Диалектический материализм и философия мертвой реакции *
В. И. Невский
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ И ФИЛОСОФИЯ МЕРТВОЙ РЕАКЦИИ *
Казалось бы теперь, когда для пролетариата главное «дело заключается в том, чтобы изменить» мир, как-то неуместно заниматься пережевыванием старых хорошо доказанных истин из области теории, ибо практического дела так много, изменять нужно тоже так решительно и так глубоко, что времени для приятных теоретических занятий и изысканий почти но остается. Однако интересы этого самого дела, этого самого решительного изменения мира, о котором К. Маркс говорит в своем 11-м положении о Л. Фейербахе, требует от всех коммунистов, небезразлично относящихся к успехам революции, хотя бы изредка обращаться к этим теоретическим вопросам, давно уже доказанным и никем еще не опровергнутым.
Эта необходимость — даже в эпоху невиданной борьбы пролетариата с буржуазией — заниматься и отвлеченными, с первого взгляда, вопросами философии вытекает из того обстоятельства, что реакция, умирающие классы и их сознательные и бессознательные защитники и идеологи не сразу уступают новому классу, новым взглядам и формам во всех областях жизни, в том числе и в области науки.
Они пытаются, по виду примирившись с новым миром, взорвать его изнутри, при чем одни это делают совершенно сознательно, входя в новые учреждения и организации под видом знающих и опытных «незаменимых» специалистов, чтобы продать и предать пролетариат, а другие бессознательно и глубоко убежденные, что они служат новому делу, облекая свои отсталые реакционные взгляды в самые по внешности научные формы, вместе с тем пропитывают сознание борющихся масс ядом гниющего трупа.
И трудно сказать, чтó вреднее для пролетариата: грубая попытка взбесившегося буржуя пробраться в стан врагов, под видом самого преданного сторонника нового строя, или бессознательная попытка доказать массам, что реакционная идеология есть для пролетариата самое лучшее оружие в его борьбе со своим классовым врагом.
К числу таких людей, пытающихся уверить пролетариат, что философия мертвой, гниющей реакции есть самое последнее слово науки, относится А. Богданов и его сторонники, приходящие в восторг от многочисленных «трудов» этого плодовитого философа.
Поистине правильно говорит т. Ленин в заключительных строках своей книги: «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии»: «... За гносеологической схоластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы партии в философии, борьбы, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества. Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад. Борющимися партиями по сути дела, прикрываемой гелертерски-шарлатанскими новыми кличками или скудоумной беспартийностью, являются материализм и идеализм» (см. выше, стр. 292). Такой философией идеализма, прикрывающейся новыми кличками, является философия А. Богданова, все его «труды» весьма многочисленные, изданные и отдельными книгами и рассеянные в журналах.
После книги: «Основные элементы исторического взгляда на природу», «Познания с исторической точки зрения» и знаменитых трех книг «Эмпириомонизма» вышли в свет такие необыкновенные труды, как «Всеобщая организационная наука» («Тектология», ч. I и II), «Наука об общественном сознании», «Краткий курс идеологической науки в вопросах и ответах», «Вопросы социализма», сборники новых и старых статей: «Новый мир», «Социализм науки» (Научные задачи пролетариата), «Философия живого опыта», «Популярные очерки», «Материализм, эмпириокритицизм, диалектический материализм, эмпириомонизм — наука будущего»; новое издание (десятое) «Краткого курса экономической науки», вновь переработанное и дополненное Ш. М. Дволайцким при участии автора; «Начальный курс политической экономии» (введение в политическую экономию в вопросах и ответах); статьи по разным вопросам и брошюры, еще не собранные автором в отдельные книги (например, статьи в журнале «Пролетарская Культура»: «Очерки организационной науки» в №№ 7—8, 9—10 и 11—12, статьи по вопросам пролетарской поэзии и др.).
Мы убеждены в том, что далеко не исчерпали всего того, что написано плодовитым писателем, но, к счастью, этого не требуется для нашей цели; и тех главнейших трудов, какие перечислены здесь, совершенно достаточно, чтобы, заглянувши в них, тотчас же убедиться, что мы по-прежнему имеем дело все с тем же идеалистом, последователем Маха и Авенариуса, критиком материализма Маркса и Энгельса, с тою только разницей, что теперь после трудов по эмпириомонизму т. Богданов откровеннее стал критиковать Маркса, и что его философия все больше и больше превращается в философию мертвой реакции.
Что это действительно так, возможно убедиться из рассмотрения поистине замечательной книги Богданова: «Философия... мертвой реакции...», то-бишь «Философия живого опыта».
Как ставился вопрос противниками Богданова и ортодоксальными учениками Маркса и Энгельса в их споре с автором, сочинителем «тектологии», в 1905—1910 годах? Так же, как этот спор ставился в свое время Марксом и Энгельсом в их борьбе с буржуазными философами-идеалистами.
«Великим основным вопросом всякой, а особенно новейшей философии является вопрос об отношении мышления к бытию, — говорит Ф. Энгельс в своей книге: «Людвиг Фейербах». — … Философы разделились на два больших лагеря, сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, так или иначе признавали сотворение мира, — а у философов, например, у Гегеля сотворение мира принимает еще более нелепый и запутанный вид, чем у правоверных христиан, — составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма.
«Ничего другого и не заключают в себе выражения: идеализм и материализм, взятые в их первоначальном смысле»... («Л. Фейербах», стр. 41, изд. Г. Ф. Львовича, Спб. 1906).
Как же А. Богданов отвечал до великой Октябрьской революции на этот вопрос? В первой книге «Эмпириомонизма» А. Богданов определял объективность мира и физических тел такими словами: «Объективный характер физического мира заключается в том, что он существует не для меня лично, а для всех, и для всех имеет определенное значение, по моему убеждению, такое же, как для меня» («Эмпир.», кн. I, стр. 25) и далее: «...Вообще физический мир, это — социально согласованный, социально гармонированный, словом, социально-организованный опыт» (ib., стр. 36).
Основа объективности физического мира, той самой природы, которая, по мнению Энгельса, является «основным началом», находится в сфере коллективного опыта.
Так смотрел на дело наш философ в период создания своей системы эмпириомонизма. Как он смотрит на этот вопрос теперь, отказался ли он от своих взглядов, изменил ли их? Нет, они остались теми же, что и были.
«Мы рассматриваем действительность, — напечатано на 214 стр. «Философии живого опыта», — или мир опыта, как человеческую коллективную практику во всем ее живом содержании, во всей сумме усилий и сопротивлений, образующих это содержание».
И как прежде вся картина мира по А. Богданову сводилась к элементам-ощущениям, так и теперь в начале всех начал у А. Богданова лежат все те же пресловутые элементы.
В «Эмпириомонизме» была нарисована такая схема: элементы, психический опыт людей, физический опыт людей и сознание. И в «Философии живого опыта» эта схема по существу остается той же.
И здесь вы найдете те же элементы опыта, то же определение объективного, физического, как социально-организованного, опыта людей.
Вот вам доказательство:
«Элемент опыта — продукт общественной работы, воплощенный в познании...» (стр. 217 «Ф. ж. опыта»). «Если другие люди скажут ему: «да, мы видим и слышим то же, что и ты», т.-е. если его опыт и их опыт согласован, социально-организован, — то он имеет дело с реальными предметами, объективными или физическими явлениями. Если они, напротив, констатируют, что для них не существует то, о чем он их спрашивает, то выясняется, что его опыт в данном случае только «субъективный», только психический — иллюзия или галлюцинация» (стр. 221. Курсив наш. В. Н.).
Уже из этих цитат, взятых из новейших произведений А. Богданова, видно, что он остается по-прежнему на чистейшей идеалистической позиции, ибо по-прежнему упорно утверждает, что физический мир есть «социально организованный опыт», т.-е. опыт людей, и что, стало быть, не было этого физического мира, раз не было «социально-организованного опыта». Это — абсурд, до которого только и может дойти эмпириомонист, ибо, признавая, что физический мир есть «социально-организованный опыт» людей, как быть эмпириомонисту в том случае, когда этого социально-организованного опыта, т.-е. людей, тех, кто социально организует опыт, и в помине не было?
Еще одна цитата покажет ясно, что путаница, вносимая прежними «трудами» Богданова, так и остается доселе путаницей.
«Какой-нибудь астроном открывает новую комету, вычисляет ее положение в пространстве, путь, размеры, определяет форму, состав и т. д., но еще не успел опубликовать всего этого, так что никто, кроме него, кометы не видал и не знает о ней. Она, следовательно, принадлежит пока только к его индивидуальному, а не социальному опыту. Но она найдена, определена, размерена, исследована научными методами, которые человечеством коллективно выработаны для того, чтобы организовать свой опыт. Значит, она уже вошла в опыт социально-организованный, заняла свое место в ряду явлений объективных, физических. Это практически выразится в том факте, что и каждый другой наблюдатель найдет комету именно там и такою, как первый, который ее открыл» (стр. 221, курсив А. Богданова).
Нельзя сказать, чтобы А. Богданов но понимал, что он со своими элементами и социально-организованным опытом, который представляется физическим, объективным миром, попадает в идеалистическую дыру; он это понимает, ибо цитирует на стр. 225 своей книги возражение покойного Плеханова по этому вопросу, но, понимая это, он залезает в еще бóльшую идеалистическую чепуху.
«Физический опыт, — говорит А. Богданов па стр. 226 своей книги, — это опыт чей-нибудь, а именно всего человечества в его развитии. Это — мир строгой, установленной, выработанной закономерности, определенных, точных соотношений, тот благоустроенный мир, где и действуют все теоремы геометрии, все формулы механики, астрономии, физики и т. д... Можно ли принять этот мир, эту систему опыта независимой от человечества, можно ли сказать, что она существовала раньше его?» (стр. 226).
Как же отвечает А. Богданов на этот важный вопрос: был ли физический мир до человека или нет, в частности, например, притягивались ли тела друг к другу так, как об этом говорит закон тяготении?
«Отбросьте ««социальную практику» измерений, установления единиц меры, вычислений и пр., — от закона тяготения ничего не остается. Поэтому, если говорят, что он действовал до человечества, то это по то же самое, что независимо от человечества» (стр. 226 и 227, курсив А. Богданова).
Ясно, что с такой точки зрения не существует ни материи, ни вообще того мира, который исследуется и изучается естественными науками и в котором живем мы, грешные материалисты, признающие «святую материю», как острил некогда другой критик материализма, Базаров; ясно, что с такой точки зрения «материя есть сопротивление активности» (стр. 55), или в другом месте (стр. 89) «не что иное, как сопротивление «коллективно-трудовому усилию», что «природою человек называет бесконечно развертывающееся поле своего труда-опыта» (стр. 44), что «вселенная представляется нам как бесконечный поток организующейся активности» (стр. 240), и что «такова картина мира: непрерывный ряд форм организации элементов, форм, развивающихся в борьбе и взаимодействии, без начала в прошлом, без конца в будущем» (стр. 241. Здесь курсив наш. В. Н.).
Стало быть, опять дело сводится к элементам, т.-е. к «продукту общественной работы, воплощенному в познании»!
В этих «популярных очерках» в книге «Философия живого опыта» излагается таким образом вся суть идеалистических взглядов А. Богданова: здесь с точки зрения эмпириомонизма критикуется материализм древних, материализм XVIII века и, наконец, диалектический материализм Маркса и Энгельса.
Оказывается, что «основное понятие диалектики у Маркса, как и у Гегеля, не достигло полной ясности и законченности; а благодаря этому самое применение диалектического метода делается неточным и расплывчатым, в его схему примешивается произвол и не только границы диалектики остаются неопределенными, но иногда самый смысл ее сильно извращается» (стр. 189).
И все это потому, что основатели научного социализма не додумались до «сопротивления активности», до «организационного процесса», ибо, «пользуясь нашими методами, — говорит А. Богданов, — мы с самого начала определили диалектику так: организационный процесс, идущий путем борьбы противоположных тенденций. Совпадает ли это с пониманием Маркса? Очевидно, не совсем: там дело идет о развитии, а не об организационном процессе» (стр. 189).
Наконец-то, А. Богданов заговорил настоящим образом и открыл нам, что он пошел дальше Маркса, превзошел его, развил его учение, очистил его от всех ошибок и заблуждений.
Это освобождение учения Маркса, диалектического материализма от его ошибок заключается в создании А. Богдановым «тектологии», т.-е. всеобщей организационной науки.
Что же это за наука, исправляющая ошибки и заблуждения Маркса?
Эго наука о строительстве, наука, которая «должна научно систематизировать организационный опыт человечества».
Из двух частей этой «тектологии» (пока вышло в свет только две части, да, повидимому, «популярное» изложение тектологических взглядов в «Пролетарской культуре») мы узнаем опять же, к сожалению, все тех же старых знакомых богдановской философии: комплексы и элементы.
Мы узнаем, во-первых, что во всей своей деятельности — в труде и мышлении — человечество имеет своим объектом различные комплексы, состоящие из разного рода элементов» («Тект.», ч. I, стр. 29); во-вторых, что понятия комплекса и элемента — соотносительные попятия, что комплекс есть то, что разлагают на элементы, а элементы то, что соединяют в комплексы; что точно также понятия сопротивления и активности — соотносительные понятия, что «сопротивление — та же активность, но взятая с иной точки зрения, как противопоставленная другой активности», и что, так как мир или вселенная есть не что иное, как «непрерывный ряд форм организации элементов», «бесконечный поток организующейся активности» («Фил. жив. оп.», стр. 240 и 241), то тектология охватывает материал всех наук, это «единственная наука, которая должна не только непосредственно вырабатывать свои методы, но также исследовать и объединять их, поэтому она и представляет завершение цикла наук» («Тект.», ч. I, стр. 38).
В чем же заключается метод этой любопытной науки, которая завершает цикл всех наук?
Чтобы перейти в область собственно тектологии, надо отвлечься от конкретно-физиологического характера элементов, заменить их безразличными символами и выразить связь их абстрактною схемою. Эту схему мы будем сравнивать с другими аналогично полученными схемами и этим путем вырабатывать тектологические обобщения, дающие понятия о формах и типах организаций» («Тект.», ч. I, стр. 39).
Из дальнейшего выясняется, что эти тектологические схемы абстрактны, опустошенные схемы весьма мало содержательны, но универсальны и «применимы к бесконечно разнообразным случаям» (стр. 48).
И действительно, далее мы видим, что насчет чего, а насчет схем у А. Богданова недостатка нет.
Так как принцип подбора имеет неограниченно широкое применение в человеческой теории и практике, то этим и обнаруживается его тектологический характер: механизм подбора универсален, подбор этот бывает консервативный и прогрессивный, «прогрессивный подбор изменяет строение комплексов» (стр. 64), «консервативный подбор тяготеет к статическим результатам, типом которых являются устойчивые равновесия» (стр. 107), «положительный подбор изменяет строение, комплекса в сторону большей неоднородности элементов и большей сложности внутренних соотношений. Подбор отрицательный — в сторону большей однородности элементов, меньшей сложности их связей» (стр. 108), — словом, подбор есть элементарно-всеобщий механизм, которым возможно объяснить всё па свете: и дарвинизм, и учение Мальтуса, и развитие материи, и первичные двигательные реакции живой плазмы, и методы добывания золота, и такие человеческие организации, как секта и партия. Исходя из этого элементарно-всеобщего механизма подбора, Богдановым выводятся законы ингрессии.
Тут прежде всего дается понятие «цепной связи». Это есть «форма нашего мышления об организованных комбинациях» («Тект.», ч. I. стр. 114), но так как эта ценная связь между комплексами не всегда может быть установлена, то является необходимость в посредствующих комплексах, т.-е. в этой самой ингрессии.
В чем заключаются законы ингрессии, знает, вероятно, только А. Богданов, но из двух частей его «Тектологии», кроме абстрактных, голых, ничего но говорящих схем, читатель выудить ничего по может. Впрочем, кроме этих схем в обеих книгах, многое множество новых терминов, запутывающих и без того темное изложение метафизической системы.
А. Богданов, любящий протестовать против варварской терминологии буржуазной пауки, сам нагромождает десятки новых терминов. Каких только названий у пего нет, откуда они только взяты: тут и копуляция, и конъюгация (термины, взятые из биологии), и ингрессия, и эгрессия, дегрессия, и дезингрессия, и системная дифференциация, и каких только комбинаций всех этих символов, комплексов и элементов у него нет!
Мы не пишем критическую статью о произведениях А. Богданова, мы даем только небольшую заметку в виду выхода в свет книги о материализме и эмпириокритицизме и поэтому не имеем возможности подробно излагать ни содержания всех произведений нашего философа, ни его философии.
Наша цель — двумя-тремя цитатами основных положений показать, что философия эта в своих исходных пунктах покоится все на тех же идеалистических основах, элементах-ощущениях и комплексах, на отрицании материи, внешнего мира, на отрицании того, что установлено всем материализмом и всем естествознанием, — именно, что материя есть основное начало мира, а не дух.
Можно было бы легко показать и на всех новейших произведениях А. Богданова, как губительно отзываются на его рассуждениях идеалистические основы его философии, как они превращают его построения в голые абстрактные формы и доводят до утверждения, что физический мир есть социально-организованный опыт, что материя есть сопротивление активностям, что активность есть сопротивление, а сопротивление есть активность, что «дезингрессия состоит во взаимном уничтожении противоположно направленных активностей» (стр. 14 втор. ч. «Тект.») и т. д., и т. п.
Но для этого у нас нет ни времени, ни места.
Здесь интересно только отметить, что всю эту метафизическую пустяковину А. Богданов преподносит и рабочим в более простой форме, чем в тектологии с ее конъюгацией, ингрессией, дезингрессией и прочими терминами и «законами» ингрессии.
Так, в статье: «Наука и рабочий класс» говорится все о той же всеобщей организационной науке и о социализации науки вообще.
Что это за социализация — Аллах ведает, но суть в том, что необходимо немедленно приступить к созданию этой самой тектологии, т.-е., вернее, к организации ее, так как эта самая тектология, в сущности говоря, существовала уже очень давно.
Исходя из правильного положения, что буржуазия давала пролетариату обрывки знаний, фальсифицированную науку, что на самых научных построениях буржуазных ученых отражалась классовая структура общества, что буржуазные ученые творили науку в буржуазном классовом обществе, Богданов приходит к выводу, что перед пролетариатом стоит задача создать свою особую пролетарскую науку, социализировать ее.
«Тут распространенно науки в массах оказывается не простой ее демократизацией, а настоящей социализацией («Социализм науки», стр. 31).
Что это за социализм науки, — точно неизвестно, но, по всем видимостям, это и есть та самая тектология, о которой написано так много метафизически темного и пустого.
Дело оказывается в том, что «организующая деятельность всегда направлена к образованию каких-нибудь систем из каких-нибудь частей и элементов» («Соц. науки», стр. 79). Как видим, без этих знаменитых богдановских элементов шагу сделать нельзя.
«Какие же вообще эти элементы? Что именно организует человек своими усилиями? Что организует природа своими эволюционными про цессами? При всем разнообразии случаев одна характеристика остается повсюду применимою: организуются те или иные активности, те или иные сопротивления. Исследуем — и мы убедимся, что это, во-первых, на самом дело одна, а не две характеристики, и, во-вторых, что она универсальная, не имеет исключений» («Соц. науки», стр. 79].
Это популярное изложение «научных» взглядов А. Богданова, отрицающих существование материи и утверждающих на место марксовской и энгельсовской материи энергию: «материя свелась к «энергии», т.-е. к действию, к активности» («Соц. науки», стр. 80).
Напрасно бы стали спрашивать А. Богданова, к действию чего, на что свелась эта материя, что такое эта активность. Мы ничего не услышим, кроме рассказов о том, что наука уже разложила атомы, что активность есть сопротивление, а сопротивление есть активность, что световые волны интерферируют по таким-то и таким-то законам, что конъюгация есть всеобщий факт, что все дело сводится опять-таки к элементам опыта, комплексам, т.-е. к той самой метафизической чертовщине, которая под видом науки разрушает или пытается разрушить в читателе убеждение, что физический мир существовал и существует помимо этих самых «элементов» и «комплексов», что не эти элементы и комплексы — первичный основной факт, а нелюбимая, несуществующая по Богданову материя.
Итак, организуются активности, а так как «точное определение организованности таково, что это понятие оказывается применимым универсально на всех ступенях бытия, а не только в области жизни», то и получается многознаменательный вывод:
«Эти самые разнообразные, самые далекие одни от других, качественно и количественно, элементы вселенной могут быть подчинены одним и тем же организационным методам, организационным формам» («Соц. науки», стр. 91).
Тайна науки состоит в связывании различных несоизмеримых рядов явлений, откуда и вытекает предвидение, а так как все элементы вселенной могут быть подчинены одним и тем же организационным методам, то загадка решена — «это решение — дело всеобщей организационной пауки» («Соц. науки», стр. 92). Ну, а раз так, то необходимо и в этих популярных статьях знакомить рабочих с «тектологическими» законами, вроде цитированного нами выше об отрицательном и положительном подборе, чем занимается А. Богданов в своих очерках организационной науки в журнале: «Пролетарская Культура».
Не останавливаясь на всех этих «тектологических законах», заметим, что и в этих популярных статьях А. Богданов поучает рабочих о ненаучности и устарелости диалектического материализма (см., напр., стр. 102 «Соц. науки»).
Думается, мы достаточно привели цитат из А. Богданова об «элементах» и «комплексах», «активностях» и «сопротивлениях», чтобы убедиться в повторении А. Богдановым его старых ошибок.
Нет смысла приводить еще и еще цитаты из других перечисленных выше нами произведений А. Богданова, суть их будет одна и та же, ничего нового в них читатель не откроет.
Необходимо заметить однако, что А. Богданов пытается доказать, что его неверно поняли и Плеханов, и Ильин, и Ортодокс, и другие последователи Маркса, признающие существование материи, когда приписывали богдановским элементам такую же сущность, какую в них вкладывает, например, Мах (стр. 140 «Фил. жив. опыта», а также 202 и 224).
Но, к сожалению, доводы А. Богданова и на этот раз неубедительны. О чем говорят вышеназванные сторонники Марксова диалектического материализма?
Как бы они по-разному, в разных выражениях ни спорили с А. Богдановым, суть их спора заключается в том, что они спрашивают эмпириомониста Богданова: что по-вашему является основой мира: материя или дух? что представляют из себя ваши элементы?
Богданов на странице 140 говорит, что ошибаются Плеханов, Ильин и Ортодокс, когда полагают, будто элементы опыта не означают ничего иного, кроме ощущений.
Это, видите ли, грубое непонимание. Элементы у Маха и эмпириокритиков, конечно, обладают чувственным характером, но у них чувственный мир признается за настоящую действительность, а отнюдь не за ощущения и представления, порожденные в нас действием «вещей в себе». Тела суть чувственные тела, и иных нет, поэтому таковы и их элементы: дерево на самом деле обладает зеленым, коричневым, серым цветом, твердостью, запахом и т. д., независимо от того, ощущаем мы это или нет, и только когда индивидуум все это «ощущает», тогда же элементы для него становятся также «ощущениями» (стр. 141).
Многих-де сбивает с толку непонимание слова опыт, который понимается до сих пор в индивидуалистическом смысле, — рассуждает А. Богданов.
Но дело-то в том, что, по мнению А. Богданова, как бы ни понимать этот опыт, физический мир, эти «тела» суть но что иное, как социально-организованный опыт людей, стало быть... там, где нет этого социально-организованного опыта, нет и тел, нет и физического, внешнего мира, и все рассуждения об индивидуальном и социально-организованном опыте, об активностях и сопротивлениях и есть пустая увертка и идеалистическая чепуха.
Нечего говорить, что и в других книгах А. Богданова очень много презабавных «тектологических законов» и взглядов, но, к сожалению, заметка уже вышла из рамок заметки, и надо скорее расставаться с ингрессиями и дегрессиями, «элементами» и «комплексами». Добавим лишь, что эта общая «тектологическая» печать лежит и на богдановской «Науке об общественном сознании», и даже на его «Кратком курсе экономической науки», и даже на «Начальном курсе политической экономии». Нельзя также не отметить следующего любопытного обстоятельства: ни в той, ни в другой книге ни слова не говорится о производстве и системах управления им в эпоху диктатуры пролетариата, как ни слова не говорится и о самой диктатуре пролетариата.
Впрочем, мало ли о чем умалчивает т. А. Богданов в своих трудах, вышедших в эпоху диктатуры пролетариата. Зато он очень много говорит о «философии живого опыта», вернее — о философии мертвой реакции.
* В 1920 году Ленин поместил эту статью в качестве Приложения ко второму изданию своего «Материализма и эмпириокритицизма». Позже статья была опубликована во 2-м издании Сочинений Ленина, в Приложениях к т. XIII, стр. 317—324.