1 Миловидов А.И. К 50-летию освобождения крестьян Северо-Западного края. – С.14-15.
2 Гильфердинг А.Ф. Собрание сочинений. – Т.2. – СПб., 1868. – С. 322.
О социально-экономических и политических целях местной колониальной элиты, к достижению которых она стремилась в процессе подготовки крестьянской реформы, писал известный славяновед А.Ф. Гильфердинг. Согласно утверждению этого ученого, польские помещики еще во время выработки Положения об освобождения крестьян «старались более всего сохранить за собой власть над крестьянскими участками; отстранить принцип бессрочного пользования землей; вместо безграмотного волостного суда ввести суд и разбирательство помещика; назначить помещиков начальниками волостей; не допускать установления крестьянских общин; не давать крестьянам самоуправления, одним словом, удержать крестьянское население в полной административной и политической зависимости от дворянства»2.
19 февраля 1861 г. государь император Александр II подписал Манифест об отмене крепостного права и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Так началась реформа, упразднившая крепостное право в Российской империи, которая была первой и самой главной из серии «Великих реформ» Александровской эпохи. Согласно новому законодательству, частновладельческие крестьяне освобождались от крепостной зависимости и получали личную свободу, становясь «свободными сельскими обывателями». Помещики утрачивали полицейскую и судебную власть над крестьянами и освобождались от ответственности перед государством за выполнение крестьянами повинностей и уплаты налогов в пользу 140
казны. Тем самым упразднялась роль помещиков как посредников между государством и крестьянами.
Согласно «Общему положению», вся земля, которой пользовались крестьяне, признавалась собственностью помещиков. Они обязаны были наделить крестьян землей, за пользование которой крестьянам следовало отбывать рабочие повинности или выплачивать деньги помещику. В это переходное время крестьяне находились на положении временнообязанных. Зависимость крестьян от помещиков окончательно ликвидировалась путем введения в действие уставных грамот, в которых определялись как размеры отведенной крестьянам земли, так и повинности, взымавшиеся за пользование ею. В свою очередь государство выплачивало помещикам стоимость их земель, отошедших под крестьянские наделы1.
1 Джаншиев Г. Эпоха великих реформ. – СПб., 1907. – С. 1-125; Корнилов А. А. Крестьянская реформа. – СПб., 1905; Фридман М.Б. Отмена крепостного права в Белоруссии. – Минск, 1958.
В соответствии с особыми условиями сельскохозяйственной жизни в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и в четырех лифляндских уездах Витебской правительством было признано необходимым издание отдельного Местного положения для поземельного устройства временнообязанных крестьян. По нему размер крестьянских повинностей в пользу помещиков, определенный раньше уставными грамотами, вводился неокончательно. Эта не-определенность и неполнота самого местного Положения до некоторой степени парализовала в Северо-Западном крае силу освободительного манифеста, но еще более содействовали этому местные условия.
Об этом свидетельствуют действия польских помещиков, стремившихся продлить крепостную зависимость своих крестьян и всячески уклонявшихся от добровольного соглашения с крестьянами. Поэтому переход крестьян с барщины на оброк, а тем более выкуп земли в собственность, сделались в Северо-Западном крае почти невозможными. Как отмечал А.И. Миловидов, литовско-польские дворяне, в отличие от русских дворян, увидели в освободительном манифесте 141
объявление войны их панскому влиянию на крестьян, почему они быстро сплотились для противодействия манифесту, освобождавшего крестьян не только от экономического, но и от нравственного ига1.
1 Миловидов А.И. К 50-летию освобождения крестьян Северо-Западного края. – Вильна, 1911. – С. 21-22.
М. Н. Муравьев, глубоко изучивший практику претворения в жизнь «Местного положения» о поземельном устройстве крестьян, весьма критически оценивал результаты действий администрации В. И. Назимова. Муравьев считал, «что благо-детельный закон, улучшивший быт крестьян в других местностях, оставался здесь мертвой буквой». В записке к императору Александру II М. Н. Муравьев утверждал: «Как только сделалось известным намерение вашего императорского величества устроить быт крестьян с предоставлением им бывшей в пользовании их земли, помещики поспешили или обменять, или вовсе отрезать от крестьянского надела лучшие угодья и почти все обезземелили в своих имениях значительное число домохозяев и, таким образом, произвели большое количество пролетариев-батраков. Крестьяне почти повсеместно были лишены покосов, этого главного основания хозяйства, при землях, требующих удобрения и пастбищ, необходимых для содержания скота.
Мировые посредники, избранные из среды помещиков, далеко не оправдали доверие правительства, оставляя крестьян в неведении о дарованных им высочайшей волей правах и льготах, не заботясь о введении в сельских обществах надлежащего управления с хорошим хозяйством и законным судом. Посредники закрепили своим утверждением несправедливые показания в уставных грамотах земельных наделов и соединенных с ними повинностей.
Между тем и самую незначительную долю в улучшении быта крестьян мировые посредники приписывали не пра-вительственному начинанию, а начинанию самих помещиков и, в тоже время, возвысили годовые оброки до невероятной степени. Стараясь возвысить повинности и тем угнетать крестьян, посредники действовали прямо в духе мятежа и были 142
деятельными его проводниками и исполнителями. Если бы уставные грамоты, ими составленные, остались утвержденными, то крестьяне были бы разорены окончательно в самом непродолжительном времени»1.
1 РГИА. – Ф. 908. – Оп. 1. – Д. 171. Л.1; ЛГИА. – Ф. 439. – Оп. 1. – Д. 56. – Л. 2-3;
По словам И.А. Никотина: «Недаром мне пришлось услышать от одного крестьянина Минской губернии поговорку: «Наша воля – горькая доля». И действительно, дело было так устроено, что крестьянин вместе со свободой попадал в совершенную кабалу панам; он поневоле должен был подчиняться всяким их требованиям, как бы они не были тяжки, так как от этого зависело его существование». Из записок И.А. Никотина // Русская старина. – 1902. – № 11. – С. 324.
2 Миловидов А.И. К 50-летию освобождения крестьян Северо-Западного края. – С. 31.
С точки зрения М. Н. Муравьева, действия помещиков по обезземелению и экономическому ограблению крестьянства были вызваны их желанием «подготовить, расположить народ к мятежу, озлобив его против правительства и истолковать освобождение в свою пользу»2.
Итак, согласно манифесту 19 февраля, крестьяне получили личную свободу. Крепостное право, как один из важнейших инструментов эксплуатации русских крестьян, окатоличения и ополячения Северо-Западного края, было отменено. В связи с этим важнейшим обстоятельством, колониальная ситуация в регионе претерпела качественные изменения и вступила в новую стадию своего существования.
Теперь помещики не обладали судебной и полицейской властью над крестьянами. Упразднение государством внеэкономического принуждения, на котором основывалась эксплуатация крепостных, было компенсировано помещиками в форме обезземеливания крестьян. Однако начавшаяся крестьянская реформа сохранила экономическую основу колониального господства туземной элиты – помещичье землевладение и сословные привилегии дворянства. Сохранялась при этом и «культурная дистанция» между польским дворянством и русскими крестьянами. 143
Переворот, который произвело российское правительство в социально-экономических отношениях Северо-Западного края, вызвал недовольство польского дворянства. Оно не могло примириться с Российским государством, которое отняло у дворянства традиционную власть над крестьянами. На данное обстоятельство указывал один из современников: «Нельзя не видеть, – писал он, – что мятеж 1863 г. и то нетерпение, с которым паны рвались в него, в значительной мере определялись озлоблением на 19 февраля, так что последнее польское восстание начинается не с января 1863 г., а с марта 1861 г., когда крестьянам был прочтен манифест об освобождении и когда, по словам хроники одного бернардинского монастыря, костелы были опоганены русским языком манифеста»1.