«Ельцин чувствовал, что превращается в зверя»
Главы о Ельцине (зверски веселые) комментировать не буду. Для размышлений – одна цитата: «Сталин убивал, страна пела ему осанну. Гайдар морил голодом (тоже убивал в конечном счете), страна сходила с ума от счастья – демократия!» Не осанну пела страна Сталину, а преданность главнокомандующему демонстрировала. И при Гайдаре никто не сходил с ума от демократии. Наш человек если и вопит осанну, то скорее всего подстраивается под общий вопль, такой же ритуальный, как его собственное ощущение: единство со всеми! Дело в единстве. А на гребешке может сидеть кто угодно. И искренне думать, что он зверь. Сам сядет.
«Только деньги…»
Закончу цитату: только деньги «сейчас способны вершить чудеса...» Это – если глядеть через Кавказ, в сторону Азербайджана. Незабываем образ Гейдара Алиева, поверившего, что Азербайджан, если ему не мешать, станет счастливым государством. Независимым, если уж так велит История. Деньги врываются в эту идиллию.
Сколько раздал их своим сторонникам щедрый кремлевский деятель!
А сколько потом раздал вождь отделившегося Азербайджана! Сколько стоили часы, подаренные Алиевым Ельцину! И почему возврат этого подарка (слишком дорог!) был воспринят в Баку как «пощечина»… Караулов выверяет эту политическую трясучку количеством купюр. Но из-под чеков смотрит на меня реальность, и уверен, куда более глубокая и властная, чем эти деньги.
Неотвратимая! Допустим, «перестройка – треп». В ходе ее всякий человек, живущий в России, получает возможность обезопасить себя... «от идиотов, сидящих в Кремле…».
И только-то?! Нет, существуют более глубокие гарантии безопасности. Это – разведанные запасы каспийской нефти. «Около десяти миллиардов тонн. Их вполне достаточно, чтобы Азербайджан быстро, очень быстро, в рекордные сроки, стал бы вторым Кувейтом…» Кувейт – спасение. Если уметь хозяйствовать на этих залежах. Как перекликается эта запредельно-трезвая идея с мыслью Караулова о том, что мы, русские, должны так хозяйствовать в Сибири и на Урале, чтобы никто не смел зариться на эти земли! А лучше – включались бы новыми силами в общее государство, выстраданное нами в кровавых испытаниях Истории.
Азербайджан – примечательная глава в карауловской хронике. Влетевшую сюда идею, что если бы Алиева не выперли из Москвы обратно в Баку, то он в Москве удержал бы Советский Союз от распада, я комментировать не берусь. Пусть эта идея остается в качестве страшилки на устах старика Буша: – Как мы боялись, мистер Алиев, что вы возглавите Советский Союз… Зря боялись. Не возглавил. Вернемся-ка лучше к родной Российской теме.
«Страна, стоящая на идее»
Что это за идея, если на ней может собраться и устоять такая махина, как Россия? Думаю, любая. Если на ней сможет сохраняться великое государство. А если нет? «Если идея тускнеет, сразу поднимают голову окраины... Мгновенно! Окраины всегда недовольны. Они же окраины! И происходит распад государства». Присоединяюсь к Андрею Караулову в этой его мысли. Евразийское многокультурье ищет центростремительную идею как точку, которая позволит ему удержаться.
А взлететь?
Это ж вечная мечта! Птицей! И фамилия нашего классика так крыльями и машет. А потом-то что? Вот что: «Птица-тройка, воспетая Гоголем, так получила плетью по морде, что упала на колени и уткнулась в грязь. Все радовались перестройке, но никто, даже такой «коллекционер жизни», как Евгений Евтушенко, не мог объяснить, почему для того, чтобы выпустить из тюрем диссидентов, разрешить читать все, что хочется читать, и вернуть в Россию Ростроповича с супругой, надо разрушить экономику, остановить заводы, получить безработицу и перестать сеять хлеб!» Евтушенко трогать не будем: он хлеба не сеет, его хлеб – стихи. Стихами увековечивается происходящее. Когда имеет смысл. Так что напор «грязи» в наши чистые помыслы вечен – так это всегдашняя расплата за магнетическую притягательность России. И это тоже наш хлеб?
Наш хлеб
«Жалко хлеб... Был рассчитан на три дня», – думают близкие Александра Исаевича, принимая московского гостя в Рязани. Ну, понятно: без Солженицына в своей хронике Караулову, конечно же, не обойтись.
Но этот сюжет не так прост, он потребует еще долгих размышлений. В какой мере ненависть к сталинскому режиму бросила у автора «ГУЛАГа» тень на Россию как таковую. И в какой мере ушла эта тень из работы «Как нам обустроить Россию», с бесспорностями, что обустраивать надо «снизу», от «почвы», с учетом местных, провинциальных уровней...
Но Солженицын у Караулова еще колеблется, возвращаться ли ему в Россию или оставаться в американском изгнании. Хлеб на три дня – это Александр Твардовский, то описание встречи приобретает отчасти и символический смысл. А.Т. не выходит из-за стола, боится, что у него бутылку отнимут. Если заснет, то здесь же, уронив голову на свои огромные руки.
Александр Исаевич аккуратно подсовывает ему под голову располовиненную буханку черного. Хотел было подушку положить, но А.Т. что-то почувствовал, рыкнул и отбросил подушку в сторону... Таки лег… «Жалко хлеб. Был рассчитан на три дня», – прикидывает жена ближайшие закупки. «Тоска по России – адская». Ненависть Александра Исаевича ко всему советскому неистребима. Вот и выбор. Как между хлебом и водкой… Но, прежде чем женская душа решится на финальный выбор, вернемся в наш привычный ад.
Между президентом и царем
«Интересно все-таки, – замечает Караулов. – В отличие от Горбачева, Ельцин никогда не был лидером мирового уровня. Горбачев – был. Но Горбачев - по своей природе - временщик. А Ельцин... Ельцин – царь.» Ну, понятно: избранный на срок президент – лицо по определению временное, он и держится в рамках, а царь – вне рамок: когда охота, пьет из двух бутылок разом и мочится, если приспело, где охота.
Успех зависит не от того, чего хочет тот или иной властитель, а от того, кого полуосознанно (или осознанно) стерпит у власти народ.
Народ – третья точка между двумя полюсами? Третья точка – девочка, едущая в поезде без родителей. «– Мамка шо ж... одну тебя пускает? – Сирота я. Понял? – Во-още, што ль, никого? – Сирота! Мамка пьет. Брат еще был. – Та че ж сирота, если мать есть? – Пьет она, – сплюнула девчонка. – Нальешь?» Никак нельзя без «нальешь». Караулов пытается откреститься от этого наваждения:
«Такая страна будет пить все больше с каждым днем… С каждым годом... Но другой страны у нас нет. И уже никогда не будет... Что это такое: на 1/9 всей мировой суши страна сплошных алкоголиков?..» Но девочка-то, теряющая родителей, еще не алкоголичка? И вообще: девочки, которым предстоит сделать жизненный выбор, – разве обречены природой на пьянство? «Современные девочки обычно интеллектуально развиты.
Они любят бантики, любят косички; они улыбчивы и кажутся веселыми, доверчивыми... – природа и в самом деле преподносит их как ангелов, будто это не дети, а легкие эльфы, вдруг слетевшие на землю.
Тревога, спрятанная в девочках-эльфах, спрятана глубоко-глубоко: к тринадцати годам они очень сильны, настолько сильны, что даже под пыткой не выдадут свою тайну, своего демона; по ночам (или в душе) их ручонки сами находят (вдруг) то самое место, те заветные «точки», откуда – вдруг – разливается по всему телу неизъяснимая благодать». Так что заставляет этих девочек совратиться с пути?
Да сказано же: природа! Против природы не попрешь.
Оформятся, приоденутся и начнут охоту. За мужиками. «Мы, если хорошо их схватим, эта чертова партячейка в полном составе у нас отдыхать будет. Я, может быть, в депутаты выйду…» Выйдет... В крайнем случае, за Жирика. А то и повыше. Туда, где Председатель и Царь делят власть. Чем выше, тем опасней. А страна что же? Такая, понимаешь, страна? Кто ее удержит?
А если азиат?
«Ельцин – он с Урала? Урал – это уже не Европа.
Но и пока не Азия. Он из двух половинок, Азиопа. Если в нем европеец сейчас победит – одно. А если азиат?» Азиат возникает у Караулова вовсе не как азиат, а как участник сверхнациональной гонки, определяющей в России все. Как быть, если рабочий человек не может примириться со всеобщей уравниловкой?
У него от природы (!) золотые руки, он с ранних лет приучил себя к работе и не может понять, почему такие, как он, работники, и лодыри – стоят ровным строем друг перед другом. При советской власти ему предлагалось равенство. Или лагерь.
При неустойчивой демократии он получает шанс «заменить собой демократию». То есть построить себе дом в поселке Пушкино. Строит. Ему объясняют, что он превысил уровень крыши на 16 см.
Он уменьшает уровень кровли, но на него все равно заводят уголовное дело.
Как быть такому темпераментному борцу за свои права, если он, застукав на месте преступления насильников, не зовет милицию, а сам с друзьями приводит негодяев в чувство стальными прутьями? Акоп – армянин. Еще один довод в вечном споре Европы и Азии в российском бытии. В вечном споре повального равенства и безнадежного бунта. В вечном вопросе: капитализм – он хорош или плох? Это рай или по-прежнему ад?
Попытка выпрыгнуть в рай
История ГКЧП, теперь уже описанная вдоль и поперек, дана у Караулова через самый немыслимый и неотразимый мотив: через обреченное предчувствие Раисы Максимовны. Через ее слезы (рядом с непробиваемо спокойным Горбачевым). Через ее нервы, разрывающиеся от напряжения. Через ее потрясение, вскоре сведшее ее в могилу. Весь мир ее уважал.
Кроме родной страны, ненавидевшей ее из зависти, из ревности, из безотчетной злости. Почему Горбачев в той смертельно рискованной ситуации оставался вроде бы непоколебимо спокойным? Две детали обронены Карауловым в объяснение. Во-первых, весь этот заговор ГКЧП был им если не задуман, то допущен как возможный вариант событий. Во-вторых, этот вариант, уже упершийся в невозможность, продолжал оставаться для Горбачева отнюдь не отвергнутым: «Кто знает, может, у вас впрямь что-то получится...» (У вас? У нас? У тех и других?) Горбачев-то пережил этот ад.
Раиса Максимовна не пережила. Тут-то Караулов и вбрасывает свою козырную карту. Он цитирует поносную надпись, сделанную каким-то скалолазом, – со стрелкой к тогдашнему жилью Горбачевых на Форосе: «Райкин рай». «Рай?! – чуть не поперхнувшись, переспрашивает Андрей Караулов. – Этот Форос – рай?!» Надо было всю хронику упрямо именовать «Русским адом», чтобы такое упоминание рая окончательно обрушило сюжет в антисмысл. Вы хотели рая? Вот он. В беспощадном мастерстве Караулову не откажешь.
«А как насчет капитализма?
» Да он же разный. «Есть капитализм организованный. У-умный. А есть стихийный. В наших условиях – бардак». Какой же он будет у нас – капитализм? Или социализм, вернись мы к нему? Или какая-нибудь помесь того и другого? Кричи не кричи «караул!» – не поможет. Будем жить в том аду, который примем за рай. Какой стерпим. И за какой расплатимся – жизнями тех, кто не стерпит.
Чернота Беловежья
Как всегда – диалог уровней. Соратники и помощники Ельцина ищут хитроумный выход из очередной непредсказуемой ситуации, а ситуация проступает сквозь их хитроумие каменными аналогиями. В третий раз в истории России XX века она надвигается с неотвратимостью, повергая правителей в состояние абсолютной прострации.
Император Николай Второй перед отречением 1917 года; Иосиф Сталин в июле 1941го; и вот – Борис Ельцин в ситуации Беловежья начала 1990-х… Признаки краха вроде бы далеко. В Грузии очередной претендент на власть запасается поддержкой друзей… В Литве очередной претендент готовит России денежный счет за оккупацию военных лет...
В Украине опасней всего: афронт не оставит Союзу надежд… А в 1922 году – разве были надежды, что Советский Союз – реальность?
Были. И не просто надежды, а именно тогдашнее чувство реальности. Никаких официальных бумаг не требовалось, никто новое государство не оформлял де-юре: Союз был неотвратимо затребован Историей… А теперь? Беловежье – черная мета… С такою же неотвратимостью История толкает государство к развалу?
История не меняется?
Это рассуждение выпадает у Караулова из главы, посвященной контактам нынешней России с церковными праистинами. Мое атеистическое воспитание удерживает меня от участия в этих дебатах. Но одно ПОПУТНОЕ рассуждение в карауловском тексте побуждает к комментарию. Вот оно: «Почти все страны Центральной Европы потеряли свою суверенность.
Давняя идея американского бизнеса: появление глобального (мирового) правительства. ООН – его прообраз? Речь идет о правительстве широкого наднационального бизнеса, единого (все решает только доллар!) «мирового порядка».
– Это выгодно крупному капиталу: единая денежная система, полное (внутри каждой страны) разрушение национального единства, возможно – национального самосознания, широкое распространение идей «религиозного освобождения»: мусульманский фундаментализм, ваххабизм, «братья-мусульмане», «сикхизм», католическая «теология освобождения»... Весь мир – в один кулак.
Железный кулак. «Я буду хорошо спать, если я буду уверен, что я остался один на земле», – говорил великий Морган о своих конкурентах…» Великий Морган (Джон Пирпонт?) пусть остается при своих профессиональных рекордах. Но вот вопрос: как реагирует человечество на железный кулак, вечно нависающий над ним с разных сторон? Да так реагирует, как велит ему его неуемная природа: восстает против этих единств.
И сейчас восстает. И против мусульманского единства, разрываемого внутренними распрями. И против «освобождения», непрерывно провозглашаемого Ватиканом.
Многообразие – иногда писанное кровью – в агрессивной природе человека, как и неизбежные попытки этой кровавой природе противостоять. Что нас ждет: очередное «единство» или очередной же бунт против единства? Бунт. Бессмысленный и беспощадный? Да? Скорее всего – диалог этих начал.
Мы станем очередными участниками: и жертвами, и триумфаторами этой драмы. История не слабеет в своем трагизме.
«Я дурака валяю?»
Это опять – из шуточек ельцинского окружения. «А не отделить ли Россию от Советского Союза? – Твое здоровье!» Обычно на тосты политиков не реагирую. Их дело! Но однажды меня такой ход задел – когда в подобную игру включился Валентин Распутин. Едва его избрали депутатом Верховного Совета, как он – с трибуны! – предложил России покинуть Советский Союз.
Вот тут-то я оторопел. В устах живого классика русской словесности это предложение было просто кощунством. Потом Распутин полуизвинился: мол, в его словах человек, «имеющий уши», должен услышать «не призыв к России хлопнуть союзной дверью, а предостережение не делать сдури или сослепу (что одно и то же) из русского народа козла отпущения…»
В этой козлодуме – не столько нота извинения (вынужденная), сколько явный отказ извиняться. Я ничего не могу с собой поделать: автор «Пожара» и «Прощания с Матерой» (великие тексты!) ушел от меня в мир иной уже и как автор вот такого двусмысленного эпизода в политиканской игре. Есть игры, в которых совестливому человеку лучше не участвовать.
Слишком больно. Сам Караулов в этом весьма аккуратен. Вопросы ставит – тонкие.