Руководитель Оперативной группы МО СССР в Афганистане Варенников.
Сентябрь 1988 г.».
Когда приблизительно за месяц до начала вывода войск меня вызвали из Кабула в Москву для доклада на заседание комиссии Политбюро ЦК по Афганистану о готовности войск 40-й армии к выходу, то я, проинформировав ее о главном, еще раз подчеркнул наши надежды на то, что американская и пакистанская стороны тоже будут нести нагрузку и что параллельно с выводом советских войск из Афганистана будет обязательно разрушена инфраструктура оппозиции на территории Пакистана.
Это имело бы колоссальное значение и для народа Афганистана (прекратится война), и для народов Средней Азии, поскольку возможность войны и на нашей территории, чем угрожали моджахеды, сводилась к нулю.
Конечно, я рассчитывал на вдохновляющее всех нас в Афганистане решение. Надеялся услышать, что, мол, мы ваши предложения устные и письменные получали, они, несомненно, основательны и нашли свое подтверждение в Соглашении, которое подписано в Женеве, и мы будем добиваться, чтобы все это было выполнено.
Но вместо этого я услышал от председателя комиссии Шеварднадзе нечто вялое:
— Вы уже об этом говорили... Надо будет иметь это в виду...
После чего он тут же перешел к другому вопросу.
Поразительно! Всего лишь: «надо будет это иметь в виду». Кому и что иметь в виду? Вместо того, чтобы категорически заявить, что мы иначе и не мыслим, что именно так и будет все выполняться.
Но хороши и другие члены комиссии — ведь никто активно меня не поддержал. Допустим, министру обороны Дмитрию Тимофеевичу Язову в то время высовываться было и ни к чему — только назначили, да и я сам тоже из Министерства обороны. Надо, чтобы выступил кто-то из других ведомств. Но... все промолчали.
Конечно, это меня озадачило. И вообще, сколько бы я ни поднимал перед руководством страны эту проблему, всегда она оставалась в подвешенном состоянии. Я ничего не мог понять. Как можно такой масштабный вопрос оставить без решения. Нет, это просто поразительно.
Но значительно позднее, опираясь на факты, а также на все, что последовало за этим, я пришел к безошибочному выводу, что, несомненно, здесь налицо заговор: с одной стороны— Горбачева и Шеварднадзе, а с другой — Рейгана и Шульца. Мы были преданы нашими «вождями» в пользу американцев. Это мерзко. И хотя в ходе вывода наших войск от имени Советского Союза и высказывались протесты в отношении США и Пакистана о том, что они нарушают подписанное Соглашение и т. п., но делалось это скорее для вида. Фактически это была ширма, которая прикрывала истинные цели сторон и обеспечивала их действия по известному только им плану.
Об этом наглядно свидетельствует заявление государственного секретаря США того времени Шульца, которое он сделал сразу же после подписания Женевских соглашений по афганскому вопросу: «В Соглашении нет ничего, что ограничивает США в представлении военной помощи сопротивлению (т. е. мятежникам. — Автор)!» Вот так нагло, но ясно! Конечно, Шульц полностью выразил мнение американского правительства. Но просто так такого рода Соглашения составляться не могут.
Естественно, за этим стояла значительная благодарность, в том числе в материальном выражении. Таков капиталистический мир. Причем он ничего не прощает.
Я вполне могу предположить, что между Шульцем и Шеварднадзе (а через них, следовательно, и между Рейганом и Горбачевым) была особая договоренность о порядке действий в связи с выводом наших войск из Афганистана. То есть провести его так, как это ими было задумано и как было сделано фактически на первом этапе.
По Женевским соглашениям, с 15 мая по 15 июля мы вывели 50 процентов состава нашей 40-й армии (при этом предусмотрительно сохранили боевую мощь своей артиллерии и авиации). А в этот же период оппозиция, т. е. подопечные США и Пакистана, палец о палец не ударили, чтобы хотя бы для вида показать, что они что-то делают в этом духе.
Открыто и нагло они отказывались допустить к себе кого-либо из ООН. Мало того, США делали всё, чтобы максимально усилить группировку оппозиции, оснастить ее всем необходимым.
Мы об этом официально писали и звонили в Москву (каждое ведомство по своей линии). Руководство Афганистана непрерывно делало заявления (в том числе в ООН). Но все шло так, как надо было США.
Первый этап вывода наших войск прошел выразительно, был под всеобщим контролем и освещался всесторонне.
И был он знаменательным — никаких потерь! Но знаменательным было и другое: провожал народ Афганистана, местные и центральные органы власти до президента РА включительно, а в СССР наших ребят встречал наш народ и местные органы власти.
Правда, московских начальников не было, как всегда, они были заняты. А ведь полно членов Политбюро ЦК, в аппарате ЦК — целая дивизия работников, а еще руководство Президиума Верховного Совета, руководство правительства... Конечно, если всех их посчитать, наверное, столько не наберется, сколько выводилось войск.
Для встречи наших воинов после почти 9-летней войны можно было бы найти человек пять, которые встретили бы наши части на Термезском и Кушкинском направлениях. Но этого не произошло. Конечно, солдату обидно и стыдно за таких предводителей.
Выше я написал «заняты». Не заняты они были, а держали нос по ветру: куда генсек-президент («Ген-президент») — туда и мы! А поскольку Горбачев нашу армию не только не уважал, а ненавидел, но всеми силами старался это скрыть, то, естественно, ни он сам, ни кто-либо из его соратников необходимую инициативу не проявили.
Хочу остановить внимание читателя на весьма интересном моменте, который по определенным причинам в свое время не получил яркого выражения, но кое-что в этом плане все же было выполнено.
Речь шла о пересмотре сосредоточения военных усилий по всему Афганистану в связи с предстоящим выводом советских войск и тех устремлений оппозиции, которые она в связи с этим может проявить.
На одном из заседаний Ставки ВГК я поставил вопрос умышленно сразу перед всем ее составом, хотя, конечно, предварительно надо было бы оговорить это наедине с Наджибуллой.
Но чтобы мои действия не выглядели бестактно в отношении президента, я за два-три дня до этого переговорил с Виктором Петровичем Поляничко — фактически самым близким президенту после родственников человеком.
Виктор Петрович был ошарашен моей идеей, воспринял ее безоговорочно и считал, что проведение ее в жизнь станет одним из самых важных условий удержания власти в Афганистане после вывода советских войск. Он обещал также, что в этот же день доведет идею до Наджибуллы, попросит его ни с кем по этому поводу не делиться, поскольку Варенников объявит обо всем на заседании Ставки.
Почему я «пошел» через Поляничко? Хотелось, чтобы в его лице у меня был непоколебимый сторонник (а в этом я был убежден). Но если бы я эту идею начал обсуждать вначале с Наджибуллой, а тот по ряду направлений проблемы мог не согласиться и под это несогласие склонял бы, конечно, Поляничко, то ситуация оказалась бы сложнее.
Все, что я изложил перед Ставкой ВГК, позднее сообщил в своем докладе министру обороны СССР. В нем говорилось следующее (цитируется тезисно):
«Вооруженные силы Афганистана сегодня в состоянии самостоятельно противостоять давлению оппозиции только в случаях, когда они представлены крупными частями. Мелкие подразделения (посты, заставы) и небольшие — до батальона — гарнизоны крайне неустойчивы.
Лидеры оппозиции, США, Пакистана при всех вариантах развития событий после вывода советских войск рассчитывают на свержение существующего режима и захват власти в стране.
При этом в случае подписания Женевских соглашений, когда Афганистан получит определенные гарантии невмешательства, действия мятежников будут в значительной мере сковываться обязательствами пакистанцев и американцев, не станут носить открытого характера, скажем, при переброске через госграницу оружия, боеприпасов. Следовательно, контрреволюция вынуждена будет действовать в более сложной для себя обстановке.
Важно иметь в виду, что главную ставку контрреволюция, очевидно, станет делать не на широкомасштабные выступления вооруженных банд, а на внедрение в партийно-государственный аппарат агентов. Занимая солидное служебное положение, они будут проводить работу по разложению и вербовке.
В установленное время контрреволюция попытается этими силами захватить соответствующие позиции в госпартаппарате, поддерживать их действия отрядами мятежников, которые могут проникнуть вместе с беженцами (оружие есть в каждом крупном населенном пункте)...
Военная доктрина Республики Афганистан с объявлением «Политики национального примирения» — полностью подчинена задаче прекращения войны. Она носит миролюбивый характер, имея главной целью обеспечение безопасности государства, относительную стабильность обстановки в основных районах страны.
Но в достижении намеченных стратегических целей и тем более тактических задач руководство республики опиралось не только на свои собственные силы, но и на интернациональную помощь Советского Союза, войск 40-й армии.
Вывод советских войск из Афганистана кардинально изменит военно-политическую обстановку, значительно снизит возможности афганского руководства по ее стабилизации.
Если заблаговременно не принять меры, то многие жизненно важные районы, объекты могут оказаться вне контроля правительственных сил — в руках противника. Этого допустить нельзя, т. к. разрушится государство.
Для охраны таких районов и объектов требуются значительные силы и средства. Учитывая большую рассредоточенность войск по стране сегодня и недостаточную боевую устойчивость ряда афганских частей, можно сделать вывод: только смелые, решительные шаги по концентрации армии на особо важных провинциях и объектах, а также в использовании реально имеющихся других сил могут позволить рассчитывать на успех в удержании важных объектов.
В связи с этим целесообразно:
1. Критически рассмотреть существующую разбросанность войск Вооруженных Сил РА по всей стране (особенно армейских, в том числе пограничных). Стремиться не к удержанию всех районов, как это обеспечивалось присутствием 40-й армии, а сосредоточить усилия только на избранных направлениях, обеспечивающих жизнедеятельность государства и стабильность обстановки в ключевых районах.
Создать в Афганистане сконцентрированную группировку вооруженных сил. Все гарнизоны, которые даже сейчас, в присутствии наших войск, обеспечивать и поддерживать при ведении ими боевых действий сложно, — ликвидировать. Вывести подразделения этих гарнизонов к базовым районам дислокации войск. В первую очередь это касается гарнизонов в районах Барикота, Панджшера, Бадахшана... Можно оставить целые провинции типа Кунара, Хоста, Урузгана.
Такие действия исключают возможность разгрома и захвата мятежниками малочисленных гарнизонов. Но их захват мятежниками нанесет политический и военный ущерб правительству, отрицательно повлияет на моральный дух войск.
Оставление мелких гарнизонов возможно. Но необходимо провести предварительно встречу с местными авторитетами, заключив с ними договор о передаче на охрану этого района местным властям, которые, в свою очередь, обязуются действовать совместно с ними и правительственными органами.
2. Провести аналогичные действия в отношении тех «Оргядер» правительственной власти в ряде уездов и волостей (всего 17), которые в свое время были установлены силой... Эти «Оргядра» убрать, с местными авторитетами подписать договоры о том, что они сами проведут выборы органов управления — не проявляя враждебности к госорганам.
3. Афганским Вооруженным Силам в настоящее время, а также после вывода советских войск не развертывать крупномасштабных боевых действий, не усложнять политическую и особенно военную обстановку. Наносить при необходимости короткие, но эффективные удары только по непосредственно угрожающим объектам (вне населенных пунктов).
4. Сосредоточивая основные усилия на удержании важнейших районов и объектов страны, основных городов и магистралей государства, Вооруженные Силы использовать для выполнения следующих принципиальных задач:
Армия. Главные силы постоянно иметь в готовности для маневра с целью нанесения поражения формированиям оппозиции в районах Кабула, Герата, Кандагара, Джелалабада. Часть сил использовать для прикрытия основных коммуникаций, трубопроводов...
МГБ. Главная задача — своевременное вскрытие и ликвидация контрреволюционного подполья как в столице, так и в провинциальных центрах, а также и особенно в Вооруженных Силах. Плюс охрана правительства.
Царандой (МВД). Основные его силы направить на охрану и оборону режимных зон, важнейших городов, экономических объектов, участков коммуникаций, а также на поддержание общественного порядка в Кабуле и его пригородах...
5. Учитывая, что судьба существующего режима прежде всего зависит от удержания столицы и магистрали Кабул— Термез, подтянуть в Кабул, его пригороды, а также на основную авиационную базу Баграм дополнительные войска...
6. Принять кардинальное решение по пограничным войскам.
Погранвойска Афганистана фактически не занимаются обычной охраной государственной границы, а ведут боевые действия наравне с армейскими частями для удержания определенных районов или населенных пунктов, а также перекрытия участков маршрутов из Пакистана в Афганистан, по которым доставляют оружие и боеприпасы мятежникам.
В настоящее время пограничные войска, имея значительную укомплектованность личным составом (более 60%) и полное (к штату) обеспечение боевой техникой и вооружением (от 80 до 100%), на протяжении уже года вносят существенный боевой вклад.
Однако гарантированного закрытия государственной границы от проникновения караванов противника они обеспечить не смогут, даже в случае их многократного увеличения.
Этого вообще сделать невозможно без полного привлечения к проблеме прикрытия границы свободных племен. Последние же в пропуске караванов даже заинтересованы, так как получают за каждый из них значительное вознаграждение.
Складывается ситуация, при которой погранвойскам непосредственно у границы находиться в настоящее время нет смысла. А учитывая, что их поддержка, обеспечение составляют большую проблему уже сейчас, возникает необходимость перевода большой части пограничных подразделений к основным коммуникациям страны, располагая их у крупных населенных пунктов.
...Все изложенные вопросы предварительно обсуждены с Наджибуллой (за исключением пограничных войск) и нашли его полную поддержку.
В отношении предложений по применению пограничных войск он имеет пока только общее представление. Для Верховного главнокомандующего требуется еще некоторое время, чтобы осознать необходимость такого шага...
Варенников
г. Кабул, март 1988 г.».
Чем руководствовался я, внося эти предложения? Дело в том, что в то время все провинциальные центры страны удерживались правительственными войсками (одни самостоятельно, а другие — совместно с советскими частями). Однако с выводом советских войск из Афганистана это положение сохранить будет невозможно. Но самое главное— в этом не было необходимости.
Разбросанные по всему Афганистану вооруженные силы надо решительно сосредоточить буквально в нескольких провинциях и на двух-трех магистралях, от которых зависит жизнь страны. Если правительственные войска будут, как и прежде, стоять небольшими гарнизонами, то мятежники с привлечением местных жителей разобьют их по частям.
И Вооруженные Силы РА в итоге потеряют свой основной состав, а вместе с ним рухнет и государство. Этого допустить нельзя. Именно на жизненно важных участках надо решительно сосредоточить все вооруженные силы. В этом спасение.
А как быть с остальными городами, уездами, волостями и провинциями в целом? Что, их просто передавать мятежникам? Отнюдь. Даже наоборот. С населением провинции, особенно провинциального центра, а также уездных и волостных, надо с помощью местного актива (старейшин) проводить разъяснительную работу, убеждать, что они готовы управлять самостоятельно, без помощников со стороны.
Что касается центрального правительства, то если Джирга (сбор) сочтет нужным, то с ним будет заключен соответствующий договор или соглашение с перечислением необходимых условий взаимоотношений. Но самое главное — это то, что на Джирге (пока с помощью центральной власти) народ сам изберет и лидера, и всё его окружение.
Будут созданы органы охраны этой власти, а Кабул выдаст им оружие. Одновременно из центра выдается документ, что власть в такой-то провинции он признает законной. И если местная власть потребует, то Центр всегда поможет войсками, артиллерией, авиацией, материальными средствами.
А в решении вопросов повседневной жизни они полные хозяева, и никто не имеет права вмешиваться в их жизнь.
Бесспорно, такие условия импонировали интересам местных жителей. Причем все это должно было подаваться в русле развития «Политики национального примирения». Одновременно народ ориентировался, что его может ожидать, если вдруг мятежники пожелают захватить власть.
Объектами сосредоточения основных усилий я предлагал сделать города и провинции: Кабул, Джелалабад, Герат и Кандагар. При этом делал оговорку — это непременное условие. А если хватит сил, то плюс Кундуз и Мазари-Шариф.
Что же касается других объектов, которые были важны не менее перечисленных городов, так это магистрали: Кабул — Термез (дорога жизни); Кабул— Джелалабад и Кандагар — Герат — Кушка.
Обратимся к провинциям и городам.
Кабул — столица. От ее удержания зависела вся военно-политическая обстановка. Это не просто самый крупный административно-политический центр. Удержится Кабул— будет считаться, что устояла и власть. Поэтому предлагалось сосредоточить здесь максимально больше частей армии, МВД и МГБ.
Джелалабад. Чтобы захватить Кабул, только тех сил, которые имелись вокруг него и поблизости, было крайне недостаточно. Захват можно и надежнее сделать поэтапно: вначале взять Джелалабад, а уж затем — Кабул. Дело в том, что эта группировка оппозиции имела уже армейскую структуру, в ее составе были пакистанские части (особенно малиши), на вооружении которых была не только артиллерия, но и бронетанковая техника.
Конечно, захватив Джелалабад и выдвинувшись такой группировкой к Кабулу, да используя силы, которые на месте в районе Кабула,— можно было рассчитывать на успех.
Кроме того, надо было иметь в виду, что между Джелалабадом и Кабулом находились две мощные ГЭС, которые питали столицу электроэнергией. Тоже очень важный фактор. Но наиболее весомо выступало одно обстоятельство: Джелалабад уже не один раз становился местом, где скрещивали шпаги правительственные войска и отряды оппозиции. Уровень боев достигал высокого накала. И хотя мятежники сделать ничего не могли, но чувство реванша, несомненно, побуждало их к дальнейшим действиям.
С захватом же Джелалабада они рассчитывали разместить там «правительство переходного периода». Место было традиционно удачно, так как в Джелалабаде все зимние месяцы находился король Захир Шах со свитой и частью правительства. Однако нельзя допустить в принципе, чтобы оппозиция победила.
Герат, как и Кандагар, — древняя столица Афганистана. Расположен неподалеку от государственной границы с Ираном, что, естественно, сказывается в духовном (шиитском) влиянии на население. Город имеет традиции вспышек против центральной власти.
Последним таким событием был вспыхнувший 15 марта 1979 года в Герате антиправительственный мятеж. Обстановка сложилась критическая.
Однако мятеж был подавлен. Погибло более тысячи человек. Но Герат был и остается барометром всего северо-западного района Афганистана. Очень важно, что совсем рядом — Советский Союз: знаменитая Кушка, через которую афганцы получали очень многое.
Герат имеет два аэродрома: один — грунтовой, прямо на окраине города и второй — ультрасовременный в Шинданде, расположенном в часе езды от Герата на юг.
Провинция Герат и прилегающие к ней другие провинции — это обособленный, удаленный от Кабула регион, и он должен быть надежным на все случаи жизни.
Вот почему после долгих советов и даже споров на пост губернатора провинции был назначен (фактически автором такого назначения был В. Поляничко) Ф. Халекьяр. Ему же был жалован ранг министра. Это был умный, весьма внимательный и контактный начальник.
Он умело строил отношения со всеми слоями населения, особенно с торговцами. Сразу приобрел большой авторитет в гарнизоне (непосредственно в Герате стоял штаб армейского корпуса). Высказал мне прилюдно теплые слова благодарности за то, что я много сделал по сплочению главарей мятежных отрядов вокруг местной власти.
Естественно, за эту оценку и понимание моих действий я ему был признателен. Между прочим, Ф. Халекьяр страдал прогрессирующей болезнью — терял зрение. Мною были предприняты все меры, чтобы ему в Москве сделали операцию. Она прошла успешно, и, естественно, успешнее стали двигаться дела и в провинции Герат.
Наконец, Кандагар. Это уже барометр юга страны. На него прямое влияние оказывал Пакистан (сунниты). Хотя в принципе город успешно торговал и с Пакистаном, и с Ираном. С Кабулом у Кандагара отношения были как бы на равных. Вел он себя независимо.
В провинции имелись большие, хорошие ирригационные системы. Поэтому Кандагар выращивал много ценных культур — хлопок, рис, цитрусовые, виноград, гранаты. Две мощные ткацкие фабрики производили шерсть и полотно.
Словом, этот город был географическим, промышленно-сельскохозяйственным, духовным и культурным центром высокого уровня. Для того, чтобы Кандагар был гарантированно «своим», Наджибулла назначил туда вначале командиром армейского корпуса генерал-лейтенанта Улюми. А через 3—4 месяца делает его одновременно генерал-губернатором.
Мы все приветствовали это назначение. Улюми это назначение оправдал. Кстати, мы с ним, как и с его предшественником Сахраи, были в хороших отношениях.
Вот на этих пунктах предполагалось сосредоточить все силы армии, МВД и МГБ, отдавая при этом преимущество Кабулу. Кстати, было внесено предложение — все пограничные бригады с границы отвести, а их функции за плату возложить на проживающие там племена, что традиционно практиковалось в Афганистане.
Что касается погранбригад, то их использовать в составе армейских корпусов или дивизий, давая, в первую очередь, задания по охране и обороне какого-либо объекта или участка магистрали.
Эти предложения вызвали горячие споры. В ходе обсуждения я попросил Наджибуллу пока не высказывать своих соображений. Многие склонялись к тому, чтобы последовать моему предложению. Наконец, заговорил Наджибулла. Он сказал, что категорически против того, чтобы без боя отдавать противнику целые уезды и даже провинции.
Я деликатно бросил реплику: «Этого ни в коем случае делать не надо. Власть надо передать лицам, которых изберут на месте, и вооружить их. А центральная власть должна признать местную законной. И сотрудничать с ней, помогать».
Опять начались споры, суета. В конце концов решили, что все в рабочем порядке обсудят у себя в министерствах, а на следующий день на очередном заседании Ставки ВГК будет доложено мнение каждого министерства и объявлено решение Верховного главнокомандующего.
По окончании заседания Наджибулла в отличие от установленного порядка (обычно он уезжал первым) со всеми распрощался, и мы остались с ним вдвоем. Поднялись в его кабинет, где и состоялось долгое сложное объяснение.
Говорили на русском языке. Затрагивали в принципе две темы: первая — это то, что обсуждали на Ставке (концентрировать вооруженные силы или оставлять их в той группировке, в какой они находятся по сей день), и вторая — смогут ли вообще ВС самостоятельно отстоять страну без советских воинов.
Продолжая начатый на Ставке разговор, я еще раз лично ему напомнил, чтобы он не употреблял фразы такого рода: «Без боя передаем мятежникам...», «Ценные для страны провинции по своей инициативе отдаем в руки бандитов...» и т. д. Я сказал:
— Фактически мы передаем власть во многих провинциях тем органам, которые на Джирге избирает сам народ. Избирает народ, а вы, президент, эти органы вооружаете. Ведь фактически во многих провинциях это уже сделано. К примеру, в Бамиане да и других провинциях Хазараджата, плюс на севере и западе страны.
Там, где все уже сделано,— надо вашим представителям проехать, поднять дух, дать оружие и боеприпасы и т. д. А там, откуда правительственные войска будут уходить, надо сделать это сейчас— толково, спокойно и уверенно. К примеру, Файзабад. Извините, как у нас говорят — «медвежий угол». Ну, разве правительству надо держать там какой-то гарнизон в этом предгорье Памира? Нет. Во всяком случае сейчас. А если вы передаете официально власть Басиру, то он это, во-первых, воспримет положительно, а во-вторых, никого на землю Бадахшана не пустит, в том числе и Ахмад Шаха.
Нам крайне необходимо максимально сосредоточить все силы, в первую очередь, вокруг Кабула, а также Джелалабада, Герата и Кандагара. И конечно, обеспечить охрану магистралей, особенно Кабул — Термез. Надо идти на любые компромиссы с племенами и бандами, которые живут за счет грабежа.
Теперь о принципиальном вопросе — удержат Вооруженные Силы РА власть без советских частей или нет. Лично у меня совершенно нет никаких сомнений, что удержат. Но надо выполнить первое условие — сосредоточить все силы, как мы договорились. Если у вас лично, товарищ Наджибулла, действительно есть сомнения, то давайте выяснять их вдвоем. Но не делать это в кругу министров на Ставке или на заседании Политбюро ЦК НДПА, не показывать, что у вас сомнения. Ваши заявления должны вселять всем подчиненным уверенность, а не растерянность.
Наджибулла в основном со мной соглашался, но в отношении перевала Саланг с тем, что южную его часть в любой момент может оседлать Ахмад Шах, он согласиться не мог. Даже заявил: «Со всем согласен, но при условии, что вы ликвидируете Ахмад Шаха».
И мы начали раскручивать проблему с Ахмад Шахом Масудом. Я ему доказываю, что выгодно пойти на сближение с ним, имея в виду: во-первых, его большой авторитет среди народа (особенно таджиков); во-вторых, его большие возможности; в-третьих, в целом некоторую лояльность к власти.
На наш взгляд, надо действовать и через Раббани, который влияет на Ахмад Шаха непосредственно, и через него — на его важнейших полевых командиров. Но надо искать компромисс. В свою очередь Наджибулла утверждал, что вражда между ними лично дошла до такой степени, что возврата нет. И в этих условиях его надо только убрать.
Тогда я говорю Наджибулле в лоб: «Так поставьте такую задачу своим спецслужбам, тем более что у вас во главе МГБ стоит таджик Якуби, преданный вам человек». Наджибулла несколько ошалело посмотрел на меня, один глаз у него косил (это было всегда, когда он нервничал), а потом заявил: «Они с такой задачей не справятся». Тогда я спросил: «А кто справится?» Он заметил, что надо проводить крупномасштабную боевую операцию. И все началось сначала: я напоминал Наджибулле, что почти восемь лет занимались этим бесполезно и что упущенные моменты сближения — это ошибка руководства страны, а в настоящее время, хотя на пути и много острых позиций, еще не поздно это сделать во имя интересов афганского народа и «Политики национального примирения».
Соглашаясь со всеми предложениями, Наджибулла не мог даже представить себе, что он должен идти на компромисс (для него это открытое унижение) с лицом, которое он патологически не переносил уже много лет. Являясь умным человеком, он понимал, что никакая операция ничего не даст.
Это настроение поддерживалось и даже подогревалась со стороны руководителей КГБ и МИД СССР, что делало для нас ситуацию еще более сложной. Находясь в стороне от организации и проведения боевых операций и имея о них весьма общее представление, они «рекомендовали» сделать то-то и то-то для создания благоприятных условий руководству Афганистана после вывода наших войск.
В то же время они не давали через свою агентурную сеть даже приблизительного расположения штаб-квартиры Ахмад Шаха. Да и сделать этого не могли, потому что последний больше двух-трех дней на одном месте не находился, а когда накалялась обстановка, то менял свою личную дислокацию ежедневно.
Но время шло неумолимо. Сроки вывода наших войск согласно Женевским соглашениям приближались. А накал страстей повышался. Теперь у меня, Оперативной группы Минобороны и руководства 40-й армии проблемы были не только с оппозицией и ее бандами, но и с руководством Афганистана и даже с нашим руководством.
Однако первый этап вывода войск 40-й армии в соответствии с Женевскими соглашениями мы все-таки провели, причем без сучка, без задоринки — все вышли целыми и невредимыми. Важно, что многое в плане наших предложений о сосредоточении усилий Вооруженных Сил РА было все-таки выполнено.
Во всяком случае гарнизоны правительственных войск, которые с нашим уходом оставались беззащитными, выводились в районы, где уже дислоцировались крупные силы.
При этом серьезных проблем с размещением этих войск не возникало. Возникали лишь проблемы с созданием властных структур из числа лиц местных авторитетов.
Но этого и следовало ожидать. Однако провокаций со стороны наших афганских друзей мы, конечно, не ожидали, а они все-таки проявились. Расскажу о двух случаях.
По просьбе Наджибуллы наше руководство приняло решение о том, чтобы силами советских войск для афганских Вооруженных Сил были повсеместно созданы как минимум трехмесячные запасы боеприпасов, горючего и продовольствия. Надо — так надо! Стали создавать.
Специально для руководства и решения этих вопросов в нашем Генштабе была организована группа специалистов-офицеров под руководством генерал-лейтенанта Гапоненко, которая во взаимодействии с нашей Оперативной группой МО и руководством 40-й армии проделала исключительную работу. Фактически создавались запасы более чем на три месяца для каждой части и соединения афганской армии в пункте их дислокации. Оформлялись же документы только на три месяца.
Несмотря на это, в ряде крупных гарнизонов, которые мы уже считали по этим вопросам «закрытыми», т. е. все необходимое завезено, а документы, подписанные двусторонне, были и у нас, и у них на руках, вдруг «выяснилось», что якобы вышло недоразумение и фактически лишь сделаны месячные запасы (а кое-где и этого вроде не было). Это у нас вызывало возмущение. И хоть в ряде случаев, чтобы не обострять обстановку, мы довозили якобы недостающие запасы, но я вынужден был провести жесткое объяснение с Наджибуллой.
— Я верю своим подчиненным, — сказал мне Наджибулла.
— Так и я верю своим офицерам. Однако у нас имеются документы, составленные на русском языке и дари с росписями, что ясно подтверждает — все вопросы решены.
— А мне говорят, что допущены ошибки, — упорствовал Наджибулла.
— Это ложь, а не ошибки. Лица, которые вам это докладывают, или являются расхитителями, или они работают на оппозицию. И если вы немедленно все это не пресечете, то я вынужден буду официально докладывать об этом в Москву, в том числе о том, что руководство Афганистана мер не принимает, и советские войска вынуждены прекращать все поставки в Вооруженные Силы Афганистана.
Наджибулла обещал навести порядок. Однако, изучив его хорошо за многие годы, я чувствовал, что в ряде случаев он мог сам быть инициатором такого шага — представляется последний шанс воспользоваться советскими силами, поэтому надо не упустить его. Хотя, конечно, все можно было делать благородно, открытым путем. Тем более что никто из нас на формальные позиции не становился.
Или взять случай с перевалом Саланг. Ахмад Шах после нашей договоренности через разведчиков фактически не препятствовал провозу никаких грузов ни частями 40-й армии, ни правительственными войсками.
Однако, чтобы создать накаленную обстановку непосредственно вокруг Ахмад Шаха и тем самым «вынудить» советские войска проводить против него операции, определенные силы вокруг Наджибуллы занимались распространением различных слухов.
Однажды в ноябре 1988 года на очередном заседании Ставки ВГК начальник Генерального штаба афганской армии генерал-лейтенант Асеф Делавар, глядя себе в тетрадь, начал докладывать о тяжелейшей обстановке, которая сложилась на Южном Саланге.
Якобы банды Ахмад Шаха уничтожают или уводят в горы все правительственные колонны, весь Южный Саланг забит сгоревшими машинами. А вот советские войска никто не трогает. Всё это происходит сейчас, когда советские войска полностью еще не ушли, а что будет после этого?!
Все кругом молчали, потупив взгляды, уставившись в свои карты.
Один министр обороны генерал-полковник Шахнавлаз Татай хитровато улыбался в свои пышные усы. Но главное — никто не смотрел мне в глаза. Я понял, что разыгрывается сценка, и сделал заявление:
— Товарищ президент! Учитывая сложность ситуации, о которой доложил начальник Генерального штаба, и имея в виду, что у меня имеется полярно противоположная информация, т. е. налицо противоречия, считаю целесообразным выехать на место и лично убедиться, что же все-таки там происходит.
Я выезжаю туда завтра утром, а вас прошу позволить выехать туда начальнику Генштаба. Мы вместе на одной машине все отследим и на Ставке доложим результаты.
Мое предложение было крайне неожиданным, но не согласиться с ним было нельзя. И Наджибулла дал начальнику Генштаба соответствующее распоряжение. Одновременно я попросил, чтобы дали команду на запуск колонны правительственных войск, особенно груженых, чтобы завтра можно было наблюдать их на Саланге.
Как и следовало ожидать, ничего угрожающего на маршруте не произошло. Дорога была совершенн о чистой. Мы ехали с начальником Генштаба армии РА на бронированном «уазике».
Хорошо, что начальник автомобильной службы Министерства обороны генерал-полковник Попов позаботился о нашей Оперативной группе и сделал такую машину на советских ремонтных заводах. Скорости большой она не развивала, но защита от всех видов стрелкового оружия была надежная. Нас сопровождали три БТРа с автоматчиками с полным комплектом защиты, вооруженные «до зубов» и готовые к немедленным действиям.
Пока ехали, я «вытягивал» из генерала — откуда у него такие тяжелые сведения. Оказывается, они поступали от различных офицеров службы тыла. Я высказал предположение, что они сами все разворовывают, а свои грехи списывают на Ахмад Шаха, и рассказал ему один эпизод.
Одно время от местного кабульского гарнизона шли жалобы на питание. Узнав об этом, я как-то переговорил на эту тему с министром обороны РА генерал-лейтенантом Рафи, что нам было бы неплохо посетить какую-нибудь воинскую часть во время приема пищи и пригласить «на обед» начальника тыла. Министр согласился, ответив: «В любое время, в любую часть, с большим удовольствием». Через пару дней мы поехали в местную пехотную дивизию. Обед уже шел полным ходом. Министр обороны потребовал меню. Раздавали рис, а в меня записано: «мясо с рисом».
Рафи тихо спрашивает начальника тыла:
— А где мясо?
— Надо разобраться.
— Вызвать начпрода!
Прибежал трясущийся начпрод и, заикаясь, представился. Министр спрашивает:
— Где мясо?
— Сейчас доложу. — И куда-то помчался.
Через две минуты появился и докладывает:
— Товарищ министр, мясо заменили на арбузы...
— Почему?
— В арбузах больше витаминов...
— Где арбузы?
— Надо разобраться, — и опять куда-то помчался.
Вскоре возвратился и докладывает:
— Арбузы заменили на зелень...
— Зачем?
— Завскладом сказал, что солдату обязательно нужна зелень.
— Вызвать ко мне завскладом.
Появляется заведующий продовольственным складом полка, полковник (!). Среднего роста человек, но ширина, высота и глубина — одинаковые, руки и ноги, как надутые, торчат в стороны. Колыхаясь огромным животом, эта туша с багровым заплывшим лицом медленно подплывала к министру обороны. Увидев его, генерал Рафи начал буквально истерически орать:
— Вот где мясо! Он и его прихлебатели сожрали все солдатское мясо. А мы ищем мясо. Снять его со склада и посадить на гауптвахту на одну зелень. Вот тогда у солдат будет мясо.
Начальник Генштаба, слушая мой рассказ, посмеивался и соглашался, что такие случаи есть. На мой вопрос — почему у них заведующий полкового склада может быть в звании «полковника» — генерал ответил:
— Так сложилось традиционно... Большая материальная ответственность.
— На мой взгляд, здесь не «большая материальная ответственность», а полная безответственность. Он считает: все, что попало ему на склад, и все то, что он закупил на полученные деньги, — принадлежит ему. Хочу — дам, хочу— не дам. На этом посту максимально надо иметь «лейтенанта», ввести его в полную зависимость и подчинение начальника продслужбы и всё это жесточайше контролировать штабом — тогда будет порядок.
Генерал из деликатных соображений делал вид, что соглашается, но было видно, что ни он, как начальник Генштаба, ни министр обороны не намерены были делать «революцию». Поэтому, продолжая разговор, я перенес акцент на предстоящие проблемы.
— Вот и сейчас мы с вами едем посмотреть обстановку на Саланге. Я больше чем уверен, что проблема надумана вот такими завскладами, чтобы оправдать свое безделье или воровство.
— Этого я не отвергаю. Но в том, что в целом по Салангу сейчас или в ближайшей перспективе обстановка будет крайне сложная, я уверен.
— Согласен. Вот почему я и настаиваю на том, что с Ахмад Шахом Масудом надо найти компромисс.
— Наджибулла не хочет этого компромисса, — неожиданно вырвалось у генерала.
Я понял, что так думают все. Именно Наджибулла из-за патологической ненависти к Ахмад Шаху не хочет иметь с ним каких-либо соглашений. Но я не мог понять другого— как может умный человек, от которого зависит судьба Кабула, а следовательно, и власти, руководствоваться эмоциями, а не разумом.
Между тем мы подъехали к большому населенному пункту Джабаль-Уссорадж, что перед началом перевала Саланг. Здесь располагалась группа офицеров управления 40-й армии под руководством первого заместителя командарма генерал-майора Шеенкова.
Мы, конечно, провели с ним обстоятельную беседу, в результате которой выяснилось, что за последние две недели здесь вообще никаких боестолкновений не было и колонны проходят в обе стороны беспрепятственно. Но мелких банд численностью от 12—15 до 20—30 человек — полно. Они не скрываются и не нападают.
Уточнив эти позиции, мы с начальником Генштаба отправились на перевал. Дорога несколько сужалась, но покрытие было хорошее, местами сделано было уширение для площадок стоянки машин.
Справа возвышались горы и скалы, а слева дорога обрывалась в пропасть, которая кое-где поросла кустарником.
Там же внизу лепились кишлаки, а справа на горных и скалистых выступах гнездились наши заставы. Они были расположены так, что в основном просматривали друг друга и соответствующие участки дорог, поэтому могли хорошо взаимодействовать и огнем, и техникой, а если потребуется, то и живой силой.
У первой заставы нас уже приветствовали: все были оповещены, что я буду объезжать Южный Саланг, и все заставы должны быть готовы к бою — в случае, если банды мятежников совершат нападение. Кроме того, у нас в машине была связь и с Центром боевого управления 40-й армии в Кабуле и с группой генерала Шеенкова в Джабаль-Уссорадже и включена сеть всех застав.
Прав был генерал Шеенков, что мелких банд на Южном Саланге полно. Во всяком случае мы их наблюдали и в кустах, и ходящими с оружием вдоль дороги через каждые 300—500 метров.
Поднявшись до первой галереи (типа эстакады, защищающей дорогу от камнепада), мы развернулись, благо была для этого площадка, побеседовали с начальником заставы и медленно двинулись обратно. И нигде мы не видели следов недавнего боя, горящих или недавно сгоревших машин.
Сожалели, что не пустили сверху колонну, чтобы можно было наблюдать реакцию мятежников (хотя я и настаивал на этом). Но теперь, уже спускаясь обратно, я ставил перед собой цель — лучше уяснить, как, каким методом нам придется передавать заставы по охране магистрали в руки наших афганских друзей.
Радовался, что за последние полтора года заставы буквально преобразились и действительно в военном, инженерно-техническом состоянии и оснащении всем необходимым, в том числе запасами всех видов, представляли собой неприступные крепости.
Кое-где мы делали остановки. При этом сразу же к нашему «уазику» подбегало несколько душманов. Заглянув в салон, они затем выкрикивали вниз: «Генералы!» Я приказал никого не трогать. И они меру знали — заглядывали, но открывать дверцы машины не пытались.
Так мы спокойно проехали в Джабаль-Уссорадж. Там подвели по многим вопросам итоги, все-таки дождались и пропустили первую небольшую колонну афганских машин в сопровождении правительственных войск. Наметили план дальнейших действий и, довольные результатами поездки, отправились в Кабул.
По дороге договорились, что ждать следующего дня не будем, а прямо сегодня начальник Генерального штаба доложит президенту Наджибулле итоги нашей работы.
Однако чем ближе подходил срок начала вывода наших войск по плану второго этапа, тем больше нагнеталась обстановка вокруг Ахмад Шаха. Все, кроме меня, моего окружения и Б. В. Громова, считали, что приступать к окончательному выводу наших войск нельзя до тех пор, пока не будет уничтожен Ахмад Шах.
Я вынужден был послать министру обороны следующее донесение (представляются его фрагменты):
«Министру обороны СССР
генералу армии
товарищу Д. Т. Язову
Докладываю
Об Ахмад Шахе Масуде. В настоящее время А. Шах является фигурой, которая пользуется непререкаемым авторитетом у населения и располагает сильными отрядами с высокими бойцовскими и пропагандистскими качествами.
Проводимая им продуманная социальная политика и агитационно-пропагандистская работа (строительство мечетей, школ, больниц и дорог, обеспечение населения товарами первой необходимости, подробное разъяснение народу своей политики и т. д.) пользуется широкой поддержкой народа.
А. Шах категорически запретил своим формированиям вести боевые действия против советских войск, что ими неукоснительно соблюдается. Одновременно он продолжает выступать как непримиримый противник госвласти, хотя и воздерживается пока применять силу, если правительственные войска не стреляют (что отвечает «Политике национального примирения»).
Однако, по нашему мнению, сложившиеся препятствия на пути сближения Наджибуллы и А. Шаха преодолимы, хотя президент считает, что Масуд сейчас не пойдет ни на какие контакты.
24 августа с. г. на заседании Ставки ВГК советскими военными представителями в РА была предпринята очередная (в течение 1987—1988 гг.) попытка обратить внимание афганского руководства на необходимость незамедлительного разрешения этого важного вопроса. В отношении Ахмад Шаха нужны кардинальные меры и в первую очередь политические.
Наджибулла, соглашаясь, сказал, что реальной угрозой для режима сейчас является не «Альянс семи», а отряды Ахмад Шаха Масуда. В то же время он заявил: «Товарищи Шеварднадзе Э. А. и Александров В. А. (псевдоним Крючкова В. А. — Автор) во время визита в Афганистан в начале этого года ориентировали, что с Ахмад Шахом надо вести переговоры, но если он от них откажется, то его банды необходимо решительно бить». При этом Наджибулла в присутствии министров ВС РА дал понять, что главная роль в решении этого вопроса (то есть бить А. Шаха) должна отводиться 40-й армии.
Далее он отметил, что у него (президента) есть достоверные данные о связях А. Шаха с ЦРУ. Учитывая это, продолжал Наджибулла, можно ясно себе представить стратегический замысел А. Шаха: отторгнуть от Афганистана 14 (хотя фактически их 12) северных провинций, запустить туда американцев и поставить Советский Союз перед фактом.
На наш взгляд, принятие предложения президента о втягивании 40-й армии в бои с А. Шахом может поставить наши войска в крайне тяжелое положение на втором этапе вывода их из Афганистана. Несомненно, будут дополнительные большие потери и вообще их организованный вывод в установленные сроки может быть сорван.
При этом достижение цели — уничтожить именно Ахмад Шаха — исключено: агентурная разведка в Афганистане не может справиться с этой задачей уже восемь лет. Кроме того, такие действия наших войск являются прямым нарушением Женевских соглашений. Этот шаг нанесет трудновосполнимый ущерб престижу Советского Союза, а также вызовет отрицательную реакцию внутри нашей страны... Любое их нарушение негативно скажется на авторитете СССР.
...Можно сделать следующие выводы:
1. Главной опасностью для существующего режима в сложившейся ситуации является внутренняя оппозиция, а среди всех ее руководителей — в первую очередь Ахмад Шах Масуд.
Этот вывод не является новым и делается в течение двух последних лет, но политические шаги в отношении этой фигуры остаются неизменными — никто с ним переговоров не ведет, а требуют только силовых акций.
На завершающем этапе и после вывода советских войск следует ожидать, что Ахмад Шах активизирует свои действия по захвату северных провинций. В первую очередь сосредоточит свои усилия на магистрали Кабул — Хайратон.
2. Время, когда можно было сблизиться с А. Шахом, диктуя ему свои условия, сейчас фактически упущено, и он стал практически неуязвим. Однако возможности установления с ним контактов не исчерпаны. Поэтому афганскому руководству необходимо предлагать ему максимально возможные уступки, идти с ним на любые компромиссы. Он должен знать, что будут удовлетворены все его условия, включая предоставление автономии северным провинциям в рамках единого Афганистана.
3. В перспективе Ахмад Шах может вырасти в крупного политического деятеля, с которым Советскому Союзу, по всей видимости, придется сотрудничать, и нам выгодно иметь его союзником, а не противником.
Учитывая это, советские оперативные службы должны как можно быстрее установить с ним прямые контакты, тем более что, по признанию самого А. Шаха, у него нет к этому особых препятствий.
Варенников
Август 1988 г.».
Учитывая предстоящий заключительный этап вывода войск, предполагались и мероприятия по передаче маршрута Кабул — Термез под охрану правительственных войск. Начало вывода войск по второму этапу было назначено на 15 ноября, но еще и 15 декабря мы к этому даже не приступали — от нас требовали расправиться с Ахмад Шахом.
А мы с Ахмад Шахом хотели договориться.
Но еще раз подчеркиваю, что чуть ли не на второй день после окончания первого этапа вывода войск по Женевским соглашениям афганское руководство начало «вздыхать», что, мол, советские войска оставляют такое «наследство», от которого фактически будет зависеть судьба Афганистана в целом.
Они прямо говорили, что Ахмад Шаха надо до начала вывода войск по второму этапу Женевских соглашений полностью разбить, и только тогда можно рассчитывать на удержание власти в Кабуле.
Читатель помнит, сколько нами было написано на этот счет докладов в Москву о нецелесообразности и невозможности решить эту задачу. Но Москва стояла на своем (т. е. на позициях афганского руководства), и фактически не учитывала наших интересов.
А время шло.
Наконец, наступили сроки, и пора было определиться и с охраной перевала Саланг после выхода наших войск. В связи с чем я направляю Ахмад Шаху следующее письмо, подписанное лаконично, одним словом: «Советник». Оно особо интересно тем, что Ахмад Шаху предлагалось три (!) варианта охранения Саланга. Вот содержание письма:
Уважаемый господин
Ахмад Шах Масуд!
Руководствуясь доброй волей и стремлением не допустить вновь вооруженных столкновений между правительственными войсками РА и советскими войсками с одной стороны и отрядами ИОАП — с другой стороны, представители советского руководства, находящиеся в Афганистане, неоднократно направляли Вам письма, которые содержали конкретные предложения по целому ряду вопросов, в т. ч. по стабилизации обстановки в зоне расположения Ваших отрядов и, в частности, на Южном Саланге.
Поскольку вопросы являются непростыми и требуют определенного времени для принятия Вами решения, представители советского руководства длительное время проявляют терпение. В то же время на протяжении всего этого периода Вы давали понять, что готовы встретиться. Однако прошло более двух месяцев. Встреча не состоялась не по нашей вине. Очевидно, мы вправе расценивать Ваши действия как нежелание идти на встречу...
В связи с этим делаем следующие предложения:
1. В течение ближайшей недели (т. е. до 25.12.88 г.) наш представитель и представитель правительственных органов готовы встретиться с Вашим полномочным представителем в советском гарнизоне Джабаль-Уссорадж или в другом, по Вашему желанию, месте и конкретно решить: кому, когда, куда и сколько необходимо подать государственным транспортом какого продовольствия и другого имущества в порядке оказания помощи.
2. Предлагается Вашим отрядам взять на себя полную ответственность за охрану и обеспечение участка коммуникации Калаулдаг — Джабаль-Уссорадж. В случае согласия необходимо оформить это с местными органами, подписав соответствующие протоколы. Главным условием (обязательством) должно быть недопущение обстрелов и грабежей колонн на коммуникации.
3. В случае, если Ваши отряды не будут брать под охрану указанный участок дороги на Южном Саланге, мы... будем вынуждены устанавливать дополнительные советские и афганские посты. Советские посты в последующем при выводе войск будут сняты и вместо них могут быть поставлены посты от ваших отрядов для совместного действия с правительственными войсками по охране Саланга.
Если Вы этот вариант тоже не примите, то мы вынуждены перейти к охране перевала только силами правительственных войск. Предлагается при этом сохранить мирную обстановку и не препятствовать установке постов правительственных войск. Если будут допущены нарушения и посты будут подвергаться обстрелам, мы в свою очередь будем вынуждены принять ответные меры, ответственность за последствия которых будет лежать на Ваших людях (отрядах).
По поручению посла СССР Ю. Воронцова и генерала армии В. Варенникова прошу Вас проявить серьезный, взвешенный подход к предложениям советской стороны, в том числе и предложению провести встречу.
Советник
18.12.1988 г.
Требования и предпринятые со стороны советского военного командования действия вызвали резко негативное отношение А. Шаха. Он прислал письмо следующего содержания:
Господин Советник!
Я уже хотел направиться к месту встречи с советскими представителями, когда получил ваше последнее письмо.
Я должен сказать, чтобы внести ясность, что мы терпим войну и ваше вторжение вот уже 10 лет. Даст Бог, потерпим и еще несколько дней, а если Вы начнете боевые действия, то мы дадим достойный отпор. Все!
С этого дня мы поставим нашим отрядам и группам задачу быть в полной боевой готовности.