Часть седьмая. Словарь русского щигровского говора

 

Несколько признаний, предваряющих «Словарь…»

Вот уже пятый десяток лет я живу на юге страны, а именно, в Ростове-на-Дону. Город и его люди мне нравились всегда - предприимчивые, независимые, находчивые, языкатые, яркие и вообще, породистые. Понимающие, кроме всего прочего, толк в лошадях, винах, женщинах. В основе характеров и даже облика - вольница, не то, что наши крепостнические, на редкость глубокие и живучие, корни. Как всякий приезжий человек - понаехавших тогда ещё не было - я желал и даже страстно хотел стать похожим на них, стать одним из них. Моё новое место учёбы и работы – государственный университет – способствовали этому хотению. Тем более, что я постоянно отмечал и в себе, и в окружающих меня людях различия, различия, различия – в мыслях, желаниях, культурных пристрастиях, поступках, манерах, привычках, наконец. В те годы в моём сознании первоначальной родиной воспринимались не какие-то безвестные Щигры сермяжной, вечно бедной Саратовской области, а могучие Куйбышев, Волга, авиационные завод и институт…

Когда ко мне пришло время вглядывания в себя, в свою судьбу, в прожитые и проживаемые годы, когда ко мне в душу вернулась, во всей своей беззащитности, малая моя родина, мои Щигры, а сам я по роду деятельности стал много и подолгу ездить по донским городам и весям, именно тогда мне впервые пришла в голову некая догадка, что люди в донских, особенно в верхнедонских, станицах и люди моих Щигров говорят практически на одном языке, немного корявом, немного как бы грубоватом, не всегда церемонном. Тогда эта догадка удивила, но как то прошла мимо сознания. Правда, один из авторов «Словаря русских донских говоров», ставший в те же поры моим приятелем, иной раз искренне удивлялся: а ты-то откуда слово это знаешь? Оно же наше, искони донское, а ты ведь из кацапвы?!» Когда же меня по-настоящему захватила история Щигров, мне стало казаться, что родословная щигровцев может начинаться и с верховьев Дона, от рубежей Всевеликого Войска Донского. На нашем щигровском погосте меня поразила одна фотография. Была прибита она – ещё свежая, невыцветшая - к древнему кривоватому, но всё ещё крепчайшему дубовому кресту. На фотографии красовался, по-другому не скажешь, красивый, возможно, даже могучий, нет, не мужик, а казак. Фуражка набекрень, из-под неё - непокорный чуб. У меня не возникло ни малейших сомнений, что обут этот человек не в лапоточки, а в добротные хромовые щеголеватые сапоги. Фамилия и имя читались легко - Моисей Рязанцев. До меня не сразу дошло, что это и есть родоначальник рода, известного нам под именем «Мысята».Вот когда ко мне пришла возвратная волна интереса к словарям говоров. Нет, признаюсь, что гораздо раньше во мне начали бродить некие смутные подозрения, что и Щигры, и Чернаву могли основать переселенцы с донских просторов. Хотя впоследствии и местные, чернавские, например, краеведы (Минаков А.С.) и документы Пугачёвского музея краеведения говорили в пользу областей центральной России. Но вот исследователь П.Коновалов задался всё-таки вопросом: а не с верховьев ли Дона берёт начало, например, Чернава? И нашёл тому весьма веские доказательства. Сейчас-то, кажется, всё становится на свои места, во многом стало понятно, кто, когда, откуда пришёл в саратовское Заволжье. А меня как не отпускала раньше, так и не отпускает до сих пор, одна загадка – как, откуда, почему щигровцы в совершенстве владели и, надеюсь, владеют русским донским говором?

Дело закончилось тем, что обложился я словарями и постарался выписать из них только и только те слова, которые в Щиграх считались своими родными словами, которых не надо ни стесняться, ни стыдиться. Действительно, ими говорили, ими выражали все наличные чувства. Причём, я вполне допускаю, что в Ивантеевке эти слова были и остаются не самыми употребительными.

Работая со словарями, я не мог, рано или поздно, не набрести на знаменитую придумку академика Щербы - «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокрёнка» Здесь все слова придуманы из головы, но, вместе с тем всякому, читающему эту фразу, абсолютно понятно, о чём и о ком идёт речь. И что там происходит с куздрой, бокром и бокрёнком. Следуя примеру, я взял два десятка слов из нашего щигровского лексикона и составил небольшой текст. Прочитал его кое-кому из друзей. Вроде бы всё понимают, но и что-то мешает принять этот текст за правду. Во всяком случае, пересказать текст затрудняются, а если честно, то и не могут. Подвох что ли какой затеял, друг?.

А я рассказал, что на рыдване отклячилась фура, забельшилась занозка, до калды дошкандыбали… Попбздни! Ни посик попользовать, ни легчать, ни пласты рубить, кубарь на подловку дрёпнули, кочета куршивые, анчутки …

А итог работы моей будет такой – взял я из словаря донских говоров только те слова, которые были абсолютно естественны и употребляемы в речах щигровцев. Читателю я облегчил чтение тем, что не делал классической словарной выписки согласно общепринятым правилам, а дал просто - «Слово – слово». Тем самым заложил маленькую провокацию, или, точнее, свою надежду на то, что спровоцирую земляка-читателя (лучше, конечно, юного годами) самому обратиться к словарям. Даю отсылку:

- Словарь русских донских говоров в трёх томах Изд. Рост. ун-та, том1,1975, том 2,3,1976

- Словарь русских донских говоров. В двух томах. Изд. Рост. ун-та, 1991

- А.В.Миртов. Донской словарь. Ростов-на -Дону, 1929

Вряд ли кто полезет в четырёх- или восьмитомный словарь В.И.Даля, потому что если бы кто и полез, он сделал бы это сам давным-давно и без моих намёков и провокаций. Может, я слишком наивный человек, но мне почему то кажется, что. независимо от возраста, мои читатели с радостью узнавания с головой окунутся в языковую стихию. Счастливого погружения, земляки, ныряйте глубже – там, в глубине, наша память и надежда на вечность.

И последнее. Прежде, чем начнём мы наше путешествие по словам, принадлежащим русскому щигровскому говору, полагаю нужным и полезным дать несколько предельно коротких справок, сведения из которых должен знать каждый щигровец, да и чернавец – тоже.

Итак:

1.Историю Чернавы написал историк–краевед Павел Коновалов. Он отстаивает точку зрения, что Чернаву основали выходцы с верховьев Дона.

2. Из словаря П.П.Семёнова «Географо-статистический словарь Русской империи»:

- Ивантеевка – Козловка;

- Бартеневская – немецкая колония Николаевского уезда при реке Вотерубе;

- Чернава – Вязовка;

- Журавлиха – имя осталось от пугачёвцев;

- Ивановка – существует с 1832 года, основана выходцами из Ломова Пензенской губернии;

- Канаёвка - существует с конца восемнадцатого века;

- Клевенка – Кирпичи;

- Арбузовка – основана староверами;

- Раевка – основана в 1760 году по Указу Екатерины Второй;

- Ветлянка – Щигры.

3. Река Чернава имеет протяжённость 60 км. Начало берёт выше Карловки (Мало-Архангельское), впадает в Малый Иргиз в районе элеватора

4. Заселение Степного Заволжья началось в XVIII веке.

5. Начало Ивантеевке положил Указ Екатерины II от 1762года о переселении раскольников. К ним добавились потоки переселенцев из Тульской, Рязанской, Пензенской, Тамбовской, Воронежской губерний. В частности, из Козловска (сравни – Козловка) и подмосковной Ивантеевки.

6. В войну погибли 144 человека из Чернавы.

7. Вавилов Дол (Авилкин лес) до 1870 года считался староверческим центром Степного Заволжья.

8. Остальные интересные цифры и факты внимательный читатель найдёт на страницах этой книги.

А

Агромадный – громадный
Ажнак (ажник) – даже
Аички – отклик (ласкательный)
Алляной – льняной
Амбал – крупный, большой человек
Анчутка – анчихрист (антихрист), чёрт
Аржаной – ржаной
Аюшки – отклик (ласкательный)

Б

Бабаня ласк. Бабушка
Бадик (байдик) – посох, палка из стального прута
Базок – постройка для мелкого скота
Бзника – паслён черный, ягода
Бзык – реакция на укус овода
Баниться – мыться
Бирючий глаз – ягода, растение
Блинцы – тонкие блины из пресного теста
Блымкать – спать, дремать
Болтень – яйцо без зародыша
Ботало – большой бубен на шее у коровы
Брёх – лгун, пустомеля
Будылка, былка – стебель растения
Буздать – бить
Бузовать – рвать много, бестолку
Булдыжка – ревматическое утолщение
Бунеть – реветь, (что ты как бык бунишь?)
Бурелый – бурый
Бурки – пузырьки на поверхности воды
Буровить – говорить что-то несвязное
Бучило – водоворот
Бялена – отрава
Бяльмы (бельмы) – глаза

В

Вадить – заставлять противника служить в игре
Валух – кастрированный баран или козел
Вараксаться – пачкаться
В головах – вверху, в конце поля
Вёдро – звезданя ночь
Вековуша – старая дева
Веретье – тряпье
Верхи – верхом на лошади
Вечёрки – вечерние посиделки молодежи
Вечёрошник – молоко вечернего удоя
Взамуж – замуж
Воить – выть, волки воили
Воловода – налыгач
Вворачиваться – возвращаться
Вот такочки – вот так, вот столько
Врытый – сидеть неподвижно
Встренуться – встретиться
Выбухать – выстроить громадное здание
Выгвазданный – выпачканный, испачканный
Выкобениваться – кривляться
Вылупить – выпучить глаза
Вязанка – вязаная кофта
Вязанка – охапка дров, соломы, сена
Вязы – мышца шеи

Г

Галда – крикливый, бранчливый человек
Гаманок – кошелёк
Гамузом – вместе
Гарц – мера, сосуд для сыпучих тел
Гваздаться – возиться
Гекнуться – упасть и удариться
Гибеть – корпеть над чем-либо
Гокать – плясать, скакать
Голтуниха (Галданиха) – говорливая, веселая женщина
Гомонеть – громко говорить
Гомозá – тот, который надоедает, сидит бесцельно
   
Горлохватить – громко говорить, кричать
Грабарка – лопата
Грабки – деревянные грабли
Гребиться – хотеться
Гребовать – брезговать
Грядушка, грядина – борт повозки
Гукнуть – позвать
Гультяпый (культяпый) – калека
Гундеть – говорить в нос
Гуртиться – толпиться

Д

Двухлемешник – плуг с двумя лемехами
Дежа – квашня
Дермыжить – таскать
Дерце – колючий кустарник
Дзык – шмель
Доёнка – дойная корова, коза
Докеле – до каких пор
Долдон – бестолковый
Домосед – присматривающий за домом
Досточка – дощечка
Дотумкать – додуматься, догадаться
Дрёпнуться – упасть, шлепнуться
Дудак – дрофа
Дуриком – по глупости
Дыбки – стать на цыпочки
Дядяня (дядяка) – дядя
    Е

 

Евонный – его
Едовый (едомый) – съедобный
Едучий – едкий (дым)

Ё

Имелся в щигровском обиходе глагол на букву «Ё» Во многих смыслах словечко употреблялось: 1- упал, свалился, ударился; 2 –сделал что-то нелепое, ненужное, глупое, в смысле – с ума сошёл; 3- несказанно удивился чему-то и т.п., и т.д.
   

Ж

Жалковать – сожалеть
Жарево, Жаренка, Жареха – жаркое
Жарюка – жара
Жениховаться – свататься
Жерело – отверствие
Житник (Житняк) – ржаное поле
Жмать – жать, притеснять
Жменя – количество чего-либо, захватываемое горстью
   
Жмурки – игра в прятки
Жураве?ль – шест для доставания воды из колодца
Жупейка – женская верхняя одежда на вате

З

Забелка – закваска (из сухого теста)
Забельшить – затерять, убрать не помня куда
Забзыкать – побежать в испуге
Заблукать – заблудить
Забрюхатить – стать беременной
Забунеть – зареветь, загудеть
Забуреться – начать краснеть
Завачкаться – испачкаться
Завируха – буря, вьюга
Загнетка Загомозило – щиток печи -состояние опъянения, возбуждения
Загорнать – укутывать, окучивать
Загребовать – гнушаться, пренебрегать
Задвохлик – яйцо без зародыша
Закаварожиться – заупрямиться
Заколбать – зашить кое-как
Закулёмать (кулема) – сделать кое-как (неумелая женщина)
Закут – хлев, сарай
Закутенка, закутка – маленький хлев, сарайчик
Замкандыбать – захромать
Занозка – стержень для запирания ярма
Запечек – верхняя часть русской печи
Заскворчать – жарящееся мясо на сковороде
Застебать – застёгивать
Заступок – выступ в русской печи
Затирка – жидкая каша из муки на воде
Заутра – завтра утром
Захлюстанный – забрызганный грязью
Зашкандылять – захромать
Звизнуть – нанести сильный удар
Зелепупок – завязь плодов
Зыбка – люлька
Зык – кусачее насекомое во-время сенокоса

И

Игде Иде – где
Избузовать – избить
Извачкаться – испачкаться
Инды (а) – будто
Иноходить – идти иноходью
Испод – под печи
Исть – есть, кушать
Исшматовать – разорвать на мелкие куски
Ихий – их
Ишшо – ещё

К

Кабакнуться – упасть
Кавях (катях) – коровий помёт
Кагала – ватага
Какущий – какой, какого размера
Калачик – просвирняк низкий (трава)
Калюжа (калюжина) – лужа
Кандибобером – выгнать с треском
Кандыбаться – ковыркаться (или кувыркаться)
Канёва – канье - – льняное тканевое одеяло
Капелюх – теплая шапка с наушниками, она же меховая
Караковый – мохнатый, кудрявый
Картоха – картофель
Катанки – валенки
Кацавейка – куртка, отороченная мехом
Квасоль (квасоля) – фасоль
Квелый – слабый, хилый
Кила – грыжа
Кильдим – дом, в котором собираются на гулянье, посиделки (у Талюхи опять кильдим. Пойдём?)
Кипельный (кипенный) – белоснежный
Кладки – настил в одну-две доски через реку
Князёк – гребень двускатной крыши
Кобылка – тазовая кость у курицы
Колготной – беспокойный, суетливый
Колидор – коридор
Колобродить – говорить бессвязно
Колошматить – бить
Колупаться – копаться
Калашка – муравей
Комолая – безрогая (корова)
Коромысли – коромысло
Косоротить – передразнивать
Косоротиться – кривляться
Колтубашина – яма с водой
Коты – высокие чувяки
Кучугур – песчаный холм
Кочет – петух
Кошлатый – мохнатый, косматый
Кошонок – котёнок
Крыга – льдина
Крылец Кубарь – крыльцо -рыболовецкая снасть
Кугут – простоватый, грубый человек
Кудели – пучки шерсти для пряжи
Кудкудичить – кудахтать
Куёхтаться (кухтаться) – возиться
Кулёма   Куколь – неповоротливый, неумелый человек -сорная трава и семя в хлебе
Кулугур – старовер
Культяпый – не имеющий пальцев на руке (ноге)
Кунять – дремать
Куплять – покупать
Купороситься Курмыш – капризничать -порядок домов в улице
Курпей (курпяй) – шкура ягненка
Куршивый Кутыряться Куфайка – худосочный, болезненный -падать, валиться -фуфайка, верхняя одежда

Л

Лазутка – проныра, всезнающий человек
Лахудра – неаккуратная, непричесанная женщина
Легчать – кастрировать
Ледянка – льдинка для катания с горки
Лепёха – дать лепёху, получить
Летось – в прошлом году
Лихоманка – лихорадка
Лобогрейка – косилка
Лотошиха – суетливая женщина
Лупатый – с глазами навыкате
Лупиться – пристально смотреть
Лыбиться – улыбаться

 

Лягва Лягуха – лягушка
   
Лязгнуть – ударить сильно, наотмаш
Ляма – нерасторопный, вялый человек
Лямать – что-то бормотать невразумительное

М

Магар Магарка – посевная трава
   
Маклаки – выступающие от худобы тазобедренные суставы
Мамака – мама
Маниться – хотеться
Матиться – ругаться неприличными словами
Махор – соцветие (цветок)
Махотка – небольшой глиняный горшок
Маштак – лошадь на третьем году
Мга – изморозь
Межевик – землемер
Мездро – жир, остатки мяса на коже
Мекать – блеять
Мене – меньше
Метис – шерсть овец метисовых пород
Можай – загнать далеко
Мокрушка – мокрица
Молонья – молния
Мороковать – соображать, морочить голову
Мостушка – небольшой помост на берегу речки
Мотыляться – болтаться
Мочага Мочажина – сырое место, иногда с болотом
Муздыкаться – нянчиться, хлопотать
Музюкать – плохо писать, рисовать
По мусалам   – ударить по скуле
Мекать – блеять

Н

Набалохвостить – много наговорить
Набратать – накинуть обороть на лошадь
Набудонить – налить слишком много
Набуздякать Набузовать – наговорить слишком много - нарвать чего-либо без меры
Набурандить – приготовить пищу неудачно
Набухвостить – насплетничать
Навильник – рукоятка вил, количество сена, соломы, набираемое вилами
Навроде – вроде
Нагваздаться – наесться, хорошо покушать
Нагондобить – сделать плохо, кое-как
Надурняк – даром
Надысь – два-три дня назад
Нажмать – надавить, натереть
Назюкать ( о ребёнке) – оправиться по малой нужде под себя
Накваска – закваска
Накобенилась – заупрямилась
Наколдыряться – напиться допьяна
Налой – вода сверху льда
Налыгач – веревка, надеваемая на рога, повод, воловод
Намануть – заманить
Намырнуться – замахнуться
Напервах – сначала
Напрокудить – напроказничать
Напудить – намочиться (о ребенке)
Насто - …(бранное) – насточертеть, надоесть, опротиветь
Насупоненный – хмурый
Нахундыпериться – нарядиться, расфрантиться
Нехолюза – неряха
Нуда – нудное время
  Нужа – нужда
Няня – старшая сестра

О

Обголтаешься – обвыкнешься
Обираться – отряхиваться, чиститься
Обнести – оборвать (яблоню, грушу)
Обечайка – обод решета
Обротать – надеть недоуздок на лошадь
Обыкнуть – привыкнуть
Огинаться – слоняться без дела
Оголтуш – избалованный ребенок
Огорновать (ограновать) – окружить
Огузок – копчиковая кость у лошади
Огуливать (огулять) – оплодотворить (о животных)
Одинарка – однолемешный плуг
Окарачивать – охватывать ногами
Оклунок – неполный мешок
Окорябать (акарябать) – оцарапать
Опýпок Опудить – завязь плодов - оборвать что-либо (яблоню, грушу)
Осекнуться – рассердиться
Осенчук – рожденный в сентябре
Осклизаться – скользить
Остабисить – надоесть
Осталец – остаток
Остатний – последний
Остуда – простуда
Отбубенить – избить
Отдаль – в отдалении
Отёрханный – вытертый, выношенный
Откели – откуда
Откидать (откинуть) – сцедить молоко
Отлуп – отказать
Отряха – 1) беспорядок; 2) мученик
Охолонуть – освежиться
Охреянный – отчаянный
Ошеульничать – вести себя нагло
Ощупкой – на ощупь

П

Падина – низменность
Паморки – лишить себя соображения
Паралик – паралич
Переказать – сообщить
Переколомутить – взмутить (воду)
Перетакивать – возражать
Перешалтыкивать – пустословить
Пеши – пешком
Плетюган – плеть, кнут
Повороска Погост – завязка - кладбище
Погостевать – погостить
Погребка – строение под погребом
Подгрёбки – остатки сена на поле
Подловка – чердак
Позобать – поклевать
Покузюкать – пощекотать
Покуробить – порыхлить
Полудник – полдник
Помогнуть – помочь
Попреж – раньше, прежде
Попутлять (напутлять) – перепутать
Посик – наружный мочепровод самца
Посикать – часто и помалу испускать мочу
Послухмённый – послушный
Посля – после
Потёрханный – потертый, старый
Потрюхать – поехать верхом медленно
Почать – начать
Починать – состояние коровы перед отёлом
Прибаска – частушка
Пригульный – незаконнорожденный
Прикорот – укоротить, утихомирить
Прилабуниваться – приставать, навязываться
Приснуть – поспать недолго
Притыка (у нас – занозка) Прогал – палка для запирания ярма -свободное пространство
Прокудный – проказливый
Прорубка – прорубь
Просов Простодырый – задвижка - простодушный
Протряхнуть Прочахнуть – просохнуть - проветриться
Пряслы Пудовка – изгородь из жердей - полуоткрытое сбоку ведро для зерна
Пузырь – стекло для керосиновой лампы
Пхать – совать
Пятистенок – дом

Р

Разбутеть – располнеть
Развиднелось – рассвело
Разжожка – растопка, печь затопить
Раззява – ротозей
Раскляченный – растопыренный
Растелешить – раздеть
Растолдыкаться – наговорить много лишнего
Растрандыкать – промотать, потратиться
Расхлебенить – распахнуть, раскрыть
Репнуть – лопнуть
Репях – татарник колючий
Рогач – ухват для чугунов
Росталь – распутица
Рубель – валёк для катания белья
Рухнуться – сойти с ума
Рушник – полотенце

С

Салазки – челюсти
Саманка – изба из самана
Самодуром Сапетка – самосевом -плетёная корзина без ручек
Свалахтаться – сблизиться с кем-либо
Сварнакать – сделать небрежно
Свербеть – зудеть, чесаться
Своловодиться – вступить в отношения с кем-либо
Сгондобить – скопить, сберечь
Сгорнуть – свернуть (половичок)
Сигать – прыгать
Скандобить – говорить обидное
Склизота – гололед
Скопом – гурьбой, вместе
Скотыльгать – хромать
Слухменный – послушный
Солощеватый – сладковатый
Спод – дно, низ
Сполохнуться – встевожиться
Справди – действительно
Спрохвала – не спеша, с прохладцей
Срамотить – срамить
Страмотно – стыдно
Стревать – встречать
Сумлеваться – сомневаться
Сусал (по-сусалам) – скула ( по скулам)

Т

Тарары – вверх тормашками
Творило – дверца на чердак
Телепаться – качаться, болтаться
Толдон – бестолковый человек
Трандыкать – напевать мотив без слов
Тубаретка - табуретка
Турзучить – трепать, дергать
Точать (тачать) – говорить, болтать
Тятяка – отец

У

Увараксаться – испачкаться
Увялиться – увязаться за кем-либо
Угнуться – нагнуться
Ужахаться – ужасаться
Уклёкнуть – затвердеть (о земле)
Урезать – как отрезать, сказать резко
Утолдыкнуть – утихомирить
Утрешник – молоко утреннего удоя
Ухежиться – обмочиться
Ухлудить – испортить
Ухондокать (груб.) – убить

Ф

Фитилить – идти

Х

Хабарка (хабалка) – нахалка
Холобуда (халабуда) Хрястать (хряснуть) – шалаш - густеть ( о болоте)
Хурдулить – поддувать

Ц

Цибарка – железное ведро

Ч

Чакан – рогоз широколистный
Чапельник – сковородник
Чеботарить – сапожничать
Чекарезнуть (груб.) – ударить
Чепурной – щеголеватый
Черепушка – широкая глиняная посуда
Чилёнок – птенчик воробья
Чеченька   Чёсанки Чилига Чоботы – плетёная из прутьев небольшая повозка -валенки с калошам - кустарник –полынник - обувь
Чувал – большой мешок
Чудок Чупрына – немного, чуть-чуть - волосы на голове, причёска
 

Ш

Шабёр (шабры) Шалберничать – сосед (соседи - бездельничать
Шалдай – бездельник
Шворить – шить
Шебунять – бродить, болтаться без дела
Шеметом – быстро
Шкандыба – хромой
Шлындать – слоняться
Шутоломный – веселый, шутник

Щ

Щерба – уха

Ю

Юзжать – визжать
Юрога (юрага) – пахтанье
Юшка (вьюшка) –задвижка печная

Я

Ялдычить – повторять одно и то же

Вдогонку за словами

Решил я дополнить словарь говоров несколькими характерными, полновесными и сочными щигровскими мужскими и женскими именами. Читайте и наслаждайтесь их классической полнозвучностью. Мужские: – Алексей, Андрей, Василий, Веденей, Григорий, Данила, Дементей, Дмитрий, Дорофей, Егор, Еремей, Ефим, Ефрем, Иван,Игнат, Илларион, Илья, Кирилл, Константин, Кузьма, Лаврентий, Максим, Моисей, Михаил, Никита, Никифор, Николай, Павел, Перфил, Пётр, Севастьян, Семён, Тихон, Фёдор, Яков… Женские: – Агриппина, Акулина, Александра, Анна, Антонина, Валентина, Варвара, Вера, Евдокия,Евфимия, Мария, Матрена, Ольга, Прасковья, Пелагея, Полина, Серафима, Татьяна, Устинья… Симфония старых русских имен ... Игра с именами оказалась не менее увлекательной, чем игра с говором. Кто бы сказал, например, что Феня - это не только бабушка Феня, а ещё и Аграфена, Груша –Агриппина, Васёна - Василиса, Мотя –Матрона, Доня - Евдокия, Поля - Пелагея, Шуревна – Александра… А Хима – в одном случае - Серафима, а в другом- Евфимия.

Это личные имена. А прозвища? Они, кстати, воспринимались в деревне так же естественно и органично, как запись в метриках. Хотя не все они и не всегда легко объяснялись. Я и сейчас скажу, например:- кардяк? Это -кто или это - что такое?

Бывали, конечно, и совершенно прозрачные прозвища. Вот, к примеру, прозвища из нашего детства. Братья Калям, Малан, Зяблик; братья и сестры Мирунковы; Санёк, Ломок, Куляс, Великан, Карянка, Пипин, Кол, Нос, Дутыш, Катун и, особняком, знаменитые на всю деревню, легендарные Катун и Кардяк. А я мог с Кардяком, то есть с Иваном Васильевичем Рязанцевым незадолго до его кончины и повидаться. Отговорила его жена, а моя дальняя сестра Мария Васильевна Рязанцева ( в девичестве Ерохина), с которой мы мгновенно узнали друг друга, лет, я думаю, через двадцать пять. Ну чё,- засмеялась она приветливо,- опять карточки приехал глядеть?

Значит, помнила, как я четверть века тому назад в ещё её родительском доме впивался в общую большую раму, навечно прибитую к стене, в которой уместились семейные фотографии и где красовался с замечательным, волевым и совершенно бедовым, разбойничьим, сейчас я бы сказал, разинским, лицом Марусин будущий муж Иван Васильевич Рязанцев, тот самый знаменитый и неукротимый в хмелю и гневе Кардяк. В этот раз из-за занавески раздался то ли стон, то ли вздох, то ли хрип… На мои вопросительно поднятые брови Маруся попросила:- не ходи, Коль, к нему… Плохой он... А увидит тебя - плакать начнет, а за ним и ты заплачешь, и я вдогонку за вами… Я ведь, Коль, помню и понимаю, как ты маленьким глядел на него. А ведь и он тебя, даром, что клоп был, уважал и всегда заступался. А ты ж помнишь, за кого Кардяк заступался, того не трогали… Что ты, тронуть! Спаси и сохрани, мог и башку оторвать.

Не знаю, чем бы закончился наш разговор, но калитка заскрипела, и во двор вошли их дочь с мужем. Из Подмосковья приехали к родителям. Потом они и мать к себе перевезли, где и упокоилась она на веки вечные. А сейчас вот, крутится в голове, где-то близко-близко крутится, прозвище матери Ивана Кардяка. То, что прозвище было – это точно, а вспомнить – никак. Ну, никак…

Среди семейных, родовых прозвищ были такие, которые со всей очевидностью брали начало от имени родоначальника рода. Ярчайший пример на этот счёт - могучее племя Мысят. От Моисея Рязанцева. Или ветлянское племя Ульяновых, или племя Егориванчевых (одним словом) с Кутка, или Палпалчевых с Ветлянки, или Макаровых с Заречки…

Ожерелье уличных прозвищ, ставших, фактически, обиходными фамилиями, составили Внуковы (Унуковы - вот он - отголосок донского говора то),которые на самом деле Полянские, Лихачёвы, которые совсем не Лихачёвы, Хохловы, которые вовсе не Хохловы, Трусовы, которые не Трусовы, Маховы, которые не Маховы, а Ерохины, Федосеевы, которые Савенковы…

…Сбегай, сынок, к бабушке Вере, скажи, чтоб жару маленько дала, растопиться. А сынку страсть как не хочется через холодную улицу сигать… Вот он и канючит: мож у Маховых? Тут уж мать разоряется не на шутку: эт папанька твой был - гоша - расстегоша, а эти - Хватовы! Какие, там, к дьяволу, Маховы… К бабушке Вере беги, скажи, жару маленько… Что там дальше приговаривает мать, я не слышу, я уже влетаю в ульяновские ворота, где меня заполошно встречает злющий кобелёк Верный. Как облупленного меня знает, а всё равно лаем аж захлёбывается от злости. Тоже, гад, наверное, хватов, жару ему жалко…

Жила на Заречке семья дяди Вани Рязанцева, по уличному - дяди Вани Социалиста. Их так и величали – Социалистовы. Отец, стало быть, Социалист, а сын – Кайзер. Здесь что-то одно из двух. Или глава семейства отдал в молодости дань революционным социалистическим идеям или что-то такое - этакое привёз с Первой мировой, а то и из плена. - Кайзер-то откуда?

Вспомнил брошюру Тодорского.- «А ты, мужик, за что сидишь? – Не знаю, говорят, трокцист». Там –трокцист, а у нас- кайзер…

Были прозвища, идущие, вполне возможно, из глубины веков. Они были завёрнуты, как младенец в пелёнку, в тайну, загадку, намёк, недоговорённость. А были и такие, которые родились прямо здесь, на слуху, и прикипели, присохли, как будто были всегда. То есть родились прозвища из самой что ни на есть обыденной повседневности. Старик Полуектов – гладила. Правильнее было бы – глазила; глаз у старика был тяжёлый, глазливый был человек, может, не столько глаз, сколько взгляд? Тут, и правда, было от чего вздрогнуть и воробышком сжаться. Глянул - убил.

Один из мужиков Мананковых прозывался Спекулянтом, моя мать прозывалась Гордячкой, жена Ивана Стародубцева - Кулугуркой (тут всё ясно); нескольких деток послевоенных годов рождения называли журавыми. Непонятно, что значит журавые? Ну, нагулянные, незаконнорожденные. Помягче и почеловечнее будет сказать:- детки, родившиеся вне брака.

Именную двойственность несли на себе и сами Щигры. То они, как есть, Щигры, то они Большие Щигры, то просто Ветлянка. То они курского происхождения, то донского, то они - колхоз «Правда», то - только отделение колхоза имени Кирова. Нет, кто что ни говори, а аномалия какая-то в щигровском историческом бытии ощущалась. Жили мы в двух верстах от Авилкина. Казалось бы! А богомольцев, кроме нескольких отчаянных старух, в Щиграх не водилось. Не то, что богомольная Ивановка. А рядом деревни-то стоят... В книге А.М. Лисицына дан перечень сёл Ивантеевского района по переписи 1897 года.

Щигры и в переписи стоят наособицу. В списке названы 32 населённых пункта Ивантеевского района, из которых почти все именуются сёлами, кроме трёх селений - сельцо Ишковка (Свиное Болото, Красненькое), и две деревни. Одна из них - Безенчук, а другая, конечно же, наши Щигры…

Наконец, одну загадку мы с вами разгадали. Деревне церковь иметь по статусу было не положено.

Ничего не поделаешь, видно, так на роду нам написано… Деревня мы…

Прощаясь, не прощаюсь…

Я допускаю, что иной требовательный читатель и скажет: - а странная книжка оказалась… То автор топчется много раз на одном месте, то повторяется то тут, то там. Вроде бы всё сказал – рассказал, а глядь, опять об этом же, хотя вроде бы и другими словами… Принимая эти вполне возможные упрёки, хочу ответить, что я писал эту книгу как менее всего похожую на книгу. Да, бывает, что подолгу топчусь на одном месте… Но это оттого, что страстно хочу оставаться в едином, с тем временем, потоке бытия.

Я свою живую историю пишу сам из себя. Я хотел увидеть и запечатлеть жизнь деревни такой, какой она досталась нам и запомнилась мне - с её войнами, судьбами, страданиями, муками и неуничтожимыми, несмотря ни на что, надеждами, мечтами и любовью. Я – рассказчик щигровского времени. Моя личная судьба - это вся моя проза, моя жизнь –это жизнь людей, среди которых я жил, рос, трудился, старился… Получается, что написал я книгу о времени, на которое пришлись и мои юные годы, и вся без остатка жизнь предшествующих нам поколений.

Все свои вольные или невольные приёмы я сделал вполне-вполне сознательно. С самого начала эта книга была задумана в виде букета или нескольких букетов полевых цветов. Нет, буду точнее в определениях - букетов степных цветов. Вспомните, цветы, из которых составлялся наш деревенский букет, всегда были одни и те же - другие то где возьмёшь? А всё равно, букеты всегда получаются разные, вроде и одни и те же, а и не похожие друг на друга тоже. Тот - поярче, этот - побогаче, попушистее; этот – поскромней, зато полиричней. А в этом прядка овсюга ой как хорошо смотрится. А ведь овсюг, куколь злейшие враги зернового клина. А вот тут прядь ковыля изумительно глядится, а вон на том - головка репешка-лопушка небесного цвета, глаз не оторвёшь, до чего красиво… Хотя надо признать, что из наших степных цветочков далеко не каждый сумеет букет сложить. А я, вот, складываю. Из чего, из каких цветов?

Луговых цветов у нас нет, как нет и самих лугов. В ложке зареченском есть цветочки желтенькие, с глянцем отливающим лепестком. Недавно узнал, что это вроде бы и есть те самые лютики. А у нас они куриной слепотой назывались. А из слепоты, тем более куриной, – сами порассудите,- какой букет? И из повилики букетик не сложишь. А календулы всякие, маки да колокольчики у нас не растут.

- Полынок, куровник?

– Да!

- Бессмертник?

- Наш цветок, да!

- Кашка-ромашка?

- Да, наш цветочек, кто бы спорил…

Я, вот, вспоминаю три цветочных чуда, случившихся со мной за всю мою жизнь. Синее пламя цветущего льняного клина где-то на Верхней Волге; склон армянской горы Арагац, устланный маковым алым ковром. Да ещё калмыцкая степь, накрытая безбрежным, насколько хватает глаз, одеялом, расписанным трогательными в своей беззащитности тонконогими колокольчиками…

В нашей степи таких чудес не водилось и водиться не могло.

У нас что? У нас - кустик солодки, всякий - развсякий полынок, чернобылка, пастушья сумка, овсюжок, и, конечно, царь степи –ковыль. А уж в низинке - то ли тульских долов, то ли в суходоле, - там, конечно, сердце радостью обольётся, когда заметишь притаившийся кустик шалфея, иван- чая или могучего донника. Я часто ломал куровник, - выглядит он куда как пышно. И пахнет хорошо, прямо непонятно, почему этот запах моль не выносит, просто на дух не переносит моль полынный запах куровника. В одном из своих рассказов описал я этот куровник. Так редактор и корректор три раза исправляли слово «куровник» на «коровник». И своего добились, так и вышла книжка с коровником вместо куровника… А букеты-веночки мы делать умели и отмечали ими святые для людей дни - родительскую неделю, Троицу, с сенокосов без букета не возвращались. Да и первый ржаной сноп, перевитый травой - муравой, в святом углу избы до новин стоял…

Тут и весь секрет моей необычной повести. На её страницах я составляю степные букеты из людских судеб, при воспоминании о которых замирает или летит, не знаю куда, зачарованная моя душа. И тогда вспоминает она запах и вкус реальной жизни, о которой я с давних пор рассказываю в своих книжках. Я и на другую дорожку могу перейти. Вот я и раз, и другой, и даже третий обращаюсь к одному и тому же образу. Вроде бы уже всё и сказал про него, ан нет, что то другое из описываемой судьбы на лист бумаги просится. Это не книга с нами говорит, это возвращается к нам жизнь -воспоминание, которое живёт внутри каждого из нас, до поры, до времени не задевая хлопотную повседневность.

Но, вот, присела душа на краешек памяти - и всё, и ты навеки в плену жизней и судеб, прожитых задолго до тебя. Иной скажет:- а меня тогда ещё и на свете-то не было. А прапамять, живущая в нас, тут же возразит. Да нет,- скажет она,- ты эту жизнь уже тогда, до своего рождения, вместе с ними, с твоими бабками-прабабками, дедами - прадедами прожил всю как есть. А они сейчас в тебе твою, как свою, снова проживают… Поэтому я и раз, и другой, и третий могу обращаться памятью к тому или иному образу деревенской нашей истории и ничего неправильного в этом не вижу. Совсем напротив, несмотря на жесткую определённость моих суждений, я вижу в этих приёмах много хорошего. Это когда ко мне в память, в душу, в самую её заветную и сокровенную часть прокладываются тропки и тропинки, дорожки и дороги, по которым ходило моё, обделённое радостью, детство. Конечно, не только моё, детство всех нас, кому довелось быть именно нами.

Кто бы взялся подсчитать, сколько раз мы прошли по своим тропкам и дорогам? Лента Мёбиуса получается - то туда, то сюда; на огород, с огорода; к колодцу за водой. С ведёрками на коромысле - от колодца до дома, за опёнками - за дальнюю ферму; за скромной ягодкой –куманикой в Горшенин дол, за тёрном - на зареченские зады, а чуть попозже - уже и на ток, и обратно - с горстью зерна в кармане… Тропки, которые мой ровесник не то, что без труда вспомнит, он их никогда не забывал. Просто в своей ежедневной заботе о хлебе насущном, не всегда держал в памяти.

А тропки наши остались всё те же, веками нахоженные. В свой каждый приезд на малую родину я ещё, и ещё в этом убеждаюсь, хотя в окрестностях наших сильно дичина взялась, будто она, а не люди хозяева здесь.

И не надоедали нам тропки наши?

- Никогда!

Радовали?

- Да!

- Веселили?

- Да.

- Волновали?

- Да!

И оказались памятными сердцу до самого конца, до самого донышка души.

Здравствуйте, люди - тропки! Давайте поговорим, повспоминаем, напомним друг другу кто мы есть и как нас зовут. Для меня вы - и здравствующие и навеки ушедшие от нас - наши степные, скромные, но тем они и дороже, цветы; для меня вы - вдоль и поперёк исхоженные родимые тропинки и тропки, по которым и я – пусть мне это привидится в мой прощальный миг - уйду в свой последний путь… А когда о нас и думать забудут, возьмёт, нам ныне неведомый, потомок эту книгу в руки, поднесёт к глазам… И откроется ему история и жизнь души, чистого, простого и бесхитростного повествования… Мне помнится мысль одного хорошего писателя, что дом наш не везде, а только там, где мы его себе построили. Мой дом построен мною в моих книгах и я верю, что прочнее материала не было, нет и не будет никогда и нигде.

Я, правда, помню и другое. Например, разговор с одной моей давней, умной, доброй подругой, с моей очень начитанной ровесницей. Хорошие, говорит, книжки у тебя, дружок, но кто их читать будет? Старики не могут уже читать, а молодёжь книжки в упор не видит, они для неё – замшелая древность. Спорить не приходится, горькая правда заключена в этих словах,. А согласиться всё равно не могу. Я всё ещё, к счастью, вижу и слышу своего искреннего и пристрастного друга - читателя. И не так уж их мало возле меня, моих преданных читателей.

А если всё-таки…, не унимается подруга, и выразительно смотрит на меня. А и тогда, горячечно протестую я, всё будет так, как тому должно быть. Взять хотя бы вот эту книгу. Под её обложкой люди будут продолжать жить. И рано или поздно, но кто-то однажды откроет книжку и произнесёт - неважно, мысленно или вслух – то или иное, а, может, и дорогое и памятное ему имя…

Всё! Дело сделано!

Я зову тебя, мой читатель, к надписи, высеченной на одной древнейшей гробнице. Остановись,- гласит надпись, прохожий, произнеси вслух моё имя. Для тебя это – дуновение уст, а для меня – жизнь. Это и про нас тоже. И про тех, кто будет после нас…

Эта молитва будет иметь силу, пока на земле будет оставаться хоть один живой человек…

И здесь я ставлю большое-большое отточие - надежду на неумирающую память. Неумирающую. Как и душа людская, народная.

И совсем напоследок…

Так бывает в прощальные минуты, когда все слова уже сказаны и время сжимается в точку и ты невыносимо, невыговариваемо мучаешься неизбежным расставанием.

Вот мои несколько прощальных строк…

А вдруг кто из читающих эту книгу и спросит: а кто он такой, этот Пимен наш? И где он живёт? И чем занимается? И каких корней будет? А родом он – щигровец, крестьянский сын, хотя всю жизнь в городу прохлаждается. Живёт он, сказывали, где-то далеко, в большом городу, в каком-то Ростове. В краях не нашенских, скромных… А хлеб свой насущный добывает не трудом нашим праведным. Белоручка, можно сказать, тяжельше карандаша ничего в руках не держал. А с родимой сторонки своей как уехал, так только его здесь и видели. Как мы живём, чему радуемся, чему огорчаемся он знать не знает, ведать не ведает. Одно ему прощенье - не один он такой. Многие такие. Разбежались, разъехались, разлетелись по белу свету. А многие уже и в землю легли. Кто где, земля большая, всех примет.

Иной раз злость на них, уехавших, подымается. А другой раз пораскинешь мыслями, оглядишься вокруг: а куда деваться? Да и, наверное, не от хорошей жизни уходили и там, глядишь, не хужее нашего сумели устроиться….

Вот и подумаешь другой раз:- не надо обижаться, так она, жизнёнка наша, сложилась. Виноватых нет. Сам Господь так и говорит:- у меня, - говорит,- виноватых нет. А кто грешен - покается…

Прими же, земля моя родина, мой сыновний поклон, и «положи меня, как печать, на сердце твоё, ибо крепка, как смерть, любовь».

_________________________

© Ерохин Николай Ефимович