О Константине Сотонине и его мыслях[155]
Навсегда благодарен своему коллеге и товарищу, психотерапевту Дмитрию Александровичу Мельникову за то, что принес несколько лет назад почитать редкую брошюру К. Сотонина с удивительным, но и близким мне названием: «Идея философской клиники» (К. Сотонин, 1922)[156]. В ней, как и в других работах этого автора, оказалось много созвучного моим собственным психотерапевтическим размышлениям (Бурно М.Е., 1989). Настоящим кратким очерком хотел бы отметить (хотя и с опозданием) столетие со дня рождения Константина Ивановича Сотонина (1893-?) и, может быть, побудить молодого исследователя, который тоже заинтересуется Сотониным, погрузиться в библиотечные, архивные поиски, попытаться разыскать людей, знающих хоть что-нибудь об этом интересном ученом, чтобы составить его биографию. Нашел в Российской государственной библиотеке самобытные сотонинские брошюры и статьи, напечатанные в Казани с 1913 года и до зловещего приговора в 1929 году[157]. Приговор этот — статья бывшего[158] директора Казанского института научной организации труда инженера И.М. Бурдянского «Чуждая, вредная философия К. Сотонина». Статья появилась сперва в этом же году в «Красной Татарии», а потом уже в «Вестнике» Института (Бурдянский, 1929), где Сотонин работал тогда заведующим Психотехнической лабораторией. В статье сказано, что этот «субъективный идеалист», не менее опасный, нежели «кулак в деревне» или «вредитель в промышленности», «ориентируется не на вехи пролетариата, расчищающего смрадные остатки старого мира», а «на болотные огни отживающего, классово-враждебного социалистическому строительству мещанского индивидуализма». Бурдянский утаил в своей статье в «Вестнике» полную должность, звание подчиненного, принесшего ему столько сердитых волнений. Можно только догадываться об этом по его тревожным сло-вам о том, что «научные работники в роде Сотонина» дезорганизуют нашу молодежь, разоружают ее «в воле к борьбе», разлагают ее «упадническими настроениями» (с. 5), что борьбу кулака, бюрократа, вредителя в промышленности и торговле «поддерживает своими методами и реакционный профессор в вузе» (с. 1). Всем работникам ИНОТа поручено «принять активное участие в устном и печатном разоблачении вредных философских установок К. Сотонина». Указано, что Сотонин уже исключен из Института, а вместе с ним — его последователь, младший лаборант В. Авилов (с. 5).
Что сталось с ними в это страшное уже время? Сотонину было тогда всего 36 лет. Не удалось найти имя его ни в энциклопедиях, ни в словарях. Впрочем, ничего не удалось найти и о трусливо-яром (как чувствуется из его статьи) марксисте-ленинце И.М. Бурдянском. Но отдаю себе отчет в том, что, конечно же, еще нужно искать и искать.
Существо «философии» Сотонина, как он и сам считает (Сотонин, 1924), достаточно цельно выражено в его трех, продолжающихся друг в друге брошюрах — «Темпераменты» (Сотонин, 1921), «Идея философской клиники» (Сотонин, 1922) и «НОТ как философия трудящихся масс» (Сотонин, 1924).
В «Темпераментах», по-моему, весьма ценно сотонинское представление о том, что «воспринимающий художественное произведение почти всегда подходит к нему с точки зрения своего темперамента и чувство симпатии есть главное, что лежит в основе как эстетического восприятия, так и эстетической оценки». И «произведения, в которые вложены переживания, наиболее родственные нашим, будут для нас вместе с тем и наиболее приятными». Поэтому «на основании эстетических вкусов данного лица легко определить его темперамент». Сотонин не вспоминает здесь работы Эмиля Геннеке-на (Геннекен, 1892). Возможно, что он и не читал Геннекена, а пришел к этим мыслям собственной дорогой. Далее с большой наблюдательностью отмечается (этого я не встречал у Геннекена), что по причине родственного, симпатического переживания «наибольшей популярностью и общепризнанностью в большинстве случаев пользуются не первоклассные художественные произведения, принадлежащие новаторам в искусстве, а такие произведения, которые часто не заслуживают даже мимолетного внимания специалиста: в них больше родственного толпе, большинству; новатор в творчестве стоит в своих переживаниях больше особняком и, к тому же, выражается менее общепринятым художественным языком». Пишет здесь Сотонин и о том, что «порой все мы влечемся к своей противоположности, как бы желая отдохнуть от себя; поэтому и в искусстве нам нравятся вещи не только родственного, но и противоположного темперамента». Не могу согласиться лишь с тем, что «наиболее низко мы склонны оценивать произведения темперамента, промежуточного между нашим и противоположным: они не обладают большой способностью вызывать симпатические переживания и остаются малопонятными нам» (с. 54-55). По-моему, как раз именно здесь, в этой промежуточности лежит горячая область граней созвучия: созвучному тебе, но все же глубинно иному, порой поистине поклоняешься, как не способен поклоняться полностью глубинно созвучному, т. е. как бы самому себе. Близко мне и суждение Сотонина о том, что именно меланхолики (дефензивные, как нередко говорим сейчас) «развивают почти исключительно духовную культуру». Происходит это от «неудовлетворенности настоящим или вообще земным». Поэтому «религия и идеалистические системы философии — первые культурные приобретения меланхоликов» (с. 90).
В «Идее философской клиники» автор размышляет о лечении и профилактике философией. Попытки психотерапевтически применять, направлять философские концепции, конечно, были и в старину (напр., «Утешение философией» поздне-римского философа Боэция (кстати, написано в тюрьме), «Руководство сомневающихся» средневекового философа-врача Маймонида). Сотонин понимает истинно научную философию XX века как «учение о недовольствах». Недовольство понижает «общую продуктивность труда» так сильно, как ни один другой фактор. «Философская профилактика», «философская терапия» вносят радость в тяжелый труд человека, облегчают его жизнь, поднимают продуктивность труда. Все неудачи прежней философии, как считает Сотонин, объясняются тем, что она по конструкции своей не стала подобной медицине — не изучала причины и формы недовольств для их лечения и предупреждения. Недовольство болезненно. Для его устранения нужен особый врач — не психиатр, не невропатолог, а «врач-философ», получивший соответствующую подготовку[159]. Лекарства, внушение, гипноз — все это входит в «философскую терапию», но главное — «философская помощь»: психотерапевтически-педагогически перестроить в «философской клинике» миросозерцание недовольного так, чтобы он радовался жизни. Так, «одного недовольного мы делаем эпикурейцем, другого стоиком, третьего скептиком, четвертого идеалистом-аскетом, пятого крайним материалистом; для врача-философа нет философской системы, которая была бы истиннее или ложнее всякой другой системы; вопрос не в истинности, а в пригодности данной системы для данного индивидуума» (с. 36). Таким образом, для Сотонина дело тут — в темпераменте, в типе человека, хотя автор не отступает от краткой гиппократовской классификации типов (сангвиник, меланхолик, холерик, флегматик), не опирается на весьма разработанное уже к тому времени учение о характерах (напр., на известные тогда работы С.А. Суханова, А.Ф. Лазурского, П.Б. Ганнушкина). Здесь, видимо, возможно было бы применить, подобрать для определенных типов людей определенные «философии», пользуясь «Таблицами по истории философии», составленными еще юным Сотониным (Сотонин, 1914). Психотерапевтический клиницизм-плюрализм Сотонина, кстати, ясно противостоит убеждению по-своему тоже несчастного педогога-психотерапевта А.Б. Залкинда: «Быть настоящим коммунистом — значит быть психотерапевтом. Быть психотерапевтом в СССР — значит быть коммунистом» (с. 157-158) (Залкинд, 1927)[160].
«Философская клиника», однако, думается, менее всего способна помочь «трудящимся массам» в тогдашнем их понимании, т. е. рабочим и крестьянам, в основном, не тяготеющим к философии, напряженным повседневным, часто отупляющим трудом. Думается, именно поэтому Сотонин в брошюре «НОТ как философия трудящихся масс» отмечает, что поскольку труд создает «вещи и условия, дающие радость» (а радость — главное в человеческой жизни), необходимо с помощью научной организации труда стремиться к «максимуму продуктивности на минимуме затраты энергии и времени». Тогда у каждого человека будет больше «вещей и условий, дающих радость», и больше времени для этой своей радости (в том числе и философской). Поэтому «НОТ станет единственной философией трудящихся масс». И Сотонин, ради того, чтобы научно организовать труд трудящихся, очень много работает экспериментально, публикуя в «Вестнике» Института в 1928-1929 гг. статью за статьей: о своей методике исследования внимания, о своей системе нотной записи рабочих движений, о методике исследования остроты слуха и количества шума в помещении, об эргологическом анализе и т. д. Проф. И.Н. Шпильрейн, председатель Президиума Всероссийского психотехнического общества, председатель «Комиссии по обследованию влияния упаднической, антимарксистской философии К.И. Сотонина на направление работ Психотехнической лаборатории Казанского ИНОТа», отметил в своей справке (от 10.03.1930), что «почти все работы являются чисто экспериментальными», что «некоторые из них разрабатывают политически актуальные темы», «некоторые работы содержат методические указания и дают некоторые новые методы» («Вестник» Института. 1930. № 1, с. 45). Таким образом, начальство Института как бы и не виновато, что недосмотрело за Сотониным, во всяком случае, в институтской лаборатории, в своем «Вестнике». Брошюра же «НОТ как философия трудящихся масс», которой посвящена шумно-разгромная статья Бурдянского, есть, как подчеркнуто в этой статье, собственное издание автора.
Сегодняшнее болезненное состояние нашей страны среди здоровых цивилизованных стран, живущих как бы в ином измерении, на иной, кажется, недосягаемой для нас, красочной ступени развития, разве не убеждает в том, что в основе жизни людей на Земле, стремящихся к разнообразнейшей радости (а не только к революционным, агрессивным переживаниям), в основе народного благополучия, действительно, лежит Научная организация труда (но не классовая, не социалистическая), содержащая в себе вместе с экономическими механизмами-закономерностями и психологические, психотерапевтические в широком понимании, научное представление о том, что все мы разные своими характерами (темпераментами) и для каждого — свое. Константин Сотонин 70 лет назад понимал это, служил этому, старался делать, что мог, чтобы отечественная психология, словами Ф.Е. Василюка, стала «Деятельной и жизненной психологией» (Василюк, 1992).
Литература[161]
1. Бурдянский И.М. Чуждая, вредная философия К. Сотонина // Вестник Казанского института научной организации труда. 1929. № 12. С. 1-5.