О «возвышающей психотерапии» Рожнова[166]
В 1956 году (XX съезд партии) после долгих тревожно-напряженных лет сталинской духовной тюрьмы наступила хрущевская «оттепель». Вскоре переиздали романы Ильфа и Петрова, потом стали печатать синтонный треп Василия Аксенова и суровую горечь Солженицына. Оживилась и психотерапия. Это было, правда, лишь некоторое, слабое еще оживление. Трудно сразу оттаять, тем более — после сталински-псевдопавловской психиатрической сессии 1951 года. Но в 1956 году состоялась в Москве Всесоюзная психотерапевтическая конференция. В 1958 году вышел сборник материалов этой конференции («Вопросы психотерапии») под редакцией тогдашнего патриарха московской психотерапии Марка Самойловича Лебединского. Патриархом ленинградской психотерапии был тогда Владимир Николаевич Мясищев, а харьковской — Константин Иванович Платонов. В своем предисловии в сборнике Лебединский еще особенно подчеркивает «успехи советских психотерапевтов в освоении физиологического павловского учения, практического его применения в лечебной работе» (с. 3). Большинство работ сборника — о внушении, гипнозе, отдыхе, режиме. Лебединский, вспоминая в своей работе «Общие вопросы методики психотерапии», как Неткачев в начале XX века предлагал заикающимся совершенствовать свое миросозерцание с помощью дневника, отмечает, что «некоторым больным можно рекомендовать при тренировке нервных процессов повышать специальными мероприятиями регулирующую роль второй сигнальной системы» (с. 45). Свой вариант коллективной психотерапии невротиков Николай Владимирович Иванов из Горького поясняет так: «Коллективная психотерапия является преимущественно стимулирующей и, следовательно, в большинстве случаев использует физиологический механизм создания новых очагов возбуждения, сила которых должна быть в конечном итоге большей, чем патодинамичес-кие структуры, определяющие клиническую картину невроза» (с. 87). Даже мясищевский психоанализ, спасенный при советской власти своим марксистским содержанием, нес на себе «ордена» и «медали» высшей нервной деятельности (см. в этом же сборнике работы В.Н. Мясищева «Некоторые вопросы теории психотерапии» и Елены Константиновны Яковлевой «Методика психотерапии невроза навязчивых состояний и психастении»). Под этими «орденами», «медалями», «ожерельями-оковами» высшей нервной деятельности, под этим физиологическим вторжением в душу психотерапии (вторжением — даже с точки зрения строгого клинициста) тут и там, несмотря на осторожную серость текстов, все же чувствуется, проглядывает душевное дыхание отечественных клинических психотерапевтов. Так, Иванов пишет в упомянутой уже работе о «теплом, задушевном контакте с больными» (с. 90). Петр Михайлович Зиновьев в работе «О психотерапии шизофрении» советует психотерапевтически пробуждать «заснувшую эмотивность больного, используя для этого и пострадавшее, но легче других эмоций оживляемое чувство собственного достоинства и чувство красоты» (с. 176). Чувствуется психотерапевтическая душа и в докторской диссертации Владимира Евгеньевича Рожнова «Физиологические особенности гипнотического состояния различной глубины и гипнотерапия алкоголизма», защищенной в 1956 году, когда было Владимиру Евгеньевичу 38 лет. Наша клиническая психотерапия не умерла в черные сталинские морозы. Она потихоньку оттаивала и светлела. В 1959 году Московский институт психиатрии на Потешной выпустил классическую книгу уже покойного тогда московского психиатра-психотерапевта Семена Исидоровича Консторума «Опыт практической психотерапии» с предисловием близко знавших Консторума Иванова и Дмитрия Евгеньевича Мелехова. О Консторуме как классике, основоположнике отечественной клинической психиатрической психотерапии я уже немало писал (Бурно М.Е., 2000б, 2206б). Западная психологическая психотерапия жила-существовала у нас в послевоенное время разве лишь в марксистски задрапированном виде как патогенетическая психотерапия Мясищева, о которой уже сказал выше. Но клиническая психиатрическая психотерапия была у нас своя, глубокая и самобытная, воспитанная в начале XX века российско-немецким психиатрическим клиницизмом вместе со своей родной сестрой, клинической психотерапией стран немецкого языка. Так случилось, что западная клиническая психотерапия во второй половине XX века размешалась-растворилась в распространившейся там психологической (психодинамической, экзистенциально-гуманистической, когнитивно-поведенческой) психотерапии. От прилива в западную психотерапию большого количества психологов психотерапия, становясь все более психотерапией здоровых, теряла свой клиницизм даже в психиатрии. Эта закономерность, повторяющаяся сегодня у нас, и прекрасна, и печальна.
В 1966 году, когда уже работала кафедра психотерапии в харьковском Институте усовершенствования врачей, когда состоялась вторая Всесоюзная конференция (совещание) по психотерапии в Москве (наполненная большим разнообразием клинических психотерапевтических методов и уже без прежних физиологических оков), открылась наша кафедра психотерапии под руководством Владимира Евгеньевича в Центральном институте усовершенствования врачей. Я работал тогда в Московском психоневрологическом диспансере на улице Веснина в должности врача-психиатра одновременно в психотерапевтическом и наркологическом кабинетах. Сегодняшнюю должность «врач-психотерапевт» Владимир Евгеньевич пробил в Министерстве только в 1985 году. До психотерапии мне удалось прочувствовать в течение двух лет психотическую психиатрию с инсулиновыми шоками, пункциями, маляротерапией, инъекциями нейролептиков в Калужской областной психиатрической больнице (в деревне Ахлебинино). Покойный доцент кафедры Виктор Яковлевич Деглин навещал в осень открытия кафедры психоневрологические диспансеры в поисках кафедральной амбулатории. Пришел и к нам. И попросил меня разрешить группам слушателей института приходить в психотерапевтический кабинет к моим пациентам. Так я стал уже в 1966 году преподавателем-почасовиком, а в 1970 году штатным ассистентом кафедры. Поначалу мы, преподаватели кафедры, изучали и преподавали клиническую психиатрическую психотерапию, в основном, в виде гипноза, рациональной психотерапии в духе Дюбуа и клинически преломленной низшей ступени шульцевской аутогенной тренировки. Харьковская кафедра под руководством Ильи Захаровича Вельвовского сосредоточилась на психотерапии соматических расстройств и психотерапии в акушерстве, а ленинградская кафедра — на патогенетической психотерапии неврозов, которая со временем соединилась с приспособленной к нашим пациентам психологически ориентированной групповой психотерапией из западных социалистических стран. Возвращаюсь к нашей кафедре. Владимир Евгеньевич так кратко и говорил, помнится, и в лекциях, и на еженедельных клинико-психотерапевтичеких разборах пациентов: при истерии и алкоголизме — гипноз, при психастении — рациональная психотерапия, при неврозе навязчивых состояний — аутогенная тренировка. Так называемую тогда «неврозоподобную шизофрению» он обычно относил к какому-нибудь из названных выше расстройств.
В начале 70-х годов прошлого века Владимир Евгеньевич, вдохновенно изучая гипноз, уже постоянно говорит о необходимости материалистического (клинического и экспериментального) исследования бессознательного. Он особенно опирается здесь на выступление Петра Кузьмича Анохина на совещании Президиума АМН, посвященном борьбе с фрейдизмом (1958). В этом выступлении Анохин призвал физиологов изучать то, что «фрейдизм называет "подсознательным"». Владимир Евгеньевич пишет о «гипнозе как методе изучения бессознательного» (Рожнов В.Е., 1972, 1973), и на кафедре происходят во всей своей красочности интересные исследования сомнамбул. Эти исследования, перекликаясь с бурными сеансами рожновской «коллективной эмоционально-стрессовой гипнотерапии больных алкоголизмом», естественно приводят к распахиванию-возделыванию широкого поля эмоционально-стрессовой психотерапии Рожнова. Эта психотерапия (в своих гипносуггестивных, рациональных, аутосуггестивных, аутогенных формах) применяется уже не только в клинике алкоголизма, но и в клинике разнообразных пограничных расстройств (Рожнов В.Е. К теории эмоционально-стрессовой психотерапии // Исследования механизмов и эффективности психотерапии при нервно-психических заболеваниях / Под ред. В.Е. Рожнова и Б.Д. Карвасарского. Л.: Институт Бехтерева, 1982. С. 13). В 1985 году в главе «Эмоционально-стрессовая психотерапия» в 3-м издании известного «Руководства по психотерапии» (Под ред. В.Е. Рожнов, Ташкент: Медицина Узб. ССР) Владимир Евгеньевич, противопоставляя свое направление психоанализу, побуждающему психотерапевта к погружению в «скрупулезное копание» в глубинах души в поисках причины болезни, называет «эмоционально-стрессовую систему психического лечения», напротив, «возвышающей психотерапией», побуждающей пациента и психотерапевта к целебному духовному самоусовершенствованию, дабы «разорвать» таким образом «замкнутый круг <...> болезненных переживаний» (с. 30—31). Конечно же, «возвышающая психотерапия Рожнова» строилась прежде всего из самой бурно-жизнелюбивой личности автора, его наполненности полнокровными интересами к литературе, искусству, природе, вкусным кушаньям, его обширными познаниями в культуре и религии. Обширными познаниями при всем его воинствующем материализме и атеизме. Характер у Рожнова был разный, мозаичный. Уже стареющий, он потянулся к изучению смеха Рабле для психотерапии (Рожнов В.Е., 1993). Все это эмоционально-стрессовое необыкновенно ярко раскрывалось в общении заведующего кафедрой с нами, сотрудниками кафедры, в ежегодных наших поездках (на выездных учебных циклах) в далекие от Москвы места страны, почти всякий раз со своей особенной природой и культурой. Нередко сопровождала Владимира Евгеньевича в этих поездках его жена, присутствующая здесь Мария Александровна Рожнова, физиолог, ученица Анохина. Трудно в тогдашней советской науке было встретить такую задушевную семью творческих любящих друг друга людей, пишущих вместе книги по психотерапии для широкого читателя. Мария Александровна нередко участвовала и в наших кафедральных конференциях. Мы называли ее «государыней нашей кафедры».
Итак, это подаренное нам поле «возвышающей психотерапии» мы, сотрудники кафедры, и вскапывали, каждый по-своему. «Возвышающей психотерапией Рожнова» освещены уже в ту пору и наши собственные работы. Нам разрешалось, даже в то строгое идеологическое время, когда научные и литературные редакторы (из страха «как бы чего не вышло») преследовали всякое нестандартное живое слово в научной статье, удавалось, во всяком случае, там, где научным редактором был Владимир Евгеньевич, эти необходимые живые клинико-психотерапевтические образы писать и печатать. Так, Владимир Петрович Колосов в главе «Эмоционально-стрессовая психотерапия неглубоких депрессий» (в том же «Руководстве» 1985 года) рассказывает, как предлагает больным в нашей клинике психотерапии пограничных расстройств («Покровское-Стрешнево») «следить на прогулке, как постепенно распускаются листья, внимательно вглядываться, наблюдая, как падает или тает снег, вслушиваться в чириканье птиц и т. д., т. е. стремиться ежечасно преодолевать свое состояние отчужденности от внешнего мира» (с. 464). Игорь Степанович Павлов (клиника психотерапии алкоголизма, Преображенская больница) в главе «Коллективная эмоционально-стрессовая психотерапия больных алкоголизмом в бодрствующем состоянии» рассказывает, как в психотерапевтической группе напоминает пациентам «об опустившихся больных, которые стоят в пивных и попрошайничают, выпивают остатки спиртного из стаканов, слизывают пену со дна чужих пивных кружек» (с. 566). Владимир Елизарович Смирнов (клиника психотерапии психозов, Преображенская больница) в главе «Эмоционально-стрессовая психотерапия в клинике психозов» рассказывает, что эмоциональность его больных шизофренией «в одном случае была скудна, напоминая «дом пустой с заколоченными ставнями», в другом — «вокруг такого дома разросшийся бурьян» в виде тенденции к алкоголизации» (с. 583). Разрешалось на кафедре заниматься и психоанализом, хотя и упрощенным (Д.В. Панков, М.М. Ракитин, Б.Е. Егоров), и экзистенциальной психотерапией (В.Е. Смирнов), и клинической трансперсональной психотерапией (В.П. Колосов).
Владимир Евгеньевич возглавлял нашу кафедру до 1997 года, предпоследнего года своей жизни, пока не обрушился на него тяжелейший инсульт. Многие из нас, его сотрудников, по-родственному, тепло любили его и прощали ему порою тяжеловатые для нас некоторые его авторитарно-патриархальные черты и вместе с тем трудности большого ребенка. И Владимир Евгеньевич тоже по-родственному относился ко многим своим сотрудникам. Помню, как он, присев на корточки, прощался за лапу с нашей собакой доберманом Тиной после вечеринки по поводу моего сорокалетия. А через некоторое время грустно-добродушно сказал: «Я ведь даже Вашу собаку теперь знаю». Это, думается, тоже имеет отношение к «возвышающей психотерапии».
С приходом к нам нового заведующего кафедрой Виктора Викторовича Макарова многое по-хорошему изменилось: работа кафедры наполнилась теперь и психологически-ориентированной психотерапией. Прежде всего российски преломленным экзистенциальным трансактным анализом («восточная версия»). Но осталась, развивается и клиническая психиатрическая возвышающая психотерапия. «Клиническая психотерапия, — отмечает Макаров в своей книге «Психотерапия нового века» (М.: Академический Проект, 2001), — является нашим национальным достоянием. На ее основе сегодня строятся другие российские школы психотерапии». Разные психотерапевтические подходы (клинические и психологические), переплетаясь, интегрируясь, складываются в нашей стране в «мультимодальную интегративную российскую психотерапию» (с. 60, 75). Мотив возвышающей целебным творчеством психотерапии ясно сквозит и в сегодняшней нашей психотерапии на кафедре в целом. Виктор Викторович в сегодняшних лекциях определяет психотерапию как «служение светскому гуманизму», видит цель психотерапии, в сущности, в полной благотворной самореализации психотерапевта и того, кому он помогает. Все это так близко к «возвышающей психотерапии». Отмечал уже в своих работах, что термин «эмоционально-стрессовая психотерапия» понимается многими (особенно в наше время) не в прежнем своем смысле «возвышающей психотерапии», а в смысле терапии «ударами» («стрессами»). «Возвышающая психотерапия» сегодня — это, по существу, клиническая психиатрическая область Терапии духовной культурой (Бурно М.Е., 2000б, 2006б). Владимир Евгеньевич гордился тем, что был учеником крупных московских психиатров-клиницистов — Василия Алексеевича Гиляровского и Евгения Алексеевича Попова. Он и сам был психиатрическим клиницистом в психотерапии. Так светло вспоминаются сейчас наши содержательные, порою горячие клинико-психотерапевтические разборы...
Мария Александровна недавно в журнале напечатала три работы в соавторстве с Владимиром Евгеньевичем, как бывало это и прежде, когда Владимир Евгеньевич был жив: «Эмоционально-стрессовая терапия в свете теории функциональных систем», «Мысленная модель психофизиологической архитектоники эмоционально-стрессового внушения» и «Итоги и предвидимая перспектива» (Вопросы ментальной медицины и экологии. 2000. № 2. Т. VI. С. 72-82). Работы основательные и интересные в своей трудной теоретической сложности (во всяком случае, для меня). Но это тема уже другого, теоретического, исследования.