«Посольство СССР в США сообщает о намерении конгресса США
принять решение о выделении 10 млн. долларов в качестве
т.н. гуманитарной помощи Литве.
Указанная акция имеет целью оказать поддержку сепаратистскому
движению в этой республике, а также стимулировать аналогичные
процессы в других районах СССР.
С учетом этого, было бы целесообразно в контактах
посольства СССР в Вашингтоне с представителями американского конгресса и администрации США подчеркивать
сомнительность затеи сенатора Мойнихэна, ставшего
инициатором по включению данного вопроса в повестку дня
американского сената.
Также имело бы смыл поддержать существующие в американских общественных кругах представления о том, что выделение такой
«помощи» может быть воспринято в СССР как вмешательство
в его внутренне дела и стать дополнительным
моментом, осложняющим переговоры между Москвой и
Вильнюсом.
Если, все же, соответствующее решение конгресса состоится,
должна быть дана принципиальная оценка этой
акции, как попытки вмешательства во внутренние дела
Советского Союза…
Как слабенько! Все разучились работать.
Горбачев разучил?
Еще в 1989-ом, на Мальте, Горбачев дал слово Бушу, что
советское правительство не будет мешать литовскому
«Саюдису».
Цель «Саюдиса» – отделение Литвы от СССР.
Взметнувшись в небо, орлы сразу видят полудохлых
сусликов. Какая легкая добыча! Суслики идут на завтрак.
А все, что крупнее, это уже на ужин…
Суслики… – диетическое мясо, однако!
Понимая, что «великая дружба» Горбачева, он же – Горби,
и США, зависит исключительно от решения «прибалтийской
проблемы», Горбачев «торжественно клянется»,
что СССР «отпустит Литву».
Но за свою независимость, Литва должна заплатить (с помощью Америки, разумеется) 21 миллиард рублей.
Кроме того, за СССР останется
Клайпеда. Выход к морю!
11 марта 1990-го Верховный Совет Литовской ССР провозгласил
независимость Литвы.
Герб Литовской ССР, закрепленный на задней стене зала заседаний, медленно, у всех на глазах, закрывался кружевным занавесом.
Гробовая тишина. А когда герб «исчез», раздались радостные
вопли. Шок – прошел, депутаты – опомнились.
Переобувались на ходу! Они дружно содрали герб Литовской
ССР со стены и – выкинули его на мостовую.
Потом дружно, наперегонки, вылетели на улицу.
Перевернули герб «мордой вверх» и устроили на нем «танцепляску»: они топтали герб и танцевали на нем кто как умел – кто «сокиай», кто
«сутартине», кто «лезгинку»…
Александр Николаевич Яковлев тут же поддержал деятельность
«Саюдиса».
Сначала в Литве, потом в Латвии появились памятники
нацистам. И – скульптура Гитлера, «освободителя Прибалтики».
Маршал Язов приказал их взорвать, но его тут же
поправил Горбачев: «Нам нужна новая федерация с разной
степенью свободы. Я выступаю за формулу: «Союз Суверенных
Социалистических Государств».
Был СССР, будет СССГ!
Опять «Г»!..
4-го декабря 1991-го начальник управления по надзору
за исполнением законов Генеральной прокуратуры СССР
Виктор Илюхин возбудил против Президента СССР Михаила
Горбачева уголовное дело.__
Статья – тяжелая. Измена Родине.
Коль скоро, утверждал Илюхин, Президент СССР подписал
постановление Госсовета СССР о признании независимости
мости Литвы, Латвии и Эстонии, он – тем самым – грубо
нарушил закон Советского Союза «О порядке решения вопросов,
связанных с выходом союзной республики из состава СССР».
В этом законе ясно сказано: решение о выходе
республики (любой республики) из СССР может быть принято
только жителями этой республики.
На всенародном референдуме.
«Где он, этот референдум?» – спрашивал Илюхин. – Он
был? В Эстонии, Латвии, Литве?..
Генеральный прокурор СССР Трубин закрыл уголовное
дело и – выгнал Илюхина из прокуратуры.
«С позором», – как говорили тогда.
Его никто не поддержал.
Трубина? Нет, Илюхина!..
В своих интервью, Горбачев говорил одно и то же: «я –
не кровожаден», «я – не кровожаден»… И – убивал!
Налево и направо.
Убеждая при этом (всех и – себя самого), что убивает не он.
Убивает его режим. Но режим – это же не только он!
…Зимой 89-го многотиражка Московского университета
опубликовала заметку, в которой говорилось, что Михаил Сергеевич
– еще с комсомольских лет – сотрудничал с КГБ СССР.
Комитет, доказывал автор, «подписал» Горбачева на стукачество
сразу же после первого ордена – за урожай.
Не понятно, как эта статья попалась на глаза Горбачеву.
Кто подсунул?
Все, что случилось потом с Горбачевым, казалось невероятным:
он раскраснелся, вспылил, что-то бормотал, сначала размахивал руками,
потом сорвался на крик…
Сменив Виктора Чебрикова на посту председателя КГБ
СССР, Крючков дал понять Горбачеву, что его «сигналы» –
остались. В чьих они руках – неизвестно…
Что было бы с Михаилом Сергеевичем, если бы «образцы»
его работы оказались бы – вдруг – в руках журналистов?
Прежде всего, западных журналистов?
В Вильнюсе, у телебашни, бойцы «Альфы» не стреляли,
а взрывали людей.
Погибли тринадцать человек, на снегу – лужи крови и оторванные – динамитом – головы.
Как и год назад в Баку, Язов и Крючков были объявлены в Литве
государственными преступниками.
Президиум Верховного Совета Литвы потребовал от Горбачева, от СССР, их выдачи.
Тогда, в тот год, не было – ни нашлось! – ни одного человека,
кто намекнул бы ошалевшим от свободы прибалтам, что
повернувшись сейчас спиной к собственной стране,
к СССР, они, их страны (да что страны! их семьи, их дети и
внуки, родившиеся и еще не родившиеся) навсегда ложатся под НАТО
и под Америку – самую наглую, самую беспардонную страну на всем белом свете.
Горбачева никто не понимал. Тэтчер в ужасе спрашивала
у Рыжкова: «Господин Рыжков, я вчера вечером узнала,
что российский парламент принял закон о суверенитете.
Самое главное – о верховенстве их законов над федеральными.
Как вы к этому относитесь?..»
Рыжков, – он-то хорошо видел, что его отставка – не за
горами, – признавался:
– Можно согласиться с самим понятием «суверенитета»,
так как у России сейчас – меньше прав, чем у других
республик СССР.
У России в СССР даже своей столицы нет!
Но никак нельзя оправдать его наполнение: верховенство
республиканских законов над союзными. Это – начало раз-
рушения СССР…
– Но это же делает… господин Горбачев, – удивлялась
Тэтчер.
– Да, это делает Горбачев, – соглашался Председатель
Совета Министров СССР.
Еще один импотент – Рыжков…
Сошлись звезды, сошлись!
…Леонид Ильич ни разу в жизни не был в Прибалтике.
Боялся демонстраций-провокаций, берег себя. Особенно – с
74-го, после инфаркта, который произошел у него в поезде,
прямо в вагоне, перед визитом в Монголию.
Прекрасно понимая, что прибалтийские коммунисты – самые не надежные коммунисты на свете, Брежнев и Косыгин, тем не менее,
ежегодно вкладывали в Литву, Эстонию и, тем более, в
Латвию миллиарды рублей.
Строили порты, верфи, заводы, университеты, медицинские центры.
ские центры… И, разумеется, военные базы. С колоссальной
инфраструктурой вокруг – не только военной (специального
назначения), но и гражданской. – А НАТО? США?
Они тоже построят заводы? Университеты? Медицинские
центры? Ясно же: американцы явятся «на готовое».
Разместят в бывших советских казармах своих пехотинцев,
ныне – «стражей революции». И потребуют контрибуцию,
ведь «стражи» – это дорого, это очень дорого, Бог их аппетитом
не обидел!
НАТО так развернется в Прибалтике, что миллионы граждан
этих стран (миллионы!) бросятся на заработки сначала в Европу, потом – в Россию, а потом – по всему миру.
Эстонцы и латыши появятся даже в Новой Зеландии, на
морских работах; многие из них будут искренне завидовать
«русским эстонцам» – тем, кто (целые деревни) живет
на Кавказе, например – в Красной Поляне.
«Независимая газета», Сергей Пархоменко, опубликовали
– однажды – их письма друг другу. Целой полосой.
Страшное чтение.
Именно так: страшное…
И на всей планете… всей-всей!.. не только «от Москвы до
самых до окраин», но и в Европе, в Америке, на умудренном
вековой философией, культурой Востоке, Ближнем и Дальнем,
не нашлось ни одного человека, кто разрешил бы себе
громко, как и подобает настоящему человеку, сказать: врагу
не пожелаешь то, что сделали – сами с собой – прибалтийские
страны.
Все молчало на всех языках. Сначала народ (спасибо
коммунистам) был превращении в толпу полубесправных
людей, а потом стало (спасибо демократам) стадом ягнят.
На глазах…
Андрей Караулов
Русский Ад
Том первый
Книга вторая
49
…Свет от лампы чуть-чуть успокаивал, даже усыплял.
Чтобы не зевать, Полторанин то и дело прикрывал рот ру-
кой, иначе Ельцин отправит его в постель.
– Шта-а мы… будем строить, Михаил Никифорович?
Приняв коньячок, Ельцин – почесался, вздохнул и полез
в бар за новой бутылкой:
– Я ведь как думал? Вот – Явлинский. Вот – Гайдар. Раз-
ные люди, – понимаю. Даже – конкуренты. Но дорога-то у
них одна: реформы. Другой дороги нет. И по этой дороге
они… я думал… поведут страну. Раньше была одна дорога:
Госплан. Теперь – тоже, понимашь, одна: рынок.
– А оказалось, Борис Николаевич? – подыгрывал Полторанин.
– А оказалось, что дороги в рынок у Явлинского и Гайдара
– совершенно разные. А еще – есть другие, понимашь.
У тех – свой путь. Все говорят: рынок, рынок! А как идти-
то? В рынок? Каждый хочет по-своему. Гайдар – по-своему,
Явлинский – по-своему, кто-то еще – тоже по-своему. И я –
запутался. Не знаю уже кого слушать, Михаил Никифоро-
вич…
Окончательно запутали, понимашь! – рассердился вдруг
Ельцин. – Никакой ясности! Выпьем?.. – предложил он. –
Поддерживаете?
– С удовольствием, – кивнул Полторанин и пододвинул
ему свой фужер. – Я вот, Борис Николаевич, обижайтесь на
меня… не обижайтесь, я вот чувствую, – ага! – что мы строим.
Ельцин с надеждой смотрел на Полторанина.
– Да?
Блатной феодализм.
– Мы строим?
– Идем в ту сторону, – твердо сказал Полторанин.
– И вы… молчите?
– Почему молчу? – удивился Полторанин. – Говорю! Вот
вам сейчас говорю..!
Ельцин открыл бутылку.
– Блатной… – как?
– Феодализм, – подсказал Полторанин.
– Создаем, значит…
– Новых феодалов. По блату.
– А блат… от Ельцина, получается?
– От Гайдара с Чубайсом. Кого правительство назначит
сейчас феодалом, тот и будет.
– И вот он, рынок..?
– Рынок.
– Так на хрена его строить? Такой? Одна грязь!
– Грязь – не сало, потер – и отстало, Борис Николаевич…
Ельцин задумчиво смотрел на пустой фужер. Потом –
вздохнул и плеснул в фужер коньяку.
– Я же предлагал вам быть председателем правительства,
ства, – напомнил он. – А… вы?..
Прозвучало укоризненно.
– Нельзя же так, вы поймите! – взмолился Полторанин. –
Окончил школу и – в министры! Как с ними работать?
– Зачем… вы так..?
– Они ж кого угодно запутают, – ага!
Ельцин поднял глаза:
– Предлагаете, значит, оставить Горбачева?
– Зачем?! – удивился Полторанин. – Не-ет... – покачивал
он головой. – Нет, конечно. С Горбачевым нам – еще хуже.
У него сейчас даже правительства нет!
– А у нас… шта-а?.. Есть?
– И у нас нет, – вздохнул Полторанин и согласно кивнул
головой.
– Зато, есть Хельсинки, понимашь, – напомнил Ельцин. –
Принцип нерушимости границ.
Полторанин окончательно разозлился:
– О разном говорим, Борис Николаевич! Гайдара мы
можем поменять на Малея. Или… – почему, нет?.. – на Черномырдина.
На Скокова. Они знают производство! А Горбачева
мы можем поменять только на Ельцина. И – чем скорее, тем лучше:
у нас – не Союз сегодня, у нас – ядерная зима!
– Брежнев подписал Хельсинки… – начал Ельцин, но
Полторанин сразу его перебил:
– Вот с него пусть и спрашивают, а сын за отца – не отвечает
вечает! То есть… Ельцин – за Брежнева, – поправился он. –
Союз здорово всем опостылел. Вместе с Горбачевым и Раисой
Максимовной.
– Тяжелая баба, – согласился Ельцин и взял в руки фужер
– Ваше здоровье!
– Спасибо, – кивнул Михаил Никифорович и они – выпили.
«Боится, что ли? – не понимал Полторанин. – Забава не
из легких. Молодец Гена! Разбудил его, все-таки… получилось
лось!»
– Горбачев – на мели, – продолжал Полторанин. – Пророк
хренов. Чьи пророчества таят на глазах! И эта, прости
Господи…
– Кто? – не понял Ельцин.
– Раиса Максимовна. Что не скажет – все целочку из себя
строит! Как глазками так поведет… – напружинивая Полто-
ранин, – как… посмотрит…
– Не выражайтесь, – вздохнул Ельцин. – Не люблю!
– Наташа Ростова… Из райкома партии.
Ельцин помрачнел. Он уже понимал… да и как не понять?
кто покруче других на…сыт ему в уши, тот и демократ!
крат!
Правительства – нет, но с другими – уже нельзя: он же
за молодежь, за новую кровь! Революция только на молодых
дых и держится. Не на Черномырдине и Скокове.
Если наначить сейчас Черномырдина, у всех будет один и тот же
вопрос – чем он лучше Рыжкова?
Да и без ответа ясно: лучше уж Рыжков, хотя Рыжков –
это не Косыгин и, даже, не Тихонов!
– Вы поймите… – сдавленно пробормотал Борис Ни-
колаевич. – Ельцин отвечает в СССР за Россию. В составе
Союза Советских Социалистических Республик, понимашь!
И Хельсинки – я еще раз говорю… – никто не отменил…
Ликвидация родины… – он вдруг поднял глаза. – Похле-
ще будет, чем измена. Понимаете вы… или нет? Понимае-
те?! – повторил он, повышая голос. – А Бурбулис – толкает.
И – вы. Вы с ним заодно!
– С ним все сейчас заодно, – решительно сказал Полто-
ранин.
– Ха-рашо… – издевательски произнес Ельцин и даже, в
сердцах, отодвинул от себя фужер с коньяком. – Принцип
нерушимости границ. Его никто не отменял!
– Как это? – изумился Полторанин. – Как это? – повторил
он.
– Да так!
– Нет «не так», Борис Николаевич. Мы отменили. СССР!
Ельцин набычился, даже покраснел:
– Какой ис-шо СССР?
– Горбачев. Он отпустил Прибалтику. И весь мир – рад!
Второго «Нобеля» дадут. В порядке исключения! – Прибал-
тике можно, а другим – нельзя? Зато мы, если Горбачева –
маленечко того, сразу введем смертную казнь. Она возвра-
щает порядок.
– Ну…
Ельцин _______хотел что-то сказать, но Полторанин опять не
давал ему говорить и с напором гнул свою линию:
– Пусть все уходят, кто хочет! Когда Прибалтика – рва-
нула, «дорогого Горби» кто-нибудь арестовал? Илюхин хотел,-
– да? Ну и где он? Этот Илюхин?! Какая, на хрен, нерушимость
шимость границ, если вся империя – в трещинах?
Ельцин встал и опять, – в который раз! – подошел к окну
и отодвинул штору.
По ночам, он очень любил смотреть в окно; темнота,
звезды на небе умиротворяли Ельцина. По ночам ему было
не так одиноко и грустно.
Ночь позволяла думать и подгоняла мысли;
Ельцин был уверен, что по ночам, в одиночестве, он глубже
он глубже и умнее, чем днем, среди людей: они отвлекали
его, сбивали с толку и мешали ему сосредоточиться.
– Вся Россия… весной… проголосовала за Союз… – вставил Ельцин.
Он не знал уже, что сказать; Полторанин его заговорил.
– Так это когда было! – разошелся Михаил Никифоро-
вич. – Когда, Борис Николаевич?! Я вот не знал, – ага: в
22-м, когда Владимир Ильич придумал Советский Союз, все
республики послали его к чертовой матери.
– Как? – не понял Ельцин.
– Да так, Борис Николаевич…
Полторанин загадочно улыбался.
– Договор о создании СССР никто не подписал.
– Правда… што ль..?
– Хотя Ленин чем только соседям своим не грозил! Где ж
тут, я извиняюсь, нерушимые… границы..?
Полторанин пошел в наступление.
– Иными словами, Борис Николаевич, мы с вами 70 лет
живем в государстве, которое юридически не существует!
Союз даже де-юре не оформили.
– С ума сойти…
– Ага! Что же, мол, время тратить, если мы и так живем
одной семьей?
– В гражданском браке, – засмеялся Ельцин.
– Ага! – кивнул Полторанин. – Все кричат о договоре
22-го года. А его кто-нибудь видел? Этот договор? Своими
глазами?!
Неожиданно раздался стук в дверь. В дверном проеме
показалась взлохмаченная голова Коржакова.
– Поэтому так, Борис Николаевич, – ага! – заканчивал
Полторанин. – Старый союз – под корень. А новый – сам на-
родился!
– Сам по себе?
– Сам по себе, – ага! Только с Ельциным и без Михаила
Сергеевича с его… Наташей Ростовой._ – Из райкома партии, – хмыкнул Ельцин и вдруг – заме-
тил Коржакова:_
– Правда што ль, Михаил Никифорыч, шта-а… никто то-
гда… не подписал?
– При Ленине? Никто. Не захотели.
– Так в каком же государстве мы тогда… живем? – уди-
вился Ельцин.
– А «ни в каком», – усмехнулся Полторанин. – Нет у нас
государства! Когда ООН создавался, у Сталина попросили
документы. Об СССР. Сталин отговорился: в войну, мол, по-
гибли, сплошные бомбежки…
– Интересно… Шахрай об этом что-нибудь знает?
– А кто его знает, что Шахрай знает, а что не знает?.. –
усмехнулся Полторанин. – У нас же – одни самородки! Но
Гена, еще раз скажу, молодец. Точно все сделал. Главное –
вовремя…
– Разделимся, Михаил Никифорович, – зевнул Ельцин, –
и все республики… ух-х-хо, – он аккуратно прикрывал рот
своей могучей ладонью, – все республики сразу поймут и
увидят, какие они крохи.
И… – помедлил он, – я согласен: куда им без Рас-сеи,
куда…
– Вот и я говорю: обосрутся! Сейчас Литва, Борис Нико-
лаевич, предъявила Горбачеву иск. За свое пребывание в
СССР. На полмиллиарда долларов. – Предъявили? На здоровье!
А я б им – встречный иск. Уже на миллиард.
Получайте! Разве Вильнюсский край до 44-го входил в Литву?
Не входил.
Он же под Пилсудским был! И столица – Каунас.
Это мы, СССР, объединили Литву. Положив 160 тысяч пар-
ней! И – вернули им Клайпедский край, Вильнюсский край,
Жемайтию, Дзукию…
– Истории не знают… – сокрушался Ельцин.
– Так вот же… хороший повод, – ага! – напомнить. Продуть головы.
Ошалевшие, малость, от внезапной свободы.
Или объединение всех литовцев в Литву не стоит миллиарда
долларов? Что это, на хрен, тогда за государство?
В кабинете чуть-чуть посветлело и день уверенно разгонял
нял темноту.
Ельцин любил восход солнца; в такие минуты он обретал уверенность в себе.
– Так ш-шта, Михаил Никифорович, – улыбался он. – По
рюмке, я правильно понял?
– Не могу огорчить вас отказом… – важно говорил Полторанин.
– Тогда сходите за Коржаковым. Пусть, понимашь, тоже
отметит.
Полторанин послушно приоткрыл дверь и пальцем по-
манил Коржакова. Судя по лицу начальника охраны, он –
нисколько не обиделся и ждал указаний.
Андрей Караулов
Русский АД том второй
Книга первая
85
– С Борисом Николаевичем этот вопрос согласован, –
улыбался Фокин.
– Какой? – не понимал Касатонов. – О флоте? Где? Ко-
гда?!
– В Беловежской пуще, адмирал.
– А округа?
– Всё отходит Украине, адмирал. Все округа и весь Черноморский
флот.
– И Севастополь?
– Разумеется. Как главная база.
– Подождите… – Касатонов окончательно растерялся.
– Но Севастополь не входит в состав Украины. Совмин
финансирует Севастополь отдельной строкой. Российский
Совмин… – уточнил он.
– Уже не финансирует, адмирал, – сообщил Фокин, но
тут заговорил Президент.
– Хочу объяснить… – Кравчук обретал уверенность. – Сегодня,
с ноля часов, все войска бывшего Советского Союза
сняты с довольствия Министерства обороны СССР, потому
что Министерство обороны будет распущено.
В войсках, пока мы лясы точим, начался обед. За счет Совета министров
Украины. Входящего в состав нашего правительства министерства обороны.
– Я… Я… – потеплел вдруг Кравчук, – понимаю ваши чувства,
адмирал Касатонов. Ставлю себя на ваше место. Но
мы – братья. Мы братья с Россией. Одна семья…
Понимаете, Игорь Владимирович? Если братья, значит – одна семья, –
повторил он. – И как братья предлагаем: оставайтесь в
войсках. Вы, адмирал, на флоте.
Я же не снял вас с поста командующего. Генерала Скокова тоже не снял.
Имею право, но я ж вам гутарю: мы – братья. Какая разница, кто… кого… накормит – по-братски – обедом?
И деньги, коллеги, мы, как видите, нашли, – улыбался
Фокин. – Я только думаю, Леонид Макарович, – повернулся
он к Кравчуку, – что присягу надо принять уже сегодня.
Как КГБ. На верность неньки ридни! Чтоб… чтоб без ужина
не остаться, – шутливо добавил он.
Кравчук встал.
– Повторяю, господа. Все бывшие войска Советского
Союза пидкорятися Украине.
–Семьсот тысяч человек? – воскликнул Скоков.
– Именно так, – спокойно подтвердил Фокин.
– Поэтому Президент вторично предлагает вам, коллеги, немедленно
вернуться в свои штабы и присягнуть Украине.
– Но… Нет такой директивы из Генштаба! – тихо повторил
Касатонов. – При всем уважении к Леониду Макаровичу
чу мы не можем верить вам на слово!..
– А зачем на слово? – не понял Кравчук. – Вот телефон.
Видите телефон?
Перед Кравчуком незаметно расположился аппарат ВЧ.
– Позвоните в Кремль. Спросите у Бориса Николаевича…
Морозов засмеялся, но тут же взял себя в руки.
– Дать телефончик? – поинтересовался Кравчук.
…Крейсер «Москва», флагман Черноморского флота, ну-
ждался в серьезном, обстоятельном ремонте. Шесть раз
Касатонов отправлял в Москву докладные. И шесть раз
приходил один и тот же ответ: денег нет, подождите!
…Ветер стих.
Океан сразу успокоился. Как же хорошо,
как красиво было бы на земле, если бы туч вообще бы не
было. Касатонов влюбленно смотрел на море, на волны.
Всякий раз, когда он видел с борта корабля родную гавань,
а там, на берегу, гордый амфитеатр Севастополя, опоясавший
скалы, он испытывал какой-то детский восторг.
Севастополь – гордый и застенчивый город. Настоящий
воин по-настоящему скромен, но он знает свою цену – он
же воин!
Касатонов любил одиноко бродить по Севастополю. Его
манили, так и звали к себе, в свой уют, эти высоченные, как
минарет, кипарисы, вязы, бесконечные лестницы между
верхним и нижним городом. Нижний, конечно, особенно
хорош! Людей на этих улочках всегда немного. А какой колорит…
Севастополь куда ярче Одессы и люди здесь, в Севастополе,
больше крестьяне, конечно, потому что все рыбаки.
Одесса – она же ленивая, с жирком, а Севастополь – труженик.
На белых просторах Графской пристани, на этих висячих
мостиках, полно птиц. Даже сейчас полно, зимой – им
не холодно! Никто не любит так Черное море, как птицы.
И они никого не боятся, даже широчайших волн с сединой
не боятся, тем более людей. А каменные колодцы и старые
мазанки? До чего ж хороши!.. Нигде в мире – нигде, нигде,
нигде! – нет другого такого города, как Севастополь, самого
серьезного города на всем Черном море. Да это и не город
вовсе – это флот на земле, флот!..
Касатонов чувствовал: после истории с Гамсахурдиа, с
танками, продажа российской военной техники «с черно-
го хода» встанет на широкую ногу. И не только техники.
В Лужниках на барахолке (Лужники теперь – самая боль-
шая барахолка в Европе, на втором месте – тоже Москва,
ВДНХ) вдруг появились в огромном количестве простынки
с широкой черной печатью «Балтийский флот».
Адмирал Игорь Махонин пойман на тайных переговорах с неким
Якубовским Дмитрием Олеговичем – молодым человеком
без определенных занятий.
Речь идет о списанных подводных лодках.
Но это у нас они списаны. Атомные ледоколы
«Ленин» и «Пятьдесят лет Октябрьской революции» тоже
вроде бы «шли на списание», но их тут же (по цене металлолома)
купили американцы.1
А авианесущие крейсеры «Минск» и «Новороссийск» –
гордость Тихого океана? Предназначены для отправки в
Пусан, якобы на переплавку. Отправку санкционировали
министр обороны и главком ВМФ, на «ликвидационном
акте» – подписи аж двенадцати трехзвездных адмиралов!2
На скандальной пресс-конференции контр-адмирал Угрю-
мов подсчитал ущерб от сделки – 2,5 миллиарда долларов.