«Душа России» и профилактика душевного здоровья[92]
Национально-психологическая особенность народа — это не то, что в отчетливости своей присуще всем людям, составляющим данный народ, и даже подавляющему большинству этих людей. Это — природная особенность души, которая в выразительном, типичном виде присутствует у многих в этом народе, оставляя хотя бы свою тень у большинства людей, составляющих этот народ, и достаточно ярко, проникновенно обнаруживает себя в истории и культуре народа. Это, например, подмеченные еще Гоголем чувственно-полнокровная, естественная радость жизни древних греков, напряженность-авторитарность древних римлян, символическая углубленность в себя древних египтян[93]. В таком духе можно говорить и о довольно стойких особенностях разных народов последних веков жизни Человечества.
«Душа России», как полагает Николай Бердяев, это — святая, покорная, застенчивая, сомневающаяся, религиозно-материалистическая женственная боязнь власти, нерешительность, неуверенность в своих силах, мечта об абсолютной свободе, мечта об абсолютной любви, готовность в реальности довольствоваться небольшим, «мириться с грязью и низостью». «Поэтому святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную» (Бердяев Н.А., 1998). Соглашаясь, в основном, со всем этим у Бердяева и многих других исследователей «загадочной русской души», отмечу, что такая национально-психологическая особенность, противоположная агрессивности, есть дефензивность: природное непрактичное, инертное, тревожное переживание своей неполноценности с устремленностью к добру, общественной пользе. Таких людей, страдающих от своего характера по-больному или по-здоровому, в явном или скрытом виде, прикрывшись защитной накидкой сверхмужественности или не прикрывшись, в самом деле, много в России, даже не только среди русских, но и вообще среди россиян. Убежден в этом, как пожилой уже психотерапевт. Эти люди живут и в произведениях наших самых художественно-глубоких, самых национальных писателей XX века (например, в прозе Платонова, Пастернака, Гроссмана, Воробьева, Распутина, Астафьева, Айтматова), и несомненна характерологически-дефензивная, родственная связь этих писателей с тоже дефензивными Достоевским, Толстым, Чеховым. Мотив дефензивности отчетливо звучал и звучит в душах российских интеллигентов.
Не удивительно, что этот российский, дефензивный характер (другие его обозначения — «астенический», «психастенический», «психастеноподобный», «тормозимый», «застенчиво-раздражительный», «тревожно-сомневающийся» и т. д.; не будем здесь входить в детальную дифференциальную диагностику) особенно подробно, психологически-тонко был описан в начале XX века и именно в России психиатрами С.А. Сухановым (1905) и П.Б. Ганнушкиным (1907). Однако Н.А. Добролюбов, получивший высшее педагогическое образование, еще в 1858 г. публикует в «Журнале для Воспитания», по-видимому, во многом автобиографическую, малоизвестную статью «Ученики с медленным пониманием (Из заметок учителя)». Публикует без подписи автора, как это делал не раз тоже застенчивый В.Г. Белинский. Долгие годы уже восхищенно удивляюсь этой классической психологически-педагогической работе, написанной 22-летним литератором о часто высоких творческих способностях легко путающихся, «непонятливых» дефензивных школьников, которых многие учителя считают «глупыми», «бестолковыми», «бездарными». Уже в то время Добролюбов призывает учителя обратить особое внимание на этих часто одаренных ребят: помогать такому школьнику «медленнейшим и простейшим ходом учения» и выяснить, в каком направлении его «нужно особенно упражнять», «одобрять», и «что можно оставлять без внимания», ибо эти ученики, в отличие от посредственностей, «как бы ищут себе убежища в одной определенной области духовной жизни и в ней-то обнаруживают столько же производительности, как и оригинальности». Посредственным же не нужно «особых дидактических приемов»: они благополучно сдадут экзамены и смогут «говорить даже о предметах, которых они совершенно не понимают» (Добролюбов Н.А., 1935). Через четверть века (1884) знаменитый российский врач, педагог Петр Францевич Лесгафт назовет этих стесняющихся школьников «угнетенный тип» и подчеркнет их душевную мягкость и способность глубоко сочувствовать «страждущим и оскорбленным»: «готов просиживать около них целые дни и ночи, не жалея себя и забывая о собственных своих нуждах и лишениях» (Лесгафт П.Ф., 1884).
Известно, что дефензивность — благодатная почва для произрастания тягостных психогенных расстройств. Когда, хотя бы немного, усиливается в России агрессивность (звериный дух), особенно страдает, обостряется в глубине своей дефензивность и особенно нуждается в душевной помощи. Это происходит и сегодня.
Уже более 30-ти лет стараемся помочь дефензивным людям специальным сложным отечественным психотерапевтическим методом — «Терапия творческим самовыражением (с осознанностью своей общественной пользы, с возникновением на этой основе стойкого светлого мироощущения)» (Бурно М.Е., 1989, 1999, 2000, 2006). Существо метода — в изучении вместе с дефензивными людьми их дефензивной природы, их душевных, духовных ценностей, силы их слабости, в изучении характеров вообще с поиском себя среди людей, своего жизненного пути, творческого вдохновения, в котором всегда живут Смысл и Любовь. Творчески раскрыть, реализовать заложенное в тебе природой — значит, как известно, вызвать подъем жизненных сил организма, целебно, профилактически укрепить тело и дух по отношению к разнообразным, внешним и внутренним (врожденным) вредоносным воздействиям. Живущий в творческом вдохновении нередко счастлив и своим долголетием.
Метод, созданный поначалу для лечения разнообразных дефензивных тревожных и депрессивных расстройств, давно уже благодаря психологам и педагогам работает и вне медицины — в школах, интернатах, детских садах, домах творчества. Метод и здесь продолжает называться по-прежнему, поскольку точный перевод слова психотерапия — не только лечение души душой, а шире — «чуткая забота» о душе (Макаров В.В., 2001; Притц А., Тойфельхарт X., 1999). В последние годы, однако, предлагаю для помощи душевно здоровым дефензивным людям термин «характерологическая креатология» (Бурно М.Е., 2007).
Терапия творческим самовыражением (ТТС) — в сущности, психотерапевтическая система, исходящая из естественнонаучного отношения к душе человека, помогающая больному или здоровому, по возможности, жить сообразно своей природе. Это значит: продумать-прочувствовать, кто ты со своими душевными и телесными особенностями по природе своей, в чем твоя слабость и в чем сила (конституционально-тесно связанные между собою в твоей природе), в чем природная особенность твоего мироощущения, образа жизни, любви, как и чему следует тебе учиться, дабы жить по-своему (то есть творчески), чтобы делать в жизни то, что получится у тебя лучше, чем другое и лучше, чем у многих других. Как воспитывать своих детей, похожих и не похожих на тебя. Наконец, как по-своему болеть, если пришла тяжелая болезнь, и как по-своему умереть, оставаясь собою до конца в любом безвыходном положении. Каждый из нас силен и одновременно ограничен этой своей природной особенностью, и все мы нужны друг другу своими особенностями, составляя развивающееся, хоть и стареющее уже, Человечество. А поистине «идеальных», «гармоничных» людей нет, это старая иллюзия.
Метод (ТТС) включен в российскую Унифицированную программу последипломного обучения врачей и психологов психотерапии и медицинской психологии, преподается и в некоторых институтах на кафедрах психологии студентам. В Профессиональной психотерапевтической лиге (ППЛ) работает Центр Терапии творческим самовыражением с региональными отделениями в разных городах России и в зарубежье.
Метод применяют специалисты в следующих областях психогигиены, профилактики душевного здоровья (лишь некоторые работы).
1. Школьные психологи и педагоги в школах (Бурчо Л.И., 2001; Конрад-Вологина Т.Е., Бурчо Л.И., Лупол А.В., 1999; Конрад-Вологина Т.Е., Поклитар Е.А., 1997; Лупол А.В., 2000; Поклитар Е.А., Орловская Л.В., Штеренгерц А.Е., 1996)[94]. Манюкова Е.С., 2003; «Применение метода терапии творческим самовыражением в работе психолога: учебно-методическое пособие» (2006). Возвращаюсь к всегда современному Добролюбову, мудрому в своей молодости защитнику дефензивных ребят: «В наше время более чем когда-либо нужно внимательно следить за ними, потому что только весьма немногие из них успевают пробиться сквозь школьный лабиринт, состоящий из 10-13 предметов обучения, а большая часть из них еще в низших классах отделяется как негодный балласт и оставляется в стороне, как совершенно незаслуживающий забот учителя» (Добролюбов Н.А., 1935).
2. Профилактика алкоголизма и наркоманий (Рожнов В.Е., Бурно М.Е., Овчинская А.С, Островская О.А., 1991, Раю Н.А., 2000; Грушко Н.В., 2002).
3. Преподавание ТТС студентам в вузах (Поклитар Е.А., Орловская Л.В., Штеренгерц А.Е., 1996; Ян В.И., 1990).
4. Психогигиенические школы (Поклитар Е.А., 1990, 2000). В том числе клубы пожилых людей («За активное долголетие» и т. п.).
5. Семинары христианской психогигиены (Поклитар Е.А., 2000, 2001; Поклитар Е.А., Раскина М.А., 2005). ТТС может помочь человеку, предрасположенному к религиозной вере, найти свой путь к Богу.
6. Профилактика ностальгического синдрома («эмиграционного стресса») (Штеренгерц Е.А., Конрад-Вологина Т.Е., Воробейчик Я.Н., 2001; Раскина М.А., 2005). Американские и канадские работы, выполненные эмигрантами из Одессы, лишний раз убеждают в том, что ТТС — несомненно отечественный, самобытный российский психотерапевтический метод, проникнутый, наполненный российской культурой, целебным творческим общением с российской природой и т. д. Настолько отечественный, родной, что увозится с собою в другие страны и помогает там дефензивным эмигрантам выживать-приспосабливаться.
Из теоретических работ о ТТС отмечу прежде всего с благодарностью работу философа Вадима Петровича Руднева (2001).
Здесь же следует сказать, что помогая человеку стать как можно более вдохновенно-творческим самим собою сообразно своей природе, ТТС помогает почувствовать, понять людей с другими характерами, людей другой национальности, расы, вероисповедания, помогает принять их всей душой и, может быть, кого-то из них полюбить за то, что мы разные и благотворно дополняем друг друга своими общественно-полезными переживаниями, делами. Непоколебимое положение ТТС состоит в том, что прощаем людям слабости, понимая, почему это именно слабости, и не прощаем откровенной или прикрытой благообразием безнравственности.
7. Письма пациентам
Из многих действительных писем к своим пациентам составил эти обобщенные письма — таким образом и для того, чтобы помочь людям с душевными трудностями, быть может, усмотреть в этих письмах переживания, подобные своим, узнать, что здесь может серьезно помочь, обратиться к психотерапевту или же самому попробовать помочь себе, хотя бы элементарно, в том духе, как тут рассказано.
Первые девять писем (вплоть до «Жить в тени для Вас невыносимо») были опубликованы тиражом в 950 экз. под названием «Письма психотерапевта к пациентам» в 1978 г. в Риге (общество «Знание» Латвийской ССР), благодаря главному психиатру Латвии в ту пору Зузанне Григорьевне Сочневой. Они написаны в первые 15 лет врачебно-психотерапевтической работы. Читал эти письма и улыбался над многими словами своей молодости, быть может, излишней лиричностью и нравоучительной категоричностью, но мало поправил, так как таким я тогда и был.
Постепенно сложился у меня психотерапевтический метод — Терапия творческим самовыражением, которым удается помочь людям с тягостным переживанием своей неполноценности так, как не удавалось прежде. Этот метод — дело, смысл моей жизни, и я не мог не написать о нем в тех пяти письмах, которые в 1994 году прибавил к прежним. Еще я, в противовес тому, что пишу в прежнем, первом, письме, давно уже перестал вовсе пить вино. Это произошло прежде всего потому, что, став старше, серьезнее, спохватился наконец: ведь если среди моих пациентов есть и алкоголики и я психотерапевтически требую от них для их спасения полной трезвости навсегда — так нужно же показать им своим примером, что это возможно.
Вы уже никогда не сможете пить понемногу
Письмо Ваше получил. Рад, что пребываете в совершенной трезвости, купаетесь в море, пишете стихи и фотографируете. Но сам бы сейчас в Крыму скучал по окуням, грибам, березам.
Потому живу как обычно в калужской деревне, в избе. Ловим с сыном рыбу в речушке, впадающей в Оку. Жена жарит наших окуньков и голавлей с зелеными еще помидорами. Варим уху, пьем парное молоко. Овцы, гуси, куры. Много грибов, особенно маслят, от них потом руки, черт знает, какие черные.
Итак, читаю, пишу статьи и вот письма.
Фотографию снегиря на елке мне успели до отпуска застеклить в переплетной, она теперь висит в Москве, у нас дома, в моем кабинете, и очень хороша, спасибо!
Я все теперь размышляю, вспоминая эту Вашу работу, что фотография, конечно же, может быть настоящим искусством, как живопись, поэзия, музыка, то есть фотография тоже может быть отпечатком личности творца. Но если понятно, что, например, Левитан кистью изображал свои переживания в осенних листьях, последнем снеге, берегах реки, то как человек оставляет свое «Я» в художественной фотографии? Видимо, фотограф-художник схватывает аппаратом именно то в окружающем мире, что тонко соответствует, отвечает его собственным переживаниям, и тогда выходит, что он дает себя, свое мироощущение, через, например, этого бодрого, веселого снегиря на еловой ветке, через утренние морозные снежинки, которые блестят на зеленых иголках под солнцем. Мне ужасно теперь хочется, чтобы у сына, который фотографирует здесь лягушек, ворон, коров, тоже получалось что-то большее, нежели просто лягушки, вороны, коровы. Понимаете, чтобы не просто «хризантемы, сломанные бурей», а как у Басё:
Есть особая прелесть
В этих, бурей измятых,
Сломанных хризантемах[95].
Впрочем, сами знаете, что Вы человек одаренный и в фотографическом искусстве, и в поэзии, хотя стихи Ваши редко печатают.
Вы, конечно, со мной согласны, что художественное творчество глубоко личностно. В предмете искусства отражаются душевные, личностные особенности автора. И если личность, ее мозговую основу, нарушить, огрубить, например, ядом, то огрубеет и творчество.
Поймите меня правильно: я сам иногда с удовольствием понемногу пью вино, но для Вас даже рюмка сухого вина, даже глоток пива сделались жутким ядом. Дело в том, что Вы по-настоящему больны алкогольной болезнью (хроническим алкоголизмом) — следствие упорного пьянства в прошлом. Теперь, когда благодаря собственному желанию и моему врачеванию бросили пить, Вы уже никогда не сможете пить понемногу, «как все». Если попробуете это делать, то непременно сорветесь, болезнь углубится, личность разрушится, разрушится вместе с ней творческая способность. В снимках сохранится, быть может, как это бывает, профессионализм, но не одухотворенность; стихи сделаются сухими, неинтересными, без изюминки, если вообще не забросите творчество. В конце концов не сможете работать и фотокорреспондентом.
Не сердитесь на меня за эту мораль. Поверьте врачебному опыту: я наблюдал подобное много раз. Выход один: не пить спиртного вовсе, ни капли, никогда. Тогда будет практическое здоровье и радость творчества. Болезнь не зашла еще непоправимо глубоко. Не забывайте, наконец, что у Вас есть маленький сын, который стремится подражать папе. По всему по этому прекратите спрашивать меня: «Когда же пройдет тошнота и можно будет попробовать немного слабого вина?» — Несмотря на Ваш талант, я не смогу Вас уважать, если не согласитесь оставить спиртное совсем.
Сейчас на юге есть случай себя испытать. Не огорчайтесь, что Вас тошнит, когда смотрите на вино. Совсем не плохо, что Вас в ресторане вырвало, когда рядом пили водку. Это действуют гипнотические сеансы. В рестораны, однако, лучше не ходить, и вообще подальше от банкетов. Если же случается такая необходимость, «пьянейте» в застолье от воды или сока, веселитесь как ни в чем не бывало.
После отпуска нам необходимо постоянно встречаться. А пока с сыном собирайте коллекцию жуков, ходите в музеи, в горы. Ваша жена столько лет почти не видела Вас трезвым. Надеюсь, Вы благодарны ей, что привела Вас за руку ко мне?
Поскольку практически невозможно пока вылечиться от алкоголизма так, чтобы пить умеренно, самое сложное для Вас сейчас — обрести готовность и научиться жить трезвым среди выпивающих, не какой-нибудь месяц, пока свежа еще в памяти трагедия дрожащего, тягостного похмелья, а, подчеркиваю, всю жизнь.
Если возникнет вдруг старое болезненное влечение к спиртному, мы его всегда погасим, только, не откладывая, нужно сразу приехать ко мне. Вам останется лишь отказывать соблазнителям. Советую благородно обманывать их, чтобы не было лишних вопросов, советов и разговоров. То есть, если не помогает объяснение «совсем не пью», говорите, что у Вас хроническое воспаление поджелудочной железы (панкреатит), при этом тоже нельзя ни капли спиртного.
В Москве Вас познакомлю с двумя художниками, они в таком же положении, и, быть может, подружитесь, как говорится, семьями, чтобы вместе встретить, например, Новый год без вина, но душевно и весело.
Меня смутило одно Ваше замечание в письме. Это о том, что похмелье обостряет «творческий дух», что Саврасов писал своих «грачей», стуча зубами о стакан с водкой, а Есенин, Верден не написали бы многих прекрасных стихов, не сделавшись алкоголиками.
Я, конечно, согласен, что и больной алкоголизмом художник, пока не наступило глубокое разрушение организма, способен создавать прекрасное. А вот чем Вы докажете, что Саврасов, Есенин, Верлен, Глазунов не создали бы в своей жизни еще больше вечных шедевров искусства, если бы не опустились в алкоголизм?
Н.А. Римский-Корсаков пишет о Глазунове в периоды его болезненного пьянства: «Вино не веселило его, он не кутил, а пил один у себя дома, находясь в состоянии невменяемости иногда до двух недель подряд. Он ничего не сочинял»[96].
Или вот что говорит о поздних саврасовских работах не врач, искусствовед: «Среди них много не заслуживающих права называться произведениями искусства. Это — откровенно рыночные холсты, написанные в не вполне здравом рассудке, часто, может быть, чтобы расплатиться в трактире»[97]. «Болезнь окончательно сломила Саврасова, силы иссякли, творческий дух угасал. Художник, открывший для своего народа высокую красоту его родной природы, уходил из жизни»[98].
Ощущая выработанную тошнотную реакцию на спиртное, ослабляющую желание выпить, Вы уже яснее, надеюсь, понимаете, что с Вами произошло, что должно теперь обрести иное отношение ко всему, связанному со спиртным.
Да, оказались предрасположенным к алкоголизму. Еще юношей заметили, что вино хорошо «смягчает» переживания по поводу несбывшихся надежд, и малейшую разочарованность, грусть стали заглушать вином, а радость вином усиливали. Организм, испытывая частое воздействие вина, включил алкоголь в обмен веществ, и Вы почувствовали алкогольный голод, подобный пищевому голоду или жажде. Вы стали тогда «поправляться» спиртным, ощущая себя без него больным. Дрожали руки, мучили кошмарные сновидения, подозрительность, раздражительность, постоянное желание выпить, чтобы все это уменьшилось. И раз уж механизм больного похмелья возник, то не исчезнет теперь и через двадцать лет трезвости. То есть даже если через 20-30 лет прикоснетесь к спиртному, проснется мучительное похмелье, вернутся запои.
Главная трудность лечения этой болезни в том и состоит, что многие больные через неделю-месяц трезвости начинают слепо верить в то, что теперь смогут пить «как все», чтоб не быть больше «белыми воронами». Но если подобное подумается, перечитайте это письмо, вспомните, как пропили шубку своего малыша, как отнимали у жены деньги и дома тогда был только хлеб с луковицами. Теперь, когда практически здоровы, Вы просто не имеете права зачеркнуть достигнутое самим собой, женой Вашей, мною.
Век наш, конечно, сложен высоким душевным напряжением, но талантливому человеку должно быть легче смягчать это напряжение творчеством, а не вином. Кроме того, быть может, хорошо бы завести хорошего умного пса, посадить дома в горшках цветы, ведь Вы любите «общение с природой». Об этом подробнее, когда встретимся. Сын зовет копать червей.