В конституционной монархии нет, как в демократии, необходимости дать право голоса всем правоспособным гражданам, ибо народ не является здесь источником всякой власти.
Как общее правило, тут призываются к участиюе в правлении лишь те классы, в которых можно предполагать действительную способность, а это зависит от состояния общества.
Однако здравая политика требует, чтобы все части общества, в которых жив политический интерес, были представлены в палате; иначе последняя не будет истинным выражением общественного мнения.
Вне круга избирателей образуется политическое мнение, враждебное не только палате, но и самой конституционной монархии, в которой оно не находит места.
Если оно значительно распространено, то оно грозит опасностью существующему строю. Это именно и было во Франции во времена Июльской монархии.
Общественное мнение тогда только входит в законное русло, когда оно имеет возможность выразиться в выборах и приобрести влияние на дела. Но в таком случае ни одна часть его не подлежит исключению.
Сама палата чувствует в себе тем более силы, чем более она опирается на широкую основу; иначе она теряет настоящую почву. Оппозиция может с некоторым видом основания упрекать ее в том, что она не является истинным представителем народа.
Она должна прислушиваться к мнению, стоящему вне ее и которого нет возможности измерить.
Или же она может считать это мнение слишком ничтожным и успокоиться в сознании своей юридической силы, упуская из виду, что фактическое состояние общества несравненно важнее формальных постановлений закона.
Только приобщение к представительству всех наличных политических элементов может сделать палату настоящим выражением общества и дать ей надлежащий вес и значение.
Отсюда не следует, однако, что вся масса народа без различия должна быть приобщена к политическому праву. Это значило бы дать перевес самой необразованной части общества.
Всеобщее право голоса, неизбежное в демократии, неуместно в конституционной монархии.
С одной стороны, оно представляет слишком большую фактическую силу, которая с трудом может быть уравновешена другими элементами. Перед нею и монархическая власть, и аристократические элементы умаляются в своем значении.
Бороться с нею мудрено; приходится делать постоянные уступки, которые ведут наконец к чистой демократии. С другой стороны, при числительном перевесе масса наименее способна к управлению. Для этого требуется высшее образование, а именно этого она лишена.
Конституционная монархия имеет то громадное преимущество перед демократическою республикой, что она может дать перевес образованным классам; в ней качество не поглощается количеством.
Отсюда двоякое правило для избирательной системы:
1) право голоса должно распространяться на низшие классы, по мере того как в них пробуждается политический интерес и они принимают живое участие в политической жизни;
2) избирательная система должна быть устроена так, чтобы перевес имела мыслящая и образованная часть общества.
Это достигается различными комбинациями: установлением ценза, выбором по разрядам, умноженным правом голоса, представительством меньшинства и т. п.
Политическое искусство законодателя состоит в том, чтоб установить систему, отвечающую настоящему состоянию общества и примиряющую все наличные интересы.
Но кроме избирательной системы важно фактическое направление выборов.
Всякое правительство, естественно, старается получить большинство, на которое бы оно могло опираться.
Если оно остается безучастным, а оппозиции предоставляется полная свобода действий, оно всегда будет побито.
Но здесь возникает вопрос: до какой степени оно вправе употреблять государственные средства для борьбы с оппозицией, то есть для партийных целей?
Способы действия правительства при направлении выборов могут быть двоякого рода:
1) произвольное распределение округов;
2) давление на выборы посредством администрации.
Первое должно быть безусловно осуждено. Искусственная перекройка округов внушает недоверие к закону, бросает тень на правительство и подрывает авторитет представительного собрания. Округи должны определяться законом на основании естественной группировки местностей и союзов, а не произвольными распоряжениями власти.
Но и второе допустимо, лишь пока оно не переходит пределов юридически и нравственно дозволенного. Не только насилие и обман, но и всякое обещание выгод, что составляет косвенную форму подкупа, должны быть строго осуждены.
Ничто так не возвышает нравственного авторитета собрания, а вместе и опирающегося на него правительства, как чистота выборов. Только этим укореняется в народе доверие к закону и власти.
Наоборот, там, где правительство может, действуя на выборы, всегда получить покорное большинство, представительство перестает быть выражением страны; оно становится зеркалом администрации.
При таких условиях конституционное правление обращается в призрак. Этим уничтожается доверие не только к собранно, но и к администрации, которая, вместо беспристрастного ведения общественных дел, становится чистым орудием партии.
Так доселе происходят выборы в Испании.
Там правительство заранее определяет, сколько мест оно желает предоставить той или другой фракции оппозиции, и палата всегда выходит такая, какая ему нужна.
При таком порядке все завесит от умеренности и благоразумия монарха.
Если он внимательно прислушивается к голосу общества и вверяет управление той или другой партии по основательном соображении всех наличных условий и обстоятельств, конституционные формы могут поддерживаться более или менее долгое время и приносить свою долю пользы.
Но доверия к создаваемому правительством собранию все-таки нельзя иметь; нравственным авторитетом оно не может пользоваться.
Если же монарх, вместо того чтоб играть роль беспристрастного судьи, сам становится на сторону одной партии, что составляет весьма обыкновенное явление, то оппозиции совершенно уже преграждается всякий доступ к правлению, и тогда нападки ее обращаются не на одних министров, но и на поддерживающего их монарха.
Через это сам конституционный порядок теряет настоящую почву; он становится поприщем безысходной борьбы.
И меньшинство в палате, и оппозиционная журналистика направлены единственно к возбуждению народных страстей. Долго такие отношения существовать не могут. Либо призрак свободы исчезает, либо покоящаяся на нем власть претерпевает крушение.
В этом отношении парламентское правление имеет значительные преимущества перед односторонним действием королевской власти.
Опираясь на крепко организованную партию, оно может предоставить ей избирательную борьбу. Администрация остается в стороне, сохраняя нейтральное положение.
Тогда выборы происходят совершенно свободно и результат их не оспаривается никем. Он является непререкаемым приговором общественного мнения. Так именно происходят выборы в Англии.
Но для того, чтобы оппозиция могла бороться с правительством при сколько-нибудь равных шансах, нужны известные условия:
1) свобода печати и собраний;
2) местное управление, более или менее независимое от центральной власти.
Последнее условие тем важнее, чем более избирательное право распространяется на низшие классы, которые всегда более подчиняются давлению власти, нежели люди, обеспеченные в своем материальном положении.
Во Франции во времена Реставрации все местное управление находилось в руках правительства; а между тем, при высоком цензе, последние представительные палаты при Карле Х, несмотря на распуска и на все усилия правительства, носили резко оппозиционный характер.
Напротив, во времена Второй империи, при всеобщем праве голоса, хотя существовали выборные местные советы, правительство всегда получало покорные ему палаты.
Это доказывает ту важную истину, что люди с независимым и обеспеченным положением служат самою твердою опорой всякого либерального порядка.
Они не являются всегда послушными орудиями власти; но не для того установляется конституционная монархия.
Цель ее заключается в том, чтобы правительство находило в независимых слоях общества и опору и сдержку.
Массы могут служить ему несравненно более покорным орудием; но они же служат и орудием демагогов.
Только при свободных выборах может развиваться и способность общества к правлению. Тут могут быть разные степени.
Способность может ограничиваться полезным содействием или же возвышаться до руководства делами, что именно и выражается в парламентском правлении.
Первое определяется степенью политической зрелости народа, второе также свойствами и отношениями партий.
В одной из предыдущих глав*(76) были указаны признаки, по которым можно судить о политической зрелости общества и о способности его пользоваться политическими правами:
Состояние политической литературы,
ведение местных дел,
сравнение правительственных органов с общественными могут служить мерилом подготовки общества к политической деятельности.
Но важнейшим соображением служит здесь самое строение общества.
Как было замечено выше, каждый гражданский порядок имеет соответствующий ему порядок политический.
При сословном строе рознь общественных элементов служит главным препятствием к совокупному действию.
Указанная Штейном польза сословных собраний часто перевешивается их невыгодами.
В особенности освобождение низших классов от тяготеющих над ними стеснений встречает неодолимые затруднения, когда для этого требуется согласие привилегированных лиц.
Преобразование сословного порядка в общегражданский совершается обыкновенно действием сверху.
Но когда этот шаг сделан, когда привилегии отменены, когда исчезло крепостное право, изъятие от податей и повинностей, преимущества по службе и все граждане одинаково подчинены общим законам, тогда главные невыгодные стороны представительных собраний отпадают и остается приносимая ими польза:
живое участие общества в делах государства,
знакомство правительства с местными нуждами,
всестороннее обсуждение вопросов, выделка людей,
политическое воспитание как правительства, так и народа.
Можно сказать, что водворение общегражданского порядка есть вместе признание зрелости общества.
Водворяя общую свободу, правительство тем самым объявляет, что народ вышел из пеленок и не нуждается в опеке.
Вместе с тем частные привилегии заменяются общими правами. Без такой замены преобразование сословного строя в общегражданский было бы шагом не вперед, а назад на пути гражданского развития.
Нельзя, однако, ожидать, что общество, внезапно призванное к участию в делах государства, сразу окажется способным к исполнению своего назначения.
Способность развивается упражнением; политическая зрелость приобретается опытом. Ее никогда не достигнет народ, исключенный из политической жизни.
Журнальные толки, без всякого влияния на решения и без всякой ответственности, не в состоянии заменить практического занятия общественными делами.
Отрешенные от настоящей политической жизни, они, скорее, способны дать общественной мысли отвлеченно теоретическое направление или поддерживать бесплодное раздражение.
Постоянное же занятие ограниченным кругом мелочных местных дел, без всякой связи с общими вопросами, порождает рутину. Живой интерес исчезает, и общество погружается в равнодушие.
Вывести его из этого состояния может только настоящее приобщение к политической жизни.
Этим расширяется кругозор, поднимается общественный дух, вызываются высшие способности человека; одним словом, только тут есть настоящая почва для политического воспитания.
Еще более времени нужно для образования прочно организованных партий, способных управлять государством.
Партии создаются историей. При всяком переломе народной жизни, даже при всяком движении вперед, общество разделяется внутри себя: в нем борются защитники старого и приверженцы нового порядка.
К этому присоединяется различие интересов, местностей и народностей.
Но для того, чтобы это разногласие направлений могло сплотиться в прочные политические группы, нужен долговременный опыт политической жизни, необходима привычка действовать сообща ввиду практических целей.
Из шатких и раздробленных элементов общественного мнения правительства организовать невозможно. Это будет лишь мимолетное построение.
В одной из следующих книг мы подробно рассмотрим различные виды партий, их организацию и их способы действия.
В приложении к конституционной монархии достаточно указать на то, что если соглашение различных элементов и умеренность в способах действия составляют в ней основные требования, то владычество умеренных партий, консервативной и либеральной, можно признать в ней нормальным явлением.
Самый радикализм, приобщаясь к власти, становится умереннее, ибо он начинает понимать ее требования. Парламентское правление служит воспитательным средством для народа; этим поднимается его политическая способность.
Нередко радикализм господствует в обществе именно потому, что он исключается из правления. Чтобы ввести его в пределы умеренности, нужно дать ему власть в руки.
Во всяком случае, высшая политическая способность принадлежит верхним, образованным классам общества, тем, которые в состоянии мыслить о государственных делах и достаточно обеспечены в материальном отношении, чтобы посвящать себя политической жизни не в виде доходного ремесла, а из живого участия к судьбам отечества.
Первое место в этом отношении бесспорно принадлежит политической аристократии, там, где она умела сохранить свое государственное положение, а не превратилась в придворную знать.
Поэтому те партии имеют наиболее веса и прочности, которые организовались под руководством аристократии. Таковы партии в Англии. И виги и тори были сначала аристократическими партиями, которые, однако, всегда опирались на те или другие элементы в стране.
Но и зажиточные и образованные средние классы, приобщаясь к политической жизни, могут приобрести высокую меру политической способности и выставлять из среди себя замечательных государственных людей.
Конституционная история Англии и Франции доказывает это вполне. Всего ниже политическая способность демократии. Наименее образованные классы, очевидно, менее всего способны судить о государственных делах, а тем паче ими руководить. Вследствие этого расширение выборного права неизбежно ведет к понижению политической способности партий.
Появление демократии на политическом поприще искажает конституционный порядок. Этим в значительной степени объясняется весьма распространенное ныне разочарование в конституционных учреждениях.
Однако и демократия, приобщаясь к политической жизни, мало-помалу приобретает политический опыт.
И для нее это служит воспитательным средством. Высокой политической способности она никогда не достигнет, но она научается уже тому, что для правильного ведения государственных дел нужно подчиниться руководству высших классов; иначе конституционному порядку грозит падение.
Какова бы, однако, ни была борьба партий, главные опоры государственной силы, войско и бюрократия, должны оставаться от нее в стороне.
Войску обыкновенно даже воспрещается подача голосов при выборах. Партийная борьба разрушает необходимую в нем дисциплину. Войско не рассуждает, а повинуется.
Однако для конституционного порядка тут может быть опасность. Военная сила, безусловно подчиняющаяся королю, может быть употреблена как орудие для ниспровержения законного порядка.
Маколей приписывал развитие свободных учреждений в Англии именно тому, что у королей не было постоянного войска. Но это было возможно лишь при изолированном положении Англии.
Там, где постоянное войско необходимо для внешней защиты, приходится прибегать к другим гарантиям.
В Общем Государственном Праве (стр. 428) обсуждался уже вопрос о допустимости военной присяги не только королю, но и основному закону.
Юридическая точка зрения не разрешает, однако, вопроса. Все зависит от духа, господствующего в войске. Если оно предано королю и презирает парламент, оно все-таки останется послушным орудием в руках первого.
В этом отношении весьма важное значение имеет военное устройство.
Чем войско стоит ближе к народу и теснее с ним связано, чем большее число граждан несет воинскую повинность и чем короче сроки службы, тем более дух войска отражает в себе дух самого народа.
Если народ дорожит конституцией и противится ее нарушению, войско будет с ним заодно. Власть не решится употребить его для подавления восстания в пользу законного порядка.
Последнее не есть уже дело партии, а обязанность каждого гражданина.
Точно так же и бюрократия должна оставаться в стороне от борьбы партий; иначе она не может сохранить своего беспристрастного положения и должна будет меняться при каждой смене правительства.
Однако чиновникам невозможно воспретить подачу голоса по личному убежденно.
Тут не требуется такая дисциплина, как в армии. Посвящая себя государственной службе, чиновник не перестает быть гражданином, а голос нельзя подавать против совести.
Но служащим может быть запрещено участие в политической агитации. Это - ограничение, которое налагается на них служебными обязанностями.
Служащий не может оставаться агентом правительства и действовать ему наперекор. Если же воспрещается действие в одну сторону, то оно должно быть воспрещено и в другую.
Лично за себя служащий может подавать голос как ему угодно, но официально он сохраняет нейтральное положение. При парламентском правлении, где часто сменяются партии, оно вдвойне необходимо.
Но именно поэтому давление правительства на выборы посредством чиновничества не может быть оправдано. Бюрократия, управляющая совокупными интересами народа, должна стоять в стороне от общественной борьбы; только этим обеспечивается правильное течение дел.
Поэтому здесь более нежели где-либо важны законы, строго определяющие порядок службы и ограждающие служащих от произвольных смещений, как это установлено в Германии. О судебной власти и говорить нечего.
Полная ее независимость составляет первое требование конституционного порядка.
Таким образом, вся политика конституционной монархии должна быть направлена к тому, чтоб установить согласное действие независимых друг от друга властей.
Если эта цель не достигается, учреждениям грозит опасность.
При невозможности соглашения является для каждой власти поползновение преступить предел своего права, а как скоро этот шаг сделан, так законный порядок подорван и настает господство силы, которого последствий невозможно предвидеть.
Главная опасность угрожает со стороны монарха, ибо правительственная сила, военная и административная, находится у него в руках. Среди народа, который привык к повиновению и не дорожит свободою, правительственные перевороты совершаются легко.
Так уничтожена была испанская конституция при воцарении Фердинанда VII и Ганноверская при воцарении герцога Кумберландского, в 1837 году.
Напротив, там, где народ дорожит политическими правами, нарушения основного закона королевскою властью вызывают революции. Так произошли обе английские революции, низвергшие Карла I и Якова II, а также французская революция 1830 года.
В малых и даже средних государствах монархическая власть производит иногда государственные перевороты с помощью чужестранного войска.
Так, при господстве Священного союза были уничтожены либеральные конституции в Неаполе, в Пиэмонте, в Испании.
Но при нынешнем состоянии Европы, когда все великие державы, исключая Россию, приняли начала политической свободы, такой поддержки ожидать неоткуда.
Личная политика короля может извратить конституционный порядок и не прибегая к насилию.
Правительство может путем давления на выборы и расточением всяких льгот получить всегда послушное большинство; если при этом оно бережет выгоды правящего класса, конституционный порядок может официально держаться, потерявши всякие корни в народном сознании.
Так было во Франции при Людовике-Филиппе. Этот хитрый монарх употреблял весь свой замечательный ум на мелкие интриги, воображая, что все политическое искусство заключается в том, чтоб оседлать министров и закулисною стряпней приобрести достаточное большинство голосов в палате.
Всякие широкие взгляды были ему чужды; недоверие к народу было полное. Малейшее расширение избирательного права казалось ему опасным; к общественному голосу он питал глубочайшее презрение.
Его ослепление в отношении к настоящему состоянию общества доходило до невероятных размеров.
Накануне Февральской революции он, указывая своему адъютанту на Бурбонский дворец, где заседала палата депутатов, говорил: "Вы видите это здание: там много шуму; но это буря в стакане воды".
А на следующий день возбужденная этим шумом народная волна унесла и его самого, и конституцию, на которую он опирался.
Но и без всякой вины со стороны короля конституционная монархия может быть ниспровергнута народным или военным восстанием. Это мы видели в недавнее время в Бразилии.
Казалось, тут соединялось все, что могло обеспечить народу мирное и правильное развитие. Просвещенный и добродетельный монарх мог быть только умерителем страстей, а никак не помехою каким бы то ни было народным стремлениям.
Среди буйной анархии и междоусобий южноамериканских республик Бразилия представляла отрадное явление. Но именно это соседство было заразительно.
Конституционная монархия требует самоограничения не только властей, но и граждан.
Она не дает простора необузданным честолюбиям. Поэтому она не приходится народу, который предпочитает анархическое своеволие разумному порядку.
Если она при таких условиях падает, то это происходит оттого, что народ, не умеющий поддержать умеренное правление, его не стоит.
Столь же мало приходится она, с другой стороны, народам, погруженным в апатическую покорность своей судьбе, каковы теократические племена Востока.
Конституционная монархия требует личной и общественной самодеятельности, которая в них отсутствует.
Вследствие этого попытка водворить конституционные учреждения в Турции могла быть только мимолетным явлением.
Она слишком противоречила духу религии, укоренившимся преданиям восточного деспотизма и привычкам народа, для которого раболепное повиновение составляет закон бытия.
Из восточных народов только Япония, как уже было указано выше, представляет замечательное исключение. Оно объясняется тем, что теократическая власть микадо была доведена почти до ничтожества, а господствующий феодализм давал независимое положение и князьям и вассалам.
Но до какой степени этот новый порядок может считаться прочным, пока еще невозможно сказать. История покажет, насколько учреждения, выработанные самыми просвещенными народами Европы, могут приходиться (применяться) в азиатской стране.
III. Народничество. В рамках этого течения общественной мысли традиционно выделяют три основных направления:
1) революционное народничество;
2) либеральное народничество и
3) революционное неонародничество.
1) Революционное народничество. Это идейное течение русской общественной мысли переживало в тот период серьезную трансформацию, поскольку народовольческая доктрина, которая господствовала в русском освободительном движении в пореформенный период, после убийства императора Александра II постепенно начинает сходить на нет. Хотя на протяжении всех 1880;1890-х гг. народовольцы упорно предпринимали попытки восстановления своей организации.
В частности, в 1883–1884 гг. «Народную волю» пытались восстановить П.Ф. Якубович и Г.А. Лопатин, в 1886;1887 гг. существовала террористическая фракция партии «Народной воли» во главе с П.В. Шевыревым и А.И. Ульяновым, которые были казнены за попытку покушения на Александра III, в 1891–1901 гг. в Париже работала группа старых народовольцев, которую возглавлял П.Л. Лавров.
2) В этот период на смену революционному народничеству приходит либеральное народничество, признанными лидерами которого становятся Николай Константинович Михайловский, Василий Павлович Воронцов, Николай Францевич Даниельсон, Сергей Николаевич Кривенко и Сергей Николаевич Южаков. И хотя внутри либерального народничества шла постоянная борьба между «западником» Н.К. Михайловским и «почвенниками» В.П. Воронцовым, С.Н. Южаковым и С.Н. Кривенко, все они по-прежнему считали своими главными противниками либералов, отвергали капитализм как прогрессивный общественный строй и истово верили в особую миссию русской поземельной общины, призванной стать основной ячейкой будущего социалистического общества.
Ряд либеральных народников, прежде всего, С.Н. Кривенко и С.Н. Южаков, полностью отвергая террор и политическую деятельность как средство достижения своих целей, стали родоначальниками так называемой теории «малых дел», т. е. каждодневной черновой работы по повышению культурного и материального уровня рабочего люда и крестьянства.
3 Теория крестьянского социализма, главными идеологами и проводниками которой оставались либеральные народники, на рубеже веков станет базой для возникновения революционного неонародничества во главе с Виктором Михайловичем Черновым, и становления их первых нелегальных политических организаций: бернского «Союза русских социалистов-революционеров» (1893), киевской «Группы социалистов-революционеров» (1894), саратовского «Союза социалистов-революционеров» (1895), «Южной партии эсеров» (1899), «Аграрно-социалистической лиги» (1899) и ряда других подпольных организаций.
IV. Анархисты. В рамках этого течения обычно выделяют два направления:
1) «революционный» анархизм и
2) «мирный», или «ненасильственный» анархизм.
1) Видным представителем первого направления был князь Петр Алексеевич Кропоткин, который вслед за основоположником русского анархизма Михаилом Александровичем Бакуниным продолжал отстаивать идею уничтожения государства и любой эксплуатации, как главного условия общественного прогресса.
По мнению П.А. Кропоткина, государство, как причина всех общественных бед, может быть устранено только в ходе социальной революции. Социалистическое общество в представлении революционных анархистов должно было стать свободной федерацией трудовых коллективов, общин и областей, объединенных сознательной общностью идей, самодисциплины и порядка.
Позднее в рамках этого направления оформятся четыре основных течения:
а) анархо-коммунистов (П.А. Кропоткин), которые делали особый акцент на активизации народного революционного движения,
б) анархо-синдикалистов (Я.И. Кирилловский, В.А. Поссе), пытавшихся соединить идеи анархизма с кооперативным движением,
в) анархо-индивидуалистов (С.М. Городецкий, А.А. Боровой), выступавших с позиций абсолютной свободы личности,
г) «безначальцев» (С.М. Романов, Н.И. Махно), которые исповедовали идеи террора, тотальной экспроприации и полного нигилизма всего и вся.
4 Идеологом другого направления в анархизме был великий русский писатель и философ граф Лев Николаевич Толстой.
В основу своей идейной доктрины он положил религиозные принципы ранних христиан и русских духоборов, которые проповедовали идеи равенства, ненасилия и полного самоотречения личности ради достижения духовного идеала бытия.
На базе этих постулатов раннего христианства и духоборства он создает свое знаменитое «учение о непротивлении злу насилием», и как следствие этого, приходит к идеям анархизма, отвергая любые формы религиозного, духовного, экономического и политического насилия.
V. Социал-демократы (марксисты). Идейной основой этого течения общественной мысли в России стало учение известного немецкого экономиста и социолога Карла Маркса, который в своем знаменитом труде «Капитал» (1867) наиболее полно обосновал знаменитую теорию гибели капитализма в результате собственных неразрешимых противоречий и пролетарской (социалистической) революции. В рамках этого направления традиционно выделяют два основных течения:
1) Легальные марксисты (Петр Бернгардович Струве, Николай Александрович Бердяев, Семен Людвигович Франк, Сергей Николаевич Булгаков) и экономисты (Михаил Иванович Туган-Барановский, Елена Дмитриевна Кускова), которые, разделяя основные положения и оценки марксистского учения о капитализме, подобно идеологу европейского ревизионизма Эдуарду Бернштейну отвергали неизбежность социалистической революции и идею государства диктатуры пролетариата, как необходимого условия построения социализма.
2) Революционные марксисты, в рамках которого существовали два крыла:
а) умеренные марксисты (Георгий Валентинович Плеханов, Павел Борисович Аксельрод, Лев Григорьевич Дейч, Вера Ивановна Засулич), которые, разделяя основные положения марксистской доктрины, считали социалистическую перспективу для России делом отдаленного будущего, поскольку здесь не существует объективных экономических и социальных предпосылок для пролетарской революции и строительства основ социалистического общества;
б) радикальные марксисты, признанным идеологом и вождем которых был Владимир Ильич Ульянов (Ленин), утверждавший, что социалистическая революция в России возможна в обозримой исторической перспективе, поскольку она является самым слабым и уязвимым звеном мировой капиталистической системы.
В последней четверти XIX в. начинают возникать и первые марксистские кружки и организации, среди которых наибольшую известность получили «Южнорусский союз рабочих» (1875;1876) во главе с Е.О. Заславским; «Северно-русский рабочий союз» (1878;1879), организаторами которого стали В.П. Обнорский и С.Н. Халтурин; женевская группа «Освобождение труда» (1883;1903), созданная Г.В. Плехановым, П.А. Аксельродом, П.Б. Дейч и В.И. Засулич; петербургская «Партия русских социал-демократов» (1884), возникшая под руководством Д.Н. Благоева; «Товарищество санкт-петербургских мастеровых» (1885;1888), которое возглавлял П.В. Точисский; «Петербургское социал-демократическое общество» (1889;1992) под руководством М.И. Бруснева; «Московский рабочий союз» (1894;1895), лидерами которого были М.Н. Лядов и А.Н. Винокуров, и «Петербургский союз борьбы за освобождение рабочего класса»
(1895;1896), вождями которого стали В.И. Ульянов (Ленин) и Ю.О. Цедербаум (Мартов).
Итак подводя итог развитию Русской общественной мысле в конце 19 века отметим формирование процесс формирования либеральной идеи в Российской Империи.
1.1861-1868 годы Б.Н.Чичерин читает лекции по курсу государственной науки в МГУ.
2. 1884-1885 годы происходит Третья Парламенская Реформа в Великобритании в Результате чего в Великобритании возникает новая форма правления конституционная монархия.
3. с 1894 по 1898 годы в Российской Империи издается трехтомник Б.Н. Чичерина Курс Государственной науки. В третьем томе своего сочинения Курс государственной науке вышедшем в 1898 году Чичерин говорит о том что считает Смешанную монархию (Конституционную монархию образца Великобритании лучшей формой правления).
В 1879 году С.М. Соловьев заканчивает свой двадцать девятый том по истории и умирает. Таким образом под юридическую платформу Б.Н. Чичерина подводится историческое обоснование. А в 19885 в Великобритании еще и практическое воплощение.
Итак Если говорить совсем кратко то политический идеал Чичерина это для России следующее:
1. Сильный Царь Конституционный Монарх Который может при необходимости распустить и парламент и Правительство.
2. Двухпалатный парламент (по образцу английского.
2.1. Верхняя палата парламента аристократы все члены верхней палаты назначаются исключительно Царем.
2.2. Нижняя палата парламента в Нижней палате Парламента: у нас
2.2.1. Купцы Первой и второй гильдии (крупнейшие промышленники.
2.2.2. Представители верхушки органов государственного общественного управления (местного самоуправления).
3. Правительство.
3.1. Сильные Правоохранительные органы за любое неповиновение закону следует немедленное наказание прапорциональное степени вины вплоть до смертной казни.
3.2. Сильная Армия.
3.3. Все органы государственной власти какие есть функционируют в штатном режиме.
Важный момент восемьдесят процентов населения в выборах не участвуют поскольку не проходят образовательный ценз а также имущественный и нравственный цензы.
При этом он делает оговорку говоря о том что не знает подойдет ли Конституционная Монархия для стран восточного типа и России это по его мнению покажет время.
При этом в своей записке для Александра третьего от 10 марта 1881 года он предлагает в ближайшие тридцать лет ничего в России не трогать и выражаясь современным языком закрутить гайки. Единственное что он считает возможным из либеральных мер в России это введение представителей земств (местного самоуправления в государственный совет.
Поскольку современные либералы часто путаются с марксистами коммунистами то нужно отметить коммунистов (марксистов) ненавидел люто и считал необходимым их уничтожение в российской империи а также необходимым введение запрета на проникновение их учения в Российскую Империю а то что проникло он считал необходимым искоренить.
В этой связи да и не только в этой приведем полный текст Записки Чичерина Александру Третьему от десятого марта. 1881 года задачи нового царствования.
Задачи нового царствования
Страшной катастрофой завершилось одно из величайших царствований в русской истории. Монарх, который осуществил заветные мечты лучших русских людей, который дал свободу двадцати миллионам крестьян, установил независимый и гласный суд, даровал земству самоуправление, снял цензуру с печатного слова, этот монарх, благодетель своего народа, пал от руки злодеев, преследовавших его в течение нескольких лет и наконец достигших своей цели.
Такая трагическая судьба не может не произвести потрясающего действия на всякого, в ком не помутилась мысль и в ком не иссякло человеческое чувство.
Но еще более политический мыслитель смущается при виде того наследия, которое этот благодушный государь, сеятель свободы на русской земле, оставляет своему преемнику. Казалось бы, что совершенные преобразования должны были поднять русскую жизнь на новую высоту, дать крылья слишком долго скованному народному духу. А между тем в действительности произошло не то.
Вместо подъема мы видим упадок и умственный, и нравственный, и отчасти материальный. Вместо нового благотворного порядка везде ощущается разлад. Повсюду неудовольствие, повсюду недоумение. Правительство не доверяет обществу, общество не доверяет правительству. Нигде нет ни ясной мысли, ни руководящей воли.
Россия представляет какой-то хаос, среди которого решимость проявляют одни разрушительные элементы, которые с неслыханной дерзостью проводят свои замыслы, угрожая гибелью не только правительству, но и всему общественному строю.
Последнее злодеяние переполнило меру; оно показало, что мы должны ежеминутно трепетать за самые священные основы народной жизни.
В чем же заключаются причины зла, и где найти против него лекарство?
Многие приписывают печальное состояние русского общества тем реакционным стремлениям, которые в последнюю половину прошедшего царствования получили перевес в правительственных сферах и которые повели будто бы к искажению преобразований.
Такой упрек обличает только крайне поверхностный взгляд на вещи. Нет сомнения, что можно подвергнуть критике многие из мер, принятых в последние годы русским правительством; еще более можно критиковать способ действия и выбор людей.
Но в общем итоге нет ни одного преобразования, которое подверглось бы серьезному искажению в коренных своих основах. Державная рука, их совершившая, хранила их, как свое детище.
Положение 19 февраля исполнено во всем своем объеме; земства и города действуют самостоятельно в установленных для них пределах; сохранились и несменяемость судей, и гласность судопроизводства, и суд присяжных; над печатью не восстановлена цензура.
Если в прежнее время, при крепостном праве, при самой стеснительной цензуре и при всемогуществе бюрократии, русское общество могло не только дышать, но и развиваться, если тогда в нем были и идеальные цели, и силы, и таланты, и полнота жизни, то тем более все это возможно при настоящем порядке, где всякой деятельности открыт широкий простор и существующие стеснения имеют для России не более значения, как булавочные уколы на коже кита.
Конечно, правительство принуждено было принять чрезвычайные меры, временно устранить гарантии личной свободы, но разве это не было вызвано положением дел, террором, исходящим не от правительства, а из недр самого общества? Взваливать на происшедшую в правительстве реакцию вину общественной смуты, приписывать существующий в обществе разлад тем или иным циркулярам министров, мнимому деспотизму губернаторов, предостережениям, которые даются журналам, или даже существованию подушной подати и паспортной системы - значит пробавляться пустяками.
Кто довольствуется подобными объяснениями, с тем столь же мало можно говорить о политике, как со слепым о цветах.
Причины зла кроются гораздо глубже; они заключаются в самом состоянии русского общества и в той быстроте, с которою совершились в нем преобразования.
Всякое общество, внезапно выброшенное из своей обычной колеи и поставленное в совершенно новые условия жизни, теряет равновесие и будет некоторое время бродить наобум.
Французская революция представила тому живой пример. В России революция совершилась не снизу, а сверху, но перемена была не менее громадна.
Народ, в течение веков находившийся в крепостном состоянии и привыкший преклоняться перед всемогуществом власти, внезапно очутился среди гражданского порядка, созданного для свободы.
Крепостное право исчезло; сословия уравнялись.
Возникли самостоятельные силы; явилась потребность совокупной деятельности.
Руководящее сословие в особенности было поставлено совершенно на новую почву и должно было отказаться от всех своих прежних привычек.
Ему разом приходилось и поддерживать свое потрясенное материальное благосостояние, и приниматься за новую общественную работу, и все это без надлежащей подготовки, при том скудном образовании, которое доставляла русская жизнь.
Даже весьма просвещенное общество с трудом могло бы вынести подобный переворот; что же сказать об обществе малообразованном?
Все отношения изменились; всякие предания исчезли; все понятия перепутались. К довершению беды, преобразования совершились в такую пору, когда наша учительница на пути гражданского развития, Западная Европа, вместе с великими началами, легшими в основание преобразований прошедшего царствования, принесла нам и смуту.
И там происходит кризис и в умственной, и в политической области: идет борьба между капиталом и трудом; материалистические учения обуревают умы, а дикие страсти, волнующие народные массы, стремятся к ниспровержению всех коренных основ, которыми держится человеческое общежитие.
Мудрено ли, что эти смутные идеи, проникая в невежественную среду и находя восприимчивую почву в бродячих элементах, разнузданных общественным переворотом, окончательно сбивают с толку неприготовленные умы и производят те безобразные явления, которые приводят нас в ужас и негодование.
Вот где кроются причины зла; где же искать против него лекарства?
Те, которые всю вину нашей общественной смуты возлагают на реакционные стремления: правительства имеют наготове целую либеральную программу, которая, довершая преобразования, должна осчастливить русскую землю. Но если они не видят причины зла, то еще менее они в состоянии указать против него врачевание.
Лекарство не заключается в прославляемой ныне свободе печати. Собственный наш двадцатипятилетний опыт, которым подтверждается давнишний опыт других народов, мог бы излечить нас от этого предрассудка.
Свобода печати, главным образом периодической, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь; без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество.
Особенно в среде малообразованной разнузданная печать обыкновенно становится мутным потоком, куда стекаются всякие нечистоты, вместилищем непереваренных мыслей, пошлых страстей, скандалов и клеветы.
Это признается самыми либеральными западными публицистами, беспристрастно наблюдающими явления жизни. В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму.
Она породила Чернышевских, Добролюбовых, Писаревых и многочисленных их последователей, которым имя ныне легион. И теперь, когда печать далеко не пользуется полною свободою, всякий, умеющий читать, видит сквозь либеральную маску всюду прорывающиеся социалистические стремления.
Если же правительство, желая задобрить журналистику, откажется от единственного, находящегося в его руках оружия - от предостережения, то социалистической пропаганде будет открыт полный простор.
Напрасно мы будем надеяться, что она встретит противодействие со стороны здоровых элементов общества.
Чтобы противодействовать рассеиваемой под научным и филантропическим призраком лжи, нужны мысль, и знание, и труд; а огромное большинство читающей публики именно потому пробавляется журналами и газетами, что оно само не хочет ни думать, ни работать.
При таких условиях громкая фраза и беззастенчивая брань всегда будут иметь перевес. Уважающий себя писатель с омерзением отвернется от подобного турнира.
Свобода необходима для научных исследований; без этого нет умственного развития; но периодическая печать требует у нас сдержки, а не простора. Она составляет самое больное место русского общества.
Еще менее лекарства заключается в удовлетворении так называемых требований молодежи. В свободных странах сменяются в правительстве охранительная партия и либеральная, меняются иногда программы учения, но все эти перемены не имеют влияния на положение учащихся, ибо все одинаково сознают, что тут необходимо прежде всего постоянное и твердое руководство.
У нас же отношения начальства к учащемуся юношеству беспрерывно переходят из одной крайности в другую, как будто нарочно для того, чтобы сбить с толку молодые умы и не оставить в них ни одного твердого понятия. Конечно, когда вожжи были слишком натянуты, нужно послабление.
Но чтобы само правительство добровольно вносило в учебные заведения смуту и разлад, возбуждая юношество, возмущая всех разумных людей и вызывая громкие рукоплескания легкомысленных агитаторов, чтобы оно, в погоне за популярностью, вело к систематическому разрушению учреждений, в которых воспитываются молодые силы, этому едва ли представляет пример какая-либо другая европейская страна.
И когда подумаешь, что у нас учащаяся молодежь необыкновенно податлива на разрушительные теории и что из нее набирается главный континент нигилизма, то подобное направление еще более поражает своею несообразностью.
Положить как можно скорее конец этой растлевающей деятельности, грозящей гибелью молодому поколению, - такова насущная потребность дня.
На юношестве, по самым его свойствам, всего более отражается общественная смута, тут легкомысленный либерализм вреднее, чем где-либо.
Лекарство не заключается и в возвращении политических ссыльных, в отмене чрезвычайных мер и в восстановлении законного порядка. Нет сомнения, что при прежнем управлении, и особенно при тех орудиях, которые оно употребляло, было много напрасных жертв, возбуждавших только большее озлобление.
Административный произвол, не сдержанный разумной властью, открывает простор к злоупотреблениям всякого рода.
Поэтому нельзя не быть признательным тому государственному человеку, который, взглянув трезвее на вещи, нашел необходимым внести в это дело более осмотрительности, более человеколюбия и более снисходительности к заблудившимся молодым людям.
Но если желательно, чтобы власть поступала в этом деле не иначе как с крайней осторожностью, обставив себя возможными сведениями, пожалуй, даже совещательным учреждением, то совершенное устранение произвола при настоящих условиях немыслимо.
В итоге нельзя не признать, что сбитая с пути часть русской молодежи составляет самый вредный и опасный для государства элемент.
Воображать, что можно мягкостью возвратить к полезной гражданской деятельности этот умственный пролетариат, порождаемый и изменившимся положении наших сословий и состоянием наших учебных заведений, и тем хаосом, который господствует в нашем обществе, значило бы быть уже слишком наивным утопистом.
Пока существует социалистическая партия, стремящаяся к ниспровержению всего общественного строя, до тех пор чрезвычайные меры будут необходимы.
Конечно, все друзья либеральных преобразований прошедшего царствования не могли без горести видеть, как вместо установленных законом гарантий водворялся личный произвол.
Но всякий, кто беспристрастно смотрит на вещи, должен признать, что виновато в этом не правительство.
Когда шайка крамольников доходит до самых неслыханных злодеяний, тогда спасение общества требует приостановки гарантий. Только лишенные всякого политического смысла русские газеты могли мечтать о возвращении в настоящее время к законному порядку.
Нельзя не пожалеть о том, что и петербургское дворянство под влиянием окружающего его воздуха вступило на тот же путь. Для того чтобы законный порядок восстановился в учреждениях, надобно, чтобы он водворился в умах.
Лекарство не лежит и в административных реформах, касающихся местного управления. По-видимому, правительство обратило на этот предмет особенное внимание и с этой целью послало в губернии ревизующих сенаторов.
Но если эти сановники привезут в столицу мнения здравомыслящих и знакомых с практикой людей, живущих на местах, то они донесут правительству, что хотя и желательны частные улучшения, однако никакого коренного преобразования в местном управлении не требуется.
Реформами прошедшего царствования оно поставлено на настоящую ногу, и отношения между властями установлены правильные. Только никогда не участвовавшие в земских делах могут утверждать, что деятельность земских учреждений парализуется властью губернаторов.
В действительности власть губернаторов нельзя ни усилить, ибо этим нарушились бы дорогие земству права, ни ослабить, ибо через это правительство лишилось бы необходимого органа.
А с другой стороны, невозможно расширить и круг ведомства выборных учреждений. При наличных силах они едва в состоянии справиться с своей задачей; как же они справятся с большей?
Самое больное место провинциальной администрации находится в крестьянском управлении, особенно волостном. Недостаточность суда, произвол старшин, владычество писарей - все это слишком известно.
Но и тут помочь злу можно только частными мерами, усилением личного состава уездных присутствий, предоставлением некоторых дел мировым судьям, заменою кассации апелляцией и т.п.
Всякое же коренное преобразование при настоящих условиях провинциального быта немыслимо.
Уничтожить волость нельзя, не расстроивши всего уездного управления; можно только или взять ее в опеку, или ввести в нее образованные элементы.
Но ни то, ни другое не приведет к желанным результатам, именно вследствие крайней скудности образованных элементов в провинции. В этом заключается главное зло, которым страдает наше местное управление, зло, которое может быть устранено только временем.
При нынешнем безлюдии всякая органическая перемена будет только бесполезной ломкой. Усиление чиновничьего элемента, не говоря уже об известной его неблагонадежности, нежелательно уже потому, что через это изменится земский характер учреждений.
Водворение же маленьких пашей из местных помещиков повело бы только к эксплуатации крестьянского населения во имя частных интересов и к преобладающему значению этих лиц в земских собраниях, где половина голосов будет в их руках.
Лекарство не заключается и в улучшении хозяйственного быта крестьян, о чем теперь так громогласно толкуют, в увеличении наделов, в уменьшении тяжестей, в переселениях, в уравнении податей. Газеты провозглашают, что ныне, как и двадцать лет тому назад, перед нами стоит грозный крестьянский вопрос, который нам предстоит разрешить.
В действительности же этот грозный крестьянский вопрос не что иное, как миф, созданный воображением петербургских либералов не без значительного влияния социалистов.
Вся эта агитация может повести лишь к смущению крестьян возбуждением в них несбыточных надежд. Бесспорно, есть частные бедствия и нужды, которым следует помочь, есть даже обеднение значительной части крестьянского населения, но это происходит оттого, что предоставленные себе крестьяне, еще менее, нежели помещики, в состоянии стоять на своих ногах.
Причины бедности кроются в плохой обработке земли, в хищническом хозяйстве, преобладающем у крестьян, в непривычке их к сбережениям и в излишней привычке к пьянству, в безрассудных семейных разделах, главное же, в закрепощении крестьянина общине и круговой поруке.
Через это имеющие возможность богатеть насильственно низводятся на степень нищих. Не поможет этому злу увеличение наделов, ибо через некоторое время, с приращением народонаселения, наделы опять окажутся малы.
Не помогут и переселения, которые в отдельных случаях могут быть полезны, но которые как широкая мера не имеют смысла при том скудном населении, которое существует в России.
Настоящая задача состоит не в том, чтобы колонизировать новые земли, а в том, чтобы улучшить хозяйство на местах, а для этого единственной разумной мерой было бы довершение освобождения русского крестьянства освобождением его от общины и круговой поруки, присвоением ему в собственность той земли, на которую он имеет неотъемлемое право, ибо он покупает ее на свои трудовые деньги.
Только через это у крестьян могла бы развиться та самодеятельность, без которой невозможны никакие хозяйственные успехи: это было бы настоящим завершением Положения 19 февраля.
Но именно этот единственный разумный исход крестьянского дела возбудит вопль не только всей лжелиберальной печати, всегда готовой стоять горой за все подходящее к социализму, но и значительной части консерваторов, увлекающихся славянофильскими идеями, или пугающихся призрака пролетариата.
В настоящую минуту этого вопроса разрешить нельзя; он должен быть предварительно подготовлен тщательными исследованиями на местах. Разложение общины совершится неизбежно; она не устоит против свободы. Но желательно, чтобы оно совершилось так, чтобы у крестьянина упрочилось понятие о собственности, без которого нет свободного гражданского быта и всегда открыта почва для социалистических волнений.
Что касается до уравнения податей, то и это начало весьма почтенное; но надобно знать, каковы будут его хозяйственные и политические последствия.
Когда при недостатке финансовых средств с одной части населения снимаются тяжести, то следует спросить: на кого они падут? Если на землевладельцев, то последние, в свою очередь, могут быть обременены чрезмерными налогами.
И теперь уже помещичьи земли платят от 10 до 13 процентов с чистого дохода. Если взвалить на них еще несколько процентов, то они не выдержат.
Главное зло нашего хозяйства состоит в недостатке капитала; а при увеличении податей накопление его сделается еще затруднительнее, и самое хозяйство станет столь невыгодным, что помещики принуждены будут обратиться к другим занятиям.
Имения усиленно будут переходить в руки разбогатевших крестьян и купцов, местная интеллигенция окончательно исчезнет; а если мы при этом сообразим, что при существующем уровне крестьянского сословия полученное им облегчение легко может пойти на увеличение дохода с винного акциза, как это зачастую бывает при хороших заработках, то мы увидим, что подобная, теоретически благодетельная мера на практике может обратиться во всеобщее разорение.
Поэтому тут следует быть весьма осторожным.
Кроме того, нельзя упускать из виду, что уравнение податей связано и с политическим вопросом. У нас, так же как и в других европейских государствах, исторически выработалось понятие о высшем сословии как неподатном.
Отнятие у дворянства этой последней привилегии, привлечение его к податному бремени без уравновешения этой тяжести правом давать свое согласие на подати и контролировать расходы не может не возбудить в нем общего неудовольствия.
Скажут, что правительство, опирающееся на народ, довольно сильно, чтобы пренебрегать этим неудовольствием. Но полезно ли уничтожать без вознаграждения последние остатки исторического права в стране, где все понятия о праве в высшей степени шатки и где поэтому столь же шатки неразрывно связанные с правом понятия об обязанности? И выгодно ли будет для правительства возбуждать неудовольствие именно в наиболее охранительной части общества, в той, которая способнее всех других служит связью расшатавшегося здания? Думаем, что не теперь можно пренебрегать дворянством.
Не следует ли, однако, приступить, наконец, к дарованию политических прав - к тому, что привыкли называть завершением здания? В настоящую минуту оно было бы менее всего уместно.
После освобождения крестьян дворянство некоторое время мечтало о конституционных правах, которыми оно думало вознаградить себя за утраченные привилегии.
Но эти стремления встречали противодействие в наиболее разумной части общества, которая понимала, что не в эпоху коренных преобразований, изменяющих весь общественный строй, можно думать об ограничении верховной власти.
Впоследствии, когда умы успокоились и русское общество начало привыкать к новому порядку жизни, конституционных гарантий могли желать и те, которые не увлекались современными страстями.
Но эта пора спокойного усвоения преобразования прошла, как мимолетная тень. Проявившиеся со страшной энергией новые силы внесли страшную смуту в только что начинавшее приходить в сознание общество.
В настоящее время говорить о завершении здания могут только последователи нигилизма или те, которые уже решительно не в состоянии ничего думать и понимать.
Теперь всякое ограничение власти было бы гибелью. Таким образом, вся ходячая либеральная программа, с которой носятся известного разряда русские журналисты и их поклонники, должна быть устранена.
Она ведет лишь к усилению разлагающих элементов общества, а нам нужно прежде всего дать перевес элементам скрепляющим.
Однако из этого не следует, что нельзя сделать шага в либеральном смысле. Свободно можно и должно пользоваться, но не распуская, а направляя. Новое правительство неизбежно должно будет обратиться к обществу и искать в нем опоры; но целью должно быть не ослабление, а усиление власти, ибо такова наша насущная потребность.
С какой бы стороны мы ни взглянули на предстоящие нам задачи, это требование возникает перед нами неотразимо. Злоба дня состоит в борьбе с социализмом.
У нас эта борьба в некотором отношении представляет менее затруднений, нежели в других странах. Социализм не распространен в массах, которые остались чуждыми этой заразе.
Русское правительство имеет дело с сравнительно небольшой шайкой, которая набирается из разных слоев общества, но главным образом из умственного пролетариата, размножаемого нашими учебными заведениями и поджигаемого радикальной печатью.
Но эта шайка ведет дело разрушения с такой энергией и с таким постоянством, каких слишком часто, увы, недостает в правительственных сферах.
Бороться с нею можно только тем же оружием. Напрасно мечтают о возможности умиротворения путем уступок. Для тех, которые положили себе целью одно разрушение, всякие уступки будут служить только средством к исполнению их дальнейших замыслов.
В этих видах они требуют ныне конституционного порядка, которым, в сущности, они вовсе не дорожат. Одолеть их русское правительство и русское общество могут, только показав такую же непреклонную энергию и такое же постоянство, какие выказывает это отребье человеческого рода.
Всякое послабление было бы гибелью; всякое старание держаться пути закона будет признаком слабости. Без сомнения, подобная борьба потребует новых жертв.
Погибнут и невинные; падут, может быть, и некоторые из лучших сынов отечества. Кто знает, что готовит нам будущее? Но если сражен будет один, то на его место станет другой. Не в одних цареубийцах сосредоточилась сила воли русского человека, и если дело пойдет на борьбу с крамолой, то русская земля воздвигнет из себя наконец Геркулеса, который сокрушит беспрерывно нарождающиеся головы этой гидры.
От этого зависит и наше спасение, а вместе и будущность человечества.
В состоянии ли, однако, русское правительство одними собственными силами вести такую борьбу? Нет, для этого требуется нравственная поддержка всего народа, не та, которая дается потерявшими всякое значение официальными адресами, а та, которую может дать только живое общение с представителями земли.
И призванная к совету земля, без сомнения, даст эту поддержку. Лишь бы она видела в правительстве решимость, а в помощи она ему не откажет. Но если она в носителях власти найдет колебание, тогда все погибло.
Одних полицейских и карательных мер недостаточно, однако, для врачевания разъедающего нас зла.
Надобно проникнуть к самому его корню; нужно поддержать расшатавшееся здание русского общества, поднять здоровые элементы и обуздать те, которые дают пищу разрушительным силам.
Что же для этого требуется? Разумное руководство. В отсутствии его заключается главная причина зла; и в нем только мы найдем против него лекарство.
Всякое общество нуждается в руководстве, все равно идет ли оно сверху, или воздвигается снизу. Главная задача конституционного правления состоит в том, чтобы из среды народа выставить для него руководителей.
Такими в Англии являются признанные вожди партий; во Франции ту же роль играет в настоящее время президент палаты депутатов, в Германии - знаменитый государственный человек, создавший германскую империю.
В обществе малообразованном руководство нужнее, нежели в образованном, а в обществе, выбитом из обычной своей колеи, оно необходимее, нежели где-либо. Но именно это-то существеннейшее требование политической жизни в России не удовлетворяется.
Совершив преобразования, поставив общество на свои ноги, правительство как будто успокоилось, не заботясь о дальнейшем движении. Те же из государственных людей, которые хотели руководить, занятые более личными своими интересами, нежели искренним отношением к делу, умели только возбудить всеобщую оппозицию и заставляли самых умеренных людей, готовых всеми силами содействовать правительству, становиться в ряды его противников.
С своей стороны общество, предоставленное себе, не умеет найти равновесия. Оно шатается, как шальное, не зная, за что ухватиться, и нигде не находя твердой точки опоры - ни в правительстве, на которое оно издавна привыкло полагаться, ни в своих собственных, еще не сложившихся силах.
При существующих условиях, действительно, руководство едва ли даже возможно.
Правительство, отрешенное от общества, не в состоянии его дать; общество, отрешенное от правительства, его не примет.
Было время, когда самодержавная власть, с помощью своих собственных орудий, беспрестанно руководила народом.
Об этом свидетельствует вся русская история. Но это время прошло безвозвратно. Уже при Александре I совершился перелом. В царствование Николая, при внешней покорности, он сделался еще глубже.
Преобразования прошедшего царствования, приняв во внимание изменившееся течение жизни, имели в виду организовать русское общество как самостоятельную и свободную силу. При таком порядке одной правительственной деятельности недостаточно.
С самостоятельными силами надобно считаться; надобно призывать их к совету и совокупно с ними направлять их общественное движение.
Самые орудия правительства износились. Таких орудий было два: высшая аристократия, окружавшая престол, и бюрократия, из среды своей поставлявшая служителей государству. Русская аристократия в прежнее время им зла огромное политическое значение. Она высоко стояла и по образованию, и по государственным способностям.
И теперь еще мы с уважением смотрим на редкие остатки образованных вельмож, воспитавшихся во времена Александра I. Но в новейшее время она, несомненно, пришла в упадок. Реакция, последовавшая за событиями 1825 г., нанесла ей решительный удар. Вместо образования и государственных способностей от нее стали требовать преданности и покорности.
Русская аристократия не сумела сохранить свои предания и нравственно удержаться на высоте своего положения. В настоящее время она не способна служить руководителем общества.
Для этого ей нужно было бы внутренне обновиться, проникнуться образованием, возвратиться к преданиям просвещенного вельможества прежних времен. Тогда только она могла бы сделаться твердым оплотом государственного порядка и центром общественной жизни.
Не менее износилась и бюрократия. И последняя еще в недавнее время, под влиянием разлитого в обществе образования и господствовавших в нем умственных интересов, способна была выставить из среды своей просвещенных деятелей.
Самым крупным их представителем был Н.А. Милютин. Но ныне и эта среда измельчала.
На ней отразилось влияние того либерального легкомыслия, которое веет в петербургской журналистике.
Или же оно погрузилось в мелкие интриги без всякой ширины взгляда, без всякого понимания истинных интересов отечества. В окружающей его бюрократической сфере правительство не найдет людей.
Мало того - если бы оно захотело выйти из заколдованного чиновничьего круга и обратилось к независимым общественным силам, то и здесь оно нашло бы крайнюю скудость.
Нельзя скрывать от себя, что в последние тридцать лет образование в России значительно понизилось. То, что оно выиграло количественно, то оно потеряло в качестве.
А для руководящих сил главное требование заключается в качестве. Причины этого упадка многоразличны: полное падение школ с 1848 г., господство журналистики, которая знание и труд заменяет задором и верхоглядством, наконец, преобладание практических интересов над теоретическими.
Серьезная работа над высшими теоретическими вопросами поднимает людей и умственно, и нравственно; чисто практические интересы, напротив, если они вращаются в мелкой сфере, понижают и умы, и характеры.
В прошедшее царствование, когда во все стороны открылось свободное поле для деятельности, все русское общество жадно ринулось на практические занятия.
Умственные вопросы были забыты или низведены на степень средств для практических целей. Пока еще продолжался период преобразований, общее одушевление поднимало людей. Но ныне и это чувство остыло. Жизнь вошла в обыденную колею, и все погрузилось в преследование мелких целей, в занятие житейскими дрязгами или в погоню за материальным благосостоянием.
Люди, стоящие вне правительственных сфер, имеют перед бюрократией то преимущество, что они лучше знают свое отечество и ближе к сердцу принимают его интересы, но им, кроме широкого образования, недостает и опытности в государственных делах, а без опытности невозможно принять на себя роль руководителя.
Тем не менее обратиться к обществу необходимо. Если правительство само по себе не в состоянии им руководить, если собственные его орудия износились, то это единственный исход из невыносимого положения.
Но обратиться к обществу следует не с тем, чтобы почерпать из него несуществующую в нем мудрость, а с тем, чтобы воспитать его к политической жизни, создав для него такие условия, при которых возможно правильное политическое развитие.
Надобно вырвать его из тесной сферы мелких практических интересов, открыть ему более широкое поприще и поднять его уровень, поставив его лицом к лицу с высшими интересами отечества. Одним словом, надобно создать орган, в котором могла бы вырабатываться общественная мысль и общественная воля.
Нет необходимости, чтобы таким органом был непременно парламент, облеченный политическими правами. Такого рода учреждения пригодны только для общества зрелого, установившегося на своих основах, а нам пока предстоит воспитаться.
Политическая свобода может быть отдаленным идеалом русского человека; насущная потребность заключается единственно в установлении живой связи между правительством и обществом для совокупного отпора разлагающим элементам и для внесения порядка в русскую землю.
Эта цель может быть достигнута приобщением выборных от дворянства и земства к Государственному совету.
Конечно, для конституционной жизни подобное учреждение было бы недостаточно; но русский народ получит в нем именно то, что ему нужно.
Здесь впервые правительство и общество будут соединены не внешним только, официальным путем, а органически.
Пагубное для русской жизни разобщение прекратится; органы правительства и земли, стоя лицом к лицу и совместно обсуждая общие дела, будут знать и понимать друг друга.
Правительство не будет уже чувствовать себя бессильным в своем одиночестве; собрав вокруг себя все охранительные элементы страны, оно может смело вступить в борьбу с крамолой.
Здесь только и является возможность разумного руководства. В таком лишь учреждении могут вырабатываться и люди, способные отвечать современным потребностям.
У всех народов, вышедших из-под бюрократической опеки, одна парламентская жизнь в состоянии дать государственных деятелей, умеющих направлять свободное общество.
Здесь люди воспитываются уже не в канцелярской рутине; они приучаются иметь дело с самостоятельными силами и заменять подземные интриги явной борьбой мнений.
Здесь невозможно оказывать пренебрежение к существеннейшим интересам отечества; они тут налицо, и надобно с ними считаться. Без сомнения, парламентское большинство может часто ошибаться в понимании этих интересов.
Но пополненный выборными Государственный совет не имеет и этой невыгоды, ибо ему предоставляется только совещательный голос.
Здесь важно не столько решение вопросов тем или иным большинством, сколько создание среды, в которой могут действовать люди и которая одна в состоянии развить в них государственные способности, пригодные к порядку, основанному на свободе.
Только подобное учреждение может избавить общество и от владычества журнализма. В настоящее время руководителем общественного мнения становится всякий фельетонист, владеющий несколько бойким пером и умеющий посредством скандалов и задора привлечь к себе внимание публики.
Тут не нужны ни знание, ни ум, ни даже талант: достаточно бесстыдства, которое в газетной полемике всегда возьмет верх среди общества, не привыкшего к тонкому анализу и оценке мысли.
В учреждении, где будут собраны выборные от всей земли, общество найдет иных руководителей. Взоры его обратятся в другую сторону; прения примут иной характер.
Журнализм отойдет на второй план; он сделается органом партий и земских их представителей. В этом состоит истинное его назначение, и при этих только условиях он может играть полезную роль в общественной жизни.
Свобода периодической печати составляет необходимую принадлежность представительных учреждений; без них она становится разлагающим элементом общественного организма. Это мы и видим у себя.
Наконец, только подобная мера может удовлетворить разом и консерваторов, и либералов. Последним дорога форма как выражение зарождающейся политической свободы; первые же убеждены, что в эту форму земля вольет здоровое содержание. Рассеянные и разобщенные ныне охранительные силы страны найдут себе средоточие и приобретут подобающий им вес.
А кто жил внутри России, тому известно, что охранительные элементы имеют в ней громадный перевес над остальными. Только господствующая у нас умственная неурядица и слабость правительства придают значение противообщественным стремлениям, в которых сбитая с пути молодежь видит выражение передовых идей и будущность человечества.
В выборных от дворянства и земства эти стремления не найдут себе отголоска. Единственная опасность заключается в том, чтобы стекающиеся к центру представители не поддались веющему в столице либеральному ветру.
Дело правительства принять против этого меры. Либерализму придет свой черед, когда успокоятся умы и водворится порядок. Теперь забота иная.
Но для того, чтобы подобное преобразование принесло свои плоды, надобно, чтобы оно не ограничивалось полумерою. Если бы правительство призвало в Государственный совет одних экспертов, хотя и выборных, но без права голоса, то вместо удовлетворения оно возбудило бы только недовольство.
Выборные почувствуют себя униженными, и никто не захочет приносить в жертву свое время и труд, чтобы разыгрывать такую комедию. Всякое неравенство между членами совета отзовется вредно на их деятельности и на их взаимных отношениях.
Не следует также ограничивать выборный элемент слишком ничтожным числом. По одному депутату от дворянства и по два от земства каждой губернии - таково было бы, предположительно, самое рациональное решение задачи.
Тут дело вовсе не в том, чтобы дать перевес выборному или правительственному началу. Мнениям Государственного совета не присваивается решающая сила.
Верховная власть может одинаково согласиться с большинством и с меньшинством, и на деле оба элемента, правительственный и выборный, будут перемешиваться при подаче голосов.
Существенная задача состоит в том, чтобы собрать достаточное количество сил и создать действительный центр политической жизни. Не надобно забывать, что все преобразования прошедшего царствования потому именно нашли себе отзыв в народе и потому останутся столпами будущего и вечным памятником русского законодательства, что они не ограничивались полумерами.
Ни в Положении 19 февраля, ни в судебной реформе, ни в земских учреждениях не видно мелкого и боязливого недоверия к обществу.
Везде задача понята широко и поставлены рамки, в которых на просторе может развиваться общественная жизнь. Без такого широкого поставления задачи усиленный Государственный совет останется мертворожденным учреждением.
Скажут, что это будет тот же парламент. При таком значительном числе выборных можно ли ручаться за то, что первым их делом не будет требование прав?
Может быть, раздадутся отдельные голоса, но они потонут в массе. При твердом правительстве этого опасаться нечего. Если есть начало, которое в течение всей русской истории было в загоне, так это именно право.
Поэтому оно имеет так мало корней в народном духе. Никто у нас не стоит за свои права и всякий готов ими поступиться. После освобождения крестьян в дворянском сословии была некоторая конституционная организация; но это временное возбуждение исчезло, не оставив по себе и следа.
Это можно было видеть при обсуждении податного вопроса и при распространении на дворянство рекрутской повинности. Ныне русское общество менее, нежели когда-либо, расположено требовать себе прав.
Оно напугано явлениями социализма и готово столпиться около всякого правительства, которое даст ему защиту. Можно наверно предсказать, что если России суждено вступить на конституционный путь, то это будет лишь тогда, когда сама верховная власть увидит в этом общественную потребность и по собственному почину поведет ее к политической свободе.
Но это - дело дальнейшего развития жизни.
В настоящее время насущная потребность состоит лишь в том, чтобы дружным союзом правительства и народа дать отпор разрушительным силам и создать центр, откуда можно было бы руководить общественным движением в России.
Правительство, разобщенное с землей, бессильно; земля, разобщенная с правительством, бесплодна. От прочной их связи зависит вся будущность Русского государства.
10 марта 1881 г.
"Задачи нового царствования" - записка, которую 10 марта 1881 г. (через девять дней после убийства императора Александра II) Чичерин через К.П. Победоносцева направил императеру Александру III.
Впервые опубликовано: К.П. Победоносцев и его корреспонденты. М.; П.: Novum regnum, 1923. Т. I. Ч. I. С. 104-128.
Итак Если говорить совсем кратко то политический идеал чичерина это для России следующее:
1.Сильный Царь Конституционный Монарх Который может при необходимости распустить и парламент и Правительство.
2. Двухпалатный парламент (по образцу парламента Великобритании)..
2.1. Верхняя палата парламента аристократы (дворянство) все члены верхней палаты назначаются исключительно Царем.
2.2. Нижняя палата парламента в Нижней палате Парламента: у нас
2.2.1. Купцы Первой и второй гильдии (крупнейшие промышленники.
2.2.2. Представители верхушки органов государственного общественного управления (местного самоуправления).
Важный момент восемдесят процентов населения в выборах не участвуют потому что не соответствуют образовательному нравственному и образовательному цензу
3. Правительство.
3.1. Сильные Правоохранительные органы за любое неповиновение закону следует немедленное наказание пропорциональное степени вины вплоть до смертной казни.
3.2. Сильная Армия.
3.3. Возможность правительства ограничивать любые права и свободы частных лиц в интерессах государства вплоть до того момента пока есть угроза государству.
Не верящие мне посмотрите Б.Н. Чичерин Курс государственной науки том первый 1894 год и том третий 1898 год).
При этом важно что Чичерин оговаривается что Подходит ли конституционная Монархия для стран восточного типа покажет время. Так что он не уверен что Конституционная Монархия подходит для России. Подходит.
Что Касаемо Колличества Русских Либералов то во всей Российской Империи он у нас был Гений Один Единственный.
Но он был все же счастливый человек потому что он увидил полное воплощение своих идей в Великобритании.
Смерть Русского Либерализма наступила в 1904 году вместе со смертию самого Б.Н. Чичерина. Поскольку прямых и косвенных продолжателей идей либерализма с момента его смерти в России так и не появилось.
То что делалось и делается с 1904-2022 это не леберализм а предательство национальных интересов и делают это не либералы а предатели.
Я лично не являюсь сторонником либерализма я сторонник абсолютной монархии.
Но тем не менее поскольку либерализм как Практика во времена Российской Империи воплотился в Великобритании с 1884-1885 годов. И в Российской Империи Либерализм как целостная юридическая концепция с опорой на исторические факты был представлен Б.Н. Чичериным то я вынужден упомянуть о нем и пожалуй Б.Н. Чичерин Единственный Либерал не являющейся предателем хотя он же как я полагаю и вообще является Что в России что в Российской Империи единственным Либералом вообще. Хотя возможно еще Д.А. Милютин, но в любом случае во всей русской Истории мы и десяти либералов настоящих не наберем.
Что же касается вообще сторонников либеральной идеи то их процент был ничтожен его можно даже определить это студенты МГУ слушавшие Лекции Б.Н. Чичерина с 1861- 1868 год но и то далеко не все даже из студентов значительная часть была увлечена идеями Марксизма
И была еще группа либеральных министров настоящих либералов:
1. Д. А. Милютин При Александре Третьем ушел в отставку.
2. Н.Х Бунге
3. И. А Вышниградский
4. С.Ю. Витте (хотя по натуре это был жуткий интриган и как я полагаю местами действовал как предатель интерессов Российской Империи). Всех остальных во время правления Александра Третьего от власти отстранили Но Министерство Финансов у нас долго было либеральным.
5. Н.Н. Обручев (Начальник Генерального Штаба Русской Армии).
Однако поддержка Русским обществом Либералов была на уровне половины процента.
Семьдесят пять тире восемьдесят процентов населения поддерживали Государственную идеологию.
Еще процентов пятнадцать поддерживали славянофилов (по сути та же государственная идеология но с небольшими но значительными различиями).
Четыре процента поддерживали Марксистов как легальных так и не легальных
И наконец половина процента это Либералы.
Но главное в конце девятнадцатого века произошло две вещи Во- первых в 1884-1885 Либерализм (Конституционная Монархия) как форма правления восторжествовала в Великобритании (эта Форма правления там и сейчас в 2022 году).
Во вторых в 1898 году Б.Н. Чичерин создал Юридическую концепцию Либерализма в Российской Империи с опорой на исторические факты С.М. Соловьева.
До 1898 говорить о было бессмыслено поскольку он еще не сформировался окончательно. И что самое главное не победил в Великобритании а я не любитель рассуждать о научных теориях не осуществленных на практике.
При этом С.М. Соловьев является основателем Русской Юридической школы в Русской Исторической Науке:
Он в Исторической науки провел переоценку следующих исторических фактов:
1. Факта Татаро монгольского ига уменьшив его значение.
2. Оспорил Норманнскую Теорию в Русской Истории.
3. По новому оценил природный и географический факторы в Русской истории.
4. В вел в историю фактор национальности. То что позже Н.Я. Данилевский назовет государствообразующей Нацией.
Что же касается учения Марксистов я уже говорил о нем я считаю любых Марксистов Предателями Родины. Так что обсуждать их в данном томе не считаю необходимым.
Хотя среди Марксистов были гениальные экономисты например М.И. Туган- Барановский. Однако что Легальные Марксисты Предатели Пример Вера Засулич стрелявшая в Трепова. Что Не легальные тем более Пример Ленин.