Гражданские и военные чиновники, причастные к сделке, уходили
из жизни один за другим… – Прим. автора.
Вернувшись домой, Герман Угрюмов застрелился.
В предсмертной записке – три слова: «Мне очень стыдно».
…Поверить, что Президент Ельцин, находясь в здравом
уме и твердой памяти, может вот так, запросто, одним росчерком пера,
как говорится, то есть не выходя из-за стола
переговоров в Беловежской пуще, подарить «иностранным
государствам» почти половину военных округов и Черноморский
флот с его базами в Измаиле, Одессе, Донузлаве,
Феодосии, Симферополе, Поти, Очакове, Херсоне, Балаклаве
и, конечно же, Севастополь, почти тысячу кораблей и
две тысячи самолетов, в том числе «Белый лебедь», двадцать
новейших бомбардировщиков, лучших в мире, гениальное
детище Андрея Туполева?… Нет, Касатонов отказывался в это верить.
Президент предлагает позвонить Ельцину. Ну что ж, это
мысль. Разве можно делать такие звонки в обход министра
обороны? Что скажет Шапошников? Генштаб?
Кравчук протягивает ему, Касатонову, телефон.
Это вызов.
Принять?
Касатонов смотрел на Кравчука, потом на Фокина… и не
знал, что сказать. В детстве, в Ирбите, он как-то раз склеил
воздушного змея. Привязал его на веревочку, но подлетели
пацаны, целая стая, выхватили змея и, радостно гогоча, запустили
его под облака. Игорь плакал, а ребята торжествовали
вали: «Обдурили дурака на четыре кулака!».
Касатонов встал.
– Погодите, товарищи! Устные директивы принимаются
только в бою. Устную директиву можно неправильно
истолковать.
Во-вторых, сразу после Беловежской пущи
Президент России Ельцин… Борис Николаевич… заявил:
все военно-морские базы на Балтике Россия возьмет сейчас
в аренду. То есть Балтийский флот и вся его гигантская
инфраструктура остаются за Россией.
Президенту был задан вопрос: а Украина? Черноморский флот?
Севастополь? «А Украина и Леонид Макарович, – сказал Президент
России, – это близкие нам люди. С ними не будет
никаких проблем».
Так проинформировал меня адмирал Пенкин, начальник политуправления.
По соглашению товарищей Ельцина, Кравчука и Шушкевича у нас единая армия во главе с товарищем Шапошниковым.
У России пока нет пока своей армии.
Командующий есть – генерал-полковник Грачёв, но правовая база российской армии не определена.
Хотя Россия, товарищи, – Касатонов встал, – правопреемник СССР, и переприсягание, о котором дружно сказали сейчас Леонид Макарович и Витольд Павлович, невозможно.
Не было такого в истории человечества…
– Значит, будет! – весело сказал Кравчук, поднимаясь из-
за стола.
– Мы все правопреемники, адмирал! – быстро, скороговоркой
вторил Фокин. – Россия, Украина, Беларусь.
– Ну да, – согласился Скоков, – конечно. Армия как яблоко.
И его все хотят надкусить.
Кравчук гордо стоял в центре совещательного зала, опираясь
руками на стол.
– Решение принято, господа. Совещание закончено.
– Как закончено? – не понял Касатонов. – Уже всё?
– А что еще? – удивился Морозов.
Рядом с Морозовым, по левую руку, сидел генерал Чечеватов
– командующий Киевским военным округом. Он не-
большого ума, и это знали все.
Обычно Чечеватов молчал,
но сейчас спросил:
– А в оперативном плане?
– Что в оперативном? – не понял Морозов.
– Будут указания?
– Будут. Принять присягу всем соединениям в течение
сорока восьми часов.
– А если кто-то не подчинится? – уточнил Чечеватов.
– Придется покинуть территорию Украины. В двадцать
четыре часа.
А как же квартиры? – не понял Скоков. – Дачи?
– Они отойдут в пользу государства, – на ходу объяснил
Фокин, провожая Кравчука.
Все вскочили, отодвинув кресла, но Кравчук, вдруг развернулся
и подошел к Касатонову:
– Хочу напамятати, адмирал! Летом семьдесят два про-
цента твоих моряков проголосувавши в Крыму за незалеж-
ность Украины – так?
– Так, – вздохнул Касатонов.
– А помнишь пидсумки4 голосування, адмирал? Хорошая
была цифирь.
– Очень хорошая, Леонид Макарыч. Сорок восемь про-
центов – за вас…
– О! – выставил палец Кравчук. – О!
Он победно смотрел на окружающих, ожидая поддержки.
– Пятьдесят тысяч твоих моряков, все – за меня. Вэрно?
Плюсани цивильних... Так?
– С гражданскими больше, – согласился Игорь Владимирович.
– Значит, нихто не виднимэ у черноморского народу пра-
во служити там, де вин хоче… Ясно?
Касатонов сник.
Не было такого, чтобы он чувствовал себя героем.
Верный человек, вот и все. Именно так – верный: Родине, присяге, флоту. Вот его отец – тот герой!
И Горшков герой; отец Касатонова, Владимир Афанасьевич,
был его вернейшим помощником, самой надежной опорой.
Нет на флоте адмирала, который был бы сильнее Горшкова,
даже в мелочах: у Горшкова весь флот в кулаке.
Владимир Афанасьевич Касатонов – вторым номером, всегда и во
всем.
А он, Игорь, чуть мешковат, добродушен; он все-таки
больше хозяйственник, чем флотоводец. Главное – с душой
человек.
Идеальный руководитель для мирного времени –
мягкий, принципиальный, спокойный… А тут вдруг такие
события.
Скоков и Чечеватов смутились. Скоков – орёл, а сейчас
вон как стушевался, лица ведь нет. Понимает, наверное:
квартиры в Одессе, да хоть бы служебные – это серьезно.
Из-за этих квартир все его генералы (может быть, не все,
конечно, но большинство) присягнут Кравчуку. А Каса-
тонов – наоборот: в нем поднялась сейчас какая-то такая
сила, которую он прежде не замечал за собой.
Ярость, наверное?...
Да, точно – ярость! За державу обидно. А еще за
отца. За Горшкова. За всех. И за Нахимова с Ушаковым!..
– О завтрашнем дне, адмирал, – Кравчук вдруг твердо
перешел на русский, – нам пока думать некогда, потому как
сегодняшнего дня сейчас – по гланды.
Ему очень хотелось обнять Касатонова.
– Ты… ты… – Кравчук мучительно подбирал подходящее
слово. Вокруг стояли все его соратники, напротив – Морозов,
их нельзя обижать. Генералы – самые обидчивые люди на
свете, дети очень обидчивы и генералы такие же, особенно с
тремя звездами. Но Касатонов ему всегда нравился. Он из тех
людей, о ком нельзя, язык не позволит, сказать дурное сло-
во. Кравчук видел: Касатонов чуть не плачет. Может и в морду
сейчас залепить…
Это так понятно! Интересно, их можно поставить рядом – Касатонова и Тенюха? Кравчук вспомнил сейчас «Свадьбу в Малиновке», там… там тоже был «Тенюх». В грязной тельняшке и с цветочком в кокарде…
Кравчуку очень хотелось что-то сказать Касатонову,
приободрить его, но Кравчук не знал, что ему сказать и как
его приободрить:
– Ты… ты…
Помог Скоков.
– Разрешите анекдот, товарищ Президент?
– Шо?.. – вздрогнул Кравчук.
– Анекдот.
– Анекдот?
– Приличный? – насторожился Фокин.
– Так точно. Бог позвал мужика. Выбирай, куда хочешь?
В рай или в ад? Мужик скребет в затылке: «давай, – говорит
– в ад!».
Кравчук насторожился:
– И шо?
Со времен ЦК КП Украины он боялся анекдотов.
– Спустили мужика в ад, а там, в аду, шалман: пьянки–гу-
лянки, горилка, гармонь… Мужик – к Богу: «Хочу остаться
в аду!». Он снова спускается в ад, а там – черт знает что!
Колеса огненные, земля ходуном ходит… Все, как Дант
описал.
– Шо описал? – не понял Кравчук.
– Муки! Муки, Леонид Макарович.
– Мужик – обратно к Богу, – продолжил Скоков. –
А где ж, – говорит, – девки и гармонь? «Э, милый, – отвечает
Бог, – никогда не путай туризм и эмиграцию…».
Кравчук не понял, где здесь юмор.
– Всё? До побачення, коллеги! И… – усмехнулся Кравчук,
– спасибо, шо посмишили…
Он развернулся и прошел мимо стоявших вокруг генералов.
– Но Черноморский флот – это же сорок восемь национальностей!
– крикнул вдогонку Касатонов. – Москвичи,
ленинградцы, дальневосточники… – перечислял он, – есть
табасаранцы и караимы… В Киеве, Леонид Макарович, кто-
нибудь знает о караимах?
Кравчук остановился.
– Караимы?
– Сейчас все разбегутся…
– Да пущай бегут! – ухмыльнулся он. – Мы новых наберем.
– Откуда? – изумился Касатонов. – Все училища в России!
Из деревень брать? Станиц?
– И из деревень возьмем, – невозмутимо отрезал Кравчук.
– Да я и сам с хутору, шоб ты знал…
Кравчук так хлопнул дверью, что портрет Горбачева
дёрнулся.
«А мог бы и упасть…» – подумал Касатонов, но его отвлек Чечеватов.
Едем в штаб, – прошептал он. – В Москву позвоним.
Скоков, – оглянулся он, – ты с нами?
– А вот заговор – это плохо, – усмехнулся Морозов, направляясь
к дверям. – Раздавим, ребята!..
– Я пообедать хочу, – замялся Скоков. – Осмыслить…
«Ну осмысляй, осмысляй…» – хотел сказать Касатонов,
но Чечеватов потащил его к выходу.
87
Штаб Киевского военного округа, которым командовал
генерал-полковник Виктор Степанович Чечеватов, находился
в пяти минутах езды. Касатонов был как в лихорадке:
потерять Черноморский флот! Ладно бы в бою, в море…
так не в бою же, не в бою, а в Беловежской пуще, в двух ша-
гах от Брестской крепости…
Если бы Брестская крепость знала, что пройдет всего
ничего, полвека, и та страна – великая страна, за которую
здесь, в этих стенах, шли сокрушающие бои, – если бы
Брестская крепость знала, что наступит день, приедут трое
и за сутки (быстрее, чем сутки) раскидают Красную, теперь
Советскую, армию по разным странам…
Это – тебе, это – тебе, это – тебе, не жалко…
Так вот: если бы люди знали, что здесь, в Бресте, они, великие воины, умирают за страну, которая через полвека, всего через полвека, развалится исключительно потому, что эти трое (лидеры!) не сумели
договориться со своим Президентом, как бы они воевали?
Так же, как тогда? До последнего патрона? До последней
капли крови?..
Касатонов бросился к телефонам. Первый звонок – командиру,
маршалу Шапошникову.
– Товарищ министр! Докладывает командующий Черноморским
флотом Касатонов. Нахожусь в Киеве. Президент Кравчук
Кравчук провел совещание. Никто из нас, командующих,
не понимает, что сейчас происходит.
Вверенный мне Черноморский флот на грани восстания.
Шапошников вздрогнул.
– Не надо... восстания, – попросил он.
– А что сказать морякам? – рассвирепел Касатонов. – Что
у моряков теперь другая Родина? Украина? А Генштаб рас-
положен на берегу Днепра?!
Он никогда не повышал голос – не умел. Сегодня Касатонов
нов кричал в первый раз. На кого? На своего начальника!
Министра обороны Советского Союза!
Шапошников ничего не сказал. Он будто умер.
– И почему тогда Украина, а не Грузия? – напирал
Касатонов. – Или не Турция? Они ведь тоже считают Черное
море своей оперативной зоной!
Телефон работал чудовищно, ничего не слышно, одна
трескотня.
– Алло! Товарищ министр!.. Вы меня слышите?!
– Слышу.
– И какой будет приказ?
– Что?
– Приказ какой? – повторил Касатонов.
– Приказ?
Шапошников, кажется, «включил дурака».
– Так точно.
– Приказ… такой: держись, Игорь!
И Шапошников повесил трубку.
Рядом стоял Чечеватов, его руки дрожали. Он уже по-
слал адъютанта за коньяком, но Чечеватову категорически
нельзя выпивать, не ровен час уйдет, поэтому адъютант не
спешил.
– Ну что? – тихо спросил Чечеватов.
– Сдали, Витя…
– Ясно. А Ельцин?
– Так он и сдал… Ты не понял?
– Вот, значит, как…
– Политическое решение, похоже, действительно есть…
– Говорят, Шапошников утром рапорт подал.
– Кощей думал, что он бессмертен, – усмехнулся Касатонов
нов. – Пока не встретил гопников!
– Хороши гопники…
– Где твой коньяк?
– Где коньяк, Денис?! – заорал Чечеватов.
Стены тряслись, когда он орал. Адъютант испуганно
влетел в кабинет:
– Несем!
– Откуда и куда, полковник?
– Еще минута, товарищ командующий.
– Выйди.
– Ну, Игорь, – повернулся к Касатонову Чечеватов, – де-
лать-то что?
– Делать?
– Делать. Тебе и мне.
– Россию спасать, генерал! А что еще остается?..
Командующий Военно-морскими силами СССР, адмирал
флота Чернавин к телефону не подошел. Сказался больным.
В пять вечера Касатонов вылетел в Севастополь. Каждые
полчаса он звонил по спецкоммутатору Ельцину и
слышал одно и то же: Президент вне связи, Президент вне
связи…
Приземлившись в Бельбеке, Касатонов получил рапорт
от контрразведки: в войсках Киевского, Одесского и
Прикарпатского военных округов идет подготовка к присяге.
«А Скоков? – не понял Касатонов. – Предал?»
Как так?
Оказалось, все еще хуже.
После совещания у Президента Украины генерал-полковник Виктор Васильевич Скоков вылетел из Киева в Москву. Думал пробиться к Шапошникову.
Зачем? «Чтобы как-то его встряхнуть», – объяснил он
своим адъютантам. Морозов тут же об этом узнал и отстранил
нил Скокова от командования округом. Из Киева во Львов
тут же прибыл новый командующий – генерал–лейтенант
Степанов.
При нем был только один документ – текст воинской
присяги на верность Украине.
Скоков тут же развернул самолет командующего, прилетел во Львов, но его не пустили в штаб округа – как иностранца.
Вышел часовой, кажется ефрейтор, и объявил:
– Пропустить не можем. Вы здесь больше не служите!
Генерал-полковник униженно стоял на КПП и рыдал как
ребенок. У полководца по-подлому отняли его армию. Ско-
ков приказал адъютанту достать табельное оружие.
Адъютант стоял перед ним по стойке «смирно».
– Ну? – не понял Скоков.
– Комендатура нас только что разоружила, товарищ ко-
мандующий... – доложил он. – По уставу это оружие округа.
А мы отстранены…
С Чечеватовым было еще страшнее. Выпив с Касатоно-
вым по стакану, он отправился в свой любимый «Млын», к
борщу с пампушками. Обедал он долго, а пока он обедал, в
Штабе округа собрался Военный совет.
Все Члены Военного совета – все как один! – присягнули Украине.
Предательство? В СССР (это от Сталина) «предательство
по необходимости» не рассматривалось чаще всего как
предательство. «Время такое было, – объясняет Глебов в
«Доме на набережной». – С времени пусть и спрашивают…».
Сразу, без ропота, единогласно, Украине присягнули все
воздушные армии: 5-я, 4-я, 17-я – вся стратегическая авиа-
ция округа.
Не каждый мог выдержать этот позор – переприсягание.
Тысячи генералов и офицеров тут же подали рапорта.
И отправились на Родину – туда, где их не ждали и где им никто
не обрадовался. Даже наоборот: у них же нет квартир, а у
их детей – школ, яслей и садиков. А самое главное – нет работы.
Российской армии не существует. Шапошников уйдет,
будет Грачев – ну и что? Лишние генералы, тем более офицеры
, никому не нужны. Зачем России столько солдат?
Если бы кошки умели дружить, они бы тут же выгнали
всех собак. Но кошки не умеют дружить…
…Касатонов так и не сказал Пенкину о совещании у
Кравчука. А как сказать? Как есть? –Так, мол, и так, министр
Шапошников и главком Чернавин – законченные негодяи?
Ну, хорошо: этим орденоносцам не по зубам оказался
«исторический поворот».
Слабаки – да. А все слабаки – негодяи. Потому и слабаки, что негодяи; подвержены предательству.
Чернавин, кстати, не подал рапорт об отставке. Хочет
служить Родине. Раньше Родиной был СССР. А теперь кто у
него Родина? Он же с Украины, из Николаева. Е
сли Кравчук позовет, даст квартиру и дачу, может быть, уедет? На смену Тенюху? Ведь Тенюх – это просто смешно!
– Я вот, Игорь Владимирович, не пойму, – рассуждал
Пенкин. – Черноморский флот – ясно. Мы не подчинимся –
ясно.
Что тогда у Тенюха? Днепровская флотилия? Но это
же как армия Сан-марино!
Крейсер «Москва» ходил под флагом адмирала Касатонова.
– В Сан-Марино есть армия? – удивился Игорь Владимирович.
– Так точно, 80 человек. Их при желании захватит любая
русская свадьба…
Пенкин был прав. С мая 91-го в Севастополе полуподпольно
действовал «Союз офицеров Украины».
Его возглавлял капитан третьего ранга Пляшечников.
В него вошли несколько сот моряков – уроженцы Украины.
В кают–компании крейсера «Москва» вдруг появился позолоченный
портрет Кравчука. Такой же портрет (из одной лавки, что
ли?..) появился было и на крейсере «Кутузов», но рядовые
матросы тут же содрали его со стены и бросили за борт.
Крейсер «Москва» считался «стариком». Но это был
очень мощный корабль.
На его вооружении – 104 ракеты, «Вихрь» и «Шторм». Они полностью «накрывали» Шестой американский флот, вдруг полюбивший Черное море.
По Севастополю побежали слушки: если флот переходит
Украине, «Москву» тут же пустят на металлолом.
В газете «Совершенно секретно» появился личный
дневник пресс-секретаря Грачева, полковника Виктора
Баранца:
«...Критической точкой стала черная буханка хлеба, ко-
торую со вчерашнего дня начали выдавать офицерам Ген-
штаба и Минобороны, чтобы их семьи не умерли с голоду.
В это время офицерам в войсках по 3-4 месяца не платили зарплату.
Жены варили суп из крапивы. Я озверел, когда
узнал, что тогда же десятки миллионов рублей, украденных
ных у государства, у армии, минобороновские генералы,
близкие к Грачеву, переводили в частные банки, чтобы там
деньги нагуливали проценты.
И я понял, что надо вешать китель на гвоздь…
...Я голодный и злой. Сегодня опять ушел на службу за-
долго до того, как проснется моя семья. Чтобы не смотреть
в глаза жене, детям и догине Шерри.
Моего офицерского пайка с осточертевшей говяжьей тушенкой хватает только на неделю. В холодильнике пусто.
Сквозь давно не мытые стекла своего генштабовского кабинета я гляжу на президентский кортеж, несущийся по Знаменке в сторону Кремля.
Из моего окна можно элементарно угрохать машину Горбачева.
Гранатомет или граната типа «Ф-1» – вещи
для этого отличные, но слишком шумные. И для прохожих
небезопасные – много осколков.
Останется только застрелиться сразу после того, как разлетятся на куски Президент и его длинный, сверкающе-черный членовоз.
Есть еще один способ отправить Горбачева на тот свет – устано-
вить радиоуправляемую мину на дороге в лючке канализации,
зации, над которым наш Верховный регулярно проезжает.
Мину можно купить на любой толкучке за 500 баксов. Это
примерно две мои месячные зарплаты. Но где взять деньги,
если государство не отдает армии долги?..»
Сильно, да? Разумеется, Баранца тут же уволили, и он
теперь – вот она, демократия – работает в «Комсомолке».
Касатонов хорошо знал Баранца. Не удержался, позвонил.
– Откуда у тебя такие мысли – пристрелить Верховного?
Баранец не стеснялся в выражениях:
– Игорь Владимирович! Выхожу на «Арбатской», иду в
Генштаб. Под ногами скользит какой-то шкет. Лет десять,
не больше.
– Дядя, тебе не стыдно?
Надо ж, думаю, как тебя расписюнило! Даю укорот. А зубы
бы у мальчишки щербатые, прям как у меня в детстве…
– Не стыдно? – пристает.
– А чего стыдиться-то? – говорю.
– Что ты – полковник! – вопит мальчишка…
На поле лежал лейтенант ПВО.
Не пулей убитый…
Задолбало его!
Для себя Касатонов уже решил: если Ельцин отправит
его в отставку (а это, кажется, вопрос дней), он найдет для
себя тихую гавань. Маленький домик где-нибудь у моря.
Если Крым отныне – другое государство, тогда где? В Сочи?
В Геленджике? Сочи и Геленджик – это курорты, там шумно
курорты – это не гавань для моряка!
Единственный человек, до которого Касатонов смог в
этот день дозвониться, был Руцкой.
– Руби концы и уходи в Новороссийск! – кричал он.
Бросить Севастополь? Все базы? Людей? Ремонтный завод
вод в Балаклаве, в скалах?..
Качку Касатонов тоже любил, особенно морские брызги;
как это здорово, когда брызги освежают лицо, когда ветры
ры бьют в грудь, борются с тобой, борются отчаянно, хотят
тебя опрокинуть, сбить с ног. Стихия делает человека сильнее,
жизнь на утесах и жизнь на земле – это разная жизнь, а
море – тот же утес: рискни, одолей!
Касатонов так и не научился отдыхать. Пробовал – уезжал
в санаторий, в «Барвиху»: здесь хорошие врачи и не
бывает скучно. Но хватало его разве что на неделю. Через
неделю сбегал. Говорил жене, что ему не до отдыха, что
он – как крестьянин, ведь крестьяне ничего не умеют, жить
не умеют, только работать.
В русских деревнях, кстати, никогда не было гамаков. Это у дачников гамаки, но дачники – это уже интеллигенция, а с интеллигенцией у моряков – боевых моряков! – как-то не очень (всегда!) получалось…
Эх, Кравчук, Кравчук… – Чужой ты для флота, вот что.
И флот для тебя, Леонид Макарович, тоже чужой. Чужой и
опасный. Ты сделаешь все, чтобы этот флот уничтожить. На
гвозди продать. На металл. «Да и с кем воевать-то?» – скажешь ты.
Действительно, с кем Украине воевать? От кого
обороняться? Кому она нужна? Золото, платина, нефть, газ –
ничего тут нет, одно село да уголь, но с зимами, как здесь,
много не посеешь, да и дорого, электричество дорогое…
Что делать? Поднять мятеж? Сбежать из Севастополя в
море, выстроить корабли и объявить, что Черноморский
флот был, есть и будет российским? Что Черноморский
флот подчиняется только Президенту Ельцину? Какая глупость.
Ведь Кравчук ясно сказал, что Ельцин сам отказался
от Черноморского флота. Мятеж во славу России и руководителя
России, который твердо говорит, что Черноморский
флот России больше не нужен?..
Шапошников скрылся, Чернавин скрылся, Ельцин
скрылся.
Руцкой подтверждает: сдали флот. Борис Николаевич
флот сдал. Даже не продал. Просто подарил. Новому союзнику
и другу – Кравчуку.
Мятеж? Против кого?! Выходит, против России? И ее
руководителя – Бориса Ельцина?
Всего четыре месяца Касатонов командует Черноморским
флотом. Прежний командующий, адмирал Хронопуло,
поддержал ГКЧП, поэтому Шапошников сразу отправил его
в отставку.
Сейчас Михаил Николаевич Хронопуло руководит пред-
представительством Крыма в Москве. Разве плохо? Все как-то
устроились.
Это слово, «мятеж», для советского моряка, тем более
для адмирала (адмиралы уже в детстве принимают присягу),
воспитанного в духе верности Родине, так вот: мятеж
для советского моряка – это то же самое, что измена Родине.
Если Родина теряет сейчас Черноморский флот, мятеж
его личного состава, всех его кораблей и мятеж всех тех,
кто остался на суше, на берегу – это, получается, измена?
Касатонов предает Ельцина, потому что там, в Беловежье,
Ельцин предал Касатонова? И – в его лице – весь Черноморский
флот? Всю Советскую Армию? Весь флот: Черноморский
ский, Балтийский, Северный, Тихоокеанский? Всю страну?
Но если Ельцин предал сейчас всю страну, «от Москвы
до самых до окраин», почему страна-то молчит? Куда она
делась? Затаилась от боли? Так не бывает!
Разрывается, разрывается голова…
С характерной беспощадностью к себе самому Касатонов
разрывал себя вопросами. Они возникали один за другим
и становились все страшнее и страшнее. Ситуация – совершенно
идиотская; если Россия только что сняла Черноморский
флот с довольствия (и Генштаб сделал это тайно, без
директивы), значит, у России… нет денег на флот?
А тут – мятеж. Россия, деньги давай! Плати как платила!
Можешь или не можешь – твои проблемы. Нам, морякам,
какая разница?
Задача? Пальчиком погрозить своему Президенту. И –
ракетами Челомея.
Президент тут же отправит Касатонова в тюрьму. В лучшем
случае – в отставку. Ну и кто он тогда? Мальчик для
битья? Мишень для насмешек?
…Касатонов и Пенкин бродили по палубе уже битый час,
о чем-то говорили, но это был рассеянный разговор. Игорь
Владимирович так устроен, кто-то сейчас должен быть
рядом с ним.
Час назад он позвонил Скокову – тот пьян в
дрезину. Потом Касатонов позвонил Чечеватову. То же са-
мое: пьян, собирает вещи. Грачев передал Чечеватову, что
Президент Ельцин собирается отправить его на Дальний
Восток. На округ. Он крупнее, чем Киевский, так что Чечеватов,
скорее всего, получит генерала армии.
Есть еще Одесский округ, но его командир в больнице: рецессивный
панкреатит. А Касатонов? Что с ним? Грачев тоже молчит.
Пьяный Скоков говорит, что Грачев тоже пьян. Кто с горя
пьет, кто от счастья…
Видя, как разбегается в июне 41-го Красная Армия, Сталин,
говорят, тоже ушел в запой.
Как же плохо, что Касатонов не пьет. Легче бы стало,
легче…
– Хотите анекдот, товарищ командующий? – приставал
Пенкин. – Кто был самый трезвый в Беловежской пуще?
Луна неохотно выползала из-за туч и снова пряталась;
ветер действительно стих, да только не стих, похоже, а
спрятался, чтобы подгадать момент и опять рубануть по
людям – как ножом…
– Кравчук, конечно, – усмехнулся Касатонов. – Крым себе
оставил!
– Анекдот свежий, но уже с бородой…
– Надо же, я удивить хотел… – извинялся Пенкин.
– Хочешь, я тебя удивлю, Александр Александрович?
– Слушаю… – Пенкин наклонил голову.
– Ты знаешь, что произошло с Борисом Николаевичем,
когда Леня Грач рассказал ему твой анекдот? Представь:
Дом Союзов, сабантуй, значит, в честь Беловежья, Лещен-
ко поет, обнимаясь с Кобзоном, им все равно, кому петь, а
тут – Леня Грач из Крыма. Ну и – твой анекдот.
Пенкин замедлил шаг:
– Мать честная!
– Побагровел Борис Николаевич, выпил шампанское и
бросил бокал на стол, а Коржаков, говорят, поймал его на
лету, как в цирке. И костерит Кравчука:
– Если б я захотел, Кравчук все бы отдал!..
– А что ж не захотели? – изумился Грач.
– ..А ответа не было, – закончил рассказ Касатонов. – Не
получился ответ.
Пенкин помедлил.
– Ошибочка вышла…
– С кем?
– С царем, – вздохнул Пенкин. – С кем же еще…
Не царь он, я думаю, Игорь Владимирович. Подставное лицо.
Касатонов остановился.
– В моем присутствии, товарищ контр-адмирал... – строго
сказал он, – подобные высказывания о Верховном
главнокомандующем…
Пенкин встал по струнке смирно:
– Прошу извинить, товарищ командующий!
– Делаю вам, Александр Александрович, замечание.
– Больше не повторится.
– Извинения приняты, – кивнул Касатонов. – Хотя ты,
Саша… Наверное, прав.
76
Невиданный, невероятный страх охватил Россию: сей-
час так легко убивают людей…
…Однажды Касатонов спросил у Бедули: что такое ин-
теллигентность? Владимир Леонтьевич молниеносно от-
ветил:
– Думаю, внутренний запрет думать одно, говорить
другое, делать третье. Может быть, готовность помочь
конкретному человеку, если можешь помочь и если в этом
есть горячая необходимость…
Лишний! А он, Касатонов? Не лишний? Сейчас? Что его
ждет? Что будет завтра? Если Ельцин, Шапошников, Чернавин
– молчат, значит... кто говорит?
Правильно, Кравчук.
А Кравчук уже все сказал!
…Все это время, пока Касатонов и Пенкин гуляли по
палубе «Москвы», вахтенный офицер стоял – у них на глазах
– по стойке «смирно».
Какое жуткое слово, между прочим: «стойка»…
– Пригласите Богдашина, – приказал Касатонов.
С лета прошлого года, капитан I ранга Владимир Богда-
шин был командиром флагмана. Пенкин терпеливо ждал:
сейчас все против Касатонова (да и сам он – против себя).
Здесь, в бухте, очень много кораблей. С палубы «Москвы»
кажется, что корабли сейчас жмутся друг к другу, корабли
ждут, что скажет их командующий, какой приказ он отдаст
– ведь здесь, на кораблях, десятки тысяч русских людей.
Прежде всего – русские! Куда полетят бескозырки – в
небо на радостях или в волны, на дно? Сначала – бескозырки
потом – корабли?
Касатонов с ужасом видел эту картину: моряки срыва-
ют с себя бескозырки и бросают их в море. А море, подхватив
бескозырки, выкидывает их на берег, как в 41-м, поздней
ней осенью, когда моряки погибали десятками тысяч…
По палубе, строевым шагом, шел командир «Москвы».
– Товарищ командующий! Капитан I ранга Богдашин
прибыл по вашему приказанию!
– Пройдемся, Володя, – предложил Касатонов. – Я вдруг
вспомнил, как ты америкашку гонял.
Богдашин смутился:
– Было дело, товарищ командующий…
– Ты ведь его где-то здесь поимел?..
Касатонов кивнул в сторону скал.
– У Фороса, товарищ адмирал, – подсказал Богдашин. –
В 33 милях от берега.
– А Горбачев, выходит, решил тебя… в тюрьму?
Игорь Владимирович знал, конечно, эту историю.
О борьбе Богдашина и «Йорктауна» знал весь Черноморский
флот, но Касатонову очень хотелось снова услышать
эту историю; он обводил взглядом свои корабли, стоявшие
здесь повсюду, такие грозные, тяжелые, и они, эти
корабли, были – в его глазах – как умершие дети.
Рано хороним! – закипало в нем, – рано!..
Богдашин широко, во весь рот, улыбался:
– Я Горбачева не виню. Это товарищ Хронопуло, Миха-
ил Николаевич, объявил в сердцах, что я – преступник.
– Мотивация?
– Простая! Я в бою якорь потерял.
– В тюрьму, значит?
– В тюрьму…
…Это было 12 февраля 1988-го. Сторожевой корабль
«Беззаветный» под командованием капитана III ранга
Богдашина таранил в Черном море американский крейсер
«Йорктаун» – он демонстративно и нагло нарушил
государственную границу СССР.
На борту «Йорктауна» были комбинированный ракетный комплекс
«Гарпун» и – самое главное – новейшие вертолеты с широкими функциями, способные долететь до Москвы.
Сначала флагами, затем сигнальными ракетами, Богдашин
предупредил командира «Йорктауна», что они зашли
в территориальные воды СССР.
Никакой реакции. «Йорктаун» упрямо шел к мысу Сарыч.
Там, на борту крейсера «Леонид Брежнев», шли палубные испытания новейших истребителей: они только что поступили на вооружение.
Все американские РЛС в Турции работали (в этот момент) на полную силу.
Богдашин связался с Дюром, командиром «Йорктауна».
Предупредил: поведение «Йорктауна» ведет к вооружен-
ному конфликту между Советским Союзом и Соединенными
Штатами Америки.
– Мы ничего не нарушаем, – усмехнулся Дюр. И ушел со
связи.
Первыми, в таких случаях, открывают огонь пограничники.
Командующий погранвойсками растерялся: американцы
– наши друзья, в СССР – перестройка! Кто же стреляет
в друзей? Даже когда друзья несутся без спроса по
морской территории Советского Союза…
Генерал-полковник Матросов лихорадочно искал Горбачева
бачева, но Горбачев – занят, не отвечает. Другой большой
начальник, Виктор Чебриков, в командировке – улетел в
Токио. Сейчас он на борту самолета, дозвониться почти
невозможно. Есть, конечно, Рыжков, но премьер отмах-
нулся: «Не мой вопрос!»
– В 10:45, товарищ командующий, Дюр отвечает: «Курс
менять не буду. Пользуюсь правом мирного прохода. За-
кон не нарушаю».
Совсем, думаю, совесть потеряли… Что делать? Все молчат.
чат. Погранцы не стреляют. Приближаюсь к «Йорктауну»
на 50 метров. Дюр тут же выходит на связь: «Приказываю
не подходить к борту!».
Это ты, думаю, Рейгану приказывай! У меня – отличный молодой экипаж. Все – по боевым местам. Даже спасжилеты, товарищ командующий, никто не надел…
Касатонов слушал вполуха.
«Все равно русский народ, – размышлял Касатонов, –
создаст ту систему власти, которую он посчитает приемлемой.
Почему Сталин в пятидесятые не защитил даже
собственных выдвиженцев – Вознесенского, Кузнецова,
Пономаренко? Тех, кто уже был, как Вознесенский, на первых
ролях и тех, кого он, как Пономаренко, выдвигал на
первые роли? Выдвигаешь – защищай. Не то сгорят, как
мотыльки – не ясно, что ли?
Узкий круг доверия, все держат нос по ветру. Укоренилось: никому нельзя доверять.
И Сталин со «своими», с Политбюро, тоже хитрил. Двадцать
девятое июня сорок первого, на всю жизнь осталось – когда
на «ближнюю» явились (без приглашения) Молотов,
Берия, Маленков…и компания.
Он подумал сначала, что они, во-первых, сняли его с работы, а во-вторых – арестуют. Сталин ошибся, но страх остался.
Всю свою жизнь Сталин исходил из «русской национальной логики»: «мы делегируем тебе всю власть, а ты, будь добр, позаботься о нас!».
Страна ждет сейчас появления гражданина. Но Касато-
нов иначе воспитан. Он всю жизнь подчинялся, с детства.
Сначала – отцу. Потом, в школе, учителям. Потом – флотоводцам.
По лицу командующего Пенкин понимал: какое-то решение
уже принято. Да, «третья» оборона Севастополя
всколыхнет весь мир. И это, возможно, единственный
шанс привести в чувство Президента Российской Федерации
ции и, заодно, Президента Украины.
Здесь, в Севастополе, Касатонов – это еще от Владимира Афанасьевича осталось! – имел колоссальный авторитет. Спокойный, твердый, даже (по виду) добродушный, Касатонов производил сильнейшее впечатление на моряков.
Решился? Неужели решился? Развернуть пушки на Кремль, чтобы Ельцин – под угрозой восстания – сохранил бы армию и флот для
России?
Ну, дела…
Все было сейчас против Касатонова – да и сам он был
против себя. А как? Воспитание! Повернуть пушки на
Кремль… Присяга заставляет. Ельцин присягу не принимал
А Касатонов – принимал. Они ведь сейчас и правда
как при смерти, его корабли: Украина пустит их под нож.
Как Гамсахурдиа – танки. Украина – дайте срок – вступит
в НАТО. Да уже б вступили, хотя это не просто; все оборонные
заводы должны будут перейти на стандарты НАТО,
а это новый (и колоссальный) всплеск безработицы. От
Кравчука, впрочем, можно ждать чего угодно. Додума-
лись: переприсяга! Позор-то какой: сначала Господу при-
сягнул, потом – Сатане…
Позор.
…– Подхожу, товарищ командующий, еще ближе. На
10 метров. Всем своим видом показываю – будет навал.
– А американцы, Володя? – заинтересовался Касатонов.
– Так смеются, черти, – развел руками Богдашин. – Вы-
сыпали на борт. Фотки делают. Я ж в семь раз меньше, чем
они!
Пенкин не выдержал. Он, обычно, помалкивал, но тут –
не выдержал:
– Страшно было?
Богдашин опустил глаза.
– Очень страшно, – признался он. – Ну и злость, конечно.
Погодите, думаю… досмеетесь, хотя навал при 20 узлах.
– Какой «навал», – отмахнулся Игорь Владимирович. –
Только таран!
– Кладу руль на 5 градусов вправо. Скользящим ударом
якоря бью по «Йорктауну» в левый борт.
– Наотмашь бил?
– Так точно, товарищ командующий. К бою готов весь
арсенал. Прохожусь, значит, по его леерам…
– Подожди, командир, – попросил Касатонов. – А если б
«крылышки» взорвались? От тарана? И – в него?
«Крылышки» – это крылатые ракеты.
Богдашин распрямил спину и вытянулся перед адмиралами.
– Такая опасность была.
– Но это же… – опешил Пенкин, – Третья мировая…
– Исключено, товарищ контр-адмирал. Трусы они.
– На это расчет?
– Так точно. Чуть что – пятки сверкают.
– А вдруг Дюр не трус? – наседал Пенкин.
– Тогда – Третья мировая. Но Дюр – трус.
Касатонов слушал очень внимательно. От такого напора
он даже чуть-чуть растерялся.
– «Йорктаун» получил крен 30 градусов. Видим: носо-
вая часть резко уходит влево.
– Ну а если бы, – Пенкин не отступал, – торпеды схлестнулись
бы с «гарпунами»?
– Риск был… – согласился Богдашин.
Он по-прежнему стоял перед ними по струнке.
– Так это ж… полморя в небо! – воскликнул Пенкин.
– Но я же не пальцем деланный, – объяснил Богдашин
– Я тут же кладу руль вправо. Залезаю на американца
ца носом. Вижу: висят четыре ракеты. Трубы от моего удара
сломались. В торпедных отсеках начался пожар.
Касатонов не выдержал:
– Ну ты долбанул! А вертолеты? Площадка?
– Рухнула. Срезал я эту площадку. Одним ударом срезал,
товарищ командующий! В море ушла. И вертолет туда же!
– Отменно! – похвалил Пенкин.
– Так вертолет не сразу утонул, – разулыбался Богда-
шин. – Плавал, как лодка. Мы потом сообразили. Он же из
композитов. А они – легкие!
Касатонов чуть-чуть отошел; Богдашин говорил сейчас
так горячо, так твердо, что этот рассказ согревал.
– Достали его?
– Мы, товарищ командующий? Конечно, достали. Днем
позже, там же неглубоко.
– Отменно, командир!
«Служу Советскому Союзу», – хотел ответить Богдашин,
но тут же осекся. Какому «Союзу», если его больше нет?
Море почти успокоилось, по небу вразвалочку двигались
облака с синими донцами, проступавшими через
рассеянный свет равнодушной луны. Хотелось спать, но
Касатонов знал, что он все равно не уснет.
До тех пор не уснет, пока не объявит о каком-то решении.
Не объявит он – объявит Кравчук. Разделается с ним,
как со Скоковым – долго ли умеючи?!..
– А тут, – раздухарился Богдашин, – на нижнюю палубу
«Йорктауна» разом высыпает вся аварийная команда. Ну,
думаю, пошел неуправляемый процесс внутри ракетного
погреба. Все офицеры бросились вниз. На ходовом мостике
– никого.
– На связь вышли?
– Так им не до связи было, товарищ командующий. Тогда
я громко, через мегафон, предупреждаю Дюра. Топить
не буду! Приказываю немедленно уйти в нейтральные
воды. Или новый таран.
– А как таранить-то, – не понимал Пенкин, – если якорь
оборван?
Богдашин стал очень серьезен.
– Да хоть бы руками, товарищ контр-адмирал! Разозлился
я… Понимаете?..
Над «Москвой» вдруг пролетела чайка. Ночь, птицы –
не люди, птицы по ночам не летают, опасно. Может быть
она притаилась, конечно, где-то здесь, на палубах, при
кухне, а сейчас испугалась чего-то? Надо ведь, как все сей-
час вздыбилось… И море, и люди, и птицы… Всем плохо,
всем неспокойно.
Страна так глупо, так неосторожно играла в демократию,
что доигралась – внезапно – до полного развала…
…– А тут, в разгар боя, можно сказать, меня вызывает
адмирал Хронопуло. На Военный совет. Дюр – на обратный
курс, а я, победитель, на катер.
«Товарищи члены Военного совета, – говорит командующий, – перед вами – государственный преступник! Он якорь потерял!».
Касатонов изумился:
– Так и сказал… «государственный»?
– Так точно!
– Испугался?
– Не могу знать.
– Да не он! Ты испугался?
– Так точно. Посадят, думаю. А у меня – двое детей.
Адвокат говорит: нет у нас такого понятия – «служить Родине»
Юридически – нет. В суде будет трудно доказать…
– Что доказать? – не понял Пенкин.
– Что я якорь потерял, так как Родине служил.
– Иди ты!.. – охнул Касатонов.
– Так точно. Законы, говорит, такие.
Пенкин встрепенулся: в воспитательных целях коман-
диру «Москвы» надо что-то сейчас возразить. Политрабо-
ту никто на флоте не отменял, но Пенкин так и не смог, не
нашел слова, чтобы что-то ему возразить.
Богдашин так и стоял – по струнке. Привычка, однако;
палуба – это не кают–компания, на палубе только один
разговор, всегда – только один: доклад!
– Интересно говоришь, командир, – подвел черту Касатонов
– Почему, хочу спросить, Юрий Владимирович
энергично одобрил все действия по южнокорейскому «Бо-
ингу»? Суд бы наказал. А Юрий Владимирович одобрил.
Ясно же: инструкция. Это Михаил Сергеевич у нас всех запутал.
Хронопуло как рассуждал? Инструкция – есть. Но
кроме инструкции, есть еще «новое мышление» и Горба-
чев. А то, что за «новым мышлением», за «перестройкой»
уверенно не поспевали инструкции и нормативные акты,
Генерального секретаря вроде какне касается.
Недавно Рыжков так и говорил нам с адмиралом Балтиным: такая
гонка шла – даже Члены Политбюро перед голосованием
получали новые статьи Конституции только за сутки, а
иногда и за час до обсуждения.
Разобраться не успевали, ясное дело! А Горбачев все говорил и говорил.
Он больше для Запада говорил. Вот Дюр и явился – поближе к «Леониду
Брежневу» с его самолётами!
– Какой правитель – такое и время, Игорь Владимирович,
– подсказал Пенкин. – Россия Сталина и Россия Брежнева
– это же разные страны, а корень один: глубокое внутреннее
одиночество нашего народа.
Наш народ всегда ложится под того, кто наверху…
Касатонов ничего не ответил своему главному политруку.
Скрывая слезы, он смотрел сейчас на Севастополь.
Сделал даже два шага поближе к бортику, чтобы никто не
видел его глаза.
Он смотрел на Севастополь, как если бы он провожал
своего сына на фронт. Ему казалось: город все уже понял,
все уже знает, что он сейчас тоже не спит.
Третья оборона Севастополя. Первая – Корнилов, Истомин,
Нахимов. Вторая – октябрь 41-го, Сталин. Третья –
Касатонов…
…– Генерал-полковник Лобов, товарищ командующий,
– спокойно продолжал Богдашин, – вызывает меня в
Генштаб.
– В наручниках? – съехидничал Пенкин.
– Пока нет, но в Чкаловском, прямо у трапа, стоит
«уазик». И чекисты, хотя все – в штатском. Как в «Утом-
ленных солнцем», показывают – на заднее сиденье.
И сами садятся: один по одну руку, другой по другую.
– «Куда едем?» – спрашиваю. – Молчат. Военная тайна!
Лобов орет: «А если б твои «гарпуны» взорвались?! Вся
перестройка под нож!» Ну и – снова в машину, только в
«Волгу». Везут на Политбюро.
– Сразу?! – не поверил Пенкин.
– Так точно. Лобов – впереди, на «Чайке», я – вторым
номером. В Кремль! А я за всю жизнь ни разу здесь не
был.
– Даже на экскурсии?
– Так точно! На меня Громыко накинулся: «Перестройка,
перестройка!». А Горбачев молчит. – Если перестройка,
– спрашиваю, – значит я с ракетами Челомея могу
свободно гулять по Нью-Йорку? У меня в Форосе – дача
товарища Генерального секретаря.
Откуда я знаю, что он устроит? И где сейчас Генеральный секретарь?
На объекте или… не на объекте?..
Это спасло. «Да, – говорит Горбачев, – американцы
здесь пережали…». Ну и отпустили меня – иди куда хочешь.
На флоте оставили, корабль – отобрали. Потом отправили
правили в Академию. Через год адмирал флота Чернавин
представляет к ордену Красной звезды. Но не за «Йорктаун».
В Указе – за освоение новой техники…
Богдашин замолчал. Ветер совсем стих, да и облака по-
чти пропали. На небе легко зажигались звездочки – одна
за другой, одна за другой…
– Вот, Александр Александрович, – сказал, наконец,
Каcатонов, – какие у нас командиры! Интересно: Президент
Кравчук знает, какой он нынче, Черноморский флот?
Пенкин не ответил. Про себя он решил еще утром –
либо мятеж, либо рапорт; Тенюх, Морозов, Кравчук, вся
эта оперетта – не для него.
Мятеж – это новый ГКЧП. На этот раз – против Ельцина
на. Тюрьма? Что ж, можно и посидеть… раз такая пьянка
пошла. Все лучше, чем позор.
Тюрьма – это не надолго. А позор – до конца жизни…
– Как думаешь, Володя, – спросил Касатонов, обращаясь
к Богдашину, – если торговля заводами ведется не
по соглашению, а по принуждению, если для того, чтобы
что-то произвести, ты обязан заручиться поддержкой людей,
которые понятия не имеют, что такое производство
и если в твоей стране, командир, никто не доверяет друг
другу… банк – вкладчикам, вкладчики – банку… Возможен
в такой стране рынок?
Богдашин опешил: ну и вопросы задает командующий
флотом! Адмирал Касатонов – глубокий человек, это зна-
ют все. Он, оказывается, и про рынок что-то понимает?
Никто в России не понимал, что такое рынок. О рын-
ке судили по Соединенным Штатам, по Европе, но в этих
странах – другие люди, они не так измучены, как в России.
Никто не понимал, что рынок, его механизмы, зависят не
от экономики, а от человека. Вся экономика зависит от
человека. Какие люди – такая и экономика!
Суровые обстоятельства России здорово извратили че-
ловека. В том числе и советская власть.
Какой рынок? какой рынок, если человек – каждый
человек – сам с собой разобраться не может? Психология
крестьянина: земля – это земля, ее не может стать боль-
ше. Что остается? Перенести межу – все! Или – захватить.
В такой стране может быть рынок?
Богдашин улыбнулся.
– Риторический вопрос, товарищ командующий.
– Вот! – согласился Касатонов. – Если люди становятся
богаче не по итогам своего труда, а (исключительно) с
помощью взяток, если коррупция дает колоссальные доходы
ходы, а честность – это прямой риск для жизни, если честность
граничит с самопожертвованием... – да, командир
Богдашин, ты прав: ответ ясен.
Касатонов отвернулся. Он опять смотрел на берег. Там,
на берегу, он оставлял сейчас Севастополь.
Богдашин воспользовался паузой:
– Разрешите, товарищ командующий? Если явятся к
нам… незваные гости? Иностранцы? Прошел слух, что
Президент Кравчук командирует в Севастополь Тенюха.
Какой… – Богдашин помедлил, – …какой будет приказ?
Касатонов усмехнулся.
– Приказ, командир?
– Так точно.
– Стрелять. Выполнять инструкции. Если незваные, как
ты говоришь… Значит – стрелять! Два предупредительных.
Потом – на поражение!
Богдашин стал очень серьезен. И – вытянулся. Еще
больше, чем минуту назад.
– Есть, товарищ командующий!
Касатонов все еще смотрел на Севастополь; ему вдруг
почудилось, что весь город сейчас – там, на берегу, на
Графской пристани.
Нет, город – притаился, никто на пристань не вышел, конечно, только дураки и сумасшедшие идут на подвиг с горящими от восторга глазами (еще – актеры в кино), но Касатонов вдруг резко, одним толчком,
стал сильнее, чем он был еще минуту назад. И– смелее.
Он медленно, с большим достоинством, повернулся к
Богдашину:
– В 65-м эту инструкцию, командир, подписал первый
заместитель Главнокомандующего военно-морским флотом
том СССР Касатонов Владимир Афанасьевич, Герой Советского
Союза. Инструкция касается всех кораблей военно- морских сил СССР подводного и надводного базирования.
Где бы они ни находились. В любой точке земного шара.
– Ура, – тихо, вполголоса, сказал Богдашин. – Ура!
Касатонов распрямил плечи.
Что ты там. Шепчешь, капитан I ранга?.. – Игорь Владимирович
сделал вид, что он внезапно нахмурился. – Завтра
это «ура!», командир, прогремит на всю Россию.
Слушайте приказ, командиры.
По сообщению Президента Украины Кравчука, Президент Ельцин, находясь в Беловежской пуще, принял решение передать Черноморский
флот Украине.
Никаких директив на этот счет я как командующий не получал. Связаться с Президентом России, министром обороны и адмиралом флота Чернавиным нет никакой возможности, они сейчас вне связи.
Поэтому я, как старший по званию и должности, принимаю решение.
Все корабли, дислоцированные в нашей операционной
зоне, сегодня, с шести утра по московскому времени,
торжественно, под Андреевским флагом, выходят в открытое
море.
Впереди – флагман, крейсер «Москва».
Под Андреевским флагом и флагом адмирала Касатонова.
Приказываю
построить корабли в парадных расчетах. Выполняйте!
Пенкин побледнел.
– Мятеж, товарищ командующий, – уточнил он.
– Мятеж, контр-адмирал.
– Слушаюсь!
– Мятеж во славу России, – добавил Касатонов.
– В течение дня, товарищи офицеры, ко мне обратились
командиры военно-морских баз в Евпатории и Феодосии,
командир сто двадцать шестой мотострелковой дивизии,
командир четырнадцатой дивизии подводных лодок, а
также комбриги из Николаева и Измаила.
Поступили запросы из Керчи, Очакова и Черноморского.
У всех наших… товарищей – одна и та же позиция: верность присяге не
позволяет морскому офицеру менять Родину.
Я вспомнил рассказ маршала Конева. В 17-м году Конев – простой
солдат, фейерверкер. Когда страна разделилась на зоны
влияния «белых» и «красных», бригада Кирасирского полка, где служил рядовой Конев, категорически отказалась
украинизироваться. По единому решению, товарищи
командиры… Я вот, – Касатонов вытащил из нагрудного
кармана полусмятый листок, – специально выписал… Ибо,
как объявил солдатам их командир, «украинизация явно
не допустима для старого русского гвардейского полка…»
Вот так, офицеры!
– Спасибо, товарищ адмирал, – прошептал Пенкин. –
Мы свободны?
– Да. Мы свободны. Приказ отдан. С этой минуты мы
свободны от тех обязательств, которые якобы давал
Кравчуку Президент России Борис Николаевич Ельцин.
Подчеркиваю: никто из должностных лиц или высших
офицеров не ставил задачу сохранить для России Черноморский
флот. Нас горячо поддерживает вице-президент
Российской Федерации Руцкой, но всю ответственность,
товарищи офицеры, я беру на себя. На свои… – голос Ка-
сатонова дрогнул, – …на свои плечи. Если высшие долж-
ностные лица нашей страны пребывают сейчас… пребы-
вают…
Касатонов не мог найти подходящее слово.
– …Пребывают, – повторил он, – в некоторой растерянности,
значит такую задачу – сохранить для Российской
Федерации Черноморский флот – я ответственно ставлю
сейчас… сам перед собой.
Пенкин дрогнул:
– И вы готовы… отдать письменный приказ?
Касатонов резко развернулся к Пенкину:
– Разумеется, контр-адмирал.
Не сомневаюсь, что русский и украинский криминал вовсю предвкушает сейчас беспрецедентный передел нашей инфраструктуры,
разветвленной вдоль всего Черного моря.
Нечистые на руку люди мигом растащат абсолютно все, но это… это…
это уму непостижимо, товарищи! Россию незаметно подвели
к национальному унижению, но я, как гражданин и
как моряк, сделаю все возможное и невозможное, чтобы
предотвратить эту трагедию.
Во избежание кривотолков подчеркну еще раз: приказ вывести все корабли Черноморского флота, надводные и подводные, в открытое
море – исключительно мое решение.
Как командующий я несу сейчас полную ответственность. Гражданскую, военную и политическую.
Приказываю немедленно передать
мой приказ в войска и довести его до береговых служб.
Все свободны.
– Служим Советскому Союзу! – прогремел Богдашин.
– Российской Федерации, – поправил Пенкин.
– Советского Союза больше нет…
– И еще, товарищи. Все, кто душой не согласен с приказом
командующего, могут немедленно, в уставном порядке
ке, подать рапорта.
Приказываю все рапорта немедленно удовлетворить и организовать доставку несогласных товарищей на берег.
Каждому, по возможности, выделить
выходное пособие из резерва командующего флотом.
И незамедлительно отправить на Родину.
– Есть, – отрапортовал Пенкин.
– Самое главное, Александр Александрович. Распорядитесь
приготовить катер командующего. Когда корабли
выйдут на рейд, я объеду все боевые экипажи и лично,
во всеуслышание, объявлю, что Черноморский флот был,
есть и будет российским.
Пенкин сделал полшага вперед.
– Разрешите, товарищ командующий? Полагаю, что
когда корабли выйдут на рейд, КГБ Украины сразу возбуждает
уголовное дело по факту пересечения Черноморcаим
флотом государственной границы Украины.
Даже если мы будем находиться на рейде, КГБ заявит, что мы
уже пересекли границу и находимся в нейтральных водах;
соответствующие карты будут сразу уничтожены.
Касатонов задумался.
Такая простая мысль ему в голову не приходила; добряк по натуре, он никогда не озирался на человеческую подлость.
– А ты прав, адмирал. Но мы выстроим корабли сразу у
выхода и бухты. Напротив Графской пристани. На крейсере «Москва»
проведем пресс-конференцию.
Позаботьтесь об этом, Александр Александрович. Я официально объявлю, что флот не вернется на базы до тех пор, пока Борис Ельцин не подтвердит нашу службу России.
А как гаранта законности наших действий я приглашу на борт «Москвы
вы» вице-президента Руцкого, Александра Владимировича.
И немедленно с ним свяжусь!
– Ну а если… – потупился Пенкин, – если…
– Что «если»? – разозлился Касатонов. – Говори!
– Если арестуют?
– Меня?
– Так точно.
Касатонов пожал плечами:
– Если Кравчук или Ельцин… или Кравчук вместе с
Ельциным, Борисом Николаевичем… предпримут попытку
моего ареста, я застрелюсь из табельного оружия. В ру-
ки Украины себя не отдам. В этом случае командование
флотом примет на себя капитан первого ранга Богдашин.
Думаю, я успею представить командира Богдашина к званию
контр-адмирала.
Богдашин стал вдруг еще выше.
– Разрешите, Игорь Владимирович? Я уверен, на вверенном
мне крейсере «Москва» не будет рапортов об отставке
ставке. Кроме кока, еще вчера сбежавшего на берег. Он
уволен – вчера же – моим приказом.
Касатонов не сдержался, все расцеловались. Из глаз
Касатонова покатились слезы. Плакал он второй раз в жизни
ни. Первый – на похоронах отца, 11 июня 1989-го года.
…Рано утром, когда Ельцин еще спал, серый от злобы
Кравчук, у которого ночью, буквально из-под носа, какой-то моряк увел в открытое море, подальше от берега,
почти тысячу кораблей, без остановки, каждые пять минут
(если не чаще) названивал в Ново-Огарево и требовал
разбудить Президента России.
Еще чего! Война, что ли?
Да если б и война – Президент должен выспаться!
Кравчук еще с ночи заготовил Указ об отставке Касатонова,
но Касатонов опередил его на два часа двадцать пять минут: отказавшись присягать Украине, все корабли
(все до единого) вышли в открытое море и заявили о верности
Российской Федерации.
За два часа двадцать пять минут Украина потеряла
триллионы долларов – ну как это так?! На «неньке ридной»
уже все рты открыли, а галушки мимо летят. В другую
тарелку!
От гнева и страха (корабли-то вооружены) Кравчук
растерялся. Он ни разу в жизни не был на флоте. Судил о
флоте по старым советским фильмам – «Адмирал Нахимов»
и «Иван Никулин – русский матрос».
Фильмы пугали,
поэтому Кравчук хотел «разогреть» Ельцина. Что происходит?
ходит? Все присягают, а Касатонов – в море? А Указ об его
отставке лишь подольет масла в огонь…
Ельцин неторопливо, со вкусом, позавтракал. И по дороге
в Кремль, из машины, вернул звонок Кравчуку.
– Он сумасшедший, Лёня.
– Кто?
– Адмирал. Ты его не трогай. Знаешь, сколько там ракет?
Мало не покажется. Это ж восстание! На хрена нам
восстание? Сам подумай… Резонно же спрашиваю!
Кравчук почесал в затылке. Сговорились, что ли? Объегорили?...
Ну, Ельцин! Погоди…
А Ельцин разозлился:
– Тебе ракеты нужны? Над затылком? Значит – тихо
сиди. Севастополь взял? Взял. Он – твой. Ну а флот – мой.
Я что, виноват, что он взорвался?..
– Кто?
– Касатонов этот. Сумасшедший…
– Сними его. Снять же трэба…
– Я сниму. Но корабли не вернутся. Ты для них – хуже
Турции. Уйдут еще… куда-нибудь. Это ж моряки! Они у нас
каждый день как на войне. С кем воюют – непонятно.
Не дай Бог, если с нами. Нахрена нам сейчас такой геморрой?..
Кравчук повесил трубку. Интересно, если бы вместо
Горбачева в СССР был бы другой генсек – Касатонов, он
бы отдал Советский Союз?...
На самом деле Ельцин был сейчас даже доволен. Кравчук
в последние дни вел себя на редкость нагло. Распорядился
очистить все чернобыльские поля от зараженной
техники –всех этих грузовиков, автобусов, легковушек,
танков, тракторов и бронетранспортеров, брошенных в
Припяти и на полях.
Кравчук приказал отправить их на переплавку, разбавив метал (один – к семи) нормальной сталью, чтобы из металлолома получились бы новые трубы.
Плевать, что зараженные: они же на экспорт пойдут, в Россию-матушку, за валюту…
Украине очень нужна валюта.