые месяцы она его все-таки побаивалась, но после того дня в теплицах начала видеть его в другом свете. А их разговор на кухне сделал из Снейпа на удивление обычного человека. Однако от него исходила отчужденность, к которой было трудно привыкнуть.
Недавний вечер в баре был тому отличным примером. Казалось, директор совсем не заметил, как изменилась атмосфера в помещении, когда он зашел, замыкая группу учителей. Гермиона провела все время, наблюдая – не только за ним, но и за всеми вокруг него, – пытаясь определить, что же в нем было такого особенного, влияющего не только на нее, но и на остальных людей в баре. Только присутствие Дамблдора отрезвляло сильнее. Может, у должности директора был такой побочный эффект. После того, как он ушел, Гермиона попыталась расспросить об этом других, но только Помона поняла, о чем речь.
– Он просто всегда такой. Из-за того, наверное, с какой целеустремленностью берется за каждое дело. Он и подростком таким же серьезным был, что, должна сказать, не добавило ему популярности среди однокурсников. Думаю, он и сам только через несколько лет после первого поражения Сама-Знаешь-Кого к этому приспособился. Директору тогда было приблизительно столько лет, сколько тебе сейчас. А когда ты сама училась в школе, ни о какой солидности не могло быть и речи: годы преподавания мистеру Поттеру не прошли бесследно, и это еще мало сказано.
Гермиона понимающе кивнула и дала разговору перейти на другие темы. Этот человек был головоломкой. Она задумалась, не слишком ли много проводит времени, разгадывая его.
Вернувшись в свои комнаты, Гермиона увидела Виктора, развалившегося на диване, глубоко спящего с раскинутыми в стороны руками и ногами. Она улыбнулась и свалила свитки в кучу на столе, а потом помогла ему перебраться на кровать. На секунду она подумала о мадам Снейп: случалось ли той по возвращении домой хоть раз застать изнуренного мужа в такой непривлекательной позе? Это не укладывалось в голове: он наверняка даже спал с неповторимым изяществом. Гермиона достаточно путешествовала с Виктором и видела, как поклонники его обожали и какой эффект он производил на толпу, но он все же не вызывал и десятой доли той реакции, которая следовала за всего лишь приподнятой бровью директора.
***
Идя по коридору после ужина, Гермиона обратила внимание на группку учеников, толкущихся у двери в женский туалет на втором этаже. К этому времени она набралась достаточно опыта, чтобы за версту почуять передрягу, поэтому сразу направилась к перешептывающимся детям.
– Что здесь происходит? – спросила она учительским тоном, не терпящим возражений.
Ответила Дарла Клеймор, пятикурсница из Когтеврана:
– Даниэль и Корнелий хотели похвастаться перед Пруденс и открыли Тайную комнату. Они все еще не вернулись.
Гермиона посерела:
– Открыли Та… А ну-ка повторите!
– Даниэль Брэкен и Корнелий Гайд хвалились, что научились говорить «откройся» на парселтанге, прочитав книгу о войне. Пруденс Кливотер им не поверила, поэтому они пошли и доказали, что могут.
Гермиона протиснулась через толпу и увидела то, что надеялась больше никогда не увидеть. Вместо раковин посередине помещения чернел зев туннеля.
– Совсем с ума сошли! – воскликнула она. – Сколько они уже там находятся?
– Больше часа. Вот и ужин пропустили, – ответил ближайший ученик.
Гермиона наклонилась в черноту туннеля и крикнула, но если на ее зов кто-то и ответил, это невозможно было услышать из-за гомона учеников. «Тишина!» – приказала она и прокричала в туннель еще раз. Теперь в ответ послышался сдавленный стон. Она выпрямилась и послала Патронуса к директору.
Как раз в это время Аргус Филч пробрался через толпу, растолкав учеников.
– Че такое, че за гам! А, профессор Крам! Че тут происходит?
– Ученики балуются, мистер Филч. Не могли бы вы позаботиться о том, чтобы они разошлись? Директор скоро придет. Мне нужно вниз: кажется, кто-то ранен.
Филч немедленно залаял на учеников. Гермиона несколько раз глубоко вдохнула, наложила на себя то же парящее заклинание, которое они с Роном использовали восемь лет назад, и нырнула в туннель. Освещая дорогу волшебной палочкой, она пробиралась вниз по склизкой трубе, отталкиваясь кончиками пальцев.
Стоны теперь казались громче, и она прибавила скорости. Труба выпрямилась. Гермиона осторожно пробралась вперед.
Свет от палочки упал на Корнелия Гайда, который лежал на полу прямо под трубой, прижимая руку к туловищу. Кровь текла струйкой по его голове. Второго ученика в пятне света видно не было.
– Мистер Гайд! Вы в порядке?
– Я вылетел из трубы прямо на голову. Руку еще, кажется, сломал, – жалобно простонал он.
Гермиона начала шептать заклинания, чтобы выяснить, как тяжело он был ранен.
– Где мистер Брэкен?
– Убежал. Когда мы поняли, что не можем вернуться по трубе, он меня здесь бросил.
Кроме синяков, глубокой раны на голове и перелома руки у мистера Гайда обнаружилось сотрясение мозга. Гермиона остановила кровотечение и послала Патронуса к мадам Помфри. Оставалось только придумать, как поднять ученика по трубе, и тут Гермиону осенило.
– Гибби! – позвала она.
Он был единственным домовиком, которого она знала по имени. Гибби появился рядом.
– Не мог бы ты мистера Гайда в больничное крыло доставить? Он ранен и…
Не успела Гермиона договорить, как маленький домовик коснулся ученика и они исчезли.
– Ага. Спасибо, – сказала Гермиона воздуху.
Она повернулась и посмотрела на проход, ведущий в темноту Комнаты. Умом Гермиона понимала, что там больше нет никаких монстров, но почему-то это ее совсем не подбадривало.
– Мистер Брэкен! Даниэль! Вы меня слышите?
Она прислушалась к замирающему эху, надеясь на ответ, вскрик или хотя бы стон, но не услышала ничего. Она пошла по проходу, стараясь побороть страх. Казалось, мурашки не просто бежали по ее коже, а как слоны топали. Вдруг послышался шорох, и Гремиона резко обернулась. Она с облегчением подбежала к трубе, когда в ней показался свет.
– Грейнджер, вы там?
– Да! – прокричала она в ответ директору. Гермиона была до дрожи в коленях рада слышать его голос.
– Сейчас спущусь! – крикнул он.
Гермиона отошла, когда услышала, что он быстро катится вниз по трубе. На стенах загорелись факелы.
Она отошла еще на шаг, когда директор вылетел из трубы и приземлился на ноги. Сама Гермиона споткнулась о камень и умудрилась шлепнуться на пятую точку.
Гермиона поднялась с пола под его раздраженным взглядом. Директор выглядел неважно: слизь плохо смотрелась на его мантии. С ее собственной мантией дела, наверное, обстояли не лучше.
– Пустоголовые гриффиндорцы! – процедил он, оглядываясь по сторонам. – Вы их еще не нашли?
Директор был в ярости, чего и следовало ожидать. Гермиона тоже бы разозлилась, если бы не была на грани истерики.
– Пару минут назад я нашла мистера Гайда и попросила Гибби перенести его в больничное крыло. На этом все.
– Он был тяжело ранен? – нахмурившись, спросил директор.
– Сотрясение мозга, перелом руки, рана на голове, которую я уже исцелила. Он из трубы неудачно выпал. Но жизни ничего не угрожает – пока. Посмотрим, что будет, когда Филч до него доберется.
– Действительно, – прошипел Снейп. – Может, я ему наконец-то разрешу поиграться кандалами.
Они некоторое время разглядывали освещенный проход.
– Почему факелы загорелись, когда вы появились? – спросила Гермиона. – Мне ни зги не видно было. Я даже не знала, что факелы тут имеются.
Директор раздраженно посмотрел на нее.
– Поднапрягите мозги, Грейнджер. Почему Тайная Комната Салазара Слизерина не считает нужным освещать дорогу вам ?
– Ах, – только и сказала она, задетая насмешливым тоном директора. Потому что она была маглорожденной – вот и вся загадка. Гермиона отвернулась и направилась по проходу к Комнате, осматривая пол в поисках возможных следов.
Прошло несколько секунд, до того как Снейп поспешил за ней.
– Грейнджер, – позвал он.
Она шла дальше не останавливаясь, смотря на заваленный камнями пол.
– Что, директор?
Снейп догнал ее и, схватив за руку, развернул к себе.
– Я не говорю, что это справедливо; это просто самое логичное умозаключение, – нетерпеливо сказал он.
– Это самое глупое умозаключение! – огрызнулась она. – Рон – чистокровный маг, но факелы для него не зажигались.
Глаза Снейпа округлились от удивления.
– Нет, я не имел в виду… – он нахмурился, очевидно сбитый с толку. – Я хотел сказать, потому что я слизеринец, Грейнджер. Мне и в голову бы не пришло втянуть в это вашу родословную.
– Понятно, – только и сказала Гермиона, чувствуя себя довольно-таки глупо.
Она высвободила руку и отодвинулась. Услышала, как директор хмыкнул, но не решилась поднять взгляд: она бы только увидела, что опять его разозлила. Почему-то засосало под ложечкой. Гермиона поспешно перебралась через камни, мимо того места, где Златопуст обрушил на себя потолок, к незаваленному участку пола и нашла, что искала: отпечатки ботинок в пыли вели в Комнату.
Гермиона дождалась Снейпа и указала на следы. Он внимательно посмотрел на нее, открыл было рот, будто хотел что-то сказать, но передумал и лишь кивнул, перед тем как пойти впереди. Они последовали за отпечатками ботинок в Комнату, посмотрели вокруг, но не нашли ничего интересного. Гермиона только набрала в легкие воздуха, чтобы произнести «Гоменум ревелио», как Снейп остановил ее, схватив за руку с палочкой.
– Не исключено, что Комната как-то зачарована против людей с вашей родословной, Грейнджер, – медленно проговорил он. – Лучше вам не направлять на нее никакие заклинания.
– Ой. Логично. Но вы, будучи полукровкой, наверное, тоже в опасности?
Он скривился.
– Я директор школы. Не таких чистых кровей, как мистер Уизли или ваш Крам, но чары в этих стенах причинят вред скорее им, чем мне.
Боясь сморозить еще какую-нибудь глупость, если откроет рот, Гермиона просто отошла в сторону и кивнула. Снейп пошел вперед вдоль следов, крепко сжимая палочку. Так же сжимая свою, Гермиона последовала за ним. Она ума не могла приложить, как получилось, что он принялся защищать свою родословную всего через две минуты после того, как она закончила защищать свою.
Гермиона тряхнула головой и продолжила осматривать Комнату.
Директор остановился и дотронулся до ее плеча. Гермиона подошла поближе и проследила за направлением руки: та указывала на ученика, разлегшегося под гигантской, внушающей ужас статуей мага. Они услышали похрапывание, когда эхо шагов затихло.
Гермиона и Снейп переглянулись. Возмущение несуразной ситуацией боролось с глубоким облегчением.
– Я его пришибу, – буркнула Гермиона. – Я тут от страха чуть не поседела, а он спать изволит!
– Должен поблагодарить вас за то, что ставите безопасность учеников превыше всего, Грейнджер, – сказал директор.
– Я всего лишь следую вашему примеру. Вы ведь так же поступали, когда я была ученицей, – улыбнулась она.
Снейп посмотрел на нее, и уголки его губ поползли вверх.
– Ежедневно, – ответил он. – Особенно если Лонгботтом рядом с котлом оказывался.
Оба улыбнулись, и вдруг смотреть друг на друга стало неловко. Отведя взгляд, они поспешили к спящему ученику.
***
– Кто-нибудь хочет еще чем-нибудь поделиться, перед тем как мы перейдем к бюджету? – спросила замдиректора.
– Я сегодня разнял Брэкена и Гайда, – сказал профессор Чалмерз.
Гермиона подняла голову от протокола, который вела, но потом и это происшествие решила записать. Ллойд продолжил:
– Они, очевидно, все еще в ссоре. Отработки с Филчем, наверное, сказываются.
– Отлично, – проговорил директор. – Это подает надежду, что у них отбило желание производить впечатление на девушек, рискуя своей жизнью.
Виктор легонько толкнул Гермиону, сунул ей в руку чашку чая и дал понять жестами, что это для Минервы, которая сидела от нее по другую сторону.
– Ну не знаю, ради некоторых девушек совсем не жалко рисковать жизнью, – сказал Терренс.
– Вот она, легкомысленность молодости! – театрально воскликнул Филиус. Он вскарабкался на стул, чтобы дотянуться до чашки чая, которую ему подавал Виктор.
– Ну ладно, пойдем на компромисс: ради некоторых девушек можно терпеть определенные неудобства. Ближе к истине?
– Едва, – протянул директор.
Гермиона решилась на секунду поднять голову и увидела, что директор смотрит на учителя нумерологии с насмешкой.
– Я не согласен. Я думаю, что ради правильной девушки можно стерпеть любие неудобства! – сказал Виктор, вызывая восторженные ахи и вздохи.
Гермиона похолодела. Требовалось всегда сохранять профессионализм, и намеки на подробности из личной жизни этому не помогали. Не удивительно, что директор разозлился на нее из-за комментариев Виктора о мадам Снейп. Гермиона постаралась улыбнуться и надеялась, что выглядит смущенной, хотя внезапно ее охватила ярость. Мало того, что Виктор из нее посмешище сделал; она не могла вспомнить и четырех примеров того, как он «терпел неудобства» ради нее в последние пять лет! Он даже сидение на унитазе не опускал. Может, директор и прозвучал, как ворчливый прагматик, зато он был честен. Гермиона мельком взглянула на Снейпа и увидела, что он смотрит прямо на нее. Мгновение спустя его взгляд перешел на Виктора, и директор нахмурился.
– Может, все-таки вернемся к нашим баранам? – отрезал он. – Минерва, что там было с бюджетом?
Гермиона спряталась за протоколом совещания и не поднимала от него головы, пока не пришло время ужина.
***
– Хагрид, почему на парадных ступенях кучами лежит фестраловый навоз? – спросил директор, потирая переносицу. Он не знал, радоваться ли тому, что уже позавтракал.
– Ох, сэр, видите ли, детишки изучали фестралов. Типа, их привычки, и все дела. На занятиях, имеется в виду. И, знаете ли, фестралов ведь совсем немногие могут видеть, детишки-то. Вот они и решили, типа, видите ли…
– Хагрид… – в голосе Снейпа проскользнуло именно то нетерпение, которое он старался обуздать, разговаривая со впечатлительным полувеликаном.
– Вчера вечером ученики умыкнули свежее мясо с кухни и разложили его на ступенях, сэр. Хотели утром увидеть следы фестралов на снегу.
– И вы, дорогой Хагрид, этому эксперименту никак не способствовали?
– Не, я бы никогда, сэр. У них, у фестралов-то, желудки слабые. Теперь это, э, всем видно.
Снейп посмотрел вверх, на серьезное лицо, и вздохнул.
– На следующем занятии уделите больше внимания основам работы с животными. Может, и на профессиональную этику парочку минут выкроите. А пока что позаботьтесь о том, чтобы все это безобразие исчезло.
– Конечно, директор. Заметано.
Снейп развернулся и зашел в школу. Начало дня оказалось не самым благоприятным.
– Доброе утро, директор.
Повернувшись, он увидел Грейнджер, идущую на завтрак в одиночестве.
– Где же ваша стойко переносящая неудобства половина? – протянул он.
На секунду в ее глазах показалась заговорщическая улыбка, которая тут же исчезла.
– Вчера вечером мы поссорились, что, судя по всему, оказалось для него непереносимым неудобством. Он даже отправился завтракать в самую рань, – ответила Гермиона. – А что это за запах?
Снейп указал на двери.
– Один из классов Хагрида ставил эксперимент с фестралами.
– Уф, пахнет будто навозом.
– Что и было конечным результатом эксперимента. Пойдемте. Позвольте проводить вас на завтрак, если у вас аппетит не исчез.
– С удовольствием, – ответила она.
– Нужно, чтобы кто-нибудь проследил за порядком на следующем вечере танцев. Какие у вас планы на выходные, Грейнджер?
– Я не могу, сэр. Должна идти на благотворительный министерский бал, как послушненькая героиня войны.
– Понятно. Уже отлыниваете от своих учительских обязанностей. В наказание составьте список учителей, которые в следующие выходные смогут присутствовать.
Гермиона озадаченно посмотрела на Снейпа, но потом улыбнулась.
– У вас, наверное, ни минутки свободной нет? – спросила она.
– Вы правы.
– Знаете, вы могли бы просто попросить об одолжении.
– И испортить все веселье?
– В какой главе руководства говорится, что директорам веселиться можно?
– В главе о директоре Блэке, которая называется «Меньше пахать, больше играть по-слизерински».
Ее смех зазвенел колокольчиком, когда Снейп отворил дверь в Большой зал. Он тоже начал было улыбаться в ответ, но вовремя опомнился и скривил губы, хмурясь на учеников из принципа. Он чопорно кивнул Грейнджер и направился к своему месту.
Глава 3
У директора Хогвартса выдался очередной неважный денек. Надо добавить, что этот день был просто конфеткой по сравнению с той катастрофой, которой мог оказаться «неважный денек» во время первого года на посту директора, но все же. И от послеобеденного педсовета легче не стало.
– Помона, усмири же, наконец, своих пуффендуйцев! Мне пришлось с них за неделю почти сто баллов снять! – возмутился профессор Хиггс.
– Будто твои дражайшие слизеринцы не витают в облаках в это время года, – фыркнула Помона в ответ.
– Но они хотя бы не выставляют это напоказ и не выклянчивают свидания посередине урока.
– Вообще-то, Терренс прав, – поддакнул Филиус.
Директор потер переносицу, пытаясь утихомирить головную боль. Хагрид поспешил на поддержку Помоне. К тому времени как Минерва и Ирма включились в спор, вовлекая практически всех остальных, Снейп был на грани срыва. Вдруг он почувствовал, что до его руки дотронулись, и заметил Грейнджер – с чашкой свежезаваренного чая и сочувственной улыбкой.
– Спасибо, – тихо сказал он. – Ненавижу Валентинов день. Из года в год одно и то же. Как же я буду рад, когда вся эта кутерьма закончится.
– Должна сказать, что не замечала за этим днем ничего ужасного, пока не начала преподавать.
– Мое мнение не изменилось: даже в годы ученичества я считал этот праздник невыносимой глупостью.
– Вообще-то, вы правы. Ученики без пары чувствуют себя в это время совсем изгоями. Сама знаю.
Снейп мельком глянул в ее сторону, потом возвратился к созерцанию хаоса перед собой.
– Не могу припомнить, Грейнджер, что у вас с этим возникали какие-либо трудности. К вашим услугам, казалось, целый гарем был. Крам, конечно, да и Уизли с Поттером.
Она фыркнула.
– Что вы, директор. Виктор всего лишь пригласил меня на бал во время Турнира Трех Волшебников. На этом мои романтические приключения в школьные годы и закончились. Мы с Роном только после Последней битвы начали встречаться. Целых три месяца продержались, пока не решили разойтись, рассмеявшись до слез в первый раз, когда попытались заняться сексом. А с Гарри мы никогда… – Гермиона поежилась, – брр, ни за что.
На лице Снейпа появилось страдальческое выражение.
– Спасибо, что поведали о сокровенных моментах вашей личной жизни. А я-то и не знал. Хотя, если быть честным, никогда и не интересовался.
Посмеиваясь, Гермиона подлила Виктору чая и пододвинула чашку к нему поближе. Тот с изумлением наблюдал за выходками своих коллег. Потом Гермиона опять наклонилась к директору, который не мог не заметить нотку лимонной травы в ее шампуне.
– Директор Снейп, при всем уважении к традициям и предписанным в руководстве дистанциям, у вас есть особый талант: вы иногда можете быть просто невыносимы!
– Воистину, дар свыше, – ухмыльнулся Снейп.
Он отодвинулся от стола и собрал свои записи.
– Грейнджер, когда остальные утихомирятся, сообщите им, что я приму решение о судьбе их драгоценного праздника единолично и разошлю оповещения, когда руки дойдут. Они потеряли право внести свой вклад. Кстати, если у вас найдется минутка, зайдите ко мне в кабинет. Мне нужно с вами поговорить.
– Конечно, сэр. Зайду после ужина.
Он кивнул, с отвращением окинул взглядом учительскую и вышел.
***
Ужин выдался спокойным. Учителя ели по большей части молча, поглядывая на директора с раскаянием и шепча извинения, когда проходили мимо его кресла по делу и без дела. Тот был непоколебим и только изредка удостаивал их взглядом, полным неодобрения. Ученики почувствовали настроение за учительским столом и, против обыкновения, не шумели. Директор всегда полдничал заранее со своей женой, если та была в замке, поэтому мог весь ужин хмуриться на коллектив, лениво поигрывая стаканом воды. Разве что Крамы не впали в немилость. Они никогда не участвовали в мелких интрижках: Крам просто-напросто не чувствовал лояльности ни к кому, кроме себя любимого, а Грейнджер была для интрижек слишком тактична.
Когда директор решил, что все адекватно наказаны, он поднялся из-за стола и прошел к дверям так быстро, что зеленая мантия взвилась вслед за ним. Зал проводил его молчанием.
Снейп вернулся в свои покои и переоделся, сняв тяжелую мантию.
– Вы рано. Коллектив уже дрожит от страха? – спросила Леонора, подняв голову от письма.
– Разумеется, – ответил он, вернувшись в гостиную. Он вынул заколку из волос и потер голову. – Я бы их на всю ночь задержал, если б понадобилось.
– Не думаю, что вам потребовалась бы на это вся ночь. Готова поспорить, что вы их довольно-таки быстро запугали, а все остальное время просто наслаждались эффектом.
Расстегивая манжеты, Снейп взглянул на жену и заметил легкое потепление в ее глазах: верный признак редко используемого чувства юмора. Его сердце екнуло, и он улыбнулся в ответ.
– Кому вы пишете? – спросил он.
– Ванесса Амбридж в нерешительности насчет министерского бала, назначенного на следующие выходные. Я пытаюсь помочь ей отбиться от ее невыносимой золовки.
– Что Долорес опять затеяла?
– Ванесса – председатель комитета по интерьеру, а Долорес пытается ее с этого поста вытеснить. У этой ужасной женщины нет никакого вкуса, она бы наверняка использовала самые нелепые оттенки розового! Хотя День Валентина и без того достаточно нелеп.
– Согласен. Подскажите Ванессе, чтобы расставила по залу ледяные скульптуры в форме кентавров.
– Северус! – хихикнула Леонора. – Вы поразительно гениальны и невыразимо безнравственны!
Он подошел к ней и погладил пальцем ее волосы, шепча:
– Только для вас, моя дорогая.
Она не могла не заметить выцветшую Метку и моментально напряглась. Он отдернул руку как от огня.
– Извините, Леонора, я…
Послышался звонок: кто-то был на ступенях, ведущих в кабинет.
– Достаточно глупостей, Северус. Идите и позаботьтесь о своих делах. Я должна закончить с корреспонденцией, пока голова еще сильнее не разболелась.
Вот как просто она опять вытолкнула его из своей жизни.
Он было пулей вылетел из комнаты, но остановился в дверях, заслышав голос жены.
– Непременно оденьтесь, Северус.
Он взглянул на свои брюки и рубашку.
– Это всего лишь Грейнджер. По личному делу, едва относящемуся к школе. Формальности не обязательны.
– Почему вы с таким упорством продолжаете ее так называть? Правильно – «профессор Крам», и вам совершенно не стоит забываться. Вы обращаетесь с ней неподобающим образом.
– Ревнуете, Леонора? Не стоит волноваться: вы меня хорошо вышколили.
– Ради всего святого, хоть расправьте и застегните рукава! Разве можно расхаживать с этим жутким клеймом на руке! – прошипела она. – Возмутительно!
Снейп глухо рыкнул и выбежал из комнаты, подхватив на ходу плащ с вешалки, но не набросив его на плечи.
Когда он появился из-за гобелена, Грейнджер уже сидела в кресле для посетителей.
– Извините, профессор Крам. Не хотел заставить вас ждать.
– Ничего страшного, директор. Я как раз с профессором Дамблдором договорила.
Глаза Снейпа метнулись к портрету, и он увидел, что Альбус тихонько повел пальцами. Заглушающие заклинания на гобелене срабатывали для людских ушей, но портреты слышали всё. Они знали все секреты его личной жизни – досадное обстоятельство, с которым каждый директор должен был смириться. Снейп кивнул Альбусу и решил воспользоваться советом.
– Давайте прогуляемся, профессор. Свежий воздух мне не повредит, – сказал он, направляясь к винтовой лестнице.
Он накинул на себя плащ, достал еще один с вешалки у входа и протянул Грейнджер.
– Вы, надеюсь, не против быстрого шага?
– Не против, сэр.
***
Гермиона неслась вприпрыжку за директором, стараясь не споткнуться о длинные полы одолженного плаща. Перед выходом из школы Снейп наложил на них обоих обогревающее заклинание, и теперь они шагали в сторону поля для квиддича, рассекая холодную ночь.
Гермиона вся испереживалась с того момента, как директор вылетел из-за гобелена – без мантии, с развевающимися как черные водоросли волосами, лицо – маска гнева. От него исходили волны такой боли, что Гермиону чуть не подкосило.
Внезапно Снейп остановился, и Гермиона врезалась в его спину.
– Простите, сэр, – сказала она запыхавшись.
Он повернулся и внимательно посмотрел на нее, потом достал волшебную палочку, и снег со льдом исчезли с нескольких скамеек, будто от взрыва.
Освежив обогревающее заклинание, он указал на лавочку. Гермиона подобрала свой слишком длинный плащ и села. Снейп устроился на скамейке чуть пониже, лицом к Гермионе.
– Я хотел спросить, что вы надумали насчет следующего года, профессор.
– А может, сначала лучше поговорить о том, что вас так взволновало? – вырвалось у Гермионы.
Яркий, холодный свет луны отражался от снега и освещал каждую черточку его одновременно изумленного и разозленного лица.
– Вы забываетесь, – предостерегающе сказал Снейп.
– Нет, не забываюсь. Очевидно, вы сильно расстроены, и, насколько я знаю, поговорить вам не с кем. Вы же вытащили меня сюда, чтобы о моем браке и о моей работе поговорить, не так ли?
– Да, потому что это со школой связано.
– Может, ваше состояние влияет на мое решение.
Гермиона нахмурилась и махнула рукой, будто отказываясь от предыдущего высказывания:
– Не знаю. Я просто не могу видеть вас в таком состоянии. Вы хороший человек и замечательный босс. Трудно увидеть вас таким расстроенным и не попытаться что-то против этого предпринять. Пожалуйста, скажите, что не так.
Он решительно поднялся, и Гермиона знала, что нужно действовать прямо сейчас, пока Снейп не направился обратно в школу. Она вскочила и крикнула:
– Подождите!
Он остановился, повернулся к ней и с удивлением увидел, что она указывает обратно на его скамейку.
– Сядьте, Северус, – Гермиона запнулась на его имени, но расправила плечи и продолжила: – Вам нужно с кем-нибудь поговорить, кальсоны Мерлиновы! Я, наверное, все не так делаю, но просто не могу дать вам вернуться в школу в таком состоянии, клянусь мизинцем Нимуэ! Именно на это ведь и есть друзья. Не сочтите за неуважение к начальству, просто как-то получилось, что я вас еще и другом считаю.
По тому простому факту, что Гермиона еще дышала, было очевидно: ее слова возымели желаемый эффект. Снейп повел бровью, но вернулся и сел на скамейку. Гермиона завернулась в его пахнущий травами плащ и тоже села.
– «Мизинец Нимуэ»? Это все, на что вы способны? – спросил он с долей скепсиса.
– Обычно да. У меня совсем не получается выразительно ругаться, разве что когда подшофе. Не думайте, я не обозляюсь, когда пьяная. Просто, хм, сентиментальной становлюсь… и ругаюсь.
– Будет интересно послушать.
– Это не очень вероятно, – покачала головой Гермиона и нервно хихикнула. – После такого представления я бы больше не могла наскрести достаточно респектабельности, чтобы продолжать здесь работать.
Снейп вдохнул и выдохнул, наблюдая за клубами пара на холодном воздухе.
– Грейнджер, как на этом фронте дела обстоят? Вы с мужем поговорили?
Она опустила глаза и начала теребить складки плаща.
– Да, поговорила. Он согласен, что вы пошли на определенные жертвы, чтобы предоставить мне работу, и это усложняет решение. Но он не в восторге. Ему кажется, что его теперь к чему-то принуждают.
– А что он думает о вашей работе? Может, он недоволен, что вы вообще работаете?
– Все не так просто. Он рад, что я такая умная. Постоянно говорит, что именно из-за этого в самом начале мной увлекся. А еще ему нравится, когда я к чему-то стремлюсь. Он просто не понимает, почему я не такая, как он. Виктор с головой погружается во что-то новое и работает до тех пор, пока не станет лучшим. А потом просто переключается на новое увлечение. И мне нужно каждый раз следовать за ним.
– Но вы постояннее?
– В общем, да. Сначала все просто получалось: он был моей постоянной.
– А вы не можете продолжить работать здесь, пока он будет за своими мыльными пузырями гоняться?
– Он хочет вернуться домой, в Болгарию, – ответила Гермина уныло и понурила голову. – За три недели после нашего с вами разговора мы с Виктором перешли от споров о работе к спорам о приоритетах в нашей семейной жизни. Чтобы один из нас был счастлив, другому придется отказаться от своих желаний. Это как западня, из которой я просто не вижу выхода.
– Судя по всему, в конце концов уступите вы. Вы принесете в жертву свое счастье.
– А как же еще? Вы же сами сказали, «брак должен стоить самопожертвования». В последнее время я постоянно о ваших словах думаю. Виктор на такое самопожертвование наверняка не способен. Если он останется ради меня, то в конце концов исстрадается до того, что начнет меня ненавидеть. А если я уеду ради него, то все еще есть шанс стать счастливой как-нибудь по-другому.
– А если он уйдет от вас, шанса стать счастливой совсем нет? – спросил Снейп.
Глаза Гермионы вдруг наполнились слезами.
– Не знаю. Лучше синица в руках, понимаете? Я ведь люблю его, а он любит меня. Я не хочу это потерять. Не хочу начинать все заново с другим. Не хочу обнажать перед другим недостаток за недостатком и надеяться, что они не имеют для него значения. Не хочу объяснять, почему иногда кричу во сне. Виктор знает меня. Знает, как я устроена. Именно он научил меня смеяться после войны. Он подхватил меня, увлек в свой мир и просто не давал задумываться о том, что мы потеряли во имя Победы.
Если мы разойдемся, он переживет, а я погибну. Факты такого рода учат смирению. Я так не хочу одиночества. Хотелось бы в скором будущем завести детей. Не слишком скоро – очевидно, нам с Виктором еще нужно во многом разобраться. Но я просто не могу посвятить следующие десять лет поиску нового идеального мужчины и надеяться, что он готов завести детей только потому, что мне так хочется.
– Вы с Крамом детей уже обсуждали? Если ваш муж не справляется с требованиями на работе, то он, очевидно, еще не достиг зрелости, необходимой для заботы о семье.
Гермиона взглянула на Снейпа: что-то в его голосе изменилось, но она не могла догадаться, из-за какого чувства. Лицо его было совершенно невыразительным.
– В последнее время не обсуждали. Вот уже год как мы, в основном, о работе говорим. Однако подразумевается, что до детей осталось недолго.
– А как насчет ваших друзей? Вы упоминали это в разговорах с Поттером или Уизли?
– Честно говоря, нет.
– Подумайте об этом. Они знают вас лучше, чем я, и могут помочь хорошим советом.
– А что бы вы посоветовали?
Снейп тяжело вздохнул и подвинулся вбок на скамейке. Прислонился спиной к свае, поставил одну длинную ногу на скамью, другую – на землю.
– Боюсь, что не могу вам ничего посоветовать.
– Но что бы вы сделали на моем месте? – надавила Гермиона, разглядывая сапог из драконьей кожи. Нога в сапоге должна была быть чуть поменьше и намного уже, чем у Виктора. Она выглядела по-настоящему изящной. Раньше Гермиона и не задумывалась о том, что мужская нога может быть изящной.
– Но я же не на вашем месте, Грейнджер.
Он порылся в карманах и, к ее удивлению, достал пачку сигарет и магловскую зажигалку.
– Я могу разве что на собственный опыт опираться, а здесь совсем другой случай.
– Что вы имеете в виду? – спросила она, отмахиваясь от дыма.
Снейп долго смотрел на небо, не отвечая.
– Я женился не по любви, – проговорил он наконец, мимоходом разрушая представления Гермионы о своем мнимом счастье.
– Понятно, – тихонько сказала она, налагая на них обоих обогревающее заклинание.
– Между нами с Леонорой все не так, как у вас с Крамом. Мы поженились ради сотоварищества, основанного на взаимоуважении. Ни ей, ни мне раньше не везло с… эмоциональными привязанностями. Для вас, наверное, не секрет, что она была сестрой Пожирателя Смерти?
– Да, в газетах об этом что-то писали, когда вы объявили о своей помолвке.
– Газеты, газеты… Она живет в постоянном страхе перед газетами.
– Да уж, репортеры могут быть довольно-таки злопамятными, но мадам Снейп все уважают. Мне постоянно попадаются статьи о ее благотворительной деятельности. Вы должны так ей гордиться.
– Да, горжусь. Она хорошая женщина.
Слова Снейпа повисли на секунду в воздухе. Он произнес их с убеждением, но они упали на землю между скамейками, как приговор.
– Но?
Он вздохнул и выпрямился. Выбросил окурок и с несвойственной для себя эффектностью заставил его исчезнуть одним движением руки.
– Если бы не «но», не так ли? «Но». Она хорошая женщина. Преданная, добродетельная, со строгим чувством морали – прямо-таки образец совершенства.
– Не забудьте «красивая». Она очень красивая женщина.
– Ах да, и это тоже. Однако красота должна подпитываться изнутри, а внутри Леоноры нет ничего, кроме ее боли.
Снейп взглянул на Гермиону, чувствуя себя не в своей тарелке после такого признания. Та постаралась убрать с лица все эмоции и ободряюще кивнула.
– Во время войны судьба не была милостива к Леоноре, – продолжил Снейп. – Ее красота привлекла внимание многих. К сожалению, все, кроме одного, были Пожирателями Смерти, и они убили его, несмотря на мольбы Леоноры. Меня там не было. В отличие от Нарциссы, у Леоноры не было сильного мужчины, который защитил бы ее от остальных. Братец скормил ее волкам.
Когда мы встретились после войны, она показалась мне такой сильной. Прошедшей через ад – и выжившей. То, о чем вы говорили, то обнажение недостатков друг перед другом было в нашем случае излишним: каждый из нас знал секреты другого. Ей нужен был респектабельный дом – приют от темных страстей, приносящих человечеству столько страданий. Я думал… – Снейп внезапно взглянул на Гермиону, и у нее перехватило дыхание от глубины его тоски. – Я думал, что если буду с ней нежен… если дам ей время… если дам ей все, что пожелает, даже целую башню, в которой можно спрятаться… думал, что она тогда… – его губы сжались, и он отвернулся.
– Вы думали, что тогда она опять научится любить.
Снейп кивнул, не глядя ей в глаза. Гермиона продолжила:
– Нет ничего плохого в том, чтобы в это верить. Это ведь все еще может произойти.
Тогда Снейп повернулся к ней, полный ярости.
– Нет, не может произойти, – прошипел он, внезапно задрал рукав и обнажил Темную Метку, – раз я ночь за ночью тащу это уродство в ее постель.
Его смятение было таким всепоглощающим, что Гермионе нужно было что-то сделать, чтобы облегчить его страдания. Неважно, что. Она потянулась к его руке, взяла за запястье и притянула к себе, чтобы, наклонившись, рассмотреть в лунном свете линии выцветшей Метки. Раньше Гермиона ее только мельком видела. Помнится, линии были намного темнее, когда Снейп давным-давно с вызовом в глазах засучил рукав. Гермиона провела пальцами вдоль Метки, будто гладя дикое животное. Кожа Снейпа была на удивление теплой и мягкой. Он вздрогнул и было отпрянул, но Гермиона крепко держала его за запястье.
– Метка не определяет вашу сущность, Северус. Она только свидетельствует о том, что вам пришлось пережить и принести в жертву, – сказала Гермиона, отпустив его руку. Затем посмотрела вверх, на его лицо, и от его взгляда кровь похолодела в жилах.
Снейп тряхнул рукой, чтобы рукав расправился на всю длину, и отвел глаза.
– Я старался, Грейнджер, – сказал он, смотря в темноту. – Семь долгих лет. Теперь нужно просто принять вещи такими, какие они есть. Она хорошая женщина, пережившая ад. Заботиться о ее безопасности – далеко не худшая участь на этом свете. Она заслуживает большего. Я был бы на все готов, только вот она – нет. Леонора получает все, что хочет, и дарит то, что может, взамен.
Снейп достал вторую сигарету, прикурил и выдохнул струйку дыма.
– Вы попросили совета. Что я могу вам сказать? Что собственное счастье превыше всего? Что нужно держаться за того, кто вас любит, и не отпускать? Что вы должны слушаться мужа и исполнять свой долг? Откуда мне знать, черт подери! Делайте, что хотите. Принимайте собственные решения. Только знайте: вы хороший преподаватель и мы гордимся тем, что вы здесь работаете. Это все, что я могу с уверенностью сообщить, – сказал Снейп, смотря вдаль. – Возвращайтесь к мужу, профессор. Ответы со временем найдутся. Сообщите потом, что решите.
Очевидно, разговор был окончен, и Гермиона поднялась со скамейки. Она посмотрела вниз на Снейпа, и сердце переполнилось сочувствием.
– Вы, директор, большего заслуживаете. Когда я в первый раз услышала о вашей помолвке, я за вас так обрадовалась. Думала, что вы-то точно заслужили быть счастливым. Вы не можете просто так смириться с судьбой. Вам нужно бороться. Вы достойны большего.
Снейп медленно покачал головой, не глядя на нее.
– Я и выжить-то не заслужил, Грейнджер. Как тут можно требовать большего? Все не так плохо, как кажется.
Ей очень хотелось это оспорить. Накричать на него за ту безнадежность, которая слышалась в его голосе. Вместо этого Гермиона лишь кивнула, когда он на прощанье махнул рукой, и задумалась о его последних словах. Выходя с трибун в направлении школы, она подумала: «Ага, “все не так плохо, как кажется”. Наверное, все еще в сто раз хуже».
***
– Моня, как ти поздно. Чей это плащ? – Виктор засмеялся при виде Гермионы, еле выглядывающей из моря материи. – Ти виглядишь девочкой, которая нарядилась, как взрослая тетя.
Смех Виктора развеял туман печали, и Гермиона улыбнулась. Она не хотела думать о неудачных браках, о том, каким все было запутанным. Хотелось только улыбаться.
– Директор одолжил. Мы прогулялись, пока разговаривали.
– Что било директору нужно?
– Он спросил, к какому решению мы склоняемся – насчет следующего года.
Виктор нахмурился и отодвинул от себя стопку домашних работ.
– Опять хотел заставить тебя чувствовать себя виноватой? Может, еще больше людей должни били расстаться с жизнью ради того, чтоби ти могла здесь работать?
Гермиона повесила плащ у двери и подошла к мужу.
– Вообще-то, он не пытался на меня никак повлиять.
Она обняла мужа за шею, и Виктор усадил ее к себе на колени.
– Цитирую: «делайте, что хотите» и «принимайте собственные решения».
– Отлично. Ми примем наше собственное решение. Вместе, да?
– Да, – ответила Гермиона, целуя его в лоб.
Виктор подхватил ее на руки и встал.
– А сейчас ми вместе решили, что пойдем в спальню и займемся любовью, да? Да!
Виктор закружил ее, и Гермиона рассмеялась над абсурдностью его заявления.
– Моня, а почему от тебя так пахнет?
– Директор курит магловские сигареты.
– А-а. Ну тогда ми вместе приняли другое решение. Ми сначала пойдем в душ, а потом займемся любовью. Неплохо ми решения вместе принимаем, да?
– Можно некоторые моменты еще улучшить, – протянула она, когда Виктор открыл дверь в ванную ее ногами.
***
Снейп повесил плащ и по дороге в спальню затушил свечи в гостиной мановением руки. Он еле слышно прошел мимо храпящей жены, остановившись только для того, чтобы разуться и вывернуть карманы брюк в свой ящик. Затем направился в ванную, чтобы почистить зубы и принять душ. Там он разделся, бросил вещи в корзину для белья и пронаблюдал, как те исчезли, чтобы появиться где-то в таинственных чертогах домовиков и после стирки вернуться в шкаф директора.
Снейп протянул руку, чтобы включить воду, и в глаза бросилась Темная Метка. Поднял локоть повыше, чтобы в очередной раз пристально посмотреть на нее. Однако теперь все было по-другому. Он закрыл глаза и провел пальцами вдоль Метки, будто усмиряя чудовище, но оно взревело. Водоворот чувств и воспоминаний поглотил Снейпа. Обычно Метка напоминала ему о боли и страдании – как физическом, так и душевном; она была клеймом, которое почти тридцать лет покрывало его позором. Но сегодня до Метки дотронулась она и подарила ему такое невероятное чувственное удовольствие, которого он не испытывал уже много лет. Гордость вопила, что его просто пожалели, но заброшенная душа Снейпа шептала правду: когда Грейнджер держала его изуродованную руку, она будто приняла его таким, какой он есть, и Снейп от этого чуть не зарыдал.
Он встал под душ и постарался выбросить все это из головы, но картинки продолжали мелькать и разжигали его изголодавшийся по любви дух: Грейнджер наклонялась ближе, гладила его… Прежде чем Снейп опомнился, его рука опустилась и он начал легко, еле дотрагиваясь, поглаживать себя. Он было потянулся к крану, чтобы включить холодную воду, но вдруг тихо застонал от усиливающейся ласки и замер на полпути. Его тело казалось чувствительнее обычного. Даже струйки душа приятно томили легким покалыванием. Снейп знал, что больше не сможет остановиться, и постарался подумать о чем-нибудь другом. О ком-нибудь другом, не таком запретном. Он представил себе обнаженное тело своей жены, но оно было как зачитанный журнал и не принесло удовлетворения. Слишком быстро потребности Снейпа стали более эгоистичными, и его мысли вернулись к совсем другой женщине. К увлеченной женщине с непослушными каштановыми волосами. К женщине, которая не побоялась встретить свои детские кошмары, чтобы защитить тех, кем дорожит. К женщине, несущейся по жизни сломя голову, но готовой отказаться от всего ради любимого мужчины. К женщине с нежным ртом в форме сердца, как раз правильного размера, чтобы вместить его…
«Чееерт», – простонал Снейп, чувствуя сладкое натяжение где-то внизу. Он бешено работал кулаком, осознавая, насколько неправ. Зная, какое это сумасшествие. Снейп тщетно боролся с самим собой, пока совесть не стала едва слышимой. Она совсем затихла, когда он свободной рукой сжал подтянутую мошонку и сполз по стенке душа. Его разум заполнился мыслями о Грейнджер, удовлетворяющей его с такой радостью, таким энтузиазмом, такой готовностью.
Снейп сжал зубы, чтобы заглушить рвущийся на волю крик, и кончил так сильно, что упал на колени. Так он и остался, сидя на плитках душа, подрагивая от всепоглощающего удовлетворения, пока голос совести не вернулся с необычайной громкостью.
Снейп начал мыться заново, быстро намыливая волосы и тело с все нарастающим чувством отвращения и ненависти к самому себе. Он вывалился из душа, стараясь не смотреть на себя, и высушился заклинанием. Потом прошел к своему шкафу, глядя в пол, и быстро натянул ночную рубашку. После этого он поднял взгляд и увидел жену, мирно спящую в их кровати.
Снейп еле успел добежать до ванной, где его вывернуло наизнанку.
Глава 4
– Еще шампанского, моя дорогая? – спросил Снейп, повышая голос ровно настолько, чтобы его было слышно на фоне оркестра.
– Было бы неплохо, Северус. Спасибо, – Леонора подала ему пустой фужер и опять повернулась к своим собеседникам.
Снейп без малейшего затруднения рассекал толпу, заполнявшую зал. Люди расступались перед ним – намеренно или подсознательно – еще до того, как он подходил. Снейп остановился у стойки бара, поставил на нее два пустых фужера и было потянулся за новыми, но вдруг замер. Знакомый переливающийся смех разнесся поблизости над гулом разговоров. Повернув голову, Снейп увидел Грейнджер, которая болтала с обоими Поттерами. Ее муж-увалень показывал руками летные приемы зачарованно внимающему Уизли.
Будто почувствовав на себе взгляд Снейпа, Грейнджер обернулась. Она улыбнулась и помахала, а он учтиво кивнул, подхватил фужер шампанского со стойки и направился через весь зал к своей жене. Он уже обменялся любезностями с Поттером и не горел желанием быть втянутым в еще одну болезненно одностороннюю беседу.
– А где же ваше шампанское? – спросила Леонора, повернувшись к нему и взяв протянутый фужер.
– Думаю, воздержусь. При таком декоре сложно противостоять соблазну напиться до слепоты.
Оба взглянули на аляповатые россыпи сердечек и купидонов, на бесконечные полотна кричащей розовой материи, которой был завешан свод зала, и посмотрели друг на друга с сочувствием.
– Как я вас понимаю! – ответила она. – Долорес пробралась в зал ночью, после того как комитет по интерьеру разошелся, и все поменяла. Бедная Ванесса уже весь вечер сидит в дамской гостиной в самом подавленном состоянии духа.
– Если еще один чертов купидон в меня стрелу пустит, я к ней присоединюсь, – ответил Снейп.
Леонора улыбнулась и прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. Она похлопала мужа по локтю и махнула рукой, как бы отпуская.
– Идите. Уверена, что вы присмотрели по меньшей мере четыре уголка, где можно спрятаться. Все уже заметили, какой вы внимательный муж. Можете теперь найти убежище от этой безвкусицы.
Снейп посмотрел на жену и вздохнул. Она всегда отталкивала его, даже в редкие минуты гармонии.
– Так и сделаю. Но учтите, мадам, что я вернусь хотя бы для одного танца.
– А вы всё со своими угрозами, – улыбнулась Леонора, и Снейп не знал, что на это ответить. Он просто поклонился и ушел.
Снейп прокрался вдоль стены до двери и выскользнул в магловский закоулок в сердце Лондона. Он ощущал присутствие чар, притупляющих ненужное любопытство редких прохожих. Двести лет назад это здание принадлежало мужскому клубу, но изначальные владельцы не осилили гринготтский кредит, и оно как-то перешло в руки Министерства. С тех пор здесь проводили официальные приемы.
Снейп достал сигарету и прикурил, разглядывая странный цвет неба над головой. Он не мог представить, как маглы привыкали к жизни без звезд. Ночь была морозной и безоблачной, но на небе виднелась лишь оранжевая дымка.
Сзади скрипнула дверь, и Снейп обернулся, выпуская изо рта струйку дыма.
– Не думала, что вы позволите затащить себя на еще один бал по случаю праздника, директор, после всего того, что вытворили ученики за последние две недели.
Грейнджер сошла с узкого тротуара, посмотрела на небо, но оно не впечатлило.
– Леонора состоит в благотворительном комитете, который спонсирует это мероприятие. Уверяю вас: я здесь из чувства долга, а не ради удовольствия. Что заставило вас покинуть зал, Грейнджер? Казалось, вы хорошо проводите время.
Она смущенно улыбнулась и отошла на пару шагов, чтобы, все еще находясь под защитой чар, посмотреть на лондонскую улицу.
– Я заметила ваш маневр, и мне стало завидно. Обычно только Виктор и Рон без конца обсуждают лучшие приемы в истории квиддича, но эта болезнь, кажется, перекинулась на Гарри и Джинни. Если бы я не скрылась, следуя вашему примеру, то начала бы кружиться на месте и выть.
Гермиона укрыла свои обнаженные плечи накидкой кремового цвета и продолжила:
– Да и глоток свежего воздуха не повредит. От этих ужасных парфюмированных стрел меня начинало тошнить.
Снейп смотрел, как она ходит по небольшому кругу; из-под подола элегантного вечернего платья, пошитого на манер тоги, то и дело выглядывали перламутровые ноготки. Он отвернулся, набрал полные легкие дыма и задержал дыхание на секунду, потом выдохнул и выкинул окурок. Тот исчез, не успев упасть на землю. Снейп взглянул на Грейнджер – ее рука только что закончила движение, а на лице играла шаловливая улыбка.
– Я специально тренировалась. Беспалочковая магия у меня никогда не получалась, но у вас все так просто выглядело, что мне захотелось попробовать еще раз.
Уместного ответа у Снейпа не нашлось, поэтому он просто молчал и надеялся, что Грейнджер скоро вернется в зал.
Как раз в это время она поежилась.
– Что ж, думаю, свежего воздуха уже достаточно, – сказала Гермиона тоскливо. – Прием, наверное, скоро подойдет к концу. Потом еще часок-другой разговоров о квиддиче, и можно будет ложиться спать.
– Вы не возвращаетесь в замок? – вдруг спросил Снейп и сам смутился от того, как прозвучал его голос.
– Нет, мы с Виктором ночуем в Лондоне. Я Минерву предупредила – вот уже несколько недель назад, – и она распределила наши завтрашние обязанности. Мы вернемся поздно вечером. Минерва сказала, что не против.
В голосе Грейнджер слышался вопрос, но Снейп не знал, какой именно, и вдруг испугался своего ответа. Он просто махнул рукой в сторону двери.
– Желаю вам хорошо отдохнуть, профессор.
Она продолжала смотреть на него, будто он был какой-то головоломкой, и Снейп нахмурил брови.
– Спасибо, директор. Приятного вам вечера. Увидимся в воскресенье утром.
Он молча отвернулся и проигнорировал звук закрывающейся двери.
Снейп не отрываясь смотрел на нездорово оранжевую дымку и пытался привести свои мысли в порядок.
Дверь опять открылась. Он сразу повернулся на звук и был до тошноты счастлив услышать голос своей жены.
– Северус, на этих отвратительных купидонов никакой управы нет. Я подумала, может, вы с ними раз и навсегда разберетесь?
Он хищно улыбнулся и протянул:
– С удовольствием.
– Я знала, что на вас можно положиться, – ответила Леонора с одной из своих редких улыбок, открывая дверь. – Освежающие чары не помешали бы, дорогой, – сказала она, когда Снейп прошел мимо.
– Как пожелаете, – ответил он и закрыл за собой дверь.
***
Гермиона выпроводила учеников из кабинета и с чувством заперла за ними дверь. Наконец-то последний урок на сегодня подошел к концу. Дети не были причиной ее головной боли, хотя погожий денек манил и они вертелись больше обычного. Голова раскалывалась из-за расстроенных чувств, пустого желудка и слишком короткой ночи.
Они с Виктором в очередной раз чуть ли не до утра проспорили об уходе из Хогвартса. Чем прекраснее распускалась весна, тем нетерпеливее становился Виктор. Теперь он категорично настаивал на увольнении в июне и планировал вернуться в Болгарию. Он практически заявил, что может ее здесь и бросить, хотя язык не повернулся сказать напрямую. Гермиона чувствовала себя заболевшей. Заболевшей и одинокой. И она весь день из кожи вон лезла, чтобы не потерять самообладание и не разреветься.
Виктор всегда был ее скалой. Он стал ее якорем после войны, когда она чувствовала себя такой потерянной. Но, вернувшись в Хогвартс, Гермиона будто вновь обрела свою сущность. Она любила мужа, однако Гермионе все больше и больше казалось, что она оставит позади часть своей души, если уступит.
Она не нашла в себе силы заикнуться об этом друзьям. Виктор был в глазах Гарри и Рона членом семьи, а Джинни либо разъезжала с «Гарпиями» по матчам, либо не отлипала от Гарри. Удачного момента для упоминания проблемного брака не находилось.
Только директор видел, что происходит. Гермиона часто чувствовала на себе его взгляд. Если она поднимала голову, в его глазах всегда читался вопрос, на который у нее не было ответа. Тяжесть его внимания ощущалась и сегодня за завтраком, когда Гермиона наотщипывала от тоста целую горку кусочков. Во время обеда она задумчиво мяла вилкой ломтик картофеля, когда, подняв глаза на директора, заметила его пронзительный взгляд. Гермиона поспешила вон из зала, чтобы не расплакаться на месте.
Ей так хотелось с ним поговорить. Так хотелось выплеснуть на кого-то все свои тревоги, а директор умел так внимательно слушать. Однако это почему-то больше не казалось уместным.
Они будто отдалились друг от друга после того разговора в переулке на Валентинов день. Гермиона не понимала, что именно произошло, но воздух вокруг них тогда, казалось, вдруг загудел от непонятного напряжения и неловкости. После того вечера директор перестал спрашивать о ее решении и подсылал за этим Минерву.
Минерва сразу встала на сторону Гермионы, но просто не могла взглянуть на вещи с точки зрения Виктора из-за своих феминистских наклонностей и поэтому была далека от непредвзятости. Гермиона начала преуменьшать проблемы, чтобы ее подруга и наставница не набросилась на Виктора в порыве ярости.
Гермионе больше не хотелось говорить с Минервой. Ей хотелось поговорить со Снейпом. Ей так не хватало его прагматизма, сухого чувства юмора и скрытой силы. К тому же, Гермиона о нем беспокоилась. Он казался еще подавленнее, хотя, деликатно расспросив Минерву и Помону, Гермиона поняла, что, кроме нее, этого никто не заметил.
Как только она положила стопку домашних заданий на стол и уселась, под локтем появился домовик, напугав ее. Уши эльфа повисли, а лицо выражало беспокойство, когда он подал Гермионе поднос с едой.
– Гибби! Все в порядке. Ты меня только немножко напугал.
Гермиона взяла у него поднос, на котором чего только не было: тарелка супа, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, масло, мармелад, чайник и даже пузырек эликсира от головной боли. Ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не заплакать и не разволновать безмолвного домовика еще больше.
Тот показал на поднос с вопросительным выражением лица.
– Да, это как раз то, что нужно. Спасибо. Большое-большое спасибо. Кто…
Но эльф исчез, до того как она успела закончить вопрос. Она все равно уже знала на него ответ.
Гермиона поставила поднос на стол и закрыла глаза, наслаждаясь уютными запахами.
Она вздрогнула, когда в дверь постучали, и, улыбаясь, поспешила открыть.
Распахнув дверь, Гермиона увидела на пороге невероятно несчастного Виктора, и ее сердце больно екнуло, не зная, в какую сторону биться.
– Моня, я не хочу ссориться. Я себя весь день ужасно чувствовал, глядя, как ти грустишь и не ешь. Если ти на меня не сильно злишься, ми могли би спуститься на кухню и найти для тебя что-нибудь поесть. Я же знаю, что ти не продержишься до ужина. Ти вся ослабнешь, и я буду виноват.
Гермиона хотела было заговорить, но он остановил ее поднятой рукой.
– Ми потом поговорим. Не повишая голоса. Не нужно вибирать между всем или ничем, между белим и черним. Я не могу без моей Мони. Я ведь люблю тебя.
Он протянул ей руку:
– Пойдем, дай мне о тебе позаботиться.
Гермиона посмотрела назад, на поднос с едой, стоящий на столе. Ею овладело безумное желание захлопнуть дверь перед носом мужа, но вместо этого она глубоко вздохнула и сказала: «Ладно». Она поспешно вышла из покоев, больше не оглядываясь.
На кухне Виктор заказал пару бутербродов и стоял над душой, пока Гермиона не съела хотя бы кусочек. Хлеб напоминал по вкусу пепел и лип к небу. Потянувшись за стаканом воды, она увидела Гибби. Тот стоял в другом конце кухни и смотрел на нее с упреком, держа в руках нетронутый поднос с едой, который ей недавно принес. Именно тогда ум Гермионы понял, о чем все время пыталось предостеречь ее сердце.
И Гермиона наконец-то расплакалась, хотя совсем по другой причине.
***
Гвалт дерущихся донесся до директора Снейпа задолго до того, как он их увидел. Он поспешил по направлению шума и перешел на бег, услышав крик. Обогнув угол, Снейп врезался в Грейнджер, которая, оттолкнув его, пролетела мимо. Ее глаза светились безумством, а лицо исказилось в гримасе боли. Снейп проследил, как она скрылась в своем кабинете в конце коридора, хлопнув дверью. Вдруг ученики вокруг него начали пререкаться.
– Какого черта здесь происходит? – рявкнул директор. – Эй, Уоррингтон! Доклад!
– Брэкен и Гайд друг на друга набросились. Профессор Крам попыталась их разнять и попала под заклинание.
– Какое заклинание?
Юноша неуверенно отвел глаза. Сарафина Коэн с четвертого курса отделилась от толпы.
– Язвенное проклятье, – проговорила она. Виновный, все еще удерживаемый семикурсником из Гриффиндора, зарычал на нее. – Думаешь, я ради тебя врать буду, Даниэль? Ты эту заварушку начал, а потом попал в учительницу!
Снейп уже шагал к кабинету Грейнджер.
– Эй, вы! – подозвал он семикурсника. – Проследите за тем, чтобы Брэкен и Гайд явились к заместителю директора. Попросите ее проводить их в моей кабинет и ждать там моего возвращения. Всем остальным испариться. Прямо сейчас.
Снейп развернулся и поспешил к кабинету Грейнджер, не глядя на разбегающихся учеников.
Крики было слышно через закрытую дверь. Директор рванул за ручку, быстро захлопнул дверь за собой и наложил заглушающее заклинание. Увидев, в каком Грейнджер состоянии, он еще и заколдовал замок. Учительская мантия валялась на полу у входа. Ошметки блузки, как и пуговицы, разлетелись по всей комнате. Относительно нетронутой оставалась только длинная юбка; даже сорочка была разорвана и пропиталась кровью там, где Грейнджер себя расцарапала. Снейп подбежал к ней и схватил за запястья, чтобы она больше не дотягивалась до своей кожи.
– Грейнджер, перестаньте! Вы себя только сильнее пораните!
Ее глаза бешено вращались, и она его совсем не признавала – только постанывала и извивалась от боли, пытаясь вырваться, чтобы опять впиться ногтями в свою плоть. Снейп шагнул вперед и придавил ее к стене своим весом, завел ее руки за голову и перехватил оба запястья одной рукой. Она терлась о него, стараясь хоть как-то уменьшить боль.
Снейп выхватил освободившейся рукой палочку и прокричал:
– Фините Инкантатем! Гибби!
– Боже мой! Спасибо! – простонала Гермиона.
Она обмякла и разрыдалась. Снейп ее не отпускал, потому что знал, что это еще не все. Это проклятье он испытал на собственной шкуре. Стоило его отменить, как ужасное жжение перерастало в мучительный зуд.
Домовик тотчас появился и вытаращил глаза на разворачивающуюся картину.
– Быстрее в больничное крыло за целительной мазью, и чтоб вернулся с ней лично.
Домовик исчез как раз тогда, как Грейнджер опять начала вырываться. Снейп крепче сжал ее запястья.
– Перестаньте, Грейнджер. Если я вас отпущу, вы себя еще сильнее расцарапаете.
– Теперь чешется! Боги, мой живот! – прокричала она, выгибаясь, пытаясь высвободить руки из его хватки.
– Еще недолго осталось, потерпите, – уверил ее Снейп, стараясь звучать как можно спокойнее.
Она опустила голову и начала чесать подбородком шею и плечи. Когда прядь волос выскользнула из спутанного шиньона и упала на шею, Грейнджер вскрикнула, будто от ожога. Снейп подцепил прядь и заправил ее за ухо.
Домовик вернулся, открыл по просьбе директора баночку и поставил ее рядом на полку, перед тем как с разрешения удалиться. Снейп зачерпнул мази и нанес ее толстым слоем на шею и плечи Гермионы. Та шумно выдохнула от облегчения, и он опять потянулся к баночке.
– Как сильно заклинание распространилось? – спросил он.
– Оно прямо в грудь попало. Чешется от шеи до низа живота и по бокам. Пожалуйста, поторопитесь!
Гермиона терлась о Снейпа, будто кошка в марте, стараясь хоть как-то утихомирить зуд. Директор работал эффективно, то и дело запуская руку в баночку и распределяя мазь по бокам, предплечьям, по горлу и ключицам, в то время как Гермиона постанывала от облегчения.
– Как это унизительно, – всхлипнула она. – Поторопитесь, пожалуйста.
– Это ведь только я, Грейнджер. Но если вам так стыдно, могу наложить на вас Обливиэйт, если хотите. Я знаю, до чего доводят некоторые заклинания.
Она исступленно закивала, когда Снейп опять потянулся за мазью. Он глубоко вдохнул, сжал зубы и сосредоточился на стене, когда пришлось засунуть руку под сорочку, чтобы намазать живот. Быстрыми, небрежными движениями намазал ложбинку между грудей. Зубы заскрипели, взгляд впился во все тот же щербатый камень стенной кладки, когда Снейп набрал в руку еще мази и в конце концов дотронулся до груди. Он работал быстро, но собственное тело его предало, наконец-то сопоставив ощущения со звуками, исходящими от Гермионы, и полностью игнорируя разумное объяснение. Она не могла не заметить его реакции: Снейп все еще прижимал ее своим весом к стене. Гермиона прерывисто выдохнула, и он почувствовал, как сосок затвердел под его ладонью. Снейп поспешил набрать еще мази, чтобы быстро покрыть ею вторую грудь. Послышался еще один стон, тихий в этот раз, будто удивленный. Второй сосок затвердел от прикосновения, и Снейп отчаянно старался не замечать происходящего. Он буравил взглядом стену, пытаясь не думать об упругом весе в своей руке, о мягкой теплоте ее кожи, о тихих прерывистых вдохах. Он отказывался замечать, что Гермиона прижалась бедром к его быстро растущей эрекции. Она стиснула его руку. Подняв глаза, Снейп увидел, что вместо того, чтобы обхватывать ее запястья, его рука покоилась меж ее ладоней. Он с удивлением смотрел на их сплетенные пальцы, поражаясь предательству своей руки. Когда это могло случиться? Дыхание Гермионы изменилось, и она прижалась грудью к его ладони. Почему он все еще гладит ее? Почему он вообще в это ввязался? Грейнджер могла нанести мазь сама. Что на него нашло?
Снейп медленно опустил взгляд к ее лицу. От увиденного его затрясло. Рот Гермионы был приоткрыт, губы влажно блестели. Ее щеки горели, и когда она открыла глаза и посмотрела на него, Снейп услышал низкий стон, который, несомненно, принадлежал ему самому. На ее лице отразилось удивление, будто она только что нашла долгожданную разгадку. Снейп отпустил ее руки и отчаянно хотел перестать держать ее грудь, но от самого усилия сердце мучительно заныло. Он было открыл рот, чтобы извиниться, но не смог найти слов.
Застенчиво, будто в приглашении поднятое к нему лицо стало его погибелью. Снейп медленно приблизился губами к ее рту и поцеловал ее. Его сердце остановилось, и ужас сжал внутренности: он нарушил свое слово, свою клятву и школьные правила, обесчестил себя и оставил долгие, унылые годы горького одиночества в прошлом. Он слегка отстранился и, все еще ощущая ее сладкое, теплое дыхание, с закрытыми глазами ждал своей участи.
Гермиона высвободила руки из его ослабшей хватки, и Снейп вздрогнул, когда она коснулась его лица. Гермиона вернула поцелуй с такой же боязнью, с такой же робостью, и земля будто начала вращаться вновь. Губы соединились в нежной схватке, и они все смелей и смелей ласкали друг друга, пока притворяться, что ничего не происходит, больше не было возможным. Именно в этот трепетный миг вспыхнула страсть и взорвалось взаимное желание.
Гермиона невольно ахнула и обняла его за шею, будто боясь, что он исчезнет. Ее мягкий рот становился настойчивее, и она нежно укусила Снейпа за нижнюю губу. Он крепко обхватил ее неожиданно освободившимися руками и прижал к себе, отвечая на ее поцелуй с безумством человека, прожившего всю жизнь без любви. Гермиона целовала его с исступлением, приоткрыв рот и дразня его кончиком языка, пока Снейп не сдался. Он дал ей насладиться победой и потом сам проник в ее рот. От переизбытка эмоций он чуть не потерял сознание. Послышался еще один стон, от которого его сердце екнуло. Он целовал ее так, будто от этого зависела его жизнь. Снейп не мог существовать без ее губ: ее поцелуи дарили силу и надежду. Гермиона прижималась к нему, обхватывая плечи, будто хотела вместить его в свою душу, и Снейп, видят боги, именно там и хотел быть. Он почувствовал, что ее пальцы начали порхать по застежкам его мантии, и оторвался от губ, чтобы посмотреть Гермионе в глаза.
– Ты действительно этого хочешь? – спросил он хриплым от боязни обмануться голосом.
– Действительно хочу, – ответила она в порыве страсти. – Хочу тебя.
Последняя застежка сдалась под ее напором, и Снейп сбросил мантию с плеч, позволяя ей упасть на пол позади него, в то время как Гермиона принялась за рубашку. Он порывисто расстегнул манжеты, при этом наклоняясь и целуя Гермиону с неистовой силой. Его разум затуманился от вожделения и страсти, а еще какого-то незнакомого желания, в котором сейчас было некогда разбираться.
Расстегнув рубашку, Гермиона провела руками по мягким волоскам на его груди, постанывая от удовольствия. Снейп опять прижал ее к себе и безудержно целовал, разворачивая их обоих до тех пор, пока не почувствовал стену за спиной и не осел, увлекая Гермиону за собой. Он оказался на корточках, она – поверх него и не могла удержаться, чтобы не прижаться к нему бедрами. Снейп выгнулся, усиливая трение, и его руки пробежались вверх по шелковистой коже спины. Они вместе отделались от ее сорочки, и Снейп шумно вдохнул через сжатые зубы от вида раскрасневшейся, разодранной кожи. Гермиона порывисто поцеловала его, случайно попав на уголок приоткрытого рта.
– Все в порядке, больше не болит, – сказала она, не отстраняясь. – Пожалуйста, дотронься до меня. Я так хочу опять почувствовать тепло твоих рук.
Снейп оторвался от ее рта и посмотрел вниз, накрывая ладонями полные груди. Гермиона невольно запрокинула голову и простонала в ответ. Как он затрепетал от этого звука, всем своим существом радуясь такой восприимчивости. Она хотела его! Снейп дотронулся до соска, и непривычная улыбка озарила его лицо, когда Гермиона вскрикнула от удовольствия. Он провел пальцем вдоль серебристого шрама, который начинался под ключицей, пересекал грудную кость и заканчивался за нижними ребрами на другой стороне.
– Откуда у тебя это? – прошептал он.
– Рассекающее заклинание Долохова, – тихо ответила Гермиона. Он замер, и ее глаза распахнулись. – Нет! Не думай об этом! Не думай!
Она выглядела отчаявшейся и еле слышно продолжила:
– Пожалуйста.
Вместо ответа Снейп потянулся на полку за волшебной палочкой и с ее помощью избавил Гермиону от оставшейся одежды, которая вновь материализовалась аккуратной стопкой на столе.
Его руки заскользили вниз по спине и вокруг ягодиц, останавливаясь на бедрах и приподнимая Гермиону. Она оказалась на коленях, но Снейп все еще подталкивал ее вверх, пристально глядя в глаза. Улыбаясь, Гермиона встала, он подался вперед и припал к ней с хриплым стоном.
Она была такой влажной. Снейп упивался ее восприимчивостью к ласкам: Гермиона непроизвольно раздвинула ноги чуть шире, ухватилась одной рукой за его голову, а другой оперлась о стену.
Он ублажал ее размеренно, не торопясь. Прислушивался к вскрикам, запоминал подрагивание ее пальцев у себя на затылке. Он боготворил ее, пытаясь уплатить сторицей за то чудо, которое она ему подарила. Снейп почувствовал, что ей осталось недолго, когда Гермиона больно ухватилась за его волосы. Язык танцевал все быстрее и быстрее, пока его голова не замелькала из стороны в сторону. Ноги у Гермионы затряслись, и пришлось поддерживать ее обеими руками. Ее нарастающий крик был верхом прекрасного для Снейпа, и он сам чуть не кончил. Когда она начала дрожать всем телом, его рука поднялась по внутренней стороне бедра и Снейп погрузил в нее два пальца как раз вовремя, чтобы Гермиона вскрикнула, а он почувствовал трепет сжимающихся мышц. Движения его языка постепенно замедлились и под конец казались блаженно-ленивыми.
Когда дрожь прошла, Снейп бережно помог Гермионе вернуться к нему на колени. Она одарила его сияющей улыбкой, наклонилась вперед и припала к его губам для неторопливого, глубокого поцелуя. Затем она приподнялась и начала расстегивать пуговицы на его брюках. Снейп выгнулся и помог их снять. Гермиона удивленно улыбнулась, когда нижнего белья под брюками не оказалось. Снейп тоже было улыбнулся в ответ, но тут Гермиона нежно обхватила его, заставляя прерывисто вдохнуть и изгоняя все мысли.
– Довольно прелюдии, – прохрипел он.
Кивнув, Гермиона поднялась на коленях, чтобы расположиться над его членом, и медленно опустилась на всю длину. Снейп чуть не расплакался от избытка чувств. Он прижал ее к себе, стараясь сохранить самообладание, но чуть не уступил, когда Гермиона посмотрела на него полными пьянящих чар глазами. Он наклонил ее голову ближе для поцелуя и, медленно толкая вверх, проникая еще глубже, задрожал от обволакивающего жара. Она ускорила ритм, и Снейп оторвался от ее рта, чтобы поддержать ее руками. Гермиона вынула заколку из его волос и зарылась в них пальцами, не прекращая движений бедрами. Таинственная улыбка покинула ее лицо, рот слегка приоткрылся. Она лизнула его губы, потом укусила. Снейп почувствовал влагу, стекающую по мошонке, и испустил гортанный крик, пугающий своей первобытностью.
Он знал, что намного дольше не продержится. Приподнявшись и крепко прижав ее к себе, он наложил на пол смягчающее заклинание, прежде чем опустить Гермиону на свою мантию. У них не совсем получилось перебраться на пол, не разъединившись, но глаза Гермионы переполнились наслаждением, когда он разместился сверху и опять погрузился в глубину ее тела.
Она была такой прекрасной. Она была всем, чего он когда-либо желал, и многим, чего ему неведомо не хватало. Она раскрывалась, манила, хотела его. Снейп забылся в минутах совершенства, двигаясь в стремительно ускоряющемся экстазе и уже сожалея о приближающемся конце.
– Черт, уже скоро, – вскрикнул Снейп.
– Не сдерживайся, – прошептала Гермиона в ответ, – ну, давай же.
– Не хочу, чтобы это закончилось, – всхлипнул он, – не хочу…
Он услышал ее стон, почувствовал пульсирующую плоть и чуть не задохнулся от напора удовольствия, пытающегося разрушить его сознание. Под конец сдавшись, он не мог сдержать крик, настолько прекрасен был его мир в этот момент.
Снейп был почти уверен, что ненадолго отключился. Он с облегчением заметил, что все еще держался на локтях и не рухнул на Гермиону. Она осыпала его лицо легкими поцелуями, и он нежно припал к ее рту, стараясь побороть внезапный порыв и умолчать о том, как сильно ее любит. Он не хотел усугубить их великолепное безрассудство, положив к ее ногам свое сердце и умоляя превратить его во что-то большее. Снейп еще раз поцеловал ее, затем поднялся и натянул брюки. Застегнув пуговицы, он наклонился и обернул Гермиону в свою мантию. Потом усадил ее к себе на ноги, опираясь спиной о стену и согнув ноги в коленях, прижимая к себе драгоценный сверток.
Гермиона положила голову ему на плечо и гладила волоски на его груди, очерчивая серебристые линии шрамов.
– Что же мы наделали? – грустно спросила она, вздыхая. – В жизни не была такой эгоистичной. Что же теперь?
– Не знаю, – ответил Снейп. Он крепко обнимал ее и терся щекой о макушку головы. – Думаешь, еще долго до того, как чувство вины все разрушит?
– Процесс уже пошел, – ответила она. – Как только мы выйдем из этого кабинета, мыльный пузырь лопнет.
– Не думаю, что стоит выносить это за пределы кабинета, – кивнул он. – Мы не так устроены, Гермиона, чтобы скрывать такое.
– Тогда я навсегда хочу остаться здесь, – проговорила она с безрассудным отчаянием, обнимая его и прижимая к себе.
– Думаешь, ты могла бы жить с такой ложью? – мягко спросил Снейп.
Она долго не отвечала.
– Нет.
Гермиона отстранилась и посмотрела на него, поглаживая маленькой рукой его щеку:
– Может, подождем? Выберемся из путаницы наших браков и продолжим, где остановились?
Он перехватил ее руку и поцеловал ладонь:
– Неужели ты так быстро разлюбила своего мужа?
Она нахмурилась и покачала головой:
– Нет. Но я думаю, что могла бы любить тебя намного сильнее, – сказала Гермиона.
Его руки непроизвольно сжались вокруг нее.
– Не надо! – прерывисто воскликнул он. Зарылся лицом в ее волосы и продолжил: – Не надо меня обнадеживать. Я всю жизнь прожил без любви, Гермиона. Не дари ее мне сейчас, когда я не могу этого принять! У меня есть обязательства. Есть обязанности. Я не могу о них забыть просто потому, что вдруг познал тайные радости эгоизма.
Гермиона отодвинулась и обхватила его лицо руками.
– Ты заслуживаешь быть любимым! Надо просто придумать, как выкрутиться. Мы можем быть осторожными. Никто никогда не узнает. Тебе не придется ничем жертвовать. Будешь просто приходить ко мне, когда получится.
Снейп печально посмотрел на нее, и Гермиона покраснела, явно не веря своим словам. Он понимал ее смятение: она боролась со своей натурой так же, как он - со своей.
– Не думаю, что у нас бы получилось, Грейнджер. То, что между нами, сверкает до боли в глазах. Нас бы вычислили и покрыли позором. Обоих бы уволили. Мы бы ранили тех, кто нам небезразличен.
Снейп покрепче обнял ее и поцеловал макушку головы:
– В конце концов, мы бы возненавидели друг друга за то, что все разрушили.
Он прислонился к стене и уставился в потолок:
– Ты меня притягиваешь, сам не знаю почему. Я месяцами не признавался себе в том, что чувствую, – даже не понимал, что чувствую, – и никогда в жизни еще не испытывал такого, что только что произошло между нами. Но я женат, Грейнджер. А ты замужем. Мы оба бились о прутья наших жалких клеток и понадеялись спастись вместе. В том, что произошло, нет ничего нового. Мы не уникальны. Мы всего лишь нарушили наши клятвы в пылающем вихре восхитительного саморазрушения. Такие сценки вновь и вновь разыгрываются в этом мире, и у них не бывает счастливого конца.
Гермиона обмякла в его руках.
– Ты все-таки наложишь на меня Обливиэйт? – прошептала она.
– Так будет лучше. Тебе еще не надоело быть мадам Крам, а Леоноре – мадам Снейп. Думаю, надо с этим скоро покончить. Кто-нибудь обязательно начнет ломиться в дверь. Твой муж уже наверняка возвращается с учениками из Хогсмида, а в моем кабинете двое еще ожидают наказания.
– А как же ты? Если ты наложишь на меня Обливиэйт, кто же сотрет твое воспоминание?
– Ты, – заверил Снейп, выпуская ее из своих объятий и отстраняясь. – Я объясню, как это делается. У тебя получится. Ты сама сказала, как тебе из-за язвенного проклятья стыдно было. Оставь для себя записку с объяснением, почему не хватает одного воспоминания. Я так же поступлю.
– Северус, Обливиэйт не стирает эмоции. Наши чувства останутся прежними.
– Только если мы сначала не извлечем эти воспоминания. Тогда останется только стереть сам факт извлечения воспоминаний.
Гермиона посмотрела на него, и сердце Северуса больно сжалось от горя и страдания, написанных на ее лице. Нельзя было поступить иначе. Такое честное лицо никогда бы не смогло скрывать ложь.
Они поднялись с пола и начали подготовку. Вслед за очищающими чарами Снейп помог восстановить одежды Гермионы, пока она сидела над запиской. Затем он сам торопливо нацарапал пару слов, взял с полки два пузырька и очистил их заклинанием.
– Ты уверен, что мы поступаем правильно? – ее губы дрожали.
– По крайней мере, не так неправильно, как могли бы, – ответил Снейп.
Немые слезы побежали по ее щекам, когда Гермиона закрыла глаза и извлекла воспоминание из своего сознания. Северусу пришлось поддержать ее руку с палочкой, чтобы помочь опустить серебристую нить в пузырек. Гермиона смотрела на нее в ужасе.
– Что я наделала? – прошептала она.
– Шшш, – успокоил Северус, – еще минутка, и от стыда ничего не останется.
– Я не о стыде, – тихонько заплакала Гермиона, – а о потере. Я потеряла тебя. Только эхо осталось.
– Так будет лучше, – ответил он. – Как только мы сотрем отголоски, мы просто обо всем забудем.
Снейп тоже вытянул нить памяти и опустил ее во второй пузырек.
– Что с ними станет?
– Я попросил себя в записке уничтожить их в первом же очаге.
Она расправила плечи и прижала свою записку к груди.
– Прощай, Гермиона, – проговорил он, чувствуя, как разрывается его сердце. Снейп поднял палочку к ее голове. Гермиона закрыла глаза и сжала кулаки.
***
Директор Снейп ворвался в свой кабинет. Там его ждали два четверокурсника, поеживающиеся под испепеляющими взглядами Минервы и всех портретов.
– Собирайте пожитки. Через час вас обоих проводят к поезду, – проговорил Снейп.
Минерва с удивлением посмотрела на него.
– Директор, если вы примете во внимание все факты, мне кажется…
– Меня не интересуют факты, оправдания и смягчающие обстоятельства. Этим паршивцам здесь не место. Уведомите их родителей и избавьтесь от обоих.
Мальчишки начали слезно молить о прощении, а Минерва поймала директора за руку, когда он направился к гобелену, скрывающему вход в личные покои.
– Директор, пожалуйста, пересмотрите свое решение. Мистер Брэкен…
– Нет! Они своим безрассудством человеку чуть жизнь не сломали! Они не понимают, что натворили! Откуда им знать!..
Он дико обвел взглядом кабинет и остановился на напуганных учениках.
– Выпроводите их из моей школы! Не то я обоих прямо из этого чертова окна вышвырну!
Снейп развернулся и скрылся в своих покоях, оставив посетителей в состоянии шока.
Сидя перед камином с третьим стаканом огневиски, он обдумывал, чем все закончилось. Лицо Гермионы нахмурилось в замешательстве, прежде чем она прочитала свою записку, и он скривился при этом воспоминании. Как она покраснела, стыдясь того, что, по ее мнению, произошло. Как она отшатнулась от него в смущении. Свою собственную записку он быстро засунул в карман, уверяя Гермиону, что ничего действительно страшного не случилось и что она просто приняла все слишком близко к сердцу, иначе не настояла бы на Обливиэйте, а он не мог ей отказать. Протянул ей баночку с исцеляющей мазью, уверяя, что его помощь была минимальной. Она поблагодарила его, поеживаясь от стыда, и он пожелал ей приятного дня и вышел из ее кабинета, пока его не стошнило.
Снейп не мог оторвать взгляд от двух пузырьков с воспоминаниями, которые стояли на журнальном столике. В меньшем из них находилась память о том, как он в первый раз завязал шнурки. Он больше не помнил, как они выглядели, какого они были цвета, кто еще находился тогда в комнате. Всем, что он помнил, было то, что он научился, а потом решил об этом забыть.
Второй пузырек содержал все ее мысли, ощущения и эмоции от их бурного, словно волны во время шторма, единения. Снейп знал, что ступил на путь гибели, – ничего хорошего из этого не выйдет, одно самоистязание, – но просто не мог стереть ни одной проведенной с ней секунды из своей памяти. Он откупорил больший из пузырьков и вытянул серебристую нить своей палочкой, наблюдая за тем, как она колышется от малейшего движения воздуха. Проклиная свою слабость, Снейп наклонился к очагу, чтобы бросить в него извивающуюся нить, но в самый последний момент его запястье дрогнуло, и он втолкнул воспоминание в свою собственную голову.
Снейпа трясло, когда он пытался впитать чужие мозговые волны; сердце стучало в ушах, в глазах потемнело. Кровь пошла носом, когда он отчаянно постарался прибегнуть к выученному и подчинить свой разум воле. От последней оглушающей волны боли все прояснилось. Его глаза распахнулись, эмоции Гермионы океаном наполнили его тело, и только тогда Снейп понял, что она натворила.
Гермиона вытянула из своего разума больше, чем одно-единственное воспоминание. А он был так уверен, что она всего лишь искала утешение от одиночества в сумасшедший момент уязвимости. Так уверен, несмотря на ее слова, что она была всего лишь сбита с толку и старалась оправдать их проступок, убеждая себя, что причиной были нежные чувства. Как он ошибался! Кроме самого секса в извлеченных мыслях и воспоминаниях был тот момент, когда, сидя вчера за столом на кухне вместе с мужем, Гермиона поняла всю правду, и последовавшая за этим бессонная ночь. Она уже тогда осознала, что любит его. Прагматичность его отказа ранила Гермиону больше, чем их поступок, и она изгнала его из своей памяти, как демона. Украв ее сокровенные мысли, Снейп приговорил себя к вечному аду.
– Что я натворил? – застонал он, подхватывая пузырьки и швыряя их в огонь. Звон разбитого стекла не принес облегчения. Снейп уронил голову на руки и зарыдал.
***
Когда Леонора Снейп вернулась домой несколько часов спустя, то увидела, что муж напился у камина до бессознательного состояния. От него разило алкоголем, глаза распухли, а лицо было покрыто солью высохших слез и, судя по всему, каплями крови из носа. Леонора цокнула языком от отвращения, но исполнительно левитировала его из кресла в кровать. Она аккуратно сняла с него одежду и накрыла легким одеялом. Разглядывая спящего мужа, Леонора наклонилась и погладила его бровь, но тут же отдернула руку, чтобы не разбудить. За семь лет брака он только второй раз напился до такого состояния. Она недоумевала, что могло сломить такого обычно мужественного человека, но никогда не решилась бы спросить. Только душевных мучений мужа Леонора боялась больше, чем своих собственных.
Она затушила палочкой свечи и вернулась в гостиную, чтобы разобраться с корреспонденцией. Леонора решила, что утром устроит мужу взбучку. Такое поведение было в ее доме недопустимо. Какая вульгарность!
Глава 5
Директор Снейп поднял взгляд от газеты, когда услышал удивленное восклицание своей жены. Она сидела по другую сторону обеденного стола и просматривала утреннюю почту.
– Что-то случилось? – вежливо поинтересовался он.
– Ничего слишком ужасного. Просто Ванесса взяла и наделала глупостей.
– Что на этот раз? – уже вернувшись к своей газете, спросил Снейп.
– Залетела, вот глупышка! У нее ведь уже есть сын, зачем кому-то больше одного ребенка? Беременность ужасно сказывается на женской фигуре. Она наверняка забыла о заклинании. Не могу поверить, что это было запланировано.
Снейп продолжал держать газету перед собой, в то время как кровь отхлынула от его лица. Когда начали дрожать руки, он быстро сложил газету и поднялся.
– Уже уходите? – спросила Леонора. – Так рано?
– Нужно с бумагами разобраться.
– В субботу? Ну что ж, если нужно. Тогда марш. Не забудьте, что сегодня мы обедаем у Малфоев.
Он смотрел на нее не отрываясь, потом несколько раз моргнул.
– Тогда я закончу пораньше и буду ожидать вас здесь в четыре, хорошо?
Леонора взглянула на него поверх письма.
– Вы в порядке, Северус? Выглядите каким-то нездоровым.
– Не беспокойтесь. Возможно, яйца на завтрак были несвежие. Пойду прогуляюсь перед тем, как показаться в зале.
Учтиво поклонившись, он поспешил из комнаты.
Снейп мерил шагами свой кабинет, отмахиваясь от встревоженных расспросов Дамблдора, а потом выбежал в коридор, не в силах их больше терпеть.
Он шел к Большому залу как во сне, поглощенный мыслями о содеянном. Как он только мог быть таким глупцом? Как только они могли поступить столь легкомысленно?
Вопрос, конечно, был чисто риторическим: весь тот день отличался безрассудством и легкомысленностью. Безрассудством, легкомысленностью и мучительной красотой. Снейп закрыл глаза и решительно потряс головой, чтобы избавиться от шквала образов, пытающихся затопить его разум.
После того дня он старательно избегал ее. Ни словом, ни делом не выдавал правды. Ему было не привыкать жить во лжи, и он вернулся к старому с сентиментальной легкостью.
Снейп подавленно наблюдал, как Гермиона силится понять причину его полного отдаления. Наблюдал, как она в одиночестве старается залатать бреши в своем браке. Наблюдал, но ничего не предпринимал. Не помогал советом, не подсылал заместителей. Просто наблюдал, а когда она тянулась к нему за толикой понимания, то отворачивался.
Гермиона нашла в себе силы, Снейп видел это по ее осанке. Она что-то решила. Исходя из довольного настроя ее мужа-неандертальца, Снейп легко догадался, каким именно было ее решение. Через месяц семестр закончится, и она уедет. Уедет от него.
И теперь он почти впадал в панику, потому что она могла не ведая прихватить с собой часть его души.
Как поступить? Как признаться ей, если она носит его ребенка? Кроме странной, натянутой дружбы она ведь ничего не помнила. Скандал разрушил бы жизни, особенно жизнь ребенка, зачатого при таких обстоятельствах. Снейпу необходимо было знать наверняка. Но как выяснить? Даже если окажется, что она беременна, откуда ему знать, кто отец? Было бы верхом глупости запаниковать и рассказать ей все, если потом окажется, что это ребенок ее мужа. Но даже если бы отцом был Снейп, они с Крамом достаточно похожи, чтобы никто не усомнился в отцовстве косолапого недоумка. Смог бы он позволить другому мужчине вырастить своего ребенка как подкидыша?
От ответа на этот вопрос скрутило внутренности. Нет. Никогда. Если окажется, что Грейнджер носит его ребенка, он горы свернет, чтобы его признать.
Снейп вдруг заметил, что стоит у дверей в Большой зал, сжав кулаки. Несколько учеников остановилось и смотрело на него. Он оскалился и пронесся мимо, мелочно радуясь тому, что их будто ветром сдувает с его пути.
Он уселся за стол, почти ни с кем не разговаривая, и принялся украдкой смотреть, сколько еды Грейнджер накладывает в свою тарелку.
***
Войдя в библиотеку, Гермиона направилась к полкам с книгами по истории магии, чтобы уточнить вопрос из СОВ, который казался неточным. Она помнила, как оспаривала его после своего собственного экзамена, и хотела облегчить жизнь другим ученикам.
Проходя мимо стеллажей с книгами заклинаний, Гермиона увидела директора, погрузившегося в чтение. Она невольно остановилась, просто смотря на него.
За последние недели он отдалился, и непереносимая боль, будто от потери дорогого друга, не покидала ее. Они не были особенно близки, но Гермиона ценила его доброту даже больше из-за того, насколько редко та проявлялась. Возможно, ее поведение после язвенного проклятья как-то оскорбило директора… Это глубоко расстроило Гермиону. Все-таки она тогда предпочла Обливиэйт постыдным воспоминаниям, и воображение снабжало ее теперь разнообразными, хотя одинаково ужасными версиями произошедшего. Однако директор не казался ни разозленным, ни огорченным. Он просто исчез из ее жизни.
Он перестал заботиться о ней. Ей не случалось больше поднять голову и встретить его пронзительный взгляд. Директор казался фантомом: даже если он сидел в том же помещении во время педсовета, его присутствие совсем не ощущалось. Гермионе казалось, что, попытайся она дотронуться до него, пальцы прошли бы через пустоту.
Она никак не могла понять, почему поведение Снейпа было ей так важно, но оно ранило настолько, что повлияло на ее решение уволиться. Чувства Гермионы к замкнутому директору начинали выходить за рамки дозволенного. Остаться было бы опасно. Она просто еще не набралась храбрости, чтобы сообщить о своем уходе. Виктор ежедневно предлагал сделать это за нее, но почему-то Гермионе казалось, что именно она должна сообщить эту новость.
Тут Гермиона заметила название книги, которая поглотила внимание директора, и улыбнулась. Наконец-то появился повод завести непринужденный разговор.
Она прошла к нему между стеллажами.
– Вы предпочитаете, чтобы ребенок называл вас папочкой, папой, отцом или – коротко и сердито – сэром? – спросила Гермиона, все еще улыбаясь. Ее улыбка завяла, когда директор резко поднял голову и побледнел как смерть.
– Что вы сказали? – спросил он, задыхаясь.
Чувствуя себя полной дурой, Гермиона закусила губу и показала пальцем на стол.
– Я про книгу, которую вы читаете. Мадам Снейп в положении?
Директор пристально смотрел на нее, медленно моргая и пугая Гермиону.
– Нет. То есть, я не уверен. Поэтому ищу способ, чтобы убедиться.
Он расправил плечи, и в глазах появился странный блеск. Гермиона поднялась на цыпочки и взглянула на открытую страницу.
– Вот, это как раз хорошее заклинание, – сказала она.
– Вы его знаете?
– Да, его должен использовать отец. На первых неделях все заклинания по определению беременности приводят к недостоверным результатам, если женщина использует их сама, а обратиться к колдомедику или целителю не всегда получается. Нам с Виктором пару раз случилось переволноваться, и в таких случаях он пользуется именно этим заклинанием. Показать вам движения палочкой?
– Я был бы весьма благодарен, – ответил Снейп с натянутой вежливостью. Он закрыл книгу и вернул ее на полку.
Гермиона помогла ему с движениями и произношением; Снейп был способным учеником.
– Можно, я попробую на вас? – спросил он, удостоверившись, что вокруг никого нет, и взглянув Гермионе в глаза. – Чтобы потренироваться.
– Почему бы и нет. Результат будет автоматически отрицательным, разве что вы умудрились сделать мне ребенка, а я совсем об этом забыла, – пошутила она.
Директор глубоко покраснел, и вдруг вспомнилась ситуация с Обливиэйтом. Гермиона почувствовала, как сама покраснела до кончиков волос.
– Ах, ради кирковой диадемы! – воскликнула Гермиона, потерев переносицу. Она расправила плечи и подняла подбородок. – Сэр, я все еще беспокоюсь, что вела себя совершенно неподобающим образом, когда в меня попало язвенное проклятье. Не могу отделаться от ощущения, будто что-то натворила, а вы мне не говорите. Но мне просто необходимо знать: вы поэтому со мной больше не разговариваете? Я себя действительно так ужасно вела?
Взгляд Снейпа смягчился, и он медленно покачал головой.
– Нет, – серьезно ответил он, – вы меня тогда никак не обидели, Грейнджер. Просто мои обязательства занимают все свободное время.
Лицо Гермионы расплылось в облегченной улыбке. У нее словно гора с плеч свалилась.
– Честно? – спросила она.
Снейп опять так странно посмотрел на нее, изогнул бровь и ответил:
– Какой смысл мне вам лгать?
– Действительно, – Гермиона неуверенно улыбнулась, пытаясь стряхнуть странное ощущение от его взгляда. – Ну ладно, вы готовы попробовать? – она отступила на шаг и опустила руки вдоль туловища.
Когда директор поднял волшебную палочку, его лицо так преобразилось от сосредоточенности, что у Гермионы перехватило дыхание.
Но едва он наложил заклинание, как произошло что-то очень странное.
Стоило отрицательной руне засветиться в воздухе перед животом Гермионы, как и ожидалось, лицо Снейпа превратилось в ничего не выражающую маску. Но вот по маске пошли трещины – сначала вдоль морщинки меж бровей, потом по всему лицу, и в конце концов перед Гермионой предстало неприкрытое выражение полной безысходности. Снейп схватился за сердце, отвернулся и привалился спиной к стеллажу, хватая ртом воздух.
Гермиона не знала, как истолковать такую реакцию, но его боль отзывалась эхом в глубине ее собственной души. Она схватила Снейпа за руку и положила другую ладонь ему на плечо, пытаясь утешить. Его пальцы вдруг обвились вокруг ее ладони. Он повернул голову к Гермионе и посмотрел на нее с такой тоской, что ей на глаза навернулись слезы.
– Что не так? – молила об ответе Гермиона.
Снейп лишь покачал головой.
– Я только что понял, что лгал сам себе, – хрипло ответил он и отпустил ее ладонь, потом провел рукой по своим волосам. – Леонора совсем не хочет иметь детей, – тихо добавил Снейп.
– Мне так жаль это слышать, – ответила Гермиона, сжимая его плечо, словно стараясь изгнать боль. – Но вы не должны сдаваться! Судьба частенько странно складывается. Вы еще молоды, случиться может все, что угодно. Если вы хотите ребенка, то обязательно получите его. Может, он не будет вашей крови, не будет на вас похож; у некоторых людей «дети» вообще покрыты шерстью и бегают на четырех лапах. Но вы не отчаивайтесь пока. Не отчаивайтесь.
Он усмехнулся, хотя звук был больше похож на тяжелый хрип.
– Я увлеклась, да? – поморщилась Гермиона.
– В лучших традициях гриффиндорцев, Грейнджер.
Снейп удивил ее, подняв руку и смахнув слезы с ее щеки:
– Вы нас покидаете, не так ли? – печально спросил он.
– Да, сэр, – ответила она сквозь слезы, отказываясь задумываться о чувствах, которые вызвало его прикосновение: лишняя причина уехать, пока она не натворила глупостей.
– Я благодарна за все, что вы для меня сделали. Пожалуйста, не сомневайтесь в этом. Мне бы так хотелось остаться, но я просто должна попробовать все наладить с Виктором. Простите.
– Не извиняйтесь, – ответил он тихо. – Думаю, оно к лучшему. Ваше решение свидетельствует о поразительной стойкости характера, Грейнджер.
Снейп дотронулся до ее плеча и нежно сжал, потом оттолкнулся от стеллажа.
– Удачи, Гермиона. Надеюсь, в ближайшем будущем вы получите все, что желаете.
Она смотрела ему вслед еще долго после того, как он исчез, и тихие слезы капали на воротничок ее мантии.
***
Директор Снейп наблюдал из окна четвертого этажа, как Крамы поднимают свои сундуки в карету, запряженную фестралом. Он смотрел на слезное прощание с коллегами; голоса терялись в печальной мелодии, которую играл ветер на чертополохе. Видел, как женщина, которую любит, то и дело оглядывается, ища глазами еще одного человека, с которым хотела бы попрощаться. Она будет разочарована; что ж, и это забудется. Вдруг она посмотрела на его окно, но Снейп вовремя отпрянул. В конце концов она понурила голову и влезла в карету со своим неотесанным муженьком.
Стоило фестралу тронуться, как Снейп вернулся к окну и положил руку на стекло. Он не ожидал, что копна волос высунется из кареты. Гермиона посмотрела вверх и потянулась к тому окну, за которым стоял Снейп. Она так и сидела, пока карета не скрылась за поворотом.
Директор отвернулся от окна и зашагал по опустевшим коридорам к своему кабинету. Обычно он особо ценил первый день лета без учеников. Покой и тишина его всегда взбадривали.
Но теперь Снейпу казалось, что его заживо похоронили.
***
Стоя посередине гостиной, Снейп держал в руках открытку от жены по случаю годовщины свадьбы, в то время как она прихорашивала вазу с подаренными им розами. Его новый шейный платок лежал там же, на журнальном столике, как и ее новые элегантные серьги с жемчугом.
– Хватит, – проговорил он.
– Хватит? Что значит «хватит»? – недоверчиво бросила Леонора, не оборачиваясь.
– Именно это и значит. Я ждал достаточно долго.
– Вы тут не можете приказы раздавать, Северус.
Она выпрямилась и повернулась к нему, уперев руки в бедра:
– Это важное решение, которое нельзя принимать в спешке, – сказала Леонора заученно-благоразумным тоном.
– После восьми лет ожидания не может быть никакой речи о спешке. Вы обещали мне наследника, когда мы договорились о браке. Я думаю, что был более чем терпелив, и отказываюсь отложить этот вопрос на еще один год.
Он встретил ее ошарашенный взгляд спокойными, полными решимости глазами:
– Я хочу ребенка, Леонора. Всегда хотел. Это не новость. Как долго, вы думали, я соглашусь ждать?
– Так долго, пока я не буду на это готова! – прокричала Леонора полным страха и тоски голосом.
Снейп подошел и положил руки ей на плечи, не обращая внимания на то, как она вздрогнула от его прикосновения.
– Вы думаете, что когда-нибудь будете к этому готовы, Леонора? Если еще можно надеяться, я подожду, но надежда увядает, если ее ничто не подпитывает.
Она отшатнулась от него.
– Не понимаю, откуда такая внезапность. Зачем вам вообще ребенок? Чтобы продолжить великий род Снейпов? Едва ли. Чтобы вы смотрели на свою миниатюрную копию и восхищались хорошими генами? Да бросьте. Вы совершенно ничего не знаете о детях.
– Вы пообещали мне ребенка! – прокричал он, приходя в ярость от ее небрежных колкостей.
– А может, я передумала, а? – завопила она в ответ таким хриплым голосом, которого Снейп от нее уже много лет не слышал. – Если вы не придумаете причины получше, чем «уже пора», вы со своим ребенком можете катиться ко всем чертям!
– Мне нужно хоть кого-нибудь любить! – закричал Снейп, спотыкаясь на словах, сжимая скомканную открытку в руке. – Неужели вы думаете, что я всю жизнь проживу без единой души, которой я небезразличен?
– И вам кажется, тут ребенок поможет? Жалкий глупец! Я-то вас знаю, Северус. Вы задавите ребенка своими требованиями, пока ему не останется ничего, кроме как возненавидеть вас, чтобы выжить!
– Я не такой, как ваш отец! – прогремел Снейп.
– А я вовсе не о моем отце, а о вашем. Почему вы думаете, что не окажетесь таким же, как он?
– Потому что я, черт подери, ребенка любить буду!
– Вы думаете, он специально так устроил, чтобы вы его ненавидели? Думаете, он себе так отцовство представлял? Перестаньте быть наивным!
Снейп замер, давая ее последним словам затихнуть. Потом подошел к камину и бросил открытку в огонь, размышляя о своих чувствах, пока комок плотного пергамента чернел и расправлялся, а потом распадался завитками пепла. Когда от него не осталось ничего, кроме серой пыли, Снейп вновь повернулся к жене.
– У вас есть три месяца на размышление. Если по истечении этого времени вы будете все еще уверены, что не хотите детей, я подам на развод.
Леонора побледнела.
– Северус, к чему такая драма? Мы наверняка можем все обсудить.
– Неужели угроза подействовала? Посчитаю это хорошим знаком. Я положил к вашим ногам все, чего вы когда-либо хотели, Леонора. Потакал каждому вашему желанию. Вы же отказываете мне в вещах, которых я жду уже восемь лет. Я смирился с тем, что вы никогда меня не полюбите. Я скрывал свою любовь, чтобы не ранить вас, пока она не зачахла и не умерла. А теперь вы ожидаете, что я откажусь от того единственного желания, которое мне еще дорого? Я к этому не готов. Если я не смогу завести ребенка с вами, то найду кого-нибудь еще. У меня есть такое же право на счастье, как и у всех других.
Снейп направился к двери, ведущей в его кабинет.
– Куда это вы собираетесь? Мы сегодня ужинаем у Бейнбриджей!
– У меня исчез аппетит. Извинитесь за меня перед хозяйкой – у вас талант придумывать отговорки.
– Северус! Не покидайте меня!
Снейп остановился как вкопанный. Повернулся и увидел, что Леонора в шоке зажала руками свой рот. Он скривился, будто от боли, и опустил голову.
***
Первый педсовет нового учебного года подходил к концу. Неразберихи в начале семестра было не больше, чем обычно, – однозначное улучшение в сравнении с прошлым годом. Новые учителя быстро притерлись, и никто не требовал от директора освобождать скучающих домохозяек.
– Минерва, как дела у близняшек Зиммингс?
– Неплохо. Они уже перестали спать в одной кровати и есть так, будто больше никогда не дадут. Хорошо работают на уроках. Обе девочки довольно-таки одаренные.
– Отлично, моей жене будет приятно это услышать. Она с особой теплотой относится к этим ученицам. Есть еще просьбы, необсужденные пункты, или это все на сегодня? – спросил директор, записывая что-то в журнал.
– Я пока не уверен, что в таких случаях делается, но мишени в кабинете ЗОТИ уже испустили, так сказать, последний дух. Как мне можно заказать новые? Входит это в мои обязанности? Может, учителя ЗОТИ их за свой счет покупают?
Снейп посмотрел на Гарри Поттера, улыбаясь тому, каким идиотом тот выглядит в своей учительской мантии. Джиневра Поттер сидела рядом. Она получила вакансию профессора истории магии после того, как ушла из большого спорта в середине предыдущего сезона. Грейнджер порекомендовала пару на последнем педсовете перед своим отъездом.
– Я закажу их прямо сейчас, – ответил Снейп. – Отправлю вам формуляр после ужина, чтобы в актах была официальная запись. Через неделю получите новые мишени.
– Спасибо, Сне… эээ, директор.
Заметив оговорку, Снейп прищурился и получил огромное удовольствие от того, как Поттер задергался и заерзал на стуле. Теперь есть кого изводить, и скучные педсоветы будут пролетать незаметно. Минерва укоризненно посмотрела на него, но в ее глазах играли веселые искорки.
– Конец совещания, – проговорил директор.
Он еще делал последние записи, когда вокруг него заскрипели отодвигаемые стулья и начались праздные разговоры. Профессора покидали учительскую группками. Беседа по соседству привлекла внимание директора, и он захлопнул свой журнал и встал.
– Не могли бы вы повторить, профессор? – обратился он к миссис Поттер.
– Я как раз Минерве рассказывала, что получила сову от Гермионы. Судя по всему, Виктор согласился стать тренером по квиддичу в Армении. Она только что все распаковала в Болгарии, а теперь им опять переезжать. Она почти что отчаявшейся звучала. Надеюсь, между ними все в порядке.
Снейп испепелил ее взглядом.
– Поздновато вы начали беспокоиться о своей подруге, – отрезал он. Потом развернулся и проложил себе дорогу к двери.
– Он прав, знаете ли, – пожурила Минерва за его спиной. – Гермиона была не такой уж и счастливой в прошлом году. Странно, что вы не заметили. Муженек таскает ее за собой по всему миру, не задумываясь, что у нее может быть потребность в самовыражении. Я с ней пару раз об этом говорила, и вот что я вам скажу…
Дверь в учительскую захлопнулась за спиной директора, отрезая поток слов. Он летел в свой кабинет в громовом настроении. Предполагалось, что она будет счастлива. Если им нельзя было стать счастливыми вместе, то хоть один из них был обязан стать счастливым порознь. И это, черт возьми, точно был не он.
Ворвавшись в кабинет, Снейп бросил свои бумаги и журнал на письменный стол, попросил Альбуса напомнить ему заказать мишени для Поттера и исчез за гобеленом.
Войдя в свои покои, он перво-наперво убедился, что Леоноры нет дома. Потом пошел в спальню, открыл верхний ящик комода и достал из него коробку. Порезал большой палец и прижал окровавленную подушечку к крышке, дотронулся до нее палочкой, и замок щелкнул. Снейп снял крышку и достал кристальный сосуд ручной работы, в котором бесконечной спиралью кружилось воспоминание. Откупорив пузырек, он вынул волшебной палочкой серебристую нить и поднес ее к своей голове.
От неизбежного водоворота ощущений дыхание Снейпа перехватило. Он к этому так и не привык. От того, как ее разум и тело на него реагировали, каждый раз останавливалось сердце. А от того, как сильно она его любила, сердце начинало биться снова. Будто магл-наркоман после дозы, Снейп сполз на пол. В одном эфемерном воспоминании заключалось все, чего он когда-либо желал. Как обычно, на глаза навернулись слезы.
Каким же он был глупцом! Он должен был знать, что Гермиона никогда бы не нарушила свою клятву, если бы уже не влюбилась. От ее воспоминания о том, как она, сидя на кухне с мужем, поняла, что любит Снейпа, его сердце разбивалось снова и снова. Он должен был бороться за нее. Должен был оставить свою жену заниматься благотворительностью, схватить Гермиону и бежать. Ее недалекий муж был ему не вровень. Хоть тот и был неплохим преподавателем защиты от темных искусств, Северус был мастером в этой самой области. Он мог бы раздавить Крама, как котенка. Черт, даже Поттер мог бы таскать Крама за ухо вокруг замка к шестому курсу, особо не напрягаясь.
Какой же глупой была Гермиона! Почему она не бросила этого увальня? Сколько мужчин сочли бы за честь принять ее такой, какая она есть. Ее нужно носить на руках, а не таскать за собой по всему миру, как балласт.
Чертовы гриффиндорцы с их чертовым самопожертвованием.
Снейп подумывал бросить все, сбежать в Армению и спасти Гермиону. Но в глубине души он знал, что никаким безумным порывом не сможет вновь завоевать ее любовь. Он упустил свой шанс. Если она не спасется сама, то кто-нибудь другой появится и спасет ее. Снейп этим человеком никогда не станет: для этого он слишком разбит. Он поднял палочку к виску, извлек воспоминание и вернул его в пузырек. Встал, расправил складки своей коричневой мантии, восстановил Темную Печать на коробке и опять спрятал ее среди носков.
Снейп зашел в ванную, плеснул себе на лицо воды, уставился на грустного непривлекательного мужчину, отражающегося в зеркале, и спросил себя в который раз за сорок с лишним лет, как долго он так протянет.
Послышалась вспышка в камине, и Снейп направился в гостиную, чтобы встретить жену. Она стояла у каминной полки, неуверенно сжимая в руках коробочку.
– Все в порядке? – спросил он встревоженно.
Леонора не ответила, только сунула коробочку ему в руку, словно горячую картошину. Снейп взял ее, обеспокоенно посмотрел на жену и осторожно открыл крышку.
Внутри на золотистой бумаге покоилась пара миниатюрных башмачков.
Так как интима у них уже несколько месяцев не было, башмачки подразумевали обещание, а не объявление. Снейп с трудом сглотнул.
– Вы уверены? – прошептал он.
– Нет, – ответила Леонора, нервно усмехнувшись. – Но у вас есть право на счастье.
Он закрыл глаза и улыбнулся.
– Благодарю вас, Леонора.
Глава 6
Гермиона сидела у окна и безучастно смотрела на унылый пейзаж. Козел опустошал огородик, который она решила завести, пока ее и так вялый энтузиазм еще не окончательно зачах. Козел приходил с соседней фермы и быстро стал заклятым врагом Гермионы, методично уничтожая все, что она пыталась вырастить на клочке земли. В результате Гермиона махнула на огород рукой.
Министерство в Армении строго следило за тем, где селятся волшебники, опасаясь маглов даже больше, чем параноики из британского Министерства. Именно поэтому Крамам пришлось переехать в такую глушь.
Со вздохом Гермиона отвернулась от окна и окинула взглядом свое жилище. Каменные стены потрескались, и без защитных заклинаний холодный ветер свистел в щелях, пробирая до костей. Старая мебель выцвела и износилась. Диван занимал большую часть комнаты, которая благодаря двум колченогим стульям считалась гостиной. Мебель Крамов осталась на хранении у родителей Виктора в Болгарии: Виктор решил ее за собой не тащить, когда услышал, что съемный дом будет полностью меблирован.
Не зная, надолго ли они останутся, Гермиона не наложила ремонтных чар по прибытии, а со временем просто привыкла к разрухе.
Диван она ненавидела всеми фибрами души. Он был бугорчатым, бесформенным, ужасно неудобным и казался символом всей ее жизни. Без смягчающего заклинания уснуть на нем не представлялось возможным.
Сон стал для Гермионы единственным удовольствием.
Когда она спала, Гермиона видела сны.
Уже во время первой недели по возвращении в Болгарию сны показались ей намного приятнее реальности. Гермиона уходила спать все раньше и раньше, пока Виктор не вытащил ее из кровати в три часа дня и не потребовал объяснить, что происходит. Гермиона придумала на лету какую-то отговорку, о которой и сама вскоре забыла. К счастью, Виктор тоже не вспоминал. С тех пор она старалась соблюдать непримечательный режим сна, но ждала сновидений, как наркотика.
Виктор все еще провожал ее вопросительным взглядом, если она выбегала после ссоры из комнаты, только чтобы пойти спать.
Разве можно было рассказать ему правду? Разве она могла признаться, что крутила во сне безумно страстный роман со своим бывшим работодателем и предпочитала не просыпаться?
Боги правые, каким же настоящим все казалось. Северус в ее снах был терпеливым, добрым, великодушным, внимательным и оберегающим. Он был таким одаренным любовником, что дух захватывало. Гермиона просыпалась от оргазма чаще, чем они с Виктором занимались сексом.
Иногда ей было невероятно стыдно, но такие дни становились все более редкими.
Факт оставался фактом: Гермиона безнадежно влюбилась в директора. Она поняла это в день отъезда из Хогвартса, когда боль от того, что они не увиделись в последний раз, стала невыносимой. Карета тронулась, и Гермиона едва не выскочила из нее, чтобы побежать назад. Казалось, что все краски исчезли из ее мира в тот день.
Не было ничего странного в том, что Гермиона возвращалась к нему в тайных сновидениях, но само качество снов возбуждало ее интерес. Дело было в деталях: Гермиона знала наверняка, где находятся шрамы на его груди; знала, какие шелковистые волоски на его теле. Эти подробности никогда не менялись и были слишком осязаемыми, чтобы списать их на разыгравшееся воображение.
А еще множились отголоски, как в тот день в библиотеке. Он наконец-то назвал ее по имени, но вместо того, чтобы обрадоваться этому первому разу, Гермиона боролась с дежавю, разбивающим сердце. Она просто знала: ее имя уже когда-то слетело с его губ; отчетливо слышала интонацию и тембр голоса. Однако на самом деле этого до библиотеки еще не происходило.
Когда Гермиона в первый раз воевала с козлом, пытаясь отбить у него связанный мамой и вообще-то достаточно высоко повешенный шарф, ей послышалось еще одно эхо. Гермиона тянула за один конец шарфа, козел тянул за другой, и тут она крикнула: «Быстро отпусти! Ну, давай же!». И остолбенела, услышав в ответ всхлип и низкий мужской голос: «Не хочу, чтобы это закончилось…» Затем послышался крик удовольствия, и Гермиона почувствовала, как что-то внутри нее запульсировало в ответ. Но на самом деле этого ведь не могло произойти.
Со всеми этими отголосками и снами Гермионе казалось, что за ее одержимостью директором скрывается большее, чем всего лишь предосудительное увлечение скучающей домохозяйки женатым, опытным мужчиной.
Гермиона нахмурилась и пошла искать пергамент.
Виктор вышел из кухни, смахивая крошки с мантии.
– Моня, я тебе тарелку на столе оставил. Все било очень вкусно, спасибо.
Она мельком взглянула на него и вернулась к поискам пергамента и перьев.
– Я все еще не хочу есть.
Виктор снял плащ с вешалки.
– Могла би хоть посидеть со мной. Било би приятно просто поговорить, когда я дома обедаю.
Гермиона посмотрела на него и моргнула.
– Ой, извини. У меня сейчас другим голова забита.
– Да уж вижу. Хочешь об этом поговорить? Может, я как-то смогу помочь?
– Ну, ты мог бы от козла избавиться.
– От какого еще козла?
Она выглянула из окна – осточертевшее животное невозможно было не заметить – и вздохнула.
– Беги, а то на работу опоздаешь. До вечера.
Развернулась и направилась в спальню.
***
Директор Снейп вышел из душа и быстро высушился взмахом палочки. Пристально посмотрел на себя в зеркало, надел через голову ночную рубашку, высвободил волосы из-под воротника и погасил свет. Прошел в спальню и залез под одеяло. Это будет их третьей попыткой. Первая закончилась, так и не начавшись, когда он к своему стыду оказался не на высоте. Вторая прошла согласно плану месяц спустя и больше напоминала формальность: Снейп еле-еле выдавил из себя оргазм, чуть не натерев жене мозоли. На следующий день оба испытывали неудобство при ходьбе.
Снейп надеялся, что сегодня все будет по-другому, но не знал, как этого добиться. Во время совещания с Попечительским советом он получил записку от Леоноры с приблизительными сроками овуляции, и все внутри у него сжалось. Так их привычно редкий секс превратился в тщательно спланированный привычно редкий секс. Независимо от того, какого пола окажется ребенок, вторым именем ему будет Наконец-то.
Он придвинулся ближе к жене. Та вздохнула, закрыла журнал, бросила его на ночной столик и потушила палочкой свечи. Снейп закатил глаза в темноте.
Он устроился рядом и начал медленно гладить ее живот, чувствуя, как теплый шелк ночной рубашки скользит по ее коже. Леонора дернулась в сторону и отрезала: «Щекотно».
Снейп надавил сильнее и позволил себе забыться в поисках хоть каких-нибудь приятных воспоминаний. В темноте его рука пробралась выше и обхватила грудь, в то время как мозг услужил воспоминанием о другой груди. Та, другая, была округлее, полнее и лежала в руке ощутимым весом. Замелькали воспоминания о том, каково было с женщиной, наслаждающейся его ласками и отвечающей на них, постанывающей и трепещущей от его прикосновений.
Забыв о Леоноре, Северус занялся любовью со своей Гермионой. Он слышал ее стоны и чувствовал дрожь, пробегающую по ее коже. Он искусно поглаживал ее бугорок до тех пор, пока она не ахнула и не начала направлять его. Северус вошел в нее и наклонился вперед, чтобы поймать ртом ее крик удовольствия. Вся его тоска, вся сдерживаемая страсть вылились в один поцелуй, и его сердце дрогнуло, когда она застонала в ответ.
Наманикюренные ногти впились в его спину, и Северус удивленно открыл глаза. Он слышал не Гермиону из своих воспоминаний, а Леонору. У него отвисла челюсть, и Северус старался не сбиться с такта от нахлынувших мыслей. Леонора еще никогда не была с ним такой страстной. Теперь же она подгоняла его руками на пояснице и пятками, впивающимися в бедра. Северус ускорил темп, доводя ее до новых вершин удовольствия мощными толчками. Он глубоко поцеловал ее и застонал, когда она ответила на поцелуй. Он занимался любовью со своей женой, будто в самый первый раз.
Ее мышцы затрепетали вокруг него, и Северус потянулся к клитору. Он гладил, надавливал, обводил бугорок пальцем, ожидая вскрика или подрагивания, которые подсказали бы, что именно Леоноре больше нравится. Она никогда раньше не подавала никаких знаков.
Леонора взорвалась под ним, и Северус излился, впервые почувствовав, как запульсировала ее плоть, и услышав тихий крик, когда она кончила.
Он поддерживал себя на локтях и в темноте смотрел вниз на свою жену. Северус ничего не мог поделать с гордой улыбкой, робко прокравшейся на его лицо. Подняв руку, он нежно погладил Леонору по щеке.
В темноте Леоноре удалось влепить пощечину без малейшего предупреждения. Голова отлетела в сторону, в ухе зазвенело. Снейп скатился с жены и схватил палочку, чтобы зажечь все свечи в спальне одним бешеным движением.
– Это еще за что? – прогремел он.
Леонора сидела посередине кровати, прижимая одеяло к шее и прожигая мужа взглядом, полным ярости.
– Как ты только мог со мной так поступить! – воскликнула она в смятении.
Ее глаза казались дикими, и Снейпу было ясно, что происшедшее ее сильно расстроило. Он прерывисто вздохнул, провел рукой по своим длинным волосам и присел на кровать, держась на достаточном расстоянии и прикрывая пах подушкой.
– Леонора, так же должно было получиться. И это было прекрасно.
– Я из-за тебя его предала! – всхлипнула она тоскливо.
Снейп моргнул, но потом понял. Он потянулся к изящной руке и легко взял ее в свою.
– Юлий был хорошим человеком, Леонора. Он заслужил твою любовь, и он достоин твоей преданности. Но он никогда бы не заставил тебя провести всю жизнь в страданиях, раз тебя любил. Конечно, он бы хотел, чтобы ты о нем вспоминала, но и чтобы нашла свое счастье. Ты его не предала. Ты просто опять начала жить. Начала чувствовать. Твой сегодняшний подарок – большая честь для меня. Так бы не получилось, если бы ты еще не была готова.
Сначала она прислушивалась к его доводам: слова проникали в ее разум и успокаивали, но Снейп явно почувствовал, когда связь оборвалась. Леонора отдернула руку и поспешила дотронуться до цепочки, подаренной ее погибшим любовником много лет назад. Ее глаза стали вновь дикими, и она посмотрела на Снейпа с таким презрением, что у него сжалось горло.
– Да как ты смеешь! Думаешь, сможешь подлизаться и занять его место? Ты ему и в подметки не годишься, и это никогда не изменится! Как у тебя только язык поворачивается давать мне советы, будто ты понимаешь, каково это. Тебе не знакомо чувство потери так, как мне!
Снейп отшатнулся, будто от второй пощечины.
– Если изволишь поднапрячься, то вспомнишь, что я тоже потерял любимого человека в войне, – сказал он тихо. Его голос был неестественно спокойным.
– Эта сучка никогда тебя не любила! Ты и представить себе не можешь, каково это! Откуда тебе знать? Кто ж тебя, такого страшного, полюбит!
Снейп почувствовал, как вся кровь отхлынула от лица.
– Неправда, – прошептал он. Невыносимая боль разрывала его грудь и требовала ответить ударом на удар. – Кое-кто меня любил! У меня была возможность стать с ней счастливым, но я от нее отказался, чтобы быть несчастным с тобой!
В глазах Леоноры промелькнуло понимание, и ее ярость стала еще безумней. Она выкарабкалась из кровати и схватила волшебную палочку. Направила ее на свой живот и выкрикнула противозачаточное заклинание, победоносно смотря на мужа.
– Нет! – прокричал он, запоздало перепрыгивая через кровать. – Нет!!! Как ты могла? Почему ты это сделала?
– Ах, Северус, брось. Ничего еще не могло произойти. И теперь ничего никогда не произойдет. Хочешь ребенка? Вали к своей гребаной любовнице! – И Леонора скрылась в ванной.
Северус рухнул на кровать, прижимая подушку к груди, стараясь заглушить боль. Услышав шум воды в душе, он в шоке оглянулся. Как только может все выглядеть по-старому, когда его жизнь только что пошла прахом? Он встал с кровати и расправил ночную рубашку. Открыл верхний ящик, схватил коробку и, пошатываясь, направился к лестнице.
Снейп остановился перед Альбусом, но никак не мог понять, что именно портрет пытается ему втолковать, и просто вышел из кабинета.
Он не знал, как долго бродил по замку, босой, с ниспадающими влажной волной волосами. Под конец прибежала Минерва – в домашнем халате, с заплетенной ко сну косой, в руках – теплая накидка. Она укутала в нее Северуса, отвела его в свои покои и постелила ему в гостиной. Минерва шептала материнские слова утешения, приводя в порядок его лицо, а Альбус с тревогой наблюдал за ними из картины с осенним шотландским пейзажем. Северус уснул, прижимая коробку к груди.
***
Северус нахмурился при виде разнообразных мантий, висящих в его шкафу. Достав волшебную палочку, он начал методично от них избавляться. Первыми исчезли различные оттенки синего, за ними – три мантии в коричневых тонах. Взмах палочки, и не стало серой мантии с атласной кромкой. О судьбе темно-зеленой, бархатной Северус на секунду задумался, но вскоре и эта мантия исчезла, оставив позади лишь качающуюся вешалку.
Он оделся, глядя на себя в зеркало. Исцеляющая мазь, которую вчера вечером нанесла на его лицо Минерва, подействовала хорошо. Остались только две розовые линии – там, где Леонора его поцарапала. Северус сожалел, что теперь при взгляде в зеркало в памяти всплывет эта уродливая ссора, а не милое, забавное воспоминание о том, как Грейнджер чуть не отправила его в нокаут. Он аккуратно расчесал свои длинные волосы и заколол их ниже плеч, как обычно. Потом схватил получившийся хвост, поднял палочку и отрезал его чуть выше заколки. Северус посмотрел на свое отражение. Одна сторона получилась длиннее другой, но до таких мелочей ему не было дела. Результат был удовлетворительным. Он бросил отрезанные волосы в раковину, и они исчезли после очередного взмаха палочки.
Снейп застегнул рукава, расправил плечи и направился в гостиную. Когда он на рассвете вернулся в свои покои, его жена сидела за столом перед нетронутым завтраком. Тогда он ее проигнорировал, потому что не был готов. Но теперь Снейп был так готов, насколько вообще возможно.
Он вышел из спальни и повернулся к Леоноре, не приближаясь больше ни на шаг. Она поставила дрожащую чашку на блюдце, откашлялась и только потом, подняв голову, встретилась взглядом с мужем. Ее веки казались припухшими. Северус еще никогда не видел признаков того, что Леонора умеет плакать. Он рассматривал ее с поверхностным любопытством.
– Северус, – начала она с едва заметной дрожью в голосе, – простите меня. Я зашла слишком далеко. Моему поведению нет ни объяснения, ни оправдания.
Она отвела взгляд и начала разглядывать ногти, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке. Снейп подумал, не осталось ли под ее ногтями его крови.
– Если вы решите подать на развод, я с этим смирюсь. Но если вы дадите мне еще один шанс, я сделаю все, чтобы вы об этом не пожалели. Даже подарю вам ребенка. За все то, что вы для меня сделали, я должна вам хоть чем-то хорошим отплатить.
Он сморгнул и нахмурился.
– Но почему? Почему вы хотите остаться со мной, Леонора? Какая вам от этого польза? Почему вы вообще все еще хотите быть моей женой? Вы были бы намного счастливее одна. Вам причитается половина моего состояния. Если вы распорядитесь ей разумно, то не придется работать.
Снейп закрыл глаза и провел рукой по волосам, вздрогнув, когда они оказались намного короче обычного.
– Вы ведь даже симпатии ко мне не испытываете, – проговорил он расстроенно, ненавидя себя за то, каким ничтожеством он звучал.
– Это неправда! Я вас глубоко уважаю! Я не хотела сказать ничего из того, что у меня вчера вылетело. Я не хочу жить в одиночестве. Не могу… – она взмахнула руками, ища слова. – Мне нравится, как я сейчас живу, Северус. Я счастлива с вами здесь. Мне только бы хотелось, чтобы вы были счастливы со мной, – Леонора отвернулась к стене и закрыла глаза. – Я могу смириться с тем, что вы завели любовницу. Очевидно, вы ведете себя осмотрительно, потому что я ни о чем не догадывалась. Я вас не виню. Эта новость меня просто шокировала. Все, что вчера ночью произошло, меня шокировало.
– Один опрометчивый поступок еще не значит, что у меня есть любовница. Я просто сказал, что у меня появился шанс быть с кем-то, кому я небезразличен, и что я им не воспользовался. Мне жаль, что я сделал вам больно. Это не входило в мои планы и никогда больше не повторится. Думаю, что прошлая ночь послужила адекватным наказанием.
– Согласна, – сказала Леонора убежденно. – Значит, продолжим по-старому?
Снейп вздохнул и потер переносицу.
– Ума не приложу, зачем это вам, но не вижу необходимости что-то менять, пока мы все не обдумали.
– Я рада, Северус. Когда все успокоится, мы вернемся к нашей старой жизни, вы и глазом не успеете моргнуть.
Он покосился на Леонору, пытаясь распознать, не было ли это просто неудачной шуткой. Увидел обнадеженное выражение на лице жены и лишь тоскливо закрыл глаза.
***
Гермиона обернулась, когда послышался звук разрываемой бумаги, – как раз вовремя, потому что чертов козел опять пробрался во двор и жрал ее записи. Разъярившись, она схватила палочку и выпрямилась, но скотина уже проглотила последнюю страницу. Гермиона разразилась ругательствами – в этом она поднаторела с тех пор, как познакомилась с козлом. Махая руками, она прогнала его со двора и наложила на калитку чары от нежеланных посетителей. Стоило Гермионе отойти на два шага, как опять послышался стук копыт. Повернувшись, она увидела, как козел спрыгнул с забора, рванул к стулу и вгрызся в книгу. Гермиона взвизгнула и бросила в его сторону колющее заклинание, которое только разозлило козла. Он затоптал все ее записи и еще две книги. Гермиона взвыла от бессилия.
Виктор выбежал из дома. Увидев, что произошло, он разразился хохотом. У Гермионы перед глазами затанцевали мушки.
– Совсем не смешно! – прокричала она, но Виктор не переставал покатываться от смеха. Гермиона направила на нее свою волшебную палочку и крикнула: – Я серьезно, Виктор! Прекрати смеяться!
Он перестал, разводя руками.
– Моня, это же всего лишь козел. Он занимается своими козлиними делами.
– Он может заниматься своими козлиными делами в каком-нибудь другом месте! Я его больше не потерплю. Не потерплю эту развалюху, которую ты называешь домом. Да и тобой я не особо довольна! Попросила же недели назад, чтобы ты что-нибудь против этого козла предпринял, а ты, небось, и пальцем не пошевелил, а? – Виктор сдвинул брови. – Ну же? Что ты сделал? Ничего.
– Моня, почему ти так ругаешься? Это совсем не в твоем стиле.
– Знаешь, что не в моем стиле? Козлы. Треклятые, Мерлин их подери, гребаные козлы. И Армения. Армения тоже не в моем стиле. Насрать на Армению! Здесь слишком много чертовых козлов!
– Ти сегодня випивала?
– Еще не успела, – рыкнула Гермиона и развернулась.
– Куда ти направилась?
– А тебе не наплевать? Шел бы ты на работу, – отрезала она.
Гермиона хлопнула дверью, сорвала с плеч толстый плащ и швырнула его через всю комнату. Сжала руки в кулаки и закричала так громко, как только можно кричать с закрытым ртом. От этого только засаднило горло. Гермиона вздохнула, прошла на кухню и налила себе стакан воды.
Она вернулась в гостиную, опустилась на обветшалый диван и начала покачиваться взад-вперед. Несколько недель трудов коту под хвост. Три книги в клочья, а новые экземпляры неделями ждать придется.
Гермиона провела рукой по волосам. Она почти что нашла очередной кусочек головоломки. А теперь придется сидеть и ждать.
Не то чтобы у нее совсем не было с чем работать.
Она нашла старый конверт и принялась набрасывать линии. Этот узор она теперь выучила вдоль и поперек. Благодаря «Пособию колдомедика», Гермиона знала, какие из линий остались от Сектумсемпры, какие были результатом осколочных или ножевых ранений, а какие свидетельствовали о Круциатусе в упор.
О, да. У нее появилось множество доказательств. Самым главным из них был тот факт, что она знала о злоключениях Северуса Снейпа во время войны намного больше, чем должна была.
Теперь Гермиона не сомневалась, что вошедшие в привычку сны не были всего лишь вырывающимися на поверхность желаниями. Стоило только составить список, как она пришла к невероятному умозаключению. Сначала Гермиона его сразу отбросила. Однако начав пересматривать события прошлой весны в свете новой теории, она вдруг поняла все, и единственный логичный вывод ее ошарашил. Верхом всему стала та встреча в библиотеке, их последний разговор наедине.
Гермиона знала, что была на правильном пути.
Просто чуяла.
Она переспала с Северусом Снейпом, а потом позволила наложить на себя Обливиэйт. Судя по всему, даже сама приняла участие в разработке плана, потому что составила для себя записку, которая все замечательно объясняла.
Но почему? Как это могло случиться? Раз она занялась с ним сексом, то должна была питать к нему глубокие чувства, а они появились только после происшествия.
Прокручивая в голове учебный год, Гермиона ясно видела, что директор заинтересовал ее практически в первый же день. Не составило труда найти примеры ситуаций, в которых она однозначно занималась самообманом, оправдывая свои чувства.
В течение месяцев, предшествующих тому дню, когда в Гермиону попало проклятье, они с директором странным образом подружились; в этом не было сомнения. Но она не могла найти практически никаких доказательств тому, что он отвечал на ее чувства взаимностью. Он проявлял к ней участие, но не выходя за рамки обычных отношений между подчиненными и внимательным работодателем. Изредка, или, если честно, регулярно, директор относился к ней будто бы по-особенному. Оглядываясь на прошлое, Гермиона не могла не заметить, что все заявки Виктора постоянно отклонялись, тогда как каждая ее заявка принималась к исполнению. Директор даже Минерве иногда отказывал. Но такие мелочи не доказывали существования любовной связи.
Больше всего Гермиона боялась, что влечение не было взаимным. Почему же еще он был с ней потом так холоден? Это было загадкой, причиняющей невыносимую боль. Пришлось предположить, что он стыдился своего проступка и принял все меры, дабы тот не повторился. Неужели она на него накинулась? Как-то донимала его, пока он не сдался? И если так оно и было, почему же он казался таким опустошенным, когда узнал, что она не беременна?
Лишь эта реакция намекала на его чувства. В ту секунду, когда маска треснула, директор выглядел, будто весь мир пошел прахом. Он смотрел на нее с такой тоской. А когда он до нее дотронулся и смахнул ее слезы, это совсем не напоминало действия использованного мужчины, не так ли? Если бы она была ему безразлична, разве бы он захотел, чтобы она носила его ребенка? И что бы случилось, если бы она действительно была беременна? Рассказал бы он правду? Или наделал ей еще больше провалов в памяти?
Кругом одни вопросы…
Именно поэтому Гермиона заказала книги об Обливиэйте и недугах от заклятий. Она начала искать способы обращения заклинания, которое Снейп наложил на ее память. У нее уже хорошо получилось восстановить память своим родителям после войны, однако она тогда не воспользовалась Обливиэйтом. Сейчас Гермиона стояла перед совсем другой задачей.
Она как раз дошла до главы, в которой объяснялось, почему провалов в ее памяти было не так много, как должно было быть, но тут явился козел и сожрал все записи и книгу. Ждать нового экземпляра из Англии неделями придется.
Гермиона покосилась на настенные часы и задумалась, как вздремнуть украдкой в одиннадцать утра. Она допила свой стакан воды, поставила его на столик, закрыла глаза и положила голову на спинку дивана, между бугром и пролежанным местом. Завела руки за голову, и ее пальцы обвились вокруг воображаемых рук, держащих ее за запястья.
– Повторяю: Моня, ти не спишь?
– Что? Вик? Нет, не сплю. Я просто…
– Просто задремала? Знаю. Это депрессия. Ти всегда несчастна, да?
Гермиона проморгалась и увидела, что на улице вечереет.
– Я не хотела. Пойду готовить ужин. Извини, я быстро.
– Не надо, я уже начал. У меня для тебя кое-что есть. Пока ти спала, прилетела сова, – он бросил конверт на диван и направился на кухню.
Гермиона подняла толстый конверт, увидела печать Хогвартса и сломала ее. Внутри находился еще один конверт и письмо от Минервы. Сердце екнуло от разочарования, и Гермиона поморщилась.
«Гермиона,
Надеюсь, что у тебя все в порядке. Как бы мне хотелось, чтобы это письмо застало тебя во время работы над важным исследовательским проектом, для которого требуются все твои знания и способности. Над таким проектом, от которого неплохо было бы отдохнуть. А если никакого проекта нет – и у меня есть все причины это подозревать, – я надеюсь, что это письмо улучшит твое настроение.
Директор согласился провести в замке новогодний бал и поручил мне пригласить бывших сотрудников, а также героев войны и министерских подхалимов. Ты по двум параметрам подходишь. Поэтому я очень надеюсь, что ты примешь вложенное приглашение и проведешь с нами выходные. Мы рассчитываем, что гости останутся на оба выходных, но если вы с Виктором решите отлучиться, это не беда. Мы работаем над программой на оба дня. Сам бал запланирован на субботний вечер.
Приглашение одновременно является портключом, инструкции приведены на обороте.
Надеюсь скоро тебя увидеть и наговориться от души.
С любовью,
Минерва Макгонагалл»
Гермиона подскочила с дивана и побежала на кухню.
– Виктор, смотри! Нас приглашают на новогодний бал в Хогвартсе!
Он отошел от плиты, посмотрел на нее и пожал плечами.
– У нас уже есть плани. Армянский памятний бал для любителей квиддича. Без нудних учених будет намного веселее, чем на том, другом.
– Я слышу о бале для любителей квиддича впервые.
– Приглашение пришло две недели назад. Я уже согласился.
– Но я хочу пойти на бал в Хогвартсе.
– Почему?
– Почему? Потому что хочу. Потому что там все мои друзья будут. Потому что для разнообразия хочется сделать что-то для себя! – голос Гермионы постепенно повышался.
– Ах, так вот в чем дело. Если ми не пойдем на твой бал, ти еще больше спать будешь? А у меня будет еще меньше жени, чем сейчас. Я буду женат на медведице, которая впала в спячку!
Гермиона отшатнулась, удивленная горечью его слов.
Она себя просто отвратительно чувствовала. Ей хотелось на бал только ради того, чтобы еще раз увидеть Снейпа. Как только она могла злиться на мужа, потому что тот не дает ей пялиться влюбленными глазами на другого мужчину? На другого женатого мужчину.
Во что она превратилась?
– Нам необязательно идти. Я просто думала, что там будет весело, но раз мы уже и так на бал идем, то ничего страшного.
Гермиона повернулась и вышла с кухни, по дороге выбросив приглашение в мусорное ведро.
***
– Список гостей хорошо выглядит, – сказала Минерва.
Снейп поднял взгляд от журнала. Минерва и Леонора встретились в кабинете директора, чтобы завершить организацию бала.
– Сколько гостей сказали, что не придут? – спросила Леонора. – Можно было бы пригласить еще пару человек, чтобы пустых мест не было.
– Совсем немного. Пятеро. Трое из Министерства – не помню имен, но я где-то их записала… – Минерва зашуршала пергаментом. – Ах, и Крамы, конечно. Я от этого совсем не в восторге: так хотелось Гермиону опять увидеть, но она сказала, что ее муж уже принял приглашение на другой новогодний бал.
– Это Северус во всем виноват. Слишком долго не мог решиться. Рассылать приглашения так поздно никуда не годится, по крайней мере, не в высоком обществе.
Снейп поднялся и положил журнал на стол.
– Дорогие дамы, прошу меня извинить. Позвольте оставить вас наедине, чтобы вы могли, не стесняясь, перемывать мне косточки.
Обе посмотрели на него, поджав губы, но директор лишь вежливо кивнул каждой по очереди и вышел из кабинета с развевающейся за ним мантией.
Снейп шел, не останавливаясь, оказался вскоре под открытым небом и зашагал по снегу в сторону Запретного леса. Только на безопасном расстоянии от школы он позволил разочарованию проявиться. Развернувшись, он прислонился к дереву и начал тихонько биться затылком о ствол.
Он был глупцом. Все обернулось к лучшему. Зачем было ее еще раз видеть? Чтобы себя еще помучить? Ничего не изменилось: они оба все еще состоят в браке. Тогда почему он так огорчен? Они ведь вместе приняли это решение, не так ли? Один он, конечно, теперь об этом знал, но все-таки. Она, очевидно, живет полной жизнью. Так почему же ему это не удается?
Снейп знал ответ на этот вопрос: потому что в глубине души он надеялся, что раз она однажды в него влюбилась, то сможет влюбиться опять, стоит им еще раз увидеться. Надежда была по-детски наивной. С какой стати ей в него опять влюбляться? Он так и не понял, как это в первый-то раз произошло.
И как, скажите на милость, поступить с женой, если Гермиона вдруг чудесным образом вернется в его жизнь? Бросить Леонору на растерзание волкам, как сделал давным-давно ее братец?
Их с Леонорой сосуществование можно было обобщить в двух словах: учтивость и страдание. Они все еще пытались положить начало новой жизни, но эти попытки перешли от смехотворных к ужасающим за прошедшие месяцы, которые ознаменовались чередой неудач. Они почти не разговаривали. Просто жили рядом, как чужие, разыгрывали фарс и раз в месяц бездушно сношались.
Она была счастлива.
От сознания того, что она счастлива, ему было не так плохо.
Тут-то и была собака зарыта.
Леоноре от него нужно было сильное плечо, престиж и одиночество. Ничего более.
А ему нужна была Гермиона без угрызений совести.
Но до нее было так же далеко, как до луны.
Снейп достал из кармана сигареты.
Прикурил, втянул в себя дым и посмотрел на желтеющий диск через оголенные ветви деревьев. Без этой луны так кололо сердце, что не хотелось жить.
Глава 7
Гермиона трансгрессировала во двор со всеми своими покупками. Она злобно глянула на козла, который стоял на крыше и смотрел на нее сверху вниз с почти что человеческой ухмылкой.
– В один прекрасный день тебя пустят на шаурму. Вот и посмотрим, гаденыш, кто будет смеяться последним.
Козел заблеял и, стуча копытами, перешел на другой скат крыши.
Гермиона зашла в дом и положила свертки на пол, чтобы снять плащ.
– Виктор? – позвала она. Заглянув на кухню, она собрала покупки, чтобы разложить их по своим местам в спальне. – Виктор?
Зайдя в комнату, Гермиона увидела, что муж спит, развалившись поперек кровати. Она тихонько поставила вещи на пол и подошла к нему, чтобы дотронуться до плеча.
– Вик? Все в порядке?
Он перевернулся на спину и посмотрел на нее мутными глазами.
– Ты заболел? Может, тебе зелье нужно? – забеспокоилась Гермиона.
– Нет, все в порядке. Просто решил вздремнуть, – ответил он хрипло.
– Понятно. У тебя все действительно хорошо? Обычно ты среди дня не спишь. Может, флакончик бодроперцового, на всякий случай?
– А может, тебе просто хватит меня доставать. Может, мне просто вздремнуть захотелось. Может, я просто решил проверить, что в этом особенного, раз ти постоянно спишь.
Гермиона отпрянула от него и выпрямилась.
– Какой тебя черт боднул? Я всего лишь забеспокоилась, не надо сразу набрасываться.
Она начала разбирать покупки.
– Я пришел сегодня с работи, а тебя дома не било.
– Я по магазинам пошла. Надо было купить платье для бала в субботу.
– Я не договорил. Тебя не било дома. Я думал, что ти ушла. От меня ушла.
Гермиона распрямилась и удивленно посмотрела на него.
– О, Виктор…
– Ти дашь мне договорить или нет! – закричал он, вскочив с кровати и шагнув к Гермионе. Она в шоке отступила. – Я думал, что ти от меня ушла, и я вздохнул с облегчением! Я только теперь понял, как твое плохое настроение меня отравляет. Я этого больше не вынесу. То, что в тебе сломалось…. я не могу это починить, а сама ти и не питаешься. Ти сидишь, сидишь, а потом спишь. Что это за жизнь такая? Потом я понял – ти всего лишь по магазинам пошла. Я так расстроился, что должен бил прилечь.
Гермиона смотрела на него круглыми от потрясения глазами. Она прижала дрожащую руку к бешено бьющемуся сердцу.
– Как ты смеешь, – прошептала она. Громкость ее голоса постепенно нарастала. – Как ты смеешь мне такое говорить! Тебе не нравится мое плохое настроение? А что ты вообще сделал, чтобы его улучшить? Я, черт подери, целых шесть лет за тобой таскалась, чтобы ты был счастлив!
Я предупреждала, что будет, если мы из Хогвартса уедем. Предупреждала, что мне будет нелегко. А ты? Ты потащил меня к черту на кулички, в гребаную Армению! И у тебя еще язык поворачивается меня упрекать в том, что я целый день рассиживаюсь? Мне же больше заняться нечем! Что, твою мать, ты мне предлагаешь делать? Играть с козлом? Сидеть на трибунах и смотреть, как ты перед своими игроками каждый день выпендриваешься? Сукин ты сын! Чертов самовлюбленный идиот! Откуда тебе знать, от чего я ради тебя, тщеславного засранца, отказалась? Я могла бы быть счастливой! У меня была работа, которая мне нравилась! У меня… – Гермиона осеклась и разразилась слезами.
– Ти изменилась, Гермиона. Я не знаю эту сквернословящую эгоистичную женщину, в которую ти превратилась. Раньше от тебя исходил уют. Раньше ти наслаждалась жизнью. Раньше ти меня любила. Я спешил домой к моей Моне, а теперь я просто устал. Не могу больше так жить. Я люблю тебя, но этого, кажется, больше не хватает. Я устал от упреков в том, что я о тебе забочусь и дарю вещи. Судя по всему, этого не достаточно.
Гермиона посмотрела на него, как на слабоумного.
– Ты никак не врубишься, а? – сказала она. – Я столько лет жертвовала всем, чтобы сделать тебя счастливым, а ты и не замечал, как мне плохо, до тех пор пока это не стало сказываться на тебе.
– Раньше тебе со мной било хорошо! – закричал Виктор. – Только благодаря мне ти опять научилась смеяться, когда закончилась война! Ти била будто сломанними часами, пока я тебя не починил!
– Так оно и есть, и я за все благодарна, но я жажду большего! Высшего призвания, чем просто быть благодарной женой самого Виктора Крама! Раньше ты гордился моим умом. А какой от него толк, если нет возможности им воспользоваться? Ну же, Виктор! Почему ты меня вообще еще любишь?
– Сам не знаю! – прорычал он. – Любить-то ничего не осталось. Ти на меня совсем не обращаешь внимания. Просто сидишь за ужином и смотришь вдаль, будто меня и нет! Я питаюсь с тобой заговорить, а ти даже не отвечаешь. Это просто невиносимо. Будто я с привидением живу. Ти слишком сильно изменилась. Не надо било нам соглашаться на работу в той школе. Она совсем тебя испортила.
– Ты это серьезно? Цель в жизни меня испортила?
– Да!
– А если я бесцельно рассиживаюсь дома в таком унынии, что аж не моргается, ты вдруг не знаешь, за что меня любить?
– Почему все должно вокруг тебя вращаться? Когда ти опять обо мне подумаешь? Почему все, что ти для меня делаешь, оказивается ужасним жертвоприношением с твоей сторони? За что ти меня наказиваешь?
Гермиона громко вдохнула через стиснутые зубы. Ей стало холодно внутри.
– У нас никогда и шанса не было, а? Я всегда боялась остаться одна, если не смогу сделать тебя счастливым. Но я ведь и так одинока. Я старалась, Виктор, честное слово. Но мне кажется, что ты никогда меня не понимал.
– Это не так, Моня. Я тебя только сейчас не понимаю.
Гермиона обхватила себя руками.
– И как нам все исправить?
Виктор долго смотрел на нее. На его лице играли желваки.
– Никак. Надо остановиться прямо сейчас, пока ми не начали друг друга ненавидеть.
От шока оба замолчали и только смотрели друг на друга. Через несколько минут Виктор отвел взгляд и вышел из комнаты. Входная дверь хлопнула, раздался треск трансгрессии.
Гермиона услышала стук копыт и выглянула из окна. Козел шустро выбежал со двора на дорогу и вскоре скрылся из вида. Опустившись на смятую постель, Гермиона проплакала до темноты. Казалось, прошла вечность, до того как она вытерла лицо рукавом и наклонилась, чтобы достать из-под кровати сундук.
***
Гермиона забрела на кухню и машинально уселась за стол. Перед ней сразу же появилась чашка чая. Гермиона подняла взгляд на свою маму и блекло улыбнулась.
– Опять всю ночь не спала, солнышко?
– Совсем чуть-чуть, но постоянно просыпалась, когда переворачивалась, – Гермиона убрала свою дикую гриву от лица. – Раньше я хоть стоя заснуть могла. А теперь и двадцать минут роскошью кажутся.
– В этом нет ничего удивительного, зайка. У тебя же вся жизнь радикально изменилась. Конечно, такое быстро не забывается. Тебе просто время нужно. Может, даже месяцы, чтобы опять встать на ноги. Ты от Виктора ничего не слышала?
– Нет, но я ему тоже не писала.
– А чья это сова вчера была? Гарри? Рона? Ты им наконец-то рассказала?
– Нет, ее мама Виктора послала. Хотела спросить, куда отправить мои вещи, которые у нее все еще хранятся, и уведомить меня, что уже выудила из них свое семейное ожерелье.
– Какая скверная женщина! Ведь еще только три дня прошло! Омерзительно.
Гермиона улыбнулась реакции своей матери, которая оказалась более бурной, чем ее собственная.
– Она также сообщила, что уверена в наличии другого мужчины и что между мной и ее сыном все навсегда покончено.
Мама Гермионы поморщилась и взяла дочь за руку.
– Хотя насчет «все покончено» она, возможно, и права, это не оправдывает ее поведения. Сейчас не время для таких заявлений. И не переживай из-за своего директора. Разберись сначала с одной проблемой, а потом подумаешь о другой.
– Не знаю, получится ли. Они так друг с другом связаны. Мои мысли между ними мечутся, как теннисный мячик. Только сконцентрируюсь на одной проблеме, как в голову и другая лезет. Мам, я с ним должна поговорить. Должна узнать правду.
– Вовсе не должна. В твоем-то состоянии? Это было бы верхом глупости. Подожди, пока голова не прояснится. Если побежишь прямо сейчас, можешь все еще больше запутать. Он женатый человек, Гермиона. И ты же сама сказала, что он, кажется, решил все замять? В тот день в библиотеке он, возможно, просто довел все до логического конца. Держись от него подальше, особенно сейчас. Тебе нужно время, чтобы зализать раны.
– Ты, конечно же, права, – вздохнула Гермиона и отпила чая.
– Это я и сама знаю, но разве ты меня послушаешь?
Посмотрев на маму, Гермиона сдвинула брови.
– Скорее всего, нет.
Ее мама облокотилась на спинку стула и вздохнула.
– Так я и думала.
***
Гермиона подошла к воротам Хогвартса. Желудок лежал под ребрами холодным камнем, а голова так кружилась, что трудно было идти прямо.
– Ваше имя? – высокомерно протянул молодой человек у ворот.
Гермиона узнала его: он был на министерском балу на Валентинов день в прошлом году.
– Крам. Гермиона Крам.
Дожидаясь, пока он проверит списки, Гермиона окутала себя еще одним обогревающим заклинанием.
– Прошу меня извинить, но никаких Крамов в списке нет, – сказал молодой человек с довольной ухмылкой. – Где же ваше приглашение? Званые гости обычно прибывают с помощью портключа во внутренний двор.
Гермиону охватила паника. Она и не подумала, что может не попасть в Хогвартс.
– Мое приглашение потерялось в неразберихе. Кроме того, я остановилась в Хогсмиде и не буду ночевать в замке. Минерва меня уверила, что я могу устроиться по своему усмотрению.
– Что ж, заместитель директора, очевидно, не посчитала вас достаточно важной особой, чтобы внести в список. У меня строгие указания. Если вас нет в списке, я не могу вас пропустить. Это частный прием. Никаких непрошеных гостей.
Он отошел и задрал нос. Гермиона прищурилась.
– Ах ты, самодовольный, напыщенный придурок…
– Гермиона! Чтоб мне провалиться! Чой-то ты тут на морозе делаешь?
Повернувшись, она увидела пробирающегося к воротам Хагрида.
– Хагрид! Как же приятно тебя видеть! Ты не мог бы объяснить этому… джентльмену, что я по приглашению, хотя меня и нет в этом дурацком списке?
– Разумеется, по приглашению! – Хагрид повернулся к министерскому подхалиму и улыбнулся: – Это ж наша Гермиона. Она тут учителем работала. Почетный гость. Нельзя не пропустить!
Несмотря на хороший настрой Хагрида, молодой человек побледнел, когда над ним навис полувеликан, и торопливо коснулся ворот замка волшебной палочкой.
Пройдя мимо, Гермиона обернулась и бросила назад испепеляющий взгляд.
– Приятного вам вечера, – квакнул молодой человек.
– Спасибо, – ответила она.
Гермиона повернулась, обняла Хагрида и взвизгнула, когда он поднял ее над землей.
– Как дела у Грохха? – спросила она, когда опять почувствовала почву под ногами.
– Эх, все путем. Живет себе припеваючи. Мы с Олимпией его прошлым летом навестили. Скажу по секрету, что у него, кажется, появилась подружка.
– Это же просто замечательно!
Шагая по дорожке в школу, они болтали о том, какими славными будут выходные. Чем ближе Гермиона подходила к дверям, тем больше холоднела и тем сильнее потели ее ладони. Она была уверена, что если бы кто-нибудь стоял к ней достаточно близко, то услышал бы, как бешено колотится ее сердце.
Так они оказались у входа. Распахнув двери, Хагрид проводил Гермиону внутрь. Эльф-домовик ждал, чтобы принять ее плащ. Гермиона запуталась в застежках, потом наконец-то стянула с себя плащ, повернулась, чтобы подать его домовику… и остолбенела.
Не далее как в десяти футах от нее он беседовал с группой незнакомых людей. Он стоял к ней спиной, поэтому было видно только, что он постриг волосы и надел привычную черную мантию.
Гермиона боролась с противоречивыми порывами: сбежать или разрубить этот узел прямо здесь и сейчас. Желание сбежать перевешивало. Она боялась, что грохнется в обморок на потеху окружающим, если он повернется и увидит ее.
Внезапные сомнения завладели ею. А вдруг она ошибается? Вдруг все окажется пустыми теориями и фантазиями отчаявшейся женщины, которая не смогла устроить свою жизнь? Как докопаться до истины? И что с этой истиной потом делать? Насколько Гермиона знала, он все еще был женат. Тот факт, что она на нем помешалась, еще не значил, что он ответит взаимностью или обрадуется ее чувствам. Может, она проделала всю эту дорогу просто потому, что была полной дурой.
– Гермиона! – послышался знакомый голос. Когда Гарри выкрикнул ее имя, она все еще не отрываясь смотрела на спину директора и поэтому увидела его реакцию. Увидела, как дернулась вверх его голова, как напряглись плечи. Как он начал было поворачиваться, пока не совладал с собой. Какого бы он о ней ни был мнения – высокого или не очень, – она была ему однозначно небезразлична.
Размышлениям пришел конец, когда Гарри обнял ее еще крепче, чем Хагрид.
– Какой отличный сюрприз! Минерва сказала, что у тебя не получится прийти, – сказал он, когда подбежала Джинни и тоже обняла Гермиону.
– Ну, планы немного изменились. Знаете, мне пришлось в замок с боем прорываться: приглашение потерялось, и если бы наш Хагрид не поспешил на помощь, я бы уже топала обратно в Хогсмид.
– Так ты в деревне остановилась? – спросила Джинни.
– Да, сняла комнату в «Трех метлах».
– Это не дело, – сказал Гарри. – Мы тебе местечко в замке подыщем, а если совсем ничего не найдется, переночуешь у нас.
Джинни закивала, в то время как Гарри обвел взглядом Большой зал:
– А где Виктор? Запишу его к нам, а то выпускники нас завтра порвут, как Тузик грелку. Трюк подкупила лучших игроков. Такой продажной команды мне еще видеть не приходилось.
– Виктор не смог прийти, – тихо сказала Гермиона, разглядывая снег на своих сапогах.
– Ну вот, жалко. Он всегда…
– Вообще-то, Гарри, мы с Виктором разошлись. Собираемся разводиться.
Гермиона подняла голову и посмотрела, но не на Гарри, а на Снейпа. Тот медленно поворачивался на месте, пока не впился в нее глазами. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Гермиона спокойно встретила его взгляд, чувствуя себя намного легче, наконец-то выговорив эти слова.
Джинни и Гарри удивленно ахали и сочувствующе вздыхали, но Гермиона их почти не слышала. Ее мир сузился до пары черных глаз, пристально смотревших на нее с другой стороны коридора.
И вдруг все закончилось. Он ей учтиво кивнул и вернулся к своей беседе.
Гермиона старалась подавить разочарование – чего она от него ожидала? Что он к ней подбежит и подхватит на руки? Она и вправду была такой дурой.
Ее реакция, должно быть, была написана на лице. Джинни обняла Гермиону, предполагая, что та расстроилась, сообщив такие новости. Гермиона решила, что этот повод был не хуже других, и позволила увести себя в Большой зал, где все еще подавали обед.
Не прошло и двадцати минут, как появилась Минерва, заключила Гермиону в объятья и начала над ней хлопотать.
– Как я рада, что ты пришла, – все повторяла Минерва. – Будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всем. На сегодня ничего особенного не запланировано, просто вечер в узком кругу друзей. Ужин будет неофициальным, потом коктейли, но прямо сейчас ты выглядишь ужасно уставшей, дорогуша. Давай я провожу тебя в твою комнату, чтобы ты ненадолго прилегла.
– Спасибо, Минерва, но, право же, не стоит. Кроме того, я в Хогсмиде остановилась.
– Чепуха! Директор уже распорядился переправить твои вещи в замок и подготовить для тебя покои. Комната не самая большая – много гостей, – но все равно уютная. Мы и с Розмертой договоримся. Включим счет в список расходов на бал.
Гермиона повернулась в ту сторону, куда кивнула Минерва, и увидела директора, стоящего в дверях Большого зала и смотрящего на нее. Их глаза встретились всего лишь на мгновение, потом он повернулся и исчез в черном водовороте мантии. Сердце Гермионы затрепетало в груди.
– Спасибо. Огромное спасибо, Минерва. В таком случае, я действительно прилягу на минутку.
***
Снейп развернулся в дверях Большого зала и зашагал по замку, по дороге время от времени кивая различным гостям. Не замедляя шага, он пробормотал пароль, и горгулья отскочила в сторону, чтобы пропустить директора. Он пересек кабинет, поднялся по лестнице за гобеленом и прошел через гостиную в спальню. Он закрыл и запер за собой дверь, потом сел на край кровати и начал покачиваться взад-вперед. Его руки были зажаты между коленями, а голова упала на грудь.
Снейп провел так с четверть часа. Потом вдруг поднялся, оказался в два гигантских шага у комода, распахнул ящик с носками и достал открытую коробку. Одной рукой он вынул кристальный пузырек, а другой прижал к виску волшебную палочку. Тут Снейп замер, да так и остался стоять. Палочка начала дрожать в его руке. Вдруг он развернулся и швырнул пузырек ручной работы о стену, и тот рассыпался мерцающей пылью. Снейп нацелил палочку на деревянную коробку, и она разлетелась в щепки. Потом он резко развернулся и покинул спальню.
***
Гермиона за ужином места себе не находила. Ее посадили за большой круглый стол со всеми учителями, и она с удовольствием болтала с ними, смеясь над историями об их новых приключениях на поприще просвещения молодежи. Большую часть вечера Гермиона провела, стараясь не заглядываться на другой конец зала, где директор сидел за столом с Кингсли Бруствером, прочими министерскими шишками и их женами.
Рон прибыл вместе с отрядом Уизли и расположился за соседним столом. Когда Молли узнала, что Гермиона скоро станет свободной, то непрозрачно намекнула, что Рон все еще не женат. Рон и Гермиона в ужасе смотрели друг на друга, а Молли трещала и трещала, не обращая внимания на многозначительные взгляды Джинни.
Когда тарелки исчезли и гости начали дефилировать по залу, Рон поднялся из-за стола и спросил Гермиону, не хотелось бы ей еще вина. Та подскочила со стула.
– Я с тобой, – выдохнула она, боясь остаться наедине с Молли.
Они пробрались через толпу к очереди перед баром.
– Что между вами с Виктором действительно произошло? Почему ты его бросила? – спросил Рон с явным непониманием в голосе.
– Мы вместе так решили.
Рон нахмурился.
– Не понимаю. В смысле, вы постоянно такими счастливыми выглядели. Мне всегда казалось, что он классный парень.
– Он и был классным парнем… то есть, все еще классный парень, просто он… я изменилась. Наверное, наконец-то выросла. И это все испортило. Мне хотелось сделать карьеру, а ему это не нравилось. Я ею ради него пожертвовала, а потом, кажется, начала его за это винить. Мы оба чувствовали себя ужасно.
– Это совсем на тебя не похоже, – сказал Рон. – Не думал, что твои командирские замашки вас до этого доведут.
Гермиона цыкнула на него, и Рон улыбнулся.
– Начиналось все безобидно. Я радовалась тому, что могу сделать его счастливым. После войны царила такая неразбериха, что каждый лучик радости важным казался. Виктор не давал мне остановиться и задуматься о серьезных вещах. А мне только этого и было нужно. Первые четыре года были замечательными. А потом я начала становиться беспокойной. Нет, не беспокойной, а наоборот.
– Спокойной, что ли?
Гермиона опустила взгляд.
– Изнуренной. До предела. На меня нашла такая апатия, после того как мы из Хогвартса уехали. Я вообще-то не хотела увольняться. Потом, стоило нам только устроиться в Болгарии, как он взял и ни с того ни с сего подписал контракт в Армении. Даже не подумал спросить, хочу ли я туда поехать.
– Мне так жаль, Гермиона. Тебе было, судя по всему, нелегко. Если бы ты только кому-нибудь из нас об этом раньше рассказала! Я себя таким идиотом чувствую. Никто ничего не заметил.
– Ах, Рон. Я не хотела, чтобы кто-нибудь заметил. Надеялась, что все наладится. В этом нет твоей вины.
– Ну, тогда обещай, что не будешь держать такое в тайне, когда выйдешь замуж в следующий раз.
– А что, мы с тобой уже раздумали жениться? – рассмеялась Гермиона. – А твоя мама уже и цветы подобрала.
Рон закатил глаза и простонал.
– Да, накладочка вышла. Извиняюсь. Она же от чистого сердца. Всегда хотела, чтобы ты стала частью нашей семьи.
– Знаю, знаю, – улыбнулась Гермиона. – А когда ты остепенишься? С кем сейчас встречаешься?
Рон выпятил грудь.
– Я сейчас в свободном плавании. Разведываю обстановку.
– В переводе: Парвати застала его с Кларисой Раундтри и послала на все четыре стороны, а Клариса возьми и уйди к Олиасу Стоуну.
Гермиона повернулась к Гарри, который появился из ниоткуда за ее спиной. Рон что-то пробулькал, но Гермиона ни слова не расслышала.
Прямо за Гарри стояли Северус и Кингсли. Гарри и Рон продвинулись в очереди, а Гермиона все пялилась, стараясь выдавить хоть что-то вразумительное.
– Добрый вечер, министр, директор.
– Привет, Гермиона, – ответил Кингсли. – Приятно тебя видеть.
– Взаимно. Надеюсь, в Министерстве все спокойно? – спросила она.
– Да, разве что обычная драка за бюджет. Нормально для этого времени года. Практически скуку наводит. И надеюсь, что ничего особенного в ближайшем будущем не произойдет.
Гермиона тепло улыбнулась Кингсли, потом набралась смелости и посмотрела на Снейпа. По коже пошли мурашки.
– Директор, благодарю за гостеприимство. Вам удалось меня разместить, хотя я так внезапно появилась. Как невежливо с моей стороны – сначала отказаться от приглашения, а потом все-таки прийти…
Снейп нахмурился, и Гермиона закрыла рот.
– Пустяки, – сказал он. От его голоса у Гермионы задрожали колени. – Какие же из нас хозяева, если бы мы своих не смогли приютить? Надеюсь, вы довольны своими покоями?
– Да, конечно. Я бы и кладовке обрадовалась, если честно. Меня не трудно удовлетворить.
Глаза Снейпа на секунду вспыхнули, но сразу же стали непроницаемыми.
У Гермионы от увиденного во рту пересохло, и она несколько раз моргнула, стараясь прийти в себя.
– Минерва мне шепнула, что ты недавно вернулась из Армении, – проговорил Кингсли. – Расскажешь, чем там занималась? Армения, говорят, прекрасная страна, но у меня еще не было возможности там побывать.
Гермиона с трудом отвернулась от Снейпа.
– Даже не знаю, что и сказать, – наморщила она нос. – В Армении есть, несомненно, прекрасные уголки, но мне их не довелось увидеть. Побывала, конечно, на горе Арарат, но больше всего могла бы о питании местных козлов рассказать.
– Хорошее из них жаркое получается? – пошутил Кингсли.
Гермиона злобно усмехнулась.
– Ты и представить себе не можешь, как близка я была к тому, чтобы это выяснить. Был там один козел, который сожрал мой исследовательский журнал и справочником закусил. А я эту книгу в «Флориш и Блоттс» заказывала и неделями ее ждала.
– Что за исследование?
Гермиона на секунду замерла, но потом какая-то волна прокатилась через нее. Она повернулась к директору, посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
– В области Обливиэйтов.
Его самоконтроль был на высоте – намного лучше, чем ее, – но Гермиона уже один раз видела, как пошла трещинами его маска, и знала, куда смотреть. Складка между бровями выдала намек на удивление. Что ж, Гермиона бросила ему вызов. Следующий ход был за Снейпом.
– Поразительно. А если поточнее? – спросил Кингсли.
– Пытаюсь найти способы восстановления воспоминаний.
– И как, удачно? – мимоходом поинтересовался Северус.
– Не очень. А потом и козел подоспел. Но я придумала, как создать точный отпечаток утраченного воспоминания. Как усилить отголоски и ощущения от события, хранящиеся в других областях мозга. С помощью этого метода можно довольно-таки точно выяснить, чего не хватает. Если увидеть чужие воспоминания об утерянных событиях, например, в Омуте памяти, усиленные отголоски переплетутся и потерянная память восстановится. По крайней мере, это моя рабочая гипотеза.
– Поразительно! – сказал Кингсли. – Твои исследования нам могут пригодиться. У многих после войны остались проблемы с памятью. Может, встретишься с мунговскими колдомедиками, раз ты уже здесь?
– С удовольствием, – улыбнулась министру Гермиона. Взглянуть на мужчину, стоящего рядом с Кингсли, не хватало храбрости.
– Эй, Гермиона! Тебе белого или красного? – послышался голос Рона.
Она повернулась к нему с дежурной улыбкой, от которой, наверное, казалась немного не в себе, и проговорила одними губами: «Красного». Повернувшись назад, она застенчиво посмотрела на директора, который буравил ее взглядом.
– Что ж, – сказала Гермиона, торопясь сменить тему, – как джентльмены провели Рождество?
– Просто превосходно, – ответил Кингсли. – Мы с женой гостили у ее родителей и хорошо отдохнули. Я слишком много съел, – сказал он, смеясь и поглаживая живот, – но в этом нет ничего необычного. Если тренироваться, то до весны жирок исчезнет. А чем ты занимался, Северус?
– Ничем особенным, – ответил тот. – Мы провели Рождество в замке, так как в этот год больше учеников на каникулы осталось, чем обычно. Я воспользовался передышкой, чтобы набросать статью, которую уже давно хочу написать.
– Правда? – спросила Гермиона. – На какую тему? – она знала, что директор уже несколько лет ничего не публиковал, и не могла сдержать любопытства.
– Меня миф о Пандоре особенно заинтересовал, – ответил Снейп, пристально смотря прямо на Гермиону.
Стало трудно дышать, а сердце закувыркалось в груди.
– Звучит интригующе, – заметил Кингсли.
– Несомненно, – сказал Снейп. – Думаю, неплохо было бы переработать миф в назидательную историю для занятий по ЗОТИ на первом курсе, – он еле заметно нахмурился. – Требуется неустанно повторять, насколько важно думать о последствиях своих действий. Некоторые увлечения приводят к непредвиденным результатам.
– Похвальная задумка, – сказала Гермиона, в то время как ею начала овладевать злость, – но, может, другой миф для нее использовать? Мне всегда казалось, что Пандору ввели в заблуждение. Ведь, согласно мифу, никто так и не предупредил ее о содержимом ящика. Вам не кажется, что все несчастья удалось бы предотвратить, если бы ей просто объяснили ситуацию?
– Неужели вы думаете, что она не покусилась бы на ящик, если бы только знала, какие несчастья в нем сокрыты? – резко спросил Снейп.
– Я думаю, что если бы она наверняка знала, с чем имеет дело, то удовольствовалась бы малой толикой информации, чтобы принять обоснованное решение, – так же резко ответила ему Гермиона.
Министр переводил взгляд с одного на другого в видимом замешательстве.
Снейп подошел на шаг, возвышаясь над Гермионой.
– А что, если Пандора с самого начала помогла наполнить ящик? – прошипел он.
– Тогда это было ее величайшей ошибкой, – с чувством ответила Гермиона. – Думаю, единственной причиной не тронуть крышку была бы уверенность в том, что тот, с кем она изначально наполнила ящик, не хотел, чтобы Пандора его открыла. Не забывайте, директор, что там на самом дне и надежда скрывалась.
– Именно из-за этого я пошел работать в Аврорат, – мрачно сказал Кингсли. – Вам, грамотеям, хватает любой мелочи, чтобы вгрызться друг другу в глотку.
– Правильно! – сказал подошедший Рон, протягивая Гермионе бокал вина.
Она наконец-то оторвала взгляд от горящих глаз Северуса и старательно улыбнулась Гарри и Рону. Ее сердце колотилось от услышанного: Северус практически подтвердил все ее подозрения. Оставалось только выяснить, что он чувствовал. У Гермионы голова пошла кругом от перевозбуждения.
– Северус, вы час назад предложили сходить за напитками для нас с Ванессой. О, мадам Крам, добрый вечер! Я так рада, что вы все-таки смогли приехать. Минерва ужасно расстроилась, получив ваш отказ.
Гермиона совсем не знала, что и чувствовать, когда повернулась и увидела приятно улыбающуюся Леонору Снейп. Та была, по своему обыкновению, умопомрачительно прекрасна. Всю самоуверенность Гермионы как ветром сдуло, и желудок больно сжался.
– Мадам Снейп, – ответила она, – мне… прошу извинить эту неразбериху. Я так рада, что мне все-таки удалось приехать.
– Надеюсь, что празднества придутся вам по вкусу. Насколько я знаю, профессор Стебль собирается устроить вечерние катания на санках, – сказала мадам Снейп и повернулась к Северусу, в центре внимания которого находилась теперь только жена.
Гермиона знала, что оказалась третьей лишней. Она себя еще никогда в жизни такой лишней не ощущала. Она попятилась, чувствуя себя опустошенной и одураченной.
Гарри и Рон чуть из мантий не повыпрыгивали, когда услышали про санки, и поспешили сообщить остальным.
Гермиона чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и торопливо повернулась, чтобы последовать за друзьями к своему столу.
Она казалась себе такой идиоткой. Несколько минут назад ей было наплевать на всех, кроме себя. Она восторгалась своей смекалкой и легкостью, с которой удалось дознаться до правды. И совсем не подумала ни о чувствах, ни о положении Северуса. Он был все еще женат. Более или менее подтвержденный факт того, что они друг с другом переспали, еще ничего не значил. И вообще, он ей только что без обиняков сказал, чтобы не совалась, но она была целиком поглощена своей гениальностью и не обратила на его предостережение никакого внимания.
Она действительно все еще больше запутала. Мама была права: в ее состоянии в замке делать было нечего. Ее брак всего пару дней назад пошел прахом, черт возьми! Чего она тут потеряла? Куда было спешить? Нельзя было подождать, прийти в себя, а потом попросить о встрече с директором с глазу на глаз? Батюшки, да она на него чуть ли не посередине бала набросилась! Нельзя было поставить себя в еще более идиотское положение?
Гермионе хотелось исчезнуть. Задача не из простых, но она была готова придумать заморский армянский грипп и тихонько скрыться утром.
– Эй, Гермиона! Айда на горку!
Она очнулась от задумчивости и увидела машущих руками Гарри и Джинни.
Гермиона постаралась им улыбнуться: в замке и без загадочного Северуса Снейпа достаточно обитателей, которые ей небезразличны. Пришло время и на них обратить внимание.
– Уже иду, – ответила она.
***
После почти двух часов на улице Гермиона невероятно устала. Она скатилась два раза: сначала с Помоной, потом с Филиусом, а потом они с Минервой сидели и наблюдали за весельем. Минерва, конечно, не упустила случая прочитать Гермионе лекцию о неожиданно предоставившейся возможности для самовоплощения.
Гермиона неплохо повеселилась, но мысли ее продолжали кружить вокруг той темы, к которой она совсем не хотела возвращаться. В конце концов она распрощалась с друзьями и направилась в замок в надежде, что хороший сон расставит все по своим местам.
Гермиона шагала по полутемному коридору пятого этажа к своим покоям. Те гости, которые не пошли кататься на санках, либо уже легли спать, либо все еще беседовали в Большом зале. Весь замок казался таким тихим и пустым, каким Гермионе редко выпадала удача его видеть.
Она как раз проходила мимо ванной старост, когда услышала звук стремительно приближающихся шагов.
Гермиона повернулась и с замиранием сердца увидела подбежавшего Северуса. Он схватил ее за руку, увлек за собой к гобелену и затащил в скрытый за полотнищем ход. Они оказались в полной темноте. Только их тяжелое дыхание было слышно в узком коридоре.
– Вы вообще понимаете, о чем просите, Грейнджер? – приглушенно прошипел Снейп.
В темноте показалось серебристое свечение. То было воспоминание, тянущееся за волшебной палочкой, которая извлекала его из головы директора. Вскоре ниточка сияющего тумана повисла на конце палочки и еле заметно колыхалась, отражаясь в сверкающих глазах, которые с пугающей напряженностью смотрели на Гермиону.
– Да, понимаю. Я знаю, что между нами произошло. Чувствую отголоски, – ответила она. – Я знаю, Северус, какой звук ты издаешь, достигая вершины удовольствия. Знаю, в какой узор складываются шрамы на твоей коже, – я его даже на куске пергамента нарисовала. Я знаю, что где-то на твоей груди, рядом с плечом, есть ложбинка, будто Богом созданная для моей головы.
Гермиона услышала, как он резко выдохнул и еле заметно всхлипнул, будто от боли. Она продолжила:
– Единственное, чего я не знаю, это что ты чувствуешь. Как я могла позволить наложить на себя Обливиэйт, но оставить твои воспоминания? Это кажется жестокостью, на которую я не способна. Я не понимаю, как мы из друзей превратились в любовников. Мы вообще стали любовниками? По обоюдному согласию? Или я тебя к чему-то постыдному принудила? Ты хочешь, чтобы я исчезла, потому что мое присутствие здесь делает тебе больно? Я знаю, о чем прошу, но в моей памяти просто слишком много пробелов. Мне нужно понять, что случилось.
Серебристая ниточка приблизилась к лицу Гермионы, и она удивленно отпрянула.
– Мне Омут памяти понадобится, – проговорила она.
– Не понадобится, – прошептал Северус.
– Я не могу твое воспоминание просто так принять, у меня инсульт случится! Мне ответы хочется найти, а не покончить жизнь самоубийством, – сказала она.
– Я никогда не причиню тебе боль, Гермиона. – Она закрыла глаза, когда ее имя слетело с его губ. – Это не мое воспоминание, а твое.
При этих словах ее глаза опять распахнулись. Она перевела взгляд с сияющей, колышущейся ниточки на Северуса и все поняла.
– Боже, Северус, – проговорила Гермиона, поднимая руку, чтобы погладить его лоб и облегчить боль, – зачем ты себя так мучил?
Он не ответил, просто ждал, пока Гермиона согласится разделить с ним то, что он нес на своих плечах все это время. Она закрыла глаза, подалась вперед, и Северус опустил серебристую нить на ее голову, как корону. Свет затух, когда память вернулась на свое законное место.
В ту же секунду Гермиону закружило в вихре образов. Провал в памяти быстро заполнился, и она покраснела от внезапного осознания всего, что между ними произошло. Гермиона поняла, что Северус старался поступить благородно, но из-за ее неразумного стремления дотронуться до его глубоко запрятанной искорки у него ничего не получилось. Она поняла, что они пережили вместе что-то необъяснимое, что-то большее, чем физическое удовольствие; что-то такое, чего она раньше не ведала. Гермиона застонала, когда воспоминания о его оргазме слились с отголосками, и почувствовала, как все внутри нее вновь запульсировало в ответ. Она пошатнулась, когда поняла, что оставила Северусу и другие воспоминания. Вновь пережила момент прозрения, когда она, сидя на кухне с Виктором, впервые поняла, что любит Северуса. Тогда Гермиона в отчаянии вырвала из памяти все эти воспоминания, а Северус их собрал и бережно сохранил.
Когда ее память полностью восстановилась и все пробелы заполнились, Гермиона заметила, что осталось еще что-то. Что-то, что Северус нечаянно извлек из своего разума и подарил ей. Даже не воспоминание, а отголосок эмоции. Он оставил Гермионе ощущение того, как отчаянно он ее любит и как нуждается в ниточке ее воспоминания, чтобы выживать день за днем.
Гермиона заплакала навзрыд. Всхлипывая, глотая ртом воздух, она протянула руку, чтобы дотронуться до Северуса, убедить его, что она наконец-то все поняла, но рядом с ней никого не оказалось. Гермиона достала волшебную палочку и сотворила Люмос.
Северуса нигде не было.
Спотыкаясь, она вышла из-за гобелена и сквозь слезы посмотрела по сторонам. Но кроме нее в коридорах не было ни души.
Глава 8
Северус все еще сидел в своем кожаном кресле у камина, когда Леонора вышла на следующее утро из спальни. Она увидела мужа и остановилась, не сводя с него глаз. Должно быть, он выглядел ужасно, если судить по выражению ее лица.
– Вы здесь всю ночь просидели? Что происходит? Что-то случилось? – спросила Леонора.
Ее тон говорил сам за себя: в нем не было ни капельки сочувствия, только боязнь возможных осложнений.
– Она здесь, – ответил Северус и перевел взгляд на угольки в камине.
– Кто здесь? О чем вы… – тут Леонора осеклась. После ошарашенного молчания ее голос зазвучал тонко и неестественно: – О… о, понимаю. Которая? Блондинка из Министерства? Или редактор «Ежедневного пророка» с немыслимой грудью?
Снейп продолжил смотреть на угли и лишь печально покачал головой.
– Что вы натворили, Северус?
– Ничего, – он повернулся и посмотрел на жену. – Я ничего не натворил. Только вернул ей то, что она забыла.
Леонора подошла к дивану и присела на край. Ее спина была невообразимо прямой, а руки аккуратно лежали на коленях.
– Не поступайте так со мной, – шепотом взмолилась она.
– Ничего не произошло. Да я и не хочу, чтобы что-то произошло, – воскликнул Северус в смятении. – Я принес клятву. Я вам обещал.
– Однако?
– Однако… – он провел дрожащей рукой по волосам. – Я ей все еще небезразличен. Она все еще…
Северус поднялся из кресла, нетвердым шагом пересек комнату и упал к ногам жены.
– Боже мой, Леонора! Скажите мне, что вы меня любите. Скажите, что жить без меня не можете. Скажите что-нибудь! Лгите мне! Ибо я слаб и не справлюсь без вашей помощи.
Северус схватил подол ее мантии и прижал ко лбу:
– Объясните мне, почему я должен смириться с этим существованием и отказаться от возможности быть любимым. Я уже однажды попытался, и то решение все еще жжет внутренности, будто глоток огня.
Северус поднял голову и посмотрел в глаза жене.
– Не думаю, что смогу отпустить ее еще раз.
Леонора потянулась было к нему, но ее рука замерла на полпути и поспешно вернулась на колени.
– Чушь какая. Конечно, сможете. Это же всего лишь жалкий кризис среднего возраста. Серьезно, Северус. Посмотрите на себя. Все признаки налицо: вы постриглись, сменили стиль в одежде… Готова поспорить, что она еще и намного моложе вас.
Леонора цокнула языком и оттолкнула мужа, затем поднялась и расправила подол:
– Наш союз – безопасная гавань. Без волнений, без штормов. Если вы побежите за этой девицей, то разрушите себя. Разве она может действительно питать к вам какие-то чувства? Что за женщина позарится на женатого мужчину, позвольте спросить? Она вас пережует и выплюнет, а потом найдет себе другого, чтобы и его жизнь разрушить.
Леонора слегка дотронулась до плеча мужа:
– Через два часа вам следует показаться на матче с выпускниками. Прилягте ненадолго, Мерлина ради. Разве можно в таком состоянии ясно мыслить.
Снейп закрыл глаза. Леонора была права: его мысли путались. Ее слова казались разумными, но звучали фальшиво. Он не знал, поддаться этой логике или отвергнуть ее.
Северус с трудом поднялся с пола.
– Возьмите себя наконец-то в руки, – прошипела Леонора. – Неужели у вас совсем не осталось гордости?
Снейп обернулся, чтобы посмотреть на нее.
– Не осталось, – ответил он и ушел в спальню, закрыв за собой дверь.
***
Гермиона была в аду. Час, когда можно удалиться, не вызывая подозрений, почти пробил. Несколько гостей уже откланялось, полночь миновала, и оставалось потерпеть еще совсем немного, чтобы выскользнуть из зала, не привлекая внимания. Она смотрела на танцующие пары, старательно не поворачиваясь к столу, где сидел он с женой и власть имущими. От вида счастливых пар на новогоднем балу хотелось разрыдаться.
Гермиона попробовала уехать сразу после завтрака, притворившись больной, но Поппи затащила ее в больничное крыло, напичкала бодроперцовым и витаминным зельями и объявила здоровой.
Гермионе пришлось остаться и позволить разыграться фарсу. Во время матча с выпускниками она болела за команду Гарри. Болтала за обедом, гуляла в снегу, танцевала и улыбалась на балу и пыталась выглядеть счастливой. Однако это у нее не особо получалось. Новость о ее размолвке с мужем незаметно распространилась среди ее друзей, и никто не докучал Гермионе, полагая, что она себя из-за недавних событий так плохо чувствует.
Это было очень кстати, хотя Гермиона и казалась себе обманщицей. Само ее присутствие на балу отравляло, заражало общество. Виктор был прав: она стала ужасной женщиной. Не надо было приезжать. Пандора была глупой, эгоистичной тварью.
За весь невыносимо долгий и изнурительный день их взгляды встретились только дважды. Оба раза ранили так глубоко, что Гермиона удивлялась, почему люди вокруг не замечают ран. В первый раз это произошло во время матча, когда между ними пролетел снитч. Взгляд черных глаз обжег Гермиону, потом соскользнул в сторону, оставив ее опустошенной. Второй раз случился в дверном проеме в библиотеке. Гермиона обернулась и увидела, что он стоит совсем рядом и смотрит на нее так пристально, будто запоминает черты лица наизусть.
Гермиона убежала.
Теперь ей все стало ясно. Она поняла, почему Северус наложил Обливиэйт на нее, но не на себя: он был в ловушке. Связан по рукам и ногам своими представлениями о чести и обязательствах, своей клятвой женщине, которая не могла сделать его счастливым. Он стремился поступить правильно, но не мог полностью отказаться от того, в чем нуждался. Гермиона с горечью подумала, что он должен был совсем отчаяться, чтобы, рискуя жизнью, посмотреть ее воспоминания.
Ее присутствие в замке, должно быть, изводило его. Возможно, Северус уже смирился со своим положением или даже был не против, а тут появилась она и насыпала соли в раны. Хотя до этого бы не дошло, позволь он наложить на себя Обливиэйт в соответствии с первоначальным планом. Тогда Гермиона не заметила бы трещин на маске в тот день в библиотеке. Этот опустошающий момент не мучил бы ее долгими месяцами. Если бы Северус сдержал свое слово, то ему, возможно, жилось бы лучше в своей клетке.
Ох уж эти слизеринцы. У них ничего простым не бывает…
Гермиона заметила, что очередная группка гостей направилась к дверям. Повернувшись к друзьям и взяв в руки сумочку, она наконец-то распрощалась. Обняла тех, кто не останется до завтрака, и договорилась встретиться с остальными, а потом, глядя прямо перед собой, покинула зал.
Гермиона старалась останавливаться и беседовать с гостями, которых встречала в коридорах, чтобы ее уход не казался поспешным отступлением.
В конце концов она подошла к своим покоям и замерла.
Северус стоял в едва освещенном дверном пролете, и его парадная черная мантия почти сливалась с тенями. Гермиона посмотрела по сторонам, пытаясь выглядеть естественно, и убедилась, что кроме них в коридоре никого не было. Ее сердце больно екнуло в груди, когда она подошла к двери. Северус шагнул к ней, и Гермиона затрепетала от его близости.
– Гермиона, – прошептал он ей на ухо, когда ее пальцы замерли на дверной ручке. – Я не могу… не смею, – в его хриплом голосе чувствовалась боль.
– Я знаю, – ответила она тихо, разглядывая туфли и чувствуя, как кусочек за кусочком крошится сердце. – Ничего страшного. Нам осталось завтрашнее утро пережить, а потом я исчезну. Тогда станет легче. Я совсем не хотела тебя ранить, но вела себя так глупо… прости меня.
Когда Северус поднял руку и погладил ее щеку, Гермиона прильнула ближе. Опомнившись, она отпрянула от него, распахнула дверь, поспешно вошла в свои покои и только потом повернулась к нему.
– Не надо, Северус, – тихо взмолилась она. – Я не то, что тебе нужно.
Он не ответил, лишь кивнул и отступил, медленно опуская руку. Гермиона старалась сохранить самообладание, но лицо ее предало, скривившись от непереносимой боли.
Гермиона с грохотом захлопнула дверь и отшатнулась от нее, на ходу уронив сумочку и зажав рот кулаком, чтобы всхлипы не вырвались. Она попятилась, наткнулась на стойку своей кровати и сползла на пол, силясь услышать удаляющиеся шаги даже через добротную дверь. Однако только ее тяжелое дыхание разрывало тишину.
Когда боль вырвалась наружу, Гермиона обхватила себя руками и взвыла. Ей было намного хуже, чем когда развалился ее брак. Боль была непереносимой и не позволяла думать. Гермиона плакала по своему потерянному любовнику. Плакала по своему разрушенному браку. Плакала по потерянной невинности и тем ужасам, которые пришлось пережить и которые вот уже восемь с половиной лет хотелось забыть. Она оказалась на коленях, согнувшись пополам и рыдая горше, чем за всю свою взрослую жизнь.
Гермиона вскрикнула и подскочила, когда дверь распахнулась и фигура Северуса заслонила дверной проем. Она чуть ли не заплакала сильнее от облегчения, когда увидела его, и протянула к Северусу руки, как безутешный ребенок.
На лице Северуса отразилось мучение, и он быстро пересек комнату, захлопнув за собой дверь. Он упал на колени перед Гермионой и порывисто обнял ее, отчего ее лицо прижалось к шероховатой шерсти его мантии.
– Как же ты неправа, Гермиона. Вот то, чего я хочу, – сказал он хрипло. – И кроме тебя мне ничего не нужно, – признался Северус. – Я никогда не хотел причинить тебе боль.
От его слов Гермиона вновь зарыдала.
– Боже мой, Северус! Прости меня, прости! Я все еще больше запутала, – с трудом выговорила она в перерывах между всхлипами.
– Нет, это я, я все испортил, – Северус погладил ее спину и поцеловал макушку. – Скажи мне, что еще не все потеряно, Грейнджер. Что произошедшее между нами для тебя все еще что-то значит.
У Гермионы вырвался неестественный смешок. Она слегка отодвинулась, чтобы посмотреть Северусу в лицо.
– О, Северус! Неужели ты все еще не понял? Кроме тебя мне тоже никто не нужен. Я разрушила мой брак из-за блеклого отголоска того, что произошло между нами. А теперь? Ты же истекаешь кровью, а я нож в ране поворачиваю. Это невыносимо. Мне нельзя было приезжать. Что же теперь делать?
Гермиона прильнула к нему и заплакала еще сильнее.
– Я сам нож в ране поворачиваю, Гермиона, – прошептал Северус, поглаживая ее спину. – Каким же я был глупцом.
Он обнял ее еще крепче, дотронулся носом до лица, поцеловал бровь, потом щеку…
Гермиона подняла голову, и он припал к ее губам. Ее решимость улетучилась от нежного поцелуя. Северус тихонько поцеловал ее еще раз и еще, и в перерывах они соприкасались лбами или носами. А потом он замер. Его рот находился прямо напротив ее губ, даже тепло чувствовалось, и Гермиона не могла не заметить, что Северус перестал дышать. Она открыла глаза и увидела по его лицу, как он ее жаждал, и от этого заныло сердце.
Гермиона обняла его, прижала к себе, и Северус, прерывисто застонав, снова поцеловал ее. Его рука пробралась в ее волосы, а язык – в ее ждущий рот. Гермиона будто парила от поцелуев, которые становились все требовательнее и необузданней.
Она поднялась на коленях и зарылась руками в его волосы, поглаживая голову и углубляя поцелуй, пытаясь захватить его сущность – ту искорку, спрятанную глубоко внутри, которая обогрела приговоренную к вечному холоду Гермиону. Хотелось наполнить им свою душу, чтобы их никогда не смогли разлучить.
Одна рука все еще лежала на ее талии, в то время как другая обхватила затылок. Поцелуй превратился в яростную гонку за обладание. Оба стонали, раскрываясь друг перед другом, сдаваясь и побеждая одновременно.
Северус оторвался от ее рта и ухватился за стойку кровати, поднимая их обоих с пола. Он подхватил Гермиону на руки, трепетно положил ее на подушки и улегся рядом, вновь заключая ее в объятия.
Стоило Северусу наклониться, как Гермиона потянулась к нему, обняла за плечи, и оба отдались поцелую.
От стонов, застревающих в его горле, от его тяжелого дыхания все вокруг Гермионы перестало существовать. Она оказалась во вселенной вне времени, состоящей из этой секунды, этого мужчины и этого поцелуя.
Она сбросила туфли и провела ступней по его ногам, будто зовя ближе. Северус перекатился на нее, и Гермиона с наслаждением выдохнула, ощутив его вес. Все сразу стало на свои места. Показалось настоящим. Соединило с реальностью.
Гермиона прижимала к себе Северуса, неистово отвечая на поцелуй. Он оперся на локти, обхватил руками ее лицо и отстранился от ее рта с прерывистым вдохом. Посмотрел на нее, и чувства, явно видимые на его лице, взволновали Гермиону до потаенных уголков ее сердца.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Наверное, никогда не смогу объяснить, как сильно я тебя люблю. Я был таким глупцом. Нельзя было позволять тебе уехать.
– Мы поступили так, как считали правильным. Приняли то решение, с которым, как нам тогда казалось, мы смогли бы жить, – ответила Гермиона. – Боже мой, Северус. Я уже дважды в тебя влюбилась. Если ты и в этот раз заставишь меня забыть, я просто полюблю тебя вновь. Мое сердце помнит то, о чем забывает разум.
Он глубоко поцеловал ее и опять отстранился, перемещая свой вес в сторону.
– Я ни за что не допущу эту ошибку еще раз. Проще было бы вырвать собственное сердце. Я физически не в состоянии так поступить, понимаешь? Я не смогу еще раз позволить тебе уйти.
Гермиона подняла руку и провела пальцами по его щеке.
– Давай в этот раз попробуем все решить по-моему. Твой способ оказался просто ужасным.
– Согласен, – невесело усмехнулся Северус.
Гермиона потянула его голову вниз и опять поцеловала его. Сапоги Северуса упали на пол с двойным стуком. Он заключил ее в горячие объятья и целовал так, будто боялся, что она исчезнет, если остановиться.
Она чувствовала Северуса всем своим телом и не могла не заметить, как он возбужден. Гермиона потянула за его одежду – так, чтобы он опять разместился поверх нее. Она обхватила руками его поясницу, прижимая еще ближе, но тут ноги Гремионы запутались в ее юбках. Северус приподнялся, чтобы ей помочь.
– Гермиона, – шелестел его шепот по ее щеке, – ты мне так нужна. Боги, как же я тебя хочу…
– Я здесь. Я твоя, – ответила она.
Он истово целовал ее, распутывая юбки и наконец-то поднимая их к пояснице. Гермиона ухватилась за его одежду и сразу избавилась от мантии, за которой быстро последовал сюртук. Она все еще расстегивала пуговицы на его брюках, когда его рука прижалась к ней через трусики, и Гермиона вскрикнула. Он поцеловал ее еще раз, когда она справилась с брюками. Стоило Гермионе обхватить его рукой, как Северус вздрогнул и издал протяжный стон.
– Черт, – простонал он, и ее живот сжался от удовольствия. – Гермиона…
Ее имя прозвучало низким, чувственным рокотом. Она заметила, что Северус задрожал, и знала, что намного дольше он не продержится. Гермиона хотела, чтобы он кончил, хотела увидеть, как он изольется, но не в этот раз: сейчас было просто необходимо почувствовать его внутри.
Гермиона слегка отодвинулась, чтобы снять трусики, в то время как Северус, избавившись от своей одежды, прошептал противозачаточное заклинание. Стянув платье через голову и расстегнув бюстгальтер, Гермиона бросила их на пол. Она дотронулась до его груди, провела руками по теплым, шелковистым волоскам, обвела знакомые, ставшие дорогими шрамы, и Северус замер, не дыша. Гермиона подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Довольно прелюдии, – сказала она, стараясь звучать игриво, но слова слетели с ее уст словно мольба.
Он опустил голову, чтобы прикоснуться лбом к ее лбу, и прошептал:
– Я люблю тебя, Гермиона, люблю… Так сильно.
Она улыбнулась, хотя на глазах и выступили слезы.
– Никогда не устану благодарить богов за это, – ответила Гермиона серьезно.
Его рука пробралась наверх по внутренней стороне бедра, и Северус начал нежно гладить ее, постепенно становясь все настойчивее. Однако терпение Гермионы иссякло. Она потянулась вниз и обхватила его, направляя в себя. Северус прерывисто вдохнул.
– Я тоже люблю тебя, – прошептала она и почувствовала ладонью мощный прилив крови. Северус пристально смотрел на нее.
– Повтори, – попросил он.
– Я люблю тебя, Северус. Не могу жить без тебя. Я хочу, чтобы ты наполнил меня всю. Хочу почувствовать, что ты – это я, а я – это ты, и мы составляем половинки единого целого.
Чистейшее благоговение отразилось на его лице, когда Северус погрузился в нее. От слияния у обоих перехватило дыхание. Они начали двигаться вместе, легко находя ритм. Гермиона подгоняла – глубже, о да, быстрее – пока оба не потеряли рассудок. Северус целовал ее с безумной яростью, подчинял себе ее тело, останавливал и ускорял своей страстью ее дыхание, а Гермиона между вскриками отвечала так же яростно на каждый поцелуй.
– Этого ты хочешь? – прохрипел Северус, поднявшись на локтях. – Скажи, что ты именно этого хочешь от меня!
– Да, да!
– Но почему, Гермиона? Почему ты меня любишь? – спросил он между мощных толчков.
Ее глаза распахнулись, и Гермиона удивленно посмотрела на умоляющее, полное смятения лицо Северуса.
– Как же тебя не любить? Ты ведь просто идеален для меня. Боже мой, да, именно так!
Северус одарил Гермиону прекрасной улыбкой и продолжил двигаться именно так, пока она не вскрикнула и не взорвалась от удовольствия с его именем на устах.
Северус поднялся на вытянутых руках, запрокинул голову и вошел в нее со всей силой вырвавшейся на свободу страсти. Его лицо изменилось до неузнаваемости, когда он посмотрел вниз на Гермиону.
– Боже мой! – воскликнул он. – Боже мой, как это прекрасно…
Сильный толчок, и Северус погрузился еще глубже. Его глаза сами собой закрылись, а все тело затряслось так, что задрожала кровать.
Наконец Гермиона притянула его к себе, нежно обхватив руками. Он слегка подвинулся и устроился головой под ее подбородком.
– Мой Северус, – тихо проговорила она.
Гермиона почувствовала, как по ее ключице соскользнула слеза: Северус беззвучно плакал. Он поднял руку и нежно погладил ее грудь.
Гермиона накрыла их обоих краями одеяла, будто обернула в кокон, и прижалась к нему всем телом, чтобы они были так близко друг к другу, как только возможно.
Она убрала прядь волос с его лица и зашептала:
– Я люблю тебя, потому что ты сильный, благородный и невообразимо умный. Я люблю твое чувство юмора, твою доброту, самоотверженность и терпение. Ты меня зачаровываешь. У тебя прекрасные глаза. Мне нравится чувствовать твой взгляд, когда ты смотришь на меня. А еще я люблю в тебе то, как ты оберегаешь дорогих тебе людей. Я знаю, что ты должен защищать Леонору. Ты связан с ней таким обетом, от которого непросто отвернуться. Я с радостью удовольствуюсь тем, что ты сможешь для меня выкроить, Северус. Мне больше ничего не нужно.
– Нет, – сказал он с хрипотцой и глубже зарылся лицом в ее волосы, – ты достойна большего, чем остатки с чужого стола. Я не сделаю из тебя любовницу. Ты заслуживаешь мужчину, который будет готов пойти на жертвы ради тебя. Скажи, чего тебе нужно от жизни, и я ради этого горы сверну. Пришло время выдвинуть свои требования, Гермиона, ты этого заслуживаешь. Только обещай, что примешь меня в свои объятья, когда моя жизнь начнет рушиться вокруг меня.
– Всегда, – пообещала она. – Но где же в этом равенство? Мне нужен сотоварищ, партнер, который будет со мной на равных. Тебе тоже пришло время выдвинуть требования. Что тебе нужно больше всего?
Северус сдвинулся, медленно раскрыл свои объятия, поднялся на локтях и посмотрел на нее.
– Дети, – ответил он. – Я хочу когда-нибудь обнять собственного ребенка.
Ее сердце запело, и Гермиона улыбнулась.
– Обязательно.
Северус смотрел на нее, и сотни мыслей отражались на его лице. Он наклонился и нежно поцеловал Гермиону в губы. Потом опять поднялся и улыбнулся одним уголком рта.
– А еще мне наверняка понадобится все твое терпение, пока я не разберусь с той путаницей, которая получилась из моей жизни.
Гермиона поморщилась.
– Не спеши. Путаница получилась действительно отменная.
– Бесспорно, – сказал Северус и опять положил голову ей на грудь. – Сколько же я в нее усилий вложил.
Гермиона убрала прядь волос с лица Северуса и прижала его голову к своему сердцу.
***
Леонора все еще сидела на диване, когда Северус вернулся перед рассветом в свои покои.
– Где вы, черт побери, всю ночь разгуливали? – требовательно спросила она, подлетая к мужу.
– Вы прекрасно знаете, где, – ответил он. – Зачем спрашивать об очевидном? Если бы вы подозревали что-то другое, не исключая мою преждевременную кончину, вы бы давно пошли спать.
Ее лицо исказилось от ярости, и она замахнулась для пощечины. Северус перехватил ее запястье и сердито посмотрел на жену.
– Одного раза было достаточно, Леонора, – проговорил он с угрозой в голосе.
– Ах вы, жалкий сукин сын! – закричала она. – Не могли свое хозяйство в штанах удержать? Бросились в объятия первой же шлюшки, которая притворилась, что ее не воротит от такого уродца!
Он ухмыльнулся и оттолкнул ее.
– Эту честь уже вы мне оказали, дорогая.
Леонора хватала ртом воздух, пятясь к дивану, и упала на него.
– Вы же сказали, что этого не случится, – печально проговорила она.
Северус сел на стул и оперся локтями о колени.
– Мне очень жаль, Леонора.
– Я думала, что ваше слово чего-то стоит.
– Что ж, взаимно. Я о вашем слове тоже так думал.
Ее голова дернулась вверх.
– На что это вы намекаете?
– Я мастер зельеварения, Леонора. Есть много возможностей убедиться в том, что я могу иметь детей, да и вы тоже. Зачем же так оскорблять мой интеллект? Я знаю: вы позаботились о том, чтобы наши усилия оставались бесплодными. Я догадался так поздно только потому, что доверял вам.
В его голосе не было ни следа злости, потому что Северус был действительно спокоен.
– Что же получается? Вы считаете меня недостойным любви уродцем, и мы оба не в состоянии сдержать единственные данные друг другу обещания. Раньше нас соединяло взаимное уважение, но оно, кажется, исчезло, а мы среди забот и не заметили. Мое единственное преимущество в ваших глазах скоро перестанет быть таковым. Ума не приложу, зачем нам обоим продолжать этот фарс.
– «Скоро перестанет»? Что вы имеете в виду? – спросила Леонора.
– Я ухожу в отставку в конце семестра.
– Ради всего святого, как это только взбрело вам в голову!
– Видите ли, Министерство не жалует директоров, состоящих в отношениях с женщинами на двадцать лет моложе себя.
– Северус, не надо! Это все одна большая ошибка! Посмотрите же на себя. Неужели вы не видите, как глупо себя ведете?
– Если это и ошибка, никто не может запретить мне ее совершить. Я бы себя хуже чувствовал, если бы мне казалось, что я вам хоть немного дорог. Более того – если бы я не был вам безразличен, мы бы никогда не оказались в этой ситуации. Меня заело одиночество, Леонора. С каким бы счастьем я проводил все время, думая о вас, как в самом начале. Но вместо этого вы ни разу не преминули выставить напоказ, как глубоко презираете все со мной связанное, кроме моей должности и общества, в котором я вращаюсь.
Это чувство вовсе не взаимно. Вы мне все еще дороги. Она это понимает и готова ждать столько, сколько потребуется. Мы договорились, что не увидимся до того дня, как мы с вами окончательно разойдемся. Следовательно, я тщательно продумаю мои действия и постараюсь предотвратить любые намеки на скандал. Я помогу вам найти подходящее жилище; помогу всем, чем смогу. Но я больше не собираюсь делить с вами ложе, не потерплю ваш неиссякающий поток злословия в адрес моей жалкой персоны и не останусь дольше, чем до конца семестра, то есть еще на шесть месяцев. Надеюсь, я понятно выразился?
Леонора посмотрела на него, и по ее щекам покатились слезы.
– Но что, если я не хочу с вами расставаться? – запричитала она.
Северус остолбенел от удивления.
– С какой стати вы можете хотеть остаться? Отвечайте! После всех этих лет, Леонора, я заслужил ответ на этот вопрос!
Ее губы дрожали, и она прилагала все усилия, чтобы не потерять самообладание. Северус вскочил из кресла и упал на колени перед ней. Хотел обнять Леонору, но она напряглась и оттолкнула его.
Он уселся на корточки и провел рукой по волосам.
– Почему, черт возьми, вы хотите со мной остаться? – прокричал он. – Вы себя даже утешить не даете!
– Потому что с вами было безопасно! – прокричала в ответ Леонора. – Потому что вы уже знали, что эти звери со мной сделали! Они и с вами обошлись не лучше. Мне бы никогда не пришлось об этом говорить! Только вы из всей шайки ни разу не причинили мне боль. И не позволяли другим, когда были там, – Леонора зарыдала, отвратительно икая между всхлипами, и начала покачиваться. – И только вас там не было, когда они убили Юлия.
Северус закрыл глаза и покачал головой, потом уселся рядом с ней на диван и обхватил ее руками. Сначала Леонора пыталась вырваться, но он не отступал. В конце концов она одеревенело прислонилась к его груди, в то время как Северус поглаживал ее плечо. Мало-помалу Леонора расслабилась и обмякла в его руках, без остановки причитая «они убили его, они убили его».
Северус дал ей выплакаться и лишь нашептывал в ее ухо, пока та не успокоилась.
– Мне так жаль, Леонора, – сказал он с чувством. – Мне жаль, что он погиб. Не буду докучать тебе нотациями, что давно пора начать новую жизнь, – это было и останется твоим решением. Но тебе пора перестать использовать меня для самоистязания.
Она отодвинулась и посмотрела на него в недоумении.
– Что вы… что ты имеешь в виду?
– Со мной никогда не было безопасно, – ответил Северус, задирая рукав с такой силой, что пуговицы заскакали по полу. – У меня всегда было это, и оно никуда не денется. Ты нашла единственного человека, которым могла мучить себя восемь с лишним лет. Наш брак никогда не был тихой гаванью, Леонора. Наш брак был для тебя тюрьмой, в которую ты себя добровольно заключила, чтобы никогда не забыть, что произошло, и не предать любовь к Юлию.
Северус опустил руку:
– Я так продолжать не собираюсь. Просто не могу. Я заслуживаю большего, а ты заслуживаешь счастья. Я думал, что смогу сделать тебя счастливой, я так старался. Но за последний год я понял, что тебе будет намного лучше без меня. Почему-то тебе был нужен я, чтобы превращать свою жизнь в кошмар.
Мы не остались друг с другом по любви. Даже не из-за удобства. Никакого уважения. Никакого удовольствия. Наша совместная жизнь стала искаженной и отравленной, и я был глупцом, надеясь, что рождение ребенка сделает ее для меня более терпимой.
– Я ума не могла приложить, как заставить тебя это понять, – сказала Леонора.
– Знаю. Я рад тому, что ты сделала, хотя ты и причинила мне боль.
Она вздохнула и облокотилась на спинку дивана.
– Маленький ребенок не поймет, почему мама его не любит, – проговорила Леонора. – Я просто не хотела… – тут она ссутулилась, опустила взгляд на свои руки и покачала головой. – Из тебя получился бы замечательный отец, Северус. Дело во мне. Я будто источаю яд. Я бы разрушила жизнь ребенка, и даже ты не смог бы компенсировать мои недостатки.
Его лицо исказилось, будто от боли. Северус взял ее руку в свою и прижал к груди.
– Почему тебе кажется, что ты не смогла бы полюбить собственного ребенка? Сколько детей ты уже взяла под свое крыло – близняшек Зиммингс, да и всех остальных, о ком ты каждый день беспокоишься, засыпая. В тебе скрывается бесконечная доброта, Леонора. Именно эта твоя черта меня вначале как магнитом притянула.
Слезы потекли по ее лицу, и Северус смахнул одну пальцем. Леонора вздрогнула, но сразу же опомнилась и посмотрела на него с отчаяньем.
– Я не хочу любить. Не хочу любить тебя, не хочу любить ребенка. Заботиться о тех, других, – это обязанность. Мне не нужно их любить: на это есть другие люди. В ту ночь, когда мы занялись любовью, ты заставил меня что-то почувствовать. Я тебя за это убить была готова. А представляешь, до чего меня беззащитный ребенок бы довел, если бы пробудил во мне чувства?
Она посмотрела на свои руки и продолжила:
– Я не собиралась тебя обманывать. Хотела дать тебе то, о чем ты просил. Но чем больше я об этом думала, тем яснее видела, какую ошибку мы совершаем. Не уверена, что ты был в состоянии это понять.
Северус притянул ее к себе. Леонора сначала напряглась, но под конец расслабилась, прижавшись к его плечу.
– Ты всегда была сильнее, чем тебе кажется, Леонора. Тебе никогда не было все равно, и способность любить всегда была сокрыта в тебе. Ты говоришь, что не любишь тех детей, о которых заботишься, но это не так. Ты просто нашла способ любить на своих условиях. Я думаю, что ты устала от нашей жизни так же, как и я, но просто больше меня боишься что-то изменить.
Она ответила не сразу, но как-то обмякла, все еще прижимаясь к Северусу.
– Ты прав на этот счет: я боюсь, – спустя некоторое время сказала она, – но неправ, если думаешь, что ты мне безразличен. Видя, как ты становишься все несчастней и несчастней, я наконец-то поняла, что люблю тебя. Мне… мне было трудно это перенести. Я просто не могу любить тебя, Северус. Не могу дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Ты напоминаешь мне обо всем ужасном в моей жизни. Напоминаешь мне о Юлии и о том, как его растерзали прямо на моих глазах.
– Знаю, – мягко ответил он. – А еще я знаю, что ты готова полюбить опять. Ты сильнее, чем раньше. Наша жизнь ни тебя больше не удовлетворяет, ни меня. Мы были друг для друга на некоторое время опорой, но пришло время смотреть в будущее.
Леонора повернулась и уткнулась лицом в его грудь, обхватив себя руками.
– Я так боюсь, – сказала она.
– Я тебе помогу. Торопиться не надо. Мы со всем постепенно разберемся.
Леонора начала опять всхлипывать, и Северус обнял ее и крепко прижал к себе.
Он сидел рядом с ней на протяжении многих часов.
Патронус оповестил Минерву о внезапном недомогании Леоноры. Поэтому их никто не беспокоил, а гостей проводили с надлежащими почестями. Северус уже попрощался с той единственной, которая была ему важна.
Со временем Леонора обмякла, и Северус знал, что она наконец-то уснула. Подняв ее на руки, он перенес свою разбитую жену на кровать и улегся рядом с ней в последний раз.
Глава 9
– Что ж, – сказала Леонора, когда последняя из ее сумок оказалась в карете, – час пробил, и я должна признаться: несмотря на шесть месяцев моральной подготовки и наши трагикомичные консультации по проблемам брака, у меня нет слов.
– У меня тоже, – ответил Северус.
Леонора протянула руку для рукопожатия, и он с грустью посмотрел на изящные пальцы, прежде чем заключить их меж своих ладоней.
– Мы сказали уже все, что хотели сказать, Северус, но я просто должна вновь извиниться. За все, – она подняла руку, не давая ему себя перебить. – И должна поблагодарить тебя. За все. А теперь прощай: мне не терпится отправиться в дорогу. Нужно обязательно распаковать вещи до того, как близняшки Зиммингс придут на ужин. Я места себе не нахожу: я просто обязана знать, перестал ли их отец пить, как и обещал в своих письмах.
Леонора поправила шляпку и разгладила складки на элегантном плаще. Затем подняла взгляд на Северуса. Меж бровей виднелась печальная морщинка.
– Стань счастливым, Северус. Мне очень важно, чтобы ты был счастлив.
– И ты тоже, Леонора, – серьезно ответил он.
Северус помог ей забраться в карету и провожал ее взглядом, пока фестрал не скрылся за поворотом. Леонора ни разу не обернулась.
В конце концов он повернулся и зашагал назад, в кабинет директора, через практически пустой замок. Портрет Дамблдора был пуст, а остальные директора уже смотрели свои летние сны. Северус уселся за стол и достал гроссбух. Он хотел разобраться со всеми счетами до того, как Минерва вступит в должность на следующее утро.
Ему так хотелось закурить. Он бросил в новогоднюю ночь, и это стало первым в его жизни новогодним решением, но в некоторых ситуациях и некоторых местах он очень скучал по сигарете. Поэтому Северус был в таком плохом настроении, когда спиральная лестница пришла в движение.
В дверном проеме показалась Минерва.
– Мне одна птичка на ушко напела, что вы не сможете расстаться с моим новым креслом без посторонней помощи, – сказала она.
Северус вопросительно поднял бровь, но потом заметил «спящего» в своей раме Дамблдора.
– Я с удовольствием уступлю вам это кресло, когда разберусь с…
– Вы уже со всем разобрались, Северус, – сказала Минерва, медленно обходя кабинет и скользя взглядом по пустым полкам. – Не буду притворяться, что понимаю все, произошедшее за последний год, но я за вами наблюдала.
Когда вы сообщили о своей отставке, я подумала, что вы потеряли рассудок. Именно под вашим началом школа заблистала после страшнейших, темнейших времен со дня своего основания. Я думала, что такой молодой директор далеко пойдет, станет легендой на своем посту. Когда Леонора сказала мне, что вы в конце учебного года разойдетесь, я забеспокоилась. Не утруждайтесь вопросами: нет, я никому об этом не рассказала. Я же знаю, какой вы скрытный, – Минерва подошла к двери и сняла с вешалки его плащ.
– Я наблюдала за вами, мой мальчик. Думала, что увижу молчаливое страдание: я знала, что вы не были счастливы в последние годы. Однако вместо страдания вы излучали что-то неожиданное, что-то новое: молчаливую радость. Я вас таким умиротворенным еще никогда не видела. Никогда.
А теперь птичка мне напела, что причина вашего хорошего настроения вас ждет не дождется. Однако вы, судя по всему, не двинетесь с места, пока не переделаете за меня все дела. Что ж. Я большая девочка, мой дорогой Северус, и была замдиректора уже тогда, когда вы еще пешком под стол ходили. Скажу поэтому без обиняков: шагом марш отсюда. Освобождайте мой кабинет. Я вам уже карету вызвала.
Северус сердито посмотрел на Минерву, потом обернулся к своему спящему наставнику. Затем опустил глаза на свое перо и вздохнул.
– Что ж.
Поставив перо в чернильницу, Северус закрыл гроссбух. Поднялся, подошел к краю стола и, открыв потайной ящичек, достал большой ключ, покрытый резьбой.
– Гибби, – позвал он.
Домовик появился с треском.
– Будь добр, перенеси все мои вещи к парадному входу.
Прежде чем Гибби успел исчезнуть, Северус потянулся к нему и погладил пальцем его ухо:
– И спасибо – за все, что ты для меня сделал. Позаботься о Минерве, ладно?
Гибби посмотрел на него влажными глазами и кивнул, прежде чем исчезнуть с неожиданно громким треском.
Северус положил ключ на стол перед собой и дотронулся до него волшебной палочкой, старательно выговаривая заклинание ритуала для передачи полномочий. И он, и Минерва почувствовали, как магия вздрогнула вокруг них, когда Северус отменил лежащие на школе защитные чары, передавая свои обязанности директора.
Минерва подошла ближе и обратила заклинание. У обоих побежали мурашки по коже, когда стена чар вновь поднялась вокруг замка.
– Вот и все, – бесстрастно сказал он.
– Работать под вашим началом было честью, Северус.
Он смущенно улыбнулся.
– Вы можете связаться со мной в любое время, если возникнут вопросы или понадобится совет от кого-то, не приклеенного к стене, – сказал он с усмешкой.
– Непременно воспользуюсь вашим предложением, – улыбнулась Минерва. – Куда вы теперь? Помнится, вы продали дом ваших родителей несколько лет назад.
– Собираюсь обосноваться недалеко от Торнхэма, графство Норфолк, – ответил Северус.
– Какое совпадение! У вас соседка будет! Наша Гермиона тоже в тех краях живет! Вы слышали, что она добилась огромных успехов в области восстановления памяти в Мунго? У нее впереди блестящая карьера. Вам нужно будет обязательно к ней заглянуть. Такая приятная соседка золота стоит! К тому же, у вас есть много общего.
Северус лишь поднял на Минерву взгляд. Он бы рассмеялся, если б не так нервничал. Наконец-то сообразив, что к чему, Минерва чуть челюсть не свернула, стараясь не дать ей упасть на пол.
– О, – только и сказала она, потом широко улыбнулась и кивнула: – так вот оно что. Вы друг другу подходите. Однозначно. Кто-нибудь еще знает?
– Конкретное имя – нет, никто. По крайней мере, никто из живых и дышащих, – сказал Северус, одарив портрет Дамблдора очередным сердитым взглядом.
– Я буду держать рот на замке, – пообещала Минерва.
– У вас появится на это намного больше причин, чем моя скромная тайна, когда проведете немного времени на новой должности. Не забывайте: побыть одному для директора – роскошь, а скрывать подробности личной жизни от этой подслушивающей братии просто невозможно, – он кивком указал на гобелен и на портреты.
Затем повернулся к портрету над столом директора и проговорил:
– Прощай, Альбус. Я буду по тебе скучать.
Дамблдор поднял голову и тепло улыбнулся.
– Прощай, Северус. Наконец-то пришло время и тебе стать счастливым.
– Ученики ведь только сегодня утром отбыли. Я бы и до завтра мог подождать.
– Семестр, может, только сегодня и закончился, Северус, – проговорил Дамблдор, – но война закончилась девять лет назад. Все это время ты не жил, а существовал. Трудясь на благо других, ты совсем забыл о своем собственном. Пришло время, мой мальчик. Пришло время.
***
Северус поморщился, когда «Ночной рыцарь» затормозил юзом у маленького домика на побережье. Сумки и сундуки Северуса полетели в его сторону, но отскочили от вовремя наложенных щитовых чар и врезались в перегородку рядом с головой.
Он окинул взглядом соломенную крышу и уютные занавески. Аккуратно подстриженная живая изгородь обрамляла опрятную лужайку перед домом. На подъездной дорожке стояла небольшая магловская машина.
Северус уже как полтора часа себя неважно чувствовал, а теперь его замутило еще сильнее.
Он стушевался и даже сову ей не послал. Долгожданный час наконец-то пробил, но страх, что что-нибудь пойдет не по плану, не покидал его. Судьба могла быть жестокой, а Северуса Снейпа она уже давно недолюбливала.
– Выходим, выходим, – поторопил проводник, взвалив на широкие плечи оба сундука Снейпа. Сам Северус подхватил две сумки и, обходя спящих пассажиров, сошел с автобуса. Он было повернулся, чтобы поблагодарить проводника, но дверь захлопнулась перед его носом и автобус на невероятной скорости скрылся из виду.
Северус посмотрел на домик и нахмурился.
Они с Гермионой были уверены, что разлука не повлияет на их чувства, и виделись после новогоднего бала очень редко, встретившись лишь дважды в «Дырявом котле».
Северус хотел проявить к Леоноре должное уважение и завершить все формальности, связанные с расторжением брака, не бегая по выходным к любовнице. К тому же, он был занят подготовкой Минервы к новой должности, а всей школы – к экзаменам, да и обычных мелочей в конце учебного года всегда хватало.
Гермиона тоже как раз осваивалась на рабочем месте, и он не хотел мешать ее карьере. Она была необычайно талантлива и погрузилась в исследования с головой.
Они переписывались каждый день, а редкие встречи стали островками покоя и согласия в океане хаоса, стресса и сомнений.
Даже не верилось, что все закончилось и он наконец-то приехал. Это был не сон. Он был готов провести с Гермионой всю жизнь, но никак не мог избавиться от страха: а вдруг она передумала? Вдруг за время разлуки к ней вернулся разум?
Северус стоял на ведущей к дому дорожке в окружении всего своего имущества и чувствовал себя идиотом. Куда податься, если он ей окажется не нужен?
Он глубоко вздохнул и расправил плечи. Один взмах палочки, и сумки с сундуками поплыли за ним по воздуху к парадному входу.
Только он собрался постучать, как дверь резко распахнулась.
Гермиона была одета по-магловски и стояла в дверном проеме с ключом от машины в одной руке и волшебной палочкой в другой. На ее прекрасном лице отразилось удивление, сменившееся шоком. Они стояли, не в силах оторвать друг от друга взгляд.
– Я просто не мог дольше ждать, – в конце концов сказал Северус, взволнованно проведя рукой по волосам. – Надеюсь, ты не против. Ты куда-то собираешься?
От этих слов Гермиона рванула к нему, будто отпущенная пружина. Его глаза округлились, но он сумел поймать ее и закружить, гася ее скорость, прежде чем прижать к себе.
– Здравствуй, Гермиона, – прошептал он в ее волосы.
– Добро пожаловать домой, Северус, – всхлипнула она в складки его мантии.
– Домой… – проговорил он, вздыхая. Потом вернул Гермиону на землю и повторил свой вопрос: – Ты куда-то собираешься?
Она прижалась к нему с дрожащим смешком.
– Я просто решила выйти и поездить кругами. Помогает навести порядок в голове, а то я чуть не свихнулась в ожидании завтрашнего дня. Боялась, что ночь не перенесу. Открыла дверь – а ты тут как тут!
Она покрепче обняла его, и Северус почувствовал, что влага от ее слез просочилась через его мантию.
– Боже мой, наконец-то ты приехал!
Он обнял Гермиону и положил голову на ее дикую гриву.
– Да, наконец-то приехал. Наконец-то я дома.
***
Северус Снейп смотрел на любимую женщину, и ему казалось, что душа поет от одного ее вида.
Гермиона до слез обрадовалась его приезду, заставила почувствовать себя долгожданным и любимым и с энтузиазмом показала ему подготовленный для него дом: его полки и шкафы и пока еще пустующую комнату, где будет его кабинет. Помогла распаковать сундуки и не отходила от него ни на минуту, будто боясь, что он может испариться.
Гермиона щебетала, а он с нескрываемым удовольствием слушал ее рассказы об исследованиях и новых коллегах. Северус ужасно гордился ее успехами и не преминул ей об этом сообщить.
Гермиона обрадовалась, когда за чаем услышала, что он через неделю начнет работать на новом месте. Исходя из всего того, что Северус ей не сообщил о своей новой работе, Гермиона заключила, что он стал невыразимцем, и немедленно завалила его множеством вопросов, на которые, как она знала, он не мог дать ответ.
Северус еще никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым.
А теперь Гермиона лежала в его объятиях – обнаженная, чуткая и такая щедрая на душевную теплоту, что радость наполняла Северуса до краев.
Он наклонился и еще раз поцеловал Гермиону, зная, что никогда не насытится. Он нарочно замедлил толчки, чтобы она начала его подгонять. Одни и те же мысли кружились в его голове: «Она хочет меня. Любит меня. Не может без меня жить».
Боги, как же она была хороша! Северус всю свою жизнь провел в поиске этого идеального момента, этого волшебного равновесия. И он посвятит всю оставшуюся жизнь тому, чтобы сделать Гермиону счастливой.
Ее вздохи переросли в требовательные стоны, и Северус с удовольствием подчинился, ускоряя темп и изменяя ритм до тех пор, пока вся кровать не задрожала одновременно с ее вскриком и его сдавленным вздохом. Когда она затрепетала вокруг него, самоконтроль испарился, и Северус кончил с прерывистым стоном. Гермиона притянула его к себе и нежно обняла. А он просто лежал в ее объятиях, наслаждаясь тем чувством, когда тебя любят и тобой дорожат, и покрывал легкими поцелуями покрытую испариной шею Гермионы. Вскоре он подвинулся и увлек ее за собой, устроив их обоих, как детали паззла.
– Как же я люблю тебя, Северус, – проговорила Гермиона, положив голову на его плечо.
– А я – тебя, – ответил он, все еще учащенно дыша.
– В последние месяцы без тебя ничего не клеилось. Наверное, создается впечатление, что я какая-то цыпочка, которая без мужчины прожить не может, но это совсем не так. Не то чтобы ты мне для каких-то конкретных дел был нужен. Просто ты для меня восхитительный подарок, который полгода нельзя было открыть. Понимаешь?
– Разумеется, – ответил Северус.
– Почему-то я постоянно боюсь, что ты исчезнешь. Что я проснусь как-то утром, и все это окажется одним из моих снов. Тебе придется смириться с бегающей за тобой липучкой, пока я не привыкну к мысли, что ты здесь действительно останешься.
– Мне только через неделю на работу. Я намереваюсь провести каждую секунду этого времени, доказывая тебе, насколько все реально, – проговорил Северус. – Кроме того, если ты думаешь, что я против компании прекрасной женщины, которая хочет проводить со мной все свое время, ты переоцениваешь мое эго.
Он провел рукой по бедру, по линии ее талии, коснулся груди и не мог не удивиться, как это возбуждало, хотя он порядочно выдохся. Гермиона приподнялась и поцеловала его. Легкий поцелуй превратился в нежный обмен ласками, и Северус закрыл глаза, позволяя ей наслаждаться его губами и теплом его рта. Он опять принялся за ее сосок – просто потому, что мог, – и когда Гермиона со стоном сильнее прижалось к его ладони, Северус опустил ее на кровать и припал к груди, целуя и покусывая.
Еще ни разу в жизни он не занимался любовью так неторопливо, и Северус обращал внимание на каждый вздох, каждое невольное движение. Всем, что он слышал, были ее тихие возгласы удовольствия и прерывистое дыхание, когда его руки опустились ниже, еще ниже и начали опять ласкать Гермиону. В этот раз никто никуда не торопился, и можно было насладиться исследованием ее тела, изучением ее пределов.
Длинные пальцы погрузились в Гермиону, и Северус одновременно начал поглаживать ее бугорок. Она кончила еще раз, в то время как он целовал и прихватывал зубами ее шею, и Северус довольно ухмыльнулся. Потом он опять поцеловал ее в губы и прижал к себе.
– К такому обращению недолго и привыкнуть, – мечтательно проговорила Гермиона.
– Привыкай-привыкай, – улыбнулся Северус.
Хихикнув, она устроилась поудобнее и поцеловала грудь Северуса. Однако вместо того, чтобы улечься спать, Гермиона начала двигаться ниже, осыпая его легкими поцелуями, пока не опустилась к полуобмякшему члену. Северус собирался было сказать ей, что много пользы от него не будет, но Гермионе, казалось, было все равно. Дыхание перехватило, и он сдавленно застонал, когда Гермиона полностью вобрала его член в рот.
Северус почувствовал приток крови, и его глаза сами собой закрылись. Гермиона слегка отодвинулась и шаловливо улыбнулась. Она раздвинула его ноги и принялась ласкать языком мошонку, одновременно поглаживая отвердевший член. Потом опять нежно обхватила его губами и начала ритмичные движения. Бедра Северуса невольно вздрогнули, загоняя член еще глубже в теплый рот.
То, что началось в пылу любви и постепенно перешло в обоюдное исследование, превратилось в исполнение чувственных фантазий. Голова Северуса наполнилась представлениями о тысяче и одной ласке, которыми он осыпет Гермиону, о звуках, которые она издаст в порыве страсти, и о тех вещах, о которых он еще не знал, согласится ли Гермиона их попробовать.
Убрав локон с ее лица, он запустил пальцы в волосы Гермионы и смотрел на ее действия.
Северус почувствовал, что его самоконтроль начал сдавать из-за ее стонов. Выражение на лице Гермионы, когда она ласкала его языком и поглаживала рукой, возбуждало больше всего в мире, но именно по ее стонам, которые вызывали низкую вибрацию, Северус знал, что Гермионе это нравилось. Она не старалась лишь доставить ему удовольствие; она сама получала удовольствие от своего занятия. Оргазм накрыл его так неожиданно, что Северус еле успел выдохнуть предупреждение и попробовать отодвинуть ее голову, но Гермиона только сильнее опустилась на него. Почувствовав заднюю стенку горла, он взорвался, с криком излившись в ее рот.
Северус готов был поклясться, что в его теле не осталось ни одной косточки. Гермиона пробралась вверх и удобно устроилась рядышком, положив голову в ложбинку около его плеча, которая была создана будто специально для нее.
– О, Гермиона, – выдохнул он. – То, что я сейчас чувствую, не поддается описанию. Таких слов просто еще не придумали.
Гермиона обняла его.
– Ты заслуживаешь быть любимым, – твердо повторила она. – Я проведу всю оставшуюся жизнь, любя тебя, Северус.
Он прижал ее к себе и прошептал:
– Спасибо.
***
– Это ты во всем виноват! – прокричала Гермиона, не в силах совладать с болью и слезами.
– Ты же знала, что этим все закончится. Знала лучше меня, когда мы решились на этот шаг, – ответил Северус, раскаиваясь в содеянном.
– Я тебя ненавижу! Все вокруг ненавижу! Мне ничего этого больше не нужно!
– Ну зачем же так, – нахмурился Северус, когда раны от ее слов и ее ногтей начали становиться ощутимыми.
– Пошел бы ты на хер, Северус! И эта долбаная больница может катиться к чертям собачьим! И ты тоже, тупорылая свиноматка! – орала Гермиона на колдомедика-акушерку.
Брови Северуса поползли вверх.
– Неплохо, очень даже неплохо, – гордо, с восхищением проговорил он. – Никаких детсадовских соплей про мизинцы Нимуэ, которые обычно в твоем репертуаре.
– Отсоси у себя сам, хер лохматый!
– Поменьше крика и побольше дела, пожалуйста, – хладнокровно сказала акушерка. – Готовы? Вперед! Тужьтесь, еще, еще!
Северус поморщился, когда ногти Гермионы впились в его ладонь, но наклонился к своей миниатюрной жене, стараясь передать ей всю свою силу. В таком духе уже несколько часов прошло, и ему казалось, что он свихнется, если маленький проказник скоро не появится.
За последние несколько месяцев, во время которых его жена терпела многочисленные неудобства и унижения, присущие беременности, мнение Северуса по вопросу продолжения рода радикально изменилось. Но теперь было уже поздно.
Гермиона в изнеможении упала на кровать. Она была бледнее бледного, глаза запали и посерели. Северус погладил ее руку и пришел в ужас, когда Гермиона просто заплакала.
– Не получается, Северус, – всхлипнула она, терзая его сердце.
– Конечно, получится, – ответил он. – Ты такая сильная, Гермиона. Ты можешь сделать все, что пожелаешь.
Она не ответила, лишь склонила к нему лицо и сморгнула слезы.
– Не сдавайся, родная. Ты должна быть сильной. Осталось всего немножко. Обещаю, что все остальное буду делать я.
– Так, дорогуша, поднатужьтесь в последний раз. Пора наконец-то посмотреть на вашего малыша, – сказала акушерка. – Во-о-от… толкайте. Именно так, сильнее.
– Толкай, Гермиона, – попросил Северус, когда ее крик заполнил комнату.
– Так, отлично, дышите, дышите, еще чуть-чуть и – вот и мы!
Северус вытянул шею, чтобы посмотреть на воинственно выглядящего новорожденного с шапкой липких черных волос.
– Что ж, если судить по сердитому взгляду, она вся в папу, – сообщил он.
– У нас девочка?! Быстрее, давайте же! – поторопила Гермиона, потянувшись к малышке, которую акушерка положила на живот маме и укрыла пеленкой.
Северус быстро перерезал пуповину, сердясь на то, что бессмысленный ритуал отвлекает его от жены и ребенка, и сразу же вернулся к ним. Они были верхом совершенства. От жизни было больше нечего желать. Он дотронулся пальцем до носика своей дочери и тихонько понадеялся, что тот окажется маминым, затем наклонился и поцеловал свою прекрасную жену в лоб.
– Спасибо тебе, – сказал Северус.
– Ах, пустяки, – ответила Гермиона с озорной улыбкой, хотя по ее глазам было видно, как она устала.
– Только если весь смысл моей жизни – пустяк, – проговорил Северус.
Акушерка суетилась вокруг них, шепча исцеляющие заклинания, в то время как колдомедик направлял на ребенка одно диагностическое заклинание за другим.
– Как вы решили ее назвать? – спросил колдомедик.
Северус в ожидании посмотрел на Гермиону. Он предоставил это решение ей: во-первых, она переносила все страдания; кроме того, его ранние предложения не вызвали никакого восторга.
– Лаэлин, – ответила Гермиона. – Цветок надежды.
***
Заслышав тихий звон защитных чар, Гермиона быстро закрыла дверь в спальню и поспешила к парадному крыльцу, чтобы чары не зазвенели опять и не разбудили малышку. Она открыла дверь и не сумела сдержать своего удивления: на пороге стояла Леонора Снейп и выглядела ненамного спокойнее Гермионы.
– Я пришла, чтобы вас поздравить, – объяснила Леонора. – Прочитала о рождении девочки в газете. Но если я выбрала неудачный день…
– Что вы, заходите! – сказала Гермиона, распахнув дверь.
– Я понимаю, что затрудняю вас своим визитом, но мне так хотелось занести подарок для малышки, – Леонора держала коробку на вытянутой руке. – Я их сама выбрала, – чувствуя себя однозначно не в своей тарелке, добавила она.
– Спасибо, – сказала Гермиона и взяла коробку, элегантно обернутую серебристой бумагой с миниатюрными розовыми лебедями. – Я как раз чай хотела поставить. Присоединитесь?
– Нет, благодарю. Не хочу вас утруждать. Разве вам не нужно отдыхать? Хотя бы присядьте.
Леонора отодвинула один из стульев от обеденного стола и указала на него. Гермиона присела, а Леонора устроилась напротив нее, разглядывая свои идеально наманикюренные ногти. Затянувшееся молчание было сродни пытке.
– Может, подарок прямо сейчас открыть? – наконец проговорила Гермиона, подняв коробку.
– Да, пожалуйста. Надеюсь, они вам пригодятся. Но если у вас таких вещей достаточно, я могу их вернуть, не стесняйтесь попросить.
Гермиона аккуратно развернула упаковочную бумагу, сняла крышку с коробки и достала миниатюрную розовую мантию. Внутри лежали еще три штуки – сиреневая, малиновая и кремовая.
– От них просто взгляд не оторвать, такие красивые! Спасибо, мадам Снейп.
Гостья поморщилась.
– Зовите меня Леонорой. Ситуация и без того неловкая.
Гермиона увидела в серых глазах отблеск улыбки и сама улыбнулась.
– А вы тогда зовите меня Гермионой.
– Как пожелаете.
Леонора кивнула на миниатюрные мантии:
– На них наложены особые чары. Мантии отталкивают грязь и пятна и увеличиваются специальным заклинанием – оно на бирке указано. Они рассчитаны на два года. Гарантия прилагается – смотрите, не потеряйте. Но моя подруга уверяет, что они намного дольше продержатся, если их правильно стирать.
– Такой красивой одежды у нее никогда еще не было. Спасибо, – сказала Гермиона, откладывая коробку.
Стоило молчанию опять затянуться, как Гермиона набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:
– Я знаю, что уже год с лишним прошел, но все-таки хочу поблагодарить вас за то, как вы за нас после нашей свадьбы в газетах заступились. Это было неожиданно, но очень великодушно, и мы вам несказанно благодарны.
– Вы про интервью? Ах, бросьте. Как же было иначе? Газетенки выставили Северуса в таком глупом свете, когда разузнали про вас. К тому же, интервью вашего бывшего меня разозлило. Как только он посмел сначала сказать, что вы расстались по-хорошему, а потом вылить все это ведро грязи?
– Виктор видит только то, что хочет видеть, а если иногда приходится приврать, что ж… – Гермиона провела рукой по волосам и повернулась к Леоноре. – Но вы-то знаете, что мы с Северусом не крутили никаких знойных романов за вашей спиной, когда я там работала, не так ли?
– Да, знаю. Северус рассказал мне все, Гермиона, кроме вашего имени. У меня не было ни малейшего представления о том, кем вы именно были, пока о новости не написали в газетах. Он вас так оберегал. Однако он был неизменно честен насчет всего остального во время наших семейных консультаций. Я знаю, что вы не вломились с целью разрушить наш брак. Северус никогда бы не сбился с пути, если бы наши отношения не были уже безнадежно испорчены. Мы оба были несчастны, просто не замечали этого, пока не появились вы. Вот почему я с чистой совестью могла опровергнуть смехотворные утверждения мистера Крама. Ему же только внимания общественности не хватало. Я просто не могла позволить ему втоптать в грязь мою жизнь, чтобы затащить в постель очередную сочувствующую поклонницу. Я рада, что смогла помочь. Вся шумиха довольно-таки быстро улеглась. В колонке объявлений о рождениях ничего подобного не упоминалось.
– Спасибо вам. Мне очень важно, что вы знаете всю правду. Мы тогда и так исстрадались, хотя выдуманным Виктором фарсом и не пахло. Я никогда не хотела никого ранить. Думаю, что вы поступили очень великодушно, заглянув к нам.
– Мне… нужно было поставить последнюю точку, – проговорила Леонора, глядя на свои руки. – Северусу всегда хотелось иметь ребенка. Когда я услышала о пополнении в вашем семействе, я, наверное, захотела… трудно подобрать слова. Я обрадовалась за него. И мне хотелось сделать что-то, чтобы он об этом узнал. У меня не осталось никаких родственников, и, если честно, я на минутку… загрустила по семье.
Леонора поморщилась и смущенно усмехнулась.
– Звучит как-то ненормально, но не беспокойтесь. Я не собираюсь пастись у вашего дома. Просто я в последнее время стараюсь меньше оставлять на потом и делать больше прямо сейчас. Вот и убила двух зайцев одним ударом, так сказать.
Гермиона засмеялась и сложила мантии.
– Хотите на нее взглянуть? Я могу ее вынести: она все равно скоро проснется.
– Да, было бы замечательно, – тепло ответила Леонора.
Широко улыбнувшись, Гермиона подскочила и тихонько открыла дверь в спальню. Она прошла на цыпочках к кровати и наклонилась, чтобы взять ребенка на руки.
– Не надо, – послышался шепот из дверного проема.
Повернувшись, Гермиона увидела, что Леонора последовала за ней и не смогла оторвать взгляд от кровати, в которой крепко спали Северус и Лаэлин. Малышка прижалась к его груди и тихонько посасывала кулачок.
В глазах Леоноры блеснули слезы.
– Не будите их, – прошептала она.
Гермиона вышла из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь, и присоединилась на кухне к Леоноре.
– Такие драгоценные моменты наперечет: дети быстро вырастают, – сказала Леонора. – Будить их было бы преступлением. Кроме того, я достаточно увидела. Она такая хорошенькая, а он, очевидно, очень счастлив. Он никогда не мог так глубоко спать. Если б раньше кто-нибудь к нему подкрался, он бы в полусне на незваного гостя такое наколдовал!
Леонора достала что-то из кармана, взяла руку Гермионы в свою и с перезвоном опустила ей в ладонь серебряную цепочку, на которой висел маленький кристальный кулончик в виде единорога.
– Для малышки, когда она подрастет. От ее ненормальной тети Леоноры.
Гермиона разглядывала цепочку, прислушиваясь к тихой мелодии, которая исходила из миниатюрных звеньев, когда они двигались.
– Это же работа гоблинов, – проговорила она с благоговением.
– Я хочу, чтобы цепочка осталась у вас.
Глаза Гермионы округлились.
– Что вы, разве я могу…
– Это решено. У меня детей никогда не будет, я на этот счет не передумаю. Моя жизнь мне и так нравится, а если вдруг взгрустнется без собственного ребенка, я вам просто опять миниатюрные мантии подарю. На этом и порешим, ладно?
Обе оглянулись, когда из соседней комнаты послышался приглушенный плач.
– Мне пора. Вас ждет семья.
– Большое спасибо за подарки. Я рада, что вы решили заглянуть.
Леонора улыбнулась и направилась было к двери. Вдруг она обернулась, чтобы что-то сказать, и замерла, не сводя глаз с мужчины, вышедшего из спальни и прижимающего маленького ребенка к сердцу.
– Леонора, – проговорил он, – ты прекрасно выглядишь.
– Ты тоже, – кивнула она. – Мои поздравления, Северус. Я зашла на минутку, чтобы пожелать вам всех благ, и теперь мне пора. Гермиона, заботьтесь о себе. И я тоже рада, что заглянула.
С этими словами она удалилась.
Гермиона подняла руку в прощании, когда Леонора трансгрессировала.
Затем Гермиона вернулась на кухню, чтобы забрать у Северуса ребенка: он как раз проверял новую одежду на наличие темной магии и проклятий. Он поступал так со всеми подарками для малышки.
– Ох, Северус. Ты такой заботливый отец, но тебе не кажется, что это слишком?
Он аккуратно передал дочь в руки Гермионы.
– Согласен, что проверять подарки Артура и Молли в их присутствии было нетактично, но у меня всегда находилось достаточно причин для паранойи. В прошлом мое чутье неплохо мне послужило. Просто потому, что моя бывшая жена сказала, что за нас рада, не следует верить ей на слово. Обычно как получается? Если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть настоящим, то это наверняка обман.
Гермиона повела бровью.
– К тебе это не относится, моя любимая. Ты и невероятно хороша, и одновременно реальнее всего на свете.
– И на том спасибо. Проверь вот еще что, раз уж ты в ударе.
Гермиона достала цепочку, и глаза Северуса округлились. Он аккуратно взял ее у жены.
– Цепочка принадлежала ей.
– Знаю. Она попросила передать ее Лаэлин, когда та подрастет.
– Нет, ты не понимаешь. Эту цепочку ей Юлий подарил. Она с ней никогда не расставалась.
– Ох, – только и сказала Гермиона.
– Не знаю, хороший ли это подарок для нашей дочери, – проговорил Северус, закончив проверку.
Гермиона отняла у него цепочку.
– Ты тут совсем ни при чем. Леоноре подарили ее в знак любви, и я думаю, что она передала ее Лаэлин хотя бы в знак благих намерений. Я цепочку пока уберу, и мы вернемся к этому вопросу лет через десять.
Лаэлин начала ерзать, и Гермиона направилась в спальню, по пути расстегивая верхние пуговицы мантии.
– Я там пирог испекла, – сообщила она мужу через плечо.
– Мне пирог не нужен, – сказал Северус, следуя за ней в спальню. – Я хочу смотреть.
– Почему-то мне кажется, что ты ее с удовольствием сам бы грудью кормил, – засмеялась Гермиона. – Неужели тебе еще не наскучило?
– Пока нет, – сказал Северус, усаживаясь на кровать и помогая Гермионе расположиться так, чтобы она прислонилась к нему спиной. Он прижался щекой к ее волосам и обнял ее, помогая держать малышку. Гермиона приложила дочку к груди, и оба смотрели с благоговением, как ребенок торопливо ест.
– Как только она может есть так много и оставаться такой маленькой? – спросила Гермиона.
– Потому что все молоко оказывается на мне, стоит тебе отвернуться.
Гермиона рассмеялась и повернулась, чтобы поцеловать его в шею.
– Я люблю тебя, Северус, – сказала она. – И я с тобой очень счастлива.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
– А я люблю тебя. Ты сделала меня таким счастливым, что на это нет слов.
Гермиона закрыла глаза и улыбнулась, прислушиваясь к равномерному сердцебиению своего мужа.
Конец